Наше быстротекущее время – пора крушения многих прежних цивилизационных мифов, равно как и рождения новых, когда параллельно с этим большинство «успешных решений превратилось в проблемы, не переставая быть решениями» (Э. Морен). Кончается эпоха веры в кантианский категорический императив с гарантированным приростом разума и нравственности. Человечество, к сожалению, уже продемонстрировало и по нарастающей продолжает демонстрировать на фоне планетарной перманентной кризисности такие образцы неразумности и аморальности, что, даже не впадая в конспирологию, впору говорить о существовании некого плана эвтаназии мирового социума. Постмодернизм, преобладающая идеология современности, здесь вообще предлагает ничему не верить и ни к чему не относиться серьёзно – метанарратив прежней культурной эпохи как будто бы доказал свою несостоятельность, – а, напротив, действовать чисто ситуативно, произвольно используя как культурные запасы той эпохи, так и скороспелые наработки современности. Сама же современность становится текучей и неорганичной, с потерей прежней привычной «ритмичности … жизненного цикла» (М. Кастельс), и в ней надо успевать «отливаться» в такие конфигурации деятельности, которые сулят успех – возможно, в ущерб «другим» и будущему, возможно, и подрывая собственные устои.

В противовес складывающейся цивилизационной ситуации, в быстро сужающемся окне – перефразируем Ф. Ницше – «человеческого, всё еще человеческого», формирующаяся сейчас постнеклассическая наука призывает к серьёзности и ответственности при ином, органичном понимании мира, универсума и взаимодействии с ним. Это – в генетическом ракурсе – предопределяется особенностями перехода от классической науки к неклассической, а от неё – к постнеклассической науке, с сохранением в «зоне ответственности» наук-предшественниц их действующих функциональных задач и надстраиванием над ними нового потенциала науки-преемницы. Определяющим в переходе есть тренд последовательного усложнения целевых интенций и возможностей наук. Так, классическая наука полагает существование абсолютной истины и «гарантированности» её постижения вне зависимости от какой-либо конкретной исследовательской технологии. Неклассическая уже исходит из представлений о «срезах» истины, обусловленных использованием тех или иных исследовательских технологий. И, наконец, постнеклассическая наука добавляет к этому зависимость «срезов» истины (объекта) от трансцендентных ценностно-целевых структур человека-исследователя (субъекта), причем структуры наделяются возможностью изменения своих локаций относительно «срезов». Поэтому постнеклассическая наука делает одной из своих ключевых позиций положение о деятельностно-диалогическом характере человеческого познания, или как о познании-деятельности. Познание-деятельность постнеклассики, реализуя миссию человеческой творческой пассионарности, создает в мире некие артефакты бытия социума, а согласовывая их с возможностями универсума – в значительной степени на основе его синергетического представления, делает эту пассионарность осмысленной, не ведущей к нарастающему абсурду.

Конкретное познание-деятельность, оформленное как паттерн осмысления человеческого бытия, когда оно, опираясь на уже существующие знаньевые практики (составляющие), их использованием в некой организованной структурированной целостности (холоне) дает новое, реализуемое и осмысливаемое знание, с позиций постнеклассики может быть представлено как концепт. Концепт имеет триадный характер. Во-первых, своей бытийной ориентированностью он дуально принадлежит и философии, и науке, с разной интенсивностью реализуя подобную отнесенность в своих составляющих. Во-вторых, это «событийное» знание, которое само по себе, «эманируя» из его знаньевых составляющих, сформироваться не может – концепт требует эвристического соподчинения между собой составляющих, соответственно горизонту нового и неявного знания (инновационной идеи), даваемого постнеклассической наукой. В-третьих, концепт – знание-понимание, исходящее из неких невостребованных законов и возможностей универсума, причем имеющее «по определению» исключительно осмысляющий характер.

Исходя из таких своих «разрешающих способностей» и на основе совокупной целостности предметных концептов (один из которых – экономический), постнеклассика и должна рассматривать ситуацию кризисности современной цивилизации. Соответственно, экономический концепт должен быть когерентным иным концептам подобной проблематики и не претендовать на какую-либо исключительность, а быть равным среди равных. Его ключевая инновационная идея, именно как концепта, – состоит в том, что он со своей, экономической, стороны берет на себя ответственность за судьбу цивилизации. Таким образом, концепт порывает с ныне ставшим «генеральной линией» экономики принципом: «Дело бизнеса – делать бизнес» (А.П. Слоун). Он поэтому – и для спокойного взгляда на вещи, и для ответственности, и для когерентности должен охватывать экономику во всей её онтологической полноте. Причем полноте как исконно необходимого человечеству хозяйствования, платформы «борьбы жизни со смертью … самоутверждающейся жизни».

Отсюда концепт с самого начала декларирует себя как средство осмысления человека в его хозяйствующем бытии. Это выводит концепт из пространства возможных (но, к сожалению, ставших нормой) знаковых перверсий понимания экономики/хозяйствования. В них действует, прежде всего, экзистенциальное перерождение homo vitae sapiens (лат. – «человек органичный мыслящий») в homo economicus (лат. – «человек экономический»), одержимого идеей максимизации своей прибыли, которая превратилась в самоцель. Во-вторых, перерождение властное – экономика крайне подозрительно относится ко всему тому, что еще не стало необходимо «экономизированным» – от человека до природы и от увлечений до культуры.

И, наконец, – перерождение инструментальное, обретшее название финансомики, или финансиализации. При финансомике денежно-финансовый механизм выходит из своей функции обслуживания экономики и занимает в ней главенствующее, более того – безусловно-распорядительное место. Финансомика, по сути, является современным воплощением того, что еще древнегреческая мысль критически определяла как хрематистику – умение преумножать деньги и имущество, превращение богатства в самоцель, культ наживы. Патологичность финансомики – хрематистики наших дней – не только в том, что при ней деньги перестают корректно выполнять свои необходимые экономические функции. Её патологичность проявляется и в том, что финансомика «вполне законно» (с принятых ныне формально-правовых позиций) устанавливает несправедливое – уже с позиций нравственно-вечных – перераспределение благ мира в пользу определенной ограниченной группы социума за счет «всех остальных» («игра с нулевой суммой»). Более того, патологичность, даже «инфернальность», финансомики теперь интенсивно проявляется в том, что её быстрые и легкие (не сопряженные с творческим или физическим трудом получения) деньги стремятся (естественно, через своих владельцев) не просто материализоваться в тех или иных предметах роскоши. Такие деньги легко и быстро (амбициозно, опасно, абсурдно) жаждут осуществить свои инвестиционные возможности: посредством тех или иных вполне «физических», но достаточно безумных проектов преобразовывать мир, а, по сути, – «колонизировать будущее» (М. Кастельс).

Исходя из существования глубинных смыслов экономики (причем глубинный и означает её «платформенное» самоограничение), а не только её перверсии, и требования времени на возвращение к смыслам экономики/хозяйствования, насущной становится их соответствующая институализация. Подобная комплексная институализация в рамках концепта, исходя из его эпистемологического статуса, может быть представлена как метатеория хозяйствования – разумеется, в её предварительном, проектном формате.

Метатеория хозяйствования, как проектное воплощение холонно-целостного концепта, требующегося со стороны экономики для прояснения цивилизационной кризисности, может быть структурирована тремя агрегированными и автономными блоками (составляющими) научных дисциплин, имеющими самостоятельное значение и историю возникновения. Это философия хозяйства, теоретическая экономия (экономическая теория) и физическая экономия (физическая экономика). Соответственно круга рассматриваемых ими проблем они разнятся своими «субстанциями» в последовательном тренде: трансцендентность – для философии хозяйства, рациональность – для теоретической экономии, закономерности универсума – для физической экономии.

Конец ознакомительного фрагмента

Постоянный адрес данной публикации: