Апрель 1914 г. застал М. В. Фрунзе в красноярской пересыльной тюрьме: он шел в ссылку после отбытия каторги в николаевской тюрьме... Большой барак был переполнен: каждый вновь прибывающий поезд выбрасывал все новые и новые жертвы кровавого царизма, новые партии ссыльных. На нарах, под нарами, на грязном, сыром, заплеванном полу - всюду полно... Знакомятся, беседуют... Настроение несмотря на жуткую обстановку бодрое: ведь каторга уже позади!

Партия ссыльных, в которую был включен тов. Фрунзе, направлялась в Иркутск, где должна была получить назначение в места ссылки.

Чтобы дать некоторое представление о личных переживаниях и состоянии Михаила Васильевича в этот период, приведем маленькую выдержку из его письма от 7 марта 1914 г., написанного им в николаевской каторжной тюрьме после получения" неожиданного сообщения, что он 7 апреля, несколько ранее ожидаемого срока, будет отправлен вместе с другими в ссылку в Сибирь. "Знаете, - писал он, - я до сих пор как-то не верю, что скоро буду на свободе. Ведь больше 7 лет провел в неволе и как-то совсем разучился представлять себя на воле. Это мне кажется чем-то невозможным. Я страшно рад, что к моменту освобождения не превратился в развалину. Правда, временами хвораю и даже сильно, но теперь в общем и целом чувствую себя совершенно здоровым. Одно меня удручает - это глаза. Болят уже более 4-х лет. Неужели же не вылечу их на воле? Сейчас все время ощущаю в себе прилив энергии. Тороплюсь использовать это время в самых разнообразных отношениях".

Дальше тов. Фрунзе сообщает в письме об усиленной работе над собой, в частности об изучении им английского и французского языков, и продолжает: "Я ведь чем-чем только не был на каторге. Начал свою рабочую карьеру в качестве столяра, был затем садовником, огородником, а в настоящее время занимаюсь починкой водопроводов, сигнализации и, кроме того, делаю ведра, кастрюли, чиню самовары и пр. Как видите, обладаю целым ворохом ремесленных знаний. Не могу сказать, что знаю их в совершенстве, но все же кое-что знаю".

Тюремное начальство не торопится с отправкой ссыльных, и партия больше месяца сидит в иркутских бараках. Наконец, получено назначение: Киренский уезд, Иркутской губернии. 70 верст пешком до александровской пересыльной тюрьмы. Трудный путь никого не пугает.

Уже июнь месяц... На пересылке скопилось до 800 человек, отбывших каторжные сроки, но незаконно задержанных теперь здесь, в тюрьме. После долгих лет каторжной тюрьмы нервы у всех вконец истрепаны, а тут еще это новое, подлое издевательство. Атмосфера накаляется, настроение заключенных до крайности напряжено. Тов. Фрунзе узнает, что он с группой товарищей попадает лишь в третью партию, отправляющуюся по Лене не раньше августа. Вырисовывается мрачная перспектива - сидеть под замком еще несколько месяцев. Начинается жестокая борьба с тюремной администрацией за немедленную отправку. Для переговоров с администрацией выбирается депутатом М. В. Фрунзе.

Вокруг Фрунзе объединяются политические заключенные. Особенно симпатизировали ему кавказцы, с которыми он как-то очень легко сходился. Они любили собираться вокруг него, и задушевная беседа текла... Он рисовал им заманчивые планы побега на родной Кавказ, где среди гор будет легко найти приют. Фрунзе так увлекался сам этими планами, что быстро заражал других и тотчас находил ярых приверженцев, готовых следовать за ним. Далее он строил не менее заманчивый план побега в далекую Персию. Там можно создать революционное гнездо и оттуда наводнять юг России революционной литературой, организовав для этой цели нелегальную типографию. Там же можно будет наладить школу для обучения боевиков... Уже образовалась группа, которая по выходе в ссылку должна была бежать с ним в Персию для осуществления этого плана. Принимались меры к заготовке паспортов.

В письме от 7 марта тов. Фрунзе пишет: "Итак, скоро буду в Сибири. Там, по всей вероятности, ждать долго не буду... Не можете ли... позондировать почву, не могу ли я рассчитывать на поддержку с их стороны на случай" отъезда из Сибири. Нужен будет паспорт и некоторая сумма денег.... Ох, боже мой! Знаете, у меня есть старуха

мать, которая ждет не дождется меня, есть брат и 3 сестры, которые мое предстоящее освобождение тоже связывают с целым рядом проектов, а я... А я, кажется, всех их обману..."

Между тем выясняется, что третья партия, в которую включен был тов. Фрунзе, и в августе по Лене не пойдет ввиду нехватки конвойных, в большинстве отправленных на фронт. Возникли слухи, что партия останется зимовать в тюрьме до весны, т. е. придется вопреки всяким законам сидеть еще сверх срока 8 - 9 месяцев.

Это было каплей, переполнившей чашу терпения ссыльных. Встал вопрос о последнем средстве борьбы - голодовке. Вопрос этот был поднят Михаилом Васильевичем. Тов. Фрунзе хорошо понимал, что, предлагая "голодовку до конца", он заведомо ставил на карту свою жизнь и жизни товарищей, так как организмы всех были истощены тюрьмой до крайности. Но другого выхода не было, и предложение было принято. Голодовка объявлена.

Администрация не ожидала этого. Тов. Фрунзе вызвали в контору и всячески убеждали прекратить голодовку, обещая быстро урегулировать с иркутскими властями вопрос об отправке. Однако, хорошо зная подлую лживость тюремщиков, Фрунзе наотрез отказался даже вести разговоры об этом, требуя официального и самого срочного распоряжения об отправке. Тогда администрация пустила в ход свое излюбленное средство - провокацию. Надзиратели дружно взялись за "индивидуальную обработку" наиболее слабых и малодушных, соблазняя их всяческими льготами. На эту удочку позорно пошла группа в 12 человек, которая покинула барак голодающих и перешла в другой. Этим был нанесен тяжелый удар участникам голодовки, создалась угроза ее срыва. Но Фрунзе при поддержке наиболее активных и твердых товарищей удалось не только удержать "фронт", но и приобрести новых союзников: к голодающим присоединилась даже группа уголовных в количестве 80 человек.

Тюремщики, поднявшие было голову, растерялись. В Иркутск к губернским властям полетели панические телеграммы. Настроение борющихся поднялось. Родилась уверенность в скорой победе.

Действительно, на четвертые сутки голодовки администрация капитулировала. Начальник тюрьмы объявил, что требования ссыльных удовлетворены, получено распоряжение срочно разместить партию в ближайших волостях Верхоленского уезда. Одержана победа! Победили главным образом благодаря мужеству, энергии и настойчивости М. В. Фрунзе.

Тов. Фрунзе единогласно был избран старостой партии ссыльных, с которой он шел. Он немедленно связался с коллективом ссыльных села Александровского, получил продукты, деньги, платье, повел переговоры с администрацией, и партия выступила в путь. Сам Фрунзе получил назначение в село Манзурку, Верхоленского уезда.

После всех неизбежных мытарств Михаил Васильевич с партией прибыл к месту назначения. Положение тяжелое: средств к существованию почти нет.

Еще в пересыльной тюрьме, особенно во время голодовки и на этапе, вокруг Михаила Васильевича образовался дружный кружок. По прибытии в Манзурку, по предложению тов. Фрунзе, этот кружок оформился в маленькую коммуну под наименованием "шестерка" (по числу вошедших в нее лиц). Коммуна заняла небольшой домик местной крестьянки Агриппины Ивановны Рогадевой. И здесь, в глухом углу, кипучая натура Фрунзе, казалось, не знала усталости. Прежде всего у него родилась идея организовать столярную мастерскую. Необходимых инструментов, однако, в Манзурке достать было нельзя, и вот тов. Фрунзе, только что вышедший из стен тюрьмы, тайно поехал в Иркутск за инструментами.

Начало декабря. Жестокие сибирские морозы. Фрунзе, легко одетый, проехал на крестьянской подводе четверо суток (до Иркутска 180 верст). Если он не замерз, то только потому, что большую часть пути бежал за санями. Поездка эта была очень рискованна и в другом отношении: при обнаружении его отлучки ее сочли бы за побег, а это грозило новой каторгой. К счастью, дело обошлось благополучно: Михаил Васильевич привез хороший набор нужных инструментов, а главное, возвратился сам целым и невредимым.

Организация мастерской быстро закончилась, и скоро в ней закипела работа. Руководитель мастерской тов. Фрунзе принимает заказы на изготовление ульев для агрономического поля и другие заказы. Дело идет успешно. Коммуна имеет неплохой заработок.

По инициативе тов. Фрунзе организована была из ссыльных также артель по заготовке дров.

Но эта хозяйственная деятельность не могла, конечно, удовлетворить тов. Фрунзе. Его мысль работала в ином направлении. Здесь, в ссылке, в тиши сибирской тайги, зародился у Михаила Васильевича план большой революционной работы в армии. На эту тему им велись бесконечные беседы. Вначале товарищи не понимали его стремления бежать на фронт. Они поняли его после того, как Фрунзе подробнее развил свой план проникновения на фронт для революционной работы, для изучения на практике военного дела и создания боевых, революционных кадров, чтобы в случае революции быть во всеоружии.

К концу лета 1915 г. по его инициативе был создан кружок по изучению военного дела из 12 человек. Товарищи начали регулярно проходить теорию военного дела и готовиться к побегу на фронт. Однако это удалось осуществить только одному Михаилу Васильевичу.

Домик в с. Манзурке, в котором жил тов. Фрунзе, стал центром политической ссылки. Сюда сходились товарищи и для серьезной беседы и просто поразвлечься.

Здесь с захватывающим интересом читались газеты, велись горячие споры, обсуждался ход империалистической войны. Трудно было товарищам разобраться в сложности военных действий. Но тут, как и раньше в тюрьме, приходил на помощь тов. Фрунзе. Он брал карту и давал подробный, обстоятельный анализ фронтовой обстановки. К большому удивлению товарищей, он совершенно свободно объяснял, почему наступление идет на том, а не на другом участке, в чем преимущество той или иной позиции и где можно ожидать дальнейших передвижений. Он ориентировался по карте, как полководец на поле битвы.

И когда предсказания Фрунзе о ходе военных событий подтверждались, товарищи в величайшем смущении спрашивали: "Откуда у тебя такие военные знания? - и шутили: - Тебе бы генералом, Миша, быть". Михаил Васильевич улыбался на шутку. Конечно, ни самому ему, ни товарищам не приходило в голову, что пройдет всего несколько лет и он, Фрунзе, станет во главе победоносных советских армий на фронтах гражданской войны.

Сохранилось письмо тов. Фрунзе, относящееся к этому периоду. Письмо это написано в Манзурке 25 января 1915 г. и адресовано в город Владимир, Ивану Михайловичу Петрову: "Здравствуйте, дорогой Ваня! Вы совершенно напрасно решили, что я Вас мало помню. Вообще-то я помню довольно хорошо всю нашу владимирскую братию, а некоторых, в том числе и Вас, особенно. Помните ли, например, Вы тот момент, когда меня отделили после приговора¹ от Вас и отправили в польский корпус. Ведь это Вы, а не кто другой крикнули мне громче всех: "Прощайте, Арсений!" Этот крик до сих пор отдается у меня в ушах и будет впредь отдаваться до тех пор, пока я жив. А стало быть, и помнить я Вас буду до тех пор. Вашему письму я был очень рад. От Коли я уже раньше узнал, что Вы во Владимире. О смерти Яши узнал только от Вас. Какая жалость, я очень полюбил Яшу и страшно хотел бы увидеться с ним. Но этому желанию теперь, увы, уже не исполниться. Грустно и больно... Много, много товарищей-друзей сошли в могилу, и мы сами приближаемся к ней. Я впал, как "идите, в меланхолию. Но успокойтесь: это только момент. Просто при упоминании о Яше мне сразу же сделалось грустно. Вообще же я не пессимист. Жизнь в моем "теле" еще есть, и я еще намерен "повоевать". Немножко, конечно, поразвинтился, так страдаю желудком, слегка оглох на одно ухо, но в общем и целом ничего, и думаю избавиться от этих болезней... Вы пишете об идейном распаде социализма и кручинитесь по этому поводу. Дело действительно не веселое, и картина не из отрадных, но я как-то не задеваюсь этим больно. Все перемелется и мука будет.

Вы спрашиваете, каков мой личный взгляд на войну и отношение к ней социалистов? Что касается современной войны, то, по-моему, русским социалистам ни с каких точек зрения невозможно высказываться за активное участие в войне с нашей стороны. Это и принципиально недопустимо и практически бессмысленно. Вот Вам мой взгляд. В общем я смотрю на положение дел довольно оптимистически. Воинственный задор скоро схлынет, выплывут на сцену все старые больные вопросы нашей жизни, ибо война их только обострит, и снова закипит работа... Подождем - увидим.

О себе напишу больше как-нибудь в другой раз. Работаю целый день (столярничаю и затем даю уроки, вожусь с разными библиотечными делами), между прочим, не устроите ли присылку, так как в нашу библиотеку требуются классики и вообще беллетристика и наша публицистика.

Занят все время, читать некогда, и это удручает. Но пока ничего не поделаешь. Живу компанией и представьте себе все с с.-р.-ми, нас 7 и лишь я один с.-д. Ну, до свидания Арсений".

Сохранилось еще одно письмо тов. Фрунзе из Манзурки, написанное тоже 25 января 1915 г., адресованное одной девушке. Вот как рисует он в нем свою жизнь: "Вы спрашиваете, как я здесь живу? Право, затрудняюсь Вам сказать, хорошо или плохо. Временами чувствую себя прекрасно, весел, болтаю всякий вздор, начинаю организовывать всякие предприятия, увеселения, примиряюсь с манзурской обстановкой... А порой мне все это до того делается противно, что готов бежать куда угодно от всех здешних прелестей. И тогда я делаюсь угрюмым и готов молчать целые дни. Но мне не дают молчать, ибо на руках масса дела. Я столярничаю (купно с двумя товарищами завели свою мастерскую), занимаюсь с ученицей (готовлю одну девицу в гимназию) и, наконец, вожусь с разными общественными делами. Хлопот, как говорится, полон рот. В доме у нас вечная толчея, люди приходят и уходят; никогда не остаешься с собой наедине, а, в этом порой чувствуется сильная потребность.

Есть ли у меня здесь настоящие товарищи?.. Нет, нет. У меня много друзей, в общем меня любят, всюду зовут, но товарища-друга, с которым можно бы делиться всем, у меня нет... Ну, что еще сообщить Вам о себе... Иногда бываю на охоте, недавно ездил на облаву на коз. Но был такой ужаснейший мороз, что мы только пообморозились и вернулись с пустыми руками.

Сейчас готовился к вечеринке, на масленице хотим поставить чеховскую "Свадьбу", организуем хор. На маслянице поеду на Лену, в Качуг; зовет в гости бывший член Государственной думы от Владимира - Жиделев".

Михаил Васильевич всячески старался разнообразить жизнь ссыльных, поддержать бодрость. Он любил музыку и пение, и при его самом активном содействии был организован небольшой оркестр и хор. Играли

¹ Тов. Фрунзе был дважды приговорен к смертной казни через повешение.

и пели народные и революционные песни, Кроме того Фрунзе сам писал в этот период стихи. Вот одно из его стихотворений:

Северный ветер в окно завывает,
Зданье тюрьмы все дрожит,
В муках на койке узник рыдает,
Сон от больного страдальца бежит.

Вот ему чудится образ родимый,
Вся в серебре голова.
Тихо склонилась с улыбкой печальной,
Мягко коснулась рукою чела.

"Спи, моя детка, спи, мой любимый,
Скоро конец всем страданьям, родимый,
Скоро уж, скоро ты будешь со мной!"

Северный ветер все свирепеет,
Грозится крышу сорвать.
Мертвого лик на подушке белеет, -
Больше не будет страдать.

Стихотворение это было положено на музыку и являлось одной из любимых хоровых песен манзурской колонии.

В заботах о пропитании колонии тов. Фрунзе занимался также охотой. Прекрасный стрелок, он набивал много зайцев и птиц, чем очень помогал коммуне.

Манзурская колония вела энергичную работу по организации разбросанных по глухим углам Иркутии политических ссыльных. Центром был опять-таки маленький домик, в котором жил Фрунзе. Эта работа, сопряженная с поездками по губернии членов оргкома и с усиленной перепиской, не могла остаться не замеченной полицией. Пошли слухи о том, что ссылка сплачивается и даже готовит вооруженное восстание. Было доложено губернским властям. На Манзурку нагрянули жандармы, учинили обыск, но вначале безрезультатно. Однако доклад жандармского ротмистра, производившего обыск, не удовлетворил губернское жандармское управление. Было дано распоряжение установить главарей организации и изолировать их. В Манзурке был получен приказ об аресте четырех человек, состоявших членами "колониального комитета". Этот арест и был началом разгрома военной группы и мечтаний о побеге на фронт. Фрунзе уехал в c. Качуг и, предупрежденный товарищами, некоторое время скрывался там от жандармов. Но 31 июля в Манзурку снова явились жандармы. Был организован поголовный обыск и арестовано 15 человек, в том числе я Михаил Васильевич. В Иркутском архиве, среди дел тюремной инспекции, сохранилось "Дело о ссыльно-каторжном Михаиле Васильеве Фрунзе"¹ .

В деле имеется отношение прокурора московского военно-окружного суда от 6 июля 1913 г. за N 9081 о ссыльно-каторжном Михаиле Васильеве Фрунзе, который "22 сентября 1910 г. московским военно-окружным судом был признан, виновным в участии, как сообщник в вооруженном нападении на чина полиции вследствие исполнения сим последним обязанностей службы, причем нападение это сопровождалось покушением на убийство означенного чина полиции, и был приговорен за это деяние на основании п. I ст. 18 прилож, к I ст. XIV т. Св. зак. и 279 ст. ХХП кн. Св. П. П. 1869 г. изд. 4, к смертной казни через повешение, каковое наказание было заменено в отношении названного Фрунзе командующим войсками московского военного округа ссылкой в каторжные работы на в лет, причем сим последним приговором был поглощен приговор временного военного суда в г. Владимире от 5 февраля 1910 года, коим этот же Фрунзе был признан виновным в преступном деянии, предусмотренном I ч, 102 ст. уголовного уложения 1903 г.".

Дальше следует "статейный список" не содержащегося во владимирской каторжной тюрьме ссыльно-каторжного арестанта Михаила Васильева Фрунзе, направленного "ввиду перечисления в ссыльно-поселенцы" в распоряжение иркутской тюремной инспекции.

Как мы уже выше сказали, тов. Фрунзе попал в ссылку в с. Манзурку, Верхоленского уезда, Иркутской губернии. До этого было, оказывается, намерение отправить его в Ичеру, Киренского уезда. Хлопоты об изменении этого первоначального назначения и определения тов. Фрунзе в Балаганский уезд не увенчались успехом.

Из документов этого дела видна и обстановка нового ареста тов. Фрунзе в Манзурке, 31 июля. При входе жандармов он, как значится в имеющемся в деле протоколе, "изорвал в клочки листок бумаги с записями". Этот "листок бумаги", оказывается, был уставом "тайной организации ссыльных, имеющей целью обслуживание материальных и духовных нужд ссыльных".

После ареста тов. Фрунзе был направлен при открытом листе манзурского волостного правления в иркутскую тюрьму (лист N 4960 от 4 августа), но дорогой бежал, что обнаружилось при отправлении 10 августа из Оёкской тюрьмы пересыльных арестованных и поверке их при посадке на подводы.

В иркутскую тюрьму прибыл под фамилией Фрунзе другой арестант, назвавшийся в тюрьме Кирилловым, "причем приметы этого последнего, - пишет 30 октября (N 18178) иркутский губернатор начальнику губернского жандармского управления, - не сходились с приметами открытого листа Фрунзе".

Интересно отметить, что когда конвой хватился тов. Фрунзе и поднялся переполох, были посланы телеграммы по линии железной дороги по пути в Европейскую Россию, куда обычно стремились бежавшие ссыльные, - а Михаил Васильевич в это время ехал не на запад, а на восток, чего не учла полиция. Благодаря этому Фрунзе благополучно прибыл в Читу. Здесь он устроился на работу в Статистическое управление, где встретился с Софьей Алексеевной Поповой, впоследствии

¹ Журнал "Прожектор" N 22 (68) за 1925 год, стр. 27.

его женой, которая тоже работала в этом управлении.

Приютила его первое время у себя ссыльная большевичка В. П. Любимова. Михаил Васильевич в качестве инструктора-статистика разъезжал по области, чтобы не попасть случайно в Чите на глаза жандармов.

Во время этих поездок он знакомился с настроениями забайкальского населения и умело вел революционную большевистскую агитацию. В одну из таких командировок он познакомился в Верхнеудинске с семейством народовольца Колтановского Алексея Поликарповича, который по отбытии наказания вместе со своей женой Екатериной Николаевной остался в Сибири и работал на железной дороге. Алексей Поликарпович рассказывает, как к нему в контору явился молодой человек, интересуясь якобы статистикой... Старый народоволец быстро понял, какая требуется "статистика"... В тот же день его догадки подтвердились: станционный жандарм доложил "по начальству" о том, что приезжий "смущает" рабочих в депо. Только имевшееся у Михаила Васильевича предписание за подписью губернатора о содействии дало ему возможность "выкрутиться". Колтановские Алексей Поликарпович и Екатерина Николаевна - родители Софьи Алексеевны¹ Фрунзе, жены Михаила Васильевича.

Через некоторое время, когда можно было надеяться, что жандармы после безуспешных поисков несколько успокоились, Михаил Васильевич обосновался в Чите и начал вести вместе с другими товарищами журнал "Восточное обозрение". Он, как и раньше, группировал вокруг себя местных ссыльных и революционно настроенную учащуюся молодежь, выступал с докладами я т. д.

Жил он тогда под именем Владимира Григорьевича Василенко в каморке под лестницей, где едва мог поместиться человек, и только позже нашел себе более удобную комнату. По воспоминаниям сестры жены, Наталии Алексеевны Поповой, он очень удачно в нужных случаях играл роль "легкомысленного человека".

Сотрудники Статистического управления очень хорошо относились к Михаилу Васильевичу. Обаяние его личности привлекало к нему всех, кто с ним сталкивался, хотя никто из них и не подозревал, что этот белокурый с голубыми глазами, скромный и простой молодой человек - уже старый, закаленный в борьбе революционер, профессионал-подпольщик, любимый всеми рабочими Шуи и Иваново-Вознесенска товарищ "Арсений". Его жизнерадостность сохранилась несмотря на пережитые два смертных приговора и перенесенные ужасы каторги.

Товарищи никогда не чувствовали в нем ни малейшего намека на его действительное превосходство, на его заслуги в революционной борьбе. Он кровно, органически, всем своим существом был связан с революционной борьбой и не представлял себе жизни вне ее. Никакой раздвоенности, никакого интеллигентского нытья, сомнений и колебаний не было в его гармонически цельной, волевой натуре.

Михаил Васильевич, живя в Чите, связался с центром и ждал только возможности уехать туда. Его кипучая революционная натура не находила в Чите достаточной деятельности. Он рвался в центр, мечтал о военной работе. Обстоятельства ускорили его отъезд.

Летом 1916 г. он вынужден был отправиться в Иркутск, чтобы добыть освобождение от явки на призыв, так как возраст, указанный в его фальшивом паспорте, подлежал мобилизации. Находясь в Иркутске, он получил из Читы телеграмму: "Был в гостях Охранкин, жди письма". Содержание ясно. Очевидно, что читинская охранка все же расшифровала, кто такой Василенко. Письмо подтвердило, что на квартире Фрунзе в Чите был обыск. Вследствие невозможности вернуться в Читу Михаил Васильевич решает немедленно бежать в Европейскую Россию. Побег был сопряжен с серьезным риском: в случае поимки - 4 года каторги за переход границы Сибири. Но другого выхода уже не было.

Ехал он в качестве больного на лечение, сопровождаемый тов. Сосиной. Особенно плохо "больному" становилось на больших остановках, где было много шпиков и жандармов, которые обычно осматривали окна вагонов, а часто и обходили вагоны, особенно третьего класса. Михаил Васильевич на таких остановках обычно "спал" лицом к стене, а Л, С. Сосиной приходилось сидеть около него, загораживая от подозрительных взоров.

Окончательно он "заболел" после Челябинска: здесь особенно зорко следила полиция.

"Болезнь" помогла Михаилу Васильевичу благополучно достигнуть Москвы, где ему легко было затеряться среди массы приезжающих. Здесь его встретили старый товарищ Павел Батурин, впоследствии комиссар Чапаевской дивизии (после Фурманова), героически погибший на восточном фронте, сестры Додоновы и другие. Но Михаил Васильевич не задержался в Москве: его неудержимо влекло на фронт, в армию. Получив при содействии друзей паспорт на имя Михайлова, он выехал в действующую армию.

Там он вскоре устроился на работу в X армии западного фронта (Управление Земского союза) в местечке Ивенце, около Минска. Около года тов. Фрунзе вел там революционную работу, главным образом среди Солдат, так как фронт находился верстах в 40 от Ивенца и через местечко постоянно проходили воинские части.

Результаты этой работы, вспоминает тов. Сосина, сказались в первые же дни революции, когда Минск был наводнен солдатами-делегатами, приносившими к Фрунзе в совет буквально горы медалей и крестов

¹ Фамилию Поповой Софья Алексеевна, как и другие дети, носила из- за неоформленного развода матери с первым мужем.

в фонд революции и получавшими инструкции для работы и литературу. Здесь, на фронте, выявилась та черта Михаила Васильевича, которая впоследствии, во время гражданской войны, так привлекала к нему всех боевых товарищей, - его поразительное бесстрашие, храбрость. Казалось, он не испытывал никогда чувства страха перед опасностью.

Летом 1916 г. Михаил Васильевич перенес в Ивенце острый приступ аппендицита и осенью направился в Минск на операцию. Приближалась революция, и такие крупные организаторы, как тов. Фрунзе, были необходимы в центре западного фронта - в Минске, - и Михаил Васильевич по выздоровлении остался там.

- При последней встрече в ссылке, рассказывал тов. Назаренко, с Михаилом мы уговорились, что если с ним что-нибудь случится, то он даст мне знать.

Спустя несколько месяцев после побега Михаила Васильевича я получил с фронта открытку, в которой было коротко сказано, что Миша убит "а фронте. Это сообщение для, нас, его друзей, было очень тяжелым. Никак не хотелось верить, что наш Миша, всегда такой жизнерадостный, энергичный, общий наш любимец и признанный руководитель, умер. Но не верить было нельзя. Это было осенью 1916 года.

Год спустя тов. Назаренко встретил тов. Фрунзе в Смольном живым, здоровым и, как всегда, бодрым. Тут только объяснилось, что он сам поручил кому-то написать открытку, чтобы усыпить внимание жандармов.

То же примерно рассказывал тов. Гамбург¹ :

- Февральская революция... Я приезжаю на несколько дней в Минск... Иду по улице и вижу... навстречу Михаил Васильевич. Не верю своим глазам: ведь Фрунзе убит на фронте. Но нет, это он! Он весь- огонь, весь энтузиазм. Он уже разоружал полицию в Минске и арестовал полицмейстера Скалона, а теперь он - начальник милиции.

Волею революции тов. Фрунзе вступил на широкий путь самой активной партийной и военно-политической работы, и скоро Республика советов увидела его во главе своих победоносных армий.

¹ Тт. Назаренко и Гамбург рассказали об этих фактах автору данной статьи.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - С. Сиротинский:

Комментарии: