А. ЛИБМАН, кандидат экономических наук, старший научный сотрудник ИЭ РАН, докторант Маннгеймского университета, сотрудник Восточно-Китайского университета

Институциональная среда научного сообщества оказывает ключевое воздействие на успех научных школ или направлений. Данный тезис не подвергается сомнению ни в концепции "методологического институционализма", ни в "экономике экономики"¹. Поэтому велик соблазн распространить ту же логику на процессы территориального распределения исследований. Экономическая теория - как и почти все остальные научные дисциплины (общественные и естественные), - на протяжении всей истории своего развития характеризовалась достаточно высокой территориальной концентрацией ведущих исследовательских центров. Облик экономической теории практически всегда определялся исследователями небольшого числа стран, круг которых со временем менялся. К тому же, поскольку экономическая наука характеризуется множественностью исследовательских парадигм, в истории экономических учений очень часто изменение географической структуры производства знания отождествляется со сдвигом в содержании и представлении об объекте исследования. Это, конечно, серьезное упрощение (интеллектуальная география не тождественна политической), но все же в некоторых случаях оно справедливо.

Признав, что логика концентрации влиятельных научных исследований зависит от институциональной среды, большим соблазном было бы принять как самоочевидные две гипотезы. Во-первых, сравнительное влияние исследователей из отдельных стран на эволюцию дисциплины описывается как функция экономического (или даже политического) влияния этих стран на международной арене. Если рассуждать примитивно, то успех национального научного сообщества прямо пропорционален доле той или иной страны

¹ Ср.: Фролов Д. Методологический институционализм: новый взгляд на эволюцию экономической науки // Вопросы экономики. 2008. N 11; Albert M. Okonomie der Methodologie: Eine institutionalistische Analyse // Universitatsreden der Universitat des Saarlandes. 2007. Bd. 70.

в мировом ВВП. Во-вторых, само содержание экономических теорий производно от "специфики" стран, в которых они рождены: как отражение их "идеологии" или "национальных особенностей". Например, доминирование радикального индивидуализма или либерализма связывают со специфическими чертами англо-американских обществ и экономик². Отсюда, кстати, идут и многочисленные утверждения о "неприменимости" тех или иных "западных" теоретических концепций в российской практике.

Проблема, однако, состоит в том, что при подобном анализе игнорируется промежуточное звено между особенностями страны и ее экономической наукой - институты научного сообщества.Речь идет о совокупности формальных и неформальных правил, регулирующих поведение исследователей за счет определения стимулов (как положительных, так и отрицательных), например организации университетов, академий, научных журналов и обществ. Вне всякого сомнения, институты научного сообщества не возникают на пустом месте, а связаны с общей эволюцией страны. Однако считать их простым отображением состояния общества было бы неверно: нередко господствующие в научном сообществе правила формируются за счет внутринаучной эволюции или случайно, оказываясь (говоря языком австрийской школы) "непреднамеренным результатом преднамеренного действия", скажем соперничества отдельных личностей.

В настоящей статье мы попытаемся показать, что успех или неудача тех или иных географических центров на глобальном "рынке идей" выступают в значительно большей степени функцией благоприятной (или неблагоприятной) институциональной среды собственно научной деятельности и не являются однозначным отображением ни экономического успеха тех или иных стран, ни тем более "национальных идеологий".

Успехи экономики и экономической науки

Прежде всего рассмотрим более детально две приведенные выше гипотезы. Наверное, основной аргумент в пользу первой гипотезы - это несомненный успех США как центра экономических исследований. Подавляющее большинство Нобелевских премий по экономике получают ученые США; в списках наиболее цитируемых журналов четверо из пяти лидеров издаются в Америке; среди ведущих университетов мира абсолютное большинство также сосредоточено в США. Тем не менее ситуация значительно сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

Это становится очевидным, если обратиться к такому показателю результативности научной деятельности, как количество публикаций в ведущих международных рецензируемых журналах на одного исследователя по странам. Во многом данный показатель вызывает больший

² Латов Ю. В. История экономических учений как отражение конкуренции национальных экономических систем в "ядре" мира-экономики // Экономический вестник РГУ. 2007. Т. 5, N 3; Барсукова С. Ю. Российские неформальные практики: экспортный вариант // Экономическая социология. 2008. Т. 9, N 3.

интерес, чем даже число нобелевских лауреатов: хорошо известно, что признание Нобелевским комитетом сильно запаздывает по отношению к текущим дискуссиям в экономической науке. Это, с одной стороны, гарантирует качество премий, но с другой - делает их количественный анализ менее удобным инструментом для изучения актуальных тенденций экономической мысли. Публикации же в ведущих журналах, хотя тоже запаздывают по отношению к первоначальному представлению работ (путь от препринта до статьи может занимать до пяти лет, а в отдельных случаях продолжается полтора десятилетия), но все же с меньшим временным лагом.

На рисунке 1 приводятся данные, характеризующие взаимосвязь ВВП на душу населения и числа публикаций в рецензируемых журналах на одного экономиста в некоторых промышленно развитых странах. Уже это простейшее представление заставляет всерьез задуматься о справедливости первой гипотезы: регрессионная прямая на рисунке имеет отрицательный наклон, а взаимосвязь статистически незначима. США занимают лишь третье место по этому показателю, уступая не только Великобритании, но и (что особенно поразительно) Израилю - стране сравнительно небогатой по меркам промышленно развитых стран.

Рис. 1

Если сопоставлять общий объем ВВП по странам и число публикаций в рецензируемых журналах на одного экономиста (и исключить из анализа США, объем ВВП которых многократно превосходит большинство других стран), то ситуация оказывается еще менее определенной (рис. 2) - взаимосвязь практически отсутствует. Более того, крупные страны (такие как Германия или Италия) заметно уступают своим небольшим соседям (Швеции или Австрии). Понятно, что успех небольших европейских стран в глобальной конкуренции на рынке идей нельзя связывать с их "экономическим влиянием". Но и богатейшая в экономическом плане Япония так и не смогла стать конкурентоспособным участником глобального рынка идей (по крайней мере если судить по публикациям).

Источник (рис. 1 - 2): Kocher M. G., Luptacik M., Sutter M. Measuring Productivity of Research in Economics: A Cross-Country Study Using DEA // Socio-Economic Planning Sciences. 2006. Vol. 40, No 4.

Рис. 2

Вторая гипотеза, связывающая содержание экономических исследований и особенности экономического порядка (а то и экономической идеологии) тех или иных стран, еще более сомнительна. Существует немало примеров стран, где экономическая политика и мнение научного сообщества находились в противофазе на протяжении десятилетий - как, скажем, это имело место в Германии в 1970 - 1990-е годы. Однако еще более показателен разрыв в "идеологии" между различными общественными науками. Например, в США господство моделей рационального выбора и индивидуализма в экономической теории вполне сочетается с доминированием конструктивистских и холистских подходов в социологии и истории. Между тем именно в этих областях доля "собственно американцев" выше - хотя бы из-за более высоких требований к знанию английского языка для поступающих на докторантские программы. Как известно, доля лиц, проживающих в США по срочной визе, среди докторантов-экономистов уже давно превышает 50%. В условиях подобного "вавилонского столпотворения" было бы странным ожидать от исследователей четкой детерминированности их выбора тем и инструментов "спецификой" страны их временного проживания.

Роль научного сообщества

Итак, умонастроения "незримого колледжа" могут серьезно отличаться от бытующих в обществе. Поэтому основной задачей становится исследование именно специфических научных сообществ. Сам по себе принцип "открытой науки", являющийся основой современного научного сообщества, - специфическая инновация (к тому же, похоже, достаточно случайная³), касающаяся именно "республики ученых".

³ David P. A. The Historical Origins of Open Science: An Essay on Patronage, Reputation and Common Agency Contracting in the Scientific Revolution. Mimeo, 2007.

Порой институты регулирования научного сообщества оказываются парадоксальными или даже нелепыми. Достаточно вспомнить, что в XVI в. в Германии при выборе тем диссертации по правоведению учитывалась фамилия соискателя. Грубо говоря, от Шнайдера ("портного") ожидалась диссертация, так или иначе связанная с портновским делом. При всей невероятности такой логики она на самом деле ничуть не более удивительна, чем некоторые институциональные практики современной российской науки, например ситуация, когда соискатель должен, готовя проект отзыва, заранее написать "замечания" к собственной работе.

С одной стороны, на карьеру и успех исследователя влияет именно специфика его непосредственного окружения. А с другой - "большому обществу" или правительству во многих случаях (если речь не идет о тоталитарных странах со всепроникающей идеологией) безразличны выводы академических ученых. Конечно, наука оказывает косвенное влияние на общество через систему образования, а также общественную деятельность самих ученых, но о роли этих факторов спорят до сих пор.

Для экономической науки это особенно важно. Как известно, люди склонны систематически игнорировать предлагаемые им "бесплатные завтраки". Это, конечно, является вызовом для позитивного анализа, нуждающегося в адекватных инструментах описания человеческого поведения⁴, и чрезвычайно пагубно для нормативного анализа, в принципе лишающегося точки отсчета. Современная "поведенческая экономика благосостояния" пытается, в частности, учитывать данное обстоятельство, но она пока остается достаточно сложным математическим подходом, едва ли представляющим интерес для практиков.

Во многих случаях можно с достаточной точностью реконструировать конкретные действия или решения, в конечном счете обусловившие упадок или процветание тех или иных центров производства научного знания. В качестве примера обратимся к опыту немецкой науки. В начале XX в. Германия, без сомнения, была одним из важнейших глобальных центров исследований в области экономики. Однако вся вторая половина XX столетия стала периодом постепенной утраты ведущих позиций. В какой-то степени это можно объяснить последствиями Второй мировой войны, хотя в реальности в конце 1940-х годов немецкой науке представился уникальный шанс быстрой и эффективной модернизации. Немецкие экономисты восстановили контакты с исследователями из-за рубежа и политическими эмигрантами, многие из которых работали у союзников консультантами. Многочисленные частные инициативы давали немецким исследователям возможность (беспрецедентную по меркам тогдашнего мира) стажироваться и обмениваться опытом в США.

Несмотря на это, немецкая экономическая наука оказалась не в состоянии воспользоваться предложенным шансом. Причиной стала кадровая политика немецких университетов, во многом обусловленная вненаучными соображениями. Университеты западных зон оккупации после войны в полной мере ощутили на себе общую политику дена-

⁴ Caplan B. What If the Median Voter Were a Failing Student? // Economists' Voice. 2008. Sept.

цификации, сопровождавшуюся массовыми увольнениями профессоров, в той или иной степени сотрудничавших с нацистским режимом. В результате почти 50% кафедр в немецких университетах оказались вакантными. После достаточно формальной попытки привлечь к преподаванию знаменитых исследователей-эмигрантов из германоязычных стран, таких как И. Шумпетер, большинство университетов начали постепенно возвращать ранее уволенных преподавателей. Наконец принятый в 1951 г. закон о правовом статусе бывших государственных служащих обязал университеты восстанавливать в должности уволенных профессоров. В результате решения о формировании кафедр в начале 1950-х годов часто следовали не логике качества научной работы, а основывались на требованиях закона о правовом статусе. В любом случае 1950-е годы - период обновления и смены поколений в экономической науке США и Великобритании - в Германии были временем консервации существующей структуры⁵.

Именно кадровая политика 1940 - 1950-х годов привела к формированию на немецких факультетах в 1960-х годах устойчивой коалиции противников математизации. При этом, как показывают исследования, речь шла об альянсе сторонников разнообразнейших теоретических подходов к экономической науке, сильно различавшихся по своим политическим рекомендациям, но единодушно отвергавших развитие количественных исследований. В результате подготовка специалистов на современном уровне стала формироваться в Германии лишь в 1970-е годы (открытие докторантской программы в Боннском университете). И только новая смена поколений в 1990-х годах позволила немецкой науке "набрать темп" и занять должное место в структуре экономических исследований⁶. Требования к публикации в международных рецензируемых журналах на протяжении последних двух десятилетий постоянно ужесточались⁷. Легко себе представить, что отказ от жесткого регулирования практики найма в 1940 -1950-х годах привел бы к совершенно другим результатам с точки зрения развития науки, невзирая на общую логику эволюции немецкой экономики и общества того периода.

Институты научного сообщества

Конечно, институциональная среда тех или иных научных сообществ может сильно различаться в деталях, однако в принципе надо бы говорить о трех взаимосвязанных аспектах: рынок идей; структура (формальной и неформальной) коммуникации в сетях исследователей и между ними; рынок труда для самих исследователей. Конечно, речь здесь идет о трех метафорах, описывающих

⁵ Hesse J.-O. Why Did German Economics Turn to a Mathematical Approach So Late? On the Relationship of Social Change and Scientific Progress. Mimeo, 2005.

⁶ Ср.: Handelsblatt. 2008. Sept. 15; Frey B. S., Humbert S., Schneider F. Was denken deutsche Okonomen? Eine empirische Auswertung einer Internetbefragung unter den Mitgliedern des Vereins fur Sozialpolitik im Sommer 2006 // Perspektiven der Wirtschaftspolitik. 2007. Bd. 8, No 4.

⁷ Обзор новых тенденций приводится в подборке статей в: German Economic Review. 2008. Vol. 9, No 4.

в принципе одни и те же явления (или как минимум явления, тесно связанные между собой), которые, однако, целесообразно разделять с аналитической точки зрения.

Метафора рынка идей характеризует конкуренцию между различными научными подходами, акцентируя внимание на критериях отбора и распространения тех или иных результатов⁸. При этом может применяться как неоклассическая модель конкуренции⁹, так и ее альтернативы в эволюционной теории¹⁰, рассматриваться как производительная, так и пагубная конкуренция (обычно на основе некоторых стандартов "правильной науки")¹¹, анализироваться "конкурентный порядок" для рынка идей¹². Подчеркнем, что метафора рынка идей, как и свойства научной конкуренции, не является бесспорной¹³.

С помощью метафоры структуры коммуникации внимание сосредоточивается не столько на "отсеве" текстов, сколько на сотрудничестве ученых. Например, речь может идти о внешних эффектах от различных форм взаимодействия и факторах, их определяющих¹⁴, или же о нормах "разрешения конфликтов" между интеллектуальными пространствами¹⁵.

С этой точки зрения территориальная концентрация влиятельных исследований в какой-то степени определяется специфической формой конкуренции институтов научных сообществ между странами. Во-первых, исследователи становятся предметом конкурентной борьбы университетов и стран. При этом, правда, следует иметь в виду, что обособление национальных рынков труда нередко является эндогенной характеристикой, скажем, если исследователи по каким-то причинам (пусть даже вненаучного характера) ограничивают свою мобильность отдельной страной (обычно этим отличаются крупные страны с ярко выраженной "культурной спецификой"). Во-вторых, при всем консерватизме институты научных сообществ зачастую трансформируются под давлением самих исследователей, стремящихся добиться внедрения более эффективных моделей. В-третьих, успех исследователя на глобальных рынках идей, как мы уже говорили, производен от организации научного сообщества. Наконец, в-четвертых, неформальные институты научных сообществ порой преобразуются в результате "свободного выбора" исследователей.

⁸ Соколов М. "Рынки идей": что экономические модели могут объяснить в интеллектуальной истории? / Доклад на семинаре ЛИА ГУ-ВШЭ, 2008.

⁹ Albert M. Product Quality in a Simple OLG Model of Scientific Competition // MAGKS Working Paper No. 4. 2008.

¹⁰ Butos W. N., Boettke P. J. Kirznerian Entrepreneurship and the Economics of Science // Journal des Economistes et des Etudes Humaines. 2002. Vol. 12, No 1.

¹¹ Dalen H. P. van, Klamer A. Is Science a Case of Wasteful Competition? // Kyklos. 2005. Vol. 58, No 3.

¹² Vanberg V. J. The 'Science-as-Market' Analogy: A Constitutional Economics Perspective // Constitutional Political Economy. 2009 [forthcoming].

¹³ См. критику данного подхода в: Maki U. Science as a Free Market: A Reflexivity Test in Economics of Economics // Perspectives on Science. 1999. Vol. 7, No 4.

¹⁴ Rocco L. Externalities in the Economics of Science. CEPET Discussion Paper. 2003. No 3; Carillo M. R., Papagni E., Capitanio F. Effects of Social Interaction on Scientists' Productivity // MPRA Paper No 7880. November 2007.

¹⁵ Олейник А. Н. Научная коммуникация на стыке парадигм // Общественные науки и современность. 2008. N 2.

Масштабы рынков труда

Мы в настоящей работе обратимся к более "простому" аспекту, к тому же более четко связанному с территориальной (а не, например, дисциплинарной) концентрацией - масштабам рынка труда для экономистов. Этот параметр буквально бросается в глаза при сравнении организации американской и европейской науки. Если в США речь идет о хорошо функционирующем интегрированном рынке, охватывающем всю страну, то в Европе до сих пор сосуществует множество автономных и изолированных друг от друга рынков труда, каждый из которых к тому же гораздо менее прозрачен, чем американский. В настоящее время идет, хотя и довольно медленно, процесс их интеграции.

В начале XX в. ситуация была противоположной: существовали обширный интегрированный рынок труда германоязычных стран и общее образовательное пространство "от Дерпта до Цюриха, Вены и Граца"¹⁶ наряду со сравнительно ранней институционализацией экономической науки. Впрочем, в Германии рынки труда никогда не ограничивались рамками одного-единственного университета (более того, миграция исследователей была нормой). В США практика внутриуниверситетского найма, воспринимавшаяся как серьезная проблема в начале века¹⁷, была преодолена как минимум к послевоенному периоду. В послевоенной Японии стандартным явлением был найм собственных выпускников на должности профессоров¹⁸. В аналогичном положении пребывает вузовский сектор российской экономической науки. В такой ситуации можно говорить о "сверхузком рынке труда".

Глобальная конкурентоспособность экономической науки той или иной страны напрямую определяется размерами рынка труда для экономистов-исследователей. При этом, однако, важно понимать факторы, обеспечивающие позитивное влияние крупных научных сообществ. С одной стороны, очевидно, что крупным рынкам сопутствует более жесткая конкуренция, где "выживают" только сильные исследователи. Уменьшается влияние разного рода "личностных" факторов, и сокращаются возможности для дискриминации, не связанной с научной производительностью. Негативной чертой подобной конкуренции могут оказаться чрезмерная сосредоточенность исследователя на текущих задачах и невозможность реализовать долгосрочные проекты.

Стандартным "ответом" научного сообщества на эту проблему стал институт пожизненных контрактов для старших исследователей в сочетании с жесткими требованиями в отношении мобильности для младших исследователей, которые в основном и подвергаются конку-

¹⁶ Гельмгольц Г. Об академической свободе в немецких университетах // Отечественные записки. 2003. N 6.

¹⁷ Eells W. C., Cleveland A. C. Faculty Inbreeding // Journal of Higher Education. 1935. Vol. 6, No 5.

¹⁸ Bronfenbrenner M. The State of Japanese Economics // American Economic Review. 1956. Vol. 46, No 2.

рентному давлению¹⁹. Впрочем, широкие рынки оказывают влияние и на старших исследователей: успех их учеников на рынке идей как минимум на ранней стадии зависит от репутации руководителя, причем не на его собственном факультете, а в научном сообществе в целом. Таким образом, активно публикующийся исследователь более привлекателен для амбициозных и трудолюбивых докторантов (и они для него важны в качестве помощников при собственной научной работе). К тому же за счет успеха своих учеников, хотя бы частично разделяющих его идеи,²⁰ он в косвенной форме распространяет свое влияние в научном сообществе в целом.

Не менее важно, однако, то обстоятельство, что масштабы рынка труда влияют на структуру специализации исследователей. Интегрированный рынок "подталкивает" экономистов к глубокойтеоретической специализации (при поверхностной тематической специализации). Иначе говоря, более эффективной стратегией становится повышенное внимание к какому-то узкому теоретическому направлению или инструментарию. Это, естественно, не означает игнорирования институционального окружения в том или ином регионе. Например, если принятая в нем институциональная практика отдает приоритет моделированию над эмпирической проверкой, то скорее модели будут достаточно универсальными, чтобы представлять интерес для большого количества прикладных задач и тестироваться на большом числе случаев (пусть даже и при менее четком понимании логики каждого из них).

На небольшом рынке, где карьерные перспективы связаны с конкретной страной, регионом, а то и университетом, предпочтительна стратегия широкой тематической специализации при слабой теоретической специализации. Например, анализ "межбюджетных отношений в немецком федерализме" может оказаться предпочтительнее исследования "влияния централизации в федерациях на стимулы для налогового аудита субнациональных органов власти". В какой-то степени можно говорить о специализации на определенном предмете (крупные рынки труда) илиобъекте (малые рынки) исследования.

Естественно, в содержательном плане универсальная узкая модель может быть столь же беспредметной (или столь же важной и увлекательной), как и детальный анализ институтов конкретного региона²¹. Важно лишь то, что универсальные модели, как правило, интересны другим специалистам, работающим по сходной технологии, а также знатокам институциональной специфики (для объяснения

¹⁹ См. соответствующие эмпирические выводы в отношении немецкой науки в уже цитировавшемся специальном выпуске "German Economic Review", а об особенностях американской науки - в: Coupe T., Smeets V., Warzynski F.Incentives, Sorting, and Productivity along the Career: Evidence from a Sample of Top Economists // Journal of Law, Economics and Organization. 2005. Vol. 22, No 1.

²⁰ Другие аргументы, касающиеся роли пожизненных контрактов как стимулов для исследовательской деятельности, приводятся в: Сонин К., Хованская И., Юдкевич М. Построение исследовательского университета: структура финансирования и условия найма профессоров // Вопросы экономики. 2008. N 12.

²¹ Frey B. S., Eichenberger R. American and European Economics and Economists // Journal of Economic Perspectives. 1993. Vol. 7, No 3.

наблюдаемых ими феноменов). А вот детальные институциональные исследования (особенно если они принимают форму многостраничной монографии) в меньшей степени заинтересуют создателей универсальных моделей, стремящихся к поиску наиболее общих закономерностей. Соответственно исследователи с "крупных рынков" будут скорее цитироваться исследователями "небольших рынков", чем наоборот, - а это и объясняет логику территориальной концентрации.

В экономической теории, как и в большинстве социальных наук, сосуществование множества взаимоисключающих парадигм нередко предполагает появление множества научных сообществ. Прежде всего заметим, что различия между парадигмами часто лежат не столько в аксиоматике (подвергающейся достаточно динамичным изменениям - "поведенческий поворот" в современной экономике мейнстрима является, наверное, наилучшим доказательством этого), сколько в методологии исследования, стандартах и понимании самих задач науки.

Методология определяет стандартный инструментарий, доступный специалисту в той или иной области, и соответственно влияет на выбранный им "язык" представления результатов. Адекватная дискуссия возможна лишь между специалистами, достигшими определенного консенсуса в отношении методологии (иначе говоря, признающими, что применение определенных приемов позволяет отличить "верные" утверждения от "неверных"). Само же понимание "задач исследования" в общественных науках (и в экономике) не является тривиальным²². Целью работы могут быть, скажем, выявление и описание ранее неизвестных феноменов (этим активно занимаются историки), классификация имеющихся явлений или установление причинно-следственной взаимосвязи между ними (на основе нарратива, количественного или качественного анализа²³). Ученые могут концентрироваться на предсказании феноменов, их объяснении или же "понимании" человеческого поведения, не тождественном объяснению. Результаты работы будут располагаться в области "пространства событий" или "пространства философов" по Валлерстайну (например, теория общественного договора, абсолютно бессмысленная в первой, интереснейший конструкт во второй). Но все же адекватная дискуссия возможна лишь при консенсусе в отношении того, что, собственно говоря, "достойно" обсуждения.

Почему же множественность научных сообществ является преимуществом для организации науки? Стандартные аргументы экономического плюрализма сводятся к содействию творчеству и к многообразию "ответов" науки на задаваемые исследуемой реальностью

²² Что и стало, на самом деле, предметом как "малого" спора о методе в экономической науке в конце XIX века, так и "большого" спора о методе в общественных науках в целом. См.: Розов Н. С. "Спор о методе", школа "Анналов" и перспективы социально-экономического познания // Общественные науки и современность. 2008. N 1.

²³ Ср. методологические дискуссии в: Mahoney J. Nominal, Ordinal and Narrative Appraisal in Macrocausal Analysis // American Journal of Sociology. 1999. Vol. 104, No 4; Brady H. E., Collier D., Seawright J. Towards a Pluralistic Vision of Methodology // Political Analysis. 2006. Vol. 14, No 3; Adcock R., Collier D. Measurement Validity: A Shared Standard for Qualitative and Quantitative Research // American Political Science Review. 2001. Vol. 95, No 3.

"вопросы"²⁴. Однако этих же целей можно достичь и в рамках одного научного сообщества, правда при этом придется пожертвовать функцией "отбора" некорректных идей и утверждений, что с неизбежностью приведет к "ловушке фрагментации" - отказу от каких бы то ни было предметных исследований в пользу беспрерывных дискуссий о методологии. На наш взгляд, множественность научных сообществ более привлекательна по двум причинам.

Первая причина состоит в следующем. Как уже было сказано, сообщества часто (в неявной форме) образуются в связи с методологическим консенсусом. Однако любая методология предполагает эксплуатацию конкретных сравнительных преимуществ исследователя, обусловленных его образованием, способностями, наконец, личными качествами - тем, что Дж. Хекман называет "некогнитивными навыками" (non-cognitive skills)²⁵. Скажем, человек, способный успешно заниматься достаточно монотонной работой - анализом статистических данных, сильно отличается от человека, успешно проводящего глубинные интервью с лицами, принимающими решения. Соответственно консенсус по поводу методологии одновременно является и консенсусом по поводу когнитивных и некогнитивных навыков "оптимального исследователя", лишь частично обусловленных образованием.

В результате могут "отсеиваться" исследователи, способные формулировать интересные теоретические идеи или успешно тестировать их на эмпирическом материале. Так, при всех очевидных преимуществах математического моделирования как способа теоретизирования, концентрация на математических моделях делает невозможной успешную академическую карьеру для человека с низкими способностями к формальным методам (или недостаточными навыками их использования), что не означает отсутствия способностей к исследовательской работе²⁶! Аналогичные ограничения существуют для всех основных методов исследования в экономической науке (эконометрического моделирования, вычислительной экономики или экспериментальных исследований), менее популярных приемов (case studies и вербального моделирования), а также для второстепенных направлений (скажем, интерпретации текстов или глубинных интервью).

Множественность научных сообществ гарантирует максимальное использование разнородного "человеческого капитала" ученых. При этом еще более благоприятна ситуация, когда между сообществами отсутствует прямая конкуренция за ресурсы (как, скажем, между экономистами и экономсоциологами). Проблема, конечно, в том, что при такой организации рынка идей многие исследования неизбежно дублируются, "пересказываются" на своем языке в различных сообществах, игнорируются интересные идеи и результаты.

Однако чем выше интенсивность конкуренции в каждом из сообществ, тем ниже на самом деле значимость отмеченной проблемы.

²⁴ Dalen H. P. van. Pluralism in Economics: A Public Good or a Public Bad? // Teaching Pluralism in Economics / J. Groenewegen (ed.). Cheltenham: Edward Elgar, 2007.

²⁵ Heckman J. Schools, Skills and Synapses // IZA Discussion Paper No 3515. 2008.

²⁶ Colander D. The Ageing of an Economist // Journal of the History of Economic Thought. 2003. Vol. 25, No 2.

Поиск новых решений с неизбежностью приведет хотя бы некоторых исследователей к идеям, выдвинутым представителями других сообществ. Даже сама попытка "перевода" этих идей на язык своего сообщества будет новым научным результатом, причем не только для данного сообщества, но и для науки в целом. Например, обращение к хайековским идеям со стороны неоклассических исследователей послужило источником целого ряда новых направлений - от "поисковой теории денег" (search theory of money) до дизайна механизмов.

Конечно, любой такой "перевод" будет сопровождаться критикой "исходного материала", во многом связанной с различными конвенциями по поводу методологии и целей исследования. Это должно быть неприятно конкретным авторам, но едва ли влияет на результативность науки в целом. К тому же можно ожидать появления разнообразных "гибридов" методологии, в которых "учтены" требования конфликтующих сторон. Скажем, в политической науке, где присутствие "количественной" и "качественной" парадигм является стандартом, подобным результатом стало появление "сравнительного качественного анализа" (QCA) - формального способа проводить качественный анализ для большого числа объектов²⁷. Естественно, такие инновации ведут, как правило, не столько к сближению конфликтующих сторон, сколько к появлению новых "лагерей" в конфликте. Но в конечном счете это лишь содействует наиболее полной эксплуатации сравнительных преимуществ каждого исследователя.

Второй аргумент в пользу множественности научных сообществ в какой-то степени следует из уже приведенного примера неудач послевоенной немецкой науки. Всегда существует вероятность того, что какое-либо из научных сообществ в силу определенных обстоятельств окажется в тупике, из которого самостоятельно выйти не сможет (вспомним, что обновление науки часто связано скорее со сменой поколений, чем с изменением воззрений исследователей). Поскольку существует множественность сообществ, тупик одного из них не станет тупиком для науки в целом²⁸.

Например, в той же Германии наличие параллельного сообщества исследователей экономики (с автономным рынком труда) позволило бы избежать задержки с внедрением математических методов и повысить конкурентоспособность немецких экономических исследований в целом. Кстати говоря, именно в Германии это "второе сообщество" теперь уже существует - речь идет о специалистах в области экономики предприятия (BWL), чье положение в мировой науке сильно отличается от экономистов-теоретиков. В чем-то ситуация аналогична знаменитой "теореме жюри Кондорсэ": коллективное решение является "более правильным", чем любое из индивидуальных решений, но только если вероятность принять правильное решение для каждого из индивидов больше 0,5. Когда ситуация становится противоположной, множество скорее склонно ошибаться по сравнению с каждым из индивидов. Нечто подобное может возникнуть в любом из научных

²⁷ Seawright J. Qualitative Comparative Analysis vis-a-vis Regression. Mimeo, 2004.

²⁸ Luetge C. Economics in Philosophy of Science: A Dismal Contribution? // Synthese. 2004. Vol. 140, No. 3

сообществ. Наличие альтернативных сообществ исследователей служит страховкой от такого сценария.

Очевидно, сказанное противоречит нашим выводам относительно размеров сообщества: чем более фрагментирована наука, тем меньше размер каждого из сообществ. Иначе говоря, система эффективна, если каждое из сообществ достаточно велико. Лишь немногие страны в состоянии поддерживать плюрализм крупных сообществ на собственном рынке труда и идей. Наверное, США - единственный успешный пример (и то речь идет о "североамериканском" рынке, включающем в себя и Канаду). В конференции Объединенных ассоциаций общественных наук (ASSA) - наиболее представительном форуме исследователей экономики в США - в 2007 г. участвовало пятьдесят ассоциаций. И, хотя большинство из них относится к сообществу "мейнстрима", многие конституируют автономные сообщества с собственными рынками труда. Однако 90 сравнительно небольших факультетов экономики германоязычного рынка (ФРГ, Австрия, часть Швейцарии) недостаточно для поддержания множественных сообществ. Отсюда и постоянный "крен" немецкой экономической науки в конкретную область - от самостоятельных исследовательских парадигм в прошлом до доминирования теории игр (в ущерб, например, эмпирике) в настоящем.

Все сказанное, однако, не означает, что небольшие страны по определению обречены на менее эффективную организацию рынка идей. Залогом успеха здесь становятся, по сути дела, отказ от автономного национального рынка и полная интеграция в более крупные рынки. Скажем, Швейцария и Австрия на протяжении всей своей истории оставались частью германоязычного рынка идей (который, кстати говоря, возник именно в период раздробленности Германии); Нидерланды, Скандинавия и Израиль сегодня практически не имеют автономного академического сообщества, полностью интегрировавшись в глобальный (читай: североамериканский и европейский) рынок. Прежде всего это касается практики найма. Она основана на широкой конкуренции исследователей различных стран, предполагает жесткие требования к публикации в международных журналах. Причем это касается не только интернационализированной экономики, но и других, "близких" ей дисциплин, например права²⁹.

Не менее активно в глобальный рынок интегрируются некоторые азиатские страны, прежде всего Тайвань, а сегодня во все большей степени (несмотря на объективные ограничения политического характера в социальных науках) - КНР. Можно говорить и о других формах интеграции: в Израиле и Великобритании гораздо более активно, чем в других странах, практикуется система "двойного назначения", позволяющая экономисту заниматься исследованиями одновременно в нескольких университетах в различных странах мира. Та же практика все более активно применяется в Китае, а в настоящее время к ней вынуждены перейти и некоторые немецкие университеты, например

²⁹ Gazal-Ayal O. Economic Analysis of Law and Economics // Capital University Law Review. 2007. Vol. 35, No. 3

Мюнхенский. Правда, в данном случае необходима и соответствующая организация учебного процесса - небольшая нагрузка преподавателя и "дробность" курсов, не на весь семестр.

Конечно, успех интеграции зависит от множества параметров. Для Скандинавии и Нидерландов огромным преимуществом стало практически полное отсутствие языкового барьера: в этих странах подавляющее большинство населения (и, конечно, все исследователи) свободно владеют английским. Однако главное в том, что именно отказ от собственного рынка стал залогом успеха малых европейских стран по сравнению со своими крупными соседями. Иначе говоря, интеграция в глобальное сообщество (интенсифицирующая воздействие глобальной конкуренции) является одной из стратегий успеха в этой конкуренции.

* * *

Подведем итоги. Территориальная концентрация влиятельных исследований и их содержание в гораздо большей степени зависят от стандартов научных сообществ, чем от институциональных особенностей страны в целом. Естественно, едва ли стоит ожидать появления влиятельных центров науки в беднейших странах, не способных обеспечить элементарные инфраструктурные блага. Но страны среднего уровня развития за счет последовательного курса на открытость глобальным рынкам труда для экономистов и отказа от поддержания национальных монополий вполне могут добиться и добиваются значительных успехов, порой даже больших, чем крупные страны, где национальная обособленность рынка труда часто поддерживается сама собой. Таким образом, конкуренция между научными сообществами действительно представляет собой особого рода институциональную конкуренцию. Вопрос состоит в правильной идентификации конкурирующего уровня институтов - специфических норм научной коммуникации и конкуренции, а не норм и правил в целом в обществе.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - А. ЛИБМАН:

Комментарии: