Родословную научного рационализма условно можно начинать с фразы Декарта: "...следует различать три рода вопросов: первый род касается вещей, веру в которые вселяет одна лишь религия...; второй род - вопросы, хотя и принадлежащие к области религии, однако могущие подвергаться суду естественного разума... третий род вопросов - те, что не имеют никакого касательства к вере, но подлежат ведению одного только человеческого рассудка: таковы проблемы квадратуры круга, химического способа получения золота и т.д." [1]. Разделив все доступное (по его мнению) познанию на три части, одну из них Декарт отдал в полное владение рационализму. И с легкой его руки рационализм бурно расцвел в отведенной ему области естественных наук, принося обильнейшие плоды техногенной цивилизации, которые одни благославляют, другие проклинают. Но несмотря на это, вопросы о том, в чем состоит сущность рационализма, какого рода истину дает он нам как он может сочетаться с нерациональным познанием в той промежуточной области, о которой писал Декарт, существуют ли сами эти области и где проходят границы между ними и даже существует ли сам рационализм, принципиально отличный от нерационального познания как таковой, продолжают оставаться открытыми и бурно обсуждают в философии.

В чем же причина необычайной живучести этих вопросов? Дело в том, что естественные науки как задолго до Декарта, так и в наши дни, имели и имеют неприятнейшую для рационализма манеру время от времени менять свои представления о внешнем мире. Поэтому любой утверждающий существование рационализма и его царства должен либо объяснить, какого рода истину дает рациональная наука, меняющая свои выводы и представления (в то время как интуитивно мы чувствуем, что истина не может прыгать как блоха), либо предложить метод, позволяющий этой науке впредь уже не менять ни выводов, ни представлений. Декарт пошел по второму пути. Он заявил, что нашел абсолютно достоверное начало, отправляясь от которого все знание будет получаться чисто логически, и впредь уже ничто в нем меняться не будет (только будет добавляться новое). В качестве абсолютного начала он предлагал достоверные восприятия и, понимая, что обычные восприятия недостоверны, субъективны, предлагал метод перехода от обычных восприятий к достоверным. Нет смысла останавливаться на сути этого метода, так как несостоятельность его выяснилась очень скоро. Это, однако, не отбило желания у следующего за Декартом поколения философов пройти

стр. 223

этим путем. Дань поискам абсолютного начала рационального знания, причем в вид достоверных восприятий, отдали и Кант с его трансцендентальным субъектом и Фихте и, наконец, Гуссерль с его процедурами "эпохе" и "эйдетической редукции", каждый предлагал свой метод получения достоверных восприятий из недостоверных.

Здесь мне хотелось написать, что доказана уже несостоятельность и этих методов и вообще принципиальная невозможность существования абсолютного начала знания. Но что значит "доказана"? Доказывать что-либо можно лишь в чисто рациональной сфере при наличии в ней принятого всеми метода доказательств, сиречь обоснования. Философия же, по-видимому, к этой сфере не принадлежит и даже оспаривает наличие единого метода обоснования в рациональной науке в целом. Там, где нет доказательств, господствует мода. Поэтому сегодняшнюю судьбу попыток найти абсолютное начало знания я вынужден описать в ее терминах. А именно, сегодня уже не модно искать абсолютное начало рационального знания.

Впрочем, поскольку возможность вторжения рациональных методов в сферу философии также не отрицается всем философским сообществом (отдельными школами отрицается-таки), добавлю и рациональные аргументы против попыток найти абсолютное начало знания в виде достоверных восприятий. Работами Пиаже показано, что восприятия осуществляются через посредство имеющихся у нас в мозгу образ-эталонов предметов и явлений, с которыми сравнивается поток поступающих извне ощущений [2]. Образ- эталоны эти формируются на основе предыдущего чувственного опыта и поэтому индивидуальны, хотя для людей, выросших и живущих в более или менее одинаковых условиях, они могут быть достаточно близкими. Следовательно, скажем, эскимос никогда в жизни не видевший самолета и не знающий, что это такое, будет воспринимать высоко летящий предмет как необычную птицу и никакие процедуры "эпохе" или "эйдетической редукции" не могут перевести его восприятие в достоверное.

Примерно в то же время, что шли поиски абсолютного начала познания, возникали и другие философии, также абсолютизировавшие научное познание, но уже на какой-нибудь другой манер. К ним относятся, например, эмпиризм, позитивизм и в немалой степени марксизм. Не разбирая в деталях их воззрения (что проделано уже многими другими) отмечу лишь, что общим для них является пренебрежение вышеупомянутым феноменом - манерой науки время от времени менять свои представления и выводы, и вера в то, что с наибольшей откровенностью выразили комулятивисты. А именно, что наука "отражает" действительность, а ее развитие, несмотря на отдельные огрехи, происходит в общем аддитивно, т.е. всякое новое знание лишь добавляется к предыдущему, ничего в нем не меняя.

Нельзя сказать, что вся эта эпоха была эпохой исключительно абсолютизации научного познания философией. Тот же Кант, наряду с поисками абсолютного начала познания, отмечал вместе с Юмом знаменитую скептическую

стр. 224

проблему, заключающуюся в невозможности доказательства существования той самой объективной действительности, познанием которой занимается наука. Как писал Юм, если я вижу на столе вазу, то достоверно только мое видение ее, но это еще не значит, что ваза существует. Но можно смело утверждать, что в целом это была эпоха абсолютизации научного познания в философии.

По времени эта эпоха совпадает в основном с эпохой безраздельного и неоспоримого господства, выражаясь языком Куна, ньютоновской парадигмы в сфере естественных наук. Ньютоновская физическая модель с ее абсолютными пространством и временем и прочим набором понятий не знала на этом этапе опровержений и ограничений и только расширялась на все новые и новые области. Трудно отделаться от впечатления, что это проецировалось сознательно или бессознательно на абсолютизацию философами научного познания. Тем более, что немедленно после появления теории относительности и релятивистской механики Эйнштейна, нарушивших веру естественников в незыблемость и вечность ньютоновской модели, пышным цветом расцветает целый букет философий, релятивизирующих научное познание, отрицающих особый эпистемологический статус науки, наличие в ней чего бы то ни было абсолютного, неизменного. Здесь и философский релятивизм [З], и лингвистический релятивизм Сепира и Уорфа [4], и теория парадигм Куна [5], утверждавшего, что со сменой парадигм изменяются не только базовые понятия науки, но и метод обоснования, принятый в ней, теория обосновательного слоя Лакатоса [6], полагавшего, что метод обоснования меняется со сменой обосновательного слоя, операционализм Бриджмена [7], онтологический релятивизм со многими именами, например, Куайна, экзистенциализм и вплоть до Фейерабенда [8], заявившего, что не существует никакого научного метода, не имеется никакой простой процедуры или множества правил, которые лежат в основе какого-либо исследования и гарантируют, что оно является научным и тем самым заслуживает доверия.

Естественно, представители релятивистского направления отрицали влияние на их позицию упомянутой революции в сфере естественных наук, а некоторые из них, так называемые социальные неопозитивисты (к которым принадлежат и упомянутые Кун и Фейерабенд) утверждали прямо противоположное, - что метод естественных наук испытывает влияние со стороны социального фактора (включающего гуманитарные науки) и не просто испытывает, но детерминирован им. В частности, саму революцию, связанную с переходом от Ньютона к Эйнштейну, они пытались представить не следствием опыта Майкельсона, впервые показавшего, что есть области физического мира. где модель Ньютона не соответствует действительности, а следствием влияния социального фактора на автора теории относительности. Безусловно, ученые, являясь частью социума, подвержены его влиянию, в частности, он влияет на их интерес к той или иной проблеме, но, как справедливо замечает Мамчур, одно дело влияет, другое - детерминирует, определяет [9].

стр. 225

В частности она показала, что вывод социологических неопозитивистов, гласящий, что создание теории относительности было предопределено, детерминировано социальными факторами - весьма сомнителен. Я же в этой работе намерен показать, что наука все-таки имеет свой особый эпистемилогический статус, выяснить, на чем он основан, и таким образом опровергнуть упомянутый тезис окончательно.

Во всей этой волне релятивизации науки была и дань моде и искренние заблуждения, развеянные со временем (с оговоркой, что в философии ничего не бывает окончательно и для всех развеянным, как ничего не бывает всеми принятого), и некий остаток, против которого вряд ли кто возьмется возражать. В частности, положение о том, что наука меняет свои представления, было хорошо известно и до онтологического релятивизма, а современная наука иллюстрирует это таким изобилием примеров (как то представление об электроне сначала как о шарике с зарядом, затем еще и с массой, затем как о заряженном облаке, размазанном по орбите его вращения вокруг ядра и, наконец, как о пакете волн), что утверждать, что рациональная наука дает нам абсолютную онтологию, отважится разве что невежда.

Но вся эта философско-релятивистская буря представителями естественных наук просто не замечалась, эти науки продолжали в возрастающем темпе приносит свои плоды. Мало того, вопреки утверждению Куна, что любой метод обоснования действителен только в пределах одной парадигмы и представители разных парадигм не имеют общего языка, ученные естественники и после смены парадигмы Ньютона на парадигму Эйнштейна и после других подобных смен продолжали и продолжают находить общий язык и принимать или отвергать или ограничивать область применимости тех или иных теорий. Естественно, не сразу, и чем сложнее теория, тем больше времени требуется на ее всеобщее признание.

Этот феномен требует объяснения и, естественно, появились философы, пытающиеся его объяснить, но уже не с позиции розовой веры в абсолютность научного познания, характерной для дорелятивистского периода, а с признанием той относительности, на которую указывали онтологические релятивисты и которую отрицать невозможно. К этой группе относятся так называемые когнитивные позитивисты (Поппер, Лакатос, Лаудан и др.), представители ряда американских направлений в теории познания (фаундизм, пробабилизм, релиабилизм, директ реализм) и представители бьюшей советской школы в теории познания и методологии и науки (Лекторский, Мамчур, Иолон и др.).

Общим для всех этих школ и направлений является представление о том что должны существовать некоторые эпистемологические нормы, которым подчинен процесс научного познания и которые не меняются со сменой парадигм, не зависящие ни от социального, ни от каких-либо других внешних науке факторов и обеспечивающих тем самым особый эпистемологический статус науке. Все соглашаются, что среди этих норм должны быть

стр. 226

внутренняя непротиворечивость и соответствие описываемой действительности. Но все понимают, что только этих двух критериев недостаточно для отделения науки от ненауки. Далее мнения широко расходятся, в том числе по поводу трактовки вышеупомянутого соответствия теории описываемой действительности. Так Поллок (директ реализм) полагает, что к эпистемологическим нормам принадлежат дедукция, индукция и... механизм автоматического поддержания равновесия при езде на велосипеде [10]. Что касается соответствия действительности, то все представители вышеупомянутой американской группы школ предлагают заменить истинность оправданностью. Однако, как пишет Поллок, ни одна из этих школ не справилась с задачей объяснить, что они понимают под оправданностью. Сам он под оправданностью понимает соответствие эпистемологическим нормам, но если учесть, что он имеет в виду под этими нормами, становится ясно, чего стоит эта оправданность. Йолон пишет, что не мешало бы в число эпистемологических норм ввести аксиоматичность построения теории, но тут же добавляет, что это к сожалению не всегда можно сделать [11]. Лекторский, не выдвигая конкретных эпистемологйческих норм, замечает, что должен быть метод обоснования, общий для всей рациональной науки, и из него, надо полагать, и должны вытекать эти нормы [12]. А далее он пишет, что таким методом должна была бы быть марксистская диалектика, да вот что-то не получается. Ясно, что упоминание диалектики - не более, чем дань времени и месту написания его книги.

Наиболее интересны, на мой взгляд, поиски в этом направлении когнитивных неопозитивистов и некоторых представителей бывшей советской школы, - занятых методологией науки, в частности Мамчур. Они начинают с полемики с социологическими неопозитивистами по поводу принципиальной возможности установления адекватности научной теории описываемой ею действительности. Выдвигают различные методы установления этой адекватности, как то верификация, фальсификация (Поппер) и т.д. Эти методы критически разобраны в книге Мамчур, к которой и отсылаю. Ей же принадлежит наиболее веский аргумент против тезиса социологических неопозитивистов, гласящего, что установление адекватности (объективное, не зависящее от парадигм и социологического фактора) невозможно, поскольку сама трактовка фактов (результатов экспериментов), установление того, что есть факт, зависит от теорий, в частности от категориального аппарата теорий, в том числе и той, которая проверяется. Мамчур справедливо указывает на то обстоятельство, что в установлении экспериментальных фактов есть два слоя: декриптивный, свободный от теоретической нагруженности (как то, что при солнечном затмении наблюдается смещение взаиморасположения звезд) и интерпретационный, в котором теоретическая нагруженность действительно проявляет себя и, соответственно, одни и те же наблюдения могут разными теориями трактоваться как разные факты (видимое изменение взаиморасположения звезд трактуется Лоренцом как

стр. 227

искривление лучей света вблизи больших масс, а Эйнштейном - как искривление пространства вблизи тех же масс, при сохранении геодезической прямизны лучей света). Существование дескриптивного слоя в описании фактов обеспечивает возможность объективной проверки адекватности теории. И хотя процедура проверки не так проста, как казалось в дорелятивистскую эпоху (в силу хотя бы потенциальной бесконечности числа выводов достаточно нетривиальной теории и, следовательно, бесконечности числа факторов, которым эти выводы могут соответствовать или нет), но принципиально она все же осуществима.

Но как сказано, указанных двух критериев (внутренней непротиворичивости и адекватности) недостаточно для окончательного установления научности или ненаучности теории. Дело в том, что как показано хотя бы на примере лучей света, одному и тому же конечному набору фактов (а на практике мы имеем дело лишь с конечными наборами фактов) могут соответствовать разные теории. И поэтому возникает вопрос о критерии выбора между подобными конкурирующими теориями (с учетом еще того, что несоответствие теории или гипотезы одному или нескольким фактам может оказаться временным и преодолено либо за счет уточнения факта, либо за счет модификации теории). К этому и переходят когнитивные позитивисты, предлагая целый ряд надпарадигмальных критериев такого рода. Здесь и информативность, и оптимальная организация теории, и красота ее и стройность, правдоподобие, способность решать проблемы, прагматический успех, требование преемственности с соответствующими теориями предшествующей парадигмы через предельный переход в математических формализмах, описывающих эти теории, или через теорию групп за счет обобщения теоретико-группового представления предыдущей теории в обобщающей ее теории и т.д. Критически разбирая все эти попытки, Мамчур приходит к выводу, что "не решают эти концепции и проблемы критерия научности (рациональности в их терминологии)" [9]. Они все либо не формализуемы и, следовательно, допускают субъективную трактовку, а значит и возможность влияния социального фактора (красота, прагматизм, правдоподобие и т.п.), либо с очевидностью не универсальны (требования предельного перехода или обобщения через теорию групп). Другими словами, они не годятся на роль набора эпистемологических норм, позволяющего обосновать особый эпистемологический статус науки и отделить ее от ненауки, хотя и представляют безусловный методологический интерес.

Я утверждаю, что причина неуспеха когнитивных неопозитивистов и методологов науки советской школы в решении рассматриваемой проблемы в том, что они сосредоточились на исследовании той части научного процесса, которая именуется эвристикой или генезисом, а не на обосновании научных теорий. Эта часть (эвристика) принципиально не может подчиняться неизменяемому набору эпистемологических норм и тем самым быть лишена субъективности, поскольку субъективность в виде творческой

стр. 228

индивидуальности и научной интуиции является душой ее. И в этом наука не отличается от других видов познания и даже вообще творчества, таких, например, как искусство. Неизменяемость, нормативность, обеспечивающая науке особый эпистемологический статус, может быть только в обосновании научных теорий.

Проиллюстрирую эту мысль маленьким примером из математики, которая настолько формализована, что может показаться, что она вся - сплошь нормативность и обоснование. Но вот в теории дифференциальных уравнений на определенном этапе был принят такой эвристический прием:

- Давайте искать решение данного типа уравнения в таком-то виде, - предлагает первооткрыватель.

- А почему в таком, на основании каких эпистемологических норм? - спрашивают его те, кому он предлагает.

- А ни почему, просто так подсказывает интуиция, - отвечает он. - Когда попробуете, то увидите, что оно в таком виде найдется и легко убедиться, что это - действительно решение.

Сегодня, правда, мы знаем из теории групп, почему решение определенных типов дифференциальных уравнений нужно искать в таком виде. Сегодня этот прием применяется в других разделах математики, суть которого - в использовании явной, обнаженной, ничем не мотивированной и тем более не подчиненной никаким универсальным нормам интуиции. Потом, когда теория уже создана, она обосновывается по правилам, в которых уже нет места для интуиции и прочей субъективности. Правда, переходя от этой иллюстрации к реальному процессу познания, скажем в современной физике, мы увидим, что картина намного сложнее. Процессы генезиса и обоснования переплетаются друг с другом, поскольку не успевает та или иная гипотеза или теория получить обоснование, как появляется необходимость ее достраивать и модифицировать. И все-таки в крупном масштабе, в ретроспективе и особенно после смены парадигм, мы можем вполне однозначно выделить, что в сложном переплетении развития и становления теории было генезисом, а что было и остается обоснованием. Не буду пока обосновывать и иллюстрировать это утверждение, ибо прежде надо разобраться, что это такое - обоснование и есть ли вообще метод обоснования, который полностью элиминирует субъективность и не меняется в зависимости от парадигм, а также каких-либо внешних науке факторов, обеспечивает ей особый эпистемологический статус. К этому я и приступаю.

На базе моей теории познания, изложенной в первой части "Неорационализма", я описал единый метод обоснования, принятый в естественных науках [13]. Этот метод реально работает в сфере естественных наук в более или менее окончательном виде с эпохи после Лагранжа, хотя выковывался он, начиная с античных времен (Евклид) и особенно активно с начала Нового времени трудами Галилея, Ньютона, Лагранжа. Но работает он сегодня подобно тому, как работает грамматика языка до того, как она записана и

стр. 229

принята, т.е. на уровне стереотипа естественнонаучного мышления. Смена ньютоновой парадигмы эйнштейновой, а в дальнейшем квантовой и квантово- релятивистской существенно изменила онтологию, т.е. предметный смысл понятий ньютоновой физики, математическую запись законов (с сохранением или без сохранения возможности предельного перехода назад к Ньютону), но они не изменили того метода обоснования рациональной науки, который в немалой степени был заложен трудами Ньютона.

Ниже я излагаю суть его в сжатом виде. Но прежде хочу прояснить два важных для дальнейшего момента.

Во-первых, единый метод обоснования должен обеспечить особый эпи- стемологический статус рациональной науки. Но что значит "особый эпи- стемологический статус" на уровне феномена? На уровне феномена - это как раз и есть упомянутая в начале статьи "договариваемость", которая есть у представителей естественных наук и которой нет у представителей альтернативных видов познания, начиная с гуманитарных наук. Действительно, если нет "договариваемости", то остается возможность для субъективной и индивидуальной или групповой трактовки теории с точки зрения смысла ее выводов или адекватности их описываемой действительности. Ясно, что и в том и в другом случае "особый статус" не достигается.

Во-вторых, как признано многими, в частности Мамчур, научная рациональность и истинность - это не одно и то же. Как пишет Мамчур, критерии научности (рациональности) должны быть слабее критериев истинности. Спрашивается, а почему, собственно, слабее? Не слабее они должны быть, а другими. То есть может быть и какая-то общая часть критериев, но полная система критериев научности должна содержать критерии, которых нет среди критериев истинности. Это потому, что прежде, чем установить критерии истинности в науке, нужно сказать, определить, что есть истина, иными словами, какого рода истину дает наука. Поэтому критерии научности, определяющие, что есть наука, должны предшествовать критериям истинности и определять (точнее, единый метод обоснования, из которого вытекают эти критерии, должен определить), что есть научная истина. И только после этого можно будет давать критерии этой истинности.

Теперь можно перейти к сути метода. Она сводится к трем моментам: способу введения базовых понятий теории и их привязки к описываемой ими действительности, аксиоматичности построения и способу верификации выводов теории.

Что касается понятий, то для них вводятся однозначные номинал-определения и допускаемые отклонения реальных объектов, которые соответствуют данному понятию, от его номинал-определения. Номинал-определение дается через указание свойства (свойств) объектов, меры этого свойства и точного количества значения его или предела. Например, прямая - это кривая с нулевой кривизной. Аксиоматизируемость построения не требует пояснений. Что касается верификации, то прежде всего, отправляясь от

стр. 230

однозначных номинал-определений (или однозначных определений в другой форме) и применяя аксиоматическое построение, мы получим однозначные выводы (как в геометрии Евклида). Реальные события, как мы знаем, никогда с абсолютный точностью не соответствуют предсказанным теорией. Это объясняется тем, что полученые таким образом выводы справедливы (выведены) для номинал-определений, а не для реальных объектов. Однако на основе принятых допускаемых отклонений объектов от номинал-опрeделений можно рассчитать ожидаемую вероятностную картину рассеяния результатов относительно предсказанного теорией для номинал-определения. Если реальная картина рассеяния совпадает с расчетной, теория истинна. Все это, разумеется, в условиях, для которых создана рассматриваемая теория.

Покажем, что выполнение требований данного метода обеспечивает "договариваемость", а их нарушение эту "договариваемость" разрушает. Ясно, что если нет однозначности понятий, которыми оперирует теория, то ни о какой договариваемости не может быть и речи. Но нужно также, чтобы договаривающиеся одинаково понимали не только смысл определений и понятий, которыми оперирует данная теория, но и какие реальные множества объектов подпадают под эти определения. Тем более, что под номинал- определения (или другие однозначные определения) не подпадают абсолютно точно практически никакие реальные объекты. Не существует идеальных жидкостей, газов, идеально твердых тел и т.д. и т.п. Введение допускаемых отклонений обеспечивает и здесь "договариваемость"

Очевидно, что для "договариваемости" помимо однозначности понятий необходима однозначность выводов. Как известно, аксиоматичность построения ее обеспечивает. Но есть еще одно, менее очевидное условие "договариваемости", которое также обеспечивается аксиоматичностью построения. Дело в том, что в процессе вывода содержание понятия может незаметно смещаться, что особенно часто наблюдается в гуманитарной сфере. Например, легко покатать, что когда Маркс пишет о свободе при капитализме и социализме, то понятие свободы у него изменяется, хотя он этого и не оговаривает. При аксиоматическом построении в силу того, что аксиомы сами однозначно определяют базовые понятия, а также аксиомы можно менять местами с выводами из них, не изменяя при этом совокупности выводов и аксиом, исходное значение понятий сохраняется неизменным и однозначным во всей теории.

И, наконец, "договариваемость" невозможна, если нет единого способа верификации, особенно перед лицом упомянутого выше принципиального несовпадения реальных событий в точности с предсказываемыми теорией. Предложенный выше способ верификации обеспечивает и здесь "договариваемость". Он же раскрывает смысл истинности в рациональной науке, т.е. отвечает на вопрос, какого рода истину дает нам рациональная наука. Ясно, что она не дает нам онтологической истины. Она дает истину лишь в смысле

стр. 231

предсказываемых ею феноменов, истину количественную, с заданной вероятностью (законом рассеяния) при заданных условиях.

Однако то, что предложенный метод обеспечивает "договариваемость", еще не значит, что он реально используется в любой научной теории, или что любая научная теория может быть этим методом обоснована. В действительности нет теорий, обоснованных в полном, абсолютном соответствии с данным методом. Но точно так же, как любая научная теория является идеализацией реальной действительности, так и описанный метод обоснования является идеализацией существующих обоснований научных теорий.

Действительно, ни один ученый-естественник не станет отрицать требования однозначности определений. Мало того, в подавляющем большинстве случаев определения в естественных науках действительно однозначны и даже являются номинал-определениями. Например такое: идеальная жидкость абсолютно несжимаема и абсолютно текуча - здесь указаны два свойства и точное количество меры этих свойств. Легко показать, что если определение понятия однозначно, но не в форме номинал-определения (скажем аксиоматическое), то от него можно перейти к номинал-определению. Если же определение неоднозначно, то вряд ли кто станет возражать, что это просто недостаток, подлежащий исправлению. Что касается допусков на номинал- определения, то они довольно редко встречаются на практике. Объясняется это тем, что для большинства естественнонаучных теорий отклонения реальных объектов от номинал-определений не столь малы в области применимости теории, что нет смысла учитывать их, как например кривизну лучей света в геометрической оптике. Там же, где они непренебрежимо малы, они и учитываются по описанному методу.

Что касается верификации выводов, то на практике либо она делается по описанному методу, либо не делается по прагматическим соображениям - в силу практической пренебрежимости рассеяния результатов, но может быть в принципе сделана.

Наиболее спорным с точки зрения соответствия предложенной идеализации реальной действительности в науке является требование аксиоматического построения теории. На практике подавляющее большинство теорий построено по крайней мере не чисто аксиоматически. Правда, есть и аксиоматически построенные теории, и в физике наблюдается мода на аксиоматическою перестройку неаксиоматических теорий. Но есть и принципиальные возражения против возможности аксиоматической перестройки достаточно богатой научной теории. Я разберу вкратце лишь две основные группы таких возражений.

Первая группа, которой придерживается Йолон, утверждает, что для достаточно богатой научной теории не существует такой системы аксиом, из которой можно получить все выводы данной теории. Это верно само по себе, но тем ни менее не противоречит единому методу обоснования, ибо все выводы любой сколь угодно богатой научной теории можно получить если

стр. 232

не из одной, то из нескольких аксиоматически выстроенных теорий. Проиллюстрирую это на частном примере, когда богатая научная теория получается расширением некоей исходной теории на новые области. Скажем, механика Ньютона, изначально созданная для описания движения материальных точек, затем была расширенна на твердые тела и среды: жидкие, газообразные, упругие и т.д. Изначальная механика Ньютона хоть и не выстроена чисто аксиоматически, но близка к тому. Ее аксиомы - это три знаменитых закона Ньютона, закон сложения скоростей и определения пространства и времени как абсолютных, а взаимодействия как мгновенного. (Напомню, что аксиомы определяют понятия, но если теория не строго аксиоматическая, то в ней могут быть понятия, не определенные аксиоматически и эквивалентные дополнительным аксиомам.) Из этих аксиом ньютоновской механики нельзя получить, скажем, выводов гидродинамики. Но их можно получить из новой системы аксиом, в которую кроме рассматриваемых войдут аксиомы-определения идеальной жидкости: требования несжимаемости и абсолютной текучести. Возможность расширения набора аксиом при расширении области действия исходной теории не противоречит полноте исходной системы аксиом (если она была), поскольку понятие полноты формулируется для конкретного класса возможных высказываний. Расширяя область действия теории, мы расширяем и класс высказываний.

Вторая группа, среди придерживающихся которой признанным лидером является Степин [14], в качестве основного аргумента ссылается на тот факт, что в реальных теориях наряду с аксиоматическим встречается генетическое или конструктивное построение с его мысленным экспериментом и т.д. И даже геометрия Евклида в "его "Началах" построена с применением обоих этих методов. Но книга Степина посвящена генезису научных теорий, а не обоснованию. Генетический метод - один из возможных инструментов именно генезиса, а не обоснования. То, что куски его, остаются в обоснованиях - следствие недоработки обоснований. В частности, геометрию Евклида аксиоматически доработал Гильберт.

В заключение я хочу вернуться к вопросу о взаимовлиянии гуманитарных и естественных наук. В начале статьи я показал наблюдаемую корреляцию между последующими сменами абсолютизации и релятивизации во взглядах философии на рациональную (естественную) науку в зависимости от того. происходит ли развитие естественных наук и прежде всего физики в рамках одной парадигмы или происходит смена научных парадигм, именуемая научной революцией. Правда, эта корреляция не является такой уж строгой: и в эпоху торжества ньютоновой парадигмы встречались философы, скептически относившиеся к особому эпистемологическому статусу науки, а в эпоху научных революций - пытавшиеся отстоять упомянутый статус. Если к этому добавить аргументы социологических неопозитивистов с примерами якобы имевшего место влияния плюралистических, революционных и прочих релятивизирующих идей из гуманитарной сферы на отцов-основателей

стр. 233

новых парадигм, как, например, утверждения, что Эйнштейн прежде, чем открыть теорию относительности, начитался марксовых ниспровержений капиталистической парадигмы, то становится ясно, что для того, чтобы окончательно разобраться в этом вопросе, недостаточно применения чисто статистических (корреляционных) методов, и нужно пополнить их другими. Установление существования единого метода обоснования, работающего в сфере естественных наук, показывает, что марксово влияние могло в принципе побудить Эйнштейна искать истину в том или ином направлении, но оно не могло привести к тому, чтобы Эйнштейн нашел истину там, где ее нет. Ибо тогда он не смог бы эту истину обосновать. А обоснование не может подвергаться влиянию со стороны факторов, находящихся за пределами рациональной науки (за исключением, разумеется, наблюдаемых феноменов, описываемых этой наукой).

1. Декарт Р. Замечание на некую программу, изданную в Бельгии в конце 1647 г. // Декарт. Соч. в 2 т. М., 1989. Т. 1. С. 468.

2. Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М., 1969.

3. Dumet M. Truth and other enigmas. Duckwarth, London, 1978.

4. Уорф Б.Л. Наука и языкознание // Новое в лингвистике.

5. Кун Т. Структура научных революций. М., 1975.

6. Лакатос И. Доказательства и опровержения. М., 1967.

7. Bridgmen P.W. The Logic of Modem Phisics. N.Y., 1954.

8. Feyerabend P. Science in free society. L.,-N.Y., 1978.

9. Мамчур Е. Проблема социокультурной детерминации научного знания. М.. 1988.

10. Pollok J. Contemporary theories of knowledge. USA, 1986.

11. Йолон И.Ф., Крымский С., Парахонский Б. Рациональность в науке и культуре. Киев, 1988.

12. Лекторский В. Субъект, объект, познание. М., 1978.

13. Воин A.M. Неорационализм. Киев, 1992.

14. Степин В.С. Становление научной теории. Минск, 1976.

Постоянный адрес данной публикации: