Несколько лет назад живой интерес советского читателя к Парижской коммуне должен был удовлетворяться в значительной степени популярными и большей частью переводными работами вроде брошюр Талеса, Дюбрейля, Буржена, которые не шли дальше оценок первой пролетарской революции в духе мелкобуржуазного радикализма. Самостоятельная исследовательская работа советских историков по этому вопросу только начиналась. Богатейшее наследие Маркса - Энгельса - Ленина для изучения Коммуны 1871 г. было использовано еще крайне недостаточно. Частично (например, отдельные высказывания и письма Маркса и Энгельса) оно еще оставалось неизвестным. Не только не приходилось думать об издании первоисточников Коммуны, но не были еще затронуты и пущены в научный оборот многие ценные материалы, собранные во "французском кабинете" Института Маркса - Энгельса-Ленина. Когда вышли в свет "Документы и материалы по истории Парижской коммуны" (Ленгиз, 1925 г.), подобранные А. И. Молоком, то и это было уже немалым достижением. Но эта солидная хрестоматия, сделавшая возможной семинарскую проработку Коммуны на исторических отделениях наших вузов, конечно, не имела характера научной публикации источников, на что она вовсе и не претендовала.

К такого рода научным публикациям наши издательства приступили только теперь, но приступили дружно. В 1933 г. - почти одновременно появились "Протоколы Парижской коммуны" (Партиздат), "Письма деятелей Первого интернационала в дни Коммуны 1871 г." (Партиздат), "Письма рабкоров Парижской коммуны" (Партиздат), "Царская дипломатия и Парижская коммуна 1871 г." (Соцэкгиз). Мало того, мы имеем основание, ждать дальнейших изданий этого рода. ИМЭЛ. подготовивший к печати "Письма деятелей Первого Интернационала" и "Письма рабкоров", имеет в виду начать этими книжками две серии: "Первый Интернационал в документах" и "Парижская коммуна в документах", которые должны включить "важнейшую документацию - протоколы, декреты, прокламации, прессу, переписку и т. п.".

Подобные издательские планы, равно как и успех уже вышедших изданий (вышедших, заметим, в огромных, тиражах), свидетельствуют, во-первых, о том, что в нашей стране интерес к первому опыту пролетарской диктатуры продолжает расти, во-вторых, о том, что советский читатель уже не довольствуется популярной брошюрой или даже серьезной научной работой о Коммуне, а предъявляет спрос и на первоисточники.

В связи с этим любопытно сопоставить два факта: "Протоколы Парижской коммуны", изданные в Париже еще в 1924 г. Бурженом и Анрио, так и остались незаконченными. Второй том, уже давно подготовленный к печати, не увидел и вероятно еще долго не увидит света. Первый том не мог бы появиться без субсидии парижского муниципалитета, для второго в субсидии отказано: издание явно нерентабельное, на котором нельзя нажить ни политического, ни вообще какого бы то ни было капитала. Те же "Протоколы", в переводе изданные у нас, разошлись с молниеносной быстротой. Этот успех разделяют с ними другие аналогичные издания. Нужна ли лучшая и более наглядная иллюстрация к той "свободе", которой пользуется научное исследование в странах капитала?

Мы не будем здесь останавливаться на "Протоколах Коммуны", которым в настоящем номере журнала посвящена особая рецензия. Этот источник, стоящий особняком по исключительной важности своих материалов, давно и хорошо известен специалистам по французскому оригиналу. Оттуда же взят без существенных изменений и весь ученый аппарат комментариев и примечаний. В противоположность этому остальные перечисленные выше источники публикуются впервые не только в русском переводе, но и вообще.

Наиболее значительной по объему и разнообразию материалов является публикация Центрархива "Царская дипломатия и Парижская коммуна 1871 г." под редакцией и с предисловием Ц. Фридлянда. Сюда вошли донесения, письма и телеграммы царских дипломатических агентов за границей, охватывающие период времени с 12 января по 21 ноября 1871 г., а также перехваченная и расшифрованная в канцеляриях русского министерства иностранных дел корреспонденция иностранных дипломатов, главным образом французского поверенного в делах при царском правительстве маркиза Габриака.

Наряду с данными о международном положении Франции за весь этот период и дипломатической возне вокруг ликвидации франко-прусской войны мы находим здесь любопытную информацию о внутреннем состоянии Франции и политике ее временных правительств, а также - что особенно важно - новые материалы об отношении европейских правительств к Парижской коммуне, I Интернационалу и рабочему движению. Так, в донесениях Окунева из Бордо ярко выступает двурушническая политика "левого" республиканца Гамбетты по вопросу о "войне до последней возможности". Договорившись с парижской частью временного правительства, что "в свое время Париж капитулирует просто в качестве определенной территории, не принимая на себя никаких обязательств, коими бы предрешалось положение провинции", Гамбетта немедленно признал заключенное в Версале перемирие и отдал приказ о прекращении военных действий. Таким образом, он разделяет с Ж. Фавром ответственность за плачевную судьбу восточной армии и создание в результате перемирия положения, сделавшего невозможным возобновление французами военных действий. Он разжег своими патрио-

тическими воззваниями стремление рабочей и мелкобуржуазной массы вести борьбу до конца, с тем чтобы, в конце концов, предать эту массу. Предложению стать "во главе партии действия в Лионе или Марселе" для борьбы с реакционным правительством он предпочел трусливую отставку и "легальную оппозицию" этому правительству. Ценный материал дают также сообщения о событиях 18 марта в Париже и о впечатлении, произведенном ими в правящих кругах Европы. Особенно ужаснуло эти круги известие о переходе части армии на сторону народа. Об этом можно судить, между прочим, по тем заметкам, которыми Александр II сопровождает соответствующие указания своих агентов. Телеграмма Окунева о том, что "армия совершенно дезорганизована и деморализована" и что "она обработана Интернационалом", несомненно, явилась одним из мотивов страха царя перед этой организацией и его последующих попыток объединить все правительства для борьбы с нею.

Но и независимо от "измены" армии, а также "плачевной апатии почтенного класса населения", т. е. парижской буржуазной национальной гвардии, самый факт победы пролетарской революции в одной из крупнейших столиц Европы вызвал в русских правительственных сферах самую болезненную реакцию. "Европа, в частности Россия не должны беспокоиться сверх меры, - писал 22 марта Жюль Фавр де Габриаку. - Скажите князю Горчакову, что мы победим бурю, и что нашими усилиями будет восстановлено правление порядка и мира". Тьер со своей стороны пригласил к себе Окунева, чтобы уверить его в неизбежности "благоприятного конечного исхода кризиса, переживаемого в настоящее время Францией". Однако Александра II не так легко было успокоить. "Очень боюсь, - пишет царь на полях донесения Окунева, - что он (т. е. Тьер - О. В. ) заблуждается".

Бисмарк не проявлял такого нервного беспокойства. Он был уверен в своей армии, стоявшей под Парижем, и только распорядился усилить ее артиллерию. Этому прусскому юнкеру, опьяненному военными успехами и помешанному на культе грубой силы, удушение революции с помощью артиллерии казалось столь легким делом, что он даже решил использовать Парижскую коммуну для шантажирования версальского правительства. Уже 20 марта он секретно сообщил русскому послу в Берлине, что "предложил Тьеру свое содействие для преодоления кризиса". Однако последний понимал, что прямая помощь немцев может обойтись недешево. Поэтому, как донес об этом с его слов Окунев, он отклонил "материальную и моральную поддержку немцев для водворения порядка в Париже", а "с признательностью воспользовался содействием иного рода, как-то: правом прохода для отрядов национальной гвардии, направляющихся в Париж через территорию, занятую немецкими войсками и разрешением сконцентрировать в столице войска в количестве, превышающем цифру 40 тыс., предусмотренную прелиминарной мирной конвенцией". Впрочем, Тьер в дальнейшем принимал и другие услуги немцев, например, их участие в блокаде Парижа версальцами. Любопытна роль, какую играло царское правительство при торге между Тьером и Бисмарком из-за характера и цены немецкой помощи. Чтобы добиться умеряющего посредничества царя, версальцы всеми силами старались подчеркнуть свое значение как защитников общеевропейского порядка. "Внушите ему (русскому мининделу - О. В. ), уверенность, что, помогая нам, он содействует восстановлению порядка в Европе, - инструктировали из Версаля де Габриака (3 мая). - Каждый день приносит новые доказательства, что парижское движение космополитично и что мнимая Коммуна является не чем иным, как всеобщим низвержением устоев общества, основанного на собственности". Судя по телеграмме английского посла в России от 11 мая, версальцам, используя страхи царя, удалось-таки преодолеть его франкофобство и добиться благоприятного для себя вмешательства.

Особенно ярко и во всей своей отвратительной наготе выступает из секретной дипломатической переписки фигура Жюля Фавра, одного из палачей рабочего класса. Он лжет даже своему агенту де Габриаку и даже в шифрованных телеграммах (например, 29 марта). В беседе с прусским солдафоном ген. Фабрицием¹ он доходит до ненужного самооплевывания, раскаивается "в своих бывших ошибках и иллюзиях", заявляет, что он "верил некогда в свободу" (!); сейчас признает, "что французы неспособны обладать ею" (из донесения д. Убри Горчакову). Даже берлинские юнкеры иронизировали по поводу того, что "французский мининдел "нашел нужным признать превосходство кн. Бисмарка" и каяться в том, что отказался от немецких предложений "из чувства национального самолюбия, за что (французы) теперь жестоко наказаны".

Нельзя не отметить также тех оценок поведения Версальского собрания и парижских коммунаров, которые мы находим в нашем источнике. В устах тайного информатора русского правительства особенно красноречиво звучит следующее вынужденное признание: "В Париже существует только одно мнение о беспримерной храбрости, бесстрашном сопротивлении коммунаров. Они и их главари пали смертью героев, как умирают только за то дело, которое считают хорошим и справедливым - все равно правильно или ошибочно... Женщины никогда не были так сильны, так фанатичны, так жестоки. Они собирались массами, подбодряли друг друга, возбуждали все вокруг себя, сражались, как ветераны, и потом с насмешками шли на расстрел".

¹ У нас во всех книгах неверно пишут "Фабрице", транскрибируя так офранцуженную форму "Fabrice". По-немецки фамилия генерала писалась "Фабрициус", следовательно, по-русски будет Фабриций.

В беглой заметке невозможно отмстить все места, останавливающие на себе внимание по своей новизне, или наличию интересных деталей Центрархив оказал своей публикацией ценную услугу историкам ни одной только Коммуны, но и вообще всей ее эпохи. Содержательное введение и тщательно составленные т. Фридляндом примечания повышают ценность публикации. Следует, однако, отметить несколько досадных опечаток в тексте и ошибок в примечаниях. На стр. 48 в телеграмме Окунева указана ошибочная дата 18 февраля вместо 7-го. Неправильна транскрипция фамилии Theisz: нужно Тейс, а не Тейч (стр. 86). На стр. 95, где приведено сообщение о разгроме Марсельской коммуны генералом Эспиваном, указано в скобках: "Фамилия (генерала) неразборчива". Между тем ее нетрудно было бы отыскать и внести в текст. Нельзя согласиться с примечанием 56, где абсентеизм буржуазии на выборах в Коммуну объясняется "запуганностью оставшихся контрреволюционеров". В примечании 59 дана очень неудачная формулировка: "Им (прудонистам), Орлов противопоставляет якобинцев и бланкистов. Из них первые вовсе и не заигрывали с социализмом". Можно подумать, что бланкисты "заигрывали" с социализмом. Неверно указание в примечании 82, что на основании декрета Коммуны 16 апреля (ошибочно напечатано 6 апреля) "в ряде случаев имел место пуск предприятий самими рабочими на кооперативных началах". Имела место в ряде случаев только конфискация закрытых буржуазией предприятий; о пуске их мы не имеем сведений. В примечании 153 следовало бы упомянуть выступление в "Лиге мира и свободы" Андре Лео с горячей защитой Коммуны. Но все эти легко исправимые дефекты не меняют самого благоприятного впечатления от издания в целом.

Материалы, опубликованные ИМЭЛ, прежде всего, привлекают внимание тщательностью внешнего оформления. Комментарии даны вслед за каждым документом, что облегчает пользование ими. Текст оживлен рядом интересных и удовлетворительно исполненных иллюстраций. Качество бумаги, шрифт и цена не могут вызвать никаких нареканий. Следует приветствовать инициативу ИМЭЛ, сделавшего доступным одновременно и исследователю и широким массам читателей ряд глубоко интересных документов по истории Парижской коммуны.

"Письма рабкоров Парижской коммуны", правда, уже были использованы Н. М. Лукиным для статьи под тем же заглавием в "Правде" за 1930 г., но в своем полном виде они появляются впервые. Напечатанные в сборнике 12 писем рабочих в редакцию бланкистской газеты "Отец Дюшен" не дают каких-либо новых факсов, но они ценны тем, что отражают настроение революционной парижской массы, отношение ее к Коммуне. Вполне прав т. Захаров, когда он отмечает в своем предисловии: "Основной вопрос, над которым бьется мысль "рабкоров" "Отца Дюшена", - это вопрос, сформулированный уже в первом письме: "Почему Коммуна так неэнергична". "Декреты издаются, но не приводятся в исполнение" - с горечью констатирует Марк Пешарр (письмо 3). "Пора ей (Коммуне) стать настоящим правительством" - замечает еще один "рабкор". Отсюда - обращение в популярную среди рабочих газету. "Мы рассчитываем на вас, чтобы наддать ей пару, как говорится, и подтянуть ее" - пишет 19 апреля рабочий Ж. Б. (письмо 6). С таким же приглашением обращается к "Отцу Дюшену" Ириней Дотье: "Подталкивай постоянно членов Коммуны, чтобы они не дремали и не давали залеживаться своим декретам". Бланкистская газета действительно прилагала усилия в этом направлении, в чем можно убедиться даже при беглом ее просмотре.

Любопытно также резко отрицательное отношение рабочих к религии и духовенству, нашедшие себе отражение в письмах "рабкоров". Каково бы ни было содержание писем, во всех них чувствуется тесная связь между революционной властью и выдвинувшей ее массой.

Неспециалист с большой пользой прочтет предисловие т. Захарова. Недоумение вызывает только одно место. Рассказав о том, как удачно выступил "Отец Дюшен" 6 марта против декрета Национального собрания о квартирной плате, а в N 2 и против правительства вообще, автор вслед за тем замечает: "Правительство ответило контрударом, поставив вне закона всю революционную прессу". Вряд ли сам т. Захаров серьезно думает, что реакционные мероприятия правительства, ускорившие взрыв 18 марта, были вызваны хлестким пером редакторов "Отца Дюшена".

"Письма деятелей Первого интернационала в дни Коммуны 1871 г." - последняя из рассматриваемых здесь публикаций - представляют исключительный интерес в двух отношениях. Во-первых, эти письма, являясь "ценнейшим дополнением к переписке Маркса и Энгельса", ярко рисуют роль Маркса в качестве признанного вождя передового пролетариата, организатора и руководителя Интернационала, "советчика" и "участника массовой борьбы" парижских коммунаров. Во-вторых, они наиболее отчетливо вскрывают международное значение Парижской коммуны, наглядно показывают, что Коммуна была результатом всего международного рабочего движения и, как выразился Энгельс, "духовным детищем Интернационала".

Все письма - Франкеля, Лафарга, Юнга, Тумановской, Серайе и др. - направлены ли они непосредственно к Марксу или же к другим лицам, неизменно имеют в виду именно Маркса-вождя и высший авторитет в вопросах революционного движения. Л. Франкель немедленно по своем избрании в Коммуну и назначении в Комиссию труда и обмена обращается к Марксу с просьбой о руководящих указаниях для работы комиссии. "Ваше мнение о социальных реформах, которые надо провести в жизнь, - пишет он Марксу, - будет чрезвычайно ценно для членов нашей

комиссии" - и далее торопит Маркса с ответом, извиняясь за настойчивость, вызванную необходимостью "прежде всего, заложить фундамент социальной республики". Точно также Серайе, почему-то считавший делом исключительной важности внесение в Коммуну проекта закона об ипотеках, передает через свою жену просьбу, чтобы Маркс "составил что-нибудь по этому вопросу". На Маркса же возлагается ответственная задача - об этом пишет Франкель - "сделать все возможное, чтобы разъяснить всем народам, всем рабочим и в особенности немецким, что Парижская коммуна не имеет ничего общего со старой германской общиной" (письмо от 25 апреля). Очевидно имея ввиду это письмо, Маркс 13 мая уведомляет Франкеля и Варлона, что "написал по вашему делу несколько сот писем во все концы света". К Марксу же обращается со своими сомнениями и вопросами руководитель русской секции I Интернационала Н. Утин. "Много раз я думал о том, что нам всем следовало бы поехать туда (в Париж), но затем меня останавливали сомнения в окончательном успехе" - пишет Утин и тут же ставит вопрос прямо: "Действительно ли наступил сейчас этот момент и нужно ли действительно, чтобы все те, кто готов подкрепить спою пропаганду действиями и жизнью, отправились теперь в Париж?"

Нет нужды останавливаться на других письмах, дающих ряд не менее свежих и интересных штрихов для характеристики деятельности Маркса и его друзей в период Коммуны, для освещения внутреннего положения самой Коммуны (письма Серайе, Лафарга, Франкеля, Тумановской) и для оценки ее международной роли. Небольшой сборник "Писем деятелей Первого Интернационала" (опубликовано всего 28 писем) по содержательности и ценности своих материалов может быть смело поставлен в ряду важнейших источников по истории Парижской коммуны.

Примечания и указатель имен составлены с такой тщательностью, что не только облегчают понимание текста рядовому читателю, но небесполезны и научному работнику.

В общем, все три публикации являются прекрасным вкладом в нашу непрерывно обогащающуюся литературу о Парижской коммуне и стимулом к дальнейшей разработке и уточнению ее истории.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - О. ВАЙНШТЕЙН:

Комментарии: