История Византии является одним из важнейших этапов всемирно-исторического развития человечества, ибо это история средневековья почти всех стран так называемого Переднего Востока, примыкающих к берегам Средиземного моря: Балканского полуострова с прилегающими к нему остротами, Малой Азии, нашего Советского Закавказья (Армении, Грузии, отчасти Азербайджана), части Месопотамии, Сирии, прибрежной Аравии, а также Египта, почти всей Северной Африки, Южной Испании, Италии. Все эти страны входили в Византийскую империю в период ее расцвета, когда Средиземное море гордо называлось в Византии "Византийским озером".

В состав Византии входили наиболее культурные в средние века страны; здесь были расположены мировые центры того времени: Константинополь, Фессалоники, Антиохия, Селевкия, Александрия и др.; здесь было средоточие торговли и ремесла. В то время как в странах Западной Европы культура, унаследованная от античного мира, переживала все углублявшийся упадок, на востоке, в Византии, это наследство сохранялось.

Всемирноисторическое значение Византии заключается также в том огромном влиянии, которое она оказала на славянские народы, в частности на развитие Киевской Руси, на культурную и политическую жизнь арабских племен, на исторические судьбы множества варварских народов Восточной Европы, Азии и Африки. Очень большое влияние оказывала Византия и на историческое развитие средневековой Западной Европы.

Но несмотря на огромное значение Византийской империи ее история изучена еще весьма недостаточно, особенно социально-экономическая история. На заре развития капитализма, в связи с так называемым возрождением античных наук и искусств в XV - XVII веках, крупные историки и филологи проявляли большой интерес к Византии. Такие ученые XVI - XVII веков, как Скалигер, Мабильон, Дюканж и др., заложили прочный фундамент изучения византийской истории. Но в XVIII веке идеологи революционной буржуазии - Гиббон, Монтескье, Лебо - характеризовали византийскую историю как "самый затхлый, ужасный участок эпохи средневекового варварства..." (стр. 4). Ученые XVIII века считали Европу, находившуюся в процессе бурного роста капитализма, центром мирового исторического развития; история же Византии рассматривалась ими как процесс непрерывного разложения Западной Римской империи. Естественно, что при таком подходе история Византии не могла плодотворно изучаться.

Такое положение вещей продолжалось до второй половины XIX века, когда буржуазная наука стала проявлять интерес к истории Византии, особенно к истории византийской культуры. Однако больших монументальных трудов, которые охватывали бы всю историю Византии, не появлялось со времен Гиббона и Лебо ни на Западе, ни в царской России. Только во второй половине XIX века вышел ряд работ по отдельным вопросам, главным образом по политической истории Византии. Большое значение имели работы русских ученых, из которых в первую очередь надо назвать В. Г. Васильевского, Б. Панченко, К. Н. Успенского, Ф. И. Успенского, Ю. Кулаковского, С. П. Шестакова и др. Среди западноевропейских византинологов выделяются имена Ш. Диля, К. Шлюмбержэ, О. Рамбо, Ф. Шаландона, Цахариэ фон Лингенталя, Г. Гельцера, Крумбахера, и др. М. В. Левченко, безусловно, прав, подчеркивая преобладание реакционного направления в буржуазном византиноведении, особенно в русском.

Ф. И. Успенский и Ю. Кулаковский довели изложение истории Византии до VIII - IX веков. Ф. И. Успенский в своей "Истории Византийской империи" (два больших тома) собрал обширный материал по первоисточникам, но его концепция с научной точки зрения наивна и сверх того носит отпечаток социального заказа российского самодержавия. Для него Византия - это "юговосток Европы", отмеченный некоторыми чертами исторического своеобразия. Чрезвычайно характерно, что при всех своих знаниях Ф. И. Успенский не придавал значения важнейшему моменту в истории Византии - ее азиатским и африканским территориям и связям.

Своеобразие византийской истории, "византинизм", Ф. И. Успенский усматривает в преобладании греческого языка и в борьбе национальностей за политическую власть. В итоге этой борьбы центром исторического развития Византии стал эллин-

* М. В. Левченко "История Византии". Краткий очерк. Соцэкгиз. М. и Л. 1940. 262 стр. Тираж - 20 000. Цена (в переплете) 6 р. 75 к.

ский народ, выделившийся из восточного комплекса народов и стран (Армении, Грузии, Сирии и др.). Восточные "инородцы" оказались исключенными из византийской истории.

Определив так односторонне византинизм, Ф. И. Успенский далее правильно подчеркивает взаимовлияние Византии и славянства: крестьянская община в Византии возникла в результате славянской колонизации, но положение крестьянства в Византия в свою очередь повлияло на уклад жизни крестьянства в славянских государствах, особенно в Киевской и Московской Руси.

Ф. И. Успенский весьма много места уделял церковным вопросам, не включая, однако, церковь в число борющихся политических сил, совершенно отделяя ее от остального государственного аппарата. В этом отношении он стоял на тех же позициях, что и остальная буржуазная литература, стремящаяся укрепить ореол "неземного" авторитета христианско-православной церкви.

Трехтомная "История Византийской империи" Ю. Кулаковского изображает Византию как прямое продолжение Римской империи. Этим труд Кулаковского невыгодно отличается от труда Ф. И. Успенского, который, как мы видели, находил в Византии черты древнегреческого наследства. Ю. Кулаковский не выдвигает в своей работе крупных исторических проблем, связанных со значением Византии во всемирной истории: он в основном дал сводку первоисточников, без достаточного критического их разбора.

Таким образом, пример этих двух монументальных трудов по истории Византии показывает, как далека была буржуазная византинология от подлинно научного понимания византийской истории. Прежде всего она не создала сколько-нибудь продуманной периодизации этой истории. Отдельные ее отрезки, как указывалось выше, были разработаны очень подробно. К таким периодам относятся главным образом VI век (правление прославленного Юстиниана I) и время с X по XIV век, о котором имеется значительная литература (А. Vоgt "Ваsile I et la civilisation byzantine"; F. Chalandon "Les Comnènes"; A. Rambaud "L'empire grec an X siècle"; труды К, Sehlumberger; Б. Панченко "Крестьянская собственность в Византии"; П. Яковенко "К истории иммунитета в Византии" и др.).

Период с VI века до конца IX века разработан слабо; весьма недостаточно освещено и иконоборческое движение.

Подводя итоги современному положению истории Византии, надо сказать, что новых крупных работ в этой области, показывающих главные пути социально-экономического и политического развития Византии, не существует.

Экономическое развитие Византии и связанные с ним классовые отношения выявлены в литературе крайне слабо. Несколько большее внимание уделялось, главным образом в русской специальной литературе, вопросу о положении крестьянства, но и здесь многое осталось нелепым; что же касается городской экономики, развития торговли и производства, то эти вопросы почти не изучены.

Перед советскими византинологами стоит почетная и трудная задача - дать новую, подлинно научную концепцию истории Византии, основанную прежде, всего на глубоком изучении социально-экономического развития страны, материального и политического положения народных масс и их роли в историческом процессе. Необходимо понять все конкретное своеобразие сложившихся здесь отношений. Очень важно обратить внимание на сложный этнический состав империи и отсутствие господствующей национальности, проследить связь крупных событий политической истории с основными линиями истории классовой борьбы в византийском государстве, выяснить происхождение, социальную сущность византийского государства и изучить его эволюцию, учитывая отмеченную выше основную особенность Византии как комплекса стран и народов.

В известной мере предшественником советских византинологов является К. Н. Успенский. Ему принадлежит одна из немногих попыток дать византийскую историю в социально-политическом разрезе. Эта попытка, безусловно, заслуживает внимания. Автор, основываясь на первоисточниках, стремился выявить особенности развития Византийской империи как феодального государства и доказывал, что положение земледельческой трудовой массы в Византии было сходно с положением широких слоев земледельцев в феодальных государствах Западной Европы. К. Н. Успенский дал интересную концепцию иконоборческого движения, указав на связь его с сильным развитием монастырского землевладения. Вместе с тем Успенский отметил и значительные отличия феодальных монастырей Западной Европы от византийских. Военно-политическая история Византии почти совсем отсутствует в труде К. Н. Успенского.

2

В отличие от буржуазных историков М. В. Левченко попытался дать цельную картину византийской истории, начиная с 395 года и до захвата империи турками. Весьма ценно то относительно большое внимание, которое автор книги уделяет ро-

ли Византии в истории славян и Киевского государства. Немалое место отведено в книге истории византийской культуры, причем дается также и свежий материал (как например вновь открытые прекрасные мозаики в храме св. Софии).

Но самым главным в работе М. В. Левченко является основная задача, которую поставил себе автор, - впервые дать марксистский анализ событий византийской истории, вскрыть характер классовых отношений в Византийской империи. Эта задача, надо прямо сказать, далеко не решена автором. Отказавшись от критического разбора специальных работ западных и русских буржуазных ученых и отводя эти работы как ошибочные по своей концепции, М. В. Левченко, однако, широко использовал их в своей книге. Против последнего нельзя было бы возражать, если бы автору вполне удалось освободиться от традиционных построений византийской истории. Но этого сказать нельзя.

Первой задачей автора было выяснить те различия между западной и восточной частями Римской империи, которые обусловили падение одной и тысячелетнее продолжение исторического развития другой. Поставив этот вопрос, М. В. Левченко ясного ответа на него не дает (стр. 10). Во-первых, он не указывает самого момента оформления Византийской империи, не указывает тех событий, которые определили возникновение нового византийского государства, просуществовавшего тысячу лет после падения западной части Римской империи. Ведь не может считаться единственным моментом, определяющим отделение Восточной империи от Западной, тот факт, что Феодосий I перед смертью оставил западную половину своему сыну Георгию, а восточную - Аркадию. В буржуазной историографии этому факту действительно придается большое значение, но это только доказывает ее бессилие правильно поставить вопрос о возникновении и сущности Византийской империи.

Левченко правильно отмечает наличие хозяйственных, политических и культурных традиций эллинистических монархий в Восточно-римской империи (стр. 11), но не показывает, как эти традиции способствовали оформлению византийского государства. Характеризуя Византию, автор полностью воспроизводит ту картину разрушения и упадка, которая столь общеизвестна в отношении Западной империи. Автор, по существу, не указывает разницы в положении между западной частью империи, переживавшей глубокое разложение, и восточной частью, где имелись возможности для дальнейшего развития.

Автор без критики принимает выводы сербского византинолога Манойловича, вызывающие сомнения. Манойлович в своей статье в специальном французском журнале "Byzantion" за 1936 год правильно характеризует константинопольские демы ¹ как исконные, еще с эллинистических времен существовавшие административно-политические организации городского населения. Но он опирается на совершенно недостаточные источники (просто названия городских кварталов), когда говорит о постоянном социально-политическом характере группировок "голубых" и "зеленых". Наоборот, факты свидетельствуют, что под флагом как "голубых", так и "зеленых" могли выступать разные социальные группировки. Кроме того для понимания социально-политической сущности демов гораздо важнее выяснить их распространение и организацию в рамках всей Византийской империи, а не в одном только Константинополе. Во всяком случав представление о демах, претендующих на роль "городского народного собрания" (стр. 21) и являющихся "обширными самоуправляющимися организациями" (стр. 22), совершенно не вяжется с той подавленностью городского населения, о которой пишет М. В. Левченко, характеризуя восточную часть империи.

Недостаточно четко показано в рецензируемой работе различие между положением и ролью церкви в восточной и западной частях Римской империи. Роль христианской церкви в истории последних трех веков Римской империи огромна. Христианская церковь представляла собой не только религиозную организацию, но в гораздо большей степени мощную политическую силу. Между тем в изложении М. В. Левченко мы не находим углубленного анализа политической роли церкви.

"Идеологической опорой правительства являлась христианская церковь, с которой правительство Римской империи уже в IV в. заключает тесный союз", - пишет М. В. Левченко (стр. 22). Утверждение это крайне неудачно. Здесь, во-первых, роль церкви ограничивается, и она выступает лишь как фактор идеологический, а между тем церковь в то время была первостепенным политическим фактором. Во-вторых, опять-таки получается полное сходство с тем, что происходило на Западе: в западной части империи церковь стала независимой политической силой, вступавшей в те или иные "тесные союзы" с варварской государственностью; в восточной же части

¹ Кстати, почему автор пишет "димы", а не "демы"? Ведь мы говорим "демократия", а не "димократия" и называем широко распространенные в эллинистическом мире мелкие административно-политические подразделения "демами", а не "димами". Совершенно необязательно следовать здесь за произношением, установившимся в прежних духовных семинариях.

империи имел место не "тесный союз" христианской церкви с государственной властью, а полное слияние обеих этих политических организаций, происшедшее в 325 году на Никейском соборе, на который собрались почти исключительно епископы одной восточной половины империи. Этот факт всемирноисторического значения не получил должной оценки в работе М. В. Левченко, а между тем даже буржуазная литература в настоящее время начинает учитывать значение этого события (см. E. Stein).

Византия, являясь исторической преемницей восточной части Римской империи, унаследовала от этой последней весь политический аппарат, включавший в себя и церковь. Отсюда понятна огромная роль церковно-религиозных проблем в Византийской империи.

Но М. В. Левченко не осветил этого вопроса во всей его глубине, ограничившись замечаниями, противоречащими конкретным фактам византийской истории. "Сохранение сильных пережитков рабства, - пишет Левченко, - при развитии крепостнических форм эксплуатации являлось специфической особенностью Византии. Новый способ производства здесь развивался при сохранении внешней формы старого государства: императорской власти, военно-бюрократического аппарата, - и потому развитие его происходило медленно и мучительно для непосредственного производителя" (стр. 27). Другими славами, история Византии сводится к тысячелетней агонии. Это достаточно старый, еще выдвинутый Гиббоном тезис, против которого сам Левченко протестует несколькими страницами выше (например стр. 6, где указывается на значительную роль Византии в культурно-политическом развитии славянства). Отличие Византии от средневекового Запада, таким образом, состоит "в сохранении внешней формы старого государства", в сохранении "сильных пережитков рабства". Значит, это отличие не затрагивало классовой структуры византийского общества, которая была феодальной. А из этого в свою очередь вытекает, что между государством и его классовой базой в течение тысячи лет сохранялось глубокое противоречие. Положение, вызывающее весьма серьезные сомнения.

Отличия Византии от средневекового Запада были гораздо более значительными, чем это показывает в своей книге М. В. Левченко. Он усматривает эти отличия во внешней форме старого государства, а не в классовой структуре византийского общества, в известной мере определявшейся социально-экономическими, политическими и культурными пережитками эллинистических монархий. Об этих пережитках говорит и сам автор в другом месте (стр. 11), но не пытается подтвердить эти общие положения конкретным анализом фактов.

Противоречивость и неясность изложенной в главе I основной концепции истории Византийской империи приводит к тому, что в главах II - IV автор не связывает фактов политической истории с общей концепцией, даваемой им в главе I. Изложение фактов начинается со смерти Феодосия I, причем факты излагаются конспективно и не излагаются, не группируются по главным линиям исторического развития. Автор, например, заявляет, что "хотя фикция единой империи я сохранялась, отношения между правительствами обеих империй сразу приняли враждебный характер" (стр. 28). Почему это произошло, никак не об'ясняется. А это тем более важно выяснить, что через несколько строк сказано: "Эта вражда затрудняла задачу отражения нападений варваров извне и подавления революционного движения рабов и колонов изнутри".

Далее называются имена Евтропия, Синесия, Алариха, Гайны и т. д. без достаточного объяснения связи этих исторических фигур с социально-политической обстановкой. Автор не показывает политических группировок и социально-политической ориентации называемых им деятелей. Читателю трудно понять, почему внезапно в 400 году поднимаются константинопольские демы, почему гот Фравитта выступает против гота Гайны, почему Аларих вдруг "направил свое внимание на запад" и этим улучшил положение империи, и т. д.

Совсем уже странно звучит рассказ о выступлении Иоанна Златоуста: "В самой столице в 403 - 404 г. произошло неожиданное и шумное столкновение между императорской властью и константинопольским епископом Иоанном Златоустом предпринявшим запоздалую и бесполезную попытку борьбы с развращенностью духовенства. Естественно, что такой епископ не мог прийтись ко двору в столице Восточной империи" (стр. 31). Совершенно непонятно, как может автору представиться "неожиданным" выступление Иоанна Златоуста в момент развертывания напряженнейших внутренних противоречий рождавшейся Византийской империи, тем более, что одним из основных противоречий была структура власти. Каким образом в 400 годах нашей эры попытка Иоанна Златоуста могла быть "запоздалой и бесполезной"?! И разве в попытке борьбы с "развращенностью духовенства" заключалась сущность выступления Златоуста?

Автор неправильно и поверхностно об'ясняет "изуверством духовенства" крупнейшие политические события в Александрии и вообще в Египте, связааные с деятель-

ностью знаменитого Кирилла Александрийского (стр. 33), представителя местного сепаратизма. Совершенно В отрыве от этих важнейших для понимания социально-политической сущности Византийской империи событий приводятся чрезвычайно существенные данные об аграрных отношениях в Египте. Автор не учитывает также значения деятельности "языческих" группировок, представлявших определенное политическое направление. Но показана органическая связь между бурными революционными выступлениями масс и религиозными и политическими группировками, не показаны и общие линии политики императоров Льва, Зенона, Анастасия.

Хотя социально-политические корни борьбы религиозных группировок в Византии почти совсем не изучены, все же нельзя грандиозные восстания масс при Анастасии сводить к церковным спорам. "Монахи и церковники, враждебные "еретическому" правительству, нашли себе союзников в константинопольских димах и среди военно-варварской верхушки федератов Балканского полуострова. Этот блок сторонников халкидонского вероисповедания доставил серьезные затруднения Анастасию" (стр. 50), - пишет Левченко. Далее он отмечает, что в самом Константинополе церковные споры вызвали кровавые столкновения, "...димоты подожгли гипподром и таскали по улицам статуи императора и императрицы... В 512 г. приказ императора внести в один церковный гимн монофизитскую прибавку вызвал новую вспышку восстания... разгромлены дома высших правительственных лиц. Анастасий без порфиры и диадемы должен был на гипподроме обратиться к народу с речью, в которой он выражал готовность сложить с себя звание императора..." (там же). Все это описание дается без всякого классового анализа событий!

Немногим лучше обрисована и проблема взаимоотношений империи и варваров в специфических условиях восточной части империи; не выяснено значение вандальского завоевания для Восточной империи; исторической случайностью выглядит появление готов на Балканском полуострове.

Приход к власти Юстина, неграмотного иллирийского крестьянина, об'ясняется так: "Но имя Юстина служило только вывеской, под которой об'единились часть сенаторской аристократии, недовольная политикой Анастасия, военно-варварские группировки Иллирии и Фракии и все сторонники Халкидонского вероисповедания: православное духовенство, дим голубых и значительная часть населения Константинополя" (стр. 53).

Автор не пытается разобраться в классовом составе этого социально-политического блока. "Они требовали... восстановления Римской империи в старых границах" (там же) - такова программа блока. Спрашивается: почему "военно-варварским группировкам Иллирии и Фракии", т. в., в переводе на классовый язык, варварско-креетьянским массам этих двух больших провинций, требовалась старая Римская империя; почему, далее, эти жестоко эксплоатируемые правящим классом крупных землевладельцев крестьянские массы вступают в союз со своими угнетателями, "частью сенаторской знати", да еще на платформе идеи всемирной монархии? Почему "дим" голубых, представлявший собой, по утверждению автора, богатую верхушку константинопольского населения, об'единился с крестьянскими массами и значительной частью населения Константинополя? И при чем тут халкедонское вероисповедание? Как мог составиться такой блок классово враждебных или классово разнородных сил? Наконец, почему такому широчайшему блоку потребовалась "вывеска" в лице никому не известного Юстина?

На этих положениях автора следует остановиться более подробно, так как они тесно связаны с основным недостатком первой части книги, содержащей историю ранней Византии.

Даже история юстиниановской Византии, одного из наиболее детально изученных периодов византийской истории, представляется неясной в изложении М. В. Левченко. В основном автор так же, как и вся существующая литература по истории Византии, некритически следует за основным источником - Прокопием Кесарейским - непримиримым противником Юстиниана. Вот ряд характеристик правления Юстиниана, приведенных в рецензируемой книге: "Юстиниан оставил империю обширнее пространством, но гораздо беднее внутренними ресурсами, чем раньше". Далее М. В. Левченко говорит о "политике религиозной нетерпимости...", о том, что "такая же политика проводилась и по отношению к язычникам, которых еще немало насчитывалось в деревнях", что "нетерпимая и агрессивная политика нового правительства проявлялась и в его отношении к димам" (стр. 55- 58).

Перейдя затем к восстанию Ника в 532 году, автор об'ясняет его как реакцию на систему вымогательств всей чиновной иерархии, особенно финансовых агентов. При этом остается невыясненным, какие классовые группировки и с какой программой выступали в этом восстании.

Совершенно по Прокопию характеризуется итог правления Юстиниана: "Но эти внешние блестящие успехи были куплены дорогой ценой", "Трудящиеся массы

воссоединенных стран, которым реставрация принесла только большое закабаление...", "Завоевания на западе были куплены ценой разорения Востока" (стр. 84). Деятельность Юстиниана автор сводит к завоевательным войнам, к содержанию "пышного и роскошного двора, бесчисленной паразитической армии попов, монахов, чиновников, сооружения роскошных, но большею частью бесполезных сооружений, подарков и субсидий варварским племенам и т. д." (там же).

Автор пишет о том, что налоги опустошали целые страны, большая часть населения представляла бесправную массу, терроризованную префектом претория Иоанном Каппадокийским, который "грабил целые города"; дороги были завалены трупами женщин и детей, умерших от голода, и т. д.

Перед нами весь арсенал обвинений Прокопия Кесарейского и Иоанна Лидийского против Юстиниана.

Автор не подвергает критической оценке достоверность этих источников, между тем известно, что не только Прокопий, но и Иоанн Лидийский и Агафий примыкали к политической группировке, безусловно враждебной Юстиниану. Кроме того автор повторяет эти, ставшие традиционными обвинения, не замечая того, что даже Прокопий, считая траты Юстиниана чрезмерными и излишними, вместе с тем с осуждением говорит об аскетическом и даже демократическом характере его поведения. Для Прокопия, представителя городской знати языческого направления, Юстиниан - прежде всего палач сенаторов и знати вообще, и это обусловливает враждебность Прокопия к императору.

Далее, вряд ли будет исторически правильным рассматривать церковь времен Юстиниана только как паразитический организм: нельзя забывать, что церковь в это время представляла собой важнейшую часть государственного аппарата, монастыри являлись весьма мощной политической и экономической организацией, и вполне понятно, что Юстиниан считал их лучшим средством укрепления государства ¹ .

Модернизация, к которой прибегает М. В. Левченко в этом вопросе, искажает реальную картину.

Наряду с традиционно отрицательными характеристиками Юстиниана М. В. Левченко описывает и положительную сторону его деятельности, впадая примерно в те же противоречия, с которыми мы сталкиваемся у Ш. Диля ("Justinien et la civilisation byzantine") или у Бери ("History of byzantin empire"). В самом деле, как совместить "страшное наследие", оставленное якобы Юстинианом, с его упорной и положительной реформаторской деятельностью в области административной, его борьбой с элементами феодальной анархии на местах, вниманием, которое "правительство Юстиниана уделяло экономическим вопросам" (стр. 68), грандиозной законодательной деятельностью, огромным строительством не только "бесполезных", но и весьма "полезных" сооружений?

Исходя из всего этого, ясно;, что необходимо пересмотреть оценку деятельности Юстиниана и прежде всего поставить вопрос о характере и социальной базе его власти.

М. В. Левченко повторяет старый тезис о византийских императорах, особенно по отношению к Юстиниану, как родоначальниках самодержавия, в частности русского; он поддерживает и другой старый тезис - о крупном землевладении как социальной опоре Юстиниана. Но надо прежде всего отметить, что Прокопий отнюдь не изображает Юстиниана легитимным монархом: он называет его тираном, что в переводе на современный политический язык не означает власти наследственной.

Если учесть вышеотмеченную социально-политическую позицию Прокопия, то можно сделать вывод, что "тирания" Юстиниана носила демократический характер. В ряде мест "Тайной истории" Прокопий ставят в вину Юстиниану его демократизм ² .

Вероятнее всего предположить, что Юстиниан защищал интересы городских масс, особенно городского торгово-ростовщического капитала. Сам Юстиниан в "Институциях" исходит из античных представлений о власти и известным образом связывает власть монарха с волеиз'явлением народа. Наконец, то обстоятельство, что византийские народные массы заставляли государственную власть считаться с собой, неоднократно подчеркивает и М. В. Левченко.

Нам кажется, что этих соображений достаточно, чтобы подвергнуть столь важный исторический вопрос основательному пересмотру.

Это относится и к тезису о крупном землевладении. Прежде всего нужно выяснить характер данного крупного землевладения, ибо с крупным землевладением мы сталкиваемся и в рабовладельческом мире и в эпоху империализма. При этом надо не забывать, что землевладение церковно-монастырское было в Византии того времени землевладением государственным, так

¹ Интересная трактовка этого вопроса дана в вышеупомянутой работе К. Н. Успенского.

² См. Прокопий "Тайная история", гл. XIII.

как византийская церковь представляла, собой, как было указано выше, часть государственного аппарата. Это явствует из юстинианова кодекса и особенно из новелл ¹ Юстиниана, которые являются собственно законодательством самого Юстиниана. Новеллы до мелочей регулируют положение церкви и особенно монастырей, организуют церковно-монастырское землевладение, регулируют приобретение и отчуждение монастырских земель, ответственность духовных лиц и т. д. Здесь Юстиниан выступает как глава государства и как хозяин. Огромное развитие церковно-монастырского землевладения в Византии, отмеченное и автором, говорит о преобладании там землевладения государственного характера.

Необходимо отметить, что в разделе о завоевательной деятельности Юстиниана автор дает много нового для учебного пособия фактического материала, особенно о североафриканских событиях.

В изложении истории Византии VII - X веков, весьма слабо пока изученной, отмеченная выше неясность общей концепции автора приводит прежде всего к крайне примитивной периодизации - по векам; глава V озаглавлена "Иконоборческое движение" и разделена на две подглавы: "Византия в VIII веке" и "Византия в IX веке"; таким образом, одна из важнейших эпох византийской истории оказывается разорванной на две части.

Основной вопрос - о происхождении и сущности фемного строя - М. В. Левченко излагает, опираясь на Г. Гельцера, и связывает появление фемного строя с перерождением сельской трудовой массы, превратившейся в результате славянских вторжений в массу свободных крестьян, возродившихся к общинной жизни. Ясное и интересное изложение этого трудного вопроса следует поставить в большую заслугу автору. Нужно однако отметить, не отрицая роли славянской и иной варварской колонизации, что источники все же не свидетельствуют о столь радикальной аграрной революции и не указывают на варварскую колонизацию как на причину исчезновения господствовавших в VI веке колонатных отношений и появления на их месте свободного крестьянства в VII веке. "Земледельческий закон" говорит не только об общинных, но и о частновладельческих отношениях. Следовательно, можно полагать, что свободное крестьянство VII века образовалось не только и, может быть, не столько благодаря варварской колонизации, сколько генетически было связано с теми самыми сельскими трудовыми массами, положение которых автор изображает столь мрачными красками в III главе.

Не надо забывать, что варварская колонизация в значительной мере производилась самим византийским правительством. Вследствие этого переселяемые варвары, с одной стороны, оказывали влияние на положение и быт местных сельских трудовых масс, но с другой стороны, и сами изменяли на новых местах и в новых условиях свой общественный быт.

М. В. Левченко, несомненно, прав, связывая явные сдвиги в социально-политических отношениях Византии с глубоким революционным кризисом, охватившим империю в начале VII века. Жаль, что автор не сделал попытки связать развитие фемного строя с иконоборческим движением. Это позволило бы гораздо глубже рассмотреть расстановку классовых сил в той напряженной социально-политической борьбе, которая составляет сущность иконоборческой эпохи.

Но в данной трактовке иконоборческое движение дано в отрыве от предшествовавшего развития, и классовая характеристика его выглядит неубедительной: "Это была борьба за укрепление императорского самодержавия в интересах правящего класса против центробежных политических тенденций духовенства, особенно монашества, отдельных групп знати и против революционных движений низов" (стр. 119). Эта формула не вяжется прежде всего с собственными утверждениями автора о "Земледельческом законе" как продукте иконоборческой эпохи; нет также связи с характеристикой, которую автор дал законодательной деятельности иконоборцев вообще; наконец, фронт противников иконоборцев оказывается здесь столь широким, что остается неизвестным, на кого же, в конце концов, - опиралось иконоборческое движение.

Тезису о борьбе иконоборцев с революционным движением низов противоречит связь их с павликианами, которых автор сам же характеризует как представителей этих революционных низов. Глухо говорится в книге о том, что "Исаврами было сделано много для сохранения и упрочения разлагавшейся империи и ее господствующего класса" (стр. 119). Но что это за класс? О крупном землевладении автор не упоминает. На стр. 128 говорится о "ставшей у власти военно-чиновничьей группировке", но подобное определение совершенно недостаточно. Классовый характер восстания Фомы Славянина остается опять-таки невыясненным. Наибольший упор М. В. Левченко делает на крестьянство как на главную силу восстания. Но если крестьянство являлось главной силой восстания, трудно понять смысл

¹ Законы, издававшиеся правившим императором и не включенные в предшествовавшие законодательные сборники.

"Земледельческого закона", обеспечивавшего интересы крестьянства. Остаются необ'яснимыми также и блестящие военные успехи иконоборческих императоров.

Конечно, иконоборческое движение изучено весьма слабо, но, выступая с первой советской общей историей Византии, следовало показать достаточно убедительную с точки зрения классового анализа связь событий. В частности, говоря об иконоборчестве, нельзя игнорировать, как, это делает М. В. Левченко, византийский народ.

Глава о Македонской династии написана интересно. Здесь умело использована специальная и общая литература показана дальнейшая эволюция земледельческой трудовой массы и ее отдельных прослоек, рост крупного землевладения и развитие эксплоатации крестьянства. Хорошо показано также развитие ремесла и торговли, которое автор связывает с мировым экономическим значением Византии (стр. 143 - 150). Отмечены торговые связи с Киевской Русью и с итальянскими городами, но жаль, что автор недостаточно связывает эти данные с анализом социально-политической структуры "Византии.

В книге отчетливо характеризуется политический аппарат македонских императоров, отмечается энергичная и успешно проводимая централизация, но параллельно говорится о таком грозном росте феодально-землевладельческой знати, к которой автор присоединяет и церковь, что делаются непонятными политические успехи македонских императоров. Здесь опять сказывается недооценка развития городов и не вполне выясненная политическая роль церкви.

Не совсем точна характеристика законодательных памятников Македонской династии; следует отметить неизменность гражданско-правовой основы этих памятников сравнительно с предшествующим законодательством. Крестьянскую политику македонских властителей нужно было больше увязать со всей социально-политической обстановкой империи. Автор отмечает рост феодальных отношений в X - XI веках, приводит примеры экскуссий и хрисобулов, но не отмечает особенностей этих проявлений феодализма по сравнению с Западной Европой; между тем в специальной литературе соответственные данные имеются (у Яковенко и Ferradou).

Интересна глава о византийской культуре IX - XI веков. В сжатой форме здесь дается конкретное представление об искусстве, литературе и философско-публицистической мысли того времени.

Особо следует отметить главу "Византия, Русь и Западная Европа", где прекрасно обрисованы мировые экономические, политические и культурные связи Византийской империи.

Последние две главы книги описывают историю Византии времен крестовых походов; особые очерки посвящены Латинской и Никейской империям, а заключительный очерк доводит изложение событий до 1493 года. В этих главах дана живо и интересно преимущественно политическая история.

Следовало бы несколько дольше остановиться на экономическом положении Византии, особенно на ее связях с итальянскими городами, и более подробно охарактеризовать средиземноморскую торговлю, тогда роль Византии в крестовых походах стала бы очевидной. Это помогло бы определить военные и материальные ресурсы Византии, позволившие ей вести столь энергичную внешнюю политику при Комнинах.

Очень интересна глава о Византии времен четвертого крестового похода. Удачно использованные данные Никиты Хонната и Михаила Акомината воссоздают картину острых социально-политических противоречий, взрывающих государство изнутри. Интересно было бы связать выступление Андроника Комнина с ростом широких народно-революционных движений в поздней Византии, с внутренней борьбой в Константинополе во время осады его крестоносцами, - словом, вскрыть те источники революционной энергии, которые с такой силой выявились в восстании зелотов. Автор недооценивает крайнюю напряженность революционной ситуации в период этого восстания, прекрасно иллюстрирующего всю сложность классовых противоречий в Византии не только XIV века, но и более раннего периода. Вместе с тем это восстание прекрасно показывает, что падение Византии непосредственно связано с бурным развертыванием в ней внутренних противоречий; внешние удары, обильно обрушивавшиеся на Византию, были причиной, действовавшей параллельно.

Подводя итоги, надо сказать, что книга М. В. Левченко содержит большой фактический материал, сплошь и рядом даже чрезмерный для краткого курса. Крупнейшим недостатком книги является отсутствие достаточно отчетливой общей концепции, которая помогала бы группировать фактический материал. Это особенно важно в отношении ранней Византии. Вторая часть книги, особенно начиная с Македонской династии, дает живой и интересный материал и представляет собой несомненное достижение советской науки, хотя и здесь еще далеко не разрешены стоящие перед советскими историками проблемы.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - А. БЕРГЕР:

Комментарии: