Оставление смысла в пределах рассмотрения приводит волю к самой себе. Не наделение мысли волею или воли мыслью, а впередсмотрящий поиск, - что есть воля. По крайней мере, она является тем, что она не есть. Где воли нет? Там ли, где у нас есть воля ее неволить? Если все есть воля, ни есть ли она воля к новому, к тому, чего еще не было: к переходу, к броску, к разрыву множественности, к центру, который окружает волю, закруживает ее в своем движении, как будто воле нужно что-то кроме нее самой. Воля не мыслит себя без другого, - без противления, особенно если это воля к неволе. Другой - это точка приложения воли, прилагаемая сама к себе воля полагает себя как другого. Спонтанность, невольность воли есть ее самообман, которым водится, приводится в действие воля.

Как возможна воля, чистая воля вне пределов мысли и всякого полагания. Не есть ли воля просто самообман неволия. А спонтанность существования мысли - полагания самого себя как пустотности, чистой силы, порыва, некой нечленораздельности слова не есть ли это чистая воля. Возможна ли воля, полагаемая как неволие, упадок воли, безволие. Возможно ли не полагать волю, не воображать ее спрятанной самообманывающей пустотой. Как возможна воля как воля. Ничего ли волит воля водящая ничто, укоренено ли веление в самой воле. Есть ли воля действие за пределами действительности. Нельзя ли нам обосновать волю: хотя бы даже через вечное возвращение. Не есть ли принцип воли - ее умаление, вследствие крайней ее избыточности.

Не стоит ли отобрать у мысли всякую волю, и будет ли чистая мысль отсутствием всякой воли. Должна ли быть воля не подвластная себе, чтобы водить вечно. Можно ли считать самым глубоким основанием воли невозможность ее невозможности. Что значит воля как возвращение, можем ли мы помыслить совершенный круг не точкой. Остается ли это

стр. 213

всегда этим или это есть всегда расчлененность на то и это. Можно ли полагать что-то невольно. Возможна ли невольность полагания и коренится ли оно в воле. Ценна ли достоверность, если нет никакой воли. От чего отталкивается мысль. Или воля есть также точка определяющая саму себя. Может ли остановиться воля, и не будет ли остановка, оставление действительной смертью воли. Не есть ли воля остановка представления. К чему ты будешь двигаться в нерасчлененности воли - если и безволие есть сама воля. Если было бы что-нибудь кроме самой воли, возможна ли была бы сама воля. Как нам уничтожить волю, если уничтожение воли есть воля к уничтожению. Возможна ли воля без множественности полагания, как возможно что-то вне полагания, вне оппозиции, вне двойственности, тройственности или даже множественности. Нужно ли единство троичности, так же как и троичность единству. К чему мы придем, если не пойдем по пути представления. Ограниченно ли представление в отличие от неограниченности понимания. Как из представления можно набросить намек на понимание. Если воля ни есть представление, не означает ли это, что представление - в сущности ни о чем. Если мы хотим представлять представление и водить волю, не приходим ли мы к множественности единичного. Может ли истина быть не достоверной и не скрывается ли за произволом воли пустота всякого противополагания. Не является ли не возможность измерения наимельчайшего отрезка свидетельством о единичном характере множественности. Допуская единичность множественного и множественность единичного, мы открываем представлению движение.

Представление совершает круг, разделяясь на представляемое и представимое, представляющему нет места в этом круге. Представляемое и есть само представление. Как будто можно увидеть то, что не показывают. Однако, как. мы удостоверимся в том, что говорится, если субъектность и есть достоверность представления. Стоит ли иметь удостоверения представления вне его самого. Происходит ли субъективность субъекта из достоверности его сознания. Форма ли любого представления пространство и время или его содержание. Как возможна мысль вне представления. Для временности представления нужна безвременность понимания. Что правила понимания очевидны, но не приемлемым для представления

стр. 214

способом, обуславливает их внешность по отношению к представлению об очевидности. Не потому ли понимание так понятно, что оно есть не продукт мысли и не переход от непонятного к понятному в рамках представления. Не могу ли я сказать, что мне все понятно, что все есть понятие, но не в коем роде не мысль. Как будто бы понимание не оставляет для пространства представления никакого места. Как будто бы мысль бывает понятна и уместна. Смысл - феномен мысли, представления, но не понимания. Понимание бессмысленно, если бы у понимания был смысл, можно было бы не понимать. Смысл - пространство представления, организованного в структурах достоверности - субъективности. Спонтанность понимания не есть мысль. Понимая понимание как схватывание, мы выводим его за пределы круга очевидности. Очевидность обосновывается через субъект, а субъект через очевидность. Зачем всеобщность понимания, если есть очевидность мысли. Совпадает ли понимаемое с понимаемым и в чем их не совпадение, если понимание находится вне пределов субъективности очевидного. В основе понимания не лежит субъектно-объектное отношение, пускай даже субъектно-субъектное, в понимании не понимается понимаемое. Что мы понимаем, когда понимаем. Ставится ли постановка понимания в театре бытия. Понимание не есть намек на то, что понимается. Чистое знание есть ритуал, по своей структуре совпадающий с пониманием, необходимость возможности знания представляет собой понимание. Смысл сущего в представлении, представление - это существование существования. Представления претендуют на достоверность - и в этом его нигилизм. Сложно не заметить в метафизике судьбу бытия, а в бытии судьбу метафизики, важнее не искать в существовании сущего - его нет.

Речи свойственна длительность и повторение смысла, повторяем, - зачем сущему бытие - ничто. Не для того ли, чтобы вообще существовало понимание и через него мысль, а не только для того чтобы мыслить сущее открытым для научного познания. Не означает ли здесь бытие соответствие между интенциональностью и предметностью. Что означает быть в соответствии, не значит ли это, что на каждый вопрос мы получим ответ. Нет, скорее соответствовать в том, что есть и чего нет. Если нельзя будет сказать о сущем, что оно есть, а о ни-

стр. 215

что, что его нет - станет невозможным понимание, ибо понимание есть различение сущего и ничто, т.е. ничто иное как истина, к смешению бытия и сущего и ведет нас представление, для него истиной становится все, тогда как истина существует как ничто. Не устраняет ли на этом месте мысль свою произвольность. Откажемся ли мы от истины в пользу произвола?

Мыслить тотально невозможно, тогда как тотальная мысль наилучшим образом выявляла себя как понимание. Говорят событие, а подразумевают сверхбытие. Пространственность и временность как сущность человеческого существования, в смысле его человеческого, слишком человеческого. Случайность причинения рука об руку с содержанием, определяемым построением не постраяемого, бесконечно принуждаемое бежать от своего начала, очевидности - ничто. Событийность -это не более, но и не менее показа, кажущегося двойственным, но в то же время - единственный путь к вещи, если не представлять предмет показываемым, но благой случайностью, единственно правильного разделения события и происшествия, разделения не по смыслу, но тем более значимого, если представлять смысл законным, но побочным порождением игры значений. Двойственность, которая возникает при рассмотрении события неизбежна, проистекает она скорее не из природы события, а из сущности рассмотрения, которое представляет предмет существующим, хотя бы и в множественности возможных миров, и которые вообще представляет, событие же не существует определенным способом, а скорее является способом существования человеческого существа. Как существует сущее? Как ускользающий из рассмотрения вопрос, всякий раз принимающий вид самого себя за нашей спиной, оставляя истине - быть.

Постоянный адрес данной публикации: