Г. ГЛОВЕЛИ, доктор экономических наук, профессор ГУ-ВШЭ

Столетие политэкономии в широком смысле

Ровно сто лет назад, в 1910 г., петербургское книгоиздательское товарищество "Знание" выпустило первый том "Курса политической экономии". Эта книга, через несколько лет продолженная несколькими выпусками второго тома (1919 - 1920), стала первым систематическим изложением политической экономии в широком смысле.

Трактуя политэкономию как науку со сравнительно-историческим методом и расширяя ее предмет за пределы товарно-капиталистического хозяйства ("назад" - к докапиталистическим формациям и "вперед" - к социализму), авторы "Курса" следовали Ф. Энгельсу ("Анти-Дюринг", 1878) и учитывали наработки исторической школы в политэкономии, используя их в контексте марксистского формационного подхода. "Курсу политической экономии" предшествовал "Краткий курс экономической науки" (девять изданий в 1897 - 1906 гг.), оказавший огромное влияние на пропаганду идей марксизма в России¹. Созданный А. Богдановым при участии И. Степанова в ходе кружковых занятий с рабочими индустриальной Тулы², этот учебник высоко оценил Ленин за последовательный исторический материализм. Но стремление "удовлетворить широту и разнообразие вопросов рабочих в смысле общего мировоззрения"³ вскоре привело Богданова к собственной версии марксизма, в основу которой было положено понятие "организация".

Неортодоксальность богдановской философии "эмпириомонизма" (1904 - 1906), а затем проекта "всеобщей организационной науки" о строительстве социализма - "тектологии" (1913 - 1922) вызвала

¹ См.: Чарушников А. И. Издатель А. П. Чарушников: К истории изд-ва "С. Дороватовский и А. Чарушников" // Исследования и материалы: Сб. 51.I. М.: Книга, 1985. С. 98.

² История создания учебника описана в: Богданов А. А. О пролетарской культуре. М.-Л.: Книга, 1925. С. 238 - 240.

³ Богданов А. Автобиография // Деятели СССР и революционного движения России. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 361.

нападки Ленина и других ортодоксов-"диалектиков". Это повлияло и на судьбу политэкономии в широком смысле.

Несколько лет между изданием первого и второго томов "Курса политической экономии" совпали с периодом последнего экономического подъема в Российской империи, гибельной для нее Первой мировой войны, революционных переворотов 1917 г., гражданской войны и "военного коммунизма". И. Степанов⁴ за эти годы прошел путь от видного марксистского экономиста и публициста до высокопоставленного функционера Советской России. Он первым из большевиков написал очерк экономической теории империализма (1913), за которым последовали более известные и ориентированные на мировую революцию работы Н. Бухарина (1915) и Н. Ленина (1917). После октябрьского переворота Скворцов-Степанов вошел в первый состав советского правительства (нарком финансов), затем стал одним из руководителей партийной печати и Всероссийского совета рабочей кооперации.

А. Богданов (Александр Александрович Малиновский, 1873 - 1928), напротив, за эти годы дистанцировался от партии (сначала фракции) большевиков, одним из создателей и лидеров которой (в 1904 - 1909 гг.) он был. Признавая К. Маркса "величайшим мыслителем XIX века" и "великим предшественником всеобщей организационной науки", Богданов предлагал к историческому материализму (монизму) Маркса три главные коррективы:

1) замена гегельянской составляющей (диалектика) последовательно проведенной "структурной точкой зрения", опирающейся на основные интегративные тенденции в естествознании и методологии науки (это, по мнению Богданова, энергетика, эволюционизм и эмпириокритицизм) ;

2) распространение основополагающего "трудового принципа" политэкономии на другие общественные науки, то есть выяснение генезиса различных форм общественного сознания из производственных отношений, духовной культуры - из материальной;

3) одновременно выяснение активного обратного и организующего влияния социальной психологии и "генетически вторичных" идеологических форм (права, религии, науки) на производственные отношения.

Систематически изложив основы организационного метода в трехтомнике "Тектология" (1913 - 1922), Богданов применил этот метод к конкретным общественным наукам в работах "Культурные задачи нашего времени" (1911), "Философия живого опыта" (1913), "Наука об общественном создании" (1914), "Мировые кризисы, мирные и военные" (1916), "Социализм науки" (1918). Но все перечисленные - главные - теоретические и исторические работы Богданова, в отличие от "Краткого курса экономической науки" и романа-утопии "Красная звезда" (1908), не имели успеха. Они не только не принесли признания автору, но и поставили его после большевистской революции, по его

⁴ Настоящее имя - Иван Иванович Скворцов (1870 - 1928), переводчик на русский язык "Капитала" К. Маркса (1907 - 1909, вместе с В. Базаровым) и "Финансового капитала" Р. Гильфердинга (1912).

же словам, в положение официального "дьявола", на которого "дуют и плюют", как полагается при обряде крещения⁵.

Но Богданов не выражал открытой оппозиции советской власти и не раз (до 1921 г.) даже получал от нее предложения занять какой-либо партийно-государственный пост. Впрочем, в двух публикациях 1918 г. - сборнике статей (написанных еще в 1917 г.) "Вопросы социализма" и статье "Судьбы рабочей партии в нынешней революции" в газете "Новая жизнь" (незадолго до ее закрытия) - Богданов ввел понятие "военный коммунизм", критиковал "миражные" представления о якобы созревших "материальных предпосылках" социализма и о возможности "мировой революции". На "Вопросы социализма" дал резкую рецензию Бухарин. Ленин, не преуспевший в свое время в открытом философском споре с Богдановым, но взявший манеру напускать на оппонента хулителей-сикофантов (В. Милютин, Л. Каменев) еще до революции, после нее не преминул использовать административный ресурс. Он голословно назвал новые книги Богданова "реакционными и буржуазными воззрениями", с пометкой, что "не имел возможности ознакомиться" с ними. На I Всероссийском съезде советов народного хозяйства (май 1918 г.) Ленин заявил, что он не знает ни одного сочинения о социалистическом обществе, "где бы указывалось на ту конкретную практическую трудность, которая встанет перед взявшим власть рабочим классом, когда он задастся задачей превратить всю сумму накопленного капитализмом богатейшего... запаса культуры, и знаний, и техники - превратить все это из орудия капитализма в орудие социализма"⁶. В "реакционных" книгах Богданова акцентировалась именно эта "трудность"!

Кроме того, Ленин, несмотря на политические столкновения с Г. Плехановым, считал труды последнего вершиной философии марксизма и доверил ученику Плеханова А. Деборину руководство партийно-философским журналом "Под знаменем марксизма". Деборин, памятуя о разоблачении Богдановым приемов-подтасовок Плеханова в философской полемике⁷, приложил со своими учениками максимум усилий для дискредитации взглядов Богданова как "идеалистических" и "механистических". Правда, усилия Деборина по пропаганде гегелевской диалектики и плехановской ортодоксии завершились дискредитацией самого Деборина на рубеже бурных 1920 - 1930-х как "меныпевиствующего идеалиста". Но с Богданова ярлыки различных "измов" так и не были сняты, поскольку тогда же, как "правый оппортунист", был разгромлен Бухарин, выражавший некоторые симпатии организационной версии марксизма (хотя и не по отношению к политическим и политэкономическим выводам из нее).

Сложившаяся ситуация оказала прямое влияние на советскую дискуссию 1920-х годов об исторических границах политэкономии. Авторы "Курса политической экономии", переиздававшегося до 1925 г., столкнулись с растущим влиянием точки зрения, приверженцы которой ограничивали предмет политэкономии рамками капиталистической

⁵ Богданов А. А. Тектология: всеобщая организационная наука. М.: Финансы, 2003. С. 423.

⁶ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 382.

⁷ Богданов А. А. Вера и наука // Вопросы философии. 1991. N 12. С. 79 - 80.

формации, или стихийного товарного хозяйства, в котором экономические категории принимают ценностную фетишизированную форму. Бухарин, считавшийся в то время виднейшим из живущих теоретиков марксизма, выразил эту позицию в своей книге "Экономика переходного периода" (1920). Степанов оспорил его ограничительную версию в докладе "Что такое политическая экономия?" (1925), используя в качестве основного аргумента ссылки на мнения Энгельса и Ленина. Такой метод доказательства не нашел поддержки у Богданова.

Из остальных участников дискуссии расширительную версию поддержал только скандально известный историк "с пикой" М. Покровский. Все остальные - Бухарин, его ученики по Институту красной профессуры, ряд экономистов из Госплана, Комакадемии и МГУ - выступили против расширительной версии.

Однако в 1929 г., когда ни Богданова, ни Степанова уже не было в живых, а место виднейшего из живущих теоретиков марксизма узурпировал И. Сталин, пренебрежительно отбросив претензии Деборина, были опубликованы сделанные еще в 1920 г. заметки Ленина к вышеупомянутой книге Бухарина "Экономика переходного периода". Они сыграли троякую роль.

Во-первых, был нанесен, по словам функционеров того времени, смертельный удар по ограничительной версии политэкономии. "Шаг назад против Энгельса", - пометил Ленин на полях напротив определения Бухарина: "Теоретическая политическая экономия есть наука о социальном хозяйстве, основанном на производстве товаров". Напротив утверждения Бухарина: "Конец капиталистического производства будет концом и политической экономии" - "Неверно. Даже в чистом коммунизме хотя бы отношение Iv + m к II c? и накопление?"⁸.

Во-вторых, весомый вклад в развенчание Бухарина, обвиненного в "правом уклоне", как "недиалектика, богдановца", внес вердикт Ленина, что Бухарин "по-детски" взял три термина из статьи Богданова "О тенденциях пролетарской культуры" и не подумал, что эти термины "фундированы" богдановской "философией идеализма и эклектицизма".

В-третьих, третируя "организационную" терминологию Богданова и воззрения Бухарина как "схоластические", Ленин особо попенял Бухарину за слова "о точке зрения равновесия". Раздраженная ремарка "вечно живого" из 1920 г. стала дополнительным аргументом в критике окарикатуренной теории равновесия в речи Сталина "К вопросам аграрной политики" на Первой Всесоюзной конференция аграрников-марксистов (1929). Из теории равновесия Сталин сделал жупел в борьбе с противниками форсированной индустриализации и сплошной коллективизации, санкционировав "проверочно-мордобойную работу" с ведущими экономистами (процессы РСДРП (м) и ТКП), выступавшими против грубой ломки народнохозяйственных пропорций.

Экономисты-"марксисты-ленинцы" после 1929 г. единодушно присоединились к расширительной версии политэкономии. Но столь же единодушно утверждали, что эта политэкономия не есть "механистическая" версия Богданова и Степанова.

⁸ XI Ленинский сборник. М.-Л.: Ин-т Ленина при ЦК ВКП(б), 1929. С. 349.

Разумеется, ни в 1929 г., ни позже никто не "увидел", что вразумления Ленина Бухарину об исторических границах политэкономии точь-в-точь (и всего лишь!) повторяли оба аргумента, приведенные Степановым: 1) постановка вопроса Энгельсом; 2) основные условия реализации при всяком общественном производстве, а не только капиталистическом⁹. Никто не заглянул и в статью Богданова "О тенденциях пролетарской культуры", чтобы убедиться, что в терминах "планомерная организация", "регулирование" и "нормировка"¹⁰, заимствованных из нее Бухариным, "идеализма и эклектицизма" ничуть не больше, чем, скажем, в терминах "электрификация" и "хозяйственный расчет".

Наконец, фальсификацией было приписывание Степанову и Богданову универсализации "экономических законов, якобы действующих на всех ступенях развития обществ". Наоборот: авторы "Курса" подчеркивали задачу изучения как общих законов, так и специфических, действующих в рамках отдельных формаций. Они предлагали, например, трактовку специфических законов феодальной формации: авторитарное производственное отношение как основной структурный элемент хозяйства; соседская кооперация патриархально-семейных крестьянских хозяйств общины; два организаторских сословия - мирное и военное, в том числе выполнение мирно-организаторских функций духовно-жреческой властью; закон народонаселения с тенденцией к нехватке земли и вытекающей отсюда неизбежностью военных столкновений¹¹. Таким образом, поражение ограничительной версии стало победой не содержательной версии политэкономии в широком смысле, а стадного догматического "марксизма-ленинизма", достигшего кульминационного пункта в 4-й главе "Краткого курса истории ВКП(б)" (1938).

Принятие расширительной версии имело значение прежде всего для оформления "политической экономии социализма". Оно состоялось в учебнике "Политическая экономия" (1954), который написан в соответствии с канонизированной в упомянутой 4-й главе пятичленной линейной схемой способов производства и формаций: 1) первобытнообщинный строй, 2) рабовладельческий строй, 3) феодализм, 4) капитализм, 5) коммунизм с социализмом как первой фазой. Расстаться с этой схемой вынудил лишь кризис "реального социализма", оказав-

⁹ "Второй том "Капитала" Маркса дает алгебраическую формулу такого распределения средств производства и рабочей силы между отдельными отраслями последнего, которое выступает необходимым условием его роста и развития. Но при капитализме надлежащие пропорции вынуждались слепой игрой рыночных стихий и достигались ценой громадного расточения производительных сил, а порою и опустошительных кризисов, - с развитием социалистического производства и таких его предпосылок, как строгий учет всех технических и экономических ресурсов и соотношений, эти пропорции будут поддерживаться сознательно" (Богданов А., Степанов И. Курс политической экономии. 3-е изд. Т. 1. М.-Л.: Госиздат, 1925. С. XVII).

¹⁰ "Регулирование" - упорядочение того, что делается, внесение правильности, согласованности в идущий процесс работы. "Нормировка" - регулирование по шаблонам, например, предписание рабочим жестко определенного дневного задания ("урока"); "планомерная организация" - "инициативно-творческая сторона процесса", комбинирование данных опыта в "цельную действенную группировку" (Богданов А. О тенденциях пролетарской культуры // Пролетарская культура. 1919. N 9 - 10. С. 47 - 48). Заметим, что эти определения А. Богданов дал в полемике с технологическим радикализмом тэйлориста А. Гастева.

¹¹ Богданов А., Степанов И. Курс политической экономии. 2-е изд. Т. 2, вып. 4. М.-Л.: Госиздат, 1924. С. 16.

шийся непреодолимым и породивший, с одной стороны, сумбурное противопоставление "формационного" и "цивилизационного" подходов, а с другой - замещение политэкономии современными западными микро-макроэкономическими и институциональными теориями. Российские охранители политэкономии вспоминали "блуждания марксистов" 1920-х годов, но почему-то по-прежнему не желали признавать вклад Богданова и Степанова!

Более справедливыми оказались историки и философы - критики пятичленной схемы в дискуссии об "азиатском способе производства"¹². Однако и они, показав несостоятельность кондовоголинейно-формационного подхода, не уделили особого внимания подходу Богданова и Степанова, который был формационным, но нелинейным, и указывал на возможности альтернативного - в том числе нисходящего - развития способов производства.

Нелинейность формационного развития и роль вторичных элит

Глубокие расхождения среди русских марксистов начала XX в., принявшие форму двух главных отклонений от философско-материалистической ортодоксии - в сторону либерального идеализма (С. Булгаков, Н. Бердяев, П. Струве, М. Туган-Барановский) и позитивизма (А. Богданов, В. Базаров, А. Луначарский, Е. Соловьев-Андреевич), отразили разное понимание формулы Маркса, в которой общественное развитие понималось как естественно-исторический процесс. "Новые идеалисты" стали трактовать (и критиковать) эту формулу как сугубо детерминистическую и фаталистическую, сводящую исторический процесс к "железным законам", вытекающим из экономической необходимости. Полемизируя с подобной позицией Булгакова, Богданов отметил, что "марксизм говорит: если успеют сложиться достаточные общественные силы, то общество преобразуется таким-то способом; если же нет, то оно деградирует"¹³.

Признание общественного развития частью естественной истории подводило к вопросу о пересмотре марксистской методологии в свете новых естественно-научных обобщений. Особую трудность представляла оценка гегельянской манеры изложения в "Капитале" Маркса. Позитивисты считали диалектический метод устаревшим и схоластическим. Категоричен был доктор философии М. Филиппов - ученый-энциклопедист, основатель "толстого" журнала "Научное обозрение" (центра российских легальных дискуссий о марксизме) и автор первой в России статьи о марксизме как социологической концепции. Он считал, что "критика политической экономии" вела Маркса, несмотря на отдельные курьезы прежнего "идолопоклонства перед Гегелем", к освобождению "от балласта диалектики". Марксизм в интерпрета-

¹² См., например: Илюшечкин В. П. Собственность и эксплуатация в сословно-классовых обществах. М.: Наука, 1990. С. 73.

¹³ Богданов А. А. Из психологии общества. СПб.: С. Дороватовский и А. Чарушников, 1906. С. 211.

ции Филиппова - часть общенаучного эволюционизма; естествознание "прокрадывается в тайники исторического материализма, откуда окончательно выкуривает гегелевский дух"¹⁴. Аналогичную позицию, которая привела к конфликту с "ортодоксами", защищавшими диалектический материализм, занял и Богданов с группой соратников, прежде всего - с Базаровым. Примечательно, что направленный против марксистов-позитивистов памфлет Вл. Ильина (Ленина) "Материализм и эмпириокритицизм" был напечатан при помощи Степанова как раз тогда, когда началась совместная работа над "Курсом политической экономии" и Богданов резюмировал в письме соавтору свои предложения: последовательное проведение эволюционизма "и даже - социальной энергетики"; "схоластика 1-й главы "Капитала" несомненно нуждается в переводе на общечеловеческий и исторический язык"¹⁵.

Своеобразие формационного подхода в "Курсе политической экономии" Богданова-Степанова выразилось в следующем.

1. Для характеристики сменяющих друг друга формаций была разработана единая структурная схема: отношения общества к природе - производственно-распределительные отношения - общественная психология - идеологии.

2. Акцент на том, что идеологические формы (от речи до естествознания), будучи "генетически вторичными", то есть производными от социального бытия (производства), оказывают активное обратное воздействие на экономику как организующие приспособления.

3. Использование дополнительных критериев формационной классификации, помимо отождествления стадий развития с основными формами эксплуатации работников (рабство, крепостничество, наемный труд) - развитие товарно-денежных отношений (натуральное либо меновое хозяйство), форм организации промышленности (цеховое ремесло, система надомного производства, мануфактура, фабрика, синдикаты и тресты).

4. Трактовка классового строения обществ скорее через антитезу "организаторских" и "исполнительских" функций, чем в категориях отношений собственности, при этом различия в сочетаниях реально-организаторских функций и "потребительно-паразитических" тенденций имущих классов становились критерием прогрессивности либо деградации формационного развития.

Благодаря первым двум особенностям политэкономия Богданова-Степанова охватывала не только производственные отношения во времени (стадиальная ось), но и их связи с технологическими сдвигами, с состоянием народного образования, идеологическим развитием и т. д. (контекстуальная ось)¹⁶. Благодаря двум другим особенностям была обоснована формационная вариативность - отсутствие щниформизма"¹⁷ в экономическом развитии.

¹⁴ Филиппов М. М. Социологическое учение Карла Маркса // Научное обозрение. 1897. N 4. С. 22, 27.

¹⁵ Неизвестный Богданов. М.: АИРО-XX, 1995. Кн. 1. С. 168.

¹⁶ Богданов А., Степанов И. Курс политической экономии. Т. 2, вып. 1. М.: Госиздат, 1920. С. 108, 172.

¹⁷ Там же. Т. 1. СПб.: Т-во "Знание", 1910. С. 109.

В первом издании "Краткого курса экономической науки" Богданов следовал схеме Энгельса, восходящей к сен-симонизму и отражавшей представления историков XIX в. В ней три классовые формации (рабовладельческий строй, феодализм и капитализм) отождествлялись с тремя главными формами присвоения прибавочного продукта (рабство, крепостное право и наемный труд). Но в начале XX в. историки стали понимать, что три указанные формы не являются последовательными ступенями эксплуатации, а "древним" классовым обществам в той или иной мере были свойственны тесная связь правящего слоя с крупным землевладением, политическая раздробленность и сословно-иерархическая структура, ассоциировавшиеся ранее со средневековым феодализмом¹⁸. Учитывая это, Богданов стал характеризовать феодализм как хронологически размытую авторитарную и основанную на натуральном хозяйстве формацию, которая под воздействием развития меновых отношений могла эволюционировать (не повсеместно!) к двум вариантам "высших ступеней эксплуатации" - "законченному типу рабовладельческой системы" либо "системе крепостных отношений"¹⁹. Первая система возникала там, где была возможна длительная военная эксплуатация отсталых племен с захватом недвижимой (территории) и движимой (включая рабов) добычи. Вторая система закрепощала крестьянскую общину там, где рядом с деревенским миром еще не оформился окончательно иной, ремесленно-городской строй. В обоих случаях господское стремление к денежному богатству, снимавшему потребительские ограничения, вело к интенсификации подневольного труда для максимизации товарного прибавочного продукта. Когда на Западе стал развиваться капитализм, на востоке Европы утвердилась многодневная барщина с тягостной дорожной повинностью. Целью этой формы хозяйства стало получение зерна на продажу, в том числе на экспорт.

Степанов особо указывал, что с наступлением эпохи торгового капитала в колониальном хозяйстве народов Запада грань между рабством и крепостничеством стерлась. Венецианские и генуэзские купцы, захватив левантийские территории, быстро "обогнали" византийцев и арабов, закрепостив и эксплуатируя местное население не только в деревнях, где возделывались виноград, цитрусовые, хлопчатник, сахарный тростник, тутовое дерево, но и в ремесленных центрах, производивших текстиль, посуду и другие изделия²⁰.

Таким образом, итальянский Левант XIV-XV вв. стал матрицей и плантационного рабства, насажденного в XVI-XIX вв. атлантическими нациями в заокеанских колониях, и крепостных мануфактур в помещичьей России XVIII-XIX вв. Линейно-формационный подход считал рабство и крепостную промышленность пережитками в ка-

¹⁸ Илюшечкин В. П. Собственность и эксплуатация в сословно-классовых обществах. С. 73; Семенов Ю. И. Эдуард Мейер и его труды по методологии и теории истории // Мейер Э. Труды по теории и методологии исторической науки. М.: Гос. публ. ист. б-ка России, 2003. С. 9 - 10.

¹⁹ Богданов А. А. Краткий курс экономической науки. 10-е изд. М.: Госиздат, 1920. С. 70, 89 - 91.

²⁰ Богданов А., Степанов И. Курс политической экономии. Т. 2, вып. 1. С. 58.

питалистической формации. Трактовка Богданова-Степанова гибче и ближе современному миро-системному анализу, рассматривающему новое "изобретение" рабства и "второе издание крепостничества" как необходимую часть воспроизводимого капиталистической мироэкономикой механизма неравенства "ядра" и "периферии"²¹.

Едва ли не решающее значение в формационной вариативности (с вариантами от опережающего экономического развития до деградации народов и регионов) Богданов и Степанов отводили различию в соотношениях мирных и военных организаторских функций с "потребительно-паразитическими" тенденциями имущих классов. Маркс в "Капитале" отмечал, что необходимость регулировать разливы Нила для организации ирригационных работ создала господство в Египте касты жрецов, сведущих в астрономии. Но оседло-земледельческим обществам требовались и военные организаторы, дворы которых постепенно разрастались в обширные феодальные производственные организмы с набором специальностей. Мирно-организаторские функции жреческого сословия нередко переплетались с военными (духовно-рыцарские ордена) и могли упрочивать идеологические формы, посредством которых охранялась регулярная торговля (например, внедрение тамплиерами практики бумажных платежных средств)²². Быт кочевников-скотоводов препятствовал разграничению мирных и военных занятий, но благоприятствовал раннему обособлению торговцев, с переменным успехом налаживавших движение караванов на протяжении веков, пока торговые путешествия мало отличались от военных походов²³.

Богданов считал закономерной тенденцию к "потребительно-паразитическому вырождению" функций господствующих классов от реальных организаторских до "редуктивных". Высшие слои азиатской бюрократии, заботясь о своем потомстве, создавали для него массу новых общественно бесполезных должностей; римские рабовладельцы передавали контроль над производством надсмотрщикам и управляющим из числа своих рабов; организаторские функции европейских сеньоров либо отходили к национальным государствам (военная защита), либо превращались в предлог для поборов (суд); ставшие излишними пиренейские рыцари превратились в конкистадоров и работорговцев, а восточноевропейские - в алчных магнатов, выкачивавших барщинное зерно из крестьян ради продажи и покупки на вырученные деньги импортных товаров. Во Франции "дворянство шпаги", сохранив за собой оружие больше как принадлежность костюма и эмблему изжитых отношений, подражало монарху в паразитической роскоши²⁴.

Но в некоторых случаях феодальные элементы были подчинены и привлечены как наемные военные организаторы верхушкой третьего сословия, усилившей свое влияние, и шпага сеньора стала направляться рукой купца²⁵; в других случаях феодальные сюзерены

²¹ Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск: Полиграмма, 1993. С. 97 - 98; Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб.: Университетская книга, 2001. С. 201.

²² Богданов А., Степанов И. Курс политической экономии. Т. 2, вып. 1. С. 84.

²³ Там же. Т. 1. СПб.: Т-во "Знание", 1910. С. 138.

²⁴ Там же. С. 287 - 288.

²⁵ Там же. Т. 2, вып. 1. С. 13.

для заведения новых производств покровительствовали иностранным купцам и ремесленникам ("протекционизм навыворот"). Интересна оценка Богдановым и Степановым Нидерландов как образцовой страны торгового капитализма. С одной стороны, успеху этой страны способствовала более "плебейская" структура ее экономики (судостроение, рыболовство). С другой стороны, голландское купечество в своих деловых предприятиях широко использовало крепостничество и рабство: голландская Ост-Индская компания приобретала у немецких князей матросов и солдат для покорения туземцев и насаждения плантаций²⁶. Эти обобщения приближают к мысли, высказанной много позже в дискуссиях западных историков о причинах возникновения капитализма именно в Западной Европе: уникальность западного типа социально-экономических изменений - в конкуренции между первичными и вторичными элитами как источнике саморазвития (присущем только западной цивилизации)²⁷.

В начале XX в. слово "элита" только начало входить в общественные науки (под влиянием трактатов Р. Михельса и В. Парето). В произведениях Богданова оно встречается лишь однажды: в докладе "Общественнонаучное значение новейших тенденций естествознания" (24 мая 1923 г. в Соцакадемии) сказано об элите французской науки, объединившейся в Национальный комитет по углю. Но по существу Богданов начал говорить о значении новой и притом вторичной элиты капиталистического общества - промежуточной социальной группы наемных специалистов, управляющих и инженеров - гораздо раньше, в рамках своей "организационной" теории классов. Предпринимательская буржуазия, по мнению Богданов, склонна к типичному для высших классов потребительно-паразитическому вырождению (рантьерство), но она стимулирует рост квалифицированного и инициативного слоя обладателей специализированных знаний²⁸, который именно Богданов первым назвал технической интеллигенцией²⁹.

В то время российская общественная мысль и публицистика предлагали разные экономико-социологические определения интеллигенции. "Идейно-рабочая сила" (С. Блеклов); "элемент учительства в широком смысле слова", без непосредственной связи с материальным производством, - "пути сообщения, которые развозят знания" (А. Изгоев); "пролетариат мысли и воли", несущий "знамя научного творчества" (Н. Умов); ведущий элемент новых средних слоев (Ст. Иванович); "поставщик промышленной идейности" для капитала (Г. Гольдберг) и т. д. Богданов предложил самую лапидарную формулировку, не подпадавшую под имевшуюся критику марксистской трактовки роли инженерно-технических специалистов: от упреков в "недомолвках" относительно "высших форм труда" в крупном производстве (Л. Слонимский) до обвинений в идеологическом выражении

²⁶ Богданов А., Степанов И. Курс политической экономии. Т. 2, вып. 1. С. 73.

²⁷ См.: Фурсов А. И. Возникновение капитализма и европейское общество сквозь призму конъюнктурного подхода // Социологические исследования. 1991. N 3.

²⁸ Богданов А. А. Краткий курс экономической науки. 9-е изд., вновь испр. М.: С. Дороватовский и А. Чарушников, 1906.

²⁹ Богданов А. А. Философия современного естествоиспытателя // Очерки философии коллективизма. СПб.: Т-во "Знание", 1909. С. 62 и др.

интересов "части буржуазии", владеющей особого рода собственностью - научными знаниями (А. Вольский).

Наконец, противопоставление реально-организаторского и потребительно-рантьерского в классовой характеристике буржуазии и анализ технической интеллигенции как прогрессивной вторичной элиты капиталистического общества сближают политэкономию Богданова с концепцией его современника Т. Веблена - родоначальника институционального направления в экономической мысли.

Элементы институционализма: А. Богданов и Т. Веблен

Институционализм за последние 20 лет стал неотъемлемой частью российского экономического дискурса, но в трактовке его российских корней, как водится, не обошлось без крайностей. С одной стороны, один из ведущих российских представителей неоинституционализма Р. Нуреев в своих очерках по истории направления ограничивается применительно к России лишь постсоветским периодом, хотя к истокам институционализма относит и марксизм, и историческую школу, и "национальную экономию" Ф. Листа, и даже "протестантскую этику"³⁰. С другой стороны, заглавие книги О. Иншакова и Д. Фролова³¹ заставляет вспомнить не столь давние времена, когда Россия провозглашалась родиной слонов и "воздушного летания". Впрочем, в том, что большинство положений "Тектологии" Богданова соответствуют принципам институционального анализа, с авторами можно согласиться, но у них этот вывод не развернут. В. Рязанов считает первыми российскими институционалистами легальных народников (В. Воронцова и Н. Даниельсона)³², а М. Покидченко отождествляет российский институционализм с тем, что принято называть легальным марксизмом (П. Струве, С. Булгаков)³³. Обе оценки имеют основания, но не объясняют, почему именно легальные народники и легальные марксисты ожесточенно вели самую известную российскую экономическую дискуссию XIX в.!

Думается, не надо механически уподоблять научные школы, сформировавшиеся на Западе, направлениям российской экономической мысли, находя общую основу в рассуждениях о значении институтов, неэкономических факторов, групповых интересов, циклов, реформистских тенденций и т. д. Эти аспекты, конечно, присутствуют почти у всех крупных русских экономистов конца XIX - начала XX в. (достаточно упомянуть М. Туган-Барановского, И. и А. Миклашевских, Н. Огановского, И. Кулишера, Н. Кондратьева), кроме первых российских маржиналистов. Более содержательным представляется выявление параллелей в постановке и конкретизации широких проблем и в

³⁰ Нуреев Р. М. Очерки по истории институционализма. Ростов-на-Дону: Содействие - XXI век, 2010.

³¹ Иншаков О. В., Фролов Д. П. Институционализм в российской экономической мысли (IX-XXI вв.): В 2-х т. Волгоград: изд-во ВолГУ, 2002.

³² Рязанов В. Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX-XX вв. СПб.: Наука, 1998. С. 191.

³³ Покидченко М. Г., Чаплыгина И. Г. История экономических учений. М.: Инфра-М, 2005. С. 132 - 134.

предлагавшихся моделях институциональных альтернатив. Пример - сравнение взглядов Богданова и Веблена.

Веблен как экономист наиболее известен методологическим эволюционизмом, анализом феномена "праздного класса" и показного потребления, формулировкой дихотомии индустрии и бизнеса (рациональность машинного производства против иррациональности спекулятивных финансов). Как социолог - концепцией технократии (термин, правда, введен не им и получил распространение уже после его смерти), трансформированной Дж. К. Гэлбрейтом в концепцию техноструктуры. Российские современники не знали Веблена, хотя книги его ближайших последователей - У. К. Митчелла и Ст. Чейза - были переведены на русский язык. Тем примечательнее, что дихотомию Веблена воспроизвел В. Базаров при обсуждении вышеупомянутого доклада Богданова "Общественнонаучное значение новейших тенденций естествознания" в Соцакадемии³⁴. Поддержав докладчика, Базаров отметил "глубокий антагонизм между технически-рациональными и финансово-прибыльными приемами организации промышленности". Богданова поддержал Б. Волынский, переводчик романов Г. Уэллса, считавший творчество знаменитого английского писателя выражением тенденции к превращению технической интеллигенции в "класс для себя".

Характеристику идеала технической интеллигенции Богданов дал еще в 1917 г.: "Планомерная организация производства и распределения под руководством ученых-экономистов, инженеров, врачей, юристов, вообще - самой этой интеллигенции; при этом она создает привилегированные условия для себя, но также условия жизненно удовлетворительные для рабочего класса, тем самым устраняются основания для классовой борьбы и получается гармония интересов"³⁵.

Это же проповедовал и Веблен как третий путь между плутократией и диктатурой пролетариата в своих статьях 1918 - 1921 гг., вошедших в книгу "Инженеры и система цен" (1921). Еще ранее это мнение высказывал оказавший влияние на Веблена Г. Гантт, один из зачинателей научного менеджмента и организатор общества "Новая машина" (1916 - 1917).

Отметим, что в концепции перехода власти к "Генеральному штабу инженеров и техников", выдвинутой Вебленом и получившей с легкой руки Дж. М. Кларка название технократической, одинаково важны две предпосылки: непременная заинтересованность инженерно-технической элиты в благосостоянии рабочих классов (реформизм); возможность распространения сложившегося в 1910-е годы корпуса идей научного управления производством (scientific management или efficiency engineering) с отдельного предприятия на экономику и общество в целом при условии политического доминирования инженерно-технической элиты ("социальная инженерия").

Идеи социальной инженерии и научного управления производством (рационализации труда) имели в России сторонников еще до рево-

³⁴ Архив РАН. Ф. 350. Оп. 2. N 4.

³⁵ Богданов А. А. Всеобщая организационная наука (Тектология). Кн. 2. М.: [изд. автора], 1917. С. 149 - 150.

люции, а после нее переросли в настоящий бум. Первая Всероссийская конференция по научной организации труда и производства (НОТ) состоялась в январе 1921 г. с участием как видных естествоиспытателей и инженеров (В. Бехтерев, Г. Дубелир), так и известных экономистов (С. Струмилин, О. Ерманский). Богданов выступил на ней с докладом о значении тектологии для хозяйственного планирования. Западное движение за научный менеджмент приобрело в 1920-е годы широкие масштабы и стало международным явлением. У него было несколько направлений: регламентация приемов труда на рабочем месте и шкал оплаты (тэйлоризм); рациональное администрирование (файолизм); профессиональное тестирование и предотвращение переутомления (психотехника). На заводах США и континентальной Европы эти идеи прошли успешную практическую апробацию, существовали контакты с движением НОТ в СССР. Веблен, однако, остался вне этого движения, занявшись, с одной стороны, анализом отделения собственности от управления (absentee ownership) в крупных промышленных корпорациях, а с другой - сардонической критикой "обветшалого института" кредита. Богданов также не принимал прямого участия в дальнейшем развитии НОТ, ограничившись критикой тэйлоризма (который в СССР активно пропагандировал А. Гастев) как системы, дающей поразительные эффекты интенсификации труда, но закрепляющей "одностороннее развитие какой-нибудь специальной, иногда весьма узкой функции по "рекордному типу", со всеми шансами на ранний и ускоренный упадок организма"³⁶.

Богданов сосредоточил свое внимание на институциональных альтернативах новой стадии капиталистического общества и на характеристике научного менеджмента как отражения изменений в мышлении руководящих классов.

Согласно Веблену, институты - это прежде всего привычные образы мыслей и способы осуществления процесса общественной жизни в ее связи с материальным окружением, в котором живет общество³⁷. Изменение именно таких привычных образов мыслей в ходе и после мирового военного кризиса анализировал Богданов. Он сделал акцент на двух особенностях этого процесса: выход буржуазного сознания "из-под гнета идеи прибыльности" и превращение прослойки технической интеллигенции в "класс для себя".

То и другое Богданов обобщил в рамках нового понимания государства как системы коллективного страхования капитала - вплоть до централизованного регулирования, направленного на наиболее рациональное использование национальных природных ресурсов и рабочей силы³⁸. Классовой опорой такого регулирования могла быть, по мнению Богданова, только техническая интеллигенция, становящаяся элитой национальных индустриально-финансовых комплексов. Этап ее организационного доминирования Богданов счи-

³⁶ Богданов А. А. Борьба за жизнеспособность. М.: Институт переливания крови, 1927. С. 54.

³⁷ Веблен Т. Теория праздного класса. М.: Прогресс, 1984. С. 204.

³⁸ Богданов А. А. Общественнонаучное значение новейших тенденций естествознания // Вестник Международного института А. Богданова. 2004. N 2. С. 13 - 14.

тал новой фазой капиталистической формации, сменяющей стадию господства финансового капитала с его милитаризмом, империализмом и "гипертрофией рантьерства".

Не соглашаясь с тем, что порожденные мировым военным кризисом военно-экономические формации (военно-государственный капитализм и военный коммунизм) являются переходными ступенями к формации социалистической, Богданов поначалу перспективу относительно мирного государственного капитализма связывал с возвышением технической интеллигенции. Однако к концу жизни он признал необходимым разграничить две организационные группы интеллигенции и соответственно две различные линии институциональной эволюции, подчиняющие себе и "культурно несамостоятельный" рабочий класс.

Первая группа - инженерно-научная интеллигенция - воплощает, по определению Богданова, "линию техницизма". Здесь преобладают тенденции к политической демократии, пацифизму и вовлечению рабочего класса (в первую очередь его верхних, "окультуренных" слоев) в "прогрессивное буржуазное жизнестроительство"³⁹ - приобщение рабочих к "общей" культуре, повышение их квалификации и заработка, их годности для технически усложняющегося производства.

Вторую группу "организаторской" интеллигенции Богданов охарактеризовал как "нормативно-государственную". Ее непосредственная основа - не производство, а разросшийся госаппарат с включенным в него военным комплексом. Эта социальная группа проводит линию "норматизма": курс на жесткое идеологическое доктринерство, блага "твердого руководства и дисциплины" и уклон "в прямой антипацифизм по отношению к гражданской войне" и диктатуру вплоть до фашистской. "К этой линии тяготеют широкие неквалифицированные слои пролетариата, слабо затронутые научным техницизмом, но сильно чувствующие потребность в твердом руководстве, в простых, ясных и боевых доктринах, дающих выход стихийной революционности"⁴⁰.

Богданов, которому в 1920-е годы пришлось за свои взгляды побывать под арестом в ГПУ (осень 1923 г.) и отвечать на обвинения в контрреволюционности, которую находили даже в изложении политэкономии в широком смысле⁴¹, свои последние выводы изложил не вполне ясно, то ли надеясь, то ли уже не надеясь на их публикацию. Но тем не менее в этих тезисах просматривается тенденция к формулированию институциональной альтернативы национально-государственного капитализма: либо социал-реформистская модель, основанная на макроэкономическом регулировании и компромиссе капитала с организованной (техноструктурной) рабочей силой, либо милитаристская модель, под руководством "твердой власти" при поддержке масс, с военно-мобилизационными целями и классовыми "разборками". Два крайних воплощения второй модели - германский "третий рейх" и советский

³⁹ Богданов А. А. Линии культуры XIX и XX века // Вестник Международного института А. Богданова. 2000. N 4. С. 41 - 42.

⁴⁰ Там же. С. 51.

⁴¹ Богданов А. А. Письмо в редакцию. Об основном историзме политической экономии // Вестник Коммунистической Академии. Вып. 9, 1924.

"социализм в одной стране" - были еще во время Первой мировой войны предвосхищены Богдановым как варианты "промышленного феодализма" и "бюрократического социализма"⁴².

Существованием обоих автаркических государств, как и преобразованием либерального капитализма в смешанную экономику, было опровергнуто предположение Богданова о превращении технической интеллигенции в класс для себя. Но вывод о растущем значении этого слоя все же подтвердился. Тенденция "редуктивного развития" производственных функций буржуазии была сдержана за счет замещения рантьерских элементов технико-менеджериальными, а автаркические государства создавали послушную режиму технократию. В СССР этот процесс принял формы "спецеедства" конца 1920-х и "выдвиженчества" 1930-х с массовым втузовским образованием, начиная с первой пятилетки. По-видимому, впервые определение основной (но не единственной!) части правящего слоя СССР как технократов дал в 1936 г. Г. Федотов в статье "Сталинократия"⁴³.

Элементы утопизма: реальный город и идеальный град

Следует отметить еще два элемента сходства в концепциях Богданова и Веблена. Во-первых, оба, будучи эволюционистами и опираясь на современные им идеи в физиологии и психологии, пытались построить оригинальные модели человека, принципиально отличные от модели homo economicus. Но успеха не добились. Концепция эволюционно-культурных оснований поведения цивилизованных народов, изложенная Вебленом в книге "Инстинкт мастерства" (1914), не получила признания ни у экономистов, ни у представителей других общественных наук (антропологов, социальных психологов, социологов). А обоснованная Богдановым в рамках философии эмпириомонизма характерология на принципе "гедонического подбора"⁴⁴ и вовсе не была замечена ни современниками, ни потомками. Кроме того, эта характерология никак не повлияла на политэкономические труды самого Богданова.

Во-вторых, технократическая составляющая воззрений Веблена и Богданова оформилась как утопия. В традиции американского институционализма это был лишь эпизод. Как заметил историк "старого" институционализма Б. Селигмен, сам Веблен в молодости посмеялся бы над утопической схемой реформирования экономики и общества, выдвинутой в книге "Инженеры и система цен"⁴⁵. Что касается неоинституционализма, то его лидеры прямо акцентируют антиутопический аспект своих концепций. Д. Норт указывает, что утопическое завер-

⁴² Богданов А. А. Всеобщая организационная наука (Тектология). С. 149 - 150.

⁴³ Федотов Г. П. Судьба и грехи России. Т. 2. СПб.: София, 1992. С. 139.

⁴⁴ Гловели Г. Д. "Страсть к монизму": гедонический подбор Александра Богданова // Вопросы философии. 2003. N 9.

⁴⁵ Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли. М.: Мысль, 1968. С. 73.

шение исказило вклад Маркса в теорию экономических изменений⁴⁶. О. Уильямсон, вводя категорию "оппортунистического поведения", отметил тщетность попыток создать альтернативные капитализму структуры с "изначальной гуманитарной и нерыночной направленностью", поскольку именно такие структуры более всего страдают от оппортунистического поведения⁴⁷.

Традиция российской экономической мысли, напротив, богата утопиями. Как в смысле литературно-футурологического жанра (В. Одоевский, Н. Чернышевский, С. Шарапов, А. Чаянов, Л. Сабсович, С. Струмилин), так и в смысле "проектного" подхода. Богданов здесь занимает, пожалуй, самое видное место. С одной стороны, он создатель литературной утопии классического типа ("Красная звезда", 1908) и утопии монистического знания (тектология), сопоставимой с великими философскими системами прошлого. С другой стороны, его политэкономия и социология в известной степени завершают европейский утопический социализм, включая марксистскую и российскую его версии.

Утопический социализм - это "кульбит" гуманизма и самокритика Просвещения. Гуманизм Возрождения был первой систематизацией индивидуалистического миросозерцания⁴⁸ и началом демократизации знаний в смысле преодоления монополии "посвященного" жречества. Но культура свободной образованности и творческой индивидуальности поспешила противопоставить себя трудовой массе, "плебсу", "черни". Напротив, социализм проповедовал возвышение не человека вообще, а придавленного человека труда, дойдя до провозглашения исторической миссии рабочего класса, которую Богданов настойчиво пытался сместить с "боевого коллективизма" на "коллективизм строительский"⁴⁹.

Просвещение, представившее индивида как "центр и носителя всякого опыта"⁵⁰, было подвергнуто социализмом пересмотру за критическую односторонность и представление о человеке как об атомизированном индивиде. Непосредственный предтеча социализма - Сен-Симон - порицал взрастившую его философию Просвещения за то, что она была направлена исключительно на критику старого порядка, а не на созидание нового. Классическая школа политэкономии и ее эпигоны стали объектом социалистической критики за модель атомизированного человека, поглощенного собственным материальным интересом, и за равнодушие к судьбе "частичного рабочего", низведенного до "искалеченной экономической разновидности" (Энгельс).

В просветительском сознании русской интеллигенции критиковались также западная "цеховая узость", "цеховщина", "мещанство". Было известно, что в России не сложились традиции специализированного цехового ремесла. Цехи как формальный институт были искусственно перенесены Петром I на российскую почву, но не прижились на

⁴⁶ Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: Фонд "Начала", 1997.

⁴⁷ Уильямсон О. Экономические институты капитализма. СПб.: Лениздат, 1996. С. 104.

⁴⁸ Богданов А., Степанов И. Курс политической экономии. 2-е изд. Т. 2, вып. 4. М. -Пг.: Госиздат, 1924. С. 199.

⁴⁹ Богданов А. А. Вопросы социализма. Работы разных лет. М.: Политиздат, 1990. С. 422.

⁵⁰ Богданов А., Степанов И. Курс политической экономии. Т. 2. Вып. 4. С. 208.

ней⁵¹. Сочувственно цитируя слова Л. Тенгоборского о "корпорационном муниципальном духе, воплотившемся в западном мещанстве"⁵², родоначальник русского социализма А. Герцен усматривал в русских ремесленных артелях объединения иного типа, чем замкнутые на себе, скованные корпоративными узами цехи. "Артель, - писал он, - вовсе не похожа на германский цех, она не ищет ни монополии, ни исключительных прав"⁵³. Предрекая, что "весь Запад пройдет мещанством", Герцен считал артель зародышем промышленной организации иного и более высокого типа, чем капиталистическая система. Славянофил В. Делла-Вос (испанец по происхождению), первый директор Московского Высшего технического училища (с 1868 г.), разработал "русскую систему" политехнического обучения. На ее основе анархист П. Кропоткин предлагал проект соединения промышленности с земледелием и умственного труда с ручным в небольших самоуправляемых общинах⁵⁴. В идеологии народничества капиталистическое разделение труда отрицалось как форма, которая самим процессом своего развития стремится "раздробить личность... превратить ее из индивида в орган" (Н. Михайловский), - экономическое начало, достигшее намного более высокой ступени развития, но низшее по типу сравнительно с мало-дифференцированным общинным укладом России, где земледелие на небольших наделах сочеталось с кустарными промыслами⁵⁵.

Русский марксизм конца XIX в. отказался от опасений не только народнической интеллигенции, но и более ранней российской экономической мысли (от А. Шторха до славянофилов) относительно пролетаризации населения. Напротив, отделение массы производителей от основного средства производства было признано залогом экономического прогресса, роста производительных сил, отождествленного с развитием крупного фабричного производства. Однако между подчиненными злобе дня политизированными крайностями русского марксизма - сведением его к заменителю либеральной политической экономии (Струве) либо к партийному оформлению революционного захвата власти (Ульянов-Ленин) - возникли новые концепции утопического социализма, в более широком контексте динамики европейской истории. Это прежде всего концепции Туган-Барановского ("К лучшему будущему", 1912; "Социализм как положительное учение", 1918) и Богданова ("Социализм в настоящем", 1910; "Вопросы социализма", 1918). Авторы двух самых известных российских учебников политэкономии первой четверти XX в. как мыслители и общественные деятели были довольно далеки друг от друга, но схожи в избирательном обращении к иным западным

⁵¹ Корсак А. К. О формах промышленности вообще и о значении домашнего производства (кустарной и домашней промышленности) в Западной Европе и в России. М.: Тип. Грачева и коми., 1861. С. 113; Дементьев Е. М. Цехи в России // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Полутом 75. СПб., 1903.

⁵² Герцен А. И. Сочинения: В 2-х т. Т. 1. М.: Мысль, 1986. С. 168.

⁵³ Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 12. М.: Изд-во АН СССР, 1956. С. 110.

⁵⁴ Кропоткин П. Поля, фабрики и мастерские. Промышленность, соединенная с земледелием, и умственный труд с ручным. М.: Посредник, 1908.

⁵⁵ Михайловский Н. К. Записки профана // Отечественные записки. 1875. N 7. Отд. П. С. 171.

интеллектуальным традициям, нежели марксистская ортодоксия. Для Туган-Барановского это были неокантианство, отчасти маржинализм и позитивизм; для Богданова - второй позитивизм (эмпириокритицизм) и "лингвистическая археология"⁵⁶, которые дали ему материал, чтобы дополнить материалистическое понимание истории и трудовую теорию стоимости, развив их во всеохватывающую трудовую теорию общественного развития.

Динамика европейской истории неразрывно связана с урбанизацией. И теории общественного развития складывались под знаком дихотомии: "С одной стороны, опыт реального города, в котором живут люди, с другой - страстный порыв к идеальному граду, олицетворяющему более или менее решительную жажду перемен"⁵⁷. Утопии возникли как "секуляризованные небеса средневековья" (образы "земного рая") и как модели стабильности, созданные в атмосфере противоречий в эпоху, когда люди осознали изменчивость мира и свою способность перестроить его. Утопический социализм как идеология экономических экспериментов сформировался под воздействием идеологии Просвещения в период, когда образ реального города (фабричного центра) выглядел наиболее отталкивающим: "язва пролетариатства", "пауперизм", "отчуждение труда", "темные стороны быта бескапитальной массы". Стремление уйти от такого города породило на Западе, с одной стороны, опыты колоний-коммун, фаланстеров, "базаров справедливого обмена", "национальных мастерских", кооперативов; с другой стороны - радикальное политическое движение (коммунизм), задавшееся целью уничтожить "теперешнее состояние". В экономической мысли аграрной России господствующим направлением стало стремление избежать такого города, опираясь на институты, унаследованные от прошлого (община, кустарные промыслы). Причем образные клише, дополняющие этот доморощенный "институционализм", могли носить как национально-романтический ретроградный характер (православная соборность), так и просветительско-прогрессистский (представления интеллигенции о формах "более идеальных", чем западный капитализм).

Указанное различие в образных клише разграничивает славянофильство и народничество. Народнический симбиоз холизма и антропоцентризма было бы неверно сводить к социальной философии патристического наследия русской православной церкви⁵⁸ и даже к отмеченному Федотовым "глубокому народному наследию русского кенотического христианства"⁵⁹. Народничество - это и продолжение западной традиции критики западной цивилизации (П. Лавров, Н. Михайловский и В. Воронцов ближе к Ш. Фурье и катедер-социалистам, нежели к русским почвенникам); и даже влияние Маркса проявлялось у народников как обоснование "особого пути" мужицкой России, с крестьянским "миром" как зародышем будущего социализма.

⁵⁶ См.: Гловели Г. Д. Тектология: генеалогия и историография. С. 4.

⁵⁷ Маравалль Х. А. Утопическая мысль и динамизм европейской истории // Утопия и утопическое мышление. М.: Прогресс, 1991. С. 212.

⁵⁸ Цвайнерт И. История экономической мысли в России. М.: ИД ГУ ВШЭ, 2008. С. 33.

⁵⁹ Федотов Г. П. Поли. собр. статей. Т. IV: Защита России. P.: YMCA-PRESS, 1988. С. 115.

Перелом в настроениях интеллигенции произошел, когда не только ускорились темпы роста крупного фабричного производства, но и накопилось изрядное разочарование в косности русской деревни, неподатливости крестьянства к преобразованиям и политической активности. Тогда марксизм как "учение об основном тождестве русского экономического развития с западноевропейским" и вышел на первый план⁶⁰. Автор первых в России марксистских диссертаций Туган-Барановский доказывал в публичных дебатах⁶¹, что на темной деревенской массе лишь держится отживший строй; а капитализм претворяет Россию из страны сельской общины в страну городского пролетариата и чем скорее пойдет этот процесс, тем лучше для развития национальных производительных сил.

Издателем первой российской марксистской газеты "Самарский вестник" был выдающийся инженер-путеец и писатель Н. Гарин-Михайловский, печатавшийся ранее в главном народническом журнале "Русское богатство". Имея за плечами горький опыт обновления деревни Гундуровка в Самарской губернии (троекратный поджог усадьбы "барина" в ответ на агротехническую и денежную помощь общинникам, устройство мельниц, больницы, яслей, школы, читальни), он с гневом отверг прекраснодушие народника И. Карышева, чьи "Экономические беседы" быстро нашел неудовлетворительными Богданов, приступив к занятиям с заводскими рабочими⁶². Однако когда российские марксистские авторы, не ограничивая себя материалом только капиталистической и более ранних формаций, попытались определить вероятные черты будущего социалистического общества, в этих гипотетических чертах обнаружилось сходство с народническим идеалом "целостной личности", совпадающим с аналогичными представлениями европейского утопического социализма.

Конгрессы I Интернационала, выдвигая требование о праве рабочих на организацию труда, выдвигали и формулу интегрального (политехнического) образования. Энгельс разъяснил смысл этой формулы в своей известной характеристике социализма в "Анти-Дюринге": "Общество... освобожденное от пут капиталистического производства, вырастит новое поколение всесторонне развитых производителей, которые понимают научные основы всего промышленного производства и каждый из которых изучил на практике целый ряд отраслей производства от начала до конца"⁶³.

Тектология - "всеобщая организационная наука" Богданова - была не чем иным, как попыткой создать "научные основы всего" для "всесторонне развитых производителей", оставаясь на позициях знаменитой формулы европейского социализма XIX в.: "каждый - по способностям, каждому - по потребностям".

Туган-Барановский в обосновании социализма как "положительного учения" признал старый утопический социализм "в некоторых

⁶⁰ Струве П. Б. Маркс // Новый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 25. СПб., 1915.

⁶¹ Короленко В. Г. Земли! Земли! Мысли, воспоминания, картины. М.: Советский писатель, 1991. С. 44.

⁶² Богданов А. А. О пролетарской культуре. М.-Л.: Книга, 1925. С. 239.

⁶³ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. М.: Политиздат, 1961. Т. 20. С. 308.

отношениях даже более научным, чем марксизм"⁶⁴. На первый план Туган-Барановский выдвигал кооперацию, вслед за немецкими неокантианцами (Ф. Штаудингер) считая ее хозяйственным институтом, наиболее соответствующим идее верховенства человеческой личности. Богданов также уделял внимание кооперации, но гораздо меньшее, ограничиваясь указанием на значение рабочих кооперативов для подготовки "новых форм распределения". А главным в постановке "организационной задачи положительно-практического осуществления нового строя" Богданов считал преодоление цеховой специализированной формы знаний и распространение на науку - "великое орудие труда" - требования об обобществлении средств производства⁶⁵.

Предпосылки такого преодоления Богданов усматривал в машинной универсализации технических принципов, в рабочем движении, формирующем коллективистский образ мыслей, и в марксистском "монистическом понимании общественной жизни и развития". Формула Богданова - "собирание человека": превращение работников в "целостный тип", совмещающий благодаря интегральному знанию и перемене труда различные виды технической, организационной и духовной деятельности.

Славянофильская и народническая утопии также выдвигали критерий целостности личности, но для них опыт промышленного города был отталкивающим образным клише, заставлявшим искать альтернативу в институтах российской деревни. Фабричный рабочий символизировал западную цивилизацию, низводящую человека до "обрывка" личности. Описание рабочих Тульского оружейного завода, взятое из излюбленной славянофилами книги А. фон Гакстгаузена о русской общине, послужило народнику Михайловскому иллюстрацией дегуманизирующего эффекта промышленного разделения труда⁶⁶.

Напротив, Богданову общение с новым поколением рабочих того же Тульского оружейного завода дало иное образное клише. Из опыта реального города был сделан вывод, что фабричный рабочий машинного производства становится динамичным культурно-психическим типом, оставляющим позади и отупевшего работника мануфактуры (предел "дробления" индивида), и заскорузлого, не воспринимающего реформы крестьянина. Новый тип работника с навыками не только исполнительского, но и организаторского труда⁶⁷ - исходный пункт движения к идеальному граду, движения, запечатленного и в литературной утопии, и в эпистемологическом проекте (тектология), и в политэкономии Богданова.

Согласно его представлениям, главное в социалистическом обществе - единство труда, планирования и управления в коллективной "фабрике мысли", сохраняющей физическую работу (без ее профессионального закрепления) как подчиненный элемент общей технической

⁶⁴ Туган-Барановский М. И. Теоретические основы марксизма. М.: Эдиториал УРСС, 2003. С. V-VI.

⁶⁵ Богданов А. А. Вопросы социализма. Работы разных лет. М.: Политиздат, 1990. С. 102.

⁶⁶ См.: Соловьев-Андреевич Е. А. Опыт философии русской литературы. Казань: Молодые силы, 1922. С. 215.

⁶⁷ Там же. С. 40.

культуры. И поэтому вопрос о строительстве социализма - "вопрос более технический, чем экономический". Главное - преобразование индивидуалистической, цеховой, буржуазной науки в науку социально-трудовую, всеорганизационную, пролетарскую. Отсюда настойчивое стремление Богданова выявить "социально-технические" основы математики и естествознания; упорное противопоставление коллективистского мировоззрения буржуазно-индивидуалистическому обусловленному не столько частной собственностью, сколько частным специализированным знанием; категорическое отрицание субъективной (маржиналистской) экономической теории как "антиколлективистской". И, наконец, отождествление "утонченностей потребления" и "чистой науки" исключительно с наследием культуры прошлого.

В схематичных чертах социалистической формации, обрисованных Богдановым и в романе-утопии, и в заключительных разделах экономических учебников, исчезает не только денежное хозяйство, но и коллизия, обозначенная американским институционализмом как противоречие между инструментальными и церемониальными институтами. Веблен уделил специальное внимание моде; в утопии Богданова ее (как и спортивных состязаний) нет. Принцип "каждому - по потребностям" реализуется в социалистическом обществе постольку поскольку жители удовлетворены "свободной" (?) одеждой с "обычными оттенками, темными и мягкими"⁶⁸. Любопытно сопоставить эту рационалистическую предпосылку (на нереалистичность которой указывали социалистам скептики от Г. Гейне до Б. Бруцкуса) с картиной неизбывности моды, пестрыми одеждами и научными изданиями типа "Ренессанс кринолина" в утопии А. Чаянова, где выдающееся значение имеет также "спорт всех видов", причем с национальным колоритом. Неонародник Чаянов в своей "крестьянской" утопии оказывается ближе к Веблену, описавшему "инстинкт спортсменства" и престижное потребление, нежели политэконом-марксист Богданов.

Другой (точнее, главный) аспект социалистической формулы ("каждый - по способностям") для Богданова означал реализацию "трудового призвания" в свободной перемене занятий, не закрепленных профессиональной "цеховщиной". Считая, как и Веблен, инженерно-техническую элиту социальной группой, наиболее подходящей для руководства современным ему капиталистическим обществом, Богданов не был сторонником технократии в смысле закрепления власти за технической интеллигенцией. Напротив, отчуждение рабочих от научно-технического знания, "которым владеют пока только интеллигенты-организаторы", означало для Богданова угрозу смены власти собственников-капиталистов "игом инженеров и ученых"⁶⁹.

Устранение границ между технической интеллигенцией и рабочим классом было смыслом богдановской программы "пролетарской культуры". Но при этом за эталон культуры Богданов принял техническую рациональность, нацеленную на коллективное завоевание природы. Поэтому в структуре побудительных мотивов хозяйственного взаимо-

⁶⁸ Богданов А. А. Вопросы социализма. Работы разных лет. С. 170.

⁶⁹ Там же. С. 351.

действия в социалистической формации "по Богданову" нет места не только частной заинтересованности и потребительству, но и выделенному Вебленом инстинкту "праздного любопытства". Планомерность, обеспеченная тектологией и центральным статистическим бюро, распределительные кооперативы и чувство коллективизма, "связывающее людей в одну трудовую семью стремлением делать все для блага всех"⁷⁰, - такова организационная схема, в которую Богданов не внес каких-либо корректив после 1920 г. Он не затронул вопрос о совместимости социализма с товарным производством, ставший главным (но так и не решенным) для "политической экономии социализма".

Как и в случае со старым институционализмом⁷¹, можно сказать, что проблемы, волновавшие Богданова, относятся больше к области социологии. С той лишь разницей, что социологически наиболее значимые идеи Богданова остались либо в неопубликованных (до 1990 - 2000-х годов) работах, либо в работах широкого плана, не имевших в заглавии терминов "социология" или "социальная система".

Однако неудовлетворенность современным состоянием экономической, в том числе неоинституциональной, теории вынуждает обращаться к диалогу со старым институционализмом. И такого же диалога с организационной версией политэкономии в широком смысле требует современное обсуждение будущего политэкономии в России.

⁷⁰ Богданов А., Степанов И. Курс политической экономии. Т. 2, вып. 4; Богданов А. А. Краткий курс экономической науки. 10-е изд. М.: Госиздат, 1920.

⁷¹ Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли. С. 153.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Г. ГЛОВЕЛИ:

Комментарии: