В основе методологии, которую Шпет определял как некую систему, как организацию или, можно даже сказать, систему организаций, лежит прежде всего идея, в которой можно усматривать несколько смыслов. В первом значении идея есть некоторая возможная "точка зрения". Понимая и принимая идею только таким образом, исследователю трудно остаться на объективных позициях и не "скатиться к субъективизму". Во-вторых, идею можно определить как "норму" и "долженствование". Конечно, если принимать идею только в данном смысле, методология сводится к регулятивности и возникает опасность разрыва с самим предметом. Следовательно, с точки зрения Шпета, требуется связь между "должно" и "есть". Поэтому в основе методологии как системы должна лежать идея, которая будет пониматься как сущность предмета, "идея не оторвана от предмета, а раскрывается в нем самом, поэтому изложение науки - есть осуществление ее идеи. Путь, приемы осуществления - есть метод науки"'. Следовательно, если принять во внимание, что осуществление или реализация совершается в изложении, то методология есть учение о методах выражения. Другими словами, методы прежде всего выступают в качестве средств понимания, а не только объяснения

Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ. Проект N 11 - 03 - 00077 а.

¹ Шпет Г. Г. Что такое методология наук? // ОР РГБ. Ф. 718. К. 22. Ед. хр. 14. Л. 1.

В процессе реконструкции основных положений шпетовской методологии гуманитарного знания возникает своего рода исследовательская проблема, состоящая в том, что эти методологические положения в трудах Шпета не всегда выступают в явном виде. Зачастую они носят неявный характер и нуждаются в экспликации. Тем более, что его философская концепция выступает как необходимый элемент критики философских концепций Дильтея, Зигварта, Милля, Вундта и др. Методологический проект Шпета не поддается определению в качестве завершенной системы философских положений, он находится в постоянном становлении. Такое положение дел становится очевидным не только в процессе исследования содержания опубликованных произведений, но и рукописей. Шпет скорее ставит проблемы, задает вопросы, размышляет совместно с автором, идеи которого он переосмысляет. Кроме того, исторически биографическая ситуация Шпета сложилась таким образом, что методологические идеи сохранились в неопубликованных, незаконченных произведениях, поэтому необходимо постоянно учитывать время написания того или иного произведения или архивного материала и соотносить публично зафиксированное время выхода произведения и "внутреннее время" написания произведения.

Говоря о методах как о средствах понимания, Шпет предполагал, что именно такой подход дает возможность определить общую цель научного знания не только как эрудицию, но и какпонимание. Термин "понимание" выступает не как "логический охват в "понятии" и не представление, ясное и пр., а как перевод на язык непосредственно данной реальности"². Такой подход к пониманию обозначает прежде всего включение подлежащего пониманию в целое этой реальности. Это включение совершается, по мысли Шпета, через изложение, поскольку методологическое изложение ведет к пониманию соответствующего предмета, ведь "идея предмета лежит как признак в его содержании, именно в его сущности и потому может быть названа энтелехией предмета. Раскрытие ее - и есть формальное определение понимания"³. Система рассматривается Шпетом как определенная форма науки о методах, в основе которой лежат описание, объяснение и сравнение. Описание как метод подразумевает прежде всего классификацию объектов, объяснение строится с помощью дедукции, а сравнение

² Шпет Г. Г. Ук. произв. Л. 2.

³ Там же. Л. 2.

предполагает наличие истории, с помощью которой и происходит осмысление той или иной научной проблемы.

Ход мысли Шпета может быть интерпретирован следующим образом. Он пытается зафиксировать этапы научного исследования в гуманитарном знании, последовательно раскрывая условия предметного (онтологического) описания. Задача логики описания, по Шиету, сводится к вопросу об образовании понятий, т.е. к выяснению законов и правил их определения. Шпет в принципе согласен с Дройзеном в том, что метод исторического изыскания определяется морфологическим характером его материала, поэтому видит необходимое условие исторического исследования в понимании предмета⁴. Историческое изыскание (описание), по Шпету, достигнув своей стадии понимания, переходит в историческое изложение, которое имеет здесь с изысканием то общее, что и его метод, "определяется морфологическим характером" предмета. На этой стадии, стадии изложения, конкретный предмет исторической действительности должен быть описан с помощью общих понятий. Другими словами, несмотря на описание предмета с помощью общих понятий, он не теряет своей конкретности. Конкретное "целое", с которым приходится иметь дело историку, представляет собой очень сложную организацию или систему организаций. Поэтому первой задачей исторического описания Шпет ставит выделение в сложной системе этого конкретного "целого" отдельных самостоятельных организаций⁵. Вторая задача вытекает из первой и состоит в том, что надо найти постоянный логический критерий, который давал бы основание в этом целом выделять отдельные организации как относительно самостоятельные части. Наконец, третья задача описания состоит в построении системы отношений отдельных организаций. Другими словами, "установленные задачи соотносятся друг с другом подобно системе кругов, между собою соприкасающихся, иногда концентрически, иногда более свободно и т.д., - каждый круг в себе обозначает некоторую в себе самостоятельную организацию, а различные отношения кругов приблизительно, и всегда только образно, обозначают отношения организаций"⁶.

Вопрос об объяснении в истории есть вопрос о том, что и как образует ее содержание, поскольку она расширяет свое со-

⁴ Шпет Г. Г. История как проблема логики (возможно, продолжение второй части) // ОР РГБ. Ф. 718. К. 3. Ед. хр. 1. Л. 326.

⁵ Там же. Л. 328.

⁶ Там же. Л. 330.

держание, выходя за пределы того, что непосредственно дано ей в опыте. История как конкретная наука с помощью метода объяснения устанавливает всякого рода теории. А задача логики исторического объяснения сводится, с одной стороны, к тому, чтобы наметить правила и нормы установления этих теорий, а с другой, - установить и общие правила объяснения, чтобы дать критерий для точного разграничения собственно объяснения от описания. Всякий описываемый исторический факт нуждается в том, чтобы было указание его причины или его объяснение.

Шпет рассуждает следующим образом: "С точки зрения формальной логики мы можем объяснение построить на основании законов, но если рассматривать закон как понятие, то и он нуждается в объяснении. Следовательно, выявление причины исторического явления или факта необходимо искать не в законах формальной логики, а в самой эмпирической действительности, которая умопостигаема с помощью имманентной интуиции, т.е. усматривается в собственном внутреннем опыте"⁷. Поэтому действительной задачей методологии является установление самого характера действующей имманентной причины, так как именно в этом проявляется подлинный логический характер исторического объяснения и своеобразие истории и исторического метода, а также взаимоотношение его с другими видами и типами причинного объяснения. "Историческая причина всегда оказывается данной налицо, то есть, если она и отделена от объясняемого явления пределами какой-нибудь данной организации, то все же выход за ее пределы не бесконечен, так как сама интенсивная и экстенсивная ограниченность организации есть нечто во времени и в пространстве эмпирически и конечно данное"⁸. Иначе говоря, источник исторической причинности Шпет предлагал искать в пространственно-временной характеристике исторического явления.

Шпет признавал специфический характер исторической при-

⁷ Шпет Г. Г. Ук. произв. Л. 330. Шпет подчеркивал связь своего рассуждения с выводами, к которым пришел Л. М. Лопатин в своей докторской диссертации "Закон причинной связи как основа умозрительного знания действительности". В частности, последний доказывает, что эмпирический опыт относится к познанию явлений в их субъективном значении, поэтому требует метафизики, сфера которой - знание действительной сущности вещей. Подробнее об этом: Лопатин Л. М. Положительные задачи философии. Ч. 2. М., 1891.

⁸ Шпет Г. Г. История как проблема логики (возможно, продолжение второй части) // ОР РГБ. Ф. 718. К. 3. Ед. хр. 1. Л. 375.

чинности и определял ее как организующую, распределяющую функции, деятельность, роли, места и т.д. Следовательно, историческое развитие есть не что иное, как развертывание распределяющей исторической причины, "рост" организации, дифференциация ее в новые организации, в свою очередь развертывающие себя в распределении функций и деятельностей. Таким образом, историческая причинность занимает свое самостоятельное место в ряду других видов причинности. Основания к этому лежат в признании существования особого социального бытия. Если же говорить об объективном носителе этой исторической причинности, то таковым философия истории признала "дух", который проявляет себя не в условиях индивидуального существования, а в условиях совместной организованной деятельности "множества".

Следующей составной частью методологии науки в понимании Шпета является сравнение. Именно сравнительно-исторический метод, по его мнению, приобретает особую популярность в естественнонаучных и исторических исследованиях начала XX в. Шпет достаточно высоко оценивал роль этого метода для развития наук о духе, но подчеркивал при этом, что в его логической оценке есть довольно много несоответствующего его действительной логической природе. Дело в том, что сравнительный метод долгое время воспринимался в научной среде как научный метод, другими словами, с его помощью пытались устанавливать законы. Но Шпет полагал, что сравнительный метод применим и к наукам, имеющим конкретный предмет, а именно к исторической науке. В этом смысле наиболее характерным является следующий пример: "Исторический, подлинно исторический переход от одной организации к другой есть не что иное, как новое организационное связывание двух или больше таких ядер, другими словами, историческое движется "внутренно", во "внутренней" связи своих объектов. Но именно это не делает сравнительный метод - для него - и в этом его сходство с абстрактным, вводившее столь многих в заблуждение, не существует граней интенсивности и экстенсивности: сравнивать можно и то, что ни в какой внутренней эмпирически конкретной связи не стоит. Какую-нибудь организацию "племени" за 5000 лет до Р. Х. и имевшую место у подножия Гималаев мы можем сравнивать с организацией возникшей совершенно независимо от той в V веке по Р. Х. на берегах Днепра, и наконец, с организацией, существующей в наше время где-нибудь в американских прериях или на австралийских островах. Сравнительный метод "связывает" то, что не связано,

исторический метод имеет дело с фактически связанным"⁹. Шпет подчеркивал своеобразие сравнительного метода, которое состоит в том, что, с одной стороны, он не может устанавливать объяснений, ведь имманентная причина конкретных явлений не есть причина повторяющаяся, с другой стороны, сравнительный метод может являться обобщающим как обобщающий конкретную причину, так как здесь возникает совершенно оригинальное новообразование, в форме так называемого "среднего". "Другими словами, понятие конкретной причины не "обобщается" в собственном смысле и не подвергается абстракции, а берется в особом регулятивном значении "типичного" или "типического". Яркий пример такого своеобразного способа образования понятий и пользования ими представляет частный случай сравнительного метода вообще метод "статистический""¹⁰.

Шпет достаточно четко и принципиально определяет отличия сравнительного метода от методов абстрактного и конкретного, анализируя прежде всего специфические особенности его применения в исследовательской практике. Первое следствие применения сравнительного метода состоит в следующем: несмотря на то, что историческая теория, по существу, не может претендовать на регулирующую функцию, так как имеет отношение только к конкретному, строго ограниченному рамками своей интенсивности и экстенсивности, нужно заметить, что она все-таки может "обобщать и типизировать", даже тогда, "когда в нашем распоряжении имеется всего "один" факт, в крайнем случае, "другие" случаи могут быть подсказаны деятельностью воображения"¹¹. Вот почему Шпет обращал особое внимание на то, что если историк и выставляет какое-либо свое теоретическое положение как типическое, не следует забывать при этом, что такого рода отношение историка к работе имеет право на существование, но выходит за сферу самой истории. "Историк как бы работает на исторической почве, имея ввиду "иное", для него его работа не "самоцель", а средство, подчиненное целям, лежащим в области систематических или даже абстрактных наук"¹². Таким образом, сравнительный метод, применяемый в историческом исследовании, имеет свои особенности, обобщая конкретный предмет и логически встраиваясь во всю систему методологии истории, однако его своеобразие нисколько

⁹ Шпет Г. Г. Ук. произв. Л. 397 - 398.

¹⁰ Там же. Л. 399.

¹¹ Там же. Л. 399 - 400.

¹² Там же. Л. 400.

не нарушает чистоты его логической схемы, его оригинальности и самобытности.

Своеобразие шпетовского подхода к методологии истории заключается, на наш взгляд, в особом "герменевтическом" осмыслении способов познания истории как реального процесса становления смысла. Особая роль в этой методологии принадлежала феноменологическому методу, поскольку именно в результате введения феноменологических процедур в гуманитарное исследование мы можем конституировать предмет гуманитарных наук. Говоря о философии в широком смысле, Шпет полагал, что она включает и феноменологическую подготовку, и обоснование ее проблем, которые одинаково предшествуют как метафизическому изучению, так и научному и логическому. Феноменология как бы поглощает в себе специальную проблему исторической действительности, так как, следуя за данным, не покидает почвы связанности всего целого. Но, разумеется, и феноменология может иметь не только экстенсивное, но и интенсивное устремление, и от изучения предметов вообще постоянно переходить к изучению региональных областей, так что теоретически, отвлеченно, вполне мыслимо и здесь выделение феноменологии исторической действительности в совершенно обособленную проблему. Эта до известной степени искусственно выделенная область в до-теоретическом изучении, до-научном или пред-научном вместе с областью метафизического, после-научного и составляет целое философии истории. Иначе говоря, история как наука, обращенная к той же действительности, составляет как бы некоторое "между" по отношению к обеим частям философии истории.

Особую роль в гуманитарном исследовании играет феноменологическое описание, имеющее целью не построение науки, не изучение данного предмета в интересах его теории, ".., а изучение, цель которого найти основания самих предметов, то есть путем описания выделить из вещей все, что к ним так или иначе привнесено, что им не принадлежит самим по себе; можно сказать, что это есть действительное познание вещей в себе..."¹³. Это описание не является теоретическим, потому что оно должно освободить вещь от всяких теорий. Оно является феноменологическим и в этом смысле "истинно онтологическим описанием".

Другими словами, для достижения адекватного понимания и

¹³ Шпет Г. Г. История как проблема логики. Ч. II. Гл. VII.: Вильгельм Дильтей // Два текста о Вильгельме Дильтее. М., 1995. С. 27.

точного определения предмета исторической науки Шпет избрал путь феноменологического описания понятий, раскрывающий смыслы и значения таковых. Вместе с тем такой анализ понятий, с точки зрения Шпета, является наиболее продуктивным при исследовании социального, а, следовательно, и исторического, мира. Осознавая, что социальный мир возможен только как мир человеческий, что история осуществляется только человеком, Шпет видел объект исторической науки в человеке, человеческом поведении, человеческих действиях, человеческих учреждениях, человеческой борьбе и т.д. Учитывая, что Шпет понимал философию как "науку о понятии действительности"¹⁴, историческая философия должна изучать не конкретного человека, личность в исторической действительности и даже не социального человека, но ее предметом становится понятие "человек" и "человеческое". Каждое понятие, по мысли Шпета, имеет значение и несет в себе смысл при определении объекта исследования. Следовательно, проблема определения объекта видится ему не в том, что человек - социальное явление, но в разрешении вопроса - "Что есть "социальное" как понятие?". Только выявив все смыслы понятия "социальное", можно устранить всевозможные недоразумения, которые возникают в гуманитарных науках, т.е. в науках о человеке и, особенно, на первом этапе - этапе формирования гуманитарных наук, в процессе чего остро встает вопрос о самом предмете той или иной науки.

Итак, "человек берется в истории в значении социального человека, и человеческое - в значении социально-человеческого"¹⁵. Именно "социальное" является тем понятием, которое требует уразумения и последующей интерпретации в процессе формирования той или иной региональной области гуманитарного знания. Шпет не только постулировал это положение, но поставил вопрос о смысле понятия "социальное": как оно (социальное) возможно, какова его природа, в чем его смысл? Только ответив на эти вопросы, полагал он, можно будет с уверенностью сказать, что история есть идеал чистого познания действительности, именно ей "принадлежит руководящая роль среди всех эмпирических наук, так как она являет собой образец наиболее совершенного познания конкретного в его неограниченной полноте"¹⁶.

¹⁴ Шпет Г. Г. Явление и смысл. Личный экземпляр книги из архива семьи Шпета. М., 1914. Рукописная вставка к стр. 16.

¹⁵ Шпет Г. Г. История как проблема логики (возможно продолжение второй части) // ОР РГБ. Ф. 718. К. 3. Ед. хр. 1.

¹⁶ Шпет Г. Г. История как предмет логики // Историко-философский ежегодник-88. М., 1988. С. 299.

Шпет исходил из знаковой природы предмета истории, обосновывая необходимость его понимания и интерпретации. Социальные объекты заключают в себе признак цели, говорил он, "следовательно, одно это уже побуждает определять смысл их; источники, из которых мы почерпаем знание о социальных объектах, суть не сами эти объекты сплошь и рядом, а знаки их, следовательно, эти знаки должны быть интерпретированы"¹⁷. Интерпретация может осуществляться только человеком, который является разумным, мыслящим существом, наделенным сознанием. "Мы разумны, мы разумеем, мы понимаем, мы сочувствуем, мы подражаем и прочее, и прочее, - одним словом, мы обладаем интеллектуальной интуицией, потому что мы рождаемся. Мы не только разумны, обладаем инстинктами, понимаем... от рождения, но и благодаря рождению. Чем ближе родственные узы, связывающие нас, тем больше места разумному, тем больше места пониманию"¹⁸. Именно благодаря пониманию и достигается социальное единство, которое является, по мнению Шпета, двигателем истории. Из этого единства человека может вырвать только абстракция, которая, сама являясь безжизненной, тем не менее не умерщвляет того, что лежит в основе человеческих социальных отношений, а связывает человека со всем органическим миром. Только через нее "...мы получаем новое указание на то, в каком направлении может идти истинная философия социального и истории"¹⁹.

С другой стороны, для Шпета существенно, что понимание есть общая функция, дающая нам не только социальное, но и любой другой знак вещи, выступающий в феноменологическом анализе, "что всюду, где имеет место понимание, мы имеем дело с феноменологически разными знаками"²⁰. Знаки эти, полученные с помощью дескриптивного анализа, мы можем рассматривать не только как знаки, но и как обозначаемое ими. Другими словами, Шпет попытался установить "...некоторые постоянные корреляции смыслов, которые наслаиваются за знаком"²¹. Установка таких корреляций - дело в высшей степени важное, так как они дают возможно глубоко до основания заглянуть в содержание наук ... и

¹⁷ Шпет Г. Г. История как проблема логики. Ч. II. Гл. VII.: Вильгельм Дильтей // Два текста о Вильгельме Дильтее. М., 1995. С. 73.

¹⁸ Шпет Г. Г. История как проблема логики (возможно продолжение второй части) // ОР РГБ, Ф. 718. К. 3. Ед. хр. 1. Л. 247.

¹⁹ Там же. Л. 248.

²⁰ Там же. Л. 260 - 261.

²¹ Там же. Л. 261.

резче провести между ними демаркационную линию. Иначе говоря, Шпет полагал, что, оставаясь на почве феноменологической онтологии, необходимо рассматривать "социальное" как знак в самом себе и путем его описательного анализа вскрыть специфическую форму его бытия.

Определив "социальное" через понимание, Шпет поставил следующий вопрос: "В каком виде может быть установлено с логической точки зрения "социальное" как предмет, и в каком отношении стоит к нему история и "историческое"?". Отвечая на него, он обратил внимание, что понятие "социальное" как предмет исследования является многозначным и должно пониматься в контексте той научной проблемы, которая стоит перед ученым, поэтому социальное, прежде чем стать предметом исследования, должно принять форму абстрактного или конкретного предмета. Рассматривая "социальное" соответственно и как конкретный, и как абстрактный предмет, Шпет подчеркивал, что абстрактность или конкретность "социального" как предмета устанавливается уже в феноменологической онтологии. "В самой феноменологической онтологии уже производится разделение "вещей", как по роду его бытия, так и по форме. Сосредотачивая свое внимание только на одном роде бытия, действительном объективном бытии, мы можем получить спецификацию его, если обратимся к тем формам, которые различает в нем феноменологическая онтология"²². Возникает проблема герменевтического круга, в основе которого лежит вопрос о логическом соотношении целого и части. Для Шпета герменевтический круг тесно связан с пониманием слова, которое трактуется как единство целого и части, а переход от части к целому и составляет процессуальность герменевтического акта.

Заметим, что "слово" у Шпета движется, исторически развивается, поскольку понимается в связи с другими. Если мы рассматриваем понятие "социальное" как целое, то перед нами - абстрактный предмет, если же мы извлекаем это понятие из окружающей обстановки, то мы уже имеем дело с конкретным предметом. Извлечь "социальное" из естественной установки - вот первая задача исследователя. Что происходит в результате этого вычленения или другими словами феноменологической редукции? Социальное воспринимается нами как знак. "Следовательно, если бы мы захотели характеризовать чувственно данное, как "социальное

²² Шпет Г. Г. История как проблема логики (возможно, продолжение второй части) // ОР РГБ. Ф. 718. К. 3. Ед. хр. 1. Л. 257.

бытие", мы должны были бы сказать, что оно является для нас таким постольку, поскольку мы рассматриваем его как "знак"..."²³.

Феноменология истории в понимании Шпета есть путь чистого описания, с помощью которого мы и должны извлечь из понятия "социального" его значение, "так как подобно тому, как значением слова является обозначаемое им понятие, так значением понятия является обозначаемая им, или соответствующая ему "вещь""²⁴. В естественной установке данное нам социальное бытие есть действительное бытие, "в своей первичной данности оно есть данное для нашей интуиции... и поскольку речь идет о действительном мире, мы можем говорить о ней как о данности интуиции опыта"²⁵. Следовательно, задача сводится к тому, чтобы выключить социальное из естественной установки с помощью феноменологической редукции и получить первоначальное знание о нем. Однако надо помнить, что понятие "социального" существует не в интуиции, а вместе с ней, и между ними существует определенное отношение, которое возникает в результате того, что в самой интуиции должны быть идеальные моменты, которые предопределяли бы образование понятия, "что делало бы понятие действительно отображением предмета". Такие моменты возникают в эйдетической интуиции (терминология Гуссерля). Другими словами, социальное не просто дается нам в опытной интуиции, но и "является той областью, где источником нашего непосредственного знания является интуиция интеллектуальная"²⁶. Следовательно, если рассматривать социальное бытие как чувственное данное, то оно будет являться таковым, но только в качестве знака. Тогда и необходимо произвести редукцию и определить: является ли оно "тем же" (в смысле "таким же"), что и в естественной установке, или нет. Если в феноменологической установке мы рассматриваем вещи действительного мира как знаки, то усмотрение тожественности социального состоит в "усмотрении ее по отношению к вещи в "обстановке" этой вещи, в ее среде, в окружающем ее - это правильно и для чувственной и для интеллектуальной интуиции"²⁷. Поэтому если мы, рассматривая предмет действительности, убеждаемся, что это "знак", и берем его таким, то все, что наше понимание может обнаружить, сводится к тому,

²³ Шпет Г. Г. Ук. произв. Л. 256.

²⁴ Там же. Л. 215 - 216.

²⁵ Шпет Г. Г. Явление и смысл. Томск, 1996. С. 58.

²⁶ Шпет Г. Г. История как проблема логики (возможно, продолжение второй части) // ОР РГБ. Ф. 718. К. 3. Ед. хр. 1. Л. 258.

²⁷ Там же. Л. 269.

для чего эта вещь нужна. Возникает отношение "средство-цель", и именно в нем можно усмотреть тожественность социального. Однако в этом отношении средство всегда тожественно, но цель "связывается вовсе не со всякой вещью, напротив, в качестве цели из всех созерцаемых нами вещей выступают только те формы бытия, которые мы характеризуем именем "люди""²⁸. Вот почему происходит отождествление "человеческого" и "социального", но такое отождествление, с точки зрения Шпета, неверно, поскольку человек может выступать и как естественная вещь, и как социальная, и "если мы допустили это отождествление, то мы лишились бы права говорить как о "социальном" в применении к тем вещам чувственной интуиции, которые не суть люди, например, пепельница, стол, школа, город и т.д. Поэтому, признавая, что только "человек" пользуется вещами естественного мира, в том числе и людьми, как средствами, мы, тем не менее, усматриваем исключительно в "прагматичности" всех вещей, "тоже" социального"²⁹. Таким образом, первая форма бытия социального "есть бытие в качестве орудия, бытие инструментальное, бытие утилитарное, в широком смысле бытие практическое, прагматическое"³⁰.

На второй ступени понимания "социальное" подвергается логико-методологическому анализу. "Мы покидаем область феноменологической онтологии, - рассуждает Шпет, - и вступаем в область логики"³¹. Он ставит вопрос: "Знаком чего является социальное как знак?". Здесь оно определяется через категорию отношения. Шпет полагал, что к этой категории принадлежат самые разнообразные отношения: отношения вещей между собой, отношение вещей и свойств, отношение свойств между собою, и, наконец, отношения между самими отношениями. "Категория отношения играет в методологическом исследовании самую существенную роль, так как логически определенная вещь... никогда не входит в научное изучение, отрезанной от своей интуитивной неопределенности, а влечет таковую за собой в виде вопросов и задач"³². Поэтому познание, решая эти задачи, сводится к установлению отношений, ведь вещь в науке познается только через (курсив мой. - Т. Щ.) свои отношения. Если на первой ступени понимания социальное есть орудие, то на втором этапе это орудие мы не

²⁸ Шпет Г. Г. Ук. произв. Л. 271.

²⁹ Там же. Л. 272.

³⁰ Там же. Л. 271.

³¹ Там же. Л. 273.

³² Там же. Л. 279 - 280.

можем отнести ни к категории вещи, ни к категории свойства, но только к категории отношения. "Мы проникаем в смысл орудия... и единственное, что может нам при этом раскрыться, состоит в том, что орудие получает свой смысл, что это существенно для него, входить, как часть, как член, в то, что мы называем организацией... Именно организация есть методологически определенный предмет наук о социальном... Она есть некоторое отношение или комплекс отношений, предметом которых является социальное"³³. И если теперь мы попытаемся ответить на вопрос: "знаком чего является социальное как знак?", то ответ очевиден. Социальное является знаком того, что перед нами налицо есть человеческая организация как "...некоторый коллектив, между членами которого, индивидами существует отношение совместности"³⁴. Но категория человеческой организации является предметом самых различных социальных наук. Какая же из них является основной?

Ответить на этот вопрос для Шпета означало снять третий покров с социального как знака, который заключается не только в усмотрении общего источника отношений между индивидами, но и в выяснении причинно-следственных связей этих отношений. "Само определение социального действования, вообще социальной причинности, может быть удовлетворительно выполнено только после того, как мы отдадим себе отчет в том, что такое социальный предмет и какие научные задачи он ставит перед нами"³⁵. В связи с этим Шпета интересовали три вопроса. Во-первых, не теряется ли при новом "понимании" социального его специфичность? Ответ для Шпета сомнений не вызывал. "Предметы социального не даны как такие ни в чувственной интуиции целиком, ни во внутреннем опыте, они даны, главным образом, в интеллектуальной интуиции, - уже это налагает на них печать своеобразия и специфичности"³⁶. В этом смысле "человеческая организация" как логически сформулированный, специфический предмет наук о социальном существенно отличается от телесной вещи, организма и психофизического организма. Во-вторых, что является для социальных наук основной наукой? Таковой для Шпета является та, которая исходит из предмета, беря его во всей полноте его данности и во всей полноте определения его формы бытия. Заметим, что чем полнее наука захватывает предмет, тем ближе она к философии

³³ Шпет Г. Г. Ук. произв. Л. 284.

³⁴ Там же. Л. 290.

³⁵ Там же. Л. 291 - 292.

³⁶ Там же. Л. 293.

и тем больше у нее прав на то, чтобы быть основной наукой по отношению к другим родственным ей по предмету наукам. "По предмету основная наука должна быть конкретной, а по методу - идеальной"³⁷. Строго говоря, та действительность, благодаря которой мы познаем "конкретный предмет" в широком смысле есть действительность именно историческая. Ведь из всех социальных наук только история рассматривает социального "множественного" человека как конкретный предмет, как идеальный коррелят, как "чистое понятие организации, к существу которого принадлежит бесчисленное разнообразие отношений средств и целей, выполнение которых характеризует организации..."³⁸. Поэтому именно она является той наукой, которую Шпет называл основанием, "образцом" для всех других гуманитарных дисциплин. Но существует и третий вопрос: "Является ли понимание предмета, достигнутое нами, последней ступенью, на которую восходит интеллектуальная интуиция, или возможны последующие восхождения и проникновения?" Шпет рассуждал так: с одной стороны, ответом на этот вопрос может служить определение собственных научных границ истории, но, с другой стороны, во всякой науке важнейшим компонентом должна быть и метафизика, которая позволяет выйти за пределы этих рамок.

Такая постановка проблемы существенна для Шпета, так как она позволяет продолжить восхождение на четвертую ступень понимания "социального" как предмета. Здесь мы вступаем в область теоретической онтологии. На последнем этапе понимание снимает четвертый покров с социального как знака и обнаруживает там некоторую форму специфического действования. "Ничто не мешает нам назвать "носителя" этого действования "духом", а традиционное словоупотребление даже оправдывает это название в весьма многих отношениях. Тогда "социальное", "историческое" мы вполне основательно можем характеризовать, как "объективирование" духа, как его обнаружение в знаках, проникнуть за которые и значит проникнуть в сферу духа"³⁹.

³⁷ Шпет Г. Г. Ук. произв. Л. 301.

³⁸ Там же. Л. 305.

³⁹ Там же. Л. 314.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Т. Г. Щедрина:

Комментарии: