Статья покойного проф. Альбера Матьеза была прислана в 1930 г. для очередного тома "Книги для чтения по истории нового времени". Книга эта не вышла, а рукопись осталась. Всякий, кто прочтет внимательно статью, обнаружит в ней все то, что столь характерно для этого крупнейшего представителя мелкобуржуазной демократической историографии послевоенной эпохи: прекрасный стиль, замечательное знание материала и защиту робеспьеристских традиций.

В статье А. Матьеза нет нового фактического материала, но есть своеобразная попытка понять революцию как диктатуру победившего класса. Однако именно в этом вопросе обнаруживаются и все слабые стороны Матьеза как историка, как представителя мелкобуржуазной историографии. Вся статья представляет собой очерк борьбы партий во французской буржуазной революции до 9 термидора вокруг вопроса о диктатуре, попытку показать всю правительственную систему 1793 - 1794 гг., как осуществление этой диктатуры.

Ленин писал: "Кто не понял необходимости диктатуры любого революционного класса для его победы, тот ничего не понял в истории революции или ничего не хочет знать в этой области"¹ . С этой стороны статья Матьеза, обосновывающего необходимость диктатуры для спасения французской революции, очень интересна. Но крупнейшим основным пороком его статьи является то, что он не видит классового характера этой диктатуры в буржуазной французской революции. Это вытекает из того, что Матьез не понимает коренного различия между революцией буржуазной и пролетарской, не видит и не вскрывает того, что Великая французская революция была буржуазной революцией. В беседе с Эм. Людвигам товарищ Сталин подчеркивал: "Октябрьская революция не является ни продолжением, ни завершением Великой французской революции. Целью французской революции была ликвидация феодализма для утверждения капитализма. Целью же Октябрьской революции являются ликвидация капитализма для утверждения социализма"² . В своих указаниях авторам учебника новой истории товарищи Сталин, Киров и Жданов подчеркивали поэтому, что нельзя просто говорить о Великой французской революции, нужно обязательно подчеркивать, что она была буржуазной революцией. Это указывал всегда и Маркс. Он считал "характерным для Робеспьера", что все законы буржуазного Учредительного собрания "против рабочих продолжали сохранять свою силу". Революционная диктатура якобинцев, по его словам, была "исполинской метлой", очищавшей общественную почву от феодализма для сооружения здания современного, т. е. буржуазного, общества.

¹ Ленин. Соч. Т. XXV, стр. 431.

² И. Сталин "Беседа с немецким писателем Эмилем Людвигом", стр. 16. Партиздат. 1933.

Для нас совершенно ясно, что по своей классовой природе диктатура пролетариата коренным образом разнится от якобинской диктатуры во французской буржуазно-демократической революции. Но Матьез этого вопроса даже и не ставит и вряд ли был бы способен его разрешить, поскольку самое классовое содержание диктатуры остается для него неясным и неопределенным.

Внутреннюю ограниченность буржуазной революции и классовой диктатуры в этой революции Матьез не понимает и понять, по существу, не может, как не мог понять он и того, что героический патриотизм и чудеса военной доблести французов в 1792 - 1794 гг. являлись не только чудесами военной обороны "осажденной крепости", а зиждились на всей сумме материальных и историко-экономических условий, которые только и сделали эти чудеса возможными. Иначе говоря, не понимает того, о чем Ленин писал в замечательной работе "Грозящая катастрофа и мак с ней бороться": "Действительно революционная расправа с отжившим феодализмом, переход всей страны, и притом с быстротой, решительностью, энергией, беззаветностью, поистине революционно-демократическими, к более высокому способу производства, к свободному крестьянскому землевладению вот те материальные, экономические условия, которые с "чудесной" быстротой спасли Францию, переродив, обновив ее хозяйственную основу"¹ . На этой основе и возник революционный энтузиазм народных масс, угнетенных классов.

Отсутствие отчетливого представления о классовой ограниченности революционно-демократической диктатуры конца XVIII в. приводит А. Матьеза еще и к следующей ошибке - к попытке доказать, что зимой 1793 - 1794 г. мелкобуржуазная диктатура во Франции пыталась осуществить какой-то особый, "коллективистический порядок", правда, вызванный нуждами войны. Матьезу остается чуждым представление о коренном различии двух революций: буржуазной я пролетарской и, следовательно, двух классовых диктатур, из которых одна - диктатура мелкой буржуазии - выполняла историческую задачу буржуазного общества: очищала почву от феодального хлама для свободного развития капитализма, даже тогда, когда своим террористическим законодательством, своими законами о максимуме она связывала эту стихию капиталистического рынка. Стихия капитализма, в конечном счете, и привела в ходе классовой борьбы к свержению диктатуры мелкой буржуазии. В пролетарской революции шла победоносная борьба за уничтожение самой основы капиталистических отношений: пролетарская диктатура выкорчевала самые корни капитализма, создала социалистическое общество, строит бесклассовое общество коммунизма.

Советский читатель не может не видеть слабых сторон матьезовской теории революционного правительства конца XVIII века. Нельзя согласиться с самим определением характера власти Учредительного собрания мак диктатуры. Ленин много раз останавливался на сопоставлении якобинцев и жирондистов - этой наиболее левой фракции французской буржуазии. Но даже жирондистов отличало стремление "разделаться с самодержавием мягко, по-реформистски, - уступчиво не обижая аристократии, дворянства, двора..."² . Это тем более характерно для большинства Учредительного собрания, для конституционалистов и для фельянов. Историческая заслуга якобинцев в Великой буржуазной революции и заключалась в том, что они первыми поняли необходимость разделаться с врагами буржуазной революции "по-плебейски", "беспощадно уничтожая врагов свободы, подавляя силой их сопротивление"³ , не делая никаких уступок феодальному прошлому. Эту разницу между деятельностью Учредительного собрания и якобинским Конвентом Матьез стирает. Матьез не дает отчетливой характеристики классовой природы власти Учредительного собрания, он представляет ее как революционную диктату-

¹ Ленин. Соч. Т. XXI, стр. 189.

² Ленин. Соч. Т. VIII, стр. 64.

³ Там же.

ру, позабыв, однако, показать ограниченно-буржуазный характер политики Учредительного собрания, направленной против народных масс. Он не показывает нам буржуазной политики прежде всего по отношению к крестьянству и его борьбы с феодальными пережитками. Он не останавливается на тех конституционалистских иллюзиях и предрассудках, на буржуазных колебаниях, стремлении к соглашению с двором и дворянством, которые как раз и не дают нам права считать власть Учредительного собрания революционной диктатурой. Матьез неправ, когда сводит все различие "в классовом содержании диктатуры Учредительного собрания и Конвента к различию диктатуры мирного времени и диктатуры гражданской и внешней войн. Он тем самым все понятие революционной диктатуры 2-го года сводит к мерам военной обороны осажденной крепости.

Матьез оказывается бессильным понять ту классовую борьбу, которая развернулась но Франции после 10 августа 1792 г. между Парижской коммуной и жирондистским Конвентом, ведшим борьбу с Коммуной во имя интересов буржуазии. Для А. Матьеза диктатура есть только акт военной самозащиты, поэтому он не понимает, что установление диктатуры было продиктовано якобинцам революционным народом и его борьбой.

Таковы слабые стороны этой статьи. Самая слабая часть ее - изображение экономической политики якобинского правительства, так как Матьез до конца дней своих не понял классовых противоречий этой политики и остался, по существу, на уровне теоретических идей своего героя - Робеспьера, конечно, с поправкой на революционный опыт последующих десятилетий.

Самая сильная часть статьи - изображение системы якобинского правительства, его организации, его действий в борьбе с внутренней и внешней контрреволюцией. Сила Матьеза в самой постановке вопроса о диктатуре в буржуазной революции конца XVIII века. Слабые стороны его статьи определяются всей классовой позицией этого историка, его мелкобуржуазными взглядами. Учитывая эти слабые стороны, мы должны, однако, со всем вниманием изучать литературное наследство этого крупнейшего знатока истории Французской революции, отдавшего свою жизнь добросовестному и честному ее изучению.

Редакция

* * *

Французская революция была длительной диктатурой, коллективной диктатурой Собраний до 18 брюмера и личной диктатурой Бонапарта после него. Но эта диктатура проявлялась в различных формах в зависимости от эпохи. Она нашла свое максимальное выражение в революционном правительстве, установленном восстаниями 31 мая и 2 июня 1793 г. против Жиронды и павшем вместе с Робеспьером, вождем партии монтаньяров, свергнутым изменившимся большинством 9 термидора 2-го года (27 июля 1794 г.). Революционное правительство называется также террором, потому что оно подавляло своих противников силой.

I. ТЕОРИИ

Теория учредительной власти. Тогда, когда монтаньяры организовывали революционное правительство, им, конечно, пришлось уступить необходимости, и все же они ее сделали ничего иного, как только возобновили и углубили известную теорию учредительной власти, сформулированную Сиейсом буквально накануне созыва Генеральных штатов в его знаменитой брошюре "Что такое третье сословие".

Дворянская коалиция, окружавшая Людовика XVI, парижский парламент, собрание нотаблей и принцы крови своим большинством потребовали, чтобы созыв Генеральных штатов был произведен согласно древним формам, т. е. соответственно феодальному праву, во всех случаях обеспечивавшему решающее слово за лицами привилегированного сословия. Смахнув смелым жестом все существующее общественное право, Сиейс дал третьему сословию ту аргументацию, которая привела к победе. Он говорил: "Нация существует прежде всего, она есть начало всего. Воля ее всегда законна, она есть сам закон. Выше ее и прежде ее не существует ничего, кроме естественного права". Все существующие власти и даже самая власть короля ничто перед нацией. Всякое правительство, какое бы оно ни было, существует исключительно по уполномочию. "Оно легально только постольку, поскольку оно выполняет предписанные ему законы. Наоборот, национальная воля, для того чтобы быть всегда законной, не нуждается ни в чем, кроме своего наличия, она есть основа всякой законности". Поэтому французский народ, желавший дать себе новую конституцию, не мог быть связан существующими правилами. Он должен был дать своим представителям, избранным согласно естественному праву, всю полноту учредительной власти. Итак, учредительную власть следует определить как власть без ограничений, ибо она есть сам народ, в лице своих представителей, и так как она имеет своим назначением организовать "этот народ" на новых основаниях.

Диктатура учредительного собрания. Эта глубоко революционная теория, сделавшая Сиейса популярным, была применена почти немедленно. Согласно новым формам, обеспечивавшим перевес третьему сословию, Генеральные штаты объявили себя Учредительным собранием и в своем полновластии заново создали все государственные власти. Для того чтобы помешать королю создавать препятствия их работе, они постановили, что основные законы не зависят от его санкции. Считалось, что они имеют его признание, хотя оно и было вынужденным. К числу основных законов были отнесены все те решения Учредительного собрания, которые

оно не хотело передать на рассмотрение короля (например закон о проповеди священников).

Ввиду того что по существу своему учредительная власть не имела ограничений, Учредительное собрание не ограничилось изданием законов: оно стравило и управляло. Его Комитет розыска создал по всему государству многочисленную полицию, подписывал мандаты об арестах и передавал в высший суд обвиняемых в оскорблении народ а. Его Комитет отчуждения разделил Францию на округа и распределил их между своими членами. Он непрерывно наблюдал за продажей национальных имуществ во всех департаментах¹ . Его Комитет финансов имел свою специальную кассу, чрезвычайную кассу, которую он пополнял при помощи частных взносов и особенно путем возрастающей эмиссии ассигнатов, гарантированных национальными имуществами. Его Дипломатический комитет требовал для себя переписку послов и отдавал приказания министрам иностранных дел. Другими словами, Учредительное собрание было в действительности диктатурой настолько же действительной и настолько же всеохватывающей, как и более поздняя диктатура Конвента. Ведь и Конвент был тоже учредительным собранием.

Теория революционной власти. Существенное различие между обеими диктатурами заключалось в следующем. Первая осуществлялась в мирное время. Она ставила себе задачей перекроить политический, административный и юридический порядки. Установление новых учреждений она оправдывала необходимостью держать общественные силы прошлого в повиновении.

Напротив, диктатура Конвента не столько имела в виду реформировать учреждения, сколько сохранить и улучшить их. Она действовала во время .гражданской и международной войн. Волей-неволей ей приходилось пользоваться военными и диктаториальными методами. Стало необходимым пополнить теорию учредительной власти, созданную Сиейсом, новой теорией - теорией революционной власти, примененной впервые Коммуной 10 августа, еще ранее того, чем она частично была определена Камбоном и впоследствии сформулирована во всей своей полноте Робеспьером.

Коммуна 10 августа. Сиейс отважно обратился к естественному праву против всех привилегированных, взывавших к древним формам, к писанной законности для того, чтобы захватить Генеральные штаты. К естественному праву он прибегал и против предательской королевской власти, которая подготовляла поражение армии, скрываясь в то же время за конституцией и за новой законностью, и налагала veto на меры национальной обороны и революционной защиты даже против самого Учредительного собрания. Он выступил и против самого Законодательного собрания, которое ограничивалось полумерами, не решалось наказать мятежного генерала Лафайета и колебалось свергнуть монархию. В свою очередь парижские демократы также обратились к естественному праву, для того чтобы спасти родину и революцию, находившиеся под угрозой. Они легко отказались от гражданского права, вслед за Сиейсом они повторяли, что "нация существует прежде всего", что "она является основой всего", что "ее воля всегда законна", что "она есть сам закон". Они заставили секции столицы революционным путем избрать

¹ Raymond De lab у "Le role du Comite d'alienation dans la vente des btens nationaux d'aipres la correapondance inedite du constituant Camus avec le departement de la Cote d'Or". Dijon. 1928.

новое городское управление, знаменитую Коммуну 10 августа 1792 года, которая путем мятежа свергла трон, заткнула рот Собранию и вынудила его созвать новое учредительное собрание - Конвент. В продолжение нескольких недель господствовала запутанная, хаотическая диктатура, в которой уже намечались главнейшие мероприятия, в совокупности своей составившие годом позже систему революционного правительства. В области политики это были аресты "подозрительных", чрезвычайные суды (трибунал 17 августа), комитеты наблюдения, посылка комиссаров из центра для контроля и замены местных властей и т. д. В области же экономической эта были реквизиции хлеба, налоги, всевозможные меры вспомоществования, имевшие своей целью бороться с дороговизной жизни и подавлять эгоизм имущих классов.

Конечно, это были только временные меры, но авторы их все же стремились оправдать их при помощи некоего зародыша юридической теории. В самый день 10 августа, после взятия Тюльерийского дворца, президент революционной Коммуны Гюгенен сложил пошлины с продуктов, ввозимых в город, и в следующих выражениях поставил трепещущее Собрание в известность о наступлении революционной власти: "Народ, посылающий нас к вам, поручил нам заявить вам, что он вновь облекает вас своим доверием, однако в то же время он поручил нам сказать вам, что судить о чрезвычайных мероприятиях, к которым его принудила необходимость и сопротивление угнетению, он считает вправе единственно только французский народ, объединенный в своих первичных собраниях, французский народ, являющийся нашим и вашим владыкой".

Это значило подчинить Собрание революционной власти, установленной в результате прямого народного избрания. И в тот же вечер Робеспьер, вдохновитель Коммуны, посоветовал Гюгенену в речи, произнесенной в клубе якобинцев, "поставить депутатов в условия совершенной невозможности повредить свободе" и послать комиссаров во все 83 департамента для того, чтобы присоединить их к Коммуне.

Но успех жирондистов при выборах в Конвент, а также поражение пруссаков при Вальми положили конец этой первой попытке революционной диктатуры. Большая часть чрезвычайных мер, проведенных под давлением Парижской коммуны, была отменена. Жирондисты опирались на местные власти, состоявшие из собственников; они рассматривали свободу как защиту собственности. По существу, революционная власть исчезла, но теория ее продолжала существовать.

Камбон. Финансист Камбон возродил эту теорию, когда ему пришлось установить правила управления местностями, взятыми после Вальми и Жемаппа в Бельгии и на левом берегу Рейна. В большом докладе 13 декабря 1792 г. он показал, что народы этих областей слишком слабы и слишком отсталы для того, чтобы собственными силами освободиться от тирании своей аристократии и своего духовенства. Он заявил, что Франция обязана придти на помощь, объявить себя их патроном и защитником. Он провозгласил, что эта обязанность должна быть дополнена еще одной, а именно революционной организацией побежденных стран: "Все те, кто пользуются льготами и привилегиями, - наши враги, их должно уничтожить, иначе наша собственная свобода окажется в опасности. Нам приходится вести войну не только с одними королями, так как если бы они были одиноки, то нам пришлось бы срубить только 10 - 12 голов.

Нам приходится бороться со всеми их соучастниками - привилегированными кастами, уже в продолжение нескольких столетий грабящими и угнетающими народ, пользуясь именем королей. Народы, которым армии республики принесли свободу, не имеют опыта, необходимого для установления их прав. Необходимо, чтобы мы объявили себя революционной властью и чтобы мы уничтожили старый режим, подавляющий их. Аристократия везде управляет, поэтому необходимо уничтожить все существующие власти. Никакое из учреждений старого режима не имеет права существовать, когда появляется революционная власть". Соответственный декрет был проголосован Конвентом. Он приказал французским генералам уничтожить все феодальные сервитуты и привилегии и отправил народных комиссаров в завоеванные области, где они создавали временное управление, из которого исключались все дворяне и агенты прежних правительств. Это управление налагало руку "на все движимые и недвижимые имущества, принадлежавшие казне, государю, фельянам, их сторонникам и добровольным сотрудникам, общественным учреждениям, светским и церковным организациям и общинам". Таким образом, революционная власть Камбона в захваченных областях являлась одновременно военным оружием против привилегированного класса и аппаратом фиска.

Робеспьер. На долю Робеспьера, бывшего действительным вождем Горы, выпала, хотя и гораздо позже, задача - сформулировать объявление открытой войны против фракций и оправдание революционного правительства, на которое в это время жестоко нападали дантонисты, считавшие себя его жертвами, а также эбертисты, или ультрареволюционеры, ставившие ему в вину отмену свобод. Робеспьер ответил тем и другим двумя великолепными речами, произнесенными перед Конвентом 5 нивоза и 17 плювиоза 2-го года (7 декабря 1793 г. и 5 февраля 1794 г.). Как и Сиейс, он различал конституционный порядок, при котором правительства и их агенты придерживаются конституции, и революционный порядок, имеющий целью защитить Конвент, на который нападают. Этот порядок поэтому должен быть диктатурой. Революционная власть Робеспьера отличалась от учредительной власти Сиейса по степени. Сиейс писал для мирных времен, Робеспьер бился среди самой ужасающей войны. Он должен был реформировать диктатуру и отменить свободы вместе с конституцией для того, чтобы лучше ее защитить. "Революционное правительство, - говорил он, - нуждается в чрезвычайной активности и притом именно потому, что оно находится в состоянии войны. Оно подчиняется менее единообразным и менее твердым правилам, потому что обстоятельства, в которых оно находится, бурны и неустойчивы, а главным образом потому, что оно вынуждено непрерывно проявлять все новую и быструю находчивость перед новыми и нетерпящими отлагательства опасностями. Конституционное правительство главным образом занимается укреплением гражданской свободы, а революционное - свободой государственной. При конституционном режиме все сводится почти что только в защите личности против злоупотреблений государственной власти. При революционном режиме сама государственная власть вынуждена защищаться от всех нападающих на нее партий. Революционное правительство обязано оказывать честным гражданам всевозможную национальную защиту; врагам же народа оно не обязано давать ничего, кроме смерти".

Во время кризиса, последовавшего за предательством Дюмурье, Марат уже оказал, что следовало бы "создать деспотизм свободы

для того, чтобы раздавить деспотизм королей". Робеспьер повторил эту формулу, уточнил ее и расширил. Он поставил силу на службу революции против всех ее врагов, как внутренних, так и внешних. Как к тем, так и к другим он применял одни и те же быстрые и безапелляционные методы. Впрочем, он утверждал, что эти методы борьбы не являются ни тираническими, ни самовластными: "Если революционное правительство должно быть более активным в своем наступлении и более свободным в своих движениях чем обыкновенное правительство, то разве оно от этого менее справедливо или менее законно? Нет! Оно опирается на самый священный из всех законов - благо народа, на самое бесспорное из всех оснований - необходимость. Таким образом, оно также имеет свои законы, которые почерпнуты целиком из законности и общественного порядка. Оно не имеет ничего общего с анархией и беспорядком. Его цель - подавлять их, создавать и укреплять власть закона. Оно не имеет ничего общего с произволом. Управлять им никоим образом не должны личные страсти, а только общественные интересы. Оно должно приближаться к обычным принципам во всех тех случаях, где их можно применить целиком, без опасности для государственной свободы. Мерой его силы должны быть смелость или вероломство заговорщиков. Чем оно грознее для злых, тем благожелательнее оно должно быть к добрым; чем больше необходимой суровости вынуждают у него обстоятельства, тем в большей степени оно должно воздерживаться от мероприятий, стесняющих свободу без надобности и нарушающих частные интересы без какой-нибудь общественной пользы. Оно должно держать равновесие между двумя крайностями: слабостью и неразумной отвагой, уступчивостью и эксцессами. Уступчивость так относится к умеренности, как бессилие к целомудрию. Эксцессы же напоминают энергию, как водянка здоровье".

Робеспьер не обманывал себя насчет того, что подобная диктатура общественного спасения целиком зависела от честности диктаторов: "В тот день, когда власть попадет в нечистые и вероломные руки, свобода будет потеряна, имя ее явится предлогом и оправданием самой контрреволюции, а мощь ее станет мощью сильнейшего яда". Пророчество, которое после термидора исполнилось совершенно буквально.

Однако в своей кристальной совести Робеспьер черпал окончательное оправдание чрезвычайных мероприятий. От всех носителей революционного могущества он требовал такой же абсолютной преданности общественному благу, которая вдохновляла его самого. "Если силой народного правительства во время мира является добродетель, то в революции его силой являются одновременно и добродетель и террор: добродетель, без которой террор будет роковым, террор, без которого добродетель бессильна. Террор есть не что иное, как быстрое, суровое и неизменное правосудие. Другими словами, он исходит из добродетели. Он не есть частный принцип, а есть последствие общего принципа демократии, прилагаемое к самым неотложным потребностям отечества".

Сиейс основал свою теорию учредительной власти на учении Руссо о верховной власти народа. Робеспьер сделал дальнейший шаг: он дал революционной диктатуре моральную основу. Он обосновал ее той "добродетелью", которая явилась неистощимым источником легкомысленных шуток для всех буржуазных писателей. И все же единственной уздой для диктаторов является только добродетель, т. е. сознание своих обязанностей.

Сформулированная Робеспьером теория имела успех: она позволила Комитету общественного спасения раздавить фракции. Она была немедленно принята всеми революционерами не в одной только Франции, но и по всей Европе.

Когда 19 июля 1794 г. восстали демократы Женевы, то для оправдания (своего восстания, для того, чтобы учредить Революционный комитет и трибунал, арестовывавший, ссылавший и предававший смерти вождей аристократии, они ссылались на принципы, высказанные Робеспьером¹ . Впоследствии, когда "равные" объединились вокруг Бабефа для свержения директории, они собирались учредить повстанческий комитет, который бы управлял методами диктатуры, согласно правилам, сформулированным в речах от 5 нивоза и 17 плювиоза 2-го года. Таково отдаленное происхождение такой привычной сегодня идеи, как диктатура пролетариата.

Теперь, когда мы знаем, каким образом теория революционной власти была принята к теории учредительной власти, будет своевременно помавать революционное правительство в действии. Как часто случается, теория явилась после практики. Революционное правительство уже существовало раньше, чем была сформулирована его теория "Primum vivere, deinde philosophari"² .

II. РАЗВИТИЕ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВА

Если Учредительное собрание и потребовало диктатуры, то использовало оно ее только для дарования стране либеральных учреждений. Все созданные ею "учрежденные власти" были выборными органами. Слово "суверенный" изменило свой смысл: оно перешло от монарха к народу, или, скорее, к легальной стране. Политическое право стало привилегией собственности. Пассивные граждане, числом около 3 миллионов, простые "рабочие машины", как говорил Сиейс, изобревший это название, остались вне государства. Активные граждане, всего около 4 миллионов, платившие прямой налог в размере не менее заработной платы за 3 рабочих дня, одни только пользовались правом голоса на первичных собраниях, созывавшихся в главном городе области. Они выбирали всех административных лиц общины, района, департамента, коммуны и директории, а также в центральные органы непрямым голосованием. Сначала избирались выборщики, голосовавшие вместо них. Однако ни администраторов, ни выборщиков нельзя было выбирать, иначе как только (из числа активных граждан, платящих прямой налог, равнявшийся, по крайней мере, заработной плате за 10 рабочих дней. Депутаты Национального собрания должны были платить налог, равный одной серебряной марке (около 92 франков), и владеть недвижимой собственностью. Всеми выборными местами и всей политической властью, таким образом, располагали 400 - 500 выборщиков на департамент, менее 110 тысяч на всю Францию. Таким образом, "легальная страна" сливалась со сливками буржуазии.

Департаменты, числом 83, были маленькими, свободно самоуправляющимися республиками. С центральной властью их не скрепляло ничто, кроме уз закона. Генеральный прокурор, представлявший государство перед директорией из 8 членов - исполнителыной властью

¹ Edouard L. Burnet "Le Premier tribunal revolutionnaire Genevois" juillet - aout, 1794". Geneve. 1928.

² "Сперва жить, а потом философствовать".

департамента, - не назначался министрами, а выбирался как все остальные должностные лица. Он не отдавал приказаний чиновникам, "не имел в своей власти ни полиции, ни каких-нибудь войск. Вся его роль сводилась к тому, чтобы требовать у директории применения закона. Только директория владела всей полнотой власти. Резко, без всяких переходов, удушающая бюрократическая централизация старого порядка уступила место широчайшей децентрализации, децентрализации прямо американской.

Пока буржуазия боролась только с обезземеленной аристократией, она оставалась объединенной, хотя религиозный вопрос уже породил некоторые разногласия внутри нее. Но в тот момент, когда она оказалась так неразумна и весной 1792 г. объявила войну Австрии и Пруссии, немедленно же проявились все недостатки новой системы выборной администрации. Война снизила стоимость ассигнатов, и это падение породило глубокое общественное беспокойство, так мак нарушилось равновесие между заработной платой и ценами. Городские управления (коммуны) больших городов, избранные прямым голосованием и более близкие к народу чем районы и департаменты с непрямыми и цензовыми выборами, потребовали оказать помощь санкюлотам. После 10 августа разногласия между коммунами и департаментами усилились, так как всеобщее голосование ввело в местное управление народные элементы. Вообще говоря, коммуны были сторонниками монтаньяров, а департаменты - жирондистов. Поэтому департаменты оказали плохой прием комиссарам Исполнительного совета, которым в момент первого наступления было поручено осуществить меры общественного спасения, декретированные в августе и сентябре 1792 г. под давлением революционной Парижской коммуны. Это были реквизиции, налоги, аресты. Некоторые департаменты, как например Финистер, Верхняя Сона, не приняли посланных из центра комиссаров и посадили их под арест. Если коммуны вступали в борьбу с департаментами, а департаменты отказывались выполнять приказы центра, то наступала анархия. Очевидно, что законы перестали бы выполняться, а ели бы и выполнялись, то плохо. Налоги перестали бы уплачиваться, набор солдат стал бы невозможным. Как вести войну при подобных условиях? Для благополучного окончания война требует централизации и безусловного подчинения всех государственной власти. Кроме того, она требует и напряженного усилия населения. Монтаньяры понимали это. Ода хотели сломить всякое сопротивление выборных властей и в случае надобности прекращали действия конституционных гарантий. Они не допускали, чтобы свободы, данные конституцией, были бы обращены врагами против самой революции. Для того чтобы покорить города и армии, которым непрерывно угрожал голод ввиду эгоизма собственников, монтаньяры советовали прибегнуть к мерам принуждения, хотя бы от этого страдала личная свобода. Робеспьер ставил право на жизнь выше права собственности. Монтаньяры вняли жалобам несчастного народа и для удовлетворения их предложили контроль над производством и разверсткой продуктов первой необходимости при помощи системы учета и применения реквизиций. Подобная система требовала для своего применения сильнейшей централизации, которая была бы в состоянии сломить эгоизм производителей и владельцев. Но жирондисты, представлявшие интересы собственников, объявили меры, предложенные монтаньярами, произвольными, тираническими, анархическими. Опираясь на местные выборные власти, они боролись с централизацией как с покушением на самую конституцию, которую они

хотели сохранить во всей целостности, принимая в качестве единственного исключения уничтожение королевской власти. Они страстно держались за догму раздельности властей, и когда после падения трона они были вынуждены разрешить Собранию назначать министров, то, по крайней мере, они вынудили его держаться правила, заставлявшего избирать министров только из лиц, не входивших в Собрание. Их пугала всякая чрезвычайная мера, даже оправдываемая обстоятельствами. Экономический и социальный кризис их нисколько не трогал. Для того чтобы остановить повышение цен, они не могли внести никаких предложений, кроме свободы конкуренции, и по мере того, как росла нищета, росло и упрямство, с которым они провозглашали святость частной собственности. К голодающим массам, восставшим в различных областях, как например в Беарне в ноябре 1792 г., они применили жестокие репрессии. В течение первого периода Конвента они управляли, потому что сентябрьские избиения в тюрьмах, в самый момент выборов в Конвент, дискредитировали монтаньяров, которых подозревали в том, что они их допустили, а может быть, даже организовали. Кроме того победы, последовавшие осенью 1792 г., казалось, оправдывали их воинственную политику. Поэтому они смогли без затруднения добиться отмены всех учреждений общественного опасения, которые французская Коммуна вырвала у умирающего Законодательного собрания после 10 августа. Однако их популярность продолжалась лишь очень короткое время.

Различными обходными путями они пытались спасти короля, но неудачно. Смерть его увеличила внешнюю опасность. К коалиции присоединились Англия, Испания, Голландия, Неаполь и Тоскана. Ассигнаты пали еще больше, а крестьяне, больше не сдерживаемые отмененными запретительными законами, опять спрятали свои продукты и стали отказываться принимать бумажные деньги. Беспорядки приняли широкие размеры. В Париже "бешеные" потребовали установления максимума на все съестные продукты. В свою очередь армии, плохо снабжаемые, обворовываемые поставщиками, начали жаловаться. Зимой 1792 -1793 г. дезертирство так разрослось, что расположенная в Бельгии армия потеряла почти половину своего состава. Когда было решено объявить новый набор, то во всей Франции поднялось всеобщее сопротивление и 10 марта 1793 г. неожиданно вспыхнуло восстание в Вандее.

На границах уже начались поражения. Отброшенная от Аахена и Льежа бельгийская армия была окончательно разбита около Невиндена 18 марта, и ее командир Дюмурье перешел к неприятелю после тщетной попытки заставить его пойти на Париж, распустить Конвент и восстановить королевскую власть. Приходилось бояться, что после победы Кобург быстрым переходом соединится перед Парижем с вандейцами, тоже побеждавшими. Это трагическое положение все ухудшалось в продолжение всего лета 1793 г., и Конвент перестал следовать робким советам жирондистов и стал все более и более принимать чрезвычайные меры централизации, предлагаемые монтаньярами.

Конвент сперва опирался на догму разделения властей. Когда он узнал о предательстве Дюмурье 9 апреля, то он основал Комитет общественного спасения и постепенно давал ему все более и более широкие полномочия. Комитет общественного спасения, состоявший из депутатов, переизбираемых каждый месяц, направлял дипломатию, армию, флот, внутреннее управление. Его заседания были секретны. Он имел право снимать и заменять всех чиновников,

даже тех, которые были выбраны согласно прежней конституции. Оставшиеся министры были только приказчиками, исполнителями воли Комитета. В конце концов, 12 жерминаля 2-го года, они были упразднены и заменены исполнительными комиссиями, числом 12, бывшими только отделами Комитета общественного спасения. 1 августа 1793 г. в его распоряжение было предоставлено 100 миллионов франков из секретных фондов. За два дня перед этим ему было дано право подписывать мандаты об аресте. Комитет сделался центром управления. 14 сентября 1793 т. его всемогущество было окончательно закреплено предоставлением ему права составлять списки членов других комитетов, которые были ему, таким образам, по существу подчинены. Только Комитет финансов и казначейство избегли его прямого воздействия.

До декрета 14 сентября 1793 г. Комитет общей безопасности, основанный одновременно с декретом о Конвенте, существовал независимо. Как указывает его название, он ведал высшей политической полицией. Он раскрывал заговоры и арестовывал "подозрительных". Начиная с марта 1793 г. он связался с Комитетами надзора, созданными вначале в каждой коммуне для наблюдения за иностранцами и в особенности за подданными враждебных стран, имущество которых было конфисковано. Но уже совершенно самопроизвольно в большинстве департаментов сформировались революционные комитеты общественного спасения для надзора за исполнением мероприятий, называвшихся - революционными, т. е. тех, которые были осуществлены вопреки прежней конституции. В конце концов, революционные комитеты, основанные делегациями властей главных городов департаментов (директорий и городских, управлений), кончили тем, что стали мешать монтаньярам вести борьбу с федерализмом. В конце ноября 1793 г. они все исчезли, за исключением одного - Комитета надзора Парижского департамента, поставленного под непосредственное руководство Комитета общественного спасения и Комитета общей безопасности. Их полицейские функции были переданы Комитетам наблюдения коммун. Эти последние в свою очередь стали называться революционными комитетами. Комитет общей безопасности направлял сверху эту полицейскую сеть, охватившую всю Францию. Начиная с 14 брюмера 2-го года. (4 ноября 1793 г.) Комитет общественного спасения переложил, на него наблюдение за генералами.

В тяжелых условиях оба Комитета: общественного спасения и общей безопасности - объединились, чтобы сговориться насчет общих мер, например об аресте депутатов. Они образовали правительство, и оно было более централизованным и более сильным, чем была когда-либо прежняя монархия.

Чтобы подавить внутренние восстания и монархические заговоры, чтобы добиться выполнения революционного закона, после поражения в Бельгии, 10 марта 1793 г., был сорганизован чрезвычайный политический трибунал, судивший без апелляций и без кассаций, при помощи судей и присяжных, назначенных Конвентом, согласно предложению Комитетов правительства относительно лиц, обвиняющихся в заговоре против существующего строя, в связях и сношениях с неприятелем и эмигрантами. По мере развития событий роль и компетенция Революционного трибунала все расширялись в сентябре 1793 г. его разделили на четыре отдела, из которых два действовали одновременно. В скором времени, 29 сентября, ему были

переданы дела о нечестных поставщиках, причислявшихся к заговорщикам. Он уже рассматривал нарушения закона о спекуляции, за которые полагалась только одна форма взыскания - смертная казнь. В процессе жирондистов был сокращен срок предварительного следствия. Знаменитый закон 22 прериала 2-го года - произведение Кутона и Робеспьера - кончил тем, что отменил защитников и заменил документальные доказательства доказательствами моральными. За 16 месяцев Революционный трибунал в Париже отрубил 2629 голов. В восставших областях действовали военные пятерки, присуждавшие к смерти повстанцев, захваченных с оружием в руках оснований одного удостоверения их личности. Когда Лион был вновь взят войсками Конвента, то Коло д'Эрбуа и Фуше, считая гильотину слишком медленным орудием, казнили осужденных жирондистов, объединившихся с роялистами, при помощи пушки, заряженной картечью. Приблизительно в то же самое время Каррье освобождал нантские тюрьмы, переполненные вандейскими пленными, топя их в Луаре. Однако, хотя репрессии были тяжелы в областях, охваченных гражданской войной, и в тылу армии, например в Аррасе и в Камбре, все же большая часть департаментов, которые оставались мирными, не испытала и при терроре ничего, кроме арестов, налогов и борьбы с христианством.

Правительственные комитеты не могли бы добиться повиновения, если бы местные власти сохранили полномочия, данные им конституцией. Для того чтобы держать их в подчинении и принудить выполнять свои приказания, Конвент послал в департаменты в первый же момент беспорядков, в марте 1793 г., нескольких из своих членов, которые назывались комиссарами и имели неограниченные полномочия. Эти комиссары Конвента, которые также назывались иногда делегатами в командировке, являлись буквально вездесущей странствующей государственной властью, которой везде повиновались подобно комиссарам старого порядка (называвшимся интендантами). Эти представители Конвента имели право отстранять, арестовывать сменять чиновников и всевозможных должностных лиц и даже предавать их Революционному трибуналу. Они воплощали в себе, как и самый Конвент, всю народную власть. Они производили расследования и проверки. Они определяли реквизиции и принимали решения, имевшие аилу закона. Они налагали налога на богатых, - одним словам, они восстановили централизацию и единство управления и исполнения. Прежде всего им пришлось провести громадный набор, в 300 тысяч человек, назначенный после поражений в Бельгии. Благодаря их энергии восстание, разразившееся в этот момент в Вандее, не охватило всю страну. Билло-Варен и Савестр, Фур и Лакост задушили в самом зародыше крестьянские восстания в Морбигане и Велей. Если бы не они, то революционные законы никогда бы не были проведены в жизнь.

Комиссары часто были незнакомы с теми департаментами, где им приходилось работать, поэтому они информировались через посредство народных обществ. Эти последние постепенно демократизировались, но все же они оставались в руках покупщиков национальных имуществ, фабрикантов военного снаряжения, поставщиков и вообще всех тех, кто связал свою судьбу с революцией. Они доставляли командированным представителям Конвента агентов, они разоблачали перед ними халатных или враждебно настроенных чиновников, они руководили выборами новых и подготовляли обще-

ственное мнение к выполнению приказов представителей. Они получали пособия, отчислявшиеся с налогов на богатых, и постепенно они превратились в важное звено новой организации. Одни только они сохранили право слова и критики в побежденной и трепещущей стране. Во время страшной опасности федералистского восстания они соединились между собой, они объединились в конгресс, но революционное правительство смотрело с беспокойством на эти объединения и кончило тем, что запретило их.

Надо было помешать генералам подражать Лафайету и Дю пытавшимся использовать свои войска для совершения государственных переворотов, поэтому Конвент послал в армии на постоянную работу комиссаров, избранных из числа своих самых энергичных членов. По отношению ко всем офицерам они были облечены властью немедленного и безапелляционного контроля. Эти комиссары носили форму (трехцветный плюмаж), саблю и штатский сюртук. Они принуждали генералов к повиновению, предлагая им выбирать между победой и смертью. При малейшем подозрении они их отстраняли и привлекали к военному суду (Мячинский, Кюстин, Ушар, Брюне, Бирон и др.). Прежде всего комиссары Конвента следили за содержанием солдат, за их снабжением, одеждой, вооружением, госпиталями. Для поддержания в войсках республиканского духа они обращались к ним с речами и раздавали им газеты. Дисциплину они поддерживали жестокими мерами. Впрочем, самые строгие требования они предъявляли к самим себе. В боях они становились во главе атакующих колонн. Так сделал Карно в Ватиньи, Сен-Жюст ори переходе черев Самару, молодой Робеспьер при наступлении на Тулон, так сделали Фабр и Л'Эро. Один из них был убит в битве с испанцами, другой, некий Шарль, бывший священник, был тяжело ранен в битве при Туркуэне, и т. д. Военные писатели, как например полковник Контонсо, признали громадные услуги, оказанные ими армиям. Это именно они зимой 1793 - 1794 г. приступили к щекотливому делу слияния кадровой армии и добровольческих батальонов и отрядов, производивших реквизиции. Они чрезвычайно много сделали для окончательной победы. Конвент постановил массовый набор, т. е. обязательный призыв на военную службу всех здоровых граждан в возрасте от 18 до 29 лет. Это было сделано по инициативе прибывших в Париж представителей первичных собраний для присутствия на большом празднике федерации 10 августа 1793 г., в годовщину падения королевской власти. Баррер, ставя этот декрет на голосование, произнес знаменитую фразу: "Республика есть не что иное, как громадный осажденный город. Поэтому вся Франция должна быть только громадным лагерем". По возвращении в свою провинцию федералисты 10 августа были наилучшими помощниками комиссаров, поручавших им чрезвычайно важные задачи, вроде набора солдат, ареста "подозрительных", реквизиции урожая, выделки оружия.

Францией управляли военными методами, но эти военные методы применялись гражданскими губернаторами, ненавидящими милитаризм.

Необходимо было вооружить и снарядить полмиллиона человек для массового набора. Комитет общественного спасения реквизировал сырье, заводы, мобилизовал ученых, рабочих. Бронза колоколов пошла на отливку пушек, после того как химики и физики Монж, Фуреруа и Бертоле научились остроумным способом извлекать из сплава олово. В каждом приходе оставили только по одному колоколу, а

остальные заменили республиканцам медные рудники. Старое железо из разобранных зданий было собрано и отправлено на завод. Решотки дворцов пошли на отковку пик. Свинец с кровель и церквей и даже с могил переливался и превращался в пули. Были изобретены новые способы получения селитры и производства пороха. Во всей Франции погреба были перерыты, кузнецы и слесаря ковали холодное оружие, литейные заводы и паровые молоты были реквизированы и использованы для производства пушек и ружей.

Не хватало обуви. Были мобилизованы сапожники, и их обязали сдавать для армии определенное количество пар обуви в декаду. Для того чтобы экономить кожу, гражданскому населению было предложено носить деревянные башмаки. Для надобностей флота, которому не хватало канатов, были реквизированы веревки от колоколов. Таким же образом была взята на учет и реквизирована вся принадлежавшая частным лицам конопля. Для больниц была реквизирована корпия. Бумага делалась все более и более дефицитной. Был издан приказ, чтобы всякий француз, старше 14 лет, сдал своему городскому управлению фунт тряпок. Шерсть была взята на учет и реквизирована для производства из нее одеял и чулок - для солдат. Весь коммерческий флот был реквизирован, и им управляли как казенным имуществом. Иностранные кредиты французов были конфискованы. Банки были вынуждены выдать свои векселя, биржа была закрыта, финансовые общества упразднены. Курс размена определялся декретом.

Закрытие церквей, скоро превращенных в республиканские храмы, революционный календарь, заменивший декадой воскресенье, а имена святых - названиями растений или земледельческих инструментов, - одним словом, вся эта дехристианизация была ее только формой борьбы с религией, принципы которой глубоко противоречили демократической республике и поддерживали сопротивление ее врагов: эта дехристианизация была еще и финансовой мерой, способом отобрать у церквей их богатство и их священную утварь. Переплавка серебра, посланного на монетный двор, дала Камбону драгоценный металл, при помощи которого он платил за наши покупки в нейтральных странах и особенно в Швейцарии и в Соединенных штатах.

Необходимо было кормить громадные армии, продвигавшиеся к границам, массы рабочих, мобилизованных для военных заводов, и городское население, часто рисковавшее остаться совершенно без хлеба. Конвент и Комитет общественного спасения взяли в свои руки продажу не только съестных припасов, но и всех предметов первой необходимости. Производство кондитерских товаров было запрещено. Выпекался только один сорт хлеба - "хлеб равенства". Все товары, даже ткани, должны были продаваться по твердым ценам. Вплоть до бочек - на все был установлен максимум. Для сохранения правильного равновесия между жалованьем и хлебом насущным день рабочего был тоже тарифицирован. Благодаря максимуму повышение цен было приостановлено и ассигнаты приблизительно стабилизированы. Съестные припасы в городах распределялись при помощи продовольственных карточек: хлебных, мясных, соляных, сахарных, масляных и т. д. Для увеличения пахотных площадей было приказано производить осушение прудов, посевы были регламентированы, пропагандировалось употребление картофеля. Покинутые земли возделывались путем реквизиции. Короче говоря, под давлением необходимости Франция проделала свой первый опыт коллективного строя.

Перед необходимостью государственного опасения исчезли свободы. Государство стало промышленным и торговым или, скорее, оно все больше и больше превращалось в единственного промышленника и единственного купца.

Центральная комиссия предметов питания и снабжения получила задание ввести всеобщее снабжение под высоким наблюдением Комитета общественного спасения. Затем были созданы Комиссия оружия и пороха, Комиссия обмундирования и снабжения, Комиссия транспорта и т. д. Так сорганизовалась или, скорее, сымпровизировалась новая централизация, новая бюрократия. Она была совершенно отличной от прежней. Бюрократия без традиций, находившаяся под пристальнейшим наблюдением со стороны делегатов и клубов. Комитет общественного спасения подгонял ее самым энергичным образом. Члены Комитета проделывали грандиозную работу.

Для того чтобы помешать местным властям задерживать хотя бы просто своей инертностью громадную работу комиссаров и агентов Комитета общественного спасения, подобно тому, как они препятствовали работе летом 1793 г., Конвент не ограничился созданием административных органов, возобновляемых уже не путем народного избрания, а путем прямого назначения, производившегося комиссарами Конвента, информируемыми клубами.

Конвент сделал больше: он дал чрезвычайному режиму, установившемуся с апреля 1793 г. под давлением событий, распорядок, временную конституцию. 10 октября 1793 г., по докладу Сен-Жюста, он подчинил все созданные органы непосредственному наблюдению Комитета общественного спасения. Он свел в систему и точно определил - их компетенцию. Для ускорения проведений в жизнь приказов ив центра он устранил промежуточное звено департамента. Отныне правительство сносилось с районами без посредника. Районы стали рабочей осью новой организации. Департаментом, скомпрометированным федералистской агитацией, была отведена только одна область - отчетность.

В фримере был сделан дальнейший шаг. Билло-Варен пожаловался на халатность администрации, не проводившей налогового обложения и реквизиций. По его докладу был принят закон от 14 фримера, обязывавший все власти без исключений, как гражданские, так и военные и судебные, представлять каждые 10 дней точный отчет о своей деятельности. Этот закон грозил за неисполнение страшными карами, но самое главное - он создал при каждом управлении, при каждом районе, при каждом городском управлении национального агента. Это был новый чиновник, назначаемый центральной властью, со специальным заданием следить за исполнением законов и обличать халатных или уклоняющихся чиновников. Национальный агент уже предвосхищал собой наполеоновского префекта.

Отныне революционное правительство имеет свои основные органы, которые все действуют по полномочиям из центра. От творчества Учредительного собрания осталось только воспоминание. Самодержавие народа целиком воплотилось в Конвенте и, скорее, в его двух правительственных комитетах. Отныне оттуда исходит быстрый и верный импульс. Революционное правительство есть правительство войны.

III. СОПРОТИВЛЕНИЕ И ОППОЗИЦИЯ

Не следует удивляться, что для создания такого правительства, которое дисциплинировало людей и вещи согласно законам общественного спасения, оказалось необходимым прибегнуть к принуждению и террору. Французский народ только что восстал против монархического абсолютизма, орудия привилегированных классов. Он был опьянен свободой и вдруг оказался под властью гораздо более жесткой, гораздо более грозной диктатуры чем прежняя. Крупная буржуазия, управлявшая в первые годы революция, была не только лишена власти и мест, не только зачислена в подозрительные элементы: она оказалась ограбленной или угрожали ее собственности, а это было ей ближе всего к сердцу. Это сделала политика реквизиций и налогового обложения. Буржуазия же рассматривала право индивидуальной собственности как нечто абсолютно священное. Даже в нормальное время и в крепко спаянной стране. Комитет общественного спасения _{восстановил бы против себя коалицию всех эгоизмов. Каково же было теперь, когда скупость могла принять вид политической и религиозной веры?}

История революционного правительства - это история непрерывной борьбы, принимавшей всевозможные и часто совершенно неожиданные формы. Борьба шла против чрезвычайно хитрой оппозиции, которая была представлена в Конвенте очень сильно, так сильно, что можно утверждать, что у монтаньяров никогда не было действительного большинства в Собрании. С небольшими перерывами один за другим следовали политические кризисы, оканчивавшиеся решительными выступлениями, восстаниями или революционными процессами. Я могу привести здесь только самые главные.

Жирондисты, объединившись с фельянами (т. е. прежними конституционными монархистами), попытались сопротивляться учреждению революционного правительства. Они голосовали против Чрезвычайного трибунала, против создания комиссаров, против (максимума (на хлеб и фураж - закон от 4 мая 1793 г.), против слияния кадровой армии и батальонов добровольцев и реквизиционеров и т. д. Смело перейдя в наступление, они возложили на Марата ответственность за беспорядки, вызванные дороговизной жизни. Они предали его революционному суду, который под аплодисменты народа оправдал его. После этого оправдания они добились от Конвента создания Чрезвычайной комиссии из 12 членов, которой было поручено обследовать деятельность парижских властей. Комиссия 12-ти арестовала одного из главных руководителей Коммуны, Эбера, популярного редактора журнала "Pere Duchesne", и различных агитаторов секций, как например, Добсена, президента секции центра, и Варле, оратора "бешеных". В то же время жирондистские власти департаментов ставили всевозможные препятствия деятельности комиссаров Конвента, которые почти все были избраны из партии монтаньяров, возбужденный благодаря Барбару, Марсель изгнал делегатов Моисея Бейля и Буассе и создал Революционный трибунал, присудивший местных маратистов к смерти. 29 мая 1793 г. восстали лионские секции и после жаркого боя опрокинули монтаньярскую коммуну. Два дня спустя в свою очередь восстали парижские монтаньяры и потребовали ареста главных вождей жирондистов. Этого им удалось добиться только 2 июня 1793 т., после того как они осадили Конвент и пригрозили ему пушками Анрио, начальника национальной гвардии.

Большая часть жирондистских руководителей, которых было решено арестовать, бежала в свои департаменты, где пыталась поднять войска с помощью роялистов. Так сделал Вимпфен в Нормандии, Преси в Лионе, Вильнев в Марселе, Трогов в Тулоне. Федералистское восстание, продолжавшееся несколько месяцев, охватило департаменты юга и запада. Пограничные и центральные департаменты остались верны Конвенту. Лион удалось взять обратно только 9 октября, после осады, а Тулон, призвавший на помощь англичан и испанцев, не сдавался до конца декабря.

Первый Комитет общественного спасения, правивший после предательства Дюмурье, состоял по большей части из членов "болота", вроде Камбона и Баррера, и сомнительных монтаньяров, как Делакруа и Дантона. Их двусмысленные переговоры с федералистами, которым они предлагали компромиссы, их тайные сношения с государствами, с которыми Франция сражалась и у которых они просили мира, не привели ни к чему и только увеличили опасности республики. Они не смели отдавать приказов генералам, принадлежавшим почти поголовно к аристократии, и они не препятствовали какому-нибудь Кюстину проявлять свое хвастливое честолюбие. Они даже готовы были пожертвовать ему военным министром Бушоттом, горячим патриотом, защищавшим санкюлотов. 10 июля 1793 г., после ожесточенного нападения Марата, который поднял клубы, Комитет был свергнут. Это произошло за три дня до того, как "Друг народа" погиб от кинжала Шарлотты Корде, одной из "бывших", надеявшейся этим преступлением обеспечить федералистским повстанцам и жирондистам успех и подготовить реставрацию монархии.

Новый комитет, тот самый, который правил почти без изменения до 9 термидора и который в истории носит название "Великого", начинал свою деятельность в очень тяжелых условиях. Ему не удалось бы удержаться, если бы не горячая поддержка, которую он встретил в Робеспьере, самом убежденном демократе Конвента, самом популярном якобинском ораторе. Робеспьер защищал его одновременно против анархической демагогии "бешеных" (Варле, Жак Ру, Леклерк) и против интриг и подвохов членов прежнего комитета, не желавших примириться с потерей власти. "Бешеные" воодушевлялись, несомненно, искренней любовью к народу и желали уменьшить его страдания. Но у них не было никакой конструктивной программы. Идеи коммунизма были им совершенно чужды, и один из них, Варле, после термидора потребовал отмены максимума и восстановлении свободы торговли. "Бешеные" старались возбудить секции против Коммуны непосредственно накануне дня Великой федерации - 10 августа 1793 г., когда провинциалы стали брататься с парижанами. При этом "бешеные" опирались на замаскированных жирондистов в столице, например на Кошуа, сторонника Роллана. Они готовились повторить сентябрьские убийства предыдущего года.

В это время дантонисты, опираясь на жалкие остатки правых в Собрании, вели с новым Комитетом непрерывную войну булавочных уколов и мелких неприятностей, направленную прежде всего против Бушотта и его агентов. Они собирались заставить Комитет объявить по случаю 1 августа всеобщую амнистию в пользу восставших федералистов. Они требовали немедленного проведения в жизнь новой конституции, т. е. созыва выборщиков для избрания Законодательного собрания, иначе говоря, такого собрания, которое не было бы облечено учредительной властью и которое вынуждено было бы капитулировать перед всеми врагами революции.

Не без труда Робеспьер при помощи Коммуны и клубов отразил двойное нападение. Под давлением парижских властей и возглавляемых Эбером якобинцев, получив известие о вступлении англичан в Тулон, Конвент вынужден был поставить террор в порядок дня (5 сентября 1793 г.). Проведение в жизнь конституции, т. е. выборов, было отложено до наступления мира. Революционное правительство было сохранено и укреплено. К вождям "бешеных" был применен закон о "подозрительных", принятия которого они добились сами. Вожди жирондистов, вместо того, чтобы быть амнистированными, были преданы Революционному трибуналу. Под предлогом лечения Дантон взял отпуск и уехал в Арси сюр Об.

Комитет общественного спасения оправдывал свою диктатуру жертвами Гондшота перед Дюнкирхеном (8 сентября 1793 г.) и Ватттиньи перед Мобежем (16 октября 1793 г.). Он прогнал аристократических генералов и заменил их молодыми санкюлотами (Гош, Фурдон, Пишегрю), которые были всем обязаны революции.

Однако парламентская оппозиция не сдавалась. Когда победитель при Гондшоте, Ушар, в наказание за свое неповиновение был снят со своего поста, друзья Дантона, к которым присоединялись комиссары, вызванные Комитетом из обоих командировок (Брие, Дюэм, Бурдон из Уазы, Губиллер де Монтегю и др.), попытались свергнуть правительство. После двух дней жестоких боев, 24 и 25 сентября 1793 г., Робеспьер отразил атаку недовольных и защитил Бушотта.

Разбитая в открытом бою, оппозиция изменила тактику. Она попыталась посеять недоверие и раскол между правительством и поддерживавшими его популярными парижскими вождями. Для этого она прибегала к тайным доносам. Сперва Фабр Д'Эглантин, а потом и Дюфурни - два друга Дантона, - а вслед за ними и Базир и Шабо донесли на друзей Эбера и на него самого как на сообщников иностранных агентов, другими словами, шпионов враждебных государств. Они утверждали, что под влиянием "врагов Эбер и эбертисты действовали так, чтобы своими эксцессами погубить революцию. В то же время Филиппо обвинял назначенных Комитетом общественного спасения генералов из числа санкюлотов в поражениях, которые вандейцы наносили армии, и явно обвинял их в получении денег от Питта. Может быть, Филиппо и был искренен, но Шабо, Базир, Фабр Д'Эглантин и их друзья и сообщники Жюльен из Тулузы, Делание Д'Анжер, Тюрио, Ослен и другие были деловыми людьми, связанным и со всеми финансовыми предприятиями. Всем было известно, что они продали свое влияние Остиндской компании для того, чтобы получить наиболее выгодные условия ликвидации комиссии. Их нахальное наступление на эбертистов имело целью предупредить свое собственное разоблачение и отвлечь внимание хотя бы на один год.

Прежде всего Комитет общественного опасения сам попал в ту ловушку, которую ему расставили. Робеспьер, конечно, отказывался привлечь к этому делу Эбера, Шометта и Коммуну, но он приказал арестовать иностранных политических беженцев, игравших большую роль в партии Эбера: Проли, австрийского подданного, как говорили, побочного сына князя Кауница, которого до этого Дантон использовал для подозрительных переговоров с Кобургом; Гузмана, деклассированного испанского гранда; братьев Фрей; австрийских евреев (их настоящее имя было Добруска), выдавших свою сестру замуж за Шабо и через него узнававших правительственные тайны, и многих других. В то же самое время Комитет арестовал Шабо, Ба-

зира, Делонне и других за их агитацию. Базир и Шабо сослались на Дантона, и тот, опасаясь, что расследование раскроет его темное прошлое, его интриги с Теодором Ламетт и Талонам для спасения Людовика XVI, его тайные переговоры с Питтом и Кобургом во время его пребывания в составе Комитета общественного спасения, его внезапное скандальное обогащение, бросил немедленно Арси сюр Об и приехал спасать своих друзей и самого себя. Он взял на себя руководство борьбой за "милосердие" и против революционных учреждений. Он подстрекнул Камилла Демулена написать памфлет "Старый кордельер", направленный против эбертизма и против террора. Он призвал к себе на помощь всех тех, кто нарушал закон о спекуляции и о максимуме. Ему удалось вырвать почву из-под ног закона о спекуляции, когда по поводу дела купца Журдона он сумел добиться постановления о неприменении в дальнейшем смертной казни по суду, т. е. единственной репрессии, указанной в этом законе.

Он всячески старался подкрепить и объединить всех, кто страдал от войны и желал мира, - эбертистов и дантонистов. Умеренные и крайние в продолжение четырех месяцев боролись друг с другом и в Конвенте, и в клубах, и в Париже, и во всей остальной Франция в ущерб Комитету общественного спасения. Революционное правительство, целиком занятое в этот момент своим делом экономической, административной и военной реорганизации, едва не было свергнуто раньше, чем закончило работу, не добившись сближения между крайностями. Робеспьер и Комитет устали от неустойчивого равновесия, на которое они были осуждены. Для спасения парализованного революционного правительства они решили нанести одновременно убийственный удар по обеим партиям, стеснявшим их деятельность накануне начала кампании 1794 года. В течение нескольких дней, в начале жерминаля этого года, вожди обеих партий были преданы Революционному трибуналу и осуждены за заговор против безопасности государства, соглашение с врагами и взяточничество.

Робеспьер и его друзья, Кутон и Сен-Жюст, приняли теперь великодушное решение примирить страну с диктатурой. Они отозвали из командировок комиссаров, которые держались проконсулами и, по выражению Робеспьера, своими эксцессами и своим разбоем "обеспечили террор", как Тальен, Фрерон, Баррас, Фуше, Каррье и др. Они думали казнить нескольких из них для примера, чтобы показать французам, что даже самые высокопоставленные люди в случае вины находятся во власти революционных законов.

Робеспьеристы осудили насилие против церкви. Для того чтобы привлечь к республике религиозную душу народа, они прибавили в качестве подкрепления к республиканским праздникам, заменившим древние католические, еще и веру в бога и бессмертие души. Они поставили добродетель в порядок дня.

Для поднятия торговли и промышленности они ослабили экономический террор, отменили комиссаров по борьбе со спекуляцией, ставших для населения благодаря производимым ими обыскам столь же ненавистными, как прежние акцизные чиновники. Робеспьеристы распустили революционную армию, находящуюся внутри страны, вожди которой скомпрометировали себя с эбертистами, как например Рузен и Магель, и отряды которой, расквартированные в департаментах, соседних с Парижем, наводили панику на земледельцев.

Самые же крупные замыслы триумвиров выразились в вантозовских декретах относительно имущества "подозрительных". В декре-

тах было сказано, что те из них, которые будут признаны "врагами республики", разделят участь эмигрантов. Наиболее виновные будут преданы Революционному трибуналу, более опасные сосланы, а остальные исправлены. Имущество первых двух категорий будет конфисковано и затем бесплатно распределено бедным санкюлотам, список которых будет составлен. Таким образом, они получат собственность и составят красную гвардию республики, после чего можно будет без опасности ослабить террор.

Для того чтобы подготовить выполнение этих декретов об экспроприации, большинство революционных комиссий, действовавших в департаментах, было уничтожено, и в дальнейшем решено было предавать всех обвиняемых исключительно одному только Революционному трибуналу в Париже (декрет от 27 жерминаля 2-го года, подтвержденный 19 флореаля). Передача всех политических обвиняемых одному только центральному Революционному трибуналу чрезвычайно усложняла его задачу. Для ускорения его деятельности, по предложению Кутона, был принят грозный декрет 22 прериаля, разрешавший судьям и присяжным вести судебные дела возможно быстрее.

Со времени казни "милосердных" Конвент безмолвно, почти без всякого обсуждения, голосовал за все декреты, предлагаемые ему комитетами. Однако новый закон, отменявший "се гарантии, являлся прямой угрозой, нависшей над головой отозванных проконсулов и всех тех, у которых новая установка на добродетель могла вызвать беспокойство. С другой стороны, среди родственников многих членов Конвента были арестованные "подозрительные", которым, следовательно, угрожала экспроприация. Например Тибодо, у которого отец, тесть и трое дядей сидели в тюрьме, или Андре Дюмон, брат которого был арестован 14 прериаля. Поэтому совершенно неудивительно, что прериальский закон вызвал в Конвенте горячее сопротивление. Оппозиция снова ожила, и в правительстве начались раздоры.

Комитет общей безопасности, раздраженный своим отстранением от подготовки такого важного закона, обратился против триумвиров и объединился с отозванными проконсулами. От его имени 27 прериаля Бадье сделал свой вероломный доклад, направленный против религиозной политики Робеспьера. Он казался якобы заговора одной безобидной помешанной старухи, Катерины Тео. В свою очередь разделился и Комитет общественного спасения. Карно, Колло Д'Эрбуа, Билло-Варен, Роберт Ленде стали на сторону Комитета общей безопасности. Робеспьер, оказавшись в Комитете в меньшинстве, с 13 мессидора перестал там заседать и бросился за помощью к якобинцам, у которых он искал поддержки против своих врагов, уже направлявших против него кинжал убийц.

На следующий день после его ухода применение вантозовских декретов было приостановлено. Комиссия гражданского управления, полиции и суда письмом от 14 мессидора объявила, что конфискация имуществ "подозрительных", уже проведенная в 30 департаментах, незаконна. Из 6 народных комиссий "пятерок", которые должны были, согласно закону 23 вантоза, проверять дела "подозрительных", чтобы подготовить их передачу революционному суду, были созданы только 2 и то с большим запозданием. И эти 2 комиссии очень скоро начали жаловаться, что их деятельности ставятся подсурдинку всевозможные препятствия. Бюро бедняков, которое должно, было составить описок тех лиц, которым должны были быть переданы имущества сосланных или казненных "подозрительных", было связано по рукам и ногам с другой стороны, не ожидая результата про-

верки "подозрительных", Революционный трибунал, по заданию Комитета общей безопасности, применил прериальский закон к сотням обвиняемых, захваченных случайно и массами осужденных на смерть.

Робеспьер имел на своей стороне якобинцев и Коммуну, но после следовавших одна за другой чисток якобинцы были уже не опасны. Клуб этот стал только рассадником чиновников. И Коммуна после падения партии, целиком состоявшая из одних должностных лиц, уже не представляла парижского населения. Триумвиры могли бы победить, только если бы они имели на своей стороне весь класс санкюлотов. Однако невыполнение вантозовских декретов его уже разочаровало. Санкюлоты ничего не выиграли от продажи церковных имуществ и имуществ эмигрантов и видели, что имущества "подозрительных" им также не попадут. Кроме того их раздражал максимум заработной платы, особенно с тех пор, как были уничтожены комиссары по борьбе со спекуляцией. Максимум на хлеб тоже уже не применялся с прежней суровостью, и санкюлоты жаловались, что их заработок уже не дает им возможности существовать. Их недовольство выражалось многочисленными отказами от работы и все же повторявшимися внезапными забастовками, жестоко подавляемыми Коммуной. В начале термидора Коммуна определила новый максимум заработной платы, и это окончательно раздражило санкюлотов.

Таким образом, в самый решающий момент триумвиры оказались покинутыми большей частью санкюлотов, которых распропагандировали еще и оставшиеся в живых эбертисты и новые "милосердные". Одни только мелкие ремесленники остались в массе своей верными Робеспьеру. Впрочем, он и не собирался организовать против Комитета новое 31 мая: он думал, что давление якобинцев и Коммуны вместе с плохой репутацией его врагов будет достаточно для того, чтобы добиться большинства в Конвенте и прогнать из правительства своих противников путем обновления Комитетов. В этом ошибочном предположении его поддерживала сделанная Баррером 4 и 5 термидора попытка сближения Комитетов. 8 термидора с трибуны Конвента он атаковал Комитет общей безопасности и сообщников его из Комитета общественного спасания: Вадье, Карно, Билло, Колло. Его речь произвела на Собрание сильное впечатление, и сперва оно постановило расклеить ее. Но обвиняемые члены Конвента начали защищаться, и Собрание отменило свое постановление. На следующий день, 9 термидора, коалиция обвиненных, заполучившая в течение ночи на свою сторону "болото", не позволила ни Робеспьеру, ни Сен-Жюсту произнести ни одного слова. Она обвинила их и большинство их друзей. Коммуна высказалась за них, и если бы у нее было только немножко больше смелости, то она могла бы разогнать Комитеты и повернуть все дело в пользу Робеспьера и революционного правительства. Но цепь случайных обстоятельств и ошибок позволила Комитетам призвать на помощь национальную гвардию буржуазных секций. Во главе их Баррас и Леонард Бурдон ночью с 9 на 10 термидора захватили ратушу, и на следующий день сторонники Робеспьера и члены Коммуны, объявленные вне закона, были казнены без суда.

Робеспьер и его друзья занимали такое большое место в республике, что их падение было смертельным ударом революционному правительству и демократическим идеям. Началась длительная и кровавая реакция против монтаньяров.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Альбер МАТЬЕЗ:

Комментарии: