Системные исследования, когда к ним, как казалось, повсеместно уже стал пропадать интерес, получили, оказывается, свое естественное развитие у самого синего моря, в городе, который традиционно и порой причудливо совмещал в одной системе идеологии языки, культуры разных народов. Если в прежних философских работах по системному анализу часто преобладал онтологический подход, то автор рецензируемой книги (выросший в школе А.И. Уемова, которая многие годы трудолюбиво разрабатывала свой вариант теории систем) удачно ориентируется на теоретико-познавательные аспекты системного подхода.

А. Цофнас не просто обещает (С. 4) применить системный метод к анализу гносеологических вопросов, а детально обосновывает возможность такого применения, указывая его границы. При этом, в условиях относительной идеологической свободы, автора мало волнует то, что еще недавно, всего поколение тому назад, было предметом множества порой остроумных ухищрений, когда требовалось освятить идеи системности в храме сакрализированной догматической диалектики.

Желая опереться как на творческие удачи, так и на неудачи своих предшественников, автор в первой главе ("Философия и системный подход") делает историко- философский экскурс, где, избавив себя от необходимости "клясться диаматом", убедительно критикует (C. 11) некоторых его адептов за тезис о сомнительной плодотворности применения системного подхода к анализу якобы "более общих" областей философского знания.

Ключевое место в рецензируемой книге занимают вторая ("Основания параметрической теории систем") и третья ("Гносеология, релевантная параметрической теории систем") главы, которые можно рекомендовать в качестве элегантного пособия для всех интересующихся разработками системщиков одесской школы. В последующих главах рассмотрение применимости системного подхода к развязыванию гносеологических проблем автор основывает на общей тенденции познания к релятивизации научных понятий (см. С. 105). Рассматривая соотношение различных частей онтологии, автор формулирует принцип толерантности структурной онтологии метафизическому решению (С. 110). При этом он не скрывает собственных предпочтений. отмечая. что с его точки зрения "структура нашего языка такова, какова она есть. потому что такова структура мира" (С. 114). но отмечает непротиворечивость и противоположной установки.

стр. 240

Этот принцип можно интерпретировать как отказ от метафизики, поскольку он связан с традиционным аргументом относительно того, что ее проблемы вряд ли разрешимы (С. 208). Цитируемые в книге западные авторы часто используют еще и второе соображение: раз конечной, последней истины обнаружить не удается, то значит соответствующее понятие в современных условиях утратило смысл, а следовательно, теряет смысл и вся теория познания.

Здесь можно высказать и возражения. Конечно, для современных формальных теорий зачастую безразлично, существуют ли объективно предметы их рассмотрения. Но это не повод для отказа от принципа объективности истины - как бесконечного приближения к чему-то, находящемуся вне ищущего ее. Этот принцип сохраняет свою значимость как мерило трудовой дисциплины профессиональной научно- исследовательской деятельности. Ведь если бы луч света не отклонился, то Эйнштейну не осталось бы ничего другого как вернуться к своей Милич. Но в том то и дело, что объективный луч, не управляемый ни самим Эйнштейном, ни кем бы то ни было, отклонился именно так, как нужно было теории.

Проблема объективных предпосылок знания может быть наиболее явственно проступает в обосновании старого (и вечно молодого) метода моделирования. Ведь основное достижение системных исследований в том и состоит, что они вдохнули в этот метод новую жизнь. Во многих специальных разработках, как показано и в книге Цофнаса, "модель" отождествляется с "системой", а последняя трактуется как перечень переменных или как то, что принципиально вводимо в компьютер. Этой крайности автор избежал.

Но, с другой стороны, рассматривать модели и системы, как это получилось у автора, вовсе в отрыве от компьютеризации вряд ли правомерно. Системная модель с ее динамичной аппроксимацией, с нарастающим учетом все новых и новых переменных, с неуклонным совершенствованием программирования и самих машин - важнейшая надежда современного Разума, который автор стремится защитить всем пафосом своей книги.

В этом плане совершенно неясно, почему автор, как бы походя, говорит о так называемом комплексном подходе : "Требование "всесторонности" напоминает приказ сесть на коня и скакать сразу во все стороны". Ведь прогресс реальных научно-технических разработок в том и состоит, что переходят от моделей с малым числом измерений к моделям со все большим числом измерений. При этом главная ловушка для разума, полученная в наследство от XX в., заключена в том, что приходится иметь дело с системами, у которых не только много факторов, но и переменные взаимосвязаны. А ведь строгие математические решения надежны лишь для функций с 3-4 переменными. Привычный механизм решения таких задач - отбрасывание ряда факторов как несущественных. Увы, драма познания в том и состоит, что отброшенные данные с течение времени оказываются еще как

стр. 241

существенными! Люди ошибаются и ушибаются. Часто ошибки объясняются завышенными претензиями, которые не соответствуют методологическим возможностям. Как не вспомнить древнееврейского мудреца, говорившего: уподобляйся не высокой притолоке, до которой все равно никто не дотянется, а низкой ступени, через которую все переступают и которая останется даже тогда, когда дом рухнет...

Основное теоретическое достижение А. Цофнаса, на наш взгляд, состоит в обосновании того, что теория познания, вопреки мнению ряда западных авторитетов, вовсе не рухнула, а получила возможность дальнейшего развития на основе системного подхода. Как это происходит?

Автор считает, что на место плохо эксплицируемых критериев истины заступают критерии рационального понимания, допускающие теоретический анализ. Критерием понимания, по автору, служит мера целостности, которую параметрическая теория систем учится измерять. Стало быть, теория познания как теория понимания идет на смену теории познания как теории обоснования истины.

Правда, на этом пути нас подстерегают серьезные социокультурные трудности. Ведь прилетевший инопланетянин все же поймет, что нагромождение небоскребов (целостно ли оно?) - не продукт природы, а творения мощных, но загадочных в своей бестолковости землян. Еще большие трудности возникают тогда, когда автор увязывает понимание с убедительностью (критерий все тот же): "убедительной окажется только высоко целостная интерпретация - даже если она ложна!" (С. 248). Здесь большая закавыка: в истории частенько самое ложное - самое убедительное. Из высоко философски образованной Германии когда-то прибыл такой "убедитель" и сказал: "Грабь награбленное!" Что сталось с убежденными? Вот и целостность научились измерять, а счастья все нет.

Возможно, в последующих работах автор будет оттачивать свою аргументацию. Но тогда ему надо обратить внимание и на языковую неосторожность, когда он касается жгучей для выживания человечества проблемы взаимопонимания. Мол, "...минимальным требованием взаимопонимания является презумпция толерантности" (С. 254). Автор не замечает, что здесь дело сложнее, чем в случае толерантности системного подхода к принятию метафизического решения. Ведь речь может идти, в частности, о столкновении культур. Но что ответить крупному современному политологу С. Хантингтону, который полагает, что в мусульманской культуре вовсе нет представления о компромиссе, являющем собой операциональный эквивалент толерантности? При односторонней толерантности легко допрезумпи-роваться и до беды.

Да и метафизическая индифферентность нуждается в дальнейшем продумывании - ведь пет никаких надежных шестов, на которых укрепляется метафизическая беспочвенность. Делая методологию "беспредельной", мы можем сделать ее не слишком конструктивной.

стр. 242

Сомнения рецензента в некоторых тезисах рецензируемой книги не ставят под сомнение ее теоретическую ценность, но лишь призывают к дальнейшим обсуждениям. Книга Цофнаса написана ярко и понятно, в ней использован совершенный аппарат. Автор обладает значительной эрудицией. Ряд западных работ, например работы Р. Рорти, впервые в постсоветской философской литературе анализируются столь обстоятельно.

Справедливо отстаивая концепцию рациональности в теории познания, автор заключает относительно соотношения сциентистской и антисциентистской картин бытия: "Если же счесть картины мира не просто противоположными, а несоизмеримыми, отказаться от языка, на котором можно было бы вести рассуждения об обеих картинах мира, никаких путей к организации взаимопонимания и общезначимого дискурса не останется" (С. 287). Верно сказано! Дай бог, чтобы в свободной Украине не исчезала возможность дискутировать по столь существенным вопросам, не отказываясь в том числе от русского языка, а также издавать столь содержательные книги.

Постоянный адрес данной публикации: