По мере развития научной рациональности происходит распространение ее на социум, что приводит к возникновению "социальной рациональности". В обществе со времени Бэкона, Локка, Вико растет уверенность, что можно манипулировать социальными отношениями; широко распространено убеждение, что рациональные знания об обществе можно реализовать на практике. Социальная рационализация рождает надежду на усиление безопасности и надежности в социуме. С другой стороны, возникает возможность исчислить степень и характер угрозы при различных вариантах действий человека. "...Старые космологические ограничения, сущностные константы и тайны природы заменяются новыми различениями, попадающими в область рациональной калькуляции" [1].

Теория рационализации социальных отношений неразрывным образом связана с именем М. Вебера. Ранее существовавшие типы обществ в отличие от новоевропейского он относит к традиционным; их важнейший признак - отсутствие господства формально-рационального начала. По мере превращения той или иной религиозной идеи или комплекса таких идей в более или менее развитое мировоззрение происходит "разволшебствование" первоначальных идей-представлений, лишающихся магического ореола. Именно это произошло с западным христианским вероисповеданием. Вместе с децентрализованной западной политической структурой, вместе с наследием римского права европейская культура создала условия для развития индивидуальных прав и рационального управления, в которых нуждался капитализм. "Картины мира", которые создаются в ходе логического саморазвития основополагающих религиозных идей, воспринимаются социальными субъектами как

стр. 139

система координат, позволяющих определять основные направления их жизнедеятельности. Отсюда проистекает особое значение в человеческой деятельности отдаленных целей, основополагающей основой которых может быть лишь нравственно-религиозное начало - идея спасения. "Рационализация действительности осуществлялась под давлением внутренней логики, каковой подчинялось неудержимое стремление к рационализации религиозных идей" [2]. Через социальную деятельность людей, руководствующихся рационально упорядоченными "картинами мира", рациональность проникает в человеческий мир, прежде всего смысловым образом организованный мир культуры. Смысловая организованность проистекает из того, что люди ставят перед собой определенные цели, добиваются осуществления этих целей, благодаря чему их деятельность приобретает специфическую форму активного отношения к окружающему миру, содержание которой составляет его целесообразное изменение и преобразование и представляет собой разновидность информационно направленной, адаптивной активности самопрограммирующихся и саморегулирующихся систем [3]. На этом постулате базируется теория рационального выбора, которая в кратком виде сводится к тому, что "стоя перед несколькими направлениями деятельности, люди обычно выбирают ту, которая, по их мнению, принесет наилучший конечный результат" [4].

Следовательно, понятие риска есть порождение эпохи рационализации, когда исчезает представление о предопределенности всего происходящего с человеком, возрастает важность его решения и существует определенная возможность предсказать последствия его решений. В среде, где больше нет рока, любая деятельность, даже строго увязанная с установленными образцами, в принципе исчисляется в понятиях риска, т.е. поддается своего рода общей оценке степени ее рискованности с точки зрения возможных результатов. Вместе с тем исчисление риска никогда не может быть полным, поскольку даже в среде с относительно ограниченным уровнем риска всегда существует возможность неожиданных и непредвиденных результатов. Лишь калькуляция вероятности ущерба и возможной степени ущерба показывает допустимость того или иного действия, т.е. именно возможность "рисковать", причинять в принципе предотвратимый ущерб. Вторжение абстрактных систем в повседневную жизнь вкупе с динамичной природой знания означает, что осознание риска проникает в деятельность практически каждого человека [5].

стр. 140

Будучи рациональной, смысловым образом организованной, деятельность включает в себя цель, средство, результат и сам процесс деятельности. Соотношение названных компонентов не является жестко обусловленным. Цель может не совпадать со средствами, избранными для ее достижения. Потому и результат может быть непредвиденным. А сама постановка цели может оказаться далеко не адекватной социальной ситуации. Следовательно, рационализация социальных отношений имеет далеко не всеохватывающий характер. Из несовпадения целей и средств, целей и результата вытекает момент риска, т.е. всегда существует возможность получения позитивных либо негативных последствий. Люди все чаще начинают использовать понятие риска, чтобы математически уточнить свое стремление к надежности и меру разумно достижимого. Этому и соответствует выше отмеченный переход от детерминистского к вероятностному пониманию риска. Поэтому риск является постоянным компонентом деятельности, обусловленным объективными и субъективными факторами и состоящим в вариативности последствий деятельности, в результате чего, с одной стороны, можно предвидеть, предсказать, просчитать результаты производимых действий, но, с другой стороны, абсолютная точность в этих расчетах не достижима. Вот почему среди этих вариантов могут оказаться как негативные последствия (убытки, ущерб, аварии, катастрофы и т.п.), так и положительные результаты.

Несовпадение целей и результатов обнаруживает эпоха и технотронной цивилизации, когда рационализация, достигнув своей высокой степени, не только не обеспечила полной надежности и безопасности, но и породила последствия, которые стали основой ранее не существовавших модернизационных рисков. Характеризуя данный тип рисков, У. Бек отмечает, что, во-первых, модернизационные риски имеют одновременно как специфически местные, так и универсальные проявления; во-вторых, могут иметь относительно "невидимый", настолько непредвиденны скрытые пути их вредных воздействий как промышленного производства, так и бытовой среды, которые приносят угрозы почве, растениям, воздуху, воде и животному миру, в конечном счете самому человеку; предполагаемая причина негативных последствий всегда остается более или менее сомнительной и предварительной. Вот почему постоянно предпринимаются попытки поставить вредные воздействия во взаимосвязь с почти не поддающимися выявлению единичными факторами, существующими в комплексной системе индустриального способа производства. Выделение единичных при-

стр. 141

чин и ответственности трудно достижимо из-за системной взаимозависимости высокоспециализированных участников модернизационных процессов, происходящих одновременно в экономике, сельском хозяйстве, юриспруденции, политике. Высокодифференцированному разделению труда, по мысли У. Бека, соответствует всеобщее соучастие в экологических преступлениях, а этому соучастию - всеобщая безответственность. Каждый является причиной и - одновременно - следствием и тем самым не является причиной. Причины растворяются во всеобщей взаимозависимости между агентами и условиями, реакциями и контрреакциями. "Таким образом, то, что было разъединено в содержательном и материальном, временном и пространственном отношениях, в модернизационных рисках обнаруживает причинно-следственную взаимосвязь и тем самым ставится в контекст социальной и правовой ответственности" [6].

В век современной научно-технической революции в силу расширения сферы человеческой деятельности возрастает многовариантность технических, организационных и экономических решений, увеличивается значение выбора возможностей, повышается ответственность за способ их реализации. При этом задача соотнести размер известного риска с малоизвестным и в то же время заставить людей по-новому смотреть на известные им виды риска труднодостижима именно в силу иррационального и субъективного моментов в восприятии человека. Многообразие индивидуальных и групповых интерпретаций риска имеет свое основание в самой логике модернизационных процессов. В этом смысле обыденное сознание риска нуждается в теоретическом и тем самым онаученном сознании.

На основе рационализации мышления рационализируется способ ведения хозяйства, рационализируется управление. "Формальная рациональность хозяйства определяется мерой технически для него возможного и действительно применяемого им расчета" [7]. По мере расширения масштабов производства растет "цена" любого решения в области деятельности людей в экономике. Оценку рисков Э. Гидденс считает одним из основных элементов экономического порядка в современном мире; это часть более общего явления, связанного с контролем времени, которое он называет как бы колонизацией будущего. "Открытость" еще не произошедших событий отражает податливость социального мира и способность людей формировать физическую среду своего существования. Поскольку признается, что будущее, в сущности, не пости-

стр. 142

жимо и оно все резче отделяется от прошлого, это будущее становится пространством контрфактических, т.е. альтернативных возможностей [8].

Итак, рационалистическая традиция, хотя и предлагает формулировку риска, но не предотвращает его. Проблему, состоящую в том, как, несмотря на использование возможностей рациональности, по возможности избежать ущерба, она переводит в директивы. Тогда возникает различение максимального и минимального риска, а тем самым и весь каскад вторичных различений разных способов исчисления. Надежды на то, что рационализация социальных отношений увеличит меру безопасности и надежности, привели к тому, что с XVII в. тематика надежности и тематика риска способствуют взаимному становлению. Этому благоприятствует созданная в ту же эпоху теория вероятности. Еще и поныне риск вычисляют путем перемножения степени ущерба и вероятности выгоды. Иными словами, речь идет о контролируемом расширении области рационального действования подобно тому, как это происходит в хозяйстве. Последствия различных решений имеют разные функции полезности и разные распределения вероятности, что дает возможность характеризовать само решение (поскольку результаты его могут быть различны) как рискованное.

Реалии технотронной эпохи влияют на представления о противоположности риска и надежности. Высказывания экспертов по надежности показывают, что абсолютная надежность недостижима. По мнению Н. Лумана, понятие надежности имеет значение преимущественно в политической риторике; скажем, высказываясь против слишком рискованных предприятий, можно одновременно продемонстрировать, что именно тебе особенно дорога надежность как общепринятая ценность. "Понятие надежности как противоположность понятию риска оказывается в этой констелляции пустым понятием" [9]. Если подойти к проблеме с социологической точки зрения, можно придти к выводу, что понятие надежности - это социальный конструкт: оно функционирует только как понятие рефлексии или же как отдушина для социальных требований, которые в зависимости от меняющегося уровня притязаний просачиваются в калькуляцию риска.

Эти рассуждения подводят к вопросу, могут ли быть такие ситуации, когда можно выбирать или даже приходится выбирать между риском и надежностью, между рискованной и надежной альтернативой? Этот вопрос вынуждает более тонко настроить наш понятийный аппарат [10]. Часто утверждают, что такая возмож-

стр. 143

ность выбора существует. Тогда мнимо "надежная" альтернатива имплицирует двойную надежность: не возникает никакого ущерба и теряется шанс, который можно было бы реализовать в случае выбора рискованного варианта. Известно, правда, что в восприятии риска и согласии на риск важную роль играет то, добровольно или недобровольно оказывается человек в чреватых опасностями ситуациях; важно также, предполагает ли он держать под контролем последствия своего поведения. Но тем самым описываются лишь те переменные, относительно которых предполагается, а по возможности и может быть продемонстрировано, что они оказывают влияние на восприятие риска или готовность к риску [11].

Современная эпоха внесла новые нюансы в трактовку соотношения риска и рациональности, коррективы в понимание самой рациональности. Во-первых, в нынешних интерпретациях риска нарушается монополия науки на рациональность. Во-вторых, в дискуссиях о рисках обнажаются трещины и разрывы между научной и социальной рациональностью.

Первый вывод заключается в следующем: в современных теориях риска нарушается монополия науки на рациональность. Существуют конкурирующие, конфликтные претензии, интересы и точки зрения различных участников модернизации и групп пострадавших, которые в дефинициях риска поневоле должны рассматриваться в единстве - как причина и следствие, виновник и пострадавший. У. Бек аргументирует этот тезис следующим образом. Многие ученые берутся за дело со всем пылом и пафосом своей деловой рациональности, их профессиональные усилия возрастают пропорционально растущему политическому содержанию их дефиниций. Но по самой сути своей работы они зависят от социальных факторов, потому как бы заранее заданных ожиданий и оценок: где и как проводить границу между уже учтенными и более не поддающимися учету вредными воздействиями? Насколько компромиссны принятые при этом масштабы? Нужно ли мириться с возможностью экологической катастрофы ради удовлетворения экономических интересов? Что необходимо предпринять, в чем заключается необходимость мнимая и необходимость, чреватая изменениями? Претензии научной рациональности на объективное выяснение уровня риска в опасных ситуациях постоянно противоречат сами себе: они основываются на карточном домике спекулятивных предположений и колеблются исключительно в пределах вероятностных высказываний; содержащиеся в них прогнозы безопасности не могут быть опровергнуты даже реально проис-

стр. 144

ходящими авариями. Кроме того, чтобы вообще осмысленно говорить о рисках, нужно занять определенную оценочную позицию. Констатации риска базируются на общественных интересах прежде всего там, где они могут уверенно заявить о себе благодаря техническим средствам. Как полагает У. Бек, занимаясь цивилизационными рисками, наука всегда покидала почву экспериментальной логики и вступала в полигамный брак с экономикой, политикой и этикой или, говоря точнее, она сожительствует с ними "без официального оформления отношений" [12].

Социально обусловленные позиции в исследовании рисков превращаются в проблему там, где ученые все еще выступают с монопольными претензиями на рациональность. Исследования надежности реакторов ограничиваются оценкой определенных рисков, поддающихся количественному анализу на примере вероятных аварий. Размеры риска с самого начала сводятся к проблеме технической управляемости. Напротив, противников атомной энергетики волнует в первую очередь потенциал катастроф, заключенный в ядре. Даже считающаяся ничтожной вероятность аварии становится слишком высока там, где авария означает уничтожение. Кроме того, в публичных дискуссиях играют роль такие особенности риска, какие учеными вовсе не исследуются, например, распространение атомного оружия, противоречие между человеческим организмом (ошибки, несостоятельность) и безопасностью, долгосрочность и необратимость принятых технологических решений, ставящих под угрозу жизнь следующих поколений.

Вторая черта кризиса рациональности состоит в том, что научная и социальная рациональность оказались разделены, но в то же время остаются в зависимости друг от друга, так как соединены множеством нитей. Строго говоря, даже различать их становится все труднее. Научные занятия рисками индустриального развития в той же мере соотнесены с социальными ожиданиями и оценочными горизонтами, в какой социальная полемика и восприятие рисков, в свою очередь, зависят от научных аргументов. "Исследование рисков идет чуть ли не застенчиво, вслед вопросам, задаваемым "врагами техники", которых оно призвано обуздать, благодаря чему в последние годы на его долю выпало невиданное материальное поощрение. Научный рационализм без социального пуст, социальный без научного - слеп" [13].

Дискуссии о природе риска приводят к выявлению его сущностных сторон, которые обнаруживаются, когда мы отходим от калькуляции ущерба и выгоды, когда ставим эту проблему в связь со

стр. 145

старыми и вечно новыми вопросами о том, что есть человек и как он относится к природе; тогда они включаются в повестку дня в первоочередном порядке. Констатация рисков есть та форма, в которой этика, философия, культура, политика снова занимают свое место в мировоззрении современного человека. В трактовке рисков находит выражение еще неразвившийся симбиоз естественных и гуманитарных наук, обыденной рациональности и рациональности экспертов. "Одновременно они ни то, ни другое в отдельности. Они то и другое вместе, причем в новой форме" [14].

Еще одна сущностная сторона проблемы риска состоит в том, что он являет собой как бы постоянно реанимируемый образец утопий, базирующийся на гуманистическом идеале, который консервируется и заново оживает в модернизационном процессе. Риск по своей природе нормативен, он делает наглядным сомнительный характер рисков, которые нельзя устранить ни математическим, ни экспериментальным путем. За всеми трактовками риска, по существу, рано или поздно встает вопрос о том, как современное общество хочет жить, как сохранить человеческое в человеке и природное в природе. Получающие все более широкое распространение разговоры о "катастрофе" в этом смысле суть утрированное, доведенное до крайности выражение кризиса научной рациональности, ее разрыва с социальной рациональностью.

Таким образом, риск - это неоднозначный продукт рационализации. С одной стороны, исчисление риска становится возможным лишь в условиях рационализации социальных отношений, при дополнении научной рациональности социальной. С другой стороны, именно риск обнаруживает неполноту рациональности, выявляет тщетность ее надежд обеспечить безопасность и надежность в обществе, обнажает разрыв между научной и социальной рациональностью. Отказ от риска, в особенности в современных условиях, означал бы отказ от рациональности. Поэтому путь решения проблемы - в восстановлении единства научной и социальной рациональности на новой основе, в усилении нравственного потенциала принимаемых решений в любой сфере деятельности.

-----

1. Луман И. Понятие риска // THESIS. 1994. N 5. С. 150.

2. Давыдов Ю. Н. "Картины мира" и типы рациональности // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С.752.

3. Момджян К. Х. Введение в социальную философию. М., 1997. С. 199.

стр. 146

4. Джери Д., Джери Дж. Большой толковый социологический словарь. Т.2. М., 1999. С.335.

5. Гидденс Э. Судьба, фатализм и безопасность // THESIS. 1994. N 5.

6. Бек У Общество риска. На пути к другому модерну. М., 2000. С.31 - 32.

7. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С.23.

8. Гидденс Э. Судьба, фатализм и безопасность...С. 107 - 134.

9. Луман И. Понятие риска...С. 150.

10. Там же.

11. Там же.

12. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну...С31 - 32.

13. Там же.

14. Там же.

Постоянный адрес данной публикации: