Libmonster ID: RU-7017
Автор(ы) публикации: О. Л. ВАЙНШТЕЙН

Конец XIX и начало XX в., когда заканчивается период "свободного капитализма" и начинается период империализма, т. е., по определению Ленина, "паразитического или загнивающего капитализма"1 , период, в который "разница между республикански-демократической и монархически-реакционной империалистской буржуазией стирается именно потому, что та и другая гниет заживо"2 , - является также периодом развития и углубления кризиса буржуазной исторической мысли.

Уже в 70-х гг. прошлого столетия, после Парижской коммуны, оставившей неизгладимый след в буржуазном общественном сознании, появляются некоторые предвестники будущего перелома. К этому времени относятся такие реакционные явления в буржуазной историографии, как построения Фюстель де Куланжа, отвергавшего творческую роль, революции в историческом процессе; резкий крен вправо либерального историка Якова Буркгардта, попытка Оттокара Лоренца ниспровергнуть гуманистическую периодизацию истории и поставить под сомнение закономерность выделения средних веков как особого этапа общественного развития3 и т. д. В области философской мысли этому до некоторой степени соответствует выступление Курно (умер в 1877 г.), предшественника новейших спиритуалистов, выдвинувшего положение о господстве случайности в мире (le hazard gouverne le monde), а также историко-философские спекуляции Ницше, отрицавшего за историей значение науки4 .

Однако все это были только первые и в общем незначительные предвестники поворота в буржуазной идеологии. Можно утверждать, что до начала XX в. философской основой буржуазной историографии оставался либеральный, рационалистический позитивизм в том виде, в каком он был сформулирован Контом и Спенсером. Позитивистская историография рассматривала историческое прошлое как нечто объективно существующее вне и независимо от нашего сознания: она стремилась к объективному познанию исторического процесса и клала в основу понимания этого процесса принцип закономерного и прогрессивного развития. До начала XX в. господствовало убеждение, что важнейшая задача истории, как и всякой другой науки, состоит в выявлении законов и создании обобщений. Спор мог идти только по вопросу о том, является ли открытие законов исторического развития задачей "чистого" историка


1 Ленин. Соч. Т. XIX, стр. 302.

2 Там же.

3 Lorenz O. "Die Geschichtswissenschaft in Hauptrichtungen und Aufgaben", S. 249 ff. Berlin. 1886

4 Nietzsche "Vom Nutzen und Nachteil der Historie fur das Leben". 1874.

стр. 24

или же монополией социолога. Но, во всяком случае, и социологи (например Дюркгейм) и историки проникнуты в это время оптимизмом, верой в безграничный прогресс науки, техники, человеческого общества.

Классическим примером приложения принципов позитивизма к историографии является знаменитый труд Бокля - "История цивилизации в Англии", - переведенный почти на все европейские языки и продолжавший оказывать влияние на буржуазную историческую мысль до начала XX века. В 1906 г. работа Бокля выходит на русском языке и сразу получает широкое распространение, хотя со стороны специалистов отношение к ней было очень сдержанным. Непосредственно следуя не только за Контом, но и за просветителями XVIII в., Бокль отожествлял прогресс общества с прогрессом знаний. Для него законы исторического развития были прежде всего законами развития человеческого интеллекта. Более характерными с точки зрения позитивистских основ познания прошлого являются позднейшие попытки исторического синтеза, принадлежащие Карлу Лампрехту и его ученику Курту Брейзигу.

Лампрехт поставил проблему истории как проблему обобщения всей исторической жизни, как всеобщий синтез социального, экономического, политического и интеллектуального развития, синтез, которому он присвоил название "Kutlur- und Universalgeschiechte". Исходя из общего позитивистского взгляда, что история - это вне нас находящаяся реальность и что жизнь общества есть непосредственное продолжение жизни природы, Лампрехт считал, что к истории можно применить тот же исследовательский метод, который выработан в естествознании, - установление, собирание, классификация фактов, приведение их в связь с помощью причинной зависимости и выведение неизменных законов развития. Конечно, будучи по своим философским убеждениям идеалистом, Лампрехт выдвигал на первый план духовную жизнь общества, а его "фазы развития" (символическая, типическая, конвенционная, индивидуалистическая и субъективная), соединенные между собой "законом причинности", сконструированы с помощью чисто психологических понятий. Однако прогрессивным для этого буржуазного историка было то, что он уделял значительное внимание явлениям материального развития и единственной движущей силой в история считал народные массы. В своей "Истории немецкого народа" Лампрехт отводит сравнительно скромное место государству и "великим людям", выдвигая на первое место массы - народ.

Ученики Лампрехта: Курт Брейзиг, Вальтер Гец и другие - под некоторым влиянием новых течений историко-философской мысли (Риккерт, Виндельбанд, Зигварт и т. д.) отвергли "натурализм" своего учителя и стали противопоставлять мир истории миру природы, как подчиняющиеся различным закономерностям. Стихийно-материалистические черты, имевшиеся в творчестве Лампрехта, у его учеников вытесняются чистейшим спиритуализмом. Однако либеральный и прогрессивный характер всей этой школы не потерпел существенного ущерба. Брейзиг, подобно Лампрехту, рассматривает исторический процесс как процесс закономерный, пробегающий в своем развитии различные ступени или "культурные круги", и у Брейзига закономерность этого "пробегания через ступени" (Gesetzmassigkeit des Stufenverlaufs) ничем принципиально не отличается от закономерностей, устанавливаемых естественными науками. Отвергая реакционно-романтическое представление о "самобытности" каждой нации и об отсутствии единого всемирноисторического процесса, Брейзиг возвращается к учению просветителей о единстве человеческого рода, которое стоит выше всяких различий, пространства, времени, расы. Объективное познание прошлого представляется Брейзигу, как и всем позитивистам, вполне разрешимой задачей.

стр. 25

В своей работе "Задачи и масштабы всеобщей историографии"1 , вышедшей в качестве первого тома "Культурной истории нового времени", Брейзиг стремится доказать опасность партийной, религиозной и националистической предвзятости. Наибольшую опасность для объективной исторической науки представляет на данном этапе, по его мнению, узкий национализм, так как историк, стремящийся дать беспристрастную и правдивую картину развития собственного народа, подвергается сильнейшему давлению со стороны "общественного мнения", которое опасается, чтобы "беспристрастие историка в национальные делах не принесло вреда", "История, - убеждает автор своих соотечественников, - в состоянии сказать значительные услуги, но лишь в том случае, если она ничего иного не ищет, кроме правды. Как и всякий другой самообман, так и самообман в науке, может дать на один момент чувство удовлетворения, но длительного добра он не принесет"2 .

Брейзиг признает, что в Англии, Франции и Германии историки под влиянием тех или иных мотивов искажали историческую истину, но объективное существование этой истины и ее достижимость не вызывают у него никаких сомнений.

Можно ограничиться этими примерами, чтобы сделать общий вывод о характере исторических представлений, господствовавших на рубеже XX века: во-первых, исторические явления реально существуют и вполне доступны адэкватному познанию; во-вторых, существует закон причинности, соединяющий эти явления в истерический ряд или ряды; в-третьих, эти ряды причинно связанных явлений образуют единый исторический: процесс, дающий картину закономерного развития (по терминологии романтической историографии) или эволюции (по терминологии позитивистов). С этим связано и унаследованное от просветительной историографии XVIII в. учение о прогрессе; в-четвертых, основной движущей силой развития является народ, а не отдельные личности; в-пятых, история есть наука, не ставящая перед собой никакой иной цели, помимо научного познания прошлого - "история для истории".

Система таких представлений, господствовавшая в буржуазной историографии и в широких кругах "образованного общества" около 1900 г., получила, с легкой руки Э. Трельча, название историзма и представляла с сбой буржуазно-ограниченное, но все же прогрессивное для своего времени течение исторической мысли.

Однако уже с конца XIX в. позитивизм, служивший философской базой историзма, подвергается с различных сторон яростным атакам. Так например Пуанкаре, признавая реальность вне нас находящегося мира, подчеркивает коренное различие между ним и миром научных ценностей, отрицает возможность объективного научного познания; Леруа критикует понятие "научного факта"; реакционное бергсонианство и соответствующий ему в англо-саксонских странах прагматизм с позиций интуитивизма подвергают критике разум и рациональное познание, протаскивая в науку и научное мировоззрение мистику и религию; субъективно идеалистические учения Маха и Авенариуса стремятся ликвидировать позитивизм и материализм, в первую очередь, в области естествознания.

Однако субъективный идеализм и скептицизм из буржуазной философии первого десятилетия XX в. не сразу проникают в область историографии. В этом отношении показательна обобщающая работа крупнейшего французского историка Габриеля Моно - "Метод в исторической науке", - вышедшая в 1909 г. в сборнике "De la methode dans les sciences" (Paris, Alcan), покоящаяся еще на позитивистских философских предпосылках.


1 Breysig K. "Aufgaben und Masstabe einer allgemeinen Geschichts-schreibung". 1900.

2 Ibidem, S. 47.

стр. 26

Теодор Лессинг в своей парадоксальной, но весьма симптоматичной книге "История как осмысливание бессмысленного"1 отмечает тот факт, что история совершенно не заражена скептицизмом, уже давно господствующим в естественных науках. Он указывает на то, что одни и те же мыслители, представляющие в философии скептические или агностические взгляды, остаются в историографии на позициях наивного реализма. В качестве примера Лессинг приводит Юма и Канта. Первый из них был "самой скептической головой в философии и самым доверчивым человеком в истории"; второй в своих рассуждениях о построении истории забывает свое собственное учение о трансцендентности категорий пространства и времени. "Так идеализм двойственен, - заключает Лессинг, - неумолимый в теории, банальный в практике: так борется немец с наивным реализмом во имя философии и служит ему во имя истории"2 .

Лессинг но обыкновению сильно преувеличивает. Попытки изгнать позитивизм из историографии или, по крайней мере, вырвать у него из-под ног почву и расчистить путь для субъективно-идеалистической методологии делались уже в период довоенного империализма. Риккерт, Виндельбанд, Зиммель, Зигварт, у нас Лаппо-Данилевский и многие другие теоретики выдвинули положение о принципиальном отличии "наук о природе" от "наук о духе", к числу которых принадлежит и история; история была сверх того объявлена наукой идиографической, занимающейся описанием индивидуальных, неповторяющихся явлений и неспособной выявлять законы развития, в противоположность номографическим наукам о природе. Однако ни один из этих теоретиков не отрицал, что история все же является наукой и притом такой, которая имеет дело с некоторым реально существующим объектом, а именно - с конкретным, единичным, неразложимым на более простые элементы историческим фактом.

Более решительная и более последовательная атака на позитивизм и концепции историзма была предпринята только накануне и в период первой империалистической войны. Инициатива в этом отношении принадлежала итальянскому философу и вместе с тем историку Бенедетто Кроче, который в своей работе "Теория и история историографии", вышедшей в 1915 г. сначала в немецком переводе, а затем уже на итальянском языке, пытается утвердить в истории основные принципы субъективного идеализма. "Подобно тому как внешние вещи не существуют вне нашего духа, - пишет Кроче, - так не существуют для нас и документы и повествования о событиях, если они мертвы. Из вещи рождается не мысль, а вещь: история, исходящая из вещей, остается вещью, т. е. несуществующим. Но мертвая история оживает, когда этого требует развитие жизни. Римляне и греки лежали в своих гробницах, пока не были разбужены Ренессансом - эпохой новой зрелости европейского духа. Примитивные формы варварства были забыты или почти не обращали на себя внимания, пока новая фаза европейского духа - романтизм или реставрация - не "симпатизировалась" с ними, т. е. не признала их нашим актуальным интересом"3 .

Для Кроче история, как он выражается, - это "акт мысли", причем наша мысль творит историю так, как того хочет, сообразно своим интересам, современная историку жизнь. История, не связанная с настоящим, - это мертвая хроника, а не живая история. Объективной истории нет и быть не может4 .

Мысль о. том, что история без отношения к современности невозможна, развивал независимо от Кроче и Э. Трельч в работе о значении протестантизма. "Мы всегда ставим ход событий, - утверждает он, - про-


1 Lessing Th. "Geschichte als Sinngebung des Sinnlasen". 4-te Aufl. 1927.

2 Ibidem, S. 66.

3 Croce B. "Teoria e Storia della Storiografia". Цит. по английскому переводу" стр. 25. 1921.

4 Ibidem, p. 24.

стр. 27

извольно или непроизвольно, в отношение к настоящему. Явления (Gegenstande), которые не поддаются такому отнесению, интересуют только антиквара; исследования, которые совсем или же в самых существенных вопросах оставляют в стороне связи с современностью, имеют значение только для любителя... Понимание настоящего является конечной целью всякой истории".

Аналогичную мысль, может быть в еще более резкой форме, выразил во время империалистической войны другой крупный немецкий историк - Адольф Гарнак. "Мы занимаемся истерией, - заявляет он, - только для того, чтобы вмешиваться в ход событий. Отсюда следует, что всякая история ...в известном смысле должна быть современной историей. Только то, что служит настоящему, может претендовать на право сделаться объектом нашего познания". И далее мы читаем: "В историческом познании в конечном итоге все должно иметь целью подготовку будущего: ибо только та наука имеет право на существование, которая подготовляет подлежащее совершению (die ein Werdendes vorbereit); в противном случае она является излишней и вредной роскошью, отнимающей благородные силы от нужной работы"1 .

Таким образом, у истории отнимается уже не только задача открытия законов, но и возможность находить объективную истину, независимую от классовых и политических интересов буржуазии. Крупнейшие буржуазные теоретики и историки сами отказываются от прежних стремлений дать приближающуюся к истине картину прошлого. В истории утверждается откровенный субъективизм. И хотя Шмайдлер, как и многие другие поклонники Ранке в современной Германии, решительно протестовал против этой линии, она в конечном итоге сделалась господствующей.

Следующий шаг в борьбе против позитивизма был сделан в первые годы по окончании первой империалистической войны. Основа основ позитивистской историографии, завоеванная всеми прежними успехами общественных наук - идея развития, - была объявлена "результатом не строгонаучной мысли, а продуктом малоценного мифотворчества, фантастически извращающего и произвольно дополняющего фактическое содержание действительности"2 .

Флейшман и Грицмахер, которым принадлежит только что приведенная формулировка, утверждают, что идея развития не соответствует действительному движению общественной жизни. Если даже такое понятие, как "развитие позвоночных", представляет только "образное выражение", означающее последовательную смену различных состояний, то еще более искусственным является понятие "развитие государства" или "развитие церкви" и т. п., ибо слова "государство", "церковь" и прочие покрывают каждое весьма сложное содержание, но сложность эта возрастает, если это содержание мыслить в каком-то движении. Heussi, солидаризуясь с этим взглядом, приходит к выводу, что развитие, - это лишь историком мыслимое понятие, или, иначе, устанавливаемая историком связь отношений между отдельными кусками, вырванными из огромного, мчащегося вперед потока жизни.

Итак, историческое развитие объективно не существует. Не только эта мысль, но даже и формулировки, в которых она преподносится, заимствованы из махистской философии. Подобно тому как Мах объявляет естественно научные законы только обобщающим описанием данных нашего опыта, описанием, которое мы делаем сообразно принципу эконо-


1 Harnack A. "Ueber die Sicherheit und die Grenzen geshichtlicher Erkenntniss". Reden und Aufsatze. Neue Folge 13 April 1923. Цит. y Schmeidler "Zur Psychologie des Historikers..." Preuss. Jahrbuch. Bd. 202, X-XII. 1925.

2 Fleischmann und Grutzmacher "Der Entwicklungsgedanke in der gegenwartigen Natur - und Geisteswissenschaften". 1922. Цит. y Heussi "Die Krisis des Historismus".

стр. 28

мии мышления, с целью преодолеть хаотическую картину внешнего мира, так и идея развития в истории определяется как одна из гипотез, выдвинутых историками с целью преодолеть хаос общественной жизни.

Наиболее последовательно развивает идеи субъективного идеализма в применении к историографии Теодор Лессинг. В упомянутой выше работе - "Geschichte als Sinngebung des Sinnlosen" - он рассматривает понятие развития как "вспомогательное средство нашей мысли". "Представление о том, - говорит он, - что из аграрного коммунизма в доисторические или истерические времена вышел государственный союз, что из материнского права возник патриархат, а из полигамии - моногамия, - все это иллюзия или произвольная идея историка. Все эти воображаемые "ступени" фактически являются всегда существующими состояниями, и любое из них может вернуться, если того потребует жизнь"1 .

Идея развития, по его слезам, перенесена в область истории из естествознания и не имеет с исторической действительностью ничего общего. Это правильно с его точки зрения и по отношению к любому причинному ряду, найденному в истории. Подобно тому как произведение искусства не порождает другого произведения и каждый создаваемый художником образ представляет собой нечто совершенно новое, содержащее в себе в то же время все искусство, так народ или культура, традиция или исторический образ не вытекают ни из чего предшествующего2 . Когда в истории литературы или философии изображают дело так, что каждый новый писатель или философ стоит на плечах другого и все вместе они образуют какой-то восходящий ряд, то это не более как представление, незаконно перенесенное в область истории или механики3 . Точно таким же образом мысль, что история Египта породила историю Греции, что из греческой культуры вышла римская, а из последней - германская, - это просто рабочая гипотеза нынешнего культурного круга, гипотеза, которая погибнет вместе с этим культурным кругом4 .

Таким образом, оказывается "ликвидированным" представление об истории как науке, открывающей законы, стремящейся к объективному познанию мира прошлого; понятия развития, прогресса, причинного ряда явлений объявляются только продуктом нашего упорядочивающего сознания. Но, может быть, сохраняется хоть объективный, конкретный исторический факт, который может явиться предметом научного изучения и описания? И этого нет. Представление махизма о конкретной вещи как об обобщенном выражении для известной нам из опыта закономерной связи наших восприятий переносится и на исторический факт. Прежде всего исторический факт перестает быть чем-то определенным, застывшим, раз навсегда, известным и не подлежащим сомнению. Для Heussi исторический факт, как и любой объект исторического изучения, - это не какая-то однозначная, раз навсегда данная величина, а неисчерпаемый стимул к все новым историческим концепциям. Таким образом, каждая новая эпоха будет видеть в одном и том же факте или в одной и той же личности нечто совершенно иное5 . Здесь, по крайней мере, самый факт еще не уничтожается, но он существует подобно кантовской вещи в себе, оставаясь всегда недоступным для нашего однозначного и объективного познания.

Гораздо дальше идет в своем скептицизме Лессинг, для которого исторический факт есть только символ, вызванный к жизни работой нашего сознания и актом нашей воли. "Всякий исторический факт, - пишет


1 Lessing Th. "Geschichte als Sinngebung des Sinnlosen"., S. 73.

2 Ibidem, S. 107.

3 Ibidem, S. 109.

4 Ibidem, S. 164.

5 См. Heussi "Krisis des Historismus", S. 56.

стр. 29

Лессинг, - это дитя случая или самой лживой условности (das Kind des Zufalls und der verlogensten Ueberein Kunft)"1 .

В конце 1926 г. американский историк К. Л. Беккер выступил на конференции Американской ассоциации историков с докладом, в котором рассмотренные выше махистские взгляды преподносились в самой наглядной и популярной форме. Мы говорим о "неумолимых", "упрямых" и "холодных" "фактах истории, рассуждает Беккер, и при этом предполагаем, что факты - это нечто солидное, материальное, подобно физическому веществу, нечто обладающее определенной формой. Такое представление является просто иллюзией, результатом упрощенческого подхода к прошлому. Оказывается, что даже такой простой факт, как переход Цезаря через Рубикон, состоит в действительности из бесконечного количества меньших фактов, для описания которых потребовался бы толстый том. Следовательно, этот простой с виду факт, насколько мы в состоянии его познать, является только символом, упрощенным обозначением бесконечно сложной исторической действительности. Но если, размышляет Беккер далее, такой солидный фундамент всего здания истории, как исторический факт, представляет только иллюзию, то мы, очевидно, должны утратить веру в прочность самого здания. Таким образом, все наше представление о прошлом, созданное с такой затратой труда и энергии целыми поколениями историков, должно быть рассматриваемо лишь как продукт человеческой фантазии.

Это последнее откровение буржуазной исторической мысли вызвало совершенно непонятный энтузиазм со стороны американского же историка Барнеса, автора новейшего общего труда по историографии2 . Американцы Бирд и Вагтс3 недавно с прискорбием констатировали тот факт, что новейшие идеи в общественных науках достигают Америки только лет через 50 после их появления в Европе, так что- Кант сделался властителем дум в Америке в то время, когда в Европе он был уже ниспровергнут Гегелем. Гегель завоевал себе видное место тогда, когда за океаном он был уже вытеснен Марксом, а марксизм распространяется только теперь. Однако в лице Беккера американская историческая наука сделала, повидимому, гигантский прыжок вперед и стала в уровень с новейшими "достижениями" европейской исторической мысли. Нужно заметить, что Барнес, восторженно присоединяясь к мыслям Беккера, считает их продуктом оригинального американского творчества и даже не подозревает, что это только популяризация нигилистических идей европейских историков-махистов. "Соображения Беккера, - пишет Барнес, - аннулируют старую концепцию Ранке, подобно тому как Эйнштейн, Планк, Шредингер и Эйхенберг ликвидируют старую физику от Ньютона до Гельмгольца". Можно смеяться над попыткой Барнеса приписать мыслям Беккера такую же роль в исторической науке, какую в новейшей физике играют принцип относительности и квантовая механика, но остается несомненным, что проникновение махистсхих идей в историографию становится все более заметным явлением.

В результате скептического, точнее говоря, нигилистического отношения ко всем составным элементам исторического познания от истории как науки ничего не остается. Лессинг вполне последователен, когда он заявляет, что история - это вовсе не наука, это даже - не описание прошлого, сколько-нибудь соответствующее характеру этого прошлого. "История, - пишет он, - это освобождение человека от прошлого, это сон, миф, утешающая ложь, все, что угодно, только не изображение того, wie es eigentlich gewesen"4 . Содержание прошлого, по Лессингу, пред-


1 Lessing Th. Op. cit., S. 187 ff.

2 Barnes "History of historical Writing", p. 267. 1937.

3 Beard Ch. and Vagts A. "Current of thought in historiography". - "The American historical Review". Vol. XLII, N 3, 1937.

4 Lessing Th. Op. cit, S. 192.

стр. 30

ставляет случайное и бессмысленное соединение фактов, не имеющих между собою никакой внутренней связи. Только вмешательство историка, акт его воли вводит в историю категорию причины и следствия, делает расы или культуры факторами исторического развития, другими словами, придает путем упрощенческих выдумок смысл тому, что само по себе не имеет никакого смысла.

При такой постановке вопроса история растворяется в поэзии. Она перестает быть наукой, чтобы сделаться насквозь субъективным искусством. В качестве особого вида искусства она проявляет себя главным образом в мастерстве психологического портрета. Возрождение в буржуазной историографии биографического жанра, связанного с культом "сильной личности", отвечает реакционным тенденциям буржуазии к установлению открытой диктатуры.

Позитивистская либеральная историография умаляла роль великих людей в истории, выдвигала значение коллектива, народных масс, сводила все развитие к социальным и экономическим факторам. Согласно новому представлению, с особенной силой выдвигавшемуся в 20-х гг. так называемой школой поэта-ницшеанца Стефана Георге, творцами истории и ее выразителями являются только герои, вожди. Масса, народ - лишь средство и материал для их творчества. Поэтому главным видом истории становится биография, но биография особого рода, в которой великая личность выступает сквозь призму субъективного восприятия, как некоторое художественное целое. Это биография ввиде романа - biographie romancee, которой в более широком плане соответствует история ввиде романа - histoire romancee. Итальянский ученый Вальсекки1 справедливо замечает, что в период романтизма исторический роман не претендовал на то, чтобы быть историей. Это был прежде всего именно рома н, т. е. продукт художественного творчества, хотя фантазия поэта строила картину прошлой жизни на основе более или менее правдивых и точных данных истории. Наоборот, histoire romancee ставит ударение на истории, причем под видом истории преподносится читателю субъективное восприятие прошлого. Автор такого произведения не чувствует себя связанным ни в малейшей степени требованиями исторической критики. Подобно романисту, он берет свой материал где попало, нередко из вторых рук. Он не изучает, не анализирует личность и эпоху, а стремится "вжиться", "вчувствоваться" в них: интуиция заменяет ему то, что историку дает исследование, проводимое по всем правилам научной техники.

Исторический роман в эпоху романтизма оказал значительное влияние на историографию; успех этого литературного жанра не только не вредил исторической науке, но, наоборот, содействовал повышению интереса К: последней в самых широких кругах. В противоположность этому histoire romancee, или biographie romancee, стремится подменить собой историю, оставляя историку в лучшем случае возможность влиять на узкий круг специалистов.

Успех histoire romancee является только одним из следствий кризиса буржуазной исторической мысли. Вторжение в историографию субъективизма, иррационализма и мистики имело и другое важное следствие: оно открыло широко двери для самой беззастенчивой фальсификации прошлого. Конечно, и прежде буржуазные историки сознательно или бессознательно извращали прошлое либо путем соответствующего подбора фактов, либо с помощью неверного их освещения, либо путем введения тенденциозных оценок, в которых откровеннее всего обнаруживались их классовые, национальные, конфессиональные, политические или иные симпатии и антипатии. Тем не менее эти историки все же двигали историческую науку вперед, накопляя множество фактов, утончая все более


1 Valsecchi Fr. "Di alcune correnti delia piu vecente storiografia tedesca" "Riv. storica italiana" Ser. IV. Vol. V. tasc. I 1934.

стр. 31

технику исторического исследования, привлекая все белее широкий и разнообразный круг источников, устанавливая новые и ранее неизвестные связи и отношения. Сделав поправку на те или иные тенденции автора, отсеяв по возможности неизбежный субъективный элемент, мы могли получить нередко очень ценный материал, служивший отправным пунктом для дальнейшего развития науки. Махистская же методология объявляет бесплодной всю предшествующую работу историков и не сулит никаких перспектив в будущем. Махистская методология ликвидирует историческую науку, обращая ее благодаря нигилистическому отношению к историческим фактам либо в род поэзии либо в политическую публицистику, живущую интересами сегодняшнего дня.

Немецкий историк Беккер, бывший в 20-х гг. прусским министром народного просвещения, так формулировал описанный выше переворот в буржуазной исторической мысли: "Сознание эпохи по отношению к истории радикально переменило фронт"1 . В чем же кроется причина этого явления?

Heussi ставит его в тесную связь с первой империалистической войной и ее непосредственными результатами. Во-первых, война вызвала будто бы утомление политическими и военными событиями, а неизмеримое обилие событий за короткий отрезок времени и обилие отражающих их источников породили пессимистическое сознание, что всю эту массу фактов уже невозможно преодолеть. С другой стороны, опыт военных лет показал, что официальным сообщениям и источникам нельзя доверять, настолько часто они извращали истину. (Это соображение в устах немецкого историка, воспитанного на традициях школы Ранке, сделавшей официальный документ краеугольным камнем исторического познания, звучит особенно убедительно!) И, наконец, послевоенные политические перевороты, например распадение "протестантской" Германской империи, приведшее к вытеснению "малогерманской" концепции и замене ее "великогерманской", поставили под знак вопроса старые политические оценки и вообще выдвинули проблему оценок в истории.

Приведенные объяснения относятся главным образом к кризису историзма в Германии, между тем как кризис истерической науки - явление характерное для всех капиталистических стран послевоенного периода. Вместе с тем эти объяснения не в состоянии истолковать первые проявления указанного кризиса уже в довоенные годы.

Причины идейного кризиса буржуазной истерической науки иные.

Прежде всего необходимо отметить резкое поправение ведущих слоев буржуазии уже в довоенный период, причем решающую роль здесь, несомненно, сыграл подъем рабочего движения. Буржуазный либерализм уже с конца XIX в. постепенно линяет и сходит на-нет. Одновременно сходит на-нет и позитивизм, это мировоззрение либерального буржуа. Таким образом, и так называемый историзм, являющийся порождением эпохи буржуазного либерализма, не мет сохранить сколько-нибудь продолжительное время свои позиции. Эта связь настолько очевидна, что ее констатирует даже буржуазный историк Нейман. В своей работе о Якове Буркгардте, вышедшей в 1931 г., он с удовлетворением отмечает, что "либерализм и его историческая концепция преодолены (der Liberalismus und seine Geschichtsauffassung uberwunden sind)"2 .

Дальнейший рост революционного движения в Европе и в колониальных странах, победа Великой Октябрьской социалистической революции, гигантские успехи сталинских пятилеток - все это воспринималось буржуазным сознанием как неслыханная катастрофа, как вызов,


1 Becker "Wandel im geschichtlichen Bewusstsein". "Neue Rundschau". Bd. XXXVIII. 1927.

2 Neumann G. "Der unbekannte J. Burckhardt". "Dt. Vischr. Lit. und Geist". Bd. IX, H. 2. S. 215.

стр. 32

брошенный историей буржуазному традиционному представлению о прогрессе и "нормальном" историческом развитии. Ликвидация капитализма в СССР показала буржуазии ее ближайшее будущее. Это зрелище заставило ее окончательно отшатнуться от исторической концепции, в основе которой лежала идея прогрессивного, ступенчатого, закономерного развития. Всемирноисторическая победа пролетариата в СССР, одержанная под руководством партии Ленина - Сталина, не могла, в конце концов, не предстать как результат вполне закономерного развития, задолго предсказанного основоположниками марксизма. Но если закономерность исторического процесса идет не на пользу, а во вред интересам капитализма, тем хуже для закономерности, - и она была окончательно выброшена за борт вместе со всей позитивистской концепцией истории.

Вместе с тем реакционные тенденции буржуазной историографии, существовавшие и ранее, теперь все более приобретают господствующее положение. Одним из наиболее ярких проявлений реакционных тенденций буржуазной историографии была известная работа Альфонса Допша - "Экономические основы европейского культурного развития", - обращенная своим острием против теории первобытного аграрного коммунизма и стремившаяся обосновать идею мирного, непрерывного развития от древности к средним векам. Однако сейчас реакционная конструкция Допша уже не удовлетворяет требованиям буржуазии. В 1938 г. новейший рецензент Допша англичанин Джолифф обвиняет Допша в том, что он сражается с ветряными мельницами. А. Допш, пишет он в своей рецензии, хвастается победой над "давно покинутой теорией коммунистической собственности и марковой организации, как общей основы всей германской жизни", но это "пустая победа". Уже 50 лет тому назад, уверяет Джолифф, теория марки утратила всякое научное значение. Вся работа Допша, вызвавшая такую сенсацию в 20-х гг., кажется ему ненужной и только свидетельствует, по его словам, о "негодности чисто экономической интерпретация истории (inedequacy of a purely economic interpretation of history)"1 .

Против другой основной идеи Допша - непрерывности развития - в 1935 г. выступил английский археолог Barger2 , а в 1938 г. на цюрихском историческом конгрессе - мюнхенский профессор Цейсе. Оба они доказывали, что между римскими и германскими поселениями в юго-западной Германии не было никакой реальной преемственности; Цейсе стремится, конечно, не восстановить старое представление о революционном переходе от античности к средним векам, а дискредитировать исследовательские приемы Допша как покоящееся в общем на старой методологической основе.

Не менее характерны и те формы, которые принимает издавна и систематически ведущийся поход против трехчленной гуманистической периодизации истории. Если О. Лоренц довольствуется в 80-х гг. только отрицанием этой периодизации, то в конце XIX в. А. Дове договаривается до утверждения, что феодальная схема "четырех монархий" ничем не хуже гуманистической схемы3 , а в 1923 г. Фогель объявил феодальную схему даже несравненно более научной чем гуманистическая на том основании, что первая якобы учитывает "национальные факторы" развития. Выдвигая свею, очевидно, самую "научную" периодизацию, Фогель в качестве ее методологической предпосылки выставляет положение, что история должна заниматься не народными массами, а "общественно-ведущими слоями" (gesellschaftlich fuhrende Schichten), ибо "народная


1 "English historical Review". Vol. LIII, N 210.

2 Barger E. "The problem of roman survivals in Germany". "English historical Review", N CC. October. 1935.

3 Dove A. "Der Streit um Mittelalter". - "Historisehe Zeitschriften". B. 116. 1916.

стр. 33

масса - лишь дополнение и подоснова для деятельности ведущих слоев... Низшие слои народа обнаруживают лишь расово-растительную волю к жизни самым непосредственным и наивным образом"1 .

Проблема периодизация вызывала и вызывает к жизни множество других работ, пессимистические выводы которых о невозможности какой бы то ни было научной обще приемлемой периодизации лишний раз свидетельствуют об идейном разброде и кризисе буржуазной исторической мысли.

Источником реакционных тенденций буржуазной историография являются также мировой экономический кризис со всеми своими особенностями, вытекающими из кризиса капитализма как системы. Нетрудно показать, что именно здесь лежит корень нового повышенного интереса к средневековью и основа попыток возродить реакционно-романтическую концепцию средних веков. Экономический кризис породил, как известно, ряд выступлений против машинизма и современной "механистической цивилизации". Уже в 1910 г. Гульельмо Ферреро ("Entre les deux mondes") восхвалял ремесленную технику, отдавая ей преимущество перед "серийным производством" в США и одновременно подвергая критике либеральные и демократические тенденции его времени. Но в 20 и 30-х гг. XX в. подобные единичные высказывания превращаются в обширное и влиятельное течение буржуазной мысли. Так, Дюбуэн превозносит средние века, "которые мудро умели удерживать орудия труда в границах социального равновесия"2 , восторгается регламентацией производства в XVII-XVIII вв., когда сурово преследовали чрезмерные нововведения в технике, и предлагает ввести систему налетов на технические усовершенствования в производстве. Г. Ламброзо-Ферреро в книге "Le rancon du machinisme" выступает с настоящей апологией ремесленной средневековой техники: "Вера общества в крупную промышленность поколеблена. Оно начинает понимать, что перешло границы, в которых крупная промышленность была полезной... Подлинная рационализация ведет к мелкой промышленности и мелкой индивидуальной сельскохозяйственной культуре"3 . Наконец, Н. Бердяев сделался настоящим пророком "нового средневековья", требуя возрождения "органического и мистического католицизма". "Техника, - заявляет он, - поражает не столько ум, сколько сердце. Кайзерлинг вполне прав, указывая на разрушение механической цивилизацией эмоциональной жизни... Христианство в свое время освободило человека от страха перед бесконечностью, учение о первородном грехе освободило его от зависимости от природы и поставило в зависимость от бога. Но человек захотел до конца исследовать тайны, и вот теперь природа погружает его в механическую цивилизацию и лишает его человеческих черт. Человек использует технический прогресс, чтобы регламентировать жизнь и овладеть природой, но в силу чудовищного извращения он сам становится рабом созданной им машины и дегенерирует, обращаясь в машину".

Большое число подобных высказываний, собранных Жоржем Фридманом в его книге "Кризис прогресса", свидетельствует не только об утрате буржуазным обществом веры в технический прогресс. Для нас эти высказывания интересны и в том отношении, что они позволяют понять причину того нового поворота к средневековью и идеализации средневековья, который лежит в основе современного неоромантизма. Подобно тому как критика рационалистической схемы истории, апо-


1 Vogel "Ueber der Rhytmus in geschichtlichen Leben". "Historische Zeitschriften". 1923.

2 Цит. y Friedmann. G. "Le crise du progres", p. 169.

3 Lambroso-Ferrero G. "Le rancon du machinisme". p. 184 ff. 1931.

стр. 34

логия христианства, культ средневековья характеризовали собой ранний, реакционный период романтизма начала XIX в., так те же черты, только в новой, может быть, еще более мистической оболочке характеризуют неоромантизм 20 и 30-х гг. XX столетия.

Любопытно, что некоторые буржуазные историки, приветствуя неоромантизм, вполне реалистически объясняют его появление. Так, Эрих Кайзер указывает, что после многих десятилетий пренебрежения средними веками последние у современного человека снова пользуются живым вниманием. "Как и сто лет тому назад, в период освободительных войн, - пишет он, - мысль о великих личностях (Herrschergestalten) немецкого средневековья заставляет сердца биться сильнее. В эпоху механизации и обезличивания человека мощь их личности снова вызывает живой интерес". Кайзер указывает, далее, на ряд конкретных явлений, свидетельствующих об этом повороте к средневековью. Католическая церковь снова подняла на щит Фому Аквинского, с помощью которого она защищается от идей современности. Юбилеи св. Франциска, св. Елизаветы, св. Хильдегарды праздновали не только католики, но и протестанты. Цеховая организация ремесла рассматривается теперь как идеальная форма производства. Хозяйственную систему современных городов стремятся теперь поставить в связь с городским хозяйством XV-XVI вв. Даже между современным искусством и явлениями средневекового искусства обнаружены теперь связи. Все эти факты Кайзер объясняет тем, что "современный человек бежит от хозяйственного в технического рационализма в мистику и миф прошлого"1 .

Неоромантизм XX в. отличается не меньшей реакционностью чем романтизм начала XIX в. Но последний при всех своих реакционных чертах все же сумел выдвинуть немало плодотворных и ценных идей в области историографии, философии и в других областях знания. Эта сторона дела подчеркнута в известном высказывании Ленина о раннем романтизме. "Науку обогащали далее, в связи с ними, (экономистами-классиками. - О. В. ), просветители XVIII века борьбой с феодализмом и поповщиной... науку двигали вперед, несмотря на свои реакционные взгляды, историки и философы начала XIX века, разъясняя еще дальше вопрос о классовой борьбе, развивая диалектический метод и применяя или начиная применять его к общественной жизни".

"Если Маркс сумел воспринять и развить дальше, с одной стороны, "дух XVIII века" в его борьбе с феодальной и поповской силой средневековья, а, с другой стороны, экономизм и историзм (а также диалектику) философов и историков начала XIX века, то это только доказывает глубину и силу марксизма... Что в учениях реакционеров-историков и философов - были глубокие мысли относительно законосообразности и борьбы классов в смене политических событий, это Маркс указывал всегда с ясностью, не оставляющей места недоразумениям"2 .

Современный неоромантизм, наоборот, нигде и ни в чем неспособен создавать новые идейные ценности. Его идеалы лежат не впереди, а в историческом прошлом, и источников своего вдохновения он ищет в произведениях наиболее реакционных представителей буржуазной идеологии, которые с этой целью выкапываются из пыли забвения. Георг фон Белов в своей "Немецкой историографии" бросает лозунг: "Назад к Лео!" Э. Трельч в своей работе "Историзм и его проблемы" провозглашает: "Назад к Лейбницу!" Экономисты не уступают историкам: их лозунг - "Назад к Адаму Мюллеру!" Реакционные публицисты и философы вроде Кайзерлинга и Бердяева издают клич: "Назад к средневеко-


1 Kayser. E. "Das Wesen des spaten Mittelalters". "Deutsche Vierteliahrschrift fur Literatur und Ojeistesgeschichte". Bd. IX, H. 3. S. 363 ff.

2 Ленин. Соч., Т. XVII, стр. 275.

стр. 35

вой мистике и ее "великим представителям" - св. Августину и св. Терезе!" На всем, протяжении буржуазного идеологического фронта только и слышен клич: "Назад!"

Эти, всюду наблюдающиеся попытки возродить обветшалые и большей частью реакционные теории, воскресить давно забытые фигуры, вернуть к жизни давно осужденные историей общественные отношения свидетельствуют не только о реакционных тенденциях современной буржуазии, но еще более - о творческом оскудении буржуазной мысли.

Из сказанного отнюдь не следует, что буржуазная идеология и, в частности, буржуазная историография не имеют никаких достижений. Разрушительная работа теоретиков истории за последние десятилетия не прекратила выхода высокоценных исторических исследований, помогающих двигать историческую науку вперед. Современный кризис буржуазной исторической мысли вовсе не означает, что все или даже большинство буржуазных историков оставили испытанные методы исторической критики, отказались от высокой техники исторического исследования, перестали устанавливать новые факты, отыскивать новые их комбинации и связи. Подобно тому как вопли об опасности машинными, серийного производства и крупной индустрии пока еще не заставили ни одно капиталистическое государство отказаться от крупного машинного производства и не приостановили прогресса техники, так и яростная атака против реалистической историографии и ее позитивистских методологических основ далеко еще не означает полного крушения всей буржуазной историографии. Но, с другой стороны, неправы американские историки Чарльз Бирд и Альфред Вагтс, когда они на этом основании делают оптимистический вывод, что кризис историзма - это поверхностное явление, лишь неглубоко затронувшее историческую науку.

Совершенно очевидно, что история, как и всякая другая наука, не может существовать, не опираясь на философию. Многие буржуазные историки нашего времени, разочаровавшись в старых историко-философских концепциях и поняв их недостаточность, тем не менее не сумели овладеть единственной передовой и научной философией современности - диалектическим материализмом. Они оказались в беспомощном состоянии и плетутся на поводу у реакционной философия истории. В результате все чаще можно констатировать явные признаки загнивания конкретной буржуазной историографии. За последние годы все чаще появляются исторические работы, обнаруживающие крайний субъективизм их авторов, равно как и неуважение к самой элементарной основе познания - к историческому факту. Французский историк Крепен в своей вышедшей в 1937 г. работе "Свобода труда в древней Франции" прославляет средневековые цехи, которые, по словам автора, "помогали удерживать в рабочей массе здравый образ мыслей (un sain etat d'esprit) и добрые нравы", которые поддерживали "равновесие и здоровье экономического и социального организма", но были, увы! уничтожены "роковой работой эгалитарной революций" 1789 г.1 . Историк средневековой инквизиции Жан Гиро2 , извращая и произвольно толкуя самые общеизвестные факты, объясняет кровавые крестовые походы против альбигойцев "упрямством и наглостью еретиков", лживо утверждает, что папство пользовалось в борьбе с катарами только духовным мечом, дает, подобно реакционному историку XIX в. Г. Лео, настоящую апологию деятельности инквизиции. Английский историк профессор Оксфордского университета Дэвис в книге "Золотой век Испании"3 утверждает, что испанская инквизиция была "более гуманной и милосердной чем любой суд Европы", что она была "поборницей социальной


1 Crepin "La liberte de travail dans l'ancienne France" Vezelay. 1937.

2 Guiraud Jean. "Histoire de l'inquisition au moyen age". 1935.

3 Davies R. Trevor. "The golden century of Spain". 1937.

стр. 36

справедливости", а ее тюрьмы и застенки являлись чуть ли не домами отдыха для арестованных ("prisoners awaiting trial were supported with every care for their material comfort"). Дэвис реабилитирует неумолимого фанатика и ханжу Филиппа II, приписывая ему "человечность, заботу о благосостоянии своих подданных, страсть к социальной справедливости", оправдывает жестокости по отношению к еретикам-кальвинистам на том основании, что "кальвинизм - это III Интернационал XVI века (Calvinism was the Third International of the XVI-th century)"1 , а "кальвинистская чума" ничем не уступала "марксистской чуме"; наконец, говорят, что костры, на которых жгли еретиков и евреев, были необходимы, так как таким путем испанский народ очищал свою кровь от еврейства".

Весьма показательно также, что реакционное течение в английской буржуазной историографии, пытающееся поднять, на щит Филиппа II Испанского, делает рее возможное, чтобы очернить и смешать с грязью революционного деятеля - Оливера Кромвеля. Из многочисленных примеров этого рода, приведенных в книге F.H. Hayward "Unknown Cromvel", я возьму только высказывание историка Withaker-Wilson. "Оливер Кромвель, - говорит он, - был в лучшем случае скверной скотиной... фанатизма в нем немного, главное - он был морально нечестен"2 . Субъективизм, принцип "отнесения к современности" - и отсюда безудержная модернизация прошлого, произвольное обращение с историческими фактами, тупой национализм, враждебное отношение к массам к их движениям - эти черты все чаще и чаще встречаются в самых серьезных научных работах. Р. Груссэ, автор очень ценной трехтомной истории крестовых походов, сравнивает движение крестьян накануне первого крестового похода с Жакерией, с сентябрьскими убийствами и движением волонтеров в 1792 г. Он питает ненависть ко всякому народному движению. Резню евреев в Иерусалиме, учиненную крестоносцами в 1099 г., он оправдывает тем, что евреи в 966 г., т. е. за 130 лет перед крестовым походом, участвовали с мусульманами в разрушении одной христианской церкви. Эрколе, очень серьезный, крупный итальянский медиэвист, в работе "От коммуны к принципату", изложив известное у нас каждому студенту "пророчество" Жана де Мена ("Роман о розе") о том, что понятие "твое и мое" когда-нибудь исчезнет, иронически восклицает: "Настолько ново и оригинально теоретическое содержание коммунизма! (tanto e nuovo e originale il contenuto teorico del comunismo!)"3 . Особенно комичное впечатление производит его ликование по поводу разгрома восстания Чомпи в 1378 г.: "Нельзя думать без содроганья, - пишет он, - что произошло бы с современной цивилизацией, если бы восстание Чомпи победило во Флоренции XIV в.". Эта победа, по его мнению, остановила бы культурное развитие Возрождения. - Американский историк Томпсон в свой "Социально-экономической истории Европы в средние века" обнаруживает антипатию к Этьену Марселю на том основании, что этот вождь парижского восстания 1358 г. якобы и поныне в большом почете у коммунистов, которые ежегодно возлагают цветы на его памятник! Не приходится и говорить, что это сообщение буквально высосано из пальца. Солидный исследователь экономической истории средневековой Европы Sayous в своих в общем очень ценных работах с самым серьезным видом говорит по отношению к XIII столетию о "торговом капитализме", о "финансовом капитализме", о картелях и трестах. Подобные примеры можно приводить без конца. Их совокупность заставляет придти к выводу, что


1 Davies R. Trevor. "The golden century of Spain", p. 139. 1937.

2 Hayward F. H. "Unknown Cromwel", p. 38. 1934.

3 Ercole "Dal Comune al Principato", p. 42. 1929.

стр. 37

в буржуазной историографии в настоящее время не существует дочти аи одного твердого положения, что самые общепризнанные оценки исторической науки стали неустойчивыми и пришли в хаотическое движение. Произвольный, субъективный характер новых оценок настолько бросается в глаза, что начинает внушать беспокойство самим буржуазным историкам.

В этом отношении чрезвычайно показательна речь, произнесенная недавно председателем "Общества французской истории" графом де Манневиль на годичном собрании членов Общества (1937). "Истина по сю сторону Рейна считается заблуждением по ту сторону Рейна, - меланхолически замечает он. - Следует ли на этом основании говорить об относительности исторической истины?" Манневиль пытается обойти этот "мучительный вопрос", предлагая различать в истории две вещи: факты и объяснения фактов. "Что касается первых, то здесь налицо несомненная абсолютная истина, Карл Великий был или не был коронован императором в таком-то году ив таком-то месте? Наполеон победил иди не победил 2 декабря 1805 г. при Аустерлице? Вот вопросы, в отношении которых можно безошибочно установить истину... Мы в состоянии таким образом строить на солидном фундаменте и по возможности сберечь свои работы от всякой будущей ревизии. Конечно, нужно остерегаться делать из фактов выводы, которые из них не вытекают с необходимостью, или поддаваться в вопросе о достоверности свидетельств влиянию чувств и страстей, которые, будучи патриотичными, тем не менее могут ввести в ошибки. Необходимо также отказаться от претензии проникнуть в тайны сердца и совести, необходимо предоставить богу право судить о мотивах и намерениях людей"1 . В заключение Манневиль восхваляет Школу хартий, воспитанники которой мудро ограничивают свою задачу изучением источников и отказываются от общих синтетических построений.

Приведенная речь - это голос современного буржуазного "здравого" смысла в вопросе об истории. Нужно изучать факты, воздерживаться от объяснений, считать, что мотивы человеческих действий известны только богу. Все это весьма не ново, тривиально, даже убого, но чрезвычайно любопытно в двух отношениях: во-первых, как стремление конкретного историка, "поскольку методология обанкротилась, обойтись без всякой методологии, с помощью обыкновенного здравого смысла; во-вторых, как попытка повернуть историческую науку назад, к временам средневековых хронистов, которые также регистрировали факты и при объяснении мотивов человеческой деятельности не могли обойтись без бога.

Советской исторической науке, как и советской экономике, неизвестны никакие кризисы. Советская историческая наука стоит на твердом фундаменте марксистско-ленинской методологии. Она опирается на прошлое для того, чтобы понять настоящее и двигаться вперед, к сияющим вершинам коммунизма. Подлинный смысл и задачи советской историографии недавно определены тов. Молотовым в следующих замечательных словах: "Мы, большевики, вышли из самой гущи народа, ценим и любим славные дела истории своего народа, как и всех других народов. Мы хорошо знаем, что настоящий прогресс, который возможен только на базе социализма, должен опираться на всю историю народов и на все их достижения в прошлых веках, должен раскрыть подлинный смысл истории жизни народов, чтобы полностью обеспечить славное будущее своего народа и, вместе с тем, светлое будущее всех народов"2 .


1 "Annuaire Bulletin de la Societe de l'histoire de France", p. 89. Paris. 1938.

2 "Правда" от 7 ноября 1939 года. N 309 (7994).

 


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/СОВРЕМЕННЫЙ-КРИЗИС-БУРЖУАЗНОЙ-ИСТОРИЧЕСКОЙ-МЫСЛИ

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Вacилий СмогоржевскийКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/admin

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

О. Л. ВАЙНШТЕЙН, СОВРЕМЕННЫЙ КРИЗИС БУРЖУАЗНОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ МЫСЛИ // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 18.08.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/СОВРЕМЕННЫЙ-КРИЗИС-БУРЖУАЗНОЙ-ИСТОРИЧЕСКОЙ-МЫСЛИ (дата обращения: 29.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - О. Л. ВАЙНШТЕЙН:

О. Л. ВАЙНШТЕЙН → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Вacилий Смогоржевский
Минск, Беларусь
1569 просмотров рейтинг
18.08.2015 (3146 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
Вчера · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
2 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
4 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
5 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
6 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
8 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
9 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
9 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
9 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
10 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
СОВРЕМЕННЫЙ КРИЗИС БУРЖУАЗНОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ МЫСЛИ
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android