(К 175-летию со дня смерти М. В. Ломоносова)

Начало исторической науки в России, как и большинства других наук, связано с эпохой Петра I, сделавшего "очень много для создания и укрепления национального государства помещиков и торговцев" (Сталин). Петр хорошо понимал значение истории для воспитания у русского народа национального самосознания. История России была нужна Петру и потому, что "через нее неприятелей наших, яко польских и других басни и сущие лжи к поношению наших предков вымышленные" должны были "обличаться и опровергнуться". К тому же и сам Петр, по свидетельству Татищева, "великое желание к знанию древностей имел" (Н. В. Татищев "История Российская", т. I, стр. VII. 1768). Предшественники Петра оставили ему только одну печатную книгу по русской истории - "Киевский синопсис, или краткое собрание от различных летописцев".

"Синопсис" появился в трудные годы, когда Россия, еще не сросшаяся со вновь присоединенной Украиной, напрягала все силы для защиты ее от турецко-татарских нашествий. Книга вышла при царе Алексее в 1674 году и была переиздана с дополнениями при Федоре в 1678 и 1680 годах. Задачей "Синопсиса" было показать историческую связь двух ветвей славянского племени и их героическую борьбу с "басурманами".

"Синопсис" составили киевские монахи, считавшиеся ученейшими людьми того времени в России. От польских хронистов и компиляторов эти южнорусские книжники переняли все приемы европейской средневековой схоластики, которые удержались в исторической науке вплоть до XVIII века. Содержание исторических сочинений в то время состояло из незначительных фактов, принятых без всякой критики и разукрашенных по произволу досужей фантазии историка.

Хронология велась от сотворения мира. Связь между различными историческими эпохами устанавливалась на основе богословской идеи о чередовании четырех монархий: ассиро-вавилонской, мидо-персидской, греко-македонской и римской.

Истории Рима придавалось наибольшее значение. Чтобы сделать достойными внимания славян, германцев и другие народы, их древнейшую историю искусственно связывали с библией и античным миром. Для целых народов сочинялись подложные генеалогии. До конца, XVII века английские короли считались потомками "основателя" Британии - троянца Брута.

Составители "Синопсиса" положили в его основу написанную по тульским источникам украинскую "Кройнику" игумена Софоновича, разукрасили ее баснями польских хронистов и только пополнили русской летописью (см. В. С. Иконников "Опыт русской историографии", стр. 1545, 1556).

"Синопсис" в течение без малого сотни лет, до появления "Краткого летописца" Ломоносова, оставался в России единственной учебной книгой по русской истории. Он начинается с большого этнографического введения, в котором нашли место все "родившиеся в одной голове вымыслы и пустые речи" польского хрониста Стрыйковского. Во введении рассказывается о потопе, разделе земель между сыновьями Ноя и о вавилонском столпотворении. Затем идут географические сведения о Европе, Азии, "части света большей и изящнейшей", Африке, "паче других обращенной к солнцу", и перечисление народов (действительно существовавших и вымышленных), эти части света населявших. Происхождение названий народов подвергается наивным толкованиям. Славяне, например, называются так от славы, которая всегда им сопутствовала. Их доблесть была даже засвидетельствована особым "привилеем" Александра Македонского, написанным золотом на пергаменте. Название "половцы" происходит от "лова звериного", название "россияне" - от их большого распространения, рассеяния и т. и.

Упоминаемые греческими и латинскими авторами народы Причерноморья - сарматы, аланы и роксаланы - отождествляются в "Синопсисе" со "славяно-руссами". Половину книги занимает история Киевской Руси, доведенная до XIV века. Варяги называются племенем "языка славянска", жившим у берегов Балтийского моря. Рассказ о разных княжениях перемежается с

"баснословиями" (вроде истории о том, как Белгород был освобожден от осаждавших его печенегов при помощи киселя), со сведениями о постройке церквей и особенностях колокольного звона Киево-Печерской лавры и т. п. Центральное место занимает рассказ о введении христианства при Владимире, происходившем от "корени кесаря Августа". В "Синопсисе" помещено сказание о Мамаевом пришествии и о битве на Куликовом поле, написанное по русским источникам.

Истории России и присоединенной к ней Украины отводятся последние 30 страниц. Присоединение Киева произошло 1 марта 1654 года - "бысть тогда литера азбуки пасхальные "д" (добро), аки некое доброе предзнаменование". Других подробностей об этом событии в "Синопсисе" нет; вместо них следуют славословие царя Алексея и сменившего его Федора и перечисление их титулов.

Бедны подробностями и заполнены общими местами церковного красноречия рассказы о Чигиринских походах, современных составителю. Победы приписываются не столько подвигам русских и украинских войск, сколько "предстательству" богородицы и киево-печерских чудотворцев.

При Петре "Синопсис" был дважды переиздан: в 1714 и 1718 годах. Это творение киевских схоластов не встречало одобрения Петра, и "Синопсис" переиздавался только за неимением лучшего.

Царь поручил писать русскую историю директору Московской типографии Ф. Поликарпову. Передавая Поликарпову это поручение, сенатор И. А. Мусин-Пушкин писал: "Его царское величество желает ведать российского государства историю и о сем первее трудиться надо, а не о начале света и других государствах, понеже о сем писало и того ради надобно тебе из русских летописцев выбирать и в согласие приводить прилежно" (П. Пекарский "Наука и литература при Петре I", стр. 317).

Петр принимал меры к сохранению древних актов и летописей. Он приказал пересмотреть и переписать старинные рукописи, хранившиеся в монастырях и церквах. Копии с рукописей он предполагал сосредоточить в Москве. В 1722 году он предписал "курьезные", т. е. древние, летописные книги, хронографы и "прочее тому подобное" доставить в Москву, сделать с них списки и хранить в Синодальной библиотеке. Поликарпов трудился над составлением русской истории восемь лет и в 1716 году представил рукопись царю, но Петр ее не одобрил.

В 1722 году Скорнякову-Писареву, ведавшему вновь учрежденными Петром школами, было поручено написать "Краткий летописец". Поручение писать русскую историю получил также иностранный писатель барон Гюйссен. Эти работы, повидимому, не были выполнены или не получили одобрения царя. Во всяком случае, они до нас не дошли.

У Петра был любимый историк. Среди многих иностранных исторических книг переводилось "по повелению великого государя" "Введение в гисторию европейскую через Самуила Пуффендорфия". Эта книга была издана в России два раза: в 1718 и 1724 годах. "Славный историк" и "мудрый законознатель", как называл Пуффендорфа Петр, был последователем Гуго Гроция и Гобса, теоретиков естественного права и последователей просвещенного абсолютизма. Пуффендорф основывал на теории договора не только монархию, но и рабство. "Самое тело раба разумеется быти во всякой власти господина", - писал Пуффендорф. Для главы крепостнического государства, каким был Петр, историческое оправдание рабства имело немалое значение.

"Введение" Пуффендорфа заключает в себе краткую историю важнейших европейских государств, написанную деловито, без всякой схоластической рутины. История каждого государства заканчивается описанием его природных условий, характера жителей, политического устройства, торговли, промышленности и постановки военного дела.

Уважение Петра к Пуффендорфу было так велико, что он приказал без всяких сокращений или изменений печатать главу одиннадцатую - "О России или обще о Московии", - составленную на основании трудов Герберштейна, Петрея и других посещавших Россию иностранных путешественников, хотя эта глава содержала явные ошибки. Переводчика, монаха Гавриила Бужинского, выпустившего одно резкое место, Петр назвал глупцом (см. П. Пекарский "Наука и литература при Петре I", стр. 326).

Изданием: "Введения" Пуффендорфа "учинялся образец" для русских историков. Но среди русских людей того времени не нашлось последователей Пуффендорфа, способных написать в его манере историю России по русским источникам. Петр возложил надежды на иностранных ученых, которых намеревался пригласить во вновь учрежденную Академию наук.

Некоторые сподвижники Петра порицали его намерение обратиться для учреждения Академии наук к иностранным ученым. Сам Петр не имел особого пристрастия к иностранцам: он смотрел на ученых, ко-

торых думал пригласить, только как на помощников в деле развития русской науки.

Эту мысль Петр выразил в "апологе" о дворянине, который не имел на своей земле воды и задумал строить мельницу. Этот дворянин прорыл канал к соседям и провел воду из их многочисленных озер и болот. Петр жалел русское золото, которым придется заплатить за "воду для мельницы", но считал, что "если не делать плохого начала, то и доброго конца нельзя дождаться".

Академия наук с гимназией и университетом была открыта после смерти Петра, 27 декабря 1725 года. По регламенту, она разделялась на три отделения, или класса, как их тогда называли: первый класс - наук математических, второй - химических и третий - истории, языков и философии (см. "Летописи русской литературы и древностей". Т. V. 1863 год).

Президент Академии, лейб-медик Петра Блюментрост усиленно хлопотал о замещении исторических кафедр.

В 1726 году в Россию приехал историк Г. Байер. Его назначили профессором "антиквитетов" (древностей) и восточных языков. Кроме того ему было поручено написать историю царя Алексея Михайловича, что после "апробации" могло доставить ему место историографа. Но Байер предпочитал восточные языки и древности. Он не знал русского языка и не торопился изучить его. С помощью Тредьяковского Байер занялся все же древними летописями и написал "Северную географию" и "Исследование о варягах", где он доказывал скандинавское происхождение варягов. Труды Байера были напечатаны в академических "Комментариях", издававшихся по-латыни, и русским читателям остались неизвестны.

Ничего не сделал для русской истории знавший русский язык профессор Коль. Вскоре по приезде в Россию он "впал в задумчивость, напоминавшую сумасшествие", и был отправлен заграницу.

Историк Г. Ф. Миллер приехал в Россию, спасаясь от вербовщиков Фридриха II, гонявшихся за здоровыми, высокого роста людьми. Вначале Миллер "более прилежал к сведениям библиотекаря", рассчитывая сделаться зятем академического библиотекаря Шумахера и унаследовать его должность. Разойдясь с Шумахером, он сблизился с Байером, который советовал ему изучить русский язык и заняться русской историей. Миллер начал издавать ежемесячник "Sammlung russischer Geschichte", где были помещены немецкие переводы из летописи Нестора, но затем с камчатской экспедицией уехал в Сибирь. В его отсутствие "Sammlung" продолжал издавать ад'юнкт Крамер, но со смертью Крамера в 1734 году издание приостановилось.

Лекции по истории после от'езда Миллера поручили читать французу Ле-Руа, учителю сына всемогущего фаворита императрицы Анны Ивановны - Бирона. Благодаря такой высокой протекции Ле-Руа получил звание экстраординарного профессора, хотя его диссертация на тему "Невероятность предположения, что на острове Цейлоне находится эпитафия прародителю человеческого рода" не имела ничего общего с исторической наукой.

Академия в 1734 году решила (вероятно, по почину Байера) приступить к изданию летописей. Но синод - "факция темных людей" - наложил на это издание запрет. Летописи были признаны политически опасными. "В академии затевают истории печатать в чем бумагу и прочий кошт терять будут напрасно, понеже в оных книгах писаны лжи явственные... отчего в народе может произойти не без соблазна", - писал синод (В. С. Иконников "Опыт русской историографии", стр. 1923).

Опасения синода были не напрасны. Многое из того, о чем рассказывалось в летописях, опровергало официальную трактовку событий русской истории. По летописям, Россия не всегда была централизованным государством, управляемым самодержцем - великим князем или царем.

Читатели могли узнать из летописей об истории новгородской вольницы и о многочисленных народных восстаниях против князей и бояр. Летописи выводили царский дом Романовых не от Рюрика, а от захудалого рода дворян Кобылиных. Как видим, "соблазнительного" материала в летописях было достаточно.

Политический гнет, принявший особенно свирепые формы в царствование императрицы Анны Ивановны, отнюдь не способствовал процветанию наук. Окружавшие императрицу Бирон и другие остзейцы и курляндцы продавали интересы России Англии, которая пыталась превратить Россию в одну из своих колоний. Боязнь заговоров и возмущений привела к установлению режима, известного под названием "бироновщины". Петровские издания, в том числе и "Введение в гисторию европейскую", были запрещены. Вместо летописи Академия наук переиздала в 1736 году "Киевский синопсис". "Мельница" Петра работала плохо и вследствие тяжелого положения, в которое попала Академия уже после смерти Екатерины I. Академия оказалась в полном пренебрежении: у сменивших Екатерину правителей. Президенты Академии передали управление его хранителю библиотеки и кунсткамеры Шумахеру. Угождая двору и президентам,

Шумахер разными способами унижал и ссорил между собой профессоров. Он создал свою "партию", при помощи которой стал в Академии полным хозяином.

"Добрый порядок" и процветание Академии Шумахеру были ненужны. Своими преследованиями он заставил многих талантливых профессоров-иностранцев уехать заграницу. Хотел покинуть Россию и Байер, но заболел и умер в 1738 году. Выживая "строптивых" иностранцев, Шумахер не хотел заменять их талантливыми русскими учеными, от которых "уменьшения своей власти больше опасался". Он считал своей "великой прошибкой", что Ломоносову удалось получить ученую степень.

Дворцовый переворот 25 ноября 1741 года, доставивший трон Елизавете, чуть было не положил конец правлению Шумахера. На него были поданы "доношения" от академика Делиля, советника А. К. Нартова, замечательного механика-конструктора, бывшего токаря Петра I, от служащих канцелярии и нескольких студентов. Шумахера обвиняли в присвоении казенных денег, в незаконных распоряжениях и в извращении основ Академии, завещанных Петром.

Шумахер был арестован, а на его место назначен Нартов. К несчастью, Нартов был "в знании чужестранных языков необыкновенен" и даже русской грамотой владел плохо. Править самостоятельно Академией он не мог. Примкнувший к Нартову Ломоносов скоро стал его деятельным помощником.

Новое управление Академии настаивало перед Сенатом на переиздании многих петровских книг, в том числе и исторических, а также на том, чтобы латинские "Комментарии" Петербургской академии наук издавались "для пользы русского народа" на русском языке (П. Пекарский "История Академии наук". Т. II, стр. XIII). Возврат к традициям Петра, ярым поборником которых был Ломоносов, показался академикам-иностранцам "горше" Шумахера.

Иноземные ученые всячески старались компрометировать вожака русской "партии". Опрометчивая запальчивость Ломоносова дала его врагам повод для изгнания его из академических собраний. В комиссию по делу Шумахера, состоявшую из знатных вельмож: графа Головина, князя Юсупова и генерала Игнатьева, - посыпались доносы и жалобы на разные "шумства" и "продерзости" Ломоносова. Поход против Ломоносова возглавил вернувшийся из сибирской экспедиции историк Миллер. За беспорядки и беззакония вместе с Шумахером должны были отвечать и другие, в том числе и брат Миллера, учитель академической гимназии. Комиссия, склонная видеть в деле Шумахера бунт "мелких людей" против начальства, отнеслась к жалобам профессоров сочувственно. Ломоносова несколько раз вызывали к допросу. Но знатные господа были бессильны заставить молодого ад'юнкта "подлого" крестьянского происхождения давать показания. С "благородной упрямкой" и смелостью, присущей его характеру, Ломоносов защищал автономию, предоставленную Академии Петром. "Я те попустому ответствовать не буду, - говорил Ломоносов, - надо мной команду имеет Академия, а не комиссия". Раздраженные вельможи приказали взять Ломоносова "за караул". Все ходатайства Нартова об освобождении Ломоносова остались безрезультатными. Под арестом Ломоносов пробыл около 7 месяцев и был освобожден уже после того, как Нартов был снят с должности, а Шумахер восстановлен. Можно себе представить, какие чувства питал Ломоносов к Миллеру, роль которого во всей этой истории была ему хорошо известна. Но в научных вопросах для Ломоносова не могло быть личных врагов или друзей. Могли быть только враги или друзья русской науки. Поэтому, когда мракобесы обрушились на Миллера за его "крамольные" научные взгляды, Ломоносов встал на его защиту.

В 1746 году Петр Крекшин представил в академию на отзыв "Родословие великих князей, царей и императоров Российских". Оно было передано на рассмотрение Миллеру, который нашел в нем не только произвольные выводы, но и явные вымыслы. Обозленный Крекшин подал донос на Миллера в Сенат.

Еще до ссоры Миллер дал Крекшину выписки из иностранных писателей, касавшиеся русской истории. Эти выписки Крекшин об'явил теперь направленными к злостному унижению царского рода. Для нового рассмотрения "Родословия" в Академии была создана комиссия из Ломоносова, Тредьяковского и Штрубе де Пирмона, которая признала Миллера вполне правым (см. П. Пекарский "История Академии наук". Т. II, стр. 369). Ломоносова вызывали в Сенат для экспертизы "крамольных" выписок.. Они оказались из хрониста Иогана Длугоша. В них речь шла о том, что московский князь Василий Иванович должен был при встрече с татарским послом стоя подавать ему стакан кобыльего молока... "Извет" Крекшина был оставлен без последствий, и Миллер благодаря Ломоносову избежал больших неприятностей.

С этого времени Ломоносов все чаще отрывался от лаборатории и других своих основных занятий: его привлекали к рассмотрению всяких дел исторического отделения. Это объяснялось тем, что Ломоносов

по праву мог считаться наиболее компетентным из всех академиков по вопросам русской истории. И это не потому, что в Славяно-греко-латинской академии, где он учился в юности, преподавалась история по "Синопсису": знания, которыми обладал Ломоносов, вовсе не ограничивались "Синопсисом". Так как собственная библиотека "Спасских школ" во времена Ломоносова находилась "во всеконечной скудности", старшим ученикам было разрешено пользоваться синодальной и типографской библиотеками. Там среди "неудобьпереписываемого" моря богословской схоластики ломоносов разыскивал старинные русские летописи. За летописями он сидел и в библиотеке Киевской академии, куда он ездил в 1735 году в тщетной надежде изучить точные науки.

В этих трех самых больших библиотеках России Ломоносов приобрел основательное знание русских летописей. Он хотел ознакомиться также с иностранными источниками. В 1741 году он просил своего товарища Виноградова прислать ему "Русскую историю" П. Петрея (см. соч. М. В. Ломоносова. Т. V, стр. 171. Примечание). Интерес Ломоносова к истории коренился в глубоком патриотизме великого ученого, в его вере в русский народ, который "по толь многим разделениям, утеснениям и нестроениям" не только "не расточился", но всегда шел вперед, к высшим ступеням "величества, могущества и славы".

Другого порядка были интересы к истории России у Миллера. Во время десятилетнего пребывания в Сибири он узнал русский язык, собрал громадный исторический материал. Он утвердился в том понимании истории, которое когда-то ему внушил Байер. К судьбам русского народа Миллер был совершенно равнодушен. Стараясь оправдать это равнодушие, Миллер утверждал, что историк "должен казаться без отечества, без веры, без государя".

Вскоре после своего приезда из Сибири Миллер подал проект об учреждении исторического департамента с небольшим штатом и особыми средствами. Задачей департамента было собирание источников (Миллер их делил обстоятельно на 10 категорий) и написание истории России. Проект его был отвергнут: Шумахер усмотрел в нем только желание Миллера уйти из-под его власти и тратить деньги зря.

В 1747 году при новом президенте, графе К. Разумовском, средства Академии были увеличены вдвое. Был введен новый регламент, отделявший научную работу от учебной, Академию от университета, академиков от профессоров. История, без всякой заботы о ее дальнейшей научной разработке, была отнесена к университету, который выполнял только учебные функции.

Миллеру, принявшему русское подданство, было дано звание историографа. Работу его контролировала Академия в лице Исторического собрания, в котором в числе других академиков должен был присутствовать и Ломоносов. Историческое собрание рассматривало исторические сочинения, подготовленные к печати. На его заседаниях происходили горячие споры между Ломоносовым и Миллером. В истории Сибири и других работах Миллера Ломоносов видел "много пустоши, нередко досадительной и для России предосудительной". Ему казалось, что Миллер больше всего "высматривает пятна на одежде российского тела, проходя многие истинные ее украшения". Эти споры были только прелюдией к бурному столкновению, произошедшему в 1749 году.

В день торжественной ассамблеи Академии наук, назначенной на 6 ноября (именины императрицы), было предложено выступить с речами двум лучшим ораторам Академии - Ломоносову и Миллеру. Ломоносов заготовил похвальное слово Елизавете, которое содержало лестные намек на превосходство императрицы над ее предшественницей-императрицей Анной Ивановной. В похвальном слове Ломоносов призывал юношество работать на благо науки и родины и резко нападал на внешнеполитических недругов тогдашней России, особенно на Швецию. Ломоносов прямо напоминал Швеции о русских победах при Полтаве и Вильманстранде. Речь Ломоносова, представленная на "апробацию", была одобрена двором.

Миллер заготовил речь "о происхождении народа и имени Российского". Пользуясь аргументами Байера, он доказывал сравнительно недавнее расселение славян на северовостоке, скандинавское происхождение варягов и финское происхождение слова "Русь" от "россалейне", (так финны называли шведов).

В настоящее время вопрос о происхождении варягов хотя и не считается решенным окончательно, но давно уже принадлежит к числу вопросов второстепенных. В науке твердо установлено, что пришельцы-варяги были не выше славян в культурном отношения, не оказали на них сколько-нибудь значительного влияния и сравнительно быстро ославянились сами.

Не так было во времена Ломоносова. Речь Миллера произвела большое волнение в академической среде и вызвала разные толки в обществе. Шведы, предкам которых - варягам - Миллер приписывал основание русского государства, были недавние враги. Еще была на памяти Великая северная война. Последняя война, под династическим предлогом начатая шведами для захвата земель в Финляндии, закончи-

лась победой русских совсем недавно, в 1743 году. Казалось, что скандинавская теория Миллера может дать шведам основание для новых притязаний и, во всяком случае, будет использована в ряде стран во вред России.

Петр прорубил окно в Европу. В это окно смотрели не только русские. С большим вниманием рассматривали и европейцы эту почти неизвестную до Петра страну. Их внимание было отнюдь не сочувственным. Западные писатели чаще всего осмеивали желание русских "дикарей" добиться просвещения и пугали Европу "варварами", которые могут обрушиться на цивилизованный мир, как во времена Римской империи.

На торжественном акте речь Миллера была заменена другой. Ломоносов и другие профессора, которым речь была послана для рассмотрения, подметили в ней оттенки удовлетворения, с которым Миллер говорил о поражениях или других неудачах древних славян. Они находили в ней сочувствие варягам в такой, например, фразе: "Скандинавы победоносным оружием благополучно себе всю Россию покорили".

Речь Миллера долго рассматривалась на общих академических собраниях. Дело доходило не только до шума и крика, но почти до драки. Про Миллера и Ломоносова говорили, что нашла коса на камень. Такого ожесточения не было бы, если бы Миллер считал норманнскую теорию только вероятной, а не достоверной. Для Ломоносова, который доказывал славянское происхождение варягов, дело шло не только о самих варягах, которых он впоследствии называл морскими разбойниками Балтики, а о самостоятельности русской культуры. Миллер же апеллировал к "исторической истине", но его беспристрастие в этом вопросе было очень сомнительным. Точка зрения Миллера могла быть только приятной двору наследника престола Петра-Ульриха (будущего Петра III), который был потомком не только русских царей, но и шведского короля Карла XII.

К решению спора чаще всего привлекали данные языка. Самым серьезным доказательством скандинавского происхождения варягов у Миллера были их скандинавские имена. Самым серьезным опровержением точки зрения Миллера и доказательством того, что варяги говорили по-славянски, было полное отсутствие, по мнению Ломоносова, скандинавских слов в русском языке. Однако научное языковедение в те времена было только в зачатке, и сближение слов и названий часто обращалось в "метанье литерами, как зернью".

Критическая разработка древних текстов и научное изучение летописей еще не существовали. Таким образом, состояние исторической науки не давало возможности разрешить спор между Миллером и Ломоносовым. Полемика дала лишь один определенный результат: она пошатнула веру в "Синопсис". Нужна была спешная его замена. Налицо была только сочиненная вне Академии "Российская история" Татищева. Но рукопись Татищева, написанная тяжелым и устаревшим уже языком, была лишь подробным сборником летописных данных с примечаниями автора.

После неудачи с торжественной речью Миллер впал в немилость. Писать русскую историю поручили Ломоносову. Сама Елизавета выразила желание "видеть российскую историю, его штилем написанную" Ломоносов принялся "со всякою ревностью" за собирание нужных известий. Работа двигалась медленно. Ломоносов был завален другими обязанностями. Для него служить в Академии значило неустанно работать для русской науки и для русского просвещения. По своей "профессии и должности" он читал лекции, ставил новые химические опыты, говорил речи и "диссертации" на разные темы, по требованию двора сочинял стихи к придворным торжествам, писал правила красноречия и грамматику. Ко всем этим занятиям прибавилось составление выписей из исторических источников и примечаний к ним (в 1751 году - 635 выписей на 15 листах, в 1752 году - 161 на 3 листах и т. д.).

"Краткий летописец" Ломоносова, заменивший как учебное пособие "Синопсис", вышел в 1760 году. Во вступления излагается мнение Ломоносова о происхождении Руси, высказанное им при разборе речи Миллера. Затем следуют краткие жизнеописания русских великих князей и царей. Много места отводится "бодрому, остроумному и храброму" царю Ивану IV и Петру I. Отмечаются и те события царствования Ивана Грозного, которые впоследствии не попадали в учебники и редко упоминались в университетских курсах: например неудачное нападение шведов на Орешек и поход турок и крымцев под Астрахань, окончившийся их поражением.

Жизнеописание Петра содержит ряд подробностей о его детстве, записанных со слов современников, и прекрасную, хотя и очень краткую, характеристику его личности. "Летописец" выгодно отличается от "Синопсиса" не только об'емом сведений, но и отсутствием церковной тенденции. Владимиру "святому" отводится столько же места, сколько Святополку "окаянному". Современники - иностранцы Я. Штелин, Шлецер - приветствовали появление этого труда, с помощью которого можно было исправить многие ошибки, господствовавшие в европейских представлениях о русской истории. Однако

М. В. Ломоносов. Резьба по кости.

Государственный исторический музей.

у "Летописца" был и серьезный недостаток: Ломоносов выстроил князей и царей в один ряд непрерывно следовавших друг за другом правителей русского государства. Этим он давал ложное представление о России как о единой монархии на всем протяжении ее истории, тогда как она переживала периоды раздробленности, как и другие феодальные государства Европы.

Другой труд Ломоносова - "Древняя Российская история" - появился только в 1766 году, уже после смерти великого ученого, последовавшей 4 апреля 1765 года.

Во вступлении, написанном с присущей научной прозе Ломоносова силой и искренностью, он прежде всего останавливался на могучей стойкости "Российского народа". Нападения угров (венгров), печенегов, половцев, татар, поляков, шведов, турок, внутренние, "домашние" несогласия "никогда не могли так утомить Россию, чтобы она сил своих не восстановила..."

Историю русского народа Ломоносов сравнивает с течением великой реки, которая "от источников своих по широким полям распростираясь, иногда на малые потоки разделяется и между многими островами теряет глубину и стремление; но паки соединяясь в одни береги, вящшую быстрину и великость приобретает; потом, присовокупив в себя иные великие от сторон реки, чем далее протекает, тем обильнейшими водами разливается, и течением умножает свои силы" (Соч. М. В. Ломоносова. Т. V, стр. 245).

История такого великого народа полна, конечно, значительных событий, но многое "по общей судьбине во мраке забвения покрыто". Однако сведений о своей истории русский народ сохранил не меньше чем его западные соседи о своем собственном прошлом. "Великое дело" "дать бессмертие множеству народа", перенести "минувшие деяния в потомство, в глубокую вечность, соединить тех, которых натура долготою времени разделила", - так определяет Ломоносов задачу истории.

"Древняя Российская история" Ломоносова разделяется на две части: первую - "Россия прежде до Рурика" и вторую - "От начала княжения Рурикова до кончины Ярослава Первого".

Обе части резко отличаются как по характеру и приемам изложения, так и по научным последствиям, которые они имели в русской историографии.

Ломоносов собрал громадный материал, на который опирается преимущественно первая часть его труда. Ему в подробностях знакомы писатели греческие: Геродот,

Птолемей, Страбон; византийские: Прокопий, Константин Багрянородный, Кедрин, Зонара; латинские: Курций, Пепот, Ливий, Плиний, Тацит, а также немецкие и польские хронисты.

Древнейшим населением России Ломоносов считает славян и финнов. По мнению Ломоносова, русский народ произошел от слияния славян и финнов при преобладании первых. О глубокой древности славян Ломоносов заключает по их многочисленности в его время. Он находит предков славян в первых веках нашей эры и отмечает славянские названия мест и городов за Дунаем у Плиния и Страбона. Основываясь на летописях и иностранных источниках, он дает картину расселения всех славянских племен - западных, восточных и прибалтийских - в эпоху создания Киевского государства. Для обширных торговых связей служили "процветавшие силой и купечеством" города Киев, Смоленск, Ладога, Новгород и "пребогатая Винета" на устье Одера, впоследствии разрушенная датчанами.

Слово "варяги" Ломоносов считает не синонимом шведов, как думали Байер и Миллер, а названием морских пиратов, которые "из разных племен и языков состояли и только одним соединялись, обыкновенным тогда по морям разбоем".

Те варяги, которые назывались руссами, были преимущественно славянами прибалтийского побережья нынешней Пруссии. Они-то и были призваны новгородскими славянами. Потомков этих варягов можно было во времена Ломоносова найти, как, он говорит, в глухих селах Пруссии, где они были перемешаны с литовцами и жмудью.

Историк Соловьев так говорит о первой части труда Ломоносова: "В ней иногда блестит во всей силе талант Ломоносова, и он выводит заключения, которые наука после долгих трудов повторяет почти слово в слово в наше время" (Соч. М. В. Ломоносова. Т. V, стр. 177. Примечание).

Нужно добавить, что Ломоносов был свободен и смел в своих суждениях, и "обстоятельства до отдельных людей принадлежащия" не имели для него значения, как высоко ни стояли бы эти люди. Царской фамилии и роду Рюрика он находит весьма малопочтенных предков в лице морских разбойников и очень демократических родственников в лице крестьян из глухих деревень Восточной Пруссии.

Во второй части "Древней Российской истории" характер работы Ломоносова коренным образом меняется: простой и ясный стиль научного исследования сменяется безжизненно-риторическими периодами. Источником второй части служит почти исключительно "Летописи", но пересказ их не удался Ломоносову. Ложноклассическая лира, на которой Ломоносов воспевал "Рурика самодержавца Российского" и других "добронравных" государей, но была приспособлена для передачи простого и мудрого языка Нестора.

Ломоносов, отдавший всю жизнь делу просвещения русского народа, считал, что в России его времени только правительству мог принадлежать почин прогрессивной деятельности. Этот взгляд его был типичен для всех "просветителей XVIII века, даже для французских материалистов. Ломоносов считал обязанностью русского ученого описывать и воспевать дела предков Петра и Елизаветы. Научная ценность второй части много ниже первой. Но в целом "Древняя Российская история" стояла не только на уровне европейской науки середины XVIII века, но и, как большинство трудов Ломоносова, далеко опережала свое время.

Соловьев поражался "блистательным по тогдашним средствам науки" решением ряда вопросов Ломоносовым. Под влиянием Ломоносова Соловьев усвоил взгляд на разноплеменный характер варяжских дружин.

Ключевский развил идею Ломоносова об образовании великорусского племени из славян и финнов.

Ломоносов стал основателем целой "славянской" школы по вопросу о происхождении варягов (Венелин, Морошкин, Гедеонов), мнение которой не считается опровергнутым и теперь.

Замечания Ломоносова о "пребогатом" славянском городе Винете разрабатывались Шафариком, Грановским и немецкими учеными Вирховым и Фриделем.

Ломоносов по праву считается одним из основателей русской научной историографии. Он начал в России "великое дело - дать бессмертие множеству народа".

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - И. ПОНОМАРЕВА:

Комментарии: