Libmonster ID: RU-8415
Автор(ы) публикации: С. ПОКРОВСКИЙ

NORMANO J. The spirit of Russian economics. New York. 1946.

НОРМАНО И. Дух русской экономической науки.

В последнее время в США появился ряд книг, посвященных истории нашей страны. В значительной части эти книги имеют определённую цель: оклеветать русский народ, представить его отсталым, не внесшим в сокровищницу человеческой культуры никаких ценностей, питающимся на всём протяжении своей истории крохами культуры с западноевропейского стола. С другой стороны, авторы подобного сорта книг из кожи лезут, чтобы доказать, что социалистическая революция и коммунизм - специфически русские явления, неприменимые для Западной Европы и Америки, что марксистско-ленинская теория есть специфическое порождение "русского духа" и абсолютно враждебна духу и культуре народов Западной Европы и Америки. К числу таких книг принадлежит и рецензируемая нами работа.

Автор - профессор Гарвардского университета. Рецензируемая книга свидетельствует об известной осведомлённости автора в истории русской общественной мысли. Он ссылается на слова Берсеня Беклемишева и на Степенную книгу, на сочинения Котошихина и Ю. Крижанича, Посошкова и Ломоносова, Радищева и декабристов, Герцена и Чернышевского. Ему известны Чупров и Железнов, Постников и Иванюков, Сергей и Владимир Соловьёвы, Константин Леонтьев и Константин Аксаков.

Выступая в роли "знатока" русской общественной мысли, И. Нормано, прикрываясь дымовой завесой "учёности" и "объективизма", преподнёс американскому читателю злобный пасквиль на русскую общественную мысль и бесстыдную клевету на самую передовую в мире идеологию марксизма-ленинизма.

Всю историю русской общественной мысли Нормано разделил на три этапа: период английского влияния, затем французского и, наконец, немецкого. К национальным теориям он причислил только теорию славянофилов, которая, как известно, имела реакционный характер.

Отрицая за русской общественной мыслью всякое самостоятельное значение, Нормано видит в экономических и политических теориях русских мыслителей конца XVIII - начала XIX в. простое подражание идеям английской классической политической экономии. Прямыми проводниками этих идей были, по его мнению, прежде всего С. Е. Десницкий и И. А. Третьяков. Заметим, что теория трудовой ценности Смита - Рикардо была вершиной буржуазной экономической теории классического периода, от которой пошли назад представители вульгарной политической экономии. Естественно, что только отсталые люди могли в то время не испытать влияния этой теории. Заслугой И. А. Третьякова было то, что в екатерининской России XVIII в. он стал адептом этой, в то время передовой теории. Однако ни Десницкий, ни Третьяков не был слепыми проводниками нового учения: они весьма критически относились к ряду его основных выводов и положений.

В тот период, когда Англия становилась "мастерской мира", идеологом английской буржуазии был Адам Смит. Учение Смита о разделении труда между народами, о неограниченной свободе торговли между государствами являлось на деле программой действия английской буржуазии. Под прикрытием абстрактных выводов экономической науки буржуазия проповедывала всеобщую свободу торговли. Свобода торговли должна была обеспечить господство английской мануфактуре на всемирном рынке, увековечивая отсталость стран, ещё не успевших создать свою промышленность. Как писал позднее Энгельс, "ближайшая задача английских фабрикантов и их глашатаев политико-экономов состояла в том, чтобы заставить все другие страны поверить в евангелие фритредерства и создать, таким образом, мир, в котором Англия была бы большим промышленным центром, а все остальные страны - зависящими от неё земледельческими провинциями"1 .

И. А. Третьяков самостоятельно подошёл к анализу проблем экономического развития России и отверг эту доктрину Адама Смита. Третьяков в своей работе "Рассуждение о причинах изобилия и медлительного обогащения государств как у древних, так и у нынешних народов" прямо потребовал правительственного покровительства развитию русской промышленности вопреки смитовской догме о невмешательстве государства в хозяйственную жизнь. Государство через таможенные тарифы и запрещение привоза отдельных фабрикатов иностранного происхождения должно покровительствовать промышленности, ободрять и защищать её "от наглости и похищений соседних народов". В проповеди всеобщей свободы торговли, в призывах к политике равных возможностей для неравных по степени экономического развития народов Третьяков усмотрел наглое притязание английского буржуа на господство над более отсталыми народами. Вместе с тем требование покровительства промышленности имело в устах Третьякова ясно выраженный антифеодальный характер. В обществах, где правительство не покровительствует промышленности и земледелию, многие работники и земледельцы, писал он, "делаются нерадивыми и неспособными к произведению обильных плодов своими трудами. От сего також... часто рождается в народе повсеместная унылость духа и великое отвращение от трудолюбия: праздность на место ревностных подвигов больше в народе вселяется, от которые рождается большое число тунеядцев, толь вредных обществу и не токмо не служащих подпорою государства, но даже ещё отягощающих оное и съедаю-


1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. 1-я, стр. 312.

стр. 100

щих и последние плоды трудящихся". В этих выпадах против дворян-тунеядцев, в выводах о непроизводительности крепостного труда содержится новый довод в пользу тезиса о необходимости государственного покровительства промышленности. Правда, ратуя за буржуазный путь развития России, Третьяков не сумел или не решился поставить вопрос о революционной ликвидации крепостничества: он пытался найти возможность для капиталистического развития в рамках крепостнического строя. Наконец, государственное регулирование экономической жизни, в частности внешней торговли, необходимо для обеспечения активного торгового баланса. "Стране, - пишет он в той же работе, - когда она больше издерживает, нежели производит трудами внутри, а купечество извне, нищета следует неизбежно".

Таким образом, Третьяков отнюдь не являлся пропагандистом механически заученных идей Адама Смита: он выступал со своей самостоятельной концепцией, утверждавшей необходимость государственного покровительства промышленному развитию России. Третьяков подвергал основательной критике и отбрасывал положения, бывшие краеугольным камнем теоретической доктрины Смита. Задолго до Александра Гамильтона (книга Третьякова вышла в 1772 г., а Гамильтон представил свою декларацию конгрессу США в 1791 г.) Третьяков сформулировал задачи экономической политики страны, отставшей в своём промышленном развитии.

Идеи Адама Смита о свободе международной торговли были действительно подхвачены в России, но подхвачены идеологами самой реакционной части дворянства, мечтавшей о смычке русского крепостнического сельского хозяйства с передовой промышленностью Англии. Забывая о национальных интересах, эти идеологи стремились снять все таможенные барьеры, чтобы дешевле покупать иностранные фабрикаты и предметы роскоши. Представитель этих кругов А. Р. Воронцов, негодуя на высоту таможенного обложения, противопоставлял ему "столь же верные, сколь светлые" принципы свободной торговли Адама Смита и рекомендовал составителям таможенного тарифа "читать, перечитывать и выучить наизусть бессмертную книгу А. Смита". Однако Нормано совсем напрасно зачисляет в число слепых поклонников Смита даже А. Р. Воронцова. В своём "Мнении о генуэзской торговле" он решительно высказался за систему промышленного покровительства.

Развёрнутая критика идей Смита о принципах международной торговли была дана и Н. Румянцевым в его работе "О разуме тарифа". Автор заявил себя противником того "общего прельщающего мнения, которое учит давать полную свободу по торговле, в урон своих заведений и мануфактур". На этой же позиции стояли Сперанский, Мордвинов, Козодовлев.

"Смитовская тенденция, - пишет Нормано, - сильно влияла на крупного русского государственного деятеля, гр. Сперанского" (стр. 18). Однако известно, что "Положение о нейтральной торговле на 1811 г." Сперанского, сыгравшее немалую роль в (развитии русской промышленности, вводило запретительную систему и ставило задачей "сократить привоз товаров иностранных и поощрить, сколь можно, произведения внутреннего труда и промышленности". "План всеобщего государственного преобразования", представленный в 1809 г. Сперанским, был оригинальной попыткой создать наилучшую структуру высших органов власти и управления, с устранением недостатков английского и французского государственного устройства. Эти недостатки Сперанский подверг в своём проекте решительной критике.

Попытка представить Сперанского в качестве смитианца и проводника английских идей явно несостоятельна. Пытаясь "подкрепить" свой сомнительный тезис, Нормано ссылается на роль убеждённого смитианца, профессора Галльского университета Якоба, который будто был автором финансового плана, представленного Сперанским. Между тем предложения Якоба о необходимости "воздержаться от всякого регулирования", его протесты против разведения мануфактур." фабрик "в парнике", "искусственным способом", его попытка доказать необходимость для России фритредерской политики и теоретические выводы об отсутствии связи между тарифом и курсом русского рубля были решительно отвергнуты Сперанским. Сам Якоб жаловался, что его отношение к русским финансам сводится лишь к тому, что он регулярно получает их в казначействе двадцатого числа каждого месяца.

Нормано совсем запутывается, когда переходит к Мордвинову. "Настоящей опорой смитианства среди сотрудников Сперанского был знаменитый адмирал Мордвинов, принимавший участие в выработке финансового плана. Таким путём идеи Адама Смита проникали в русское законодательство" (стр. 21). Между тем известно, что Мордвинов был убеждённым и страстным противником фритредеров. Он доказывал, что своеобразная конкуренция и применение принципов фритреда невозможны в отношениях между государствами, находящимися на различной ступени экономического и социального развития, имеющими разные "выгоды, права и обстоятельства". Мордвинов как экономист поставил и по-своему разрешил вопросы: о соотношении мирового и национального хозяйства, о разделении труда между государствами и внутри каждого из государств, о свободе внутренней и внешней торговли, о соотношении между земледелием и промышленностью, о влиянии баланса внешней торговли на вексельный курс и вексельного курса - на достоинство внутренних бумажных денег, об основах экономической независимости и политической самостоятельности страны. Но, объявив Мордвинова смитианцем, Нормано, окончательно запутавшись в своих построениях, называет его затем Гамильтоном России. "Он был, - восклицает Нормано, - Александром Гамильтоном России, и это сравнение даже было поразительней, чем сравнение Ломоносова с Франклином.

стр. 101

Мордвинов и Гамильтон - оба последовательно сознавали особенности своих великих континентальных стран, делавшие непригодным практическое применение большинства классических теорий; они были также схожи в своей пропаганде национальной точки зрения. Они были предшественниками национальных течений в экономической мысли своих стран" (стр. 22).

Таким образом, Нормано сам же опровергает созданную им легенду о Мордвинове как экономисте, ученически копировавшем Смита. Оригинальность Мордвинова как экономиста вынужден признать сам Нормано, заявив, что "пропаганда Мордвиновым кредитных организаций и его вера в их созидательную силу предвосхитили позднейшие теории Мак Леода" (стр. 23).

Движение декабристов, продолжает Нормана, "соединило (восхищение перед английским "laissez faire" и влюблённость в идеи французской революции" (стр. 26). Декабристы были, уверяет Нормана, "поклонниками и последователями Смита" (стр. 28). "Преобладание английских идей" в декабристском движении Нормано обосновывает тем, что "заговорщики" называли в числе других членов будущего временного правительства Сперанского и Мордвинова; они якобы были "вождями смитианства в России" (стр. 29). Однако стоит только вспомнить аграрный проект самой крупной фигуры движения - Пестеля, - по которому половина земли выходила из оборота и предназначалась для наделения всех, желающих её обрабатывать собственным трудом, чтобы стало видно, что записывать декабристскую программу в графу английских влияний по меньшей мере ошибочно. Обычно Пестеля объявляли русским сисмондистом, но сам Нормано соглашается с тем, что экономическое учение Пестеля "не было случаем славянской имитации, что в целом пестелевская концепция совершенно отличается от концепции Сисмонди" (стр. 31). Декабристы в своих показаниях и письмах отмечали, что именно русская действительность, её противоречия, ненависть к крепостному строю и произволу абсолютизма сделали их революционерами. Под давлением фактов и Нормано вынужден признать за декабристами, что их "движение не было автоматическим усвоением западных импульсов" (стр. 28). Но это не мешает ему всё же заявить об "иностранном характере их либерализма" (стр. 32).

Разрушая собственные построения об исключительной роли английских идей в формировании русской общественной мысли, Нормано неожиданно заявляет: "Английский экономический либерализм не имел основы, raison d'etre, корней в русской действительности" (стр. 32), что идеи манчестерской школы "не привились и не могли привиться в русском обществе" (стр. 32), что "условия жизни в России находились в противоречии с классическими теориями, которые с их абстрактностью и индивидуализмом казались странными и неприемлемыми этическому духу русской интеллигенции" (стр. 34).

Придя к столь печальному результату своих изысканий, Нормано, не смущаясь ими, переходит к выискиванию французских влияний.

Кружок, "к которому принадлежал Александр Герцен и его друг Огарёв, - пишет Нормано, - занимался политикой и нашёл свою духовную родину у ранних французских социалистов" (стр. 41). Русский утопизм Нормано характеризует как течение, "влюблённое во французский социализм" (стр. 41). Между тем ещё Герцен видел всю недостаточность французского утопического социализма. Он хотел, чтобы социализм был связан с политической экономией, и отстаивал необходимость "союза современной философии с социализмом". Он ставил своей задачей выявить, "где лежит необходимость, чтобы будущее разыгрывало нами придуманную программу". Иными словами, Герцен осознал необходимость выработки научного социализма, хотя и остался в пределах утопии. "Все доселе явившиеся учения и школы социалистов от Сен-Симона до Прудона, - писал он, - бедны, это - первый лепет, это чтение по складам". Вместе с тем Герцен, как и Белинский, отбросил мечтания о возможности мирного перехода к социализму и поднял в конце концов знамя революции. "Социалисту в наше время, - писал Герцен, - нельзя не быть революционером". После этого говорить о том, что русские утопические социалисты были последователями французских утопистов, не выявляя тех шагов, которые они сделали к научному социализму, и не выявляя той их громадной заслуги, что они, как отмечал Ленин, связали социализм с революционным демократизмом, значит фальсифицировать историю русской общественной мысли.

В особенности сильным, по мнению Нормано, было немецкое влияние. Нормано замалчивает тот факт, что передовая русская наука развивалась в борьбе с этими влияниями. Историческая концепция Байера и Шлецера, основоположников норманской школы в историографии, была подвергнута острой критике ещё Ломоносовым. С. Е. Десницкий, критикуя схоластику правоведов немецкой школы, отмечал, что их теории "изысканы больше для меридиана немецкого, нежели к делу в судах. Сей род учёных, - "отзывался он о немецких учёных, - чем недостаточнейший в своём знании, тем тщеславнейший в своих изобретениях". Про работу виднейшего немецкого юриста Пуффендорфа Десницкий писал, что "Пуффендорфов труд подлинно был излишний, поскольку он рассуждал "о вымышленных состояниях рода человеческого".

Оппозиция манчестерской школе, уверяет Нормано, была создана немецкими учёными в России. "Россия стала образцовым случаем и школой для немецкого антиклассицизма. Германская оппозиция английской школе экономистов нашла поддержку и новую аргументацию в изучении русской экономической жизни, и русские охотно и естественно присоединились к этому оппозиционному лагерю" (стр. 63 - 64).

Желая во что бы то ни стало отказать русской общественной мысли в самостоятельности, Нормано забывает, что он писал несколькими страницами раньше. Объ-

стр. 102

явив Мордвинова русским Гамильтоном, он писал, что они оба "были предшественниками национальных течений в экономической мысли своих стран; они представляли тенденцию, позднее традиционно связанную с именем Фридриха Листа" (стр. 22). В действительности эта тенденция идёт от Третьякова (1772) через Чулкова, Н. Румянцева, Сперанского к Мордвинову, причём аналогичные идеи Гамильтон высказал значительно позднее Третьякова (1791). Русская антиманчестерская школа вела упорную борьбу с немецкими смитианцами (Шторх, Шлецёр-сын, Якоб и др.). Позднее их учение было воспринято Ф. Листом, придавшим ему агрессивный характер и многие реакционные черты (расизм, идеи о "превосходстве" германской нации и др.). Нормано и здесь заведомо искажает историю.

Много места Нормано уделяет такой посредственности, какой был Канкрин. Известно, что последний так долго держался на посту министра финансов лишь потому, что был педантичным и ревностным исполнителем, а не оригинальным мыслителем. Достаточно вспомнить протесты Канкрина против железнодорожного строительства, возражения против финансовой реформы, которую он проводил вопреки собственному желанию и по чужому плану (Сперанского), чтобы представить себе лицо этого "теоретика". Его пухлые труды были жалким эпигонством, и единственно "оригинальным" у Канкрина было, по словам В. Рошера, убеждение, что народы должны находиться в непрерывной войне или, по крайней мере, непрерывно готовиться к войне.

Неверно утверждение Нормано, что экономический факультет Петербургского политехникума был "русским университетом под немецким влиянием", а его профессура находилась под идейным воздействием немецкой историко-этической школы (А. Вагнер, Шмоллер и др.). Следует напомнить, что диссертация влиятельного Постникова об общинном землевладении начиналась с критики Вагнера, а Иванюков находился под сильным воздействием Чернышевского и популяризировал в своих лекциях ряд теоретических положений Маркса. Русская университетская экономическая наука конца XIX - начала XX в. резко критиковала апологетов капитализма, идеалистическую концепцию австрийской школы и испытывала сильное воздействие народничества. Острота аграрного вопроса в России, пережитки крепостничества - всё это накладывало отпечаток на построения таких экономистов, как Постников, Иванюков, Фортунатов, Железнов и Чупров.

Эволюция Белинского изображена Нормано так: "Он прошёл через обычное влияние Шеллинга, интересовался Фихте и Фейербахом; заменил Шеллинга Гегелем в 1836 - 1837 гг." (стр. 102). Философской основой даже самых передовых русских мыслителей середины XIX в., по уверениям Нормано, был немецкий идеализм. Между тем известно, что уже Белинский и Герцен подвергли беспощадной критике гегелевскую систему философии. Герцен в противовес Гегелю истолковал диалектический метод как "алгебру революции". Критикуя философию Гегеля, Белинский писал "что абсолютность её результатов... не годится, что лучше помереть, чем помириться с ними". Белинский вскрывал всю ограниченность жалких социально-политических идеалов Гегеля. "Гегель, - писал он, - мечтал о конституционной монархии, как идеале государства - какое узенькое понятие!"

Верхом фальсификации является утверждение Нормано, будто Чернышевский "воспринял основные идеи германской романтической экономики - идею тотальности экономики, идею её органического характера, отрицание неорганического атомизма" (стр. 90). В действительности, Чернышевский выступил с самой решительной и уничтожающей критикой виднейшего представителя этой школы - Рошера. Он отметил, что Рошер и его последователи - люди, "неспособные развивать науку, а лишь подыскивающие факты к данным темам"2 . Он вскрыл реакционность и апологетизм этой школы. Назначение "исторического метода" этой школы Чернышевский видел в том, чтобы "доказать" вечность капитализма, что "нынешний вид дела уж очень хорош и недовольны им могут быть лишь безумцы"3 , Рошер и его последователи прибегли, по характеристике Чернышевского, "к историческому методу для опровержения требований разума"4 . До Рошера, иронически замечал Чернышевский, "не пробьётся никакая живая мысль: ни дурная, ни хорошая"5 .

Нормано "забывает", что отрицание "неорганического атомизма" у Рошера было отрицанием борьбы классов, реакционно-романтической идеализацией феодализма, который якобы "связывает помещика и крестьянина общностью выгод и интересов", в то время как Чернышевский исповедывал борьбу классов и звал не назад, к консервации феодальных пережитков, а вперёд, к социализму. Трудно придумать более грубое извращение взглядов великого русского мыслителя, чем это сделал Нормано, пытающийся представить Чернышевского учеником немецких реакционеров.

Пытаясь прикрыться маской объективности, Нормано делает некоторые оговорки, признавая независимость мысли Чернышевского. "Таков был, - пишет он, - и случай Чернышевского, вероятно, наиболее выдающегося экономиста своего времени. Несмотря на то, что он провёл 1862 - 1888 гг. в крепости, тюрьме, каторжных работах и ссылке, независимость его мысли замечательна. Его примечания к русскому переводу Милля свидетельствуют о блеске и зрелости мысли Чернышевского" (стр. 102). Однако это признание служит лишь прикрытием для опошления Чернышевского, которого Нормано тут же сравнивает с вульгарными экономистами Запада. "Чернышевский, - пишет он, - соединил в своём учении Фейербаха с Бентамом и Миллем" (стр. 102). В этой фразе верно лишь то, что


2 Чернышевский Н. Соч. Т. VII, стр. 647.

3 Там же. Т. VIII, стр. 139.

4 Там же, стр. 140.

5 Там же.

стр. 103

Чернышевский не преодолел полностью антропологического материализма Фейербаха. Но это не даёт права называть Чернышевского фейербахианцем. Фейербах проповедовал слащавую и сентиментальную "всеобщую любовь", которую ещё Белинский назвал "непотребною". От сочинений же Чернышевского "веет духом классовой борьбы" (Ленин). Фейербаховская философия носила созерцательный характер: она только объясняла мир. Чернышевский хотел мир переделать, хотя и не нашёл правильных путей к осуществлению этой задачи. Надо потерять всякое чувство научной совести, чтобы объявить Чернышевского последователем Бентама и Милля. Не говоря уже о таком непосредственном и вульгарном буржуазном апологете, как Бентам, с его попыткой представить буржуазное общество в качестве гармонической системы, Чернышевский был чужд также и Миллю, по поводу которого Маркс выразился, что его несправедливо смешивать "в одну кучу с вульгарными экономистами-апологетами"6 . Чернышевский прямо говорил, что "его (Милля) система всё-таки далеко не наша система"7 , и изобличает Милля как защитника интересов буржуазии.

"Чернышевский, - продолжает Нормано, - призывал к созданию в России производственных ассоциаций в том же году, когда Ф. Лассаль рекомендовал ассоциации германским рабочим. Но Чернышевский был ближе к Шульце-Деличу, чем к Лассалю" (стр. 103). Нормано скрывает от читателя тот факт, что в то время как Лассаль сотрудничал с бисмарковским юнкерским правительством, ожидая от него поддержки ассоциации, Чернышевский был непреклонным революционером, разоблачавшим иллюзии либералов о возможности сотрудничества с правительством. Чернышевский призывал к свержению правительства и рассчитывал на успех ассоциаций только в случае установления народной власти. Совсем далёк был Чернышевский от вульгарного проповедника сотрудничества классов, каким был Шульце-Делич, оправдывавший капитализм.

Чернышевский, по характеристике Ленина, был "замечательно глубоким критиком капитализма". Он, как отмечал Маркс, "мастерски вскрыл банкротство буржуазной политической экономии", с которой Чернышевского безуспешно пытается сблизить Нормано.

Чернышевский писал, что буржуазная политическая экономия "утратила способность иметь в своих рядах людей великого ума, утратила способность открывать что-нибудь новое и развивать науку"8 . Он вскрыл апологетический характер современной ему буржуазной экономической науки. Буржуазный экономист, замечал Чернышевский, "не может ни одной буквы написать, не думая о коммунизме. Как победить этого ненавистного врага? Он сам не одарён такими умственными силами, чтобы составить теорию, которая удовлетворяла бы его желанию опровергнуть коммунизм, он может только переписывать старую теорию. Но при этом он вычёркивает из неё то, что, по его мнению, может служить подтверждением коммунизму, он искажает определения и факты, чтобы предохранить своих читателей от коммунистической заразы"9 .

Итак, попытка Нормано доказать, что русская общественная мысль была не самостоятельна, что она представляла собою имитацию западноевропейских учений, явно несостоятельна, несмотря на все передержки, грубые искажения и прямую фальсификацию. Но она симптоматична, как выражение реакционной политической тенденции, пытающейся развенчать русскую культуру и ослабить её воздействие на народы мира.

Переходя к изложению учения Ленина - Сталина, развития марксистско-ленинской науки об обществе, Нормано напрягает все свои силёнки, чтобы вытравить из сознания читателя значение, которое имеет как в истории общества, так и в истории науки Ленина - Сталина новый этап в развитии марксизма. Нормано пытается изобразить марксизм-ленинизм в качестве чисто русского явления, не имеющего отношения к всемирноисторическому опыту развития капитализма в его новейшей стадии - империализме. В этих целях Нормано стремится представить учение Ленина - Сталина как проявление "русского мессианизма". Нормано считает, что "мессианизм" вообще присущ русскому сознанию как некая надисторическая особенность "русского духа". "Славянофилы и западники, - пишет он, - народники и ревизионисты, реакционеры я радикалы, "чёрная сотня" и революционеры - все классы, группы, течения рано или поздно стали жертвами чар русской мировой миссии" (стр. 127).

Увлечённый подбором примеров, внутренно не связанных между собою, Нормано усматривает "мессианизм" у декабристов, Чаадаева, славянофилов и западников, Герцена, Чернышевского, Данилевского, К. Леонтьева и... у русских марксистов. "Советский Союз, - уверяет своего читателя Нормано, - последовал этому мессианскому комплексу". В советской идеологии, продолжает он плести нить своих злобно-клеветнических рассуждений, велико значение "наследства русского максимализма, столь полного мессиански-мистических видений" (стр. 128).

Нормано залит в одну кучу патриотическую веру в силу и значение русского народа, освобождённого от пут эксплуатации, характерную для русских революционеров, и мистический бред славянофилов и их последователей об особом пути развития России. Когда в 30 - 40-х годах прошлого века развитие классовой борьбы пролетариата и бродящий по Европе красный призрак коммунизма перепугали господствующие классы, в России зародилась теория славянофилов. Их теория была выражением дворянской реакции на эти явления. В центре.


6 К. Маркс "Капитал". Т. I, стр. 538. 7-е изд.

7 Чернышевский Н. Соч. Т. VII, стр. 1.

8 Там же. Т. VI, стр. 721.

9 Там же, стр. 30.

стр. 104

внимания общественной мысли России, где ещё господствовало крепостное право, но уже зародился в недрах феодальной экономики капиталистический уклад, встал вопрос: по какому же пути пойдёт Россия? Пойдёт ли она по пути капитализма, а значит, по пути усиления пролетариата и его классовой борьбы, или же ей история "предназначила" иной путь развития. Славянофилы выражали веру части реакционных помещиков в то, что в России процесс исторической эволюции имеет совсем иную закономерность развития, что она сможет избежать капитализма, "язвы пролетариатства", классовой борьбы, и останется "счастливым" полуфеодальным оазисом среди мира бушующих классовых схваток. Они клеветали на русский народ, изображая крестьян в виде покорных "мужичков", исполненных духа христианского смирения и повиновения самодержавной власти царя. Такая патриархальная Россия, по их мнению, должна была спасти издыхающий в пароксизмах классовой борьбы западный мир.

Нормано имеет наглость сближать эту реакционную утопию славянофилов, отрицавших закономерность исторического развития, с советской идеологией, с марксизмом-ленинизмом. Но даже школьнику должно быть известно, что Ленин и Сталин доказали неизбежность и закономерность роста капитализма в России, дали анализ последней стадии его развития - империализма, - научно обосновав неизбежность его крушения и победы пролетариата. Великая Октябрьская социалистическая революция привела к установлению самого передового в мире строя - социализма. СССР показывает всем остальным народам их собственное будущее, ибо победа социалистической революции явилась результатом не особого пути развития России и не следствием своеобразного "русского духа", а закономерным итогом развития противоречий империализма.

Роли переменились. Когда-то, сто лет назад, реакционные русские помещики, живя в отсталой, феодальной стране, успокаивали себя тем, что им не угрожает революция, так как капиталистический Запад развивается по своему пути, а Россия имеет свою особую дорогу. Теперь СССР - социалистическая держава, опередившая по своему социальному строю на целую эпоху капиталистический мир. Идеологи реакционного империализма пробуют теперь утешить себя (а вместе с тем и развратить народное сознание) утверждением, что Россия-де имеет особый путь развития, обусловленный будто бы некиим мистическим "русским духом", проявлявшим себя на протяжении столетий. Учение марксизма-ленинизма, ясно показывающее, что ныне все пути ведут к коммунизму, по их мнению, есть не что иное, как "мистическое видение", свойственное русскому "мессианизму". Однако эти жалкие попытки отгородиться от реальных тенденций развития так же мало помогут американским реакционерам, как и аналогичные "теории" славянофилов об особых путях Запада и России.

Большевизм, по Нормано, является этической теорией: для русского социализма, пишет он, проблема справедливости всегда являлась решающей, для него было безусловно аксиомой преобладание социального над экономическим и политическим (стр. 139). Опять-таки Нормано затушёвывает тот путь от утопии к науке, который проделал социализм. Для домарксовых русских социалистов идея справедливости была решающей: капиталистический общественный строй несправедлив, учили они, и он должен быть Заменён социализмом. Но после Маркса вопрос идёт уже не только о справедливости, но и о научно доказанной неизбежности гибели капиталистического строя и победы социализма. После Маркса только невежда может говорить об отрыве социального вопроса от экономических и политических.

"Традиционность" политики индустриализации Нормано обосновывает на анализе... "Русских ночей" Одоевского. Что общего имеют эти пустопорожние аналогии с наукой? Даже автором первого пятилетнего плана, по Нормано, был... Пётр I (стр. 140), высказавший пожелание, чтобы через пять лет "не покупать мундиру заморского".

Строительство социалистического общества, продолжает Нормано, потому подходит легко в России, что "система правления путём принуждения несомненно традиционна в России" (стр. 142), и русская интеллигенция, сознавая это, всегда рассчитывала на "реформы сверху". Крижанич, Котошихин, Пётр I, Чаадаев, Пушкин, Белинский, Чернышевский мобилизованы Нормано именно для того, чтобы из обрывков их мыслей иметь возможность состряпать видимость научного обоснования своей клеветнической идейки. Нормано или не знает или не хочет знать, что мысль о "реформах сверху" была типична для периода "просвещённого абсолютизма" и что её развивали не только Крижанич или Пётр I, но также Гоббс, Вольтер, что дань ей отдавал даже Руссо. Причисляя к сторонникам "реформ сверху" Белинского и Чернышевского, Нормано обманывает читателя. Белинский только в ранний период своего творчества (до 1840 г.) придерживался подобных иллюзий, а потом безоговорочно стал на революционные позиции. Чернышевский же всегда воевал против веры в "просвящённого монарха" и проповедывал необходимость революции. Но ложь Нормано достигает геркулесовых столбов, когда он говорит, что грандиозная и величественная перестройка общества в советский период была продолжением старых традиций "реформ сверху". Строительство социализма оказалось возможным только после величайшей революции снизу, после установления диктатуры пролетариата. Социалистическая революция раскрепостила трудящихся, они стали работать на себя, а не на эксплуататоров. Всемерное развёртывание творческой инициативы масс, имевшее своим результатом невиданный подъём трудового энтузиазма, стахановское движение, превращение труда в дело славы, доблести и геройства - всё это явилось важнейшей основой, определившей победу социализма. В свете этих фактов клеветническая болтовня Нормано о принуждении выглядит особенно жалко.

стр. 105

Заключительный вывод Нормано: "Нет старой и новой России - это всегда Россия" (стр. 146) - с головой выдаёт истинные намерения автора извратить историческое значение тех гигантских перемен, которые принесла с собою Великая Октябрьская социалистическая революция, преобразившая не только страну, но и людей и положившая начало новой эпохи в истории человечества.

Книга Нормано ярко показывает всю "нищету философии" современной буржуазной общественной науки, тщетно пытающейся успокоить нервы империалистов, встревоженных победами социализма и демократии, и внушить рабочим массам, крестьянству и интеллигенции, что путь России - это якобы совершенно "особый" путь.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/ФАЛЬСИФИКАЦИЯ-ИСТОРИИ-РУССКОЙ-ОБЩЕСТВЕННОЙ-МЫСЛИ

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Елена КоучКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Kouch

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

С. ПОКРОВСКИЙ, ФАЛЬСИФИКАЦИЯ ИСТОРИИ РУССКОЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 07.09.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/ФАЛЬСИФИКАЦИЯ-ИСТОРИИ-РУССКОЙ-ОБЩЕСТВЕННОЙ-МЫСЛИ (дата обращения: 29.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - С. ПОКРОВСКИЙ:

С. ПОКРОВСКИЙ → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Елена Коуч
Arkhangelsk, Россия
1035 просмотров рейтинг
07.09.2015 (3126 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
24 часов(а) назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
2 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
5 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
6 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
8 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
9 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
9 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
9 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
10 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
ФАЛЬСИФИКАЦИЯ ИСТОРИИ РУССКОЙ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android