Различие значения философской рефлексии у стоиков и в философии "высокой классики"

Мы не станем подробно разбирать философские концепции Древней Греции. В рамках нашей работы мы остановимся более подробно на стоической философии, посвятив "высокой классике" лишь один (следующий) абзац. Философия Платона и Аристотеля будет рассматриваться как единая мыслительная формация "высокой классики", которая характеризуется отношением разума, текста и реальности.

Основной чертой философии Платона и Аристотеля (мы не рассматриваем их многочисленные различия) является направленность мышления на бытие. Поиск "основных причин и начал бытия" (задача философского мышления Аристотеля) или конструирование эйдетики реальности путем "вспоминания" (Платон) предполагает работу в "классическом треугольнике": Бытие - Сущее - Разумная инстанция. Динамика взаимодействия точек этого условного треугольника - по замыслу классиков - должна подчиняться законам Разумной инстанции ("Ума, мыслящего самого себя" или "Идее" и "Благу"). В этом смысле текстуальность как таковая (высказывания о реальности или о словах) также может быть "вписана" в разумную систему координат. Тексты могут быть иерархированны по их разумности, логичности, близости к истинной реальности. Выражение мыслей в словах - задача риторики - имеет второстепенное значение у Аристотеля и подвергается критике у Платона в его полемике с софистами. Высказывание истинно: либо соответствует реальности, сущему, либо утверждает идею этой реальности. В этом смысле душа у Платона и Аристотеля имеет в основном гносеологический статус: доставляет ощущения и образы для Ума, членит бытие для дальнейшего его категоризирования (Аристотель), либо участвует в трансцендировании, в погружении в мир идей (Платон). Душа получает свою онтологическую значимость в своей гносеологической увязке с разумной инстанцией. Характерно, что в ранних греческих трагедиях (Эсхил) мятущаяся перед моральным выбором душа руководствуется разумными причинами ("Просительницы"). На наш взгляд,

стр. 189

синтезом классических философий является система Плотина с его эманациями Единого и разумностью души (Плотиновская философия может также служить доказательством "совместимости" философских учений Платона и Аристотеля). Эти обстоятельства наличия разумной инстанции у древних греков позволяют современным исследователям находить в их учениях те понятия и категории, которые присущи тем более поздним периодам истории философии, которые также субстантивируют рациональное начало ¹ . Таким понятием является рефлексия, чье распространенное (локковское) определение - "наблюдение ума за своей деятельностью" - генетически возводится к понятиям философов "высокой классики" - "ум, мыслящий самого себя" Аристотеля, иерархия эйдосов Платона, и инициирующая работу души Единое Плотина.

Мегаро-стоическая логическая школа выдвинула особую систему формализации бытия и особую эйдетику. Стоиков не интересовало имя вещи или инстанция эйдосов. Выдвинув на первый план проблему логического высказывания, а вместе с этим и языка, стоики справедливо видели в последнем то зеркало, в котором мышление творит само себя. Язык не формализует вещи и их соотношения, он описывает их, вкладывает в них душу. Хрисипп как-то писал, что если мы произносим "колесница", то колесница должна выкатываться из наших губ. Как говорил Диоген Лаэртий: "Изучение диалектики, по единому мнению стоиков, начинается с раздела о звучащей речи" ² .

Мышление не оживляет вещи без языка или изображения. Строгость мышления состоит в строгости и последовательности высказываний, которые не всегда могут совпадать с фактическим положением вещей. Отсюда - знаменитые логические парадоксы стоиков. Душа не всегда нуждается в самообосновании со стороны ума или Единого. Душа у стоиков суть сперматический логос. Идеальным случаем ее деятельности является соответствие (тождество) причин и целеполагания, в случае отождествления которых стоическая душа имела бы вид аристотелевской энтелехии. Но это происходит крайне редко - кто знает, каковы эти причины и эти цели, тем более их соответствие? - Судьба не разумна, как Ум или Единое. Душа стоиков трагична в своем говорении, существуя в зазоре отчужденных от нее причин и целей и усложняя этот причинно-следственный рисунок собственным существованием. Подобно тому, как слово состоит из физических компонентов, т.е. материально и в то же время несет внетелесный смысл, так и душа организована подобным образом. С такой точки зрения душа тоже телесна, тоже есть тело, однако такое, которое осуществляет собою определенного

¹ О переносе понятия "рефлексия" с Нового времени в философию древних греков и об отождествлении рефлексии с философской установкой вообще см.: Парамонов Д. О. Рефлексия: экспликация генезиса понятия . Дисс. канд филос. наук. Ростов-на-Дону. 2001.

² Фрагменты ранних стоиков. М., 1999. Т. 2. Ч. 1. С. 74.

стр. 190

рода смысл, а именно, смысл самодвижения, самочувствования и саморазвития ³ . Ввиду того, что бытие детотализовано судьбой, ум или Единое не являются фундаментом для постановки вопроса о бытии и его разумности:

1. Семенные логосы (души), ввиду их множественности и принципиальной неупорядоченности, своим существованием конституируют собственный причинно-следственный ряд. Стоики не отрицали конституирование души через категории причина-следствие. Стоики утверждали множественность их и соответствие количества причинно-следственных связей количеству душ. В этом смысле душа может возникать и исчезать, даже гипотетически мы сможем предположить ее наличие, исходя из конфигурации причин и следствий. И наоборот, наличие души с необходимостью актуализирует причинно- следственные связи.

2. Деятельность души по организации причинно-следственных связей суть говорение, речь. Язык у стоиков освобожден от денотации. Бессмысленно ставить вопрос о соответствии говоримого фактам или вещам; само говорение устанавливает причинно-следственные связи, конституирует вещи и формирует денотативность.

3. Ум, мыслящий деятельность души - это логический ум, деятельность которого состоит в формализации высказываний и приведение их к пропозициональной адекватности. В логике стоиков не обсуждаются вопросы объема и содержания понятий. Логические открытия стоиков состоят в исследовании высказываний, логических операций и модальностей. Только стоики могли рассматривать проблему возможности в рамках высказывания (в отличие от метафизической potentia у Аристотеля).

4. Можно ли сказать, что результатом деятельности души стоиков - результатом говорения - будут те самые образы, которыми мыслит душа Аристотеля, отталкиваясь от предметностей? Можно ли говорить, что логический ум стоиков формализует образы, возникающие в результате говорения (уже понятно, что эти образы не обязательно носят предметный характер)? Один из внятных ответов на последний вопрос дал Эвклид. Пространство Эвклида, его геометрия не имеет никакого отношения к реальному пространству и реальным телам, но тем не менее, иллюстрирует говорение об аксиомах и теоремах. Стоический лектон распределяет смыслы, высказывания, операции, образы, представления. Дистрибуция лектона идет параллельно, не соприкасаясь с платоновско-аристотелевским расчленением бытия. Для аристотелевского образа - производного от души - у стоиков нет онтологического "крепежа". Мы можем придумать говоримому имя, изобразить произ-

³ См.: Лосев А. Ф. ИАЭ. Итоги тысячелетнего развития. Т. 1. С. 587.

стр. 191

носимое, но это будет только версией. Имя и картинка версии - это будет другая версия. Логика имеет дело не с именами и картинками, но с операторикой смыслов высказываний. Онтологически же одушевленная речь, снимая дурную бесконечность имен и картинок, является событием по замещению объектов и тел собственной говорящей душой. Картинка и имя как результат говорения преодолеваются стоиками ввиду их статичности. Семенные логосы души, подобно огню, должны все время находиться в становлении, а это становление конституирует и само время. Событие говорение есть становление души, которая речью замещает объективную реальность. События говорения (или иные нестатичные душевные акты, например, песня, поэзия, эротика, театр ⁴ ) - всегда в настоящем времени и онтологически обрамлены Судьбой. Судьба, как единство Эона-становления и Кроноса-времени, распоряжается, по сути, не физическими телами, а событиями актуализации души. Время, согласно стоикам, в душевной сфере не имеет линейного вида: настоящее (говорение) актуализирует прошлое и будущее в этом душевном акте. Кронос распределяет время путем его бесконечного деления на настоящие акты-события.

Каждое настоящее вовлекает в свое событие предыдущее настоящее, и таким образом деление времени бесконечно ⁵ . Судьба распределяет настоящее время и, актуализируя свою душу, мы играем с Судьбой ⁶ , а в игре нельзя полагаться на статичные образы, эйдосы или схемы. "Бестелесно и время, которое представляет собой меру протяженности и движения мира. Его прошедшая и будущая части беспредельны, а настоящее имеет (телесный) предел" ⁷ .

Две сцены древнегреческой трагедии

Различие между классическим древнегреческим и стоическим пониманием мира и места в нем разума (ума, сознания) мы разберем на примере двух трагедий на одну и ту же тему: "Царь Эдип" Софокла и "Эдип" Сенеки. Для психоаналитиков поясним, что нас не интересует символическое значение выколотых глаз, убитого отца и разделение супружеского ложа с матерью. В вышеназванных трагедиях мы остановим свое внимание на различии "говорений" героев трагедий. Принимая различия между платонизмом и стоицизмом относительно разных

⁴ Стоический театр-моралите без эйдосов реальности.

⁵ "В действительности, число жеребьевок бесконечно. Ни одно решение не является окончательным, все они разветвляются, порождая другие. Невежды предположат, что бесконечные жеребьевки требуют бесконечного времени; на самом деле достаточно того, чтобы время поддавалось бесконечному делению, как учит знаменитая задача о состязании с черепахой" (Борхес Х.-Л. Лотерея в Вавилоне. СПб., 1993. С. 135).

⁶ Письмо стоики не рассматривали отдельно от речи ввиду отсутствия в нем пауз - событий; в нем не фиксируется время Судьбы и становление Эона

⁷ Диоген Лаэртий. Фрагменты... С. 272.

стр. 192

отношений души к трансцендентному, мы постараемся доказать, что в указанных трагедиях проиллюстрированы два предельных типа фигур рефлексии. Мы предполагаем, что Софокл поставил трагедию, исходя из принципа статуирования реальности в виде эйдосов, и, таким образом, интеллектуальная составляющая катарсиса состоит в обогащении эйдетики реальности за счет импликации, "втягивания" в нее трансцендентного. Трагедийность софокловского Эдипа в говорении, необеспеченном реальностью, и боги (трансцендентное) вывели на обозрение реальность так наглядно, что тексты Эдипа "захлебнулись" и он в связи с тем, что собственные тексты мешали ему видеть реальность, выколол себе глаза. Сенека же трагедийный пафос усмотрел в ином отношении текста и реальности. Проговариваемая монотонная реальность (что по стоикам и есть единственная реальность - как колесница Хрисиппа), вдруг является набором пророческих знаков, цепочками истолкованных текстов - текстов Судьбы. Сенековский Эдип трагичен тем, что проговариваемые им описания собственной жизни и принципов тонут в многоголосье судьбоносных текстов - в стоической реальности, требующей остановок и пауз, что вдруг напомнила ему о себе. Трансцендентное (боги Судьбы) давно указывали Эдипу Сенеки его судьбу, но он относился к этим высказанным о его жизни фактам просто как к высказываниям, а не как к знакам Судьбы. Общая картина реальности сдвигается и "плывет" перед глазами (Эдип глаза вырывает) под сопровождение мощного хора. Мизансцена сенековского эдипа текстуальна, его онтологическая трагедия - различие и оценка статуса текстов помимо их проверки на логичность и связность... Попробуем доказать нашу гипотезу.

Напомним "сюжет" двух трагедий. Отгадав загадку Сфинкса, Эдип прибывает в Фивы, чтобы царствовать, но узнает, что в городе свирепствует жестокий мор. Через брата своей жены, Креонта, он узнает, что боги будут морить город до тех пор, пока Эдип не выяснит, кто убил Лая, предыдущего царя Фив, от которого Эдипу достались город, жена и ее брат Креонт. Пророчествующий мудрец говорит Эдипу, что это сам Эдип убил Лая. Эдип, над которым с детства висело пророчество о том, что он убьет своего отца и разделит ложе со своей матерью, путем опроса очевидцев выясняет, что: 1. Что он и является убийцей Лая; 2. Что Лай является его отцом; 3. Что доставшаяся ему от Лая жена - его мать. Эдип самоослепляется, жена (мать) - Иокаста - кончает с собой.

1. При чтении двух версий этого классического сюжета сразу видно следующее: у Сенеки - длинные монологи, подробные, почти анатомические, описания охватившего город мора, "день являет жатву ночи смертную...(5)", "...золотой колышет злак колосья с мертвыми сухими зернами. И нет таких, кого бы гибель минула: все возрасты и оба пола

стр. 193

падают. Чума отцов с детьми и старых с юными, И жен с мужьями на один кладет костер, И нет на погребенье стона слезного (50-57), кроме общего авторского описания, идет описание мора самим Эдипом (1-80), хором (110- 201). Для сенековской трагедии характерны "мыльные" экскурсы в прошлое Эдипа и подвиги его в чужеземных странах, подробное описание гадания пророчествующего старика. У Софокла же подчеркивается не столько страшные картины мора, сколько желание Эдипа, окрыленного победой над Сфинксом, побороть напасть. Старый жрец жалуется Эдипу Софокла: "Наш город, если ты сам видишь, потрясен Ужасной бурей... (20-30)" и надеется сразу же, что "явившись в Фивы, ты избавил нас от дани... Найди нам оборону, вняв глагол Божественный... Восстанови свой город, - да стоит он Неколебим" (35-57). Вдохновленный признанием своей способности "внять божественный глагол", Эдип утешает старика: "Несчастные вы дети! Знаю, знаю, Что надо вам" (58-59). Если сенековский Эдип бродит по Фивам и рисует мрачную картину мора на сотню строк, то софокловский Эдип сразу берется за дело, благо люди в него верят. У Софокла тема мора сразу же переходит в тему поисков виновного и только хор напоминает о существовании мора (172-190).

2. Не стоит и говорить, что диалоги Софокла более динамичны, диалектика поиска виновного пронизана желанием Эдипа найти истину и прославиться. Наивный классицизм твердо верит в возможность соответствия слов фактам (ср. Аристотелевское определение истины). Сенековский Эдип из мрачной меланхолии пробуждается Иокастой, его женой. (Себе на погибель), жена - мать "встряхивает" его: "Что пользы отягчать беду напрасной пеной?... Не дело мужу от Фортуны прочь бежать" (82-87). (Мы считаем небезынтересным рассмотреть позицию жен/матерей в двух Эдипов как позицию жертв трансцендентного, т. е. жертв, принесенных богам(и) для проявления трансцендентного Эдипу и зрителям/читателям. Об этом дальше.) Пока же софокловский Эдип убежден, что реальность нуждается в упорядочивании за счет текстов, а сенековский Эдип считает, что реальность - стоическая текстуальная реальность - нуждается в разгадке, подобно решению сфинксовой задачи. Софокловский Эдип действует, сенековский - отгадывает ⁸ . Эдип Софокла посылает за пророком - старцем Тиресием, у Сенеки Тиресий "появляется". Но тут важен еще один момент: речь софокловского Эдипа перед фиванцами перед началом своих действий. В этом образце политической речи Эдип клеймит убийцу Лая и приказывает преступника изгнать, убить или просто рассказать Эдипу о злодее. Тут же царь Фив дает клятву самому быть изгнанным, если узнает, что приютил по неве-

⁸ "Необозримый перечень событий

Вы не ведите! Вы их - объясните".

Ф. Ницше. Сенека и ему подобные.

стр. 194

дению преступника. Речь эта замечательна в связи с двумя обстоятельствами: 1) некоторые (или многие) жители Фив знают подоплеку убийства Лая и трагичность Эдипа Софокла; выясняется, что об этом знает жена Эдипа, пророк Тиресий, его ученик, пастух, приютивший младенца Эдипа, - знания их фрагментарны, но в целом, в совокупности они несут в себе его полностью. Эта реальность являет собой трансцендентную полноту по отношению к бойким и изысканным текстам софокловского Эдипа; 2) во время трагической развязки эта речь (а не пророчества Тиресия, который прямо указал на ослепление) является единственным местом со-референции слов и поступков Эдипа с точки зрения все знающих богов. Самоослепление произведено по принципу "колесницы Хрисиппа", и после него Эдипу останутся одни слова, без их соотношения с реальностью (219-260, 1350-1358).

С другой стороны, у Сенеки подробно, анатомически, в традициях его же описаний мора, показан процесс гадания на огне и на мертвых животных: "...брызжет кровь из жил все новая, Глубоко сердце спрятано истлевшее, Все жилы бледны, внутренностей многих нет, Гнилая печень черной желчью пенится..." (354-358). Сенековский Эдип сам описывал ужасы мора и подробное описание гадания приводит его к мысли о том, что вся проговариваемая реальность иносказательно судьбоносна для его, Эдипа, жизни. Хор эстетизирует предшествующую жизнь Эдипа в виде миража, стекающего капельками золотистой краски по мутно-серому говорению сиюминутной реальности. Эдип как бы осознает фоновый, шумовой эффект этих картинок из прошлого, так контрастируемых с его настоящей, теперешней реальностью. Он как бы вновь и вновь убеждается в том, что прошедшее время бестелесно и бесконечно. Он как бы хочет чего-то не пропустить в своей текстовой повседневности, но что? "Холодный трепет до костей объял меня" (659), - восклицает Эдип у Сенеки.

Софокловский Эдип в эйфории собственной победы над Сфинксом и удачной речи перед фиванцами, ждет прямого ответа на свои сомнения - сомнения, в которые его ввела Иокаста. Тиресию он заявляет: "Я город спас, о прочем не забочусь" (435). Именно город спас, а не энигму разгадал - смелость и напор города берут. Только после вникновения в слова Иокасты, он чувствует, что для реальности нужны какие-то другие тексты, другой "божественный глагол": "О как мне слово каждое твое Тревожит душу и смущает сердце" (703-704). Старец Тиресий у Софокла произносил слишком опережающие события тексты (опережающие для хронотопа Эдипа, конечно) о трансцендентной для Эдипа реальности. Софокл не описывает само гадание, которое у Сенеки потянуло трансцендентным холодом для Эдипа. Реальность Софокла становится трансцендентной для Эдипа в связи не с пророчествами, а с воспоминаниями Иокасты. Осуществить трансцензус в будущее

стр. 195

софокловский Эдип может только через прошлое. Сенековскому Эдипу достаточно вжиться в "здесь и теперь", чтобы начать трансцендирование. Что такое прошлое для последнего? - шумовые картинки, отвлекающие от чего-то важного, здесь и сейчас происходящего.

3. У Софокла и Сенеки Иокаста приносится трансцендентным в жертву. В трагедиях жена Эдипа зачастую выступает персонифицированного механизма трансформации Эдипа. Она - проявление трансцендентного, толчок к трансцендированию Эдипа, но она же - жертва трансцендентного. Ее статус, повторяем, одинаков у обоих авторов. Но само трансцендирование у Софокла и Сенеки различно. У Софокла Иокаста знала о реальном положении дел и, неожиданно "смутив душу", пытается вернуть настоящее; то призывая на помощь хор (653-659), то апеллируя к еще не трансцендированному Эдипу: "Не все ли равно? О, полно, не тревожься И слов пустых не слушай... позабудь" (1029-1030), и даже призывая на помощь ту самую женскую хитрость, которая недоступна для мужчин, но которую женщины могут считать отвагой, пытается смягчить будущие ожоги Судьбы: "... с матерью супружества не бойся: Во сне нередко видят люди, будто... Спят с матерью; но эти сны - пустое, Потом опять живется беззаботно". Все, что угодно будет говорить Иокаста, только не помогая Эдипу вычленить из своего прошлого те факты, что станут основой неминуемого предопределенного будущего. Но еще сильнее она разжигает его познавательную страсть и интроспекцию. Восстановив полную картину предопределенности раньше самого Эдипа, Иокаста душит себя скрученной веревкой, ибо вина велика ее в том, что она приказала умертвить Эдипа еще в младенчестве.

Иокаста Сенеки, напротив, своим воззванием повернуться к событиям, встретить зло грудью и не бежать от Фортуны по-иному препятствует Эдипу: она интригует прошлым, заставляя Эдипа углубляться в него. Эдипу же прошлое нужно для каких-то собственных параноидальных игр с загадками настоящего. Вопросы его точны, но понимает он не ответы относительно прошлого, он не углубляется в порыве родственных чувств в перипетии личных историй. Сенековский Эдип, словно Гамлет, нуждается не только в логическом подтверждении своих выводов, но в том, чтобы события настоящего наглядно и суггестивно их подтвердили. Стоическая цепочка: событие - восприятие - высказывание переданы в диалоге Эдипа и Иокасты.

"Жена, прошу, рассей мои сомнения, В какую пору жизни Лай погиб, скажи: В расцвете ль первых свежих сил иль в дряхлости?

Иокаста: "Он был ни юн, ни стар, но ближе к старости.

Эдип: "Был окружен ли царь толпою спутников?"

Иокаста: "Нет, многих увела дорога ложная. При Лае верный труд оставил считанных".

стр. 196

Эдип: "Удел царя хоть кто-то разделил из слуг?"

Иокаста: "Лишь одного сгубила храбрость верного."

Эдип: "Виновный найден! Место и число сошлись ." (Курсив мой. - Д. П .).

"Скажи лишь время"

Иокаста: "Десять уж собрали жатв".

Носитель прошлого, Иокаста, по-своему интерпретирует у Сенеки свою трагедию, трагедию бесполезного прошлого для текущего, сиюминутного настоящего. Иокаста Софокла не видит ничего плохого в том, чтобы Эдип разделял ложе со своей матерью (приемной матерью, но Эдип думает, что с настоящей, причем, Иокаста знает об этом). А Иокаста Сенеки уже после самоослепления Эдипа, упрекает его: "Стыдно сыном быть? Молчать не надо! Что глазницы полые ты отвращаешь?" (1010), и убивает себя мечом за то, что "человеческих законов честь сгубив кровосмешеньем" (1026). Сенековская Иокаста - трагедия противопоставления текстуальной реальности довербальным кровно-родственным, патриархальным отношениям. Конечно же всякая греческая трагедия - это ломка мифов и кровного родства. У Сенеки Иокаста разгадала свою загадку, но слепой Эдип не даст ей убежища от самой себя. Отвлекая Эдипа от загадок настоящего совместными упражнениями по "нырянию в прошлое", она расширила сперматическую семантику текстов, окружающих его в настоящем. ("Упражнение воспоминания" не столь почитаемо, как у Платона...) Сама она - актуализация прошлого, персонифицированное "время событий". Разгадка двойственна: она нарушила запрет на инцест и прошлое не спасет ее, а также Эдип каждый миг напоминает ей о возможных последствиях такого на первый взгляд безобидного говорения. Обе Иокасты по-разному выполнили свое предназначенье - трансцендировать Эдипа - и принесены в жертву. Иокаста у Сенеки и у Софокла олицетворяет "онтологическую угрозу": несоответствие видимого, говоримого и мыслимого для платоновской онтологии и конечность, телесность прошлого для стоиков.

4. Само ослепление Эдипа интересно тем, как оно описывается самим Эдипом. Но прежде напомним о статусе самого говорения, самих текстов Эдипа у Софокла и Сенеки. Эдип Софокла ищет истину, а находит себя. Тексты этого Эдипа таят в себе иллюзию реальности, корреспондируются с реальностью; боги мстят Эдипу этой же реальностью. Заявился спасителем Фив - найди себя, а затем говори о реальности. В иерархии реальностносообразных текстов Боги стоят на самом верху, затем те фиванцы, что знают подоплеку про Эдипа и которых собирается спасать Эдип, затем Иокаста как символ противостояния текстов и реальности, а затем сам Эдип. У Сенеки тексты Эдипа - такой же результат чувств, как и зрение, слух, и т.д., носят характер претерпевания реальности. Эдип Сенеки не только видит, слышит и т.д., но и "языку-

стр. 197

ет". Вот "иовское отчаяние" Эдипа Сенеки перед настоящим: он должен прочувствовать обманчивость самоидентификации, должен понять, что Эдип прошлого не является аусвайсом тождественности с Эдипом настоящего:

"Земля, разверзнись! Ты над толпой владычащий Теней правитель, во глубины Тартара

Умчи весь род, превратно устремленный вспять !

Мечите камни в голову преступную,

Мечите копья, граждане! Отец и сын

И брат пускай разят меня, пусть матери

Возьмут мечи.... (Уходит) (858-882).

Тут важно не только проклятие роду, устремленному в прошлое. Главное здесь - это "уходит". Куда же он уходит - ведь так труднее выполнить его же просьбу: побить камнями, заколоть мечами. Сенека и не думал вводить в действие граждан, прочувствовашихся обращением к ним Эдипа и убивающих царя камнями или же копьями. Важен настоящий вопль отчаяния, а не действия, соответствующие воплю. Никто не поможет Эдипу Сенеки вернуть=расправиться со своим прошлым. Даже граждане, даже Иокаста. Даже он сам простым актом суицида. Все граждане в неведении по поводу того, какой узор Фортуна сплетет из говоримых текстов - никто не знает, что именно мы скажем в следующее мгновение.

5. На наш взгляд, взаимоотношение текстов, души и реальности в этих трагедиях является иллюстрацией гипотезы о двух разных философских основах этих версий одной трагедии. Если же поупражняться и указать место рефлексии в трагедии исходя из ее места в соответствующей философской системе, то можно сделать следующий вывод. Для Софокла диалектические поиски Эдипа верифицируются реальностью и, с помощью богов, реальность инициирует рефлексию (от которой Плотин "пробуждается к самому себе" и пытается познать всю Реальность до конца путем транспортировки в трансцендентное Единое), которая заставляет Эдипа самоослепиться. В том, соответствует ли Реальности суд нашего Ума над душой, состоит также моральный смысл рефлексии, который не показан в неоплатонических текстах (за исключением категорий Блага и др. в иерархии эйдетического познания), но драматизм которого показан в трагедиях. Для Сенеки же сперматическая говорящая реальность размывается распределяемым Судьбой временем, статичность и Реальность эйдетики сущего смывается событиями здесь и теперь.

6. По-разному Эдип аргументирует выбор собственного наказания. У Софокла Эдип ослепляется в связи с прошлым безответственным говорением, претендующим на говорение о сущности и о Реальности. Реальность наказывает его за слепые тексты физическим ослеплением; боги, Единое, Ум (через предметности) мстят ему:

стр. 198

"А город наш, твердыни, изваянья

Священные богов, которых я

Себя лишил - несчастный! Я - первейший

Из граждан здесь. Сам приказал я гнать

Безбожника, в ком божий глас укажет

Преступного сквернителя страны!

С таким пятном как мог бы я теперь

Смотреть спокойным взором на сограждан?" (1349-1356).

У Сенеки Эдип самоослепляется с целью раствориться в своей порочной природе. Прошлое, в том виде, которое оно имеет для стоиков, не может стать гарантом очевидного настоящего, тем более что прошлое извращено. Дискретность, несовместимость версий своего прошлого дыханию настоящего заставляет Эдипа подумать над чисто стоическим вопросом: какую выбрать смерть, чтобы настоящее было гарантом такого же дискретного и несовместимого будущего. Физическая смерть может "сжать" все события. Нужно добиться постоянного, бесконечного дробления и вариаций одного и того же настоящего. Настоящего события, которое "взрывает" смерть на множество осколков, на множество разных смертей. Эдип Сенеки обращается сам к себе:

" Тебе не расплатиться! Пусть изменится

Природа, все законы извратившая

Свои на мне, измыслив род неслыханный;

Пусть много даст мне жизней; чтобы многими

Карать смертями, и рождаться вновь и вновь

Для новых казней. Ум свой призови, Эдип!

То, что лишь раз бывает, может долгим быть" (942-949) ¹ .

¹ В работе мы использовали трагедию "Царь Эдип" в переводе С. В. Шервинского и трагедию "Эдип" в переводе С. Ошерова.

Постоянный адрес данной публикации: