Libmonster ID: RU-8416
Автор(ы) публикации: А. МАНФРЕД

(О воспоминаниях Альбера Лебрена и генерала Гамелена)*

Года два-три назад, когда опустошённая, кровоточащая Франция только начинала возрождаться, многим казалось, что под руинами разгромленной страны навсегда погребены я её могильщики.

Но прошло немного времени - и, оправившись от замешательства первых дней, силы реакции внутри страны, поддерживаемые могущественными покровителями - реакционными силами по ту сторону канала и океана, - сначала осторожно и маскируясь, затем всё откровеннее и наглее перешли в наступление против лагеря демократии. Пробудившиеся мертвецы с политического кладбища Третьей республики стали пробираться в государственные и общественные учреждения. Эдуард Даладье и Поль Рейно вместо скамьи подсудимых оказались на скамьях Национального Собрания. Преступники, ответственные за гибель миллионов французов, вместо заслуженной ими кары получили возможность учительствовать и наставлять, Жорж Бонне, Поль Бонкур, Гамелен, П. Рейно, Франсуа Поясе, Лебрен и другие прямые и косвенные виновники национальной катастрофы Франции взялись за перо. Они отнюдь не думали каяться в своих смертных грехах перед народом, напротив, развязно рассказывая об умирании, или, вернее, умерщвлений, Третьей республики, они готовы были даже гордиться делом своих рук и своё некрофилическое повествование представлять чуть ли не героическим эпосом.

Среди множества воспоминаний этого рода некоторые уже были оценены на страницах нашего журнала1 . Особый интерес представляют мемуары генерала Гамелена, бывшего руководителя вооружённых сил Франции, и Альбера Лебрена, бывшего главы государства. Они привлекают к себе внимание прежде всего тем, что оба мемуариста в критический период истории Франции занимали высокое положение и должны были играть в это время (хотя большей частью не играли) ответственную роль.

Лебрен дал своим воспоминаниям подчёркнуто скромное название: "Свидетельство". Президент республики, дважды избиравшийся на этот пост (за 70 лет республиканской истории имелся лишь единственный прецедент в переизбрании Жюля; Греви), первое лицо государства, по крайней мере юридически, Лебрен стремится уклониться от всякой ответственности - не только руководителя, но даже участника; не чувствуя неловкости занятой им позы, он ограничивает себя ролью свидетеля.

В воспоминаниях Лебрена много действующих лиц, но нет одного - самого автора. Конечно, рассказ ведётся от первого лица, мемуарист уделяет весьма много внимания своей особе, он часто повторяет: "Я думал", "Я считал", "Я переживал"; он постоянно что-то чувствует: он грустит, удивляется, надеется, сожалеет, томится, вспоминает - всё, что угодно, но не действует. Он не действующее лицо в прямом и точном смысле этого слова.

Лебрен рассказывает о многом: о политике Франции предвоенных лет, о вступлении в войну, о разгроме Франции весной 1940 г., о Капитуляции, о ликвидации Третьей республики, о правительстве Петэна, о своём плене в Германий. Он свидетельствует о том, что делали во время этих событий другие. Он подробно рассказывает, день за днём, о поведении и роли правительства в определивший судьбу страны Июнь 1940 гада. Лебрен председательствует на решающих заседаниях Совета министров 12, 13 июня (стр. 75 - 79). Но президент молчит, он даже не повествует о своих тайных мыслях, он лишь передаёт, что говорили и что предлагали другие.

Здесь вы начинаете замечать не только неуместность и бестактность тона и стиля его мемуаров. Вы чувствуете, что их автор, бездействующий в решающие для его страны часы, всё-таки играет какую-то роль.

21 июня к Лебрену явились Лаваль и другие предатели, торопившиеся покончить с режимом Третьей республики. Они потребовали отмены предполагавшегося отъезда правительства в Алжир. Лебрен верный себе, уклонился от ответственности и решения, ссылаясь на то, что он не представляет всей власти и что этот вопрос обсуждает


* Gamelin gen. Servir. "Les armes francaises" de 1940. Paris, Plon. 1946; Gamelin "Trois etapes de I'avant guerre". "Les oeuvres libres" N 13. Paris. 1946; Lebrun A. "Temoignage". Paris, Plon. 1945.

1 См. "Вопросы истории" N 6 за 1947 год. Штейн Б. "Мюнхен на страницах четырёх мемуаров".

стр. 106

Совет министров. Но он всё же робко признался, что, по его мнению, "правительство должно сохранять свою независимость, быть вне досягаемости врага", тут же застраховав себя ссылкой на состоявшееся накануне совещание с премьер-министром и председателями Палаты и Сената. И тут разыгралась безобразная сцена. Лаваль и его сообщники, не считаясь ни с этикетом, ни с элементарным приличием, подняли шум, стали кричать на президента республики. "Передо мною, - пишет Лебрен, - были обезумевшие люди, потерявшие над собой контроль, жестикулирующие, говорящие все вместе". Распоясавшийся Лаваль в присутствии главы государства, "очень громко крича", стал поносить председателя Сената: "Да, этот вот, я его ненавижу, я его ненавижу, я его ненавижу!" "Я был вынужден возразить ему (Лавалю. - А. М. ), -продолжает Лебрен: - "Не говорите так громко; чем больше вы кричите, тем хуже я вас слышу" (стр. 92).

Этот ответ президента республики, почти единственный в своём роде при подобных обстоятельствах, проливает свет на роль, которую он играл. Но дадим дальше слово рассказчику: "Со своей стороны, мне приходилось делать усилия, чтобы оставаться спокойным". Эти усилия оказались успешными. Заговорщики обвинили правительство в измене, пригрозили, что заменят его новым, если оно посмеет покинуть метрополию, и ушли. "Кажется (Il parait), что я пожал руку г. Лаваля, когда он уходил, - замечает Лебрен. - Это возможно. Я хотел, несомненно, смягчить жёсткость, проявленную мной в отношении человека, которого я некогда призывал на пост председателя Совета" (стр. 93).

В этой короткой реплике мемуариста все, от замечательного "кажется" до мотивирования ставшего уже несомненным рукопожатия, неповторимо. Теперь роль Лебрена становится вполне ясной. Президент республики в трагедии своей страны играл смешную, жалкую роль. Самым примечательным, однако, является то, что Лебрен, видимо, заблуждается в её характере; он не видит, не подозревает даже того смешного и жалкого впечатления, которое она оставляет.

Полное отсутствие чувства смешного сопровождает повествование Лебрена до его последних, заключительных строк. Вот, например, Лебрен рассказывает о подготовленной петэно-лавалевскими заговорщиками замене правительства Рейно властью Петэна. Когда президент Лебрен, после отставки Рейно, обратился к Петэну с предложением возглавить правительство, тот сразу согласился и вместо переговоров о составе правительства вынул из портфеля заранее подготовленный список членов кабинета. Казалось бы, этот факт должен был лишний раз подтвердить существование тщательно, до деталей, подготовленного заговора гробовщиков республики, устранить у президента последние сомнения, если они только вообще были ещё возможны, об истинных намерениях лавалевской банды. Но у Лебрена заговорщическая торопливость Петэна вызывает совершенно неожиданную реакцию: "Какой приятный для меня сюрприз! Я не был приучен к такой быстроте", - без тени юмора комментирует этот инцидент мемуарист (стр. 85).

Читатель давно уже догадывается, что в этом смешном есть что-то очень неумное. Только той же бедностью ума и души можно объяснить спокойно изложенную Лебреном неловкую и жалкую сцену, когда, изгнанный с президентского поста, он отправляется с визитом к новому "главе государства" - Петэну (стр. 11); от этих же качеств идёт и невозмутимо переданный рассказ, как, очутившись не у дел, Лебрен занялся всерьёз размышлением о том, является Ли Правомочным правительство Виши, какие цели преследовал "закон" 10 июля 1940 г. и как применялся он на практике (стр. 122 - 128). Той же моральной и интеллектуальной убогостью веет и от рассказа автора о его вполне комфортабельном пребывании в германском плену - в благоустроенном замке, с хорошей библиотекой, с хорошим питанием, - вызывающим у автора "ужасные воспоминания" (стр. 138 и сл.). Лебрен так далеко заходит в искреннем непонимании неприличия своих повествований, что решается рассказывать о любезностях, оказываемых ему немцами. В том же спокойном тоне он сообщает, как его внимательно лечили в инсбрукской больнице, как его, галантно доставили обратно - к себе на родину, как в Мюнхене он принял приглашение посетить концерт в кафе и слушал в обществе фашистского офицера и солдат, завоевавших его родину, венгерский оркестр. Он ещё решается добавить, что ему не понравилась эта музыка, которую он слушал с немцами в Мюнхене - слушал в то время, когда бойцы антифашистского подполья Франции прислушивались к предсмертному хрипу Габриэля Пери.

Теперь уже самое повествование мемуариста раскрывает растленную душу этого смешного, жалкого и слабого человека. В недостойной, почти шутовской роли этого духовного карлика, игравшего первое лицо в пятом акте национальной трагедии, обнаруживается нечто зловещее. В его суждениях и действиях раскрывается какая-то внутренняя логика.

Рассказывая о страшных событиях, погубивших сотни тысяч жизней его сограждан, Лебрен не хочет винить никого из предателей, ответственных за политику критических дней страны. Он говорит с почтительным уважением, почти восторженностью о Даладье, Рейно; он проявляет полную терпимость к Бонне и Фландену, несмотря даже на то, что последний просто выгонял Лебрена с президентского поста, как бесстрастно о том рассказывает сам бывший президент. Даже к Петэну и Лавалю он проявляет мягкую снисходительность: он жалеет предателя Петэна, приписывает ему благородные намерения, повторяет легенду о самолёте, якобы поджидавшем Петэна в Виши, чтобы отвезти его в Северную Африку; он даже готов превратить в проблему самый факт чёрной измены Лаваля и Петэна, считая вопрос об их поведении "сложным" и уверяя, что для этого нужно "исследовать их сердца" (стр. 129, 131, 136).

стр. 107

С присущей ему глуповато-простодушной бестактностью Лебрен в объяснение причин поражения Франции сочувственно цитирует мнение фашистского немецкого военного журнала "Militarwissenschaftliche Rundschau". Сей орган гитлеровского генштаба объяснял поражение Франции тремя причинами: изменой её вождей, отсутствием у народа моральной выдержки и необходимой силы сопротивления и несоответствием демократической системы стоящим перед вею задачам (стр. 40). Бывший президент республики в рукописи, помеченной им маем 1945 г., без возражений приемлет большую часть этой подлой фашистской клеветы на французский народ. Он лишь пытается своим рассказом опровергнуть единственно верный тезис - об измене вождей.

Но если вожди не виновны, то кто же виноват в поражении Франции? Лебрен прежде всего стремится полностью оправдать политику Франции предвоенных лет. Он целиком реабилитирует Мюнхен. "Вы говорите, что следовало сопротивляться. Это означало бы войну. Но война - это вопрос силы", -воспроизводит Лебрен свой поучительный ответ Жану Перенну и другим честным людям французской науки и искусства, протестовавшим осенью 1938 г. против постыдной политики правительства (стр. 11). Дух капитуляции, унизительную политику непрерывного отступления перед наглостью гитлеризма Лебрен пытается возвести в добродетель, стараясь доказать, что Франция была миролюбивой, что она не хотела воевать, что она всячески сдерживала Польшу. Лебрен притворяется непонимающим, что его обвиняют в ином: в уступках и попустительстве агрессору, в измене национальным интересам страны.

Но если политика правительства была правильной, то что же всё-таки предопределило поражение 1940 года? Одну из главных его причин он видит в том, что Франция была покинута её союзниками (стр. 59). Он довольно бесцеремонно винит Польшу в том, что её армия, которая, "по мнению военных экспертов, могла продержаться долгие месяцы", была разбита слишком быстро. Он обвиняет голландцев и бельгийцев за то, что они сложили оружие, тем самым открыв брешь во французской обороне. Гораздо более осторожно, рассыпаясь в многочисленных извинениях и заверениях в своей любви и преданности, Лебрен возлагает ответственность и на англичан; он робко жалуется, что французская армия при отражении первого удара не получила (от Англии) той помощи, на которую она рассчитывала (стр. 45 - 48).

С той же напускной наивностью, скрывающей жульнический трюк безмерной наглости, Лебрен пытается впутать в число виновных в поражении Франции и... СССР! Оказывается, Франция и её союзники рассчитывали и на силы Советского Союза (стр. 48). Правда, разъясняет Лебрен, большинство ошибалось, недооценивая военную мощь советского государства. Он, Лебрен, не разделял этого заблуждения. Может быть, оттого, что ещё молодым инженером, в 1896 г., познакомившись с донецкими шахтами, он сохранил интерес к этой стране и, оценивая всё значение её грандиозной индустриализации, понимал и силу её военной мощи. Последующая роль Советской России в войне, её сопротивление, затем наступление, Сталинград показали, насколько проницательны были те люди (т. е. он, Лебрен), которые своевременно оценили силы СССР. Заработав на славе советского оружия, Лебрен хочет поднажиться и на ином: он тоже был умным, тоже понимал всё значение для Франции союза с Советской Россией, он понимал, что если бы её силы и ресурсы были на стороне Франции и её союзников, то, может быть, Германия не посмела бы начать войны (стр. 48 - 50). Но тут, предвидя, что читатель немедленно спросит, почему эта возможность не была реализована, почему франко-советский пакт не был претворён в жизнь, Лебрен всё с тем же невозмутимым спокойствием прибегает к самой бессовестной лжи и клевете на СССР. Нагло искажая факты, известные всему миру, Лебрен, как и многие клеветники вчерашнего и сегодняшнего дня, пытается переложить ответственность за срыв англо-франко-советских переговоров летом 1939 г... на СССР. Лебрен цитирует полдюжины донесений французских дипломатов, подчёркивавших неоспоримую, известную всему миру непримиримость большевизма и фашизма. И здесь Лебрен невольно разоблачает намерение и цели французской дипломатии: рассчитывая своекорыстно использовать эту непримиримость, она пыталась натравить Германию на СССР. На этом и строилась вся политика французских мюнхенцев, и Лебрена в том числе.

Но если Лебрен пытается оправдать и даже прославить руководителей политики Франции, если он со свойственным ему неосознанным комизмом заверяет, что он сам пытался следовать в Елисейском дворце примеру Пуанкаре (стр. 239) (которого, как известно, можно и должно обвинять в очень многом, но только не в капитулянтстве), то всё же мемуарист-свидетель понимает, что где-то виновных нужно найти. Лебрен пытается обвинить в поражении Франции, преданной изменниками родины, французский рабочий класс.

Мы только теперь узнаём, со страниц этих клеветнических свидетельств, какого злобного врага имело движение Народного фронта в лице бывшего президента республики. Народный фронт, это могучее движение масс, впервые после длительного склеротического увядания страны открывшее перед ней перспективы возрождения, вдохнувшее надежду в сердца миллионов французов, изображется Лебреном как "коллективное безумие", как бедствие, повлекшее за собой поражение в войне! В своей ненависти к Народному фронту Лебрен заходит так далеко, что даже в фашистском путче 1934 г. усматривает тот главный порок, что его последствием была победа Народного фронта на выборах 1936 г. (стр. 39).

И мы узнаём теперь, опять же из рассказа самого Лебрена, что этот, кажущийся смешновато-добродушным человек, с наивной и кроткой беспомощностью бездействовавший в то время, когда на его глазах обдуманно душили республику, предавали и

стр. 108

продавали его родину, прятавший руки за спину, когда долг обязывал его схватить изменника на месте преступления, - этот человек всё-таки действовал, но действовал он не против врагов родины, а против тех, кто её спасал.

В меру своих сил, которые, надо сказать, оставались ничтожными несмотря на прилив злобного воодушевления, Лебрен боролся против Народного фронта. Он рассказывает, и даже не без гордости, как он неизменно высказывал своё неодобрение социальному законодательству, как он предупреждал членов правительства о пагубных его последствиях, как он сигнализировал "опасность". С явным самоудовлетворением Лебрен сообщает о случаях, когда его вмешательство оказывалось действенным, что, как известно, в его практике бывало нечасто. Лебрен претендует на авторское первенство в двух наиболее гнусных деяниях французской политики: по его протесту и по его предложению правительство Блюма отказалось передать республиканской Испании вооружение; по его предложению весной 1937 г. против бастующих рабочих Парижа, занявших предприятия, были двинуты вооружённые силы полиции (стр. 244 - 245). Таким образом, этот "наивный" резонёр, пожимавший руку палачу и предателю Лавалю, со смиренными поклонами ретировавшийся перед вытолкавшим его Петэном, умел, оказывается, исподтишка наносить чувствительные удары в спину демократии!

В мемуарах Лебрена совершенно отсутствуют страницы о трагедии французского народа в годы немецкой оккупации. Он ничего не говорит ни об антифашистском Движении сопротивления, ни о роли Советского Союза и его армий в освобождении Франции. Лебрен всего этого не замечает, не видит. Он умер политически вместе с Третьей республикой, и голоса новой жизни не доходят до его слуха, обращенного к прошлому. Поэтому такой обесцвеченной, мелкой и неприглядной кажется жизнь страны в изображении Лебрена. Но так как Лебрен физически пережил свой политический конец, то он пытается ещё приспособиться к новой жизни и готов ей предложить уроки своего опыта, накопленного за годы служения реакции.

Нет надобности рассматривать пространно изложенные реакционные рецепты, которые бывший президент рекомендует стране, вопреки ему возвращённой к жизни. Для характеристики их достаточно упомянуть лишь о том, что он предлагает для Франции конституцию 1875 г. со значительным усилением власти президента (стр. 246 - 251). Лебрен предлагает Франции спуститься в склеп Третьей республики. Он хочет сохранить это кладбищенское сооружение нетронутым, внеся в него лишь одно существенное исправление: чрезвычайное расширение власти главы государства. Характерно, как мертвец реакции Лебрен цепляется за её нового кондотьера - де Голля.

Таков Лебрен - маленький и слабый человек без сердца и воли, убогий, узкий, но озлобленный ум, заячья душа, чуждая своему народу, мелочной политик, серьёзно и чванливо играющий смешную и жалкую роль. Но за этими психологическими чертами воссозданного на страницах мемуаров автопортрета Лебрена явственно вырисовывается и его политическая природа: враг народа, мюнхенец, капитулянт, сообщник предательства, пособник измены, несостоявшийся вишиец.

Если "Свидетельство" Лебрена что-либо и может доказать, то разве лишь одно: оно действительно свидетельствует о той степени упадка и гниения буржуазной Третьей республики, при которой стало возможным появление Лебрена на высшем посту в государстве.

*

Генерал Гамелен, как и Лебрен, - представитель правящей верхушки Третьей республики. В отличие от Лебрена, несостоявшегося вишиста, Гамелен - стыдливый мюнхенец и скрытный, но злобный враг Советской страны. На протяжении долгих лет до рокового часа действия - мая 1940 г., - его жизненный путь был беспрерывным восхождением по "лестнице славы". Он поднимался по ней неторопливо, но уверенно. Ученик Фоша в Военной школе, ближайший помощник Жоффра в критические дни марнской битвы - человек, о котором вполголоса рассказывали, будто он предложил главнокомандующему план знаменитого наступления, боевой командир бригады альпийских стрелков, а затем и дивизии в сражениях первой мировой войны, руководящий участник войны в Сирии в 1925 - 1926 гг., высший офицер генерального штаба, с 1921 г. - начальник генерального штаба армии, с 1935 г. - заместитель председателя Высшего военного совета (т. е. его фактический руководитель, так как председателем был президент республики), с 1938 г. - начальник генерального штаба Национальной обороны с сохранением обязанностей начальника генерального штаба армии, с начала войны - верховный главнокомандующий - таковы главные страницы послужного списка Гамелена. Важнее этих внешних данных была репутация генерала Гамелена, сопутствовавшая ему на протяжении всей его карьеры. Он слыл самым образованным, самым компетентным в военной теории и практике офицером, человеком с широкими, разносторонними знаниями и большим кругозором. В молодости он опубликовал "Философский этюд о военном искусстве", в котором объявил себя приверженцем и последователем Бергсона. Ему не только простили эту необычную для профессионального военного склонность к философии: в этом видели ещё одно доказательство своеобразия и значительности его личности. Все, в том числе " выступавшие с его критикой, как, например, Пертинакс2 , безоговорочно признавали его человеком большого ума. К тому же Гамелен был крайне скуп на слова: он выступал весьма редко и говорил лишь самое необходимое. Он сам признаётся в своих мемуарах: "Следуя примеру моего высокочтимого шефа маршала Жоффра,


2 Pertinax. "Les Fossoyeurs" N V. 1943.

стр. 109

я был молчальником" (т. I, стр. 373). Эта молчаливость Гамелена придавала ему некоторую загадочность; за его молчанием предполагали нечто очень значительное. Многие верили, что в нужный час он сумеет сказать решающее слово.

Но в час испытаний всё оказалось совершенно не так. Вместо того, чтобы использовать время, предоставленное периодом "странной войны" для подготовки удара против врага или для укрепления обороны Франции, Гамелен занимался иным: он разрабатывал план военных действий англо-французов, но не против немцев, а... против СССР, уделяя особенное внимание вопросу о бомбардировке Баку и Батуми3 . Злобная вражда против Советской страны заслонила выполнение им обоих прямых служебных обязанностей. Когда весной 1940 г. началось германское наступление, оно застигло французскую армию врасплох, застало её неподготовленной. Через две недели после начала решающих операций, 19 мая 1940 г., Гамелен был смещён с поста верховного главнокомандующего. Обаяние его имени, вера в высокую роль этого человека были так ещё велики, что в дни поражения Франции общественная молва упорно передавала версию о самоубийстве Гамелена. Но и это оказалось не так: Гамелен был жив. Прошло время - и кровь заменили чернила, а шпага была сменена на перо.

Так родились мемуары Гамелена.

Гамелен дал своим воспоминаниям название "Служить"; "служить стране", как разъясняет он заголовок в тексте. Теперь, когда "время честолюбия прошло" для него, он хочет сослужить последнюю службу, рассказав стране всю правду: "Моя цель не в разжигании страстей, а, напротив, в том, чтобы со всей искренностью представить то, что я считал правдой, по крайней мере так, как она мне представлялась" (т. I, стр. 11).

В воспоминаниях Гамелена вполне ощутим привкус горечи. Можно даже поверить ему, что эта горечь, - не только следствие личной катастрофы, что она порождена большим - трагедией его страны. Но, конечно, то, что Гамелен представляет как правду, - очень далеко от подлинной правды. Многое он Искажает, иное замалчивает. В частности он скрывает и самую чёрную страницу своей биографии: выработанный им в 1940 г., во время войны против немцев, план военных действий против СССР.

Гамелен, молчавший всю жизнь, отказавшийся выступать и на Риомском процессе, теперь заговорил весьма пространно в мемуарах, обещающих достигнуть тысячу с лишним печатных страниц большого формата. До нас дошли первый том и опубликованная в сборнике "Les oeuvres libres" часть второго тома; Гамелен обещает ещё издать третий том.

Структура мемуаров Гамелена довольно своеобразна. В первом томе он строит изложение не в хронологической последовательности, а по проблемам, в основном излагая события 1939 - 1940 гг.; во втором томе он возвращается к периоду 30-х годов, и от них снова переходит к войне 1939 - 1940 годов.

Значительную часть содержания первого тома составляют военные вопросы в узком смысле: стратегические и оперативные планы, структура и организация командования, вопросы технического оснащения армии, состояние авиации, план и ход кампании 1940 г. и т. п. Изложение обильно документировано: Гамелен приводит свои приказы, инструкции, цифры, характеризующие размеры роенного производства, таблицы соотношения французских и немецких сил и т. п. Эта часть мемуаров имеет несомненный интерес и, бесспорно, явится важным источником Для изучения кампаний на Западе 1939 - 1940 годов. Однако ввиду сугубо специального характера этой части, относящейся к компетенции военных специалистов, мы оставляем её без рассмотрения и будем касаться её лишь постольку, поскольку в ней содержатся факты или мнения, имеющие общеисторический интерес. Отметим лишь, что, несмотря на многочисленные оговорки и возражения, Гамелен всё же вынужден, хотя и не в прямой форме, признать, что французская стратегия и, соответственно, вся организация и подготовка к будущей войне имели по преимуществу оборонительный характер.

Гамелен многократно заверяет своих читателей, что он всегда и во всём был только солдатом, остававшимся совершенно вне политики. Одним из источников его расхождения с Вейганом, рассказывает Гамелен, было то, что первый во всём руководствовался политическими соображениями, тогда как Гамелен это решительно исключал (т. I, стр. 372). Как ещё одно доказательство своей "внепартийности" Гамелен приводит свою личную дружбу (в которой он впервые признаётся) с тремя людьми совершенно разной, по его мнению, политической ориентации: Альбером Тома, Морисом Сарро и Андре Тардье. Наконец, и свою защиту и своё самооправдание - чем, по существу, являются его мемуары - Гамелен строит в плане своей реабилитации как военного и только военного руководителя.

Но все эти оговорки и уверения не могут изменить того бесспорного факта, что всеми своими делами, своим мышлением, своими связями (приведённый Гамеленом пример его личных дружеских связей оборачивается против него самого) бывший военный шеф Франции примыкал к той верхушке политических руководителей, которые вошли в историю под презренным именем "мюнхенцев". Оправдываясь, как военный руководитель, Гамелен пытается реабилитировать и ту предательскую политику предвоенной Франции, в которой он соучаствовал.

С первых страниц своих мемуаров Гамелен проводит линию резкого межевания. Он называет Петэна предателем и даже звание его "маршал" на протяжении всех страниц сопровождает уничижительными кавычками Гамелен считает Петэна - вполне справедливо - не только ответственным за преступления Виши, но и главным виновником всех недостатков, обнаружившихся во французских вооружённых силах. Он обвиняет Петэна в том, что тот на другой день


3 См. "Фальсификаторы истории". "Известия" от 17 февраля 1948 года.

стр. 110

после победы 1918 г. "погрузил французскую армию в сон" и допустил ликвидацию французской военной промышленности. Гамелен сообщает ряд фактов разрушительной для французской обороны деятельности Петэна: в 1930 г. Петэн воспрепятствовал внесённому Мажино и поддержанному Вейтаном и Гамеленом продолжению линии укреплений на север; в 1932 г., когда опять был внесён проект продления линии Мажино до Эско, Петэн, не нёсший больше ответственности тем не менее сумел снова сорвать его; в 1934 г., после прихода Гитлера к власти; Петэн, будучи военным министром утвердил сокращение сумм на вооружение армии с 600 до 400 млн. фр.; он препятствовал развитию авиации и был главным автором и распространителем "демагогической", как называет Гамелен, идеи оборонительной армии (Т; I, стр. 221, 305, 306, 369). Гамелен говорит и о своих разногласиях с Вейганом, о недоброжелательности к нему Рейно, о своих подозрениях в отношении Бонне (о чём речь будет ниже), но для них он не находит резких слов осуждения; разногласия с ними остаются по эту сторону демаркационной линии, отделяющей его от Петэна. Когда же речь заходит о Даладье или Блюме и их окружении, то Гамелен усваивает вполне дружеский тон; к ним он относится с полным доверием и даже некоторой почтительностью. Это и понятно, так как, вопреки всем заверениям о своей внепартийности, Гамелен - их единомышленник; реабилитируя руководителей мюнхенской политики, он оправдывает и политику, которую он сам проводил.

В опубликованной части второго тома Гамелен останавливается на трёх этапах предвоенного периода: "Наши отношения с Италией в 1935 г.", "7 марта 1936 г." и "Мюнхен". Уже самый выбор этих тем из предвоенной политики достаточно симптоматичен. Казалось бы, что в свете опыта второй мировой войны для французского историка или мемуариста, в особенности для военного, самым актуальным должен быть вопрос об отношениях с Советским Союзом. Франко-советский пакт о взаимопомощи, как известно, был заключён в 1935 г. и, если бы он не был фактически сорван французскими мюнхенцами, он мог бы иметь для Франция огромное значение. Вся судьба Франции могла бы сложиться иначе, если бы она встретила войну, имея союзником Советскую Россию. Понимает это и Гамелен и мимоходом признаётся: "Я всегда был сторонником союза с Россией и верил в её военную мощь" (т. I, стр. 137). Но, тут же измыслив антисоветскую клевету, Гамелен спешно расстаётся с этим вопросом. Он уклоняется от выяснения вопроса о взаимоотношениях Франции с Советским Союзом, он бежит от правды в этом вопросе, потому что раскрытие правды разоблачило бы антинациональный, вредный государственным интересам Франции курс её внешней политики предвоенных лет, "политики изоляции СССР вместо борьбы с германской агрессией".

Гамелен предпочитает вести пространный рассказ об ином - о позорной сделке Франции с Италией" предавшей Абиссинию в руки фашистских захватчиков. Как выясняется из повествования Гамелена, он сам приложил руку к этому грязному делу.

Рассказ о путешествии в Рим к Бадольо, с которым он был связан долголетней дружбой, Гамелен использует как повод сформулировать свою внешнеполитическую концепцию: "Я был всегда сторонником франко-итальянского сотрудничества... Я всегда считал, что система Франция-Великобритания должна быть дополнена Италией: Я и сегодня, несмотря на её поведение в мае 1940 г. и до 1943 г., не изменил этого убеждения" ("Trois etapes...", стр. 51, 52), Признание это заслуживает внимания. Это и есть та гибельная для Франции, проникнутая антисоветским духом концепция реакционных французских политиков, которая пыталась подменить традиционное опытом проверенное сотрудничество с Россией иной дипломатической комбинацией, пусть даже с фашистской, угрожавшей Франции Италией. Гамелен охотно авторизует эту концепцию, против которой боролись не только передовые слои французской демократии, но и дальнозоркие буржуазные политики типа Барту. Своим рассказом о переговорах с Бадольо, о визите к Муссолини, подробности встречи с которым он воспроизводит с почти ученическим вниманием к внешним мелочам) Гамелен свидетельствует, какой престиж сохранил итальянский фашизм в его глазах. Мимоходом Гамелен небрежно сообщает и о том, как Лаваль в период заключения франко-советского пакта рекомендовал ему если не тормозить прямо, то, во всяком случае не спешить с военными переговорами с СССР (там же, стр. 63). Гамелен сам - через Бадольо - был хорошо осведомлён о намерениях Италии в отношении Абиссинии. Самая идея захвата Италией Абиссинии, по существу, не вызывала у него ни возмущения, ни возражений. Он лишь советовал Бадольо, во время визита последнего в Париж в сентябре 1935 г., не пренебрегать формальной стороной вопроса и попытаться уладить его в рамках устава Лиги наций. Секретное соглашение Лаваля с Муссолини вызывало его возмущение главным образом тем, что оно было совершено за спиной Англии и могло испортить франко-английские отношения, а дружбу с Англией Гамелен ставил превыше всего и, в частности, выше дружбы с Италией. Но когда Лаваль на секретном заседании Высшего военного совета 22 ноября 1935 г. с цинизмом бывалого барышника раскрыл всю систему своего жульнического торгашества, когда он открыто показал, как с Италией он обманывает Англию, с Германией обманывает Советский Союз и попутно ту же Италию предаёт (в австрийском вопросе) немцам и заодно обманывает своих союзников из Малой Антанты, тогда Гамелена - по его словам - охватило негодование. Во всяком случае, он ясно понимал смысл этой беспримерной политики двурушничества и обмана. "В то время как собираются ратифицировать в парламенте договор с Советами, его аннулируют соглашением с Германией", - записывал в тот день Гамелен (там же. стр. 73). Что же предпринял руководи-

стр. 111

тель армии? Потребовал прекращения этой недостойной и гибельной политики? Заявил протест? Пригрозил своей отставкой? Нет. "Вернувшись с заседания Высшего Военного совета под председательством г. Лаваля, - записывает Гамелен в дневнике того же дня, - ...я направился около 19 часов прямо к себе. И со мной случилось то, чего не было со времени смерти моей дорогой матери, я плакал... Я плакал над судьбою моей страны..." (там же, стр. 70).

Военный "вождь", которого считали во Франции великим и загадочным человеком, не посмев возразить проходимцу Лавалю, в уединении предавался слезам, как институтка! Этот "Будда в генеральском мундире", как называл его Пертинакс, предстаёт перед нами как бесхарактерный и слабый человек, который, "морально" осуждая бесчестную и близорукую политику, остался её соучастником. Рассказывая о вторжении немцев в Рейнскую демилитаризованную зону, Гамелен остаётся на тех же позициях - "морального" негодования и практического соучастия в проводимом мюнхенцами курсе. Он заверяет, что он лично был уверен, что если бы в 1936 г. немцы убедились в решимости Франции действовать, они бы отступили. Так что же, спросит читатель, почему руководитель армии не настоял на своём мнении? Почему немцам не был оказан отпор, тем более что, как сообщает Гамелен, он знал о германских планах чуть ли не за полгода до их осуществления? Гамелен воспроизводит почти день за днём все переговоры и совещания в правительственных и военных верхах за две недели до и в течение двух недель после вступления немцев в Рейнскую зону. В заседаниях и разных проектах и предложениях недостатка не было. Но недоставало одного - решимости. В одном из выступлений этих дней, в своём докладе генеральному штабу армии, Гамелен говорил: "Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы могли сказать, что армия не посмела выступить" (стр. 86). Гамелен выдаёт себя этими словами: он искал не столько реальных действий и их результатов, сколько видимости этой действенности, чтобы его не могли обвинить в бездействии. И, воспроизведя полностью пространный документ, составленный военными властями 11 марта (5 дней спустя после вторжения немцев!), о необходимых ответных военных мерах, Гамелен спокойно, хотя не без меланхолии добавляет: "Известно, что произошло или, вернее, не произошло из всех этих приготовлений" (стр. 95).

Всё последующее изложение Гамелена - это продолжение рассказа о "приготовлениях, из которых ничего не произошло". Гамелен тщательно регистрирует и воспроизводит с максимальной полнотой все свои ноты, докладные записки, личные заявления и пр., свидетельствующие о том, что он, да и его политические контрагенты понимали размеры угрожавшей опасности и намечали против неё меры. Но все эти приготовления и все эти протесты имели чисто словесный характер. Если из них ничего "не происходило", то на деле совершалось иное. Всё в большей степени подчиняясь Англии Чемберлена (к которому, кстати сказать, Гамелен относится с сочувственной почтительностью), авантюристически строя свои надежды на расчётах переключить германскую агрессию против Советского Союза, Франция быстро скатывалась к пропасти. Её союзники в Европе - Бельгия, Польша и др., - видя непрерывные уступки Франция фашистской Германии, один за другим отпадали от неё. Рушилась система французской безопасности в Европе. Франция проигрывала и во времени: с каждым годом и месяцем разница в темпах вооружения Германии и Франции с прогрессирующей быстротой менялась в пользу первой. Гамелен всё это превосходно понимал и даже с педантичной точностью фиксировал в своих документах. Его повествование о предвоенных годах Франции - это клиническая запись агонии Третьей республики. Но и он, как и другие государственные лидеры, отказывался от применения единственно спасительных мер, хотя и хорошо понимал, в какой области их нужно искать. Говоря о ситуации во время Мюнхена, Гамелен к словам: "Возможность заставить Германию отступить была тогда уже упущена" - делает весьма характерное дополнение в сноске: "По крайней мере, не имея России с нами" (стр. 98). В ряде других мест он многократно высказывает мысль, что союз с Советской Россией резко изменил бы соотношение сил. Но что он сделал, авторитетнейший "вождь армии", для того чтобы этим путём улучшить позиции своей страны? Скрывая позорную и убийственную для него правду о собственных преступных планах военных действий против СССР, Гамелен бежит от ответа на этот вопрос, прикрываясь или лживыми антисоветскими измышлениями или ссылкой на то, что Бонне дезинформировал о позиции Советского Союза.

Двоедушием и внутренней слабостью отмечено и личное поведение Гамелена в дни мюнхенского кризиса. Мемуарист пытается создать у читателя впечатление, что в те дни он был полон решимости действовать и что сделка с Гитлером была заключена Даладье без него и вопреки ему. Однако из его собственного рассказа и приводимых им документов видно, что в наиболее ответственные часы, например, когда Бенеш запрашивал о необходимости мобилизации чехословацкой армии, Гамелен старался уклониться от выражения личного мнения и от ответственности (см. стр. 110). Афишируя, что он остаётся противником политики уступок, Гамелен ещё до капитуляции Даладье, утром 28 сентября 1938 г., в телефонном разговоре с последним, уже стал обсуждать, какие возможности сохранит урезанная Чехословакия (стр. 119).

Пытаясь реабилитировать себя и тот политический режим, которому он служил, Гамелен, вопреки своим намерениям, представил обвинительный материал и против режима и против самого себя. Это, так сказать, автореферат истории предательства Франции, предательства, безразлично

стр. 112

вдохновлённого ли фашистскими деньгами, или классовой ненавистью, или бесхарактерностью, или любыми другими причинами. Грани между попустительством врагу и прямой изменой, между политическим авантюризмом и предательством, между ошибками и преступлением здесь стёрлись. Гамелен бесстрастно сообщает о потрясающем случае, когда на заседании Высшего военного совета 23 августа 1939 г. он в своём докладе не мог сказать всей правды, потому что на заседании присутствовал министр иностранных дел Бонне: "Признаюсь, что я боялся перед ним раскрывать все наши слабости". Даладье позже одобрил поведение Гамелена, он подтвердил, что всё, сообщённое генералом, на другой же день стало бы известно немцам, хотя тут же оговорился, что не считает Бонне предателем (т. I, стр. 24 - 25). Этот инцидент - лишь один из многих, характеризующих политику и нравы людей, руководивших судьбой Франции в критическое время её истории. В этом случае преступление Гамелена - военного руководителя, терпевшего на ответственнейшем посту и допускавшего в высший военный штаб заведомого агента врага, - квалифицируется очень точно. Но в сознании советских людей и всех честных защитников дела демократии и мира не только этим актом, но и всей своей долголетней службой делу реакции Гамелен предстаёт как преступник, вместе с другими несущий свою долю ответственности за гибельную для французского и других народов политику попустительства гитлеровской агрессии, за катастрофу своей страны в 1940 - 1944 годах.

*

Общее, что объединяет мемуары Лебрена и Гамелена, - это стремление обоих авторов, независимо от различия их субъективных намерений, реабилитировать и оправдать гибельную, антинародную, позорную политику Третьей республики предвоенных лет, И тот и другой при всём их индивидуальном различии целиком стоят на почве мюнхенской политики, мыслят её категориями, живут её представлениями и иллюзиями, дышат её гнилостным воздухом. Новая жизнь, родившаяся из страшных лет испытаний Франции, прошла мимо них. Они "ничему не научились и ничего не забыли". Их зрение и слух обращены к прошлому; они политические мертвецы.

Почти сто лет тому назад Шатобриан, запродав свои мемуары, подлежавшие опубликованию после его смерти, назвал их "замогильными записками". Это заглавие само собой всплывает из далёкого времени при чтении воспоминаний Гамелена и Лебрена. Это тоже "замогильные записки", хотя совсем иного рода, принадлежащие политическим мертвецам, пытающимся затянуть живых в могилу прошлого.

"Мёртвый хватает живого". Ожившие с помощью извне политические трупы зловещего прошлого Франции пытаются вновь ввергнуть живые силы французского народа в мертвящее царство реакции. Мюнхенская падаль вместе с правыми социалистами, МРП и деголлевской бандой образует американскую партию, предающую и продающую Францию американскому империализму. Эта партия навязывает Франции старую, кладбищенскую мюнхенскую дорогу капитуляции, изображая её как некий новый путь, путь Маршалла. "Замогильные записки" Лебрена и Гамелена - не столько литературные памятники минувших лет, сколько свидетельство судорожных усилий реакции похоронить вновь Францию под могильными крестами, заменив на них изображение свастики эмблемой американского доллара.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/-ЗАМОГИЛЬНЫЕ-ЗАПИСКИ

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Елена КоучКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Kouch

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

А. МАНФРЕД, "ЗАМОГИЛЬНЫЕ ЗАПИСКИ" // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 07.09.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/-ЗАМОГИЛЬНЫЕ-ЗАПИСКИ (дата обращения: 28.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - А. МАНФРЕД:

А. МАНФРЕД → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Елена Коуч
Arkhangelsk, Россия
1609 просмотров рейтинг
07.09.2015 (3125 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
23 часов(а) назад · от Денис Николайчиков
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
2 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев
ПРОБЛЕМЫ ИНДИЙСКОЙ ДЕРЕВНИ
Каталог: Экономика 
10 дней(я) назад · от Вадим Казаков

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
"ЗАМОГИЛЬНЫЕ ЗАПИСКИ"
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android