Диалектическое понимание истории требует уяснения процессов происхождения основных общественных институтов: государства, классов, семьи, наконец, самого общества. Чтобы ответить на эти вопросы, Маркс и Энгельс неоднократно обращались к первобытной эпохе как исследователи, вооруженные всей совокупностью данных современной науки, как люди, глубоко уяснившие себе значение первобытной истории для общего мировоззрения, "...эта "седая древность", - писал Энгельс о начале человеческой истории, - при всех обстоятельствах, останется необычайно интересной эпохой для всех будущих поколений, ибо она является основой всего позднейшего прогресса, ибо она имеет исходным пунктом выделение человека из животного царства, а содержанием - преодоление таких трудностей, которые никогда не представятся будущему ассоциированному человечеству"¹ .

Сохранились многочисленные свидетельства того глубокого внимания, которое проявляли Маркс и Энгельс к первобытной истории. Уже в "Немецкой идеологии" они подчеркнули, что впроцессе выделения человека из животного царства решающую роль играл труд, что люди своим трудом выбились из первоначального животного состояния и именно труд отличает человека от животного. "Людей можно отличать от животных по сознанию, по религии, - вообще, по чему угодно. Сами они начинают отличать себя от животных, как только начинают производить необходимые им средства к существованию, - шаг, который обусловлен их телесной организацией. Производя необходимые им средства к существованию, люди косвенным образом производят и самую свою материальную жизнь"² .

В "Немецкой идеологии" Маркс и Энгельс показывают, что, выбившись из животного состояния, люди живут не семьями, а общинами, возникающими самопроизвольно, естественным путем, в результате "слабости обособленной личности", а не разумного соглашения индивидов.. Подвергнув уничтожающей критике "робинзонады" буржуазных экономистов и историков, Маркс и Энгельс во всеоружии знаний утверждают, что "история... показывает нам коллективную собственность (напр., у индусов, славян, древних кельтов и т. д.) как первоначальную форму, - форму, которая под видом общинной собственности еще долго играет значительную роль"³ .

С интересом и вниманием следили Маркс и Энгельс за скудной в их время литературой по общинному землевладению. Отчеты английской

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XIV, стр. 115.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. IV, стр. 11.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XII. Ч. 1-я, стр. 177.

администрации в Индии, этнографические монографии, описания путешествий - ничто не выпадает из их поля зрения. Имена Бастиата, Бернье, Рафльса, Гакстгаузена, Мэна, Банкрофта и других не раз упоминаются в трудах и письмах основоположников марксизма.

Из писателей доморгановского периода Маркс и Энгельс особенно высоко ценили Л. Маурера: "Его книги имеют громадное значение. Не только первобытное время, но и все позднейшее развитие свободных имперских городов, иммунитета владельцев поместий, государственной власти, борьбы между свободным крестьянством и крепостничеством - все это является в совершенно новом освещении"¹ .

На основе углубленного изучения общинного строя кельтов, индусов, славян, германцев Маркс дал замечательную характеристику соседской общины, проанализировал ее структуру и показал тенденции ее развития. Однако отсутствие фактов не позволяло ему объяснить происхождение самой соседской общины и связанных с нею институтов.

Энгельс и Морган

Впервые необходимые факты, характеризующие происхождение общины, были собраны и обобщены Морганом в его замечательном труде "Древнее общество" (1877). Не удивительно, что Маркс сразу же заинтересовался Морганом, составил конспект его труда и сам собирался написать книгу по первобытной истории. Болезнь и преждевременная смерть помешали осуществить это намерение. Замысел Маркса позже был осуществлен Энгельсом, выпустившим в 1884 г. "Происхождение семьи, частной собственности и государства" - труд, признанный классическим произведением научного социализма.

Обстоятельства, связанные с созданием этого труда, так же как и его место в историографии, неоднократно привлекали внимание исследователей, а посему достаточно широко известны² . Менее освещенным остается вопрос о различиях во взглядах Моргана и Энгельса, заслуживающий, безусловно, самого пристального внимания.

Высоко ценя Моргана, ставя его открытия на один уровень с открытиями Маркса и Дарвина, Энгельс и в мыслях не имел канонизировать Моргана, отожествлять его взгляды со своими, ставить между ними знак равенства. В письме к Каутскому 26 апреля 1884 г. Энгельс писал: "Было бы нелепо лишь "объективно" излагать М[органа], а не истолковать его критически и, использовав вновь достигнутые результаты, изложить их в связи с нашими воззрениями и уже полученными выводами"³ .

Подчеркивая, что труд Моргана позволяет "установить совершенно новые точки зрения", Энгельс вздел в нем крупнейшее достижение научной мысли, нуждающееся, как и все прочие научные теории, в дальнейшем развитии, усовершенствовании, обогащении и исправлении. Уже в предисловии к первому изданию "Происхождения семьи" Энгельс отметил: "Освещение экономических вопросов, которое было достаточно для целей, поставленных Морганом, но для моих целей совершенно недостаточно, все переработано мною"⁴ .

В том же предисловии он предупредил читателя против смешения взглядов Моргана со своими собственными: "В нижеследующем изложении читатель в общем легко отличит, что принадлежит Моргану и что добавил я... само собой разумеется, я отвечаю за все те выводы, которые сделаны без прямых ссылок на Моргана"⁵ .

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Письма, стр. 230. М. 1931.

² См. Косвен М. "Энгельс и Морган". Сборник "Вопросы истории доклассового общества". Л. и М. 1936.

³ "Архив Маркса и Энгельса". Т. I (VI), стр. 251.

⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. 1-я, стр. 8.

⁵ Там же.

В 1891 г., приступая к переработке своего труда для четвертого издания, Энгельс изучил значительную литературу по вопросам первобытной истории, первобытного брака и семьи¹ , вышедшую за истекший со времени первого издания период. Он значительно расширил и полностью переработал вторую главу своего труда ("Семья"), внеся ряд существенных коррективов в построение Моргана.

Если иметь в виду этот последний, окончательный текст, то основные отличия взглядов Энгельса от взглядов Моргана сведутся к следующему² : Энгельсом совершенно заново разработаны вопросы о происхождении классов, государства и частной собственности, освещенные в V, VI, VII, VIII и особенно IX главах его труда.

В этих вопросах Морган был особенно слаб. В трактовке вопроса о происхождении частной собственности он не идет далее общего утверждения, что первоначальная коллективная собственность "по мере роста богатства" постепенно сменилась собственностью частной. Моргая не сумел связать развитие частной собственности с ростом общественного разделения труда и тем самым вскрыть внутренние причины образования собственности. Вместе с тем он не мог установить истинные причины разложения родового строя и перехода к классовому обществу. Причины эти впервые с полной ясностью сформулировал Энгельс, показавший, что родовой строй "был разрушен разделением труда и его последствием - разделением общества на классы. Он был заменен государством"³ .

Насколько можно судить по его трудам, Моргану не было знакомо понятие классовой борьбы, во всяком случае, он не осмыслил значения ее для всемирной истории, и поэтому проблема происхождения классов как таковая в полном объеме не стояла перед ним и не могла быть им разрешена. Даже в буржуазной литературе отмечалась недостаточность экономического материала и непонимание Морганом вопросов классовой борьбы⁴ .

Энгельс впервые с полной ясностью показал экономическую основу родового строя. Материнский род имеет своей экономической базой "коммунистическое домашнее хозяйство, в котором все женщины или большинство их принадлежат к одному и тому же роду, тогда как мужчины принадлежат к различным родам"⁵ . Напротив, патриархальный род возникает с переходом к патриархальной общине, т. е. организация свободных и несвободных лиц, подчиненных отцовской власти " знакомых уже с начатками частной собственности⁶ .

Энгельс, основываясь на работах М. Ковалевского, выяснил место патриархальной общины в истории первобытных социальных форм. Он рассматривал ее как промежуточную ступень "...между коммунистической семьей, основанной на материнском праве, и современной изолированной семьей"⁷ . Тем самым был пролит новый свет на вопросы разложения родового строя и образования классов.

Взгляды Энгельса на ранние формы семьи также во многом отличались от взглядов Моргана. Энгельс отнюдь не был безоговорочным последователем теории кровнородственной семьи. Если в первом издании своего труда Энгельс принял моргановскую кровнородственную семью

¹ Обзор этой литературы см. у М. Косвена в названной статье.

² Мы не говорим, разумеется, о том, что Энгельс был сознательным материалистом-диалектиком.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. 1-я, стр. 144.

⁴ См. Stern B. "Lewis Henry Morgan - social evolutionist", p. 183 - 188. Chicago. 1931.

⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. 1-я, стр. 33.

⁶ Там же, стр. 40, 137.

⁷ Там же, стр. 118.

как "первую организованную форму общества и первую ступень семьи"¹ , то в четвертом издании, познакомившись с материалами Файсона и Гауитта, Энгельс видоизменил свой взгляд. Описывая двухфратриальную систему австралийцев, Энгельс говорит следующее: "И следует отметить, что ни различие в возрасте, ни близкое кровное родство нигде в Австралии не служит препятствием для половых сношений, за исключением ограничения, обусловленного разделением на два экзогамных класса. Для любого кроки каждая женщина кумите является по праву его женой; но так как его собственная дочь, как дочь женщины кумите, по материнскому праву, также кумите, то она в силу этого от рождения является женой каждого кроки, а следовательно и женой своего отца. Во всяком случае, классовая организация в том виде, в каком мы ее знаем, не ставит этому препятствий. Таким образом, или эта организация возникла в ту пору, когда, при всем неясном стремлении ограничить кровосмешение, люди не видели еще ничего ужасного в половом общении между родителями и детьми, - и в таком случае система классов возникла непосредственно из состояния беспорядочных половых сношений (разрядка моя. - А. З. ), - или же половое общение между родителями и детьми было уже воспрещено обычаем, когда возникли классы, и в таком случае современное состояние указывает на существование перед тем кровнородственной семьи и представляет первый шаг к ее преодолению. Последнее кажется более вероятным. Насколько мне известно, никем не приводятся примеры полового общения между родителями и детьми в Австралии, а более поздняя форма экзогамии, основанный на материнском праве род, также, как правило, предполагает молчаливо запрещение такого общения как нечто уже существовавшее при возникновении рода"² .

Тот факт, что Энгельс допускает две равноправные гипотезы, одна из которых признает, другая отрицает кровнородственную семью, показывает, что для него вопрос о кровнородственной семье - прежде всего вопрос фактов.

Весьма знаменательно, что Энгельс счел нужным отметить гипотезу Файсона; еще важнее то, что он указал основание, по которому она кажется ему менее вероятной, - отсутствие браков отца с дочерью. Очевидно, это обстоятельство Энгельс считал решающим для оценки гипотезы о кровнородственной семье.

У Энгельса нет и следа того упорства, с которым Морган отстаивал кровнородственную семью. Материалы Файсона и Гауитта позволили Энгельсу глубже проникнуть в темное прошлое семьи и отметить шаткость теории кровнородственной семьи.

Интересно, что Морган, будучи также знакомым с материалами Файсона и Гауитта, ничего не извлек из них, целиком оставшись на старых позициях³ . Дальнейшее развитие науки вынесло суровый приговор догматизму Моргана и блестящим образом оправдало научное предвидение Энгельса. Исследованиями Риверса теория кровнородственной семьи была отброшена; современная наука совершенно отказалась от этой гипотезы.

В отличие от Моргана, считавшего семью пуналуа обязательной стадией в истории первобытной семьи, стадией, повсеместно предшествовавшей возникновению рода, Энгельс видел в ней хотя и классическую, но все же частную форму группового брака. "Когда Морган писал свою книгу, - говорит Энгельс, - наши сведения о групповом

¹ Engels F. "Der Ursprung der Familie, des Privateigentnums und des Staats", S. 18. Zurich. 1884.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. 1-я, стр. 28 - 29.

³ См. переписку Моргана и Файсона, частично изданную Б. Штерном в "American Anthropologist". 1931.

браке были еще весьма скудны... Понятно поэтому, что Морган видел в ней (т. е. в семье пуналуа. - А. З .) ступень развития, которая необходимо предшествовала парному браку, и приписывал ей всеобщее распространение в древнейшее время. С тех пор мы ознакомились с целым рядом других форм группового брака и знаем теперь, что Морган в этом пункте зашел слишком далеко"¹ . И на этот раз Энгельс оказался прав. Сведения современной этнографической науки о различных формах группового брака обогатились настолько, что гавайская семья пуналуа потеряла свое доминирующее в литературе значение и ныне может рассматриваться просто как один из случаев сохранности брачно-групповых отношений в условиях патриархального общества. Последнее ясно из того, что в гавайской семье пуналуа несколько братьев имело общих жен, живших в поселениях своих супругов. Следовательно, брак был патрилокален. Одно это указывает на сравнительно молодой возраст института пуналуа и служит порукой, что семья пуналуа в ее гавайской форме не имеет прямого отношения к происхождению рода.

Моргановскую периодизацию исторического процесса с разделением на периоды дикости, варварства и цивилизации, с последующим подразделением на более мелкие "этнические периоды", или ступени, Энгельс никогда не считал своей периодизацией. Поэтому распространенная среди многих наших историков канонизация "схемы Моргана - Энгельса" сугубо ошибочна. Она не только искажает подлинное положение вещей, но и приводит к игнорированию современных научных фактов, сплошь и рядом этой схеме противоречащих.

Периодизацию Моргана Энгельс рассматривал как лучшую из наличных в его время попыток к обобщению. Приступая к ее изложению, он прямо заявил: "Морган был первый, кто со знанием дела попытался внести в предисторию человечества определенную систему, и до тех пор, пока значительно разросшийся материал не заставит внести изменения, предложенная им группировка несомненно останется в силе"² .

Из цитаты явствует, что схема Моргана привлекала Энгельса как первая попытка внести порядок в первобытную историю, но что сам Энгельс был менее всего склонен ее канонизировать, ставя ее проверку в прямую связь с накоплением новых фактов. Что он никогда не считал эту схему своей, видно хотя бы из следующих слов, завершающих изложение периода варварства: "Набросанная здесь мною, по Моргану, картина развития человечества..."³ и т. д.

Мелкие подразделения моргановской схемы (низшая, средняя и высшая ступени дикости и варварства) Энгельс обобщил следующим образом: дикость - период преимущественно присвоения готовых продуктов природы, варварство - период введения скотоводства и земледелия, период, когда обучаются способам, как с помощью человеческой деятельности увеличить производство продуктов природы.

Анализ фактической стороны периодизации схемы Моргана требует особой статьи. Для наших целей достаточно установления двух бесспорных фактов: 1) Энгельс не отожествлял своих взглядов со взглядами Моргана, и, следовательно, не существует "периодизации Моргана - Энгельса"; 2) периодизация Моргана имеет право на существование лишь до тех пор, пока она не противоречит фактам. Поэтому неправильны псевдоортодоксальные попытки протащить в науку вопреки фактам периодизацию Моргана или использовать ее термины как фиговый листок к совершенно новым построениям. Марксистская наука должна смело и недвусмысленно отбрасывать устаревшие положения.

Диалектический материализм, с одной стороны, появление новых

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. 1-я, стр. 27, 28.

² Там же, стр. 9.

³ Там же, стр. 14.

фактов - с другой, обусловили отличие взглядов Энгельса от взглядов Моргана. Несомненно, что Энгельс шагнул значительно дальше по сравнению с Морганом, что с самого начала он требовал критического отношения к Моргану, что он внимательно присматривался к каждому новому факту, попадавшему в поле зрения науки; несомненно, что канонизация отдельных положений Моргана тормозит развитие науки и означает отступление от марксизма.

Другое дело - развитие того лучшего и основного, что есть у Моргана! Это прямой долг советской этнографической науки. Бесспорно, что основное содержание учения Моргана остается незыблемым и сейчас и что каждый год приносит новые и новые доказательства в пользу теории группового брака и родового строя. Но если общие положения остаются незыблемыми или даже укрепляются современем, то от аргументации Моргана, от его частных положений остается немного, а понимание самых основных тезисов столь углубляется и видоизменяется, что они становятся трудно узнаваемыми. Наука непрерывно обновляет и развивает их, и тот, кто не хочет этого видеть, кто цепляется за букву учения, препятствует развитию науки.

Труд Энгельса "Происхождение семьи, частной собственности и государства" представлял по сравнению с "Древним обществом" крупнейший шаг вперед. Но со времени выхода в свет последнего издания прошло полвека. За это время количество новых фактов настолько разрослось, что целый ряд положений Энгельса получил новое обоснование и развитие; ряд вопросов получил новое решение и новую постановку; одновременно возникли новые проблемы и задачи, во времена Энгельса неизвестные; наконец, несомненно, ряд частных положений Энгельса устарел.

На некоторых из этих новых проблем мы и намерены остановиться в дальнейшем.

Происхождение общества

Одним из основных представлений реакционного течения буржуазной этнологии является представление о семье как первичной форме человеческого общения. Положение это получило наиболее полную аргументацию в труде Вестермарка "История человеческого брака"¹ . Среди прочих, довольно пестрых по составу и слабых по содержанию аргументов Вестермарка едва ли не важнейшую роль играло его утверждение, что моногамная семья свойственна человекоподобным обезьянам, от которых унаследовал ее человек. В четвертом издании своего труда Энгельс, возражая Вестермарку, из рассмотрения всех известных в его время фактов - в достоверности которых Энгельс, кстати сказать, вполне основательно сомневался - сделал вывод, что "...животная семья и первобытное человеческое общество - вещи несовместимые"² .

Новейшие наблюдения над обезьянами (Рейхенов, Цукерман, Геррит Миллер) наносят смертельный удар теории Вестермарка и позволяют совершенно по-новому поставить вопрос о происхождении общества. На первый план теперь выдвигается значение общественных инстинктов, а вместе с тем устанавливается известная генетическая связь между человеческим обществом и животным стадом.

Первобытное общество многочисленными историческими нитями связано со стадной общественностью животных. Если бы животные предки человека не выработали на протяжении многих миллионов лет эволюционного развития известные рефлексы стадного общежития, не могло бы возникнуть человеческое общество. Энгельс писал: "...обще-

¹ Westermark E. "The History of human marriage". London. 1891. Последнее издание, 1926 г., в пяти томах.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. 1-я, стр. 20.

ственный инстинкт был одним из важнейших рычагов развития человека из обезьяны. Первые люди, вероятно, жили стадами, и, поскольку наш взгляд может проникнуть в глубь веков, мы находим, что так это и было"¹ .

Без социальных инстинктов и навыков стадного общежития невозможно было бы возникновение человеческого общества. Навыки эти - продукт длительной биологической эволюции. Млекопитающим известны различные формы стадных объединений, но, за исключением приматов, ни один вид высших млекопитающих не образует прочных стад, держащихся сообща в течение круглого года. Связывающим началом в животном стаде служит инстинкт размножения; большая часть млекопитающих имеет регулярные сезоны половой жизни, во время которых происходит случка. Именно на эти периоды они собираются в стада, образующие наиболее прочные объединения. По окончании периода течки у одних стадо распадается, у других - уменьшается и ослабевает. Характерной чертой всего отряда приматов, отличающей его от большинства низших млекопитающих, является отсутствие периодов течки. Самки приматов, будь то мартышки, павианы или шимпанзе, принимают самцов круглый год. Половой инстинкт постоянно, а не периодически связывает приматов в прочные стадные объединения.

Новейшими наблюдениями установлено, что всем обезьянам свойствен стадный образ жизни, выработка которого составляет достижение отряда приматов. Низшие и собакоголовые обезьяны живут стадами, насчитывающими десятки и сотни индивидов, а гориллы и шимпанзе держатся группами в 30 - 50 особей² .

Не будь у обезьян социальной жизни, невозможно было бы возникновение человеческого общества. Внутри обезьяньего стада, объединенного на основе половой связи, выработались некоторые другие формы социальных навыков. Прежде всего возник инстинкт взаимопомощи, отчетливо выраженный в действиях павианов. Как показывают наблюдения, внутри павианьего стада царит невероятный беспорядок. Павианы дерутся, ссорятся, награждают друг друга тумаками, отнимают пищу, самок; внутри стада господствует полная разнузданность половых влечений, не ограниченных какими-либо социальными установлениями. Но стоит только появиться внешней опасности, как картина полностью меняется. Стадо немедленно объединяется и действует дружно и спаянно. Самцы толпой кидаются на хищника, самки спасают детенышей. Даже леопард не рискует атаковать павианов. Павианы коллективно защищаются от нападения охотников и никогда не бросают на произвол судьбы больных, слабых или детенышей, держась дружным, сплоченным коллективом. Очевидно, постоянная стадная жизнь порождает известные навыки взаимопомощи, проявляющиеся первоначально только при нападении внешнего врага.

Склонность обезьян к подражанию является также порождением стадной жизни. Отсутствие каких-либо средств общения, прежде всего языка - ибо язык - явление человеческой общественности, - делает инстинкт подражания важнейшим средством сохранения стадности. Если один бросился на леопарда, другие следуют за ним не в силу разумного решения, но в силу инстинкта подражания. Следовательно, инстинкт этот - важный момент, выработанный в борьбе за существование.

Обезьяны как отряд, как известная ступень в биологической эволюции выработали не только способность к труду, но также предпосылки для общественной формы труда - прочный социальный союз, основанный на половом инстинкте.

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XXVI, стр. 410.

² Zuckerman S. "The social Life of Monkeys and Apes". London. 1932.

В возникшем из животного стада первобытном обществе труд становится регулярной функцией социальной жизни. В этом качественное своеобразие человеческого общества. Биологические связи заменяются социальными, но половые связи долго еще играют большую роль. Они достаются человеку по наследству от его предков и постепенно отмирают, сходя на-нет на протяжении всей первобытной истории. Чем дальше мы углубляемся в первобытную историю, тем больше их значение, чем дальше мы уходим от начала общественной жизни, тем больше роль навыков и норм поведения, выработанных на основе коллективного труда, "...развитие труда, - говорит Энгельс, - по необходимости способствовало более тесному сплочению членов общества, так как благодаря ему стали более часты случаи взаимной поддержки, совместной деятельности, и стала ясней польза этой совместной деятельности для каждого отдельного члена"¹ .

Труд, выделивший человека из животного царства, имел общественную форму. Он протекал в коллективе, состоявшем из многих десятков, может быть, сотен индивидов, объединенных половым инстинктом и борьбой за существование. Первобытный человек, унаследовавший от своего животного предка стадный образ жизни, не мог перейти к существованию изолированными семьями. Для этого он был слишком слаб и беспомощен. "Выделившись первоначально из царства животных, - в тесном смысле, - писал Энгельс, - люди вступили в историю еще в полуживотном состоянии: дикие, беспомощные перед силами природы, не знакомые со своими собственными силами, они были бедны, как животные"² .

Изолированная семья не могла выдержать борьбу за существование - она была обречена на гибель. Только объединенный в коллектив человек мог выйти за пределы животного состояния. Самые примитивные народы земли живут общественными объединениями, в которых парная семья либо вовсе не существует либо играет незначительную роль. Укрепление парной семьи и ее выделение из более широких социальных объединений идут рука об руку с прогрессом культуры и общества и завершаются сравнительно поздно.

На основании ряда умозаключений, идущих от археологических и в особенности этнографических фактов, можно нарисовать следующую картину первоначального стадного общества, существовавшего на протяжении огромного исторического периода: от самого возникновения человека и до верхнего палеолита (50 тыс. лет назад). Человек живет общинами, размер которых колеблется в зависимости от наличия пищевых ресурсов. Тасманийцы и австралийцы образуют группы из 30 - 60 душ. Человек эпохи стадного общества, вероятно, жил объединениями подобного же размера. Во всяком случае, площадь ранне-мустьерской стоянки Киик-коба не превышала 100 кв. м, следовательно, община населявших ее не могла состоять больше чем из нескольких десятков индивидов.

Нельзя забывать, однако, что та же необходимость добывать средства пропитания, которая ограничивала разрастание первобытной общины, ставила предел ее дроблению. Для того чтобы заниматься успешно охотой и собирательством, для того чтобы защищаться от нападений хищников, человек должен был держаться целыми общинами, которые, можно думать, не разбредались даже в период голодовок. По всей вероятности, первобытные общины представляли собой замкнутые и изолированные друг от друга, но внутренне спаянные коллективы. В шелльскую, ашельскую, мустьерскую эпохи не существовало каких-либо постоянных и регулярных связей между соседними общинами.

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XIV, стр. 454 - 455.

² Там же, стр. 181.

Каждая община имела свой район кочеванья, свою охотничью территорию, по которой она бродила в поисках пищи. Подобный порядок открыт у шимпанзе и горилл, группы которых придерживаются исконных участков, никогда не выходя за их пределы¹ .

Коллективная собственность на землю и коллективный труд объединяли людей первобытной общины в прочный и спаянный коллектив; но те же причины разъединяли общины друг от друга, ставя преграды их сплочению, порождая первобытную замкнутость, мешая распространению культурных завоеваний и изобретений. Именно поэтому "в первоначальной истории каждое изобретение должно было делаться ежедневно заново и в каждой местности независимо от других"² .

Организация коллективного труда, составлявшего фундамент общественной жизни, была примитивна. В основе ее лежала простейшая кооперация, несложное объединение трудовых усилий. Толпой загоняли первобытные люди оленя или бизона, толпой бродили они, собирая съедобные растения, плоды, орехи, личинки насекомых, выкапывая мучнистые корни, тесно сплоченным коллективом отбивались они от нападения хищника.

Планомерное разделение труда отсутствовало. Мужчины занимались тем же, чем и женщины, женщины - тем же, чем и мужчины. И те и другие были первоначально и охотниками и собирателями. Ошибочно думать, что разделение труда между полами (женщина - собирательница, мужчина - охотник), наблюдаемое среди современных охотничьих народов, извечно: оно выработалось в процессе исторического развития. Первобытная женщина охотилась не хуже мужчины и вместе с мужчиной. Воспоминания об этом сохранились в фольклоре ряда северных народов и в их обычаях. До сих пор у эскимосов-карибу женщины участвуют в загонной охоте наряду с мужчинами, а среди эвенков не редкость встретить женщину, ставящую силки и петли, гоняющую сохатого и оленя, кормящую своим трудом семью. В этом мы видим пережитки того отдаленного состояния, когда женщина не уступала мужчине, когда междуполовое разделение труда отсутствовало.

Не было также, разумеется, и межвозрастного разделения труда. Никто не знал, сколько кому лет, никто не вел счета годам, не существовало, да и не могло существовать установленного обычаем деления по поколениям. Стариков почти не было, ибо люди рано умирали, погибая в когтях хищников, во время несчастных случаев на охоте, в столкновениях с враждебными общинами. Те же немногие старики и старухи, которым посчастливилось дожить до глубокой старости, работали наравне с другими до тех пор, пока хватало их сил. Когда же старик или старуха оказывались неспособными следовать за общиной в ее постоянных перекочевках, их либо просто бросали на произвол судьбы, оставив им пару каменных орудий и немного пищи, либо предавали смерти. Уровень производительных сил первобытной общины был настолько низок, что она не могла кормить нетрудоспособных стариков: с нее достаточно было маленьких детей. В интересах самосохранения община вынуждена была жертвовать нетрудоспособными стариками, больными и слабыми. Отсюда жестокий, но на определенной ступени развития жизненно необходимый обычай "добровольной смерти" стариков и старух. Обычай этот известен не только по мифам и преданиям ряда народов (якуты, манчжуры, ненцы), но он бытовал, например, у береговых чукчей менее полустолетия назад.

Таким образом, в первобытном стаде отсутствовало разделение

¹ См. Reichenow E. "Ober die Lebenweise des Gorilla und des Schimpanse". "Die Naturwissenschaft". 1924. H. 5; его же: "Familienleben, bei Gorilla und Schimpanse". Umschau. 1925. N 25.

² К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. IV, стр. 45.

труда по полу и возрасту. Все общины представляли первоначально недиференцированные коллективы, производство которых было организовано по принципу простейшей кооперации. Трудно сказать что-либо о вожаках в применении к этому периоду. По всей вероятности, твердых и установленных должностей не существовало, но в каждом предприятии стихийно выделялся руководитель - либо наиболее сильный, ловкий мужчина либо наиболее распорядительная и смышленая женщина.

Половая жизнь первобытного человеческого стада в значительной мере напоминает жизнь обезьяньего стада. Общество еще не выработало социальных запретов или освященных обычаем норм. Человек в своем поведении почти целиком подчинялся инстинктам. Сильнейший из этих инстинктов, половой, не встречая препятствий ввиде каких-либо установленных обществом брачных запретов, обусловил господство неупорядоченных половых отношений (промискуитет). Человек подобно животному не проводил различий между родственниками и неродственниками: не отличал своих родителей и детей, своих братьев и сестер от прочих членов стада. Повинуясь половому влечению, люди вступали в неупорядоченные половые сношения со всеми членами своего стада, без различия возраста и степени родства, ибо никаких представлений о родстве еще не существовало. Таким образом, промискуитет характеризовался, во-первых, отсутствием всяких брачных запретов и ограничений, установленных обществом, во-вторых, практикой неограниченных коллективных браков, при которых все мужчины и женщины данного стада состояли между собой в браке, что не исключало, однако, возможности существования временных одиночных пар.

В настоящее время состояние неупорядоченного общения полов не сохранилось даже у самых отсталых народов. Все довольно многочисленные примеры промискуитета, которые можно найти в трудах ряда компиляторов конца XIX века (например Летурно), при ближайшем рассмотрении оказываются основанными либо на недоразумении либо на недостаточно точной информации. Промискуитет соответствует низкой ступени общественного развития, которую прошли все, даже самые примитивные народы земли. Тем не менее современная наука располагает целым рядом аргументов, доказывающих его существование в прошлом.

Во-первых, история показывает, что развитие семьи идет по пути усложнения брачных запретов. Если же отнять у известных нам наиболее ранних форм семьи связанные с ними брачные запреты, то мы получим форму полового общения, которую можно обозначить только как промискуитет.

Во-вторых, неупорядоченное общение полов свойственно всему отряду приматов в целом, - следовательно, можно допустить, что человек унаследовал эту форму брачного общения у своих животных предков и что она существовала до тех пор, пока не был введен первый общественно установленный обычай - запрет брака между определенными категориями лиц.

В-третьих, в фольклоре сохранились воспоминания о неупорядоченном общении полов. Так, по греческому мифу, легендарный царь Кекропс якобы первый установил порядок в браках. Китайские древние летописи передают следующую народную легенду. Сначала люди по образу жизни ничем не отличались от животных. Они скитались по лесам, и женщины были общими. Дети не знали своих отцов, но знали только матерей. Легендарный император Фу Си уничтожил этот беспорядок и ввел брак. Подобные же мифы известны неграм, лопарям, наконец, древним египтянам, приписывавшим введение брака царю Менесу-Нармеру. Эти мифы не могут быть истолкованы иначе, как воспоминание

о древнем неупорядоченном общении полов, сохранившееся в народной памяти.

В-четвертых, несомненно, пережитком промискуитета являются оргии, распространенные у австралийцев, папуасов, меланезийцев, негров, калифорнийских индейцев и ряда других народов. Эти оргии сопровождают празднества, устраиваемые по самым различным поводам (праздник солнца, обряд инициации, брачные церемонии и т. д.); на время этих празднеств отменяются все брачные ограничения, и люди на определенный, правда кратковременный, период возвращаются в состояние промискуитета. Во время оргий падают не только нормы парного брака, но и родственные преграды. Так, на островах Фиджи после обряда обрезания, совершаемого над мальчиками, достигшими совершеннолетия, следует "великий праздник", который "вводит в период неописуемого разгула. Все различия в собственности на этот период падают. Мужчины и женщины одеваются в фантастические одежды, обращаются друг к другу с крайне непристойными фразами и совершают неописуемые гнусности прямо на деревенской площади. Ближайшие родственники, даже собственные братья и сестры, не исключены из свального греха, о котором дает полное представление фраза вождя Наидэ, сказавшего: "Когда это начинается, мы становимся как свиньи". Празднество и веселье продолжаются несколько дней, после чего вновь восстанавливаются обычные запреты"¹ .

В обычное время на Фиджи братья и сестры не смеют разговаривать друг с другом, но во время праздника они намеренно совокупляются друг с другом, что носит характер нарочитого нарушения брачных запретов. У австралийского племени каитиш девушка первую брачную ночь проводит с целой группой мужчин, в состав которой обычно входят ее дед с материнской стороны, сын брата матери, старшие и младшие братья, ее муж и мужья ее сестер² . У папуасов по различным поводам устраиваются празднества, сопровождаемые оргиями, во время которых падают повседневно строго соблюдаемые экзогамные запреты. При этом отцы вступают в связь с собственными дочерьми, сыновья - с матерями, замужние женщины предаются разврату наряду с незамужними³ .

По поводу этих празднеств Энгельс говорит: "С той же достоверностью, как там, где благодаря принудительной чересполосице земля периодически вновь возвращается в общее владение, можно сделать заключение о прежней полной общности земли, с такой же достоверностью можно, но моему мнению, заключать о первобытной общности женщин там, где женщины периодически возвращаются - реально или символически - в состояние общности"⁴ .

Изложенные соображения и факты с несомненностью доказывают, что исходным пунктом развития брачных отношений человеческого общества был промискуитет, неупорядоченная, неурегулированная и не стесненная никакими социальными ограничениями общность полов, перенесенная, по словам Энгельса, из животного мира: "Где существует общность, будь то общность земли, или жен, или чего бы то ни было, там она непременно является первобытной, перенесенной из животного мира. Все дальнейшее развитие заключается в постепенном отмирании этой первобытной общности"⁵ . Действительно, на протяжении первобытной истории все развитие общественных, в том числе и брачных отноше-

¹ Fison L. "The Naga or Sacred Stone Enelousure", p. 27. 1885.

² См. Spencer and Gillen "Northern Tribes of Australia", p. 96 - 97. London. 1904.

³ См. Wirt P. "Anthropologische und ethnologische Ergebnisse der Zentral Neuguineen Expedition", S. 70. Leiden. 1924.

⁴ "Архив Маркса и Энгельса". Т. I (VI), стр. 217. 1932.

⁵ Там же, стр. 218.

ний, состоит прежде всего в постепенном суживании круга лиц, на который распространялась первоначально общность имущества и общность жен и мужей, т. е. в ликвидации зоологического наследства.

Происхождение рода

Проблема происхождения рода и родового строя представляет собой сложный комплекс вопросов, весьма далекий еще от сколько-нибудь удовлетворительного разрешения. В ней можно выделить, по крайней мере, три основных стороны: во-первых, какое состояние предшествует роду, во-вторых, в какой форме возникает родовой строй, в-третьих, каковы причины возникновения брачных запретов, составляющих самую основную черту родовых групп (кланов).

Мы знакомы с ответом Моргана на первый вопрос. Морган полагал, что родовая организация возникает из семьи пуналуа. Однако уже Энгельс ограничил это положение, указав, что австралийские брачные массы также могут быть исходным пунктом для возникновения рода. Нам приходится пойти еще дальше и сказать, что род никогда не возникает из семьи пуналуа, представляющей собой осколок группового брака, сохраняющийся в условиях патриархата. Родовая организация возникает прямо из состояния промискуитета, из первобытного стада. Для того чтобы уяснить закономерность, подобного решения, необходимо обратиться ко второму вопросу.

Этнографическими исследованиями последних трех десятилетий установлено, что древнейшей формой родового строя является так называемая дуальная, или, как мы предпочитаем выражаться, дуально-родовая, организация. Она возникает в результате разделения первобытного, характеризовавшегося неупорядоченным общением полов стада на две экзогамные половины или два первоначальных больших рода, которые можно назвать также фратриями, или брачными классами. В эпоху дуально-родового строя каждое племя распадается на два рода, или фратрии. В пределах каждой фратрии брак воспрещен. Поэтому мужчина из фратрии А берет жену всегда из фратрии В и vice versa.

На Банксовых островах (Меланезия) существует постоянная вражда между фратриями. Предполагается, что члены их обладают различными характерами. Такованга, или "люди ночи", считаются невежественными и ленивыми, они всегда ссорятся между собой и неспособны правильно организовывать свои дела, в то время как Татэлэи, или "люди гигантской раковины", хорошо ведут свои дела и ладят между собой. На архипелаге Бисмарка фратрии враждуют между собой, причем предполагается, что существует духовное различие между членами противоположных фратрий¹ . У остяко-самоедов члены различных фратрий постоянно вышучивают друг друга² . У ульчей члены фратрий соревнуются друг с другом в еде. В Африке племя гереро делится на две фратрии: овагереро и ованбандиеру. Овагереро связано с черным цветом, ованбан-диеру - с красным цветом; овагереро - с Западом, ованбандиеру - с Востоком. Мифология повествует, что обе фратрии имеют общее происхождение. Между фратриями существует соперничество и даже вражда. Люди первой фратрии характеризуются как веселый, бодрый народ, люди второй - как обманщики и мошенники. Первая фратрия считается высшей, вторая - низшей. По преданию, фратрии происходят от двух братьев, из которых один был задира, другой - мирный человек. Тотем овагереро - белый бык, тотем ованбандиеру - муравьятник³ .

¹ См. Rivers W. "The History of Melanesien Society". T. II, p. 557. London. 1914.

² См. Прокофьев Г. "Остяко-самоеды Туруханского края". "Этнография" N 2 за 1928 год.

³ См. Lullig H. G. "The Religion System and social organization of Herero", p. 35. Utrecht. 1934.

Племя мазаев также делится на две фратрии, одна из которых связана с черным цветом, другая - с красным. Им соответствуют два бога-брата, один из которых красный, другой - черный¹ .

В Северной Америке, где дуальная организация почти универсальна, фратрии образуют две противоположные партии для игры в мяч, во время погребального обряда, праздников и различных церемоний² .

У многих американских племен каждая фратрия имела своего вождя и своего жреца. Все племенные должности оказывались двойственными. Так, племя чанко, жившее к западу от куско, предводительствовалось во время войны с инками двумя военными вождями, по одному от каждой фратрии³ . Племена йова и хидагрса имеют двух вождей: одного - из "фратрии зимы", другого - из "фратрии лета". Эти вожди исполняли свои функции попеременно, в зависимости от времени года⁴ . Племя навахо делилось на две фратрии: одна называлась "фратрией войны", другая - "фратрией мира". Каждая фратрия имела отдельного вождя. У зуньи было два верховных жреца - по одному от фратрии⁵ . Войска племен хучимилькс и чилкас, живших близ тенохтитлана, по свидетельству испанцев, предводительствовались каждое двумя вождями.

Наконец, повсеместно дуальная организация связана с мифом о братьях-близнецах, постоянно враждующих между собой и в то же время являющихся культурными героями племени. Мифология наделяет их теми же свойствами, которые приписываются членам различных фратрий. Так, в Австралии у племен кулин, делящихся на две фратрии, существует представление о двух братьях, каждый из которых связан с одной из фратрий. Один брат называется Бунджил, он считается творцом земли, деревьев, зверей и людей; другой - Палан, творец моря, рек, озер, рыб. Бунджил отожествляется с вороной, Палан - с соколом, а у некоторых племен - с малиновкой. Хотя они считаются братьями, между ними происходит ожесточенная борьба⁶ . У меланезийских племен с дуальной организацией в мифах постоянно фигурируют два персонажа: То Комбинана и То Кавувура, - каждый из которых связан с одной фратрией. Между ними происходит постоянная борьба, причем мудрый и активный То Комбинана побеждает глупого и невежественного То Кавувура⁷ .

Героями мифологии бакаири и ароваков являются два брата: Кери и Каме. Кери - хозяин солнца, он общий любимец и умница; Каме - хозяин луны, тупица и дурак. Кери создал мир и научил людей массе полезных вещей⁸ .

Дуально-родовой строй возник в очень отдаленные времена, вероятно, еще в верхнем палеолите, и был первой организованной формой общества. Первоначально каждая фратрия была брачной и экономической единицей, но с течением времени, в процессе развития, она утеряла экономические черты, сохранив только ритуальные, церемониальные, религиозные функции, отчетливо выступающие часто еще на очень высоких ступенях культуры. В подобном окостенелом виде мы находим дуально-родовую организацию у инков древнего Перу. Все население империи инков, по свидетельству источников эпохи конкисты, делилось на две

¹ См. Lullig H. G. "The Religion System and social organization of Herero", p. 56 - 57. Utrecht. 1934.

² Olson R. "Clan and Moiety in Native America", University of California Publication in American Anthropology, Archeology and Ethnology. Vol. 33, N 4, p. 361.

³ Olson R. Op. cit, p. 376.

⁴ Ibidem, p. 392.

⁵ Ibidem, p. 362.

⁶ См. Schmidt W. "Ursprung der Gottesidee", S. 385 - 388. Miinster. 1926; Bd. II, S. 667 - 668, 672. Munster. 1931.

⁷ См. Rivers. Op. cit. T. II, p. 558.

⁸ См. Штейнен К. "Среди диких народов Бразилии", стр. 124. М. 1931.

экзогамных, по всей вероятности, матрилинейных, фратрии. Одна фратрия, называвшаяся Верхней, считалась старшей, главной, северной и рассматривалась как мужское начало; вторая фратрия называлась Нижней и считалась младшей, южной, женским началом. Каждый город и каждое село обширной империи делились на два четко разграниченных квартала: квартал Верхней фратрии (северный) и квартал Нижней фратрии (южный). Во главе каждого племени, покоренного инками, стояло по два вождя, представителя двух фратрий. Кроме того во время общественных церемоний каждая фратрия выставляла своих музыкантов, своих танцоров и члены каждой фратрии занимали обособленное место на площади. Между фратриями существовало постоянное соперничество, иногда принимавшее форму полуцеремониальных драк. Каждая фратрия имела своих богов. Фратрии вели свое происхождение от двух мифологических героев-братьев, спустившихся с неба и принесших людям основные элементы культуры.

Однако, будучи в состоянии указать древнейшую форму родового строя, современная наука не может еще ответить на третий и последний вопрос: почему и как эта форма возникла? Почему первобытное стадо разделилось на два экзогамных рода? Здесь мы сталкиваемся с "проклятой" проблемой этнологии - проблемой происхождения экзогамии. Со времен Мак-Лениала (1865) было предложено более двух десятков теорий, большая часть которых едва ли удовлетворяла даже самих авторов. Упомянем лишь некоторые из них, наиболее распространенные.

Дарвин указал, что гончие собаки предпочитают чужих сук сукам своей своры. Дарвин прибавил к этому наблюдению, что подобное же чувство могло породить у человека отвращение к бракам с близкими родственниками¹ . Опираясь на эти замечания, Вестермарк предположил, что экзогамия возникла вследствие привычки, делающей любовь между ближайшими родственниками психически невозможной. Никакого врожденного отвращения к бракам между близкими родственниками не существует, говорит он, но отвращение возникает из постоянной совместной жизни. Браки между близкими родственниками оскорбляют чувства общества, и потому они были запрещены.

Теория Вестермарка, по существу, ничего не объясняет. На вопрос, почему были запрещены браки между близкими родственниками, она отвечает: потому, что "они оскорбляли чувства общества", т. е. просто в иных выражениях передает факт, требующий объяснений. Весь вопрос как раз заключается в том, почему кровнородственные браки стали оскорблять чувства общества только с определенного этапа развития. Почему в течение многих тысячелетий человек жил в состоянии промискуитета и браки между близкими родственниками не оскорбляли чувства общества? Но на это Вестермарк не в состоянии ответить.

Гораздо шире распространена теория инстинкта, имеющая сторонников как на Западе (например Лоуи), так и у нас. Теория эта утверждает, что экзогамные запреты вытекают из якобы свойственного человечеству инстинктивного отвращения к браку с кровными родственниками. При этом сила инстинкта настолько велика, что запреты распространяются сплошь и рядом на людей, не состоящих в кровном родстве между собой. Эта теория несостоятельна по многим мотивам. Экзогамия - общественный институт, который не может быть объяснен биологическими факторами. Если бы отвращение к браку с близкими родственниками было у человека врожденным, являлось инстинктом, то не нужно было бы никаких общественно установленных законов и обычаев, запрещающих кровнородственные браки. Не существует ведь ни у одного народа закона, запрещающего класть руки в огонь или вспарывать себе

¹ Darwin Ch. "The variation of animals and the plants under domestication". Vol. II, p. 128. London. 1903.

живот, ибо этому препятствует инстинкт самосохранения, свойственный всем людям, так же как и животным. Излишне запрещать то, что запрещено самой природой. Следовательно, существование брачных запретов свидетельствует не об инстинктивном отвращении к бракам между близкими родственниками, а как раз об обратном - о наличии инстинктивного стремления вступать в брак с близкими родственниками в такой же степени, как с неродственниками. Мы уже ознакомились с наиболее первобытным состоянием человечества - с промискуитетом, когда не существовало никаких общественных преград к бракам с близкими родственниками и эти браки осуществлялись в повседневной практике. Следовательно, инстинктивное отвращение к бракам с близкими родственниками - выдумка социологов. Происхождение экзогамии нужно искать не в биологических, а в социальных отношениях.

Не разрешает проблемы теория вреда кровосмешения, принятая многими исследователями, в том числе Морганом. Теория эта предполагает, что первобытный человек заметил дурные последствия браков между близкими родственниками и в целях их ликвидации ввел экзогамный запрет. Однако подобное решение слишком упрощает вопрос.

Вредоносное действие браков между близкими родственниками - не столь бесспорная вещь, как это кажется на первый взгляд. Все животноводы по сей день пользуются родственным скрещиванием для выведения новых пород (так называемое размножение в чистых линиях); большинство ученых отрицает существование абсолютного закона, в силу которого всякий инбридинг (брак между близкими родственниками) вреден сам по себе. Уже тот факт, что среди современных ученых, располагающих прекрасно оборудованными лабораториями и стадами подопытных животных, есть и сторонники и противники теории вреда кровосмесительных браков, показывает всю сложность этого вопроса. Мог ли решить его дикарь, тем более дикарь, не имевший еще домашних животных и, следовательно, наблюдавший за размножением только человеческого рода? А ведь человек - плохой подопытный материал. Должны были пройти поколения, прежде чем могло сказаться дурное следствие браков между близкими родственниками. Человеческой жизни не хватило бы, чтобы обобщить результаты подобного "опыта".

Наконец, первобытный человек не имел представления даже о связи между половым актом и зачатием, приписывая рождение детей деятельности духов, а не брачным отношениям. Поэтому первобытный человек не мог даже размышлять над вопросом, вреден ли брак между близкими родственниками или невреден, и не мог для предотвращения дурных последствий кровнородственных браков ввести экзогамию.

Эти возражения в полном объеме учел выдающийся исследователь первобытного общества Джемс Фрезер, пытавшийся дать теории вреда кровосмешения новое обоснование. Он использовал сохранившиеся у некоторых австралийских племен интересные предания о возникновении экзогамии. Так, туземцы племени диери рассказывают: "После создания людей отцы, матери, сестры, братья и другие близкие родственники жили в смешении, пока дурное действие подобных браков не стало очевидным; тогда собрался совет вождей, чтобы обсудить, какими путями это зло может быть устранено. Результатом обсуждения была петиция к Мура-Мура (мифический творец людей), в ответ на которую он приказал, чтобы все племя разделилось на две ветви, различающиеся друг от друга по названию; члены разных ветвей должны вступать между собою в брак"¹ .

В другом варианте той же легенды совет стариков решает вопрос самостоятельно, без обращения к божеству. Основываясь на этих мифах, Фрезер отметил, что у первобытного человека, несомненно, существует

¹ Frazer J. "Totemism and exogamy". Vol. I, p. 350. London. 1910.

представление о вредных последствиях браков между близкими родственниками. В то же самое время Фрезер согласился с тем, что первобытному человеку не был знаком биологический эффект браков между близкими родственниками; если дикари "не знают, что дети - продукт брака, то невозможно представить себе, как могли они установить систему браков, имеющую своей целью заботу о детях"¹ .

Однако можно предположить, что люди считали браки между близкими родственниками опасными не для потомства, а для самих вступающих в брак. Так, индейцы навахо думают, что если один из них женится на женщине своего рода, то кости его высохнут и он умрет. Племя баганда (Центральная Африка) считает, что брак, нарушающий экзогамию, приводит к болезни и смерти. Многие дикари верят, что браки, заключенные между близкими родственниками, делают женщину бесплодной и вызывают катастрофу в природе: животные и растения перестают размножаться, водоемы высыхают. Под влиянием таких суеверий и могла возникнуть, по мнению Фрезера, экзогамия. Она была введена, очевидно, законодательным актом, установленным на собрании стариков. "Реформатором, который выдумал и ввел эту великую социальную перемену, был, вероятно, совет стариков, которому в каждом австралийском племени принадлежит влияние на общество и который может провести любое мероприятие, обсудив его предварительно в своей среде. Будучи однажды принята хотя бы одной локальной группой, система экзогамии могла легко быть скопирована и соседями и распространена путем мирной передачи от племени к племени"² .

Нетрудно найти ахиллесову пяту теории Фрезера. Он не только не объясняет, откуда возник суеверный страх перед браками между близкими родственниками, но явным образом принимает за причину экзогамии то, что в действительности является ее следствием. Все поверия, на которые ссылается Фрезер, возникли на основе уже существовавшей экзогамии и служили вполне определенной и общественно-полезной цели: способствовали сохранению и укреплению экзогамно-родовых запретов. Не суеверия породили экзогамию, а экзогамия породила ряд суеверий, в том числе веру во вредоносность браков между близкими родственниками. Не понимая этого, Фрезер идет по идеалистическому пути, что особенно ярко заметно в его рассуждениях о роли стариков. Он представляет введение экзогамии как принятие парламентского билля. Энгельс предостерегал против подобных, примитивно-идеалистических построений.

Таким образом, проблема экзогамии осталась не разрешенной в буржуазной науке.

Значительно продвинул вперед эту проблему Энгельс. "Если что-либо установлено прочно, - писал он, - так это то, что ревность - чувство, развившееся относительно поздно. То же самое можно сказать относительно представления о кровосмешении"³ . Неизвестно точно, в силу каких причин возникло представление о непристойности кровосмешения, но установлено твердо, что это представление возникло относительно поздно, ибо на протяжении всей длительной эпохи первоначального стада половые сношения между близкими родственниками не вызывали отвращения и постоянно осуществлялись. Ясно также, что экзогамия не могла быть введена путем разумного решения, принятого с полным сознанием цели, как предполагал Фрезер. Энгельс говорит, что "...стремление воспрепятствовать кровосмешению проявляется все снова и снова, действуя, однако, инстинктивно и ощупью, без ясного сознания цели"⁴ .

¹ Frazer J. "Totemism and exogamy". Vol. IV, p. 155.

² Frazer J. Op. cit. Vol. I, p. 283.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. 1-я, стр. 21.

⁴ Там же, стр. 29.

Экзогамия выросла постепенно, складываясь на протяжении многих поколений, возникла как норма общественного поведения, созданная развитием общества, а не изобретенная несколькими дальновидными индивидуумами. Вместе с экзогамией возникло и укрепилось представление о непристойности браков между близкими родственниками, являвшееся идеологическим отражением возникающей экзогамии и в то же время весьма действенным фактором, способствовавшим ее укреплению. Однако если причины возникновения экзогамии и неясны, то несомненно, что историческое значение возникновения экзогамии было огромно. Запрещение браков с определенной категорией лиц оказало глубокое влияние на общественную структуру и на поведение индивида. Господству необузданных половых инстинктов был положен предел. В обществе внедрялась дисциплина, возникали понятия дозволенного и запретного, в соответствии с которыми стало строиться поведение индивида. На нарушителей экзогамии подымалось все общество. Первобытные народы преследуют нарушителей экзогамии вооруженной рукой. В Меланезии и в Австралии все племя ополчается против нарушителей. Гауитт, близко знавший австралийцев, рассказывает следующее: "На племенном совете, на котором м-р Гэсон лично присутствовал, молодой человек был уличен в нарушении брачных правил, так как имел связь с своей нгата, т. е. младшей сестрой, фактически, однако, бывшей дочерью сестры его матери. Старики, исследовав дело и найдя обвинения доказанными, сурово наказали юношу, нанеся ему несколько ударов копьями; на деле он был почти убит, и оставили его едва живым только потому, что многие влиятельные члены племени вступились за него, говоря, что он слабоумный и не может отвечать за свои действия"¹ .

В литературе имеется немало описаний подобных случаев, из которых отчетливо, видно, что главной причиной, предупреждающей браки между близкими родственниками, является страх перед общественным мнением, неусыпно следящим за соблюдением экзогамных норм. Характерно также, что религиозные мотивы не играют здесь никакой роли. Первоначально общество поддерживает моральные устои, не прибегая к помощи религии.

Вместе с возникновением экзогамии впервые оформляются представления о родстве, отсутствовавшие в первобытном стаде. Человек начинает отличать своих родственников, т. е. людей, принадлежащих к кругу, в пределах которого браки запрещены, от людей, среди которых он может выбирать жен. На первых начинают смотреть как на "кровных" родственников, людей одной "плоти", одной "крови", одного происхождения. На вопрос, почему ему нельзя вступать в брак с такой-то женщиной, австралиец отвечает: "Потому, что она слишком близка по мясу", "Потому, что мы одного мяса"² . Возникающее представление о "кровном родстве" не имеет ничего общего с реальным, биологическим родством.

Представление о родстве, связывающее членов рода, не выражает физиологического родства. Это - социальное понятие, выражающее единство данной группы. Первобытная община, выделившаяся из первобытного стада и объединения в процессе производства, осознает себя как род. Прогрессивное значение идеи родства и тесно связанной с ней идеи непристойности браков между близкими родственниками чрезвычайно велико. Идея эта, выражающаяся обычно в конкретной форме тотемизма, т. е. веры в происхождение рода людей от определенного вида животных, представляет собой первое осознание единства человече-

¹ Howitt A. W. "Native tribes of South East Australia", p. 183. London. 1904.

² Elkin A. "Totemism in N. -W. Australia", Oceania, p. 50. 1938. Следовательно, диференциация людей по родственному принципу была первой в истории формой диференциации. По ее образцу была построена первая классификация внешнего мира - классификация тотемическая.

ской группы, единства общины. Она укрепляет связи внутри общины, ее моральную сплоченность, укрепляет мир внутри ее, учит людей помогать друг другу и защищать друг друга. "Не подлежит сомнению, - говорит Энгельс, - что племена, у которых кровосмешение было ограничено этой прогрессивной мерой, должны были развиваться быстрее и полнее, чем племена, у которых брак между братьями и сестрами существовал как правило и требовался обычаем. А как сильно сказалось влияние этого прогресса, доказывает учреждение рода; будучи его непосредственным следствием и далеко опережая первоначальную цель, род образует основу общественного порядка большинства, если не всех, варварских народов земли"¹.

Однако прогрессивная роль возникающего рода не сводилась только к введению первого общественно санкционированного обычая, к укреплению единства общины: она проявилась также во взаимоотношениях с соседними общинами. Первобытное стадо было эпохой безраздельного господства "первобытной замкнутости". Экзогамия нарушила ее. Раз начинались поиски же и мужей в соседних родах, то естественно, что эти поиски перерастали рамки замкнутого стада и вели к установлению культурных связей между ранее враждебными друг другу или, по меньшей мере, чуждавшимися друг друга соседями. Культурные связи всегда начинались с брачных отношений. И поныне в Австралии племя, посылающее к соседям послов, включает в делегацию несколько женщин. Когда послы приближаются к месту назначения, они высылают вперед женщин. В кустах в течение нескольких часов женщины-посланницы отдаются мужчинам племени, к которому они посланы. Только по окончании этого обряда послы приглашаются в лагерь и приступают к выполнению своей миссии.

Интересны также брачные обычаи племен Южной Виктории, у которых муж и жена происходили, как правило, из отдаленных мест. По обычаю, когда супруги разговаривали друг с другом, то каждый из них говорил на родном языке. Муж понимал язык своей жены, но обращался к ней на своем языке; жена понимала язык своего мужа, но говорила с ним на своем родном языке² . Этот порядок сохранился с глубокой древности, когда заключались браки между группами, говорившими на разных языках. У племени юинь ни один мужчина не мог жениться на женщине, происходившей из местности, близкой к месту его рождения. Один из туземцев в следующих словах сформулировал брачные обычаи своего племени: "Никто не должен, вступая в брак, смешивать одинаковую кровь, но он должен брать женщин другого тотема, чем собственный, и кроме того он должен идти за женой в место, как можно более удаленное от его собственного местожительства"³ .

Благодаря бракам устанавливаются тесные дружеские и родственные связи между отдаленными племенами. Каждый брак у первобытных народов сопровождается взаимным обменом подарков между родичами жениха и невесты. Продукты одной группы стали переходить к другой группе, открылись пути для передачи изобретений, зародился обмен культурными благами и опытом. Экзогамия способствовала установлению более тесных, брачных, культурных, экономических связей между первоначально изолированными стадами. Весьма вероятно, что связанные брачными взаимоотношениями группы стали собираться на общие празднества, устраивать общие загонные охоты, подчас объединяться против общего врага. Так, у австралийцев мужчина, женившись на женщине отдаленной группы, получал право охоты на территории группы жены.

Один автор начала XIX в. писал про австралийцев Югозападной Ав-

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. 1-я, стр. 24.

² См. Frazer J. "Totemism and exogamy". Vol. I, p. 466.

³ Ibidem, p. 490 - 491.

стралии: "Считается наилучшим добыть себе жену из возможно далее отстоящего района, так как сын получает право охоты на территории, с которой взята его мать"¹ . Наконец, браки между соседними группами вливали новую кровь в замкнутое стадо и в ряде случаев улучшали потомство.

В науке велся горячий спор на тему о том, как следует себе представлять возникающую экзогамную группу: вводится ли запрет вступать в брак в целом стаде и, следовательно, два или более стада объединяются в единое племя или стадо делится на 2, 4 или более экзогамных групп? В настоящее время спор этот потерял свою остроту и обе эти точки зрения не кажутся более взаимоисключающими.

Процесс введения экзогамии и возникновения родового строя был, очевидно, многосторонним, диалектическим процессом, вмещавшим в себя как деление стада на экзогамные части, так и объединение разделившихся стад в племенные группы. Простое разделение первобытного замкнутого стада на две экзогамных половины не давало никакого биологического эффекта и очень небольшой культурный эффект. Только в том случае, когда это разделение сопровождалось установлением тесных связей с соседними, так же организованными группами, введение экзогамии приобретало прогрессивный, культурный характер. Экзогамия, расширяя культурные и брачные связи первобытных коллективов, преодолевая замкнутость стадного периода, обновляла человечество, его общество и культуру. "Когда в силу обстоятельств варварской жизни сталкивались и сливались в один народ два прогрессирующих племени с хорошими умственными и физическими задатками, то череп и мозг нового поколения должны были расшириться и увеличиться пропорционально сумме способностей обоих племен. Такое новое поколение должно было быть выше обоих прежних, и это превосходство должно было привести к росту интеллекта и к увеличению численности"² , - говорит Морган. Слова эти не следует понимать буквально. Морган имеет в виду не столько реальное увеличение человеческих черепов, сколько общий рост культуры племени. Бесспорно, что экзогамия, приведшая к соединению первоначально разобщенных стад, имела своим следствием величайшее расширение брачных и культурных связей, обновление крови человека и культуры общества, и с этой точки зрения она должна рассматриваться как крупнейший прогрессивный шаг в истории человечества. Вместе с экзогамией возникли роды, которые и создали более высокую чем прежде "органическую структуру общества, способную развиваться в качестве соответствующей потребностям человечества социальной системы вплоть до наступления цивилизации"³ .

*

В краткой статье невозможно исчерпать все многообразие научных вопросов, встающих в связи с книгой Энгельса "Происхождение семьи, частной собственности и государства". Разработка энгельсовского наследства составляет одну из важнейших задач советских историков и этнографов. Необходимо изучить и исследовать, осмыслить и истолковать по-марксистски вопросы, которых не касался Энгельс, которые частично и не были известны в его время. Такова, например, проблема тайных обществ и мужских союзов, сделавшаяся предметом изучения только в начале XX века, проблема инициации юношей и девушек, проблема тотемизма и магии. Необходимо углубленно изучать и разрабатывать на основе новых фактов проблемы, для решения которых во вре-

¹ Nind Scott "Description of the natives of king George District". Journal of the Royal Geographical Society, p. 44. London. 1831.

² Морган "Древнее общество", стр. 272.

³ Там же.

мена Энгельса не хватало материала. Такова, например, проблема перехода от материнского права к отцовскому. Общественное разделение труда, начатки обмена, накопление богатств, наконец, возникновение частной собственности - факторы, выдвинутые Энгельсом в качестве причин перехода от материнского права к отцовскому, - с достаточной ясностью и глубиной объясняют это явление. Однако этими факторами не исчерпывается все сложное многообразие переходной эпохи от материнского к отцовскому праву.

Едва ли в истории первобытного общества найдется вторая эпоха, столь же интересная и своеобразная, столь же богатая многообразием форм и борьбой противоречивых начал, как эпоха перехода от материнского права к отцовскому. В ней замечательным образом сплетаются и борются между собой отношения материнского права, взращенные на первобытно-общинном способе производства, с элементами вновь возникающей частной собственности и патриархата. Здесь происходит подлинная революция, выражающаяся в появлении нового типа производственных отношений - отношений частной собственности. Недаром Энгельс назвал ниспровержение материнского права "одной из самых радикальных революций, пережитых человечеством"¹ .

Разработка истории этого периода только начинается, но уже теперь можно сказать, что с переходной от материнского к отцовскому праву эпохой связано возникновение таких сложных общественных институтов, как потлач, обряд инициации, тайные общества и мужские союзы.

Остаются совсем слабо разработанными в послеэнгельсовской литературе вопросы патриархальной семьи, соседской общины, примитивного рабовладения и классообразования. Разработка их на основании новейших данных имеет первостепенное научное и политическое значение.

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XVI. Ч. 1-я, стр. 39.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - А. ЗОЛОТАРЕВ:

Комментарии: