Libmonster ID: RU-7892
Автор(ы) публикации: М. ПРИСЕЛКОВ

I

Все историки вслед за историками литературы причисляют "Слово" к разряду произведений мировой литературы; все историки вслед за историками русского языка считают "Слово" редчайшим памятником живого русского языка конца XII в.; наконец, все историки охотно и нередко прибегают к той или другой цитате из "Слова" для оживления собственного изложения, особенно когда историку приходится говорить о феодальной раздробленности и княжеских "драках", о половецких нападениях, о языческих богах и т. п. Но никто из историков до сих пор не обращался к "Слову" как к историческому источнику, из которого можно почерпнуть ряд ответов на основные вопросы, возникающие при изучении истории Киевского государства.

Прежде всего историку нельзя не остановиться на том факте, что только один из эпизодов полуторавековой борьбы Руси с Половецкой степью, неудачный поход Игоря в 1185 г., почему-то привлек к себе такое напряженное внимание современников, что о нем мы находим и пространнейший рассказ в Ипатьевской летописи и противоречащий ему ядовитый рассказ, сохраненный нам Лаврентьевской летописью, и, наконец, эту удивительную своими высокими художественными достоинствами, придворно-дружинную песнь, введенную в нашу древнюю письменность и потому единственно до нас сохранившуюся.

В письме к Ф. Энгельсу от 5 марта 1856 г. Карл Маркс после прочтения "Слова о полку Игореве" писал: "Смысл поэмы - призыв русских князей к единению". А мы, историки, до сих пор не поставили себе вопроса: почему же раздался этот призыв? Почему он введен в круг нашей письменности, которая всегда не только равнодушно, но даже враждебно относилась ко всему выходящему из узко-очерченного круга тем этой письменности, требуя при этом условного книжного языка в изложении? Все дружинные песни нашей древности, в которых, как и в нашем "Слове", по верному замечанию К. Маркса, "языческие элементы выступают еще весьма заметно"1 , были чужды нашей древней письменности и в своей тематике и в своем языке. Поэтому то обстоятельство, что одна из таких песен получила право быть записанной, заслуживает от историка особо пристального внимания.

Очевидно, рассказ о военном эпизоде 1185 г. из истории русско-половецких степных столкновений в свое время затронул какие-то значительные и волнующие темы тогдашней жизни. Вскрыть и разгадать эти темы - главная задача историка. В предлагаемой статье автор делает попытку решения этого вопроса, исходя из мысли, что значительные вопросы тогдашней жизни, связанные с походом Игоря 1185 г., относились к области внешнеполитической, которая, к сожалению, до сих

1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XXII, стр. 122 и сл.

стр. 112
пор не привлекала к себе должного исследовательского внимания и интереса.

Конечно, "Слово" как исторический источник может и должно дать нам ответы на целый ряд и других вопросов, осветить по-новому известные нам факты и отношения, поскольку "Слово" по языку, по жанру и стилю резко расходится с нашими основными источниками для истории XII в., но такое изучение "Слова" выходит за пределы данной статьи и должно быть представлено, по крайней мере, рядом статей или даже целой книгой.

II

О походе Игоря 1185 г. нам рассказывают Лаврентьевская (под 1186 г.) и Ипатьевская летописи и "Слово". Необходимо остановиться сначала на изучении летописных повествований и затем сопоставлением этих повествований между собой и с описанием этого же похода в "Слове" уяснить себе, что мы прежде всего знаем о фактической стороне этого похода, а также и то, что, собственно, желает рассказать нам об этом походе каждый из трех наших источников.

А. А. Шахматов указал, что в составе Лаврентьевской летописи до 1206 г. мы имеем владимирское летописание двух последовательных редакций, из которых каждая самостоятельно обращалась к южнорусскому летописанию как своему вспомогательному источнику. На основании сопоставления южнорусских известий об одних и тех же событиях, содержащихся в каждой из этих двух редакций владимирского летописания (под 1110 и 1111 гг.; под 1115 и 1116 гг.; 1168 и 1169 гг.; 1179 и 1180 гг.), и особенно на основании сопоставления рассказа о походе Михалки на половцев под 1069 и 1071 гг. можно с уверенностью сделать заключение, что владимирские сводчики конца XII в. использовали в своей работе летописцев Переяславля южного, причем в одной редакции был использован летописец епископский, а во второй - летописец княжеский, князя Владимира Глебовича; известием о смерти этого князя под 1187 г. он, как можно думать, и кончался.

Переяславль южный, или русский, был основной частью наследства Всеволода Ярославича и всегда удерживался в руках этой княжеской ветви. В пору борьбы Мономаховичей со Мстиславичами Переяславль переходил из рук в руки, пока Юрий Мономахович, победив Мстиславича Изяслава, не посадил в Переяславль своего сына Глеба. С переходом Глеба в 1169 г. по указанию Андрея Боголюбского в Киев переяславский стол был передан сыну Глеба, двенадцати летнему Владимиру, сидевшему на нем до своей смерти. После смерти Владимира Переяславль остается под властью владимиро-суздальского князя, пославшего туда Ярослава Мстиславича и распоряжавшегося при последнем делами Переяславля как своими1 . Так настойчиво удерживая Переяславль русский в своем обладании, выдвигая его как форпост своей политики на юге и как знак своего старейшинства в семье Мономаховичей, владимиро-суздальские князья скорее всего именно оттуда могли получать летописцы, когда те или иные политические соображения толкали их на мысль о включении южнорусских событий в свои летописные своды.

Можно думать, что первый Владимиро-суздальский свод был составлен в 1177 г., когда Всеволод Юрьевич окончательно восторжествовал в борьбе за наследство брата Андрея Боголюбского и взял в свои руки продолжение его политики. На этом этапе владимирского летописания

1 Лаврентьевская летопись под 1198 годом.

стр. 113
был привлечен епископский летописец Переяславля русского, доводивший свое изложение до 1175 года. Когда в 1193 г., при том же Всеволоде, этот первый Владимиро-суздальский свод стали продолжать и перерабатывать, к этой новой работе был привлечен княжеский летописец Переяславля русского, кончавшийся известием о смерти Владимира Глебовича. За время от 1177 до 1193 гг. из этого княжеского переяславского летописца владимирский сводчик извлек только три известия: рассказ о походе и победе (под 1185 г.) южнорусских князей над половцами, рассказ о неудачном походе на половцев Игоря (под 1186 г.) и краткое упоминание о смерти переяславского князя Владимира Глебовича (под 1188 г.).

Летописец Переяславля русского, князя Владимира Глебовича, к счастью, был использован не только в 1193 г. во Владимире. Тот Киевский свод 1199 г., который составляет начало так называемой Ипатьевской летописи, в числе своих источников, как это нетрудно видеть, имел этот же переяславский летописец князя Владимира Глебовича и сделал из него значительно больше извлечений, что дает основание думать, что во Владимире он был использован в незначительных размерах не по бедности своего содержания, а в силу известных политических соображений.

Выбрав из Киевского свода 1199 г. и из Владимирского свода П93 г. известия, взятые из летописца Владимира Глебовича, мы получим довольно значительный материал, дающий нам возможность представить себе облик этого, прямо до нас не дошедшего памятника летописания южного Переяславля. Не касаясь других тем тогдашней жизни, летописец Владимира Глебовича подробно и живо описывает военные действия русских князей против половцев, вводит читателя в ход и оценку военных операций, особенно много строк посвящая геройству и отваге самого Владимира Глебовича. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить описание похода на половцев южнорусских князей в Лаврентьевской летописи под 1185 г., взятое из летописца Владимира Глебовича и приписывавшее счастливый исход похода этому князю, с рассказом о том же походе под 1184 г. Ипатьевской летописи, входившим в состав киевского летописца князя Святослава. Такой интерес к военным операциям против степи - не случайная, конечно, черта летописца князя Владимира Глебовича, а отражение личного участия князя в составлении летописи как информатора и редактора.

Князь Владимир Глебович рано лишился отца, но и после этого оставался все же переяславским князем благодаря опеке и защите дяди - Всеволода Юрьевича Владимирского. Он принадлежал к тому поколению князей, которое по возрасту только через десятилетие и даже позднее могло выступить в качестве руководителей политики тех или других княжеских линий. Умер Владимир Глебович сравнительно молодым (30 лет); его главной заботой в продолжение всей его короткой жизни была защита своей земли от половцев.

Переяславль, самая крайняя и географически не защищенная княжеская волость, всегда более других волостей подвергался нападению степняков. В этих условиях невозможно представить себе, чтобы население этого княжества было многочисленно и богато, но, несомненно, как правильно указывают наши источники, оно было отважно и смело ("дерзи"), никогда не уклоняясь от военных действий против половцев. Берендеи, входившие в состав населения этого княжества, были немногочисленны: в лучшем случае они выставляли в поход 1200 человек. Собственными же силами переяславский князь мог снарядить в поход от 100 до 300 воинов. Из этого легко усмотреть, что Переяславль был

стр. 114
не в состоянии предпринимать какие-либо самостоятельные действия против половцев. Но это, однако, не приводило переяславского князя к покорности и готовности подчиняться более сильным князьям, потому что его поддерживал владимиро-суздальский князь Всеволод, представителем и охранителем интересов которого в "Русской земле" являлся переяславский князь Владимир. Эта независимость от соседей нашла, между прочим, свое отражение и в летописце Владимира Глебовича, где мы видим резкую критику военных талантов как Ольговичей черниговских, так и главы черниговского дома - киевского князя Святослава.

Неудача похода Игоря 1185 г. едва ли не всей своей тяжестью обрушилась на Переяславль и на Переяславское княжество. Не удивительно, что рассказ об этом походе Игоря был изложен в летописце Владимира Глебовича (теперь в Лаврентьевской летописи) явно враждебно к руководителям этого похода и беспощадно изобличает их заносчивость и бесталанность их военных операций. Несомненно, что именно эта сторона дела более всего занимает рассказчика, критически разбирающего весь ход похода и не позволяющего руководителям снимать с себя ответственность за неудачу.

Из числа весьма важных подробностей похода Игоря 1185 г., сообщаемых нам летописцем Владимира Глебовича, прежде всего остановимся на указании Переяславля как места "снема" князей-участников похода. В походе участвовали, как известно, только черниговские князья, которым удобнее было собраться на "снем" для обсуждения плана и задач похода у себя, в пределах Черниговской земли, и оттуда уже двигаться в поход. Мы знаем из других наших источников, что поход Игоря был предпринят без ведома киевского князя и главы черниговской семьи князей - Святослава Всеволодовича. Весною 1185 г. союзом южнорусских князей был предпринят поход на половцев. Черниговские князья в этом походе участия не принимали. Святослав Всеволодович после этого мартовского похода на Кончака посылает воеводу Романа Нездиловича на половецкие вежи (конец апреля), а сам уезжает в "вятичи" собирать войско для большого похода летом на Доц. Все это показывает нам, что у Святослава были верные данные, частью подкрепленные опытом мартовского похода на Кончака, что половцев в степях нет. Желая опередить этот летний поход Святослава на Дон, и выступили в поход черниговские князья. Они ставили себе ту же цель, что и Святослав, предполагая даже идти дальше, "поискать Тмутороканя", всегда входившего в состав Черниговского княжества и утраченного, как можно думать, сравнительно недавно, во второй половине XII в.: "а нон поидемъ по них за Донъ и до конця избьемъ ихъ; оже ны будеть ту поб да, идемъ по нихъ у луку моря, гд же не ходили ни д ды наши", а возмемъ до конца свою славу и честь". Автор "Слова" не только не опровергает этого далеко идущего плана, но прямо, как известно, указывает на Тмуторокань как на цель этого похода. Самостоятельно ли задумали это предприятие черниговские князья, или кто-нибудь более сильный толкнул их на этот поход, ссоря их тем самым со Святославом Киевским? Думается, что автор "Слова" благодаря своей непосредственности раскрывает нам имя того князя, который руководил этим походом, организованным помимо киевского князя с тем, чтобы слава и "корысть" похода не могли усилить позиции Киева и киевского князя. В обращении ко всем князьям с призывом к отмщению половцам за поражение Игоря и к победе над степью только в отношении одного владимиро-суздальского князя Всеволода Юрьевича звучит укор в том, что он лично не участвовал в походе Игоря: "аже бы ты былъ, то была бы чага по ногат , а кощей по резан ". Всеволод только мыслью

стр. 115
прилетает издалека блюсти отень золотой стол свой (т. е. Переяславль). Если вспомнить, что во всех выступлениях Всеволода Юрьевича по делам юга можно легко усмотреть стремление унизить, обессилить киевского князя, по возможности изолировать его, то предположение, что руководителем похода черниговских князей, предпринятого без согласования с киевским князем и вопреки его планам, мог быть Всеволод Юрьевич, получает полную вероятность. Кроме необходимых средств на подготовку этого похода Всеволод мог дать и силы в лице переяславского князя Владимира Глебовича и его переяславцев. Этим и объясняется переяславский "снем" как преддверие похода. Но "снем" в Переяславле закончился тем, что Владимир Глебович не принял участия в походе. Заметим, что и со стороны черниговских князей произошло изменение в личном составе участников похода: на переяславский "снем", по известию летописца Владимира Глебовича, Игорь явился "съ дв ма сынома", а в дальнейшем участвует только один старший Игоревич - Владимир. В Киевском своде 1199 г. (Ипатьевская летопись) под 1183 г. подробно рассказано, как расстроился большой поход на половцев "молодых князей" - Игоря и Владимира Глебовичей - из-за того, что Игорь не дал согласия, чтобы Владимир Глебович начальствовал передовым отрядом. Ссора, как обычно, перешла в распрю: Владимир Глебович вернулся с похода, разорил "северские города", т. е. города черниговских князей, и взял в этих городах "многъ добытокъ". Можно отметить в летописи и другие известия о ссорах между князьями, участниками походов в степь, всегда возникающих из-за постоянного желания Владимира Глебовича "на переди здить". Передовые части грабили врага первыми, поэтому вокруг вопроса о том, кто будет командовать передовым отрядом в союзнических войсках, всегда шли жаркие споры. Руководители походов желали, конечно, видеть во главе этих отрядов своих сыновей и уступали Владимиру Глебовичу это место с неудовольствием. В данном случае на переяславском "снеме" 1185 г. Владимир Глебович мог отказаться от участия в походе и потому, что не разделял намерения черниговских князей искать града Тмутороканя, считая эту задачу чуждой интересам Переяславского княжения. Так позволяет думать саркастическое описание планов участников похода, которое мы находим в летописце Владимира Глебовича и которое мы уже приводили выше. Но, не участвуя лично, Владимир Глебович, видимо, не отказал Игорю в военной силе. Хотя об этом нет прямого упоминания в наших источниках, но это ясно видно из таких выражений летописца Владимира Глебовича: "ипобъжени быша наши гн вомъ божьимъ... а о наших не бысть кто и в сть принеса..."

Описание похода Игоря в летописце Владимира Глебовича начинается прямо с момента перехода войсками Игоря и его союзников русской степной границы: "и внидоша в землю их" (т. е. половцев). Половцы, узнав о наступлений русских, "послашася по всей земли своей", т. е. ближайшая орда, на которую наступал Игорь с союзными князьями, постаралась известить и позвать к себе на помощь все другие половецкие орды, а сама выступила навстречу русским, поджидая прихода "дружины своея", т. е. ближайшей соседней орды. Однако русские дошли до половецких веж ранее прихода этой ближайшей подмоги к половцам. Половцы все же дали бой и были разбиты. В стане Игоря началось трехдневное веселье ("стояша на вежах три дни веселяся"). Игорь и другие князья вспоминали мартовский поход на половцев в том же 1185" г. киевского князя Святослава Всеволодовича в таких выражениях: "братья наша ходили с Святославомъ великимъ княземъ и билися с ними (т. е. с половцами), зря на Переяславль, а они (т. е. половцы)

стр. 116
сами к нимъ пришли, а в землю ихъ не см ли по них ити, а мы в земли ихъ есмы".

Трехдневное стояние "на вежах" автор повествования в летописце Владимира Глебовича ставит в вину черниговским князьям потому, что они тем дали время побитым половцам соединиться с ордою, к которой посылали за подмогою, но которая не успела вовремя к ним подойти. Эта орда теперь имела возможность в свою очередь послать за подкреплением к другим ордам, а сама, встретившись с русскими силами, не давала решительного боя, ограничиваясь тем, что три дня "к водъ не дадуче имъ ити". Словом, три дня шла перестрелка и дело не доходило до копий. А за эти три дня успели подойти все извещенные орды, что повергло в ужас русскую сторону, истомленную трехдневной жаждой. Особенно страдали от жажды кони; поэтому, когда русские уже почти пробились к воде, а половцы как раз в это время навалились на них всеми своими силами и дали решительный бой, многим с русской стороны пришлось слезать с коней ("кони бо бяху под ними изнемогли") и вести пеший бой. Поражение было ужасное: "о наших не бысть кто и въсть принеса".

Дальнейшие события излагались в летописце Владимира Глебовича иначе, чем о них рассказано в киевском летописании Святослава: в нем упрек направляется киевскому князю Святославу. Святослав, узнав о приходе половцев-победителей, посылает "по сыны сво и по вс князи". Союзное войско собралось к Киеву и оттуда двинулось к Каневу, очевидно, защищая переправу на правый берег. Половцы бегут за Дон. Святослав, узнав об этом, возвращается в Киев и распускает войска. Тогда половцы "гнаша отай к Переяславлю" и одновременно захватывают черниговские города по Суде. Под стенами Переяславля бой идет целый день, но, захватив острог, половцы города взять не могли и "възвратишася со многым полоном в вежъ". Так заканчивается это описание во Владимиро-суздальском своде 1193 года. По Киевскому своду 1199 г. мы можем установить, что владимирский сводчик сократил здесь свой переяславский источник, в котором говорилось далее о том, что, возвращаясь от стен Переяславля, половцы захватили город Римов, уведя всех граждан, бывших за стенами города, и тогда Владимир Глебович послал к киевскому князю Святославу, призывая его на помощь, чтобы отбить добычу и пленных, но Святослав, дожидаясь помощи от Давида со смольнянами, опоздал, и русской стороне так и не удалось "заехать" половцев, обремененных трофеями.

Возвращаясь к тексту Владимиро-суздальского свода 1193 г., мы видим, что, сократив окончание повествования о последствиях для Переяславского княжества поражения Игоря, как оно читалось в летописце Владимира Глебовича, сводчик прямо перешел к известию летописца о бегстве Игоря из плена ("и по малых днехъ оускочи Игорь князь оу половець"), которое повело для оставшихся в плену к придирчивой суровости содержания ("а они держими бяху твердо и стрегоми и потвержаеми многими жел зы и казньми"). Следующее за этим довольно длинное благочестивое размышление, несомненно, принадлежит перу владимиро-суздальского сводчика 1193 г., потому что весь ход рассказа о походе Игоря и отношение рассказчика к печальным героям этого похода в летописце Владимира Глебовича совершенно не вяжутся с содержанием этого благочестивого размышления. Другое дело - владимиро-суздальский летописатель: для него Игорь - положительное лицо, поскольку он ходил в руке владимирского князя и поход выполнял по его поручению.

стр. 117
III

Второй источник, откуда мы черпаем сведения о походе Игоря 1185 г. и о связанных с ним военных операциях русских князей против половцев, - Ипатьевская летопись.

Состав этого южнорусского свода конца XIII в., задуманного как свод общерусский, давно уже указан А. А. Шахматовым: во-первых, это Киевский свод 1199 г. великого князя киевского Рюрика Ростиславича; во-вторых, следующая за этим Киевским сводом летопись Галицко-волынская конца XIII в. и, в-третьих, Владимиро-суздальский свод 30-х годов XIII в., при помощи которого объединены два первых источника Ипатьевской летописи. Из этих трех источников Ипатьевской летописи сейчас нас интересует только первый. Как уже было указано, это первый великокняжеский свод Киева. Это именно обстоятельство и вызвало у его составителя мысль об использовании при его составлении других летописцев русских князей. Вот почему, киевская в своей основе, эта летопись оказалась такой сложной в своем составе. В ней можно указать: 1) семейную хронику Ростиславичей, братьев великого князя Рюрика (ср. описание смерти и некрологи князей: Святослава под 1172 г., Мстислава под 1178 г., Романа под 1180 г. и Давида под 1198 г.), которая, как можно думать, составлялась в Киеве во время княжения там Рюрика и, всего вероятнее, тем же лицом, которое переработало Киевскую летопись за время княжения в Киеве Святослава Всеволодовича и совместного с ним правления Рюрика и которое работало над составлением всего Киевского свода 1199 г., т. е. игумном Выдубицкого монастыря Моисеем; 2) Черниговскую летопись князя Игоря Святославича, героя похода 1185 г., ставшего после смерти Ярослава Всеволодовича, с 1198 г., князем черниговским, и, наконец, 3) переяславский летописец Владимира Глебовича, кончавшийся, как мы уже знаем, некрологом этому князю под 1187 годом.

В этом сложном памятнике южнорусского летописания 1199 г. рассказ о походе Игоря 1185 г. извлечен из черниговского летописца князя Игоря. Автор повествования об этом походе вкладывает в уста князя Игоря изумляющий нас и сейчас своей искренностью счет всех его княжеских преступлений, а при описании бегства Игоря из половецкого плена приводит такие житейские и психологические детали, которые могли быть известны только самому князю и записаны непосредственно с его слов. Правда, повествование о походе Игоря 1185 г., извлеченное сводчиком 1199 г. из черниговского летописца князя Игоря, содержит некоторые вставки и из киевского летописца и летописца переяславского, но сейчас мы можем не останавливаться на этом, так как вставки эти не касаются существа повествования.

При разборе этого повествования о походе Игоря 1185 г. остановимся прежде всего на фактической стороне дела. Игорь выступил в поход 23 апреля, во вторник, из Новгорода Северского, перешел Донец, подошел к Осколу и тут два дня ждал брата Всеволода из Курска, который шел "инемь поутемь". Уже не раз указывалось, что братьям, если Игорь действительно шел из Новгорода Северского, удобнее было бы соединиться раньше и что выражение "инемь поутемь" не разъясняет недоумения читателя, как думает автор повествования, а лишь увеличивает его. Во всяком случае версия летописца Владимира Глебовича о движении Игоря к Осколу от Переславля более соответствовала бы поясняющему выражению "инемь поутемь". Согласно этой версии, один брат двигался от Переяславля к Осколу, а другой - из Курска. Указав дату начала похода - 23 апреля (21-го была пасха, 22-го-понедельник, видимо, тяжелый день после праздника), затем 1 мая - среда - как день

стр. 118
перехода через Донец, автор неожиданно для читателя забывает о датировке событий числами и в дальнейшем указывает только дни недели: пяток - встреча с половцами, победа Игоря, взятие веж и ночевка на месте победы; суббота - окружение войск Игоря половецкими силами, пеший бой с целью пробиться назад, к Донцу, затянувшийся до ночи; воскресенье, на рассвете, - бегство черниговских ковуев и попытка Игоря вернуть их (он, как раненый, был на коне), затем поражение войск Игоря, плен и истребление его войск. Такая датировка, конечно, не обязывает считать названные пятницу, субботу и воскресенье непременно 3, 4, 5 числами мая, тем более, что приведенные выше данные рассказа не укладываются в эти рамки времени. Летописец говорит, что 1 мая (в среду) Игорь перешел Донец, затем вышел к Осколу, "жда два дни брата своего Всеволода", т. е. ждал четверг и пятницу (2 и 3 мая). Соединившись (значит, в пятницу), братья пошли к реке Сальнице, где узнали о близости половецких сил, и "чересъ ночь заоутра же пятъкоу наставшоу во об днее время" встретились с половецкими полками. Как же может быть, чтобы после пятницы "чересъ ночь" была опять же пятница? Думается, что такая путаница и неясность датировки не случайны. Название по дням дано, несомненно, для опровержения той версии событий, которая отразилась в летописце Владимира Глебовича и о которой, надо думать, поговаривали не только в Переяславле, а именно, что между победой со взятием веж и дальнейшими военными операциями лежали три дня веселья, затем еще три дня войско Игоря вместо решительного боя вело перестрелку за доступ к воде, что истомило я людей и коней настолько, что разыгравшийся, наконец, решительный бой пришлось вести в пешем строю. Учитывая, очевидно, эту версию и желая ее опровергнуть, летописец Игоря совсем иначе передает ход событий. По летописцу Игоря, прежде всего выходит, что никаких шести дней промедления (три дня веселья и три дня перестрелки), давших половцам время скопить силы для сокрушающего удара, не было, так как вся операция (и победа и гибель) закончилась в три дня. Но, уложив всю эпопею в три дня, летописец Игоря споткнулся в счете предшествующих ей дней - 1 - 3 мая. Из его рассказа нельзя установить, какие же два дня были потрачены на ожидание запоздавшего Всеволода. Думается, что составитель летописи, стараясь втиснуть все события в три дня, был в то же время связан невозможностью назвать днем поражения и гибели войск Игоря какой-либо другой день недели, кроме воскресенья. В то время вернувшийся после потери всех своих войск князь должен был прежде всего объявить день гибели воинов для поминовения их в этот день в церкви. Если Игорь объявил таким днем 12 мая, воскресенье, то и в летописи необходимо было, если даже и не называть чисел, все же приурочить эту гибель войска к воскресенью. Тогда выходит, что версия, изложенная в летописце Владимира Глебовича, правильна: 1 мая днем перешли Донец; 2 мая Игорь подошел к Осколу; 3 и 4 мая ждал Всеволода; 5 мая - победа Игоря; б, 7, 8 мая - стояние на вежах; 8 мая войско Игоря было окружено; 9, 10 и 11-го шла перестрелка, а 12 мая, в воскресенье, - поражение и гибель.

Не отводя половцам времени, чтобы накопить силы для решительного удара, выгораживая Игоря как руководителя похода от упрека в промедлении, версия летописца Игоря совершенно иначе изображает и размещение половецких сил. Уже на реке Сальнице от сторожей, высланных поймать языка, Игорь получил донесение, что половцы готовы к военным столкновениям ("со досп хом здять"), т. е. извещены о походе Игоря, и, что Игорю надо или вернуться домой (считая операцию

стр. 119
несвоевременной) или сейчас же дать бой, так как очевидно было, что половцы ждут подкреплений. Игорь погорячился. Он побоялся срама возвращения без столкновения с половцами и решил дать бой. После своей победы Игорь, предвидя подход к половцам союзных орд ("тоу же ци вся соуть совоукоупили"), предлагает двигаться назад. Но все другие участники похода настояли на ночевке на месте победы ("облечи тоу"), на что Игорь хотя и соглашается, но пророчески говорит: "Еда не давно есть разоум ющи братья оумрети". С утра субботы появляются бесчисленные силы половцев, которые Игорь определяет как "всю землю половецкую". Перед войсками Игоря не только Кончак и Гза, но и еще три орды (ханы Токсобия, Етебич, Терьтробич). Этими огромными силами, собранными не в три дня, конечно, а давным-давно, полки Игоря были охвачены со всех сторон. Удалось убежать лишь 15 русским мужам, а из ковуев - еще меньшему числу. Все прочие, пытавшиеся бежать, утонули в море.

На кого же перекладывал рассказ летописца Игоря вину за поражение войска Игоря, по версии летописца Владимира Глебовича всей тяжестью ложащуюся на плечи Игоря? Припомним факты. Летом 1184 г. глубокий степной поход русских князей закончился разгромом орды Кобяка, а сам Кобяк попал в плен. Никакие половецкие силы не помогли Кобяку. Ясно, что русские князья знали о положении в степи, если решились так далеко уходить от своих границ. На смену орды Кобяка в следующем году появляется Кончак, который убегает от войск Святослава и Рюрика, очевидно, также не рассчитывая на поддержку своих. Это открывает перед Святославом Киевским перспективы для глубокого летнего похода на Дон. Занявшись подготовкой этого похода, Святослав посылает в степь в конце апреля Романа Нездиловича, который захватывает половецкие вежи, как можно думать, на правой стороне Днепра. Поход черниговских князей во главе с Игорем должен был предупредить летний поход на Дон Святослава и был также рассчитан на то, что степь обессилена и главные силы половцев куда-то отвлечены. Но в действительности оказалось другое: Игорь встретил собранными все силы Половецкой степи.

Глубокая разведка в степи не могла быть делом русской стороны. О передвижениях половцев глубоко в степи у моря могли сообщать русским только с юга. Очевидно, сведения о передвижении половцев своевременно не были переданы русским князьям, и Игорю пришлось принять на себя удар, который должен был пасть на Святослава и союзных с ним князей, собиравшихся летом идти на Дон. Вот эту-то разведку, которая не предупредила своевременно русскую сторону о переменах в размещении половецких сил в степи, очевидно, и считает летописец Игоря причиной поражения войск Игоря.

IV

Обратимся теперь для уяснения фактической стороны похода Игоря в степь в конце апреля - начале мая 1185 г. к нашему последнему (третьему) источнику - к самому "Слову о полку Игореве".

Всем известна особая манера автора "Слова" вести нить изложения в совершенно отличной от обычной форме повествования, но и под этой поэтической манерой изложения мы находим твердые точки для восстановления нужной нам фактической стороны похода.

Начиная свое фактическое изложение похода с описания солнечного затмения и выезда Игоря в чистое поле, автор "Слова" указывает, что задуманный поход натолкнулся на неожиданное препятствие: об

стр. 120
этом походе "див" раскричал весть повсюду - и на Волге, и на Поморье, и в Посулье, и в Суроже, и в Корсуне, и в Тмуторокани. И поэтому уже половцы "неготовыми дорогами" бегут к великому Дону, и телеги их скрипят, как вспугнутые лебеди. А ведь Игорь также ведет войска к Дону! Выражение, которое употребляет здесь автор "Слова": "неготовыми дорогами", - военно-технический термин того времени. При подготовке к походу прежде всего заботились о приведении в порядок путей1 . Автор в данном случае хочет сказать, что, узнав о походе Игоря, половцы так спешно бросились к Дону, что у них не было времени подготовиться к дороге, даже смазать колеса телег.

Вот исходный момент изложения событий у автора "Слова". Утром в пятницу - победа Игоря и разграбление веж. Ночь после победы, сон. А в это время "Гза б житъ с рымъ влъкомъ, Кончак ему сл дъ правитъ къ Дону великому".

С утра субботы ("другаго дни") черные тучи идут с моря, стремясь закрыть четыре солнца. Здесь, в этой образной фразе, находим ответ на вопрос, возникавший невольно выше: откуда половцы идут так спешно к Дону навстречу полкам Игоря? Половецкие тучи гнались "с моря" к Дону, чтобы на Каяле, у великого Дона, вылиться дождем стрел. Закончив свою поэтическую картину, автор дальше говорит просто и прямо: "Половци идуть отъ Дона и отъ моря". Они со всех сторон обложили русские полки.

Бой шел всю субботу ("съ зараніа до вечера") до рассвета воскресенья ("съ вечера до св та"), когда Игорь стал заворачивать полки. Итак: "бишася день (пятница), бишася другый (суббота), третьяго дни (воскресенье) къ полудню падоша стязи Игореви".

Киев тоскует, а на Чернигов идут нападения. Князья же сами куют на себя крамолу, а половцы в это время с победами бросаются на Русскую землю и берут дань "по бълъ от двора". Обращает на себя внимание полное умолчание о нападениях половцев на Переяславль и Переяславское княжество. Автор "Слова" - дружинник черниговских князей - помнит только о своем Черниговском княжестве2 .

Княжеские крамолы, открывающие половцам возможность захватывать части Русской земли и брать с них дань, - не та ли это ссора Святослава Киевского с Давидом Смоленским, которая, как мы знаем, сорвала задуманный Святославом поход на защиту левобережья и свела все дело обороны к защите переправ через Днепр на правый берег?

Мы можем на этом остановиться в разборе изложения автором "Слова" фактической стороны похода Игоря. Как видим, изложение автора "Слова" находится в явной связи с изложением обстоятельств этого похода в летописце Игоря, т. е. оба эти произведения защищают уже известную нам версию похода, исходившую от княжеского двора Игоря: ложная разведка, указавшая на открытую якобы дорогу к Дону и Тмуторокани, тогда как в действительности половцы извещены были о походе; половцы стягивают войска к Дону ранее Игоря; трехдневный бой (пятница, суббота и воскресенье) и гибель полков Игоря.

И все же автор "Слова" дает нам несколько важных и ценных если не данных, то хотя бы обмолвок, на которых нельзя не остановиться. По "Слову", Игорю пришлось иметь дело только с двумя ханами: Кончаком и Гзою, - ни о каких пяти ханах или о "всей Половецкой земле" здесь

1 Ср. "И рече Володимер: требите путь и мостите мосты! Хотяше бо на Ярослава ити". Лаврентьевская летопись под 1014 годом.

2 Только в золотом слове Святослава эта неловкость была исправлена: "Се у Рим кричать подъ саблями половецкими, а Владимиръ подъ ранами".

стр. 121
нет и речи. Вежи были оставлены половцами под защитою небольших сил (так как в рассказе о их захвате никакого имени хана с половецкой стороны не приведено), но к ним на выручку спешили две орды под начальством двух ханов (Кончак и Гза); и эти два хана побеждают Игоря и затем нападают на левобережье.

Очень важным является указание автора "Слова" на направление, откуда половцы идут к Дону, навстречу Игорю: "от моря". Нам ниже еще придется остановиться на этом вопросе.

Поэтическая манера автора, увлечение образом, ярким словом дают нам возможность уловить в его рассказе кой-какие черты действительности, расходящиеся с известной, сложившейся при дворе Игоря версией о ходе всей операции, в общем усвоенною, как мы видели, и автором "Слова". Так, в причитаниях Ярославны автор влагает в уста ее следующие любопытные строки: "Чему, господине, простре горячюю свою лучю на моя лада вой: въ пол безводне жаждею имъ лучи съпряже, тугою имъ тули затче?" Это обращение Ярославны к солнцу никак не вяжется с версией о том, что военное столкновение с половцами продолжалось только три дня. В изложении летописца Игоря о муках жажды в безводном поле ничего не говорится, но об этой жажде и трехдневной перестрелке за подступы к воде рассказывает нам враждебная Игорю версия летописца князя Владимира Глебовича, которая упоминает при этом, что из-за истомления коней жаждою пришлось бой вести пешими. Летописец же Игоря совсем иными мотивами объясняет это "сседание" с коней.

V

Перед, нами прошли две версии причин неудачи похода и гибели войск Игоря. Обе версии одинаково темно и туманно говорят о половецких передвижениях в степях. А между тем только в выяснении этой стороны дела и можно найти ключ к пониманию как действительного хода этой военной операции, так и причин гибели войск Игоря, неожиданной, как можно думать, для современников и всех тогда взволновавшей.

Защита от степи в XI - XIII вв. была всегда трудным вопросом не только для русских княжеств. Границы не только Русской земли выходили в степь, требуя, как географически беззащитные, и огромной затраты труда по их укреплению и огромного количества жизней для их защиты из века в век.

Правда, было время, когда могучая еще Византийская империя хорошо уживалась с населением степи. Константин Порфирогенит, столь изумляющий нас своими обширными и точными знаниями о положении дел в степи и на Руси, указывает, что для его времени (половина X в.) дружба Империи с хозяевами степи - печенегами - давала Империи возможность извлекать необычайную выгоду в отношениях со всеми пристепными народами: русскими, турками (венграми) и болгарами: "Когда царь Ромейский живет в мире с печенегами, то ни русь, "и турки не могут совершать враждебных нападений на Ромейскую державу; не могут они и требовать от ромеев чрезвычайно больших денег и вещей в уплату за мир, боясь силы, которую царь при помощи этого народа может противопоставить им в случае их похода на ромеев. А печенеги, связанные дружбою с императором и побуждаемые им посредством посланий и даров, легко могут нападать на землю руссов и турков, брать в рабство их женщин и детей и опустошать их землю"1 .

1 "Известия Государственной академии истории материальной культуры". Вып. 91-й, стр. 6. М. и Л. 1934.

стр. 122
Но такое счастливое время для Византии скоро бесследно миновало. Покорив болгар, Византия сама стала граничить со степью не полуварварскими своими колониями, а коренными областями, население которых начинает на себе испытывать все те ужасы степных вторжений и грабежей, которые так щедро и легко Константин Порфирогенит насылал на население русских и венгерских степных пограничий.

Печенежские набеги на византийские области, начавшиеся с конца 40-х годов XI в., а после гибели в 1091 г. главных печенежских сил набеги половцев, не прекращавшиеся до начала XIII в., нашли, конечно, свое отражение в византийской историографии того времени. В только что начавшемся тогда на Руси летописании также нашли свое отражение последние нападения печенегов на Киевское государство и последовавшие за ними степные столкновения с половцами. И все же эти отражения в русской летописи и в византийской историографии борьбы со степью не дают возможности нам со всей бесспорностью и отчетливостью представить себе половецкий вопрос как международный вопрос того времени, а также уяснить себе русско-половецкие отношения для любого момента этого более чем полуторавекового периода.

Прежде всего византийская историография с ее надменною кичливостью над всякими "варварами", т. е. негреками, о степных народах говорила уже с совершенным и открытым презрением и то только в случаях крайней необходимости, когда степняки переходили византийскую границу и разоряли население сел и городов, доходя нередко до стен Константинополя.

Правда, не лучше рассказывают о русско-половецких отношениях и наши летописи. Можно легко, опираясь на византийских историков, отметить ряд случаев участия русских князей в качестве союзников Империи в борьбе против степняков, о чем ничего не говорит русская летопись.

И не только византийские историки указывают нам своими известиями на недостаточную полноту наших летописей по вопросу о русско-половецких отношениях. Сопоставление данных летописания с одним только списком походов Мономаха, приводимым им в так называемом "Поучении", дает обильный материал как для пополнения летописных известий о русско-половецких отношениях, так и для иной оценки фактов этих отношений, известных нам по летописной передаче.

Русские летописцы ничего не говорят нам и о том, что половцы далеко не сразу после гибели в 1091 г. главных сил печенегов становятся полными хозяевами степей. Этому предшествует длительная их борьба с другими степными народами (остатками тех же печенегов, берендеями, торками), зная о которой русские князья то вторгаются в глубь степей и помогают этим народам против половцев, то, по непонятным для нас причинам, оставляют эти столкновения вне всякого внимания. Мы только догадываемся, что после 30-х годов XII в. половцы, наконец, осваивают степь от Дуная до Яика, тогда как до 90-х годов XI в. они всею массою кочевали к востоку от Днепра, не переходя последний.

За время своей борьбы за степи, как и позже, во время своего господства в степи, половцы были соседями не только Киевского государства и Византийской империи: волжские болгары, венгры, Кавказ, Черноморское побережье - вот район действия половцев, но о столкновениях их с этими народами мы располагаем уже только отрывочными и случайными данными.

Все это, однако, не должно препятствовать нам в попытках выяснить хотя бы некоторые этапы русско-половецких отношений, где к тому есть прямой или хотя бы косвенный материал. Гонимые с насиженных

стр. 123
и привычных кочевий напиравшими с востока ордами узов и половцев, печенеги после страшного нападения на Киев в 1036 г., отбитые Ярославом, двинулись к югозападу, в 40-х годах XI в. перешли Дунай и вторглись в пределы Империи.

Как известно, византийская дипломатия сумела разъединить печенежские силы и, поселив часть печенегов в пределах Империи по пограничью, старалась противопоставить степнякам степняков. Первоначально такой опыт болезненно ощущался ближайшим коренным, оседлым населением Империи, но к концу 50-х годов кое-что было достигнуто в деле укрепления границ и замирения вселенных степняков. Может быть, Империя могла бы уже и отдохнуть от постоянных беспокойств за свою дунайскую границу, а население ближайших к этой границе районов - от тяжелых нападений, если бы не новые осложнения в степи, грозившие смыть все достигнутые успехи и вновь обострить положение, дел на северной границе.

По данным нашей летописи, можно догадываться, что когда печенеги после 1036 г. ушли на запад от Днепра, их былые становища на востоке от Днепра пытались захватить узы (торки). Но на узов с востока, не давая им спокойно кочевать, напирали половцы. Так, в один год (1054 г., по Лаврентьевской летописи) к нашему переяславскому пограничью приходили торки, которые были разбиты Всеволодом у Воиня, а за ними - Болуш с половецкими силами, от которых откупились и которые ушли "вспять откуду же пришли".

В Византии через черноморские колонии отлично знали обо всех этих передвижениях в степях, о происходившей к востоку от Днепра борьбе узов и половцев и учитывали последствия этих событий для своих пограничий. Поскольку теперь уже прошло время для той степной дипломатической игры, которою не без основания хвалился Константин Порфирогенит, постольку на первый план Империя выдвигает мысль о координации против степей своих сил с силами других христианских стран.

Желая сплотить силы русской стороны и противопоставить степи единое русское пограничье, а не раздробленные княжеские земли, Империя, как можно думать, поддерживает на Руси особого рода тройственный союз трех старших Ярославичей: Изяслава, Святослава и Всеволода. Хотя триумвират этот просуществовал и недолго, он все же оставил после себя, как увидим, некоторые следы: о нем упоминается в летописях и в дружинных песнях.

Отношение Империи к этому тройственному союзу видно прежде всего в том, что Империя пошла на раздел единой киевской митрополии на три: киевскую, черниговскую и переяславскую. Печальный опыт этого разделения позднее, в княжение Всеволода в Киеве, удалось ликвидировать, и последующая наша письменность, не без влияния сверху, всячески замалчивает этот факт или говорит о нем намеком1 .

Когда же образовался этот тройственный союз старших Ярославичей? О нем помнили дружинные киевские песни, на одну из которых опирается автор "Слова о полку Игореве". Я говорю про песнь о Всеславе Полоцком. В этой песне, как можно думать, тройственный союз Ярославичей называется Трояном. Песня эта помнит, что Всеслав Полоцкий ввергнул жребий "о д вицю себ любу" на "седьмом в ц Трояни". Кажется, нет спора в том, что под образом любимой Всеславом девушки песня понимает Новгород, предмет тайной думы Всеслава. Поход Всеслава на Новгород, как это помнит новгородское летописание, имел место в 1066

1 Срезневский, И. Сильвестровский сборник, стр. 75 (черниговская митрополия) и Лаврентьевская летопись под 1089 г. (о митрополии переяславской).

стр. 124
году1 . Отсюда следует, что образование тройственного союза Ярославичей надо отнести к 1059 году. Действительно, открывая на этом годе "Пов сть времянных л тъ", мы находим первое летописное указание на совместные действия Изяслава, Святослава и Всеволода, которые в этом году "вывадиша стрыя своего ис поруба". Простонародное прозвище этого тройственного союза в письменность не проникло, хотя, однако, можно встретить выражение "трие", указывающее на это политическое новообразование2 .

Тройственный союз Ярославичей для обороны русского пограничья от половцев имел значение и для внутренних отношений Киевского государства. Ярославичи держали теперь в подчинении себе всех других князей, а также и полоцкого чужака Всеслава. Под 1060 г. летопись описывает необычайный по количеству войск поход трех Ярославичей и Всеслава Полоцкого в степь на торков. Поход увенчался успехом: торки "убояшася, пробегоша и до сего дне". Из византийских источников мы знаем, что, отбитые в 1060 г. русскими князьями, торки не смогли уже удержаться в степях и, как прежде того печенеги, в 1064 г. (сентябрь) напали на византийское пограничье по Дунаю. Значительная часть торков погибла отчасти при столкновении с Византией, а главным образом от повальных болезней и голода во время зимовки в чужих краях; только ничтожные силы торков ушли за Дунай, на север, где какой-то из русских князей "рассеял их по своим городам". Часть торков, как увидим, оставшись в степи, некоторое время подчинялась половцам.

Огромный по количеству войск ("вой бещислены") поход 1060 г. Ярославичей на торков и успех его вызвали сложные передвижения в степи, и в 1061 г. на смену торков русское пограничье приняло первый удар от половцев. Всеволод Переяславский потерпел поражение, а половцы произвели опустошения ("воеваше отъидоша"). Это разорение Переяславской области летопись отмечает как "первое зло от поганых и безбожных враг". Надо думать, что после этого первого нападения половцы были отвлечены от границ русских княжеств своими внутренними степными делами и отношениями. По крайней мере, о них нет известий целых четыре года3 .

Русская сторона за эти годы также бездействует, а к 1066 г. разыгрались события, которые показали непрочность власти тройственного союза у себя дома и отвлекли внимание Ярославичей от степи.

Как указано выше, в этом году Всеслав начал военные действия против тройственного союза Ярославичей. Новгород был захвачен Всеславом. "Трие" Ярославичей двинулись на Всеслава. Третьего марта на Немизе Всеслав терпит поражение и бежит. Но окончательной победы над Всеславом нет. Военные действия в Полоцкой области затягиваются. Тогда 10 июля Ярославичами были применены особые меры, положившие конец этой борьбе. Ярославичи целуют Всеславу крест, вызывая его на переговоры, и, "преступивше крест", захватывают явившегося к ним Всеслава. Изяслав везет пленного Всеслава в Киев, где сажает его с двумя его "сынками" в "поруб".

В те времена "преступление креста", т. е. нарушение присяги, сопровождалось обращением князя, желающего нарушить крест, к представителям церкви (митрополиту или епископу), которые, выслушав заявление, по тем или иным, "высшим" соображениям разрешали нарушение клятвы, беря, как говорилось на языке того времени, грех нарушения присяги на свою душу. В нашем летописании можно встретить

1 Новгородская синодальная летопись, стр. 36. Изд. 1888 года.

2 Лаврентьевская летопись 1067 года.

3 Лаврентьевская летопись 1065 года.

стр. 125
не однажды описание таких случаев1 . По тому, что это разрешение Ярославичей от присяги вызвало в Киеве возмущение некоторых слоев, выразителем которых явился Печерский монастырь2 , по слабости отражения этого возмущения в нашем летописании легко догадаться, что Ярославичи получили это разрешение от греческих агентов в Киевском государстве - митрополитов. Пользуясь тем совпадением, что Всеслав был впоследствии освобожден киевлянами из "поруба" 15 сентября, а 14 сентября христианская церковь празднует "праздник креста", летопись на эту "чудесную" тему говорит много горьких слов по адресу разрешителей, не называя, конечно, их прямо.

Какими же "высшими" соображениями руководились греческие агенты Империи в Киевском государстве в данном случае со Всеславом? Когда лет через шестьдесят повторилось подобное в отношениях Полоцка к Киеву, Мстислав Мономахович взял в плен полоцких князей как семейное гнездо "и оусажа оу три лодьи и поточи и Царюграду за непослушание их"; так как они, эти полоцкие князья, "не бяхоуть в его воли и не слышахоуть его, коли е зовяшеть в Роускоую землю в помощь, но паче молвяху Бонякови шелоудливомоу во здоровье"3 . Едва ли мы ошибемся, если на поставленный выше вопрос ответим в том смысле, что и Всеслава Полоцкого в 1067 г. обвиняли в том, что он отказывается быть в воле тройственного союза Ярославичей и, не оказывая им помощи по обороне южной границы Киевского государства, играет тем наруку половцам. "Которою бо бъше насиліе от земли Половецкой". Степь в эту пору несмотря на уход торков была захвачена половцами только до Днепра, и поэтому нельзя было и думать о возможности "усадить" Всеслава в лодку и транспортировать его в Византию, как это сделал Мстислав Мономахович с полоцкими князьями. Когда же половцы владели уже всею степью, от Дуная до Волги, с ними возможны были иные отношения.

Поэтому пришлось ограничиться "всажением" Всеслава в "поруб" в Киеве. А это привело к любопытнейшим последствиям, открывающим для нас возможность видеть, что в Киеве страстно обсуждался вопрос об отношениях с половцами и критиковался византийско-русский союз против половцев.

Известно, что после жестокого поражения, нанесенного Ярославичам половцами в 1068 г., в Киеве произошли волнения, вынудившие Изяслава бежать, и тогда те городские верхи, которые сумели использовать вспыхнувшее недовольство широких масс города и ближайших к Киеву деревень, на опрокинутый престол Изяслава "вырубили из поруба" Всеслава и провозгласили его своим князем. Всеслав для этих кругов был представителем другого воззрения на русско-половецкие отношения чем изгнанный Изяслав. Летопись молчит о мероприятиях Всеслава по части ликвидации половецких набегов и разорений, однако при Всеславе и при вернувшемся позднее в Киев Изяславе мы не видим половецких нападений, если не считать мелких набегов 1071 г. (по летописи) и 1077 г. (в Поучении Мономаха). Можно думать, что Всеслав провел в жизнь поддержанную потом и Изяславом новую линию в русско-половецких отношениях, свободную от византийской указки, заключив с ними договор на основе выплаты половцам ежегодной дани ("даров").

Несомненно, что только после гибели главных сил печенегов

1 См. Ипатьевскую летопись под 1195 годом; Лаврентьевскую летопись - под 1127 годом и др.

2 Лаврентьевская летопись 1074 года: "Нача гн ватися Изяслав на Антонья изъ Всеслава".

3 Ипатьевская летопись 6648 и 6638 годов.

стр. 126
в 1091 г. половцы начинают переливать за Днепр и осваивать весь степной простор от Дуная до Яика. Это обстоятельство вносит в русско-половецкие отношения новые явления. Русская сторона "умышляет дерзнуть", как выразительно отмечает летопись, на организацию глубоких степных походов. Она хорошо осведомлена о всех событиях в степи, где все еще половцам приходится бороться за власть и земли с остатками печенегов, торков и берендеев. Решив пойти на половцев ("пойти на землю их"), русские князья захватывают скот, вежи "с добытком" и с челядью и приводят к себе.

Позднее постепенно в степи устанавливается известный прочный порядок и создается возможность для более или менее устойчивых русско-половецких отношений. Половцы распределяют между собою земли степей, и русская сторона знает и ведет отношения с теми двумя ордами, которые с севера закрывают от русских тыл остальных орд. Эти две северные орды каждый раз, как только становится известно о смене киевского князя, вступают с новым киевским князем в переговоры о заключении мира. Новый киевский князь совместно с князем переяславским принимает эти половецкие посольства и заключает мир как с тою ордою, которая считает своим пограничьем правый берег Днепра, так и с тою ордою, которая своим пограничьем считает левый берег Днепра. Но эти две орды всегда чувствуют за собою поддержку и других орд, о чем иногда довольно горько приходилось узнавать киевскому князю. Так, попытка Святополка Изяславича в 1093 г. арестовать половецких послов имела своим последствием страшное нападение многих половецких орд и разорение большого количества земель русских княжеств.

Несомненно, что печенеги, торки и берендеи, посаженные в Киевском, Переяславском и "Черниговском княжествах, постепенно привыкают к новому для них, более или менее оседлому быту, несут сторожевую службу по охране степных границ от мелких половецких нападений и постоянно участвуют в степных походах русских князей.

Координация сил русских княжеств с Империей продолжается и после распада тройственного союза Ярославичей. Так, за некоторыми передвижениям половцев разведка с нашей стороны не могла уследить, поскольку они совершались в глубине степей; те же две орды, кочевья которых примыкали к русскому пограничью, обычно старались маскировать отлив главных сил половцев, предпринимая в это время набеги; однако в Киеве все же знали о всех передвижениях половцев и по-своему этими сведениями пользовались1 .

Разумеется, и половцы умели следить за событиями на русской стороне. Они всегда весьма быстро узнавали о переменах на киевском престоле, о "нелюбье" князей между собой, о замышляемом походе в степь и выгодно выбирали время для удара. Киевское летописание второй половины XII в. очень часто указывает источник этих половецких сведений о делах на Руси: это или черные клобуки, охранявшие границы Киевского княжества, перероднившиеся с ближайшими ордами половцев, ставшими для них "сватами", или же рабы из пленных половцев, работавшие у пограничных полуоседлых степняков русских княжеств.

Все данные о русско-половецких отношениях приводят к выводу, что главная ответственность за русско-половецкие отношения всегда лежала на киевском князе. По крайней мере, так считали половцы, которые всякий раз, когда сменялся киевский князь, перезаключали с ним

1 Лаврентьевская летопись 1095 года.

стр. 127
договор о мире. Так считали и византийцы, через киевского митрополита в критические для Византийской империи минуты призывая русских наносить удары в степь. Вот как описывает Н. Хониат спасительную для Империи помощь русских против половцев, когда русские князья в конце XII и начале XIII в. глубокими походами в степь спасли Константинополь и Империю: "В следующий год валахи вместе с команами (т. е. половцами) опять произвели нашествие на римские владения и, опустошив самые лучшие области, возвратились обратно, не встретив нигде сопротивления. Может быть, они подступили бы даже к земляным воротам Константинополя и устремились против самой столицы, если бы христианнейший народ русский и стоящие во главе его князья, частью по собственному побуждению, частью уступая мольбам своего архипастыря, не показали в высшей степени замечательной и искренней готовности помочь римлянам, приняв участие в них, как народе христианском, каждый год несколько раз подвергающемся нашествию варваров, пленению и продаже в рабство народам нехристианским"1 .

Мне казалось необходимым остановиться на русско-половецких отношениях XI и начала XII в. и сделать попытку выяснения некоторых их сторон, прежде чем перейти к разбору того этапа этих отношений, к которому относится неудачный поход Игоря 1185 г. и о котором говорится в "Слове о полку Игореве".

Нарушение мира, как дает знать летопись, последовало в 1184 г., когда Кончак и Глеб Тириевич пришли "воевать", но "не бысть пакости от нихъ". В ответ на этот набег поднялись было в поход Святослав Киевский, Рюрик Ростиславович и Ярослав Черниговский. Однако последний предложил отложить поход до летнего времени. В связи с этим на разведку в глубь степи были брошены молодые князья - Игорь и Владимир Глебович, а после их ссоры разведку произвел один Игорь. Он обнаружил, что половцев нет в степи, и успел захватить только те половецкие вежи, которые еще не перешли р. Хирии. Весеннее половодье остановило эту разведку Игоря.

Итак, нападение Кончака, как удалось установить Игорю, маскировало отлив половецких сил из степи.

Летом того же 1184 г., как ранее было условлено, двинулись в степь в большой поход союзные князья. Далеко за Ерелью союзные силы обрушились на одинокую орду хана Кобяка. Победа сопровождалась пленом хана.

Разгром кобяковой орды вызывает появление в степи ему на смену Кончака, который, с одной стороны, вступает с Ярославом Черниговским в переговоры (Ярослав посылает к нему своего мужа), а с другой стороны с "живым огнем" и самострельными луками нападает на переяславские степные границы. Святослав знает, что Кончак не имеет опоры в главных силах половецких орд, что последние куда-то отвлечены, поэтому он вмешивается в переговоры Ярослава с Кончаком и предлагает прервать их (что, вероятно, Ярослав и выполняет), а сам с силами, гораздо менее значительными, чем было в летнем походе 1384 г., в конце февраля 1185 г. углубляется в степь и встречает там Кончака, который бежит от этой встречи. В конце апреля, как только миновала весенняя распутица, Святослав спешит использовать выгодное для него положение в степи и, замышляя и подготовляя новый большой поход, на этот раз на все лето на Дон, сам для того едет в Вятичи, а своего воеводу посылает в степь. Последний по правой стороне Днепра захватывает вежи и "славу". Однако летний поход Святослава на Дон не со-

1 Хониат, Н. Перевод, стр. 245 - 246, 1862.

стр. 128
стоялся, так как в конце того же апреля его поспешил опередить в степном донском походе Игорь.

И тут-то и разыгрываются события, поразившие современников: Игорь оказывается охваченным если не "всею Половецкою землею", как он уверял сам, то силами по крайней мере нескольких орд, о наличии которых в степи русская сторона своевременно не была извещена. Удар, грозивший Святославу, пришлось принять на свои плечи Игорю.

После этого происходит разгром силами двух половецких орд Посулья и черниговских границ, киевские же князья ограничиваются только охраною перевозов на Днепре, чтоб локализовать половецкое разорение левой стороною.

Следующий, 1186 г. проходит в бездействии с той и другой стороны.

Итак, можно думать, что с 1184 г. в степи происходил отлив главных половецких сил и за это время, как и в первой половине 1185 г., степь охраняла только одна орда (Кобяк - в 1184 г., Кончак - в 1185 г.), на чем, хорошо это зная, и строил свои расчеты в 1185 г. Святослав, готовый летом идти на Дон, и Игорь, желавший воспользоваться выгодами этого похода. В начале же мая 1185 г. произошло какое-то изменение, быстрое и неожиданное для русской стороны, заключавшееся в том, что главные силы половцев опять прихлынули в степь и окружили войска Игоря.

Можно ли попытаться раскрыть загадку половецких передвижений в 1184 - 1185 годах? Для этого надо вспомнить обстоятельства и события, которые имели место в это время в Византийской империи.

Император Андроник Комнин, занимавший в ту пору престол Византии (1183 - 1185), вынужден был вести трудную для Империи войну с сицилийцами. Сам император рассматривал эту войну как попытку его внутренних врагов опереться в борьбе с ним на иностранную помощь. В падении после 10-дневной осады Фессалоник и Ник. Хониат готов усмотреть такого рода измену командования. Но как падение Фессалоник, так и последующие успехи сицилийцев мало угнетали, к удивлению Ник. Хониата, императора, который высказывал окружающим такие взгляды на положение дел. "Как свиньи, - говорил он, - обольщаясь выставленною добычею, выходят мало-помалу из чащи и, преследуя добычу, попадают в силок и тут пронзаются копьем или получают глубокую рану в сердце, так и италийцы, считая себя вполне безопасными, как будто нет ни одного противника, и из желания большей добычи, идя все далее и далее, - неожиданно подвергнутся совершенной гибели, и неправда их обратится на их главу". Хотя Ник. Хониат и расценивает "эти приятные слова" императора как "пустые речи", однако ход военных событий последующих двух месяцев подтверждает правильность расчетов императора Андроника. Но сам Андроник не успел воспользоваться этим успехом: в сентябре 1185 г. он был свергнут с престола.

Император Андроник, как известно, в дни своей молодости вынужденный эмигрировать из Византии, около года провел в Галицком княжестве, где, как пишет Ник. Хониат, "принят был правителем Галиции с распростертыми объятиями, пробыл у него довольно долго и до того привязал его к себе, что вместе с ним и охотился, и заседал в совете, и жил в одном с ним доме, и вместе обедал". Ипатьевская летопись под 1165 г. также отметила это: "Приб же ис Царягорода братан царев кюръ Андроник къ Ярославоу оу Галичь. И прия и Ярославъ с великою любовью. И да ему Ярославъ нъколико городов на оут шение. Потом же присла царь два митрополита, вабя и к соб . Ярославъ же пусти к нему

стр. 129
с великою честью, приставивъ к нему пискупа своего Кузму и мужа своя передний".

Имеем прямое указание того же Ник. Хониата, что, сделавшись императором, Андроник не забыл Галиции, где так хорошо проводил время: "Наконец, он построил возле храма 40 мучеников великолепные палаты, которые должны были служить для него помещением, когда он приходил в церковь. Не имея возможности расписать в них живописью или изобразить мозаикой дела, недавно им совершенные (намек Ник. Хониата на кровавую борьбу, которую вел император с крупною земельною знатью), он обратился к тому, чем занимался до воцарения. Таким образом, живопись (в палатах) представляла конскую езду, псовую охоту, крик птиц, лай собак, погоню за оленями и травлю зайцев, пронзенного копьем кабана и раненого зубра - этот зверь больше сказочного медведя и пестрого леопарда и водится преимущественно у тавроскифов (так Ник. Хониат называет русских), сельскую жизнь с ее палатками, наскоро приготовленный обед из пойманной добычи, самого Андроника, собственными руками разрубающего на части мясо оленя или кабана и тщательно его поджаривающего на огне, и другие предметы в том же роде, свидетельствующие о жизни человека, у которого вся надежда на лук, меч и быстроногого коня и который бежит из отечества по своей глупости или по добродетели"1 .

Наконец, имеем свидетельство и о том, что не одни только воспоминания о Галиции оставались у Андроника, когда он стал императором, но с ней и после велись постоянные сношения, о которых говорит, например, оценка положения, сделанная императором Андроником перед его вынужденным бегством. "Предположил же он бежать к тавроскифам, потому что все римские области, равно как и владенья других народов, считал для себя небезопасными"2 .

Болгарское восстание против Византии принято относить к зиме 1186 года3 . Оно давно подготовлялось, но были какие-то обстоятельства, мешавшие болгарам поднять его ранее. Самым естественным объяснением представляется мысль, что Империя, зная о болгарских настроениях, держала здесь большие военные силы. Между тем сицилийская война шла неудачно, главным образом, именно из-за недостатка военных сил у императора. Снять гарнизоны, расставленные в болгарской провинции, и бросить их на сицилийцев было возможно в том случае, если бы назревавшее восстание болгар можно было лишить поддержки половцев, опираясь на которую в 1186 г. восстание это развивалось без препятствий со стороны неопытных в борьбе со степняками византийских воевод. Обдумывая средства для отвлечения половцев от болгар, Андроник мог вспомнить о своих русских друзьях и вызвать их на походы в степь на оставленные половцами вежи. Летний поход 1184 г. русских князей нанес половцам чувствительный удар: орда Кобяка, охранявшая степь, была уничтожена. Присланный в степь на смену Кобяка Кончак не сумел ввести в заблуждение русских своими нападениями с "живым огнем" и самострелами и, несмотря на попытки заключить сепаратный мир с Ярославом Черниговским, не смог разъединить их силы. Новый поход русских князей весною 1185 г. прогнал Кончака в глубь степи, а замыслы Святослава предпринять большой поход на Дон на все лето того же, 1185 г. заставили половцев отвлечься от болгарской границы для того, чтобы отразить этот удар. Мы знаем, что в начале мая 1185 г. главные

1 Хониат, Н. Перевод, стр. 420. 1862.

2 Там же, стр. 437.

3 Васильевский, В. Г. Рецензия на книгу Ф. И. Успенского "Образование второго Болгарского царства" (отдельный оттиск, стр. 48).

стр. 130
силы половцев были уже на Дону, и это, невидимому, дало возможность императору Андронику снять гарнизоны, охранявшие Болгарскую область от вторжения половцев, и бросить их на борьбу с сицилийцами. Вот почему императора так мало пугали успехи сицилийских войск, и вот почему даже падение Андроника 11 сентября 1185 г.1 и вступление Исаака Ангела не повлияли на успешный ход сицилийской войны, уже 7 ноября 1185 г. ознаменовавшейся полною победою Византии.

Правда, Ник. Хониат объясняет этот неожиданный и решительный успех в ходе, казалось бы, безнадежно проигранной сицилийской кампании тем обстоятельством, что щедрость нового императора вызвала обильный приток добровольцев в армию: "Пользуясь многочисленным стечением народа из восточных городов (перед тем было указано Ник. Хониатом, что западные города были утрачены: сицилийцы стояли под Амфиполем и "дерзко порывались на самый Константинополь"), представлявшим возможность собрать достаточное войско против сицилийцев, Исаак ласково принимал всех приходивших, награждал по возможности и, вооружив их, отсылал в лагерь Враны". Зная, что Исаак вступил на престол 11 сентября 1185 г., а решительная победа произошла 7 ноября того же года, трудно поверить, чтобы в два месяца можно было создать нужную и опытную армию.

Итак, думаем, что в 1184 и начале 1185 г. половцы в главных своих силах были отвлечены на Дунай, где подготовлялось болгарское восстание и где, конечно, ходили многочисленные слухи, разносимые эмигрантами из Византии, о кровавой борьбе императора с крупнейшими феодалами Империи, о шаткости трона Андроника, а также и о неудачном ходе сицилийской войны. Русские походы в степь отвлекли половцев от византийской границы, и они появляются на Дону в начале мая 1185 г., идя "от моря", как указывает автор "Слова о полку Игореве".

Об этом отливе половцев в степь русская сторона не имела своевременных известий. Несомненно, все построение рассказа летописца Игоря о причине поражения упирало на это. Добросовестным или умышленным со стороны Империи было это неоповещение русской стороны, - вопрос неразрешимый, но события последующих лет показали, что русские князья перестали верить в возможность сотрудничества с Империей и перестали доверять ее показаниям о степных передвижениях.

Едва окончилась сицилийская война, как поднялось болгарское восстание. Попытки его подавления терпят неудачу. Весною 1186 г. дело осложняется военным бунтом Враны, который, указывая постоянно на недостаточность военных сил для решительных действий против восставших болгар, собирает войска и затем движется на Константинополь. В войсках Враны находим и половцев. Под стенами Константинополя войска Враны терпят поражение. Сам Врана убит. Летом 1186 г. (июль - август) император идет на восставших болгар и наносит поражение Петру. Петр и Асень бегут к половцам и заключают с ними особого рода соглашение: половцам передается одна из крепостей у Балкан и, кроме платы, дается разрешение переправиться через горный проход (болгары дали проводников) и делать набеги на города и села, уводить в плен скот и людей. Половцы осенью 1186 г. вторгаются в пределы Империи, доходят до Адрианополя и угрожают окрестностям самого Царьграда. Это вынуждает императора двинуться в новый поход. Поход ознаменовался лишь незначительною победою над одним из половецких отрядов, у которого император отбил 12 тысяч пленных (дело при Лардее в половине октября 1186 г.). Пользуясь уходом никогда не зимовавших в чужих краях половцев в степь, император продвигается

1 Хониат, Н. Т. II, стр. 3. 1862.

стр. 131
к Софии, где и становится на зимовку. Здесь происходит большой военный совет, на котором обсуждается план войны на весну 1187 года. Военный совет отлично понимал трудность предстоящей весенней кампании, неспособность византийской армии бороться с набегами половцев и, конечно, мог вспомнить о русских князьях, умевших бороться с половцами и не боявшихся их военных приемов. К 1186 г. относится, как мы знаем, усвоение титула великого князя Всеволоду Юрьевичу. Не стоит ли оно в связи с переговорами о помощи императору и о возобновлении степных походов русских князей со стороны этого, тогда богатейшего русского князя? Но весной 1187 г. имел место лишь незначительный военный эпизод (в конце марта - начале апреля) - быстрый удар ("без воз") на половецкие силы (хан не назван), появившиеся на правом берегу Днепра. Пограничные летние нападения Кончака и на правом и на левом берегах Днепра также не вызывают ответного похода со стороны русских князей. Только к зиме 1187 г. удалось, наконец, организовать значительный по числу участников поход, но, дойдя до Снепорода, один из главных участников похода, Ярослав Черниговский, отказался идти дальше несмотря на уверения Рюрика Ростиславича, что вежи и скот половецкий всего за полдня от них. Эта осторожность Ярослава станет нам понятной, если вспомним, что император еще летом 1187 г. заключил с болгарами мир и русским следовало опасаться отлива половцев к Дону. Надо думать, что император, не веря в прочность своего соглашения с болгарами и беспокоясь по поводу того, что половцы не уходили с Дуная, продолжал настаивать и после лета 1187 г. на организации русского похода в степь, но русская сторона уже не доверяла этим призывам. Когда посланный Святославом в начале 1188 г. на левый берег Днепра воевода Роман Нездилович вернулся с вежами, добычей и с известием, что "половцы бо бяхоуть шли в Дунай и не б их дома в вежахъ своихъ", то и это, казалось бы, прямое подтверждение византийских донесений не вызвало попыток со стороны русских князей проникнуть в глубь степи, на Дон или Тмуторокань.

Датировка "Слова", как оно дошло до нас, кажется, теперь уже не вызывает сомнений. "Слово" обращается к Ярославу Осмомыслу, который умер в октябре 1187 г., как к живому и правящему князю. Следовательно, "Слово" записано до октября 1187 года. Но оно записано и до апреля 1187 г., потому что в апреле умер Владимир Глебович Переяславский, а после его смерти автор, конечно, не оставил бы известных слов: "Володимеръ подъ ранами. Туга и тоска сыну Глъбову". Автор знает о предстоящем браке Владимира Игоревича с Кончаковною, но предполагать, что автор знает и о возвращении Владимира Игоревича домой (в конце 1187 г.), нет оснований. Когда автор возглашает "славу" Игорю, Всеволоду и Владимиру, то это не значит, конечно, что все они непременно тут же сидят за столом.

Итак, "Слово", как оно записано, сложено до апреля 1187 г. и в этом своем виде не столько описывает и воспевает поход Игоря, сколько зовет золотым словом Святослава Всеволодовича всех русских князей к общим действиям против степи в отмщение за поражение войск Игоря. Для выяснения картины феодальных отношений в русских княжествах "Слово" дает ряд важных и драгоценных указаний в тех обращениях и титулах, с которыми глава всего этого феодального союза, киевский князь, обращается к отдельным членам союза ("великий князь", "господин", "князь"), почему-то оставляемых историками без внимания. А между тем в них ярко рисуется та последняя степень отчужденности между главнейшими членами этого союза русских кня-

стр. 132
жеств, которая в "Слове" заставляет киевского князя давать яркую характеристику внешнеполитических отношений его членов как самостоятельных в международном смысле единиц. И киевский князь, когда-то бывший руководитель этого союза, теперь бессилен увлечь князей на, казалось бы, общерусское дело защиты границ от степи: "А чи диво ся, братие, стару помолодити. Коли соколъ въ мыт хъ бываетъ высоко птиць възбивать: не дасть гн зда своего въ обиду. Нъ се зло: княже ми непособие".

Вот это-то бессилие киевского князя, утрата былого авторитета как главы и руководителя внешней политики Киевского государства, так открыто и откровенно звучащие из его собственных уст в тот момент, когда Империи нужен был сплоченный удар русских князей на степь, заставило подумать о другой мере воздействия на князей и дружинные круги, использовав для этого песнь о походе Игоря, сложенную при дворе этого князя, вероятно, вскоре после его возвращения домой и прогремевшую среди дружинных кругов не только в Чернигове, но и в Киеве.

Автор "Слова" - дружинник князя Игоря. При чтении в "Слове" ответа бояр Святославу я не вижу возможности иначе толковать его дружинную принадлежность: "Се бо два сокола сл тста съ отня стола, злата поискать града Тъмутюроканя, а любо испити шеломомь Дону... Темно бо б в третий день: два солнца пом ркоста, оба багряная стлъпа погасоста и с нима молодая м сяца - Олегъ и Святъславъ тъмою ся поволокоста и в мор погрузиста и великое буйство подаста Хинови". Смысл этого места ясен: бояре говорят о гибели Игоря и его сына Владимира и об сиротстве теперь малолетних князей, сыновей Игоря - Олега и Святослава. Автор "Слова" знает и говорит здесь о семье своего князя. Буй-тур Всеволод вспоминается как брат Игоря в других местах песни, но здесь его невозможно разуметь под вторым солнцем, не создавая тем непреодолимых затруднений в комментировании. Как слуга Игоря, автор - слуга Ольговичей, враг Мономаха и его потомства. Олег, дед Игоря, родоначальник Ольговичей, нарисован как положительный тип князя, открыто, мечом добивающегося своего отцовского стола, но нам, знающим этого Олега из описаний летописцев, враждебных Олегу, надо сделать известное усилие, чтобы понять точку зрения автора "Слова" и не толковать его слова об Олеге в духе автора "Пов сти времянных л тъ".

В чьих интересах было использовать "Слово" как политическое произведение, могущее воздействовать на отложившихся от Киева князей, ясно из того, что призыв к князьям вложен в уста киевского князя Святослава.

Можно думать, что когда просьба императора о помощи, обращенная к русским князьям зимою 1186 - 1187 г. в ожидании предстоящих грозных встреч с половцами весною и летом 1187 г., осталась без отклика, причем киевский князь ссылался при этом на "непособие" ему князей, "Слово" могло быть использовано как агитационно-политическое средство, как призыв, рассчитанный на то, чтобы затронуть ратные струны князей и их дружинных кругов1 .

Но печальная память о гибели войск Игоря, толкуемой как результат лживой разведки, не вселяла в князей желанья откликнуться на византийский призыв, и в ходе дальнейшей борьбы с болгарами Империя не однажды пожалела об этом, из года в год подвергаясь половецким нападениям, вконец разорившем ее западные области и города.

1 Впервые истолковал "Слово" как агитационно-политический памятник конца XII в. В. А. Келтуяла, но в другом смысле; см. Келтуяла, В. А. "Слово", стр. 82 - 87. Л. 1928.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/-СЛОВО-О-ПОЛКУ-ИГОРЕВЕ-КАК-ИСТОРИЧЕСКИЙ-ИСТОЧНИК

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Анна СергейчикКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Sergeichik

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

М. ПРИСЕЛКОВ, "СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ" КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 27.08.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/-СЛОВО-О-ПОЛКУ-ИГОРЕВЕ-КАК-ИСТОРИЧЕСКИЙ-ИСТОЧНИК (дата обращения: 28.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - М. ПРИСЕЛКОВ:

М. ПРИСЕЛКОВ → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Анна Сергейчик
Vladikavkaz, Россия
11101 просмотров рейтинг
27.08.2015 (3136 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
60 минут назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
"СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ" КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android