Economics in Russia. Studies in Intellectual History / V. Barnett, J. Zweynert (eds.)

Aldershot: Ashgate, 2008. - 198 p.

Сборник под редакцией известных специалистов по интеллектуальной истории России производит впечатление весьма интересного и своевременного издания. Среди авторов как российские экономисты и историки из Москвы и Санкт-Петербурга, так и ученые из Великобритании, Германии, Финляндии, Японии, Австралии.

Издатели и редакторы стремились представить новый взгляд на проблемы и подходы, характерные для российской экономической мысли различных периодов. В. Барнетт и И. Цвайнерт считают эти подходы односторонними и стремятся представить взвешенную объемную панораму теорий и практических рекомендаций, предлагаемых российскими экономистами на протяжении нескольких столетий. Авторы сборника избегают односторонних суждений, отбрасывают искушение представить российскую экономическую мысль как всецело подражательную или всецело по литизиров анную.

Вместе с тем сильное влияние на российскую экономическую мысль политической конъюнктуры широко обсуждается и демонстрируется в книге на различных примерах. Политика в России, по мнению авторов, всегда определяла тематику исследований, отбор европейских школ экономической мысли для изучения, саму направленность экономического анализа. Разумеется, такая мысль достаточно спорна: сильное влияние политики не стало определяющим для экономических исследований. Скорее, сами исследования предпринимались с целью определить дальнейшие пути развития России, имеется и немало теоретических работ, написанных на высоком уровня абстракции (особенно в конце XIX - начале XX в.). Авторы сборника не разделяют точку зрения, что все передовые исследователи конца XIX - начала XX в. обязательно были тесно связаны с марксизмом. Впрочем, объективное исследование этого вопроса еще не предпринято, так как все советские источники, как правильно подчеркивают Барнетт и Цвайнерт, были крайне идеологизированы, а в постсоветское время авторы хотели исправить перекос и обращали внимание в основном на вклад эмиграции в развитие экономической теории, на разработку немарксистских направлений исследования в России и за ее пределами. Проблема соотношения марксистских и немарксистских исследований в России до начала 1930-х годов в книге так и не решена.

Каждая из глав сборника носит отпечаток личности автора и его взглядов. В этом и сила, и слабость книги. Сила в том, что разнообразие подходов дает тот интересный панорамный взгляд на неоднозначность, разнородность, многообразие интеллектуальной истории России. Однако очевидна и слабость такого подхода: не рассмотрены целые направления исследования, например теории воспроизводства, циклов, роста. Не представлена и евразийская составляющая общественной полемики в России на рубеже XIX-XX вв., следовательно, исчез и оригинальный геополитический подход к разработке экономической теории и политики. Не показано своеобразие трактовки маржинализма в России. В целом в сборнике присутствует некоторая отрывочность, разнородность стиля.

Во второй главе Д. Расков (СПбГУ) предложил обзор российской мысли и интеллектуальных споров XVI-XVII вв. Он предлагает рассматривать российскую общественную мысль в нескольких аспектах: "Действительно ли в России в XVI и XVII вв. существовала экономическая мысль, независимая от религиозных и политических идей? Ограничивалось ее развитие специальными публикациями и академическими исследованиями или экономические идеи можно найти также в законах и реформах? Имел ли место феномен российского меркантилизма и выходил ли диспут о церковной земельной собственности за рамки религиозных проблем?" (p. 7). Это интересный и логически выдержанный анализ, полностью опирающийся на европейскую традицию, идеи Э. Хекшера и И. Шумпетера. Расков считает, что теоретические изыскания российских авторов и дискуссии о проблемах собственности, торговли, денег оставались в духе средневековых религиозных воззрений, но политические, прикладные рекомендации, закрепленные в Новоторговом уставе, уже явно выходили за рамки Средневековья, были по духу меркантилистскими. Такое расхождение теоретических споров и конкретных политических действий Расков признает специфически российской чертой экономической мысли. В связи с этим, по его мнению, нельзя говорить о существовании независимой от религии и политики экономической теории. В этой главе есть, пожалуй, только один существенный недостаток: мало сказано о собственно оригинальном экономическом мышлении русских общественных деятелей, оно показано только со стороны общеевропейского, западного течения, а восточная составляющая, проявившаяся в спросе "нестяжателей" и иосифлян, осталась за рамками рассмотрения.

Третья глава, посвященная русской экономической мысли эпохи Просвещения, написана известным петербургским историком Л. Широкорадом. Он разделяет всех представителей российской мысли на самоучек (И. Посошков), людей, приспосабливающих западную экономическую теорию к российской действительности, и тех, кто, опираясь на западные идеи, предлагал решение актуальных для России проблем развития экономики (М. Ломоносов, В. Татищев, А. Болотов, А. Радищев). Посошков в данной главе предстает наиболее самобытным и оригинальным автором: он апеллирует не просто к государству, а к личности монарха как единственному гаранту "правильности" экономического развития, настаивает на морально-религиозной трактовке богатства, стремится к гармонии в материальном и духовном мире. В трактате Посошкова, как отмечает Широкорад, нет и следа "естественного закона" или "естественного порядка", свойственного классической политической экономии.

Глава, написанная А. Шептун, посвящена возникновению финансово-денежной теории в России. Особенно интересна в ней характеристика прикладных аспектов теории, которые определили направления реформ кредитно-денежной сферы пореформенной России. М. Сперанский, Н. Бунге, Н. Мордвинов - это не только экономисты, но и выдающиеся администраторы, политики, они разрабатывали не всеобщие законы и правила построения кредитно-денежной системы, а такие, которые были бы пригодны для специфических российских условий. Российские экономисты-практики с самого начала не могли быть "правоверными" классиками, они только опирались на воззрения классиков политической экономии, но были весьма далеки от положений о нейтральности денег, о свободе валютного обмена. Наоборот, кредитно-денежная система должна была, по их мнению, стать активным орудием построения современной промышленности, усиления конкурентоспособности российских товаров, развития внутренних рынков.

В пятой главе Й. Цвайнерт дает панораму борьбы двух направлений в российской общественной мысли: рационального и исторического. Под рациональным он понимает направление, опирающееся на классические либеральные идеи о естественном законе, а под историческим - идеи славянофилов и народников о специфическом историческом пути России. Историзм в воззрениях российских экономистов Цвайнерт прослеживает с конца XVIII в. С одной стороны, он отмечает прямое влияние немецких авторов (Г. Шторх, А. Шлецер), с другой - тягу самих российских авторов к историзму (С. Десницкий). Причем Цвайнерт подчеркивает приоритет Десницкого перед Ф. Листом в разработке теории стадий общественного развития. Это показывает, что сам дух историзма органически присущ российской мысли. Цвайнерт показывает, как естественно сочеталась идея историзма с восприятием классической политической экономии в России: идеи исторического развития входили в тексты "обычных" учебников, в труды экономистов, которые всецело разделяли идеи естественного закона.

Главы 6 - 9, посвященные расцвету российской экономической мысли, оказались наиболее фрагментарными, они не создают цельного впечатления от этой эпохи, насыщенной открытиями, дискуссиями, связанной с формированием самобытных методологических и теоретических подходов в теории и в прикладных исследованиях. Н. Макашева показала этические основания в работах М. Туган-Барановского и С. Булгакова. Это один из интересных аспектов работ российских экономистов, но лишь эпизод, хотя и важный, их оригинальной методологии. В. Коулмани А. Татцлин обратили внимание на оригинальность методологии и теории А. Чаянова. Однако Чаянов - только один из исследователей российского сельского хозяйства. Сознавая включенность Чаянова в общий контекст исследований сельского хозяйства в России, авторы ставят ряд проблем, возникающих при попытке охарактеризовать место Чаянова в экономической науке. Был ли он народником? Принадлежал ли к "поздним джевонсианцам"? Существует ли в его практических рекомендациях элемент утопизма?

Следующие две главы посвящены эмиграции из СССР и судьбам эмигрантов в 1930 - 1940-е годы. Причем если в 8-й главе В. Барнетт проводит интересный качественный и количественный анализ места российской эмиграции в общем развитии мировой науки и, в частности, в развитии экономической теории США, то Ш. Кожима в 9-й главе показывает специфически российский взгляд на "внутренние" проблемы СССР, вклад С. Прокоповича и Б. Бруцкуса в разработку теории переходного периода, планирования и рынка. Барнетт ставит вопрос о зависимости исследований российских эмигрантов от их образования и научной деятельности в России, от их взаимодействия с представителями экономической науки в Западной Европе и США. Его интересует взаимовлияние различных научных школ и направлений в конце XIX - начале XX в. Именно разработки российских ученых позволяют проследить эти взаимовлияния. Однако это анализ только ситуации в США и только в области развития мейнстрима.

Очевидны "белые пятна", которые остаются за пределами предложенных очерков и ждут своих исследователей. Уже есть любопытнейшие публикации по истории и теории кооперативного движения, евразийству, геополитическим теориям, теории циклов и экономического роста. Однако тематика далеко не исчерпана: проблема развития маржинализма в России, причины и масштаб распространения марксизма, особенности его восприятия в российской экономической мысли еще ждут изучения.

В последних главах дан обзор развития экономической теории в СССР в 1940 - 1980-х годах, а также постперестроечные тенденции. Последнюю главу написал непосредственный участник этого процесса - А. Заостровцев. Он особенно подчеркивает, что поиск собственного научного видения осложняется сильной политической и идеологической ангажированностью российской науки. Изучение ее истории, которому в немалой мере способствует знакомство со статьями сборника, должно стать важнейшим условием вдумчивого и взвешенного подхода к истолкованию и плодотворному использованию наследия российской экономической мысли.

к. э. н., доцент Е. Калмычкова

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Е. Калмычкова:

Комментарии: