Libmonster ID: RU-8514
Автор(ы) публикации: А. ВОИН

Речь пойдет об одном частном, но существенном аспекте проблемы, вечной и в то же время весьма актуальной для философии и для общества. Я имею в виду проблему научной рациональности, которая в других своих ипостасях именуется проблемой соотношения научного знания с описываемой им действительностью, проблемой существования у науки единого и неизменяемого метода обоснования, проблемой особого эпистемологического статуса науки и т.д. Проблема вечная, поскольку занимались ею философы с тех пор, как существует философия. Проблема актуальная, ибо то или иное решение ее, получающее определенное признание, а также отсутствие признанного решения, влияет на самые разнообразные общественные процессы. Так, например, распространенный сегодня на Западе плюрализм, в его вульгаризованной трактовке, гласящей не то, что каждый имеет право отстаивать свои взгляды, а то, что, вообще, не существует единой истины, а у каждого она своя, происходит, как легко видеть, от тех философий, которые утверждают упомянутую в заглавии статьи онтологическую и других мастей относительность научного познания, отрицая особый эпистемологический статус науки, в частности, наличие у нее неизменяемого метода обоснования ее выводов, критерия истинности, критерия выбора между конкурирующими теориями и т.д. Если не существует единой, общей для всех истины, то в любой конфликтной ситуации у каждой стороны своя правда, невозможны единые подходы и нормы, которыми бы руководствовалось мировое сообщество, пытаясь если не разрешить их, то хотя бы занять внятную позицию в каждом конкретном случае. Вместо этого существует множество не связанных между собой в единую систему норм и ценностей, вроде права государств на территориальную целостность, права наций на самоопределение, прав человека и т.д., которые извлекаются на божий свет, как нужная карта из колоды опытным шулером, в зависимости от того, кому что в данный момент выгодно. Можно привести много примеров того, как работает этот стереотип при решении (точнее не решении или плохом решении) как общечеловеческих, так и внутригосударственных проблем. В конце концов, если наука действительно не имеет особого эпистемологического статуса и постоянно или хотя бы

стр. 211


время от времени меняет и свои выводы и понятия и метод обоснования и онтологию и даже, как утверждал Фейерабенд, вообще ничем не отличается от гадания на кофейной гуще, то это печально, но ничего с этим не поделаешь.

Сначала небольшой исторический обзор попыток решения этой проблемы, не претендующий на капитальность (для этого потребовалась бы книга и не одна), а лишь прочерчивающий траекторию движения философской мысли, подводящую нас к тому аспекту проблемы, который я хочу здесь проанализировать. При всем уважении к древним грекам, родословную современного научного рационализма можно начинать без особой натяжки с Декарта, точнее, с его фразы: "Следует различать три рода вопросов: первый род касается вещей, веру в которые вселяет одна лишь религия... второй род - вопросы, хотя и принадлежащие к области религии, однако могущие подвергаться суду естественного разума... третий род вопросов - те, что не имеют никакого касательства к вере, но подлежат ведению одного только человеческого рассудка: таковы проблемы квадратуры круга, химического способа получения золота и т. д." [2]. Разделив все доступное (по его мнению) познанию на три части, одну из них Декарт отдал в полное владение рационализму. И с легкой его руки рационализм бурно расцвел в отведенной ему области естественных наук, принося обильнейшие плоды техногенной цивилизации, которые одни благословляют, другие проклинают. Но несмотря на это, вопросы о том, в чем состоит сущность рационализма, какого рода истину дает он нам и другие, упомянутые выше, как уже сказано, продолжают оставаться открытыми и бурно обсуждаться в философии.

В чем же причина необычайной живучести этих вопросов? Дело в том, что естественные науки как задолго до Декарта, так и в наши дни имели и имеют неприятнейшую для рационализма манеру время от времени менять свои представления о внешнем мире. Поэтому любой утверждающий существование рационализма и его царства должен либо объяснить, какого рода истину дает рациональная наука, меняющая свои выводы и представления (в то время как интуитивно мы чувствуем, что истина не может прыгать как блоха), либо предложить метод, позволяющий этой науке впредь уже не менять ни выводов ни представлений. Декарт пошел по второму пути. Он заявил, что нашел абсолютно достоверное начало знания, отправляясь от которого все остальное знание будет получаться чисто логически, и впредь уже ничто в нем меняться не будет (только будет добавляться новое). В качестве абсолютного начала он предлагал достоверные восприятия и, понимая, что обычные восприятия недостоверны, субъективны, предлагал метод перехода от обычных восприятий к достоверным. Нет смысла останавливаться на сути

стр. 212


этого метода, так как несостоятельность его выяснилась очень скоро. Это, однако, не отбило желания у следующего за Декартом поколения философов пройти этим путем. Дань поискам абсолютного начала рационального знания, причем в вид достоверных восприятий, отдали и Кант с его трансцендентальным субъектом, и Фихте и, наконец, Гусерль с его процедурами "эпохе" и "эйдетической редукции", каждый предлагая свой метод получения достоверных восприятий из недостоверных.

Здесь мне хотелось написать, что доказана уже несостоятельность и этих методов и вообще принципиальная невозможность существования абсолютного начала знания. Но что значит "доказана"? Доказывать что либо можно лишь при наличии общепринятого метода доказательства, сиречь обоснования. Но наличие оного в науке как раз и является, как сказано, предметом обсуждения в философии от ее начала и по сегодня. Сама же философия внутри себя с очевидностью таким методом не владеет. Там, где нет доказательств, господствует мода. Поэтому сегодняшнюю судьбу попыток найти абсолютное начало знания я вынужден описать в ее терминах. А именно, сегодня уже немодно искать абсолютное начало рационального знания.

Впрочем, поскольку возможность вторжения рациональных методов в сферу философии также не отрицается всем философским сообществом (кроме отдельных школ), добавлю и рациональные аргументы против попыток найти абсолютное начало знания в виде достоверных восприятий. Работами Пиаже показано, что восприятия осуществляются через посредство существующих у нас в мозгу образ-эталонов предметов и явлений, с которыми сравнивается поток поступающих извне ощущений. Образ-эталоны эти формируются на основе предыдущего чувственного опыта и поэтому индивидуальны, хотя для людей, выросших и живущих в более или менее одинаковых условиях, они могут быть достаточно близкими. Следовательно, скажем, эскимос никогда в жизни не видевший самолета и не знающий, что это такое, будет воспринимать высоко летящий самолет как необычную птицу, и никакие процедуры "эпохе" или "эйдетической редукции" не могут перевести его восприятие в достоверное.

Примерно в тоже время, что шли поиски абсолютного начала познания, возникали и другие философии, также абсолютизировавшие научное познание, но уже на какой- нибудь другой манер. К ним относятся, например, эмпиризм, позитивизм и в немалой степени марксизм. Не разбирая в деталях их воззрения (что проделано уже многими другими), отмечу лишь, что общим для них является пренебрежение вышеупомянутым феноменом - манерой науки время от времени менять свои представления и выводы, и вера в то, что с наибольшей откровенностью выразили комулятивисты. А именно, что наука "отражает" действительность,

стр. 213


а ее развитие, несмотря на отдельные огрехи, происходит в общем аддитивно: всякое новое знание лишь добавляется к предыдущему, ничего в нем не меняя.

Нельзя сказать, что вся эта эпоха была эпохой исключительно абсолютизации научного познания философией. Тот же Кант, наряду с поисками абсолютного начала познания, отрицал возможность доказать существование той самой объективной действительности, познанием которой занимается наука. Как писал Юм, если я вижу на столе вазу, то достоверно только мое видение ее, но это еще не значит, что ваза существует. Но можно смело утверждать, что в целом это была эпоха абсолютизации научного познания в философии.

По времени эта эпоха совпадает в основном с эпохой безраздельного и неоспоримого господства, выражаясь языком Куна, ньютоновской парадигмы в сфере естественных наук. Ньютоновская физическая модель с ее абсолютными пространством и временем и прочим набором понятий не знала на этом этапе опровержений. Трудно отделаться от впечатления, что это проецировалось сознательно или бессознательно на абсолютизацию философами научного познания. Тем более, что немедленно после появления теории относительности и релятивистской механики Эйнштейна, нарушивших веру ученых естественников в незыблемость и вечность ньютоновской модели, немедленно пышным цветом расцветает целый букет философий, релятивизирующих научное познание, отрицающих особый эпистемологический статус науки, наличие в ней чего бы то ни было абсолютного, неизменного. Здесь и философский релятивизм, и лингвистический релятивизм Сепира и Уорфа, и теория парадигм Куна, утверждавшего, что со сменой парадигм изменяются не только базовые понятия науки, но и метод обоснования, принятый в ней, теория обосновательного слоя Лакатоса, полагавшего, что метод обоснования меняется со сменой обосновательного слоя, операционализм Бриджмена, онтологический релятивизм со многими именами, например Куайна, экзистенциализм, философия Фейерабенда.

Во всей этой новейшей волне релятивизма (а в общем борьба между релятивизирующей и абсолютизирующей науку точками зрения наполняет историю рассматриваемой проблемы в философии со времен древних греков) я хочу выделить онтологический релятивизм, в частности в исполнении Куайна. Дело в том, что, во- первых, ограничивающие абсолютность научного познания аргументы онтологического релятивизма наиболее очевидны. О том, что наука меняет свои представления, было хорошо известно и до онтологического релятивизма, а современная наука иллюстрирует это положение таким изобилием примеров (как то: представление об электроне сначала как о шарике с зарядом, затем еще и с массой, затем как о заряженном облаке, размазанном по орбите его вращения вокруг ядра и, наконец, как о пакете волн), что утверждать,

стр. 214


что рациональная наука дает нам абсолютную онтологию, отважится разве что невежда. Другое дело, что и относительность онтологии имеет не тот смысл, что придает ей Куайн и др.

Во-вторых, с Куайна условно можно начинать эту новейшую волну релятивизации, так как Кун, Фейерабенд и другие шли после него и нередко на него ссылались. Но прежде чем рассматривать куайновский релятивизм, я хочу на траектории движения философской мысли, предшествующей Куайну, выделить еще одну точку.

Дело в том, что каждая новая волна абсолютизации или релятивизации научного познания противопоставляет себя в целом противоположной волне: конкретные авторы отталкиваются от конкретных оппонентов. Это имеет место и в случае Куайна, который выстроил свой онтологический релятивизм в полемике с Карнапом.

Карнап принадлежит к так называемой аналитической школе, к которой принадлежат также Фреге, считающийся ее родоначальником, Рассел и др. Аналитическое направление в целом представляет из себя вариант поисков абсолютного начала знания. Аналитики исходили из того, что научное знание выражается, фиксируется и передается словами языка. Слова же в быту и в литературе имеют много смыслов, и эта многосмысленность даже вполне сознательно может использоваться. Совершенно очевидно, что в науке такая многосмысленность нежелательна, а по мнению аналитиков именно она ответственна за все предыдущие имевшие место в науке смены выводов, представлений и понятий. Опираясь на семантику и формальную логику и развивая их Фреге и Рассел пытались однозначно привязать слова к их референциям, экстенсиалам (в терминологии Куайна), в общем к передаваемым ими смыслам. Эту их попытку, в частности в исполнении Карнапа, Куайн назвал "мифом о музее". Имеется в виду, что Карнап (и другие аналитики) пытались превратить язык в этакий музей, в котором размещены всевозможные референции, смысловые содержания, и на них повешены словесные ярлыки. При этом при смене ярлыков (переходе на другой язык) можно было бы достичь полной однозначности, что у Карнапа называется радикальным (?) переводом.

Куайн начинал свой онтологический релятивизм с атак на Карнапа в этом пункте. Он весьма убедительно и многословно доказывает невозможность не только радикального перевода, но и однозначной референции в разговоре двух представителей одного языка. Я не хочу повторять здесь длинную аргументацию Куайна, со всеми его "гавагаи", которое может обозначать кролика или часть кролика, или видение кролика в данный момент или еще чего-нибудь кроличье. Для меня важно лишь, что Куайн, выступая против аналитиков, имеет тем не менее общую с ними отправную точку. Он, как и они, считает слова языка основными элементами - кирпичиками познавательного процесса, только аналитики

стр. 215


надеются добиться однозначности слов (в науке по крайней мере) и однозначного "радикального" перевода, а Куайн доказывает невозможность этого. Не только Куайн, но и другие онтологические релятивисты начинают свой релятивизм с этого пункта. Как пишет Кун: "Сторонники разных теорий ... подобны людям, имеющим разные родные языки. Общение между ними идет путем перевода, и в нем возникают всем известные трудности. Эта аналогия, разумеется неполная, ибо словари двух теорий могут быть тождественны и большинство слов могут функционировать одним и тем же образом. Но некоторые слова в их базисе, а также теоретическом словаре - слова вроде "звезда" и "планета", "сплав" и "соединение", "сила" и "материя" - функционируют по- разному. Эти различия не ожидаются, и они будут раскрыты и локализованы, если вообще это случится, только путем повторяющегося опыта с разрывом коммуникации. Не обсуждая далее этот вопрос, я просто утверждаю существование пределов, до которых сторонники различных теорий могут общаться друг с другом. Эти пределы делают затруднительным или, более вероятно, невозможным для одного исследователя держать обе теории вместе в сфере своего мышления и сопоставлять их последовательно друг с другом и с природой" [4].

Если не все, то многие представители новейшей волны релятивизма дружно восстали против "мифа о музее" аналитиков, отвергая принципиальную возможность добиться однозначной референции слов языка и выводя отсюда каждый свой сорт релятивизма. Но одновременно явно или неявно, сознательно или подсознательно, принимая от аналитиков посылку, что именно слова являются основными кирпичиками научного познания.

Но вернемся к Куайну и его онтологическому релятивизму. Логика движения его мысли была тоже как в вышеупомянутой цитате из Куна. Поскольку понятия обозначаются словами, а их смысл, который как раз и является онтологическим смыслом, разный в разных теориях (электрон - заряженный шарик, облако, пакет волн), то отсюда и вытекает онтологический релятивизм, так сказать, в первом приближении. В первом приближении потому, что наука хоть и пользуется, подобно обыденному языку, отдельными словами для обозначения понятий, но в отличие от обыденного языка она своим понятиям дает развернутые, многословные определения. Это, однако, по мнению Куайна, нисколько не помогает, точнее помогает лишь отчасти: "То, что делает онтологические вопросы бессмысленными, если их рассматривать абсолютно (а не относительно) - это не их универсальность, а их свойство быть логическим кругом. Вопрос в форме "Что есть F?" может получить ответ только обращением к следующему термину "F есть G". Ответ имеет только относительный смысл: смысл относительный к некритическому принятию G" [5].

стр. 216


Онтологическую относительность Куайн усматривает не только в том, что слова, обозначающие понятия, имеют разный смысл в разных теориях, но еще и в том, что внутри даже одной теории они не привязаны к действительности, описываемой этой теорией, не привязаны к опыту.

"Как эмпирик я продолжаю считать концептуальную схему науки инструментом для предсказания будущего опыта, исходя из прошлого опыта. Физические объекты концептуально вовлекаются в эту ситуацию в качестве удобных и привычных опосредований, причем не путем определения в терминах опыта, а просто, как нередуцируемые сущности, эпистомологически сопоставимые с богами Гомера" [6].

Здесь Куайн противоречит своему предыдущему высказыванию, где он утверждал редуцируемость онтологических смыслов. ("F есть G"), но редуцируемость все таки не к опыту, а к дурной бесконечности слов, которую он назвал "логическим кругом". Это противоречие не играет существенной роли с точки зрения интересующей нас позиции Куайна: редуцируема ли онтология к дурной бесконечности или не редуцируема и подобна гомеровским богам - в любом случае она не привязана к опыту, а значит относительна. Это главный пункт онтологического релятивизма, общий для всех его представителей. Вот, например, слова другого онтологического релятивиста, философа И.С. Алексеева, высказанные им на совместной конференции философов и физиков: "Электрон существует также, как существовал раньше флогистон". Флогистон здесь то же самое, что гомеровские боги у Куайна. Онтологический релятивизм полагает, что на самом деле нет никакой связи между научными понятиями с их онтосмыслами и действительностью, кроме одной: понятие - это удобные конструкты познания, позволяющие на основе опыта прошлого предсказывать результаты будущих опытов. Кстати, присутствующие на конференции физики не согласились с Алексеевым, но никто не смог точно объяснить, в чем же с онтологической точки зрения разница между электроном и флогистоном. В конце этой статьи я собираюсь это сделать на основе моего подхода. А пока пара предварительных замечаний.

С одной стороны, позиция Куайна кажется интуитивно очевидной: ведь мы не наблюдаем и иными чувствами непосредственно (подчеркну "непосредственно") не ощущаем не только таких вещей как электрон или кварк, но и таких привычных как сила или масса. Мы воспринимаем лишь их проявления. Скажем, наблюдаем инерциальное движение -значит действует масса. Но откуда мы знаем, что тут действует масса. Мы знаем это из теории. Ну, а если есть конкурирующая теория? Тогда вполне может оказаться, что инерциальное движение обеспечивает не масса, а гомеровский бог.

С другой стороны, можно спросить Куайна: каким же образом, если понятия, которыми оперирует наука (их онтосмыслы), не связаны

стр. 217


с опытом, наука способна, отправляясь от прежнего опыта, предсказывать результаты будущих? Похоже, никто этого вопроса Куайну не задал.

Казалось бы, что из того, что физические объекты, являющиеся онтологическими смыслами используемых наукой понятий (масса, электрон, пространство, время) ни к чему не сводимые (и прежде всего к опыту) сущности, вроде богов Гомера (или редуцируемые к другой бесконечности)! Главное, они обеспечивают нам "предсказание будущего опыта исходя из прошлого опыта". Конечно, это доставляет определенную психологическую неудовлетворенность, и для чистых философов представляет интерес. Но с практической точки зрения, казалось бы, не имеет значения. Но дело в том, что предсказательной способностью обладает не только наука, но и религия (пророки) и экстрасенсорика (ясновидцы) и разная эзотерика вплоть до гадания на кофейной гуще. Правда, эти предсказания не абсолютно надежны, но и научные тоже. И разница не в степени надежности (которая, конечно, важна), а в обосновании предсказаний, которое, кстати, и обеспечивает науке высокую надежность. Но если онтологические смыслы понятий, которыми оперирует наука, ничем не отличается от богов Гомера, то научные обоснования не отличаются от обоснования греческих мифов. К этому в конечном счете и приходит Куайн, и после этого не надо, как говорится, "Фейерабенда".

Сегодня появились философы, возражающие против чрезмерной релятивизации познания. Это так называемые когнитивные постпозитивисты (Поппер, Лакатос, Лаудан и другие), некоторые из них изначально были крайними релятивистами и даже сегодня отчасти ими являются, и представители бывшей советской школы философии науки (Лекторский, Мамчур и другие). Но я бы не сказал, что этап релятивизации миновал. Во-первых, возражения релятивизаторам выдвигаются лишь в части пунктов их коллективной программы. Во-вторых, многие возражения оказываются несостоятельными или состоятельными лишь отчасти. Так, например, в противовес куновскому утверждению об отсутствии, точнее, недостаточности объективных и неизменяемых критериев выбора между конкурирующими теориями и о привязанности существующих критериев к теориям-парадигмам, выдвигались различные новые критерии, претендующие быть надпарадигмальными. Такие, например, как информативность теории, оптимальная организация ее, стройность, правдоподобие, способность решать проблемы, прагматический успех, требование преемственности с соответствующими теориями предшествующей парадигмы через предельный переход в математических формализмах, описывающих эти теории, или через теорию групп за счет обобщения теоретико-группового представления предыдущей теории в обобщающей ее теории и т.д.

стр. 218


Но все они, как показала Мамчур, либо не формализуемы и, следовательно допускает субъективную трактовку, либо с очевидностью не универсальны. В-третьих, за пределами философии науки и эпистемологии, в так называемой философии жизни влияние релятивизаторов продолжает усиливаться, что проявляется, например во всемирном росте популярности таких философов, как Дерида и Рорти, для которых само слово "истина" является чем-то неприличным. Поэтому мне и представляется столь важным рассмотреть вопрос: является ли онтологическая относительность столь абсолютной, как ее представил Куайн и его сторонники или на дне ее есть некая абсолютность и чего эта абсолютность стоит.

Я начну с точки, которую уже отметил выше. Многие релятивисты, и прежде всего Куайн, справедливо критикуя аналитиков за их убеждения, что можно добиться однозначности референций слов в науке, перенимают у них представление о том, что базисным элементом научного познания являются слова языка. В этом корень их заблуждения. Я утверждаю, что базисным элементом научного познания является понятие, причем понятие в том определении, которое я дал в моей теории познания. А именно, понятие есть множество объектов (явлений) действительности, которые мы выделяем на основе общих свойств. Преимущество такого определения в том, что оно сразу, с базисного элемента хватает двойственную объективно-субъективную природу нашего познания. Объективную - потому, что речь идет о множествах объектов действительности, существующих независимо от нашей воли и сознания. Субъективную - потому, что действительность имеет эти объекты и бесконечное множество других, но никаких множеств внутри себя она не выделяет. Это мы их выделяем, и в этом выделении нет внешней жесткой детерминированности. Можем разбить так, а можем и иначе, положив в основу определения понятий другие объекты. Например, кошка обладает бесчисленным количеством свойств: морфологических, физиологических, генетических, психических и т.д. В основу определения понятий мы не можем положить бесчисленное множество свойств. На практике мы ограничиваемся не только неточным, но и небольшим количеством их. Какие свойства у бесконечного множества выбрать для определения понятия - наша воля. Например, если в определение понятия кошки мы включили такой признак, как ее способность убирать когти лап, что отличает ее от других животных, то бардоласы, которые по всем признакам - кошки, но ногтей не убирают, во множество понятия "кошка" не попадут. Но поскольку этот признак вряд ли является существенным в каких-нибудь реальных исследованиях кошек, то в определение кошек бардоласы попадут. Это пример того, что мы можем резать действительность на множества нашими понятиями и так и эдак, что, собственно, и делаем в зависимости от задач, которые решаем, и от

стр. 219


творческого вдохновения. Эта двойственная природа понятий имеет в основе все абсолютное и относительное, что есть в нашем познании, и ухватившись за нее, мы выясним, кстати, суть и пределы относительности.

Прежде всего, почему понятия являются базисным элементом познания, а не слова языка? Потому что исторически эволюционные понятия появились раньше языка. Причем не только предки человека, но и ныне живущие высшие животные обладают понятиями, вырабатывая их на основе чувствственного опыта, правда, в отличие от человека, только индивидуального, без коммуникации (по крайней мере языковой). И современный человек, в том числе и ученый, вырабатывает понятия (если он сам их вырабатывает, а не заимствует у других в языковом общении) сначала не только без языка, но и вообще не в сознании , а в подсознании. Даже ученый сначала подсознательно ощущает общность свойств каких-то явлений в изучаемой им области, затем эта общность выплывает в его сознании, и лишь затем он ее словесно оформляет. Ребенок (и детеныш высшего животного), родившись и открыв глаза, еще не различает окружающих его предметов, а воспринимает мир, как переливающуюся цветами мозаику. Он не осознает и того, что это цвета. Он лишь получает разные зрительные ощущения от разных цветов и одинаковые от одинаковых. На основе этих общностей и различий своих зрительных ощущений, подкрепленных затем ощущениями других органов, например тактильных, в сочетании с двигательной деятельностью у него вырабатываются в мозгу сначала бессознательно, потом на сознательном, но еще дословесном уровне привычные понятия предметов, которые Пиаже именует образ-эталонами и которыми ребенок тут же начинает пользоваться, сравнивая с ними новые предметы для их идентификации. Таким образом, не зная слов, он через некоторое время уже будет различать яблоко от такого же размера и цвета шарика. Т.е. он будет иметь понятие яблока, выделяющее множество яблок из среды других предметов на основе общих свойств.

Рассмотрим вопрос об абсолютности - относительности на этом доязыковом уровне познания. Можно ли говорить, что онтология, постигаемая нами на этом этапе, абсолютна? Ни в коем случае. И дело даже не в субъективности восприятий и возможных ошибках. Возьмем цветовое восприятие: красный, синий, зеленый. Мы знаем , что собаки и дальтоники их не различают, а для какого-нибудь марсианина красный будет синим, синий - зеленым и т.д. Мы даже не можем быть уверены, что наше индивидуальное восприятие красного совпадает с оным у других людей, если один из нас по восприятию цвета марсианин и воспринимает красный как - синий (по ощущениям), но вырос среди нас, то об этом его свойстве никто никогда не узнает (если не проводить специальных исследований). Это потому, что его приучили с детства называть

стр. 220


красным то, что он видит (по ощущениям) синим, что все прочие красным, и он будет называть это красным. Ибо в природе на самом деле нет ни синего, ни красного. Это особенно очевидно сегодня, когда мы знаем , что за цветовым восприятием стоит длина световых волн.

Итак, не дают нам образ-эталоны абсолютной онтологии. Но сформируем вопрос так: абсолютно ли относительна эта онтология? Что здесь нет ничего привязанного к опыту, к действительности? Да ведь только из опыта, без всякой науки, всяких слов и даже сознания эти образ-эталоны возникают! Нет, в этой идеологии есть абсолютная часть. Она заключается в разнице между цветами независимо от того, что за этими цветами стоит. Общность одинаковых свойств и разница разных -это абсолютная онтология на этом этапе познания, и она не привязана ни к какой теории, не зависима ни от какой многосмысленности и неоднозначности языка. И я покажу, что эта абсолютность сохраняется и в научном познании. Но сохраняется только тогда, когда наука строго следует своему методу, который и делает ее наукой и отличает от ненауки. К сожалению, даже сегодня, когда метод этот более или менее окончательно сформировался, он применяется даже в области естественных наук (где он и сформировался) лишь на уровне стереотипа естественнонаучного мышления подобно тому, как до создания грамматики люди, говорящие на каком-либо языке, подсознательно пользуются правилами еще не законченной, но тем не менее уже заложенной в него грамматики. Поэтому и сегодня и даже в таких областях как физика происходят отклонения от этого метода, и тогда возникает временное существование в той или иной теории таких "удобных конструктов нашего познания", как флогистон.

Переходя к антологии на научном этапе познания, нельзя обойти вышеупомянутый метод. Как сказано, на уровне стереотипа, работы по образцам, этот метод выработан самой естественной наукой и прежде всего трудами Галилея, Ньютона и Лагранжа и многих других, начиная с Евклида. Здесь я изложу этот метод лишь в той степени, в которой это необходимо для прояснения вопроса с онтологической относительностью. Но прежде замечу, что речь идет об обосновании, а не об эвристическом методе, какового единого для всей науки в принципе не может быть. Тем не менее, в фазе генезиса теории (эвристической фазе) требования единого метода должны иметься в виду. Но для увеличения эвристических возможностей на этом этапе нормы можно нарушать, и они как правило нарушаются в фазе генезиса. Вот при таких нарушениях в теорию и попадают "флогистоны". Попадают не при каждом нарушении (иначе не было бы причин нарушать). Будет ли нарушение оправданным, зависит от интуиции ученого. В фазе обоснования теории неоправданные постфактум нарушения метода должны вычищаться или исправляться.

стр. 221


Если исправления невозможны, выбрасывается вся теория, как в случае с историческим флогистоном. Все сказанное я проиллюстрирую на примерах. Но сначала изложу суть метода.

Она сводится к трем пунктам.

1. Введение, построение по правилам метода базовых понятий. При этом одновременно вводятся фундаментальные постулаты - аксиомы относительно этих понятий.

2. Получение на базе постулатов выводов и производных от них понятий.

3. Верификация выводов.

Базовые научные понятия вводятся не так, как полагал Куайн ("F есть G"). Они вводятся как множество объектов, явлений действительности, обладающих общими свойствами. И в этом они ничем не отличаются от образ-эталонов, наших донаучных и доязыковых понятий. Отличие состоит в том, что в образ-эталонах эти общие свойства не названы и поскольку в принципе число свойств у реальных объектов бесконечно, то неясно, какие из этих свойств зафиксированы в подсознании, а какие нет. Скажем, какими свойствами мы определяем для себя понятие "дерево", которым пользуются в быту? Мы об этом не задумываемся (хотя речь идет уже не об образ-эталоне, а о следующей фазе в эволюции понятий, когда на образ-эталон навешивается словесный ярлык "дерево").

В научных определениях базовых понятий происходит сознательное ограничение конечным, причем обычно небольшим, числом свойств множества объектов и указание их составляет часть определения. Скажем, идеальная жидкость - несжимаемая и обладающая абсолютной текучестью. Сторонник Куайна может тут возразить, мол в этом определении налицо "F есть G" - "идеальная жидкость есть жидкость". Но по сути второе слово "жидкость" в этом предложении введено лишь для удобства языкового общения. Без всякого ущерба для определения оно может быть опущено. Более того, строго говоря, в полном соответствии с единым методом обоснования оно должно быть опущено, и определение должно звучать так: "идеальная жидкость есть нечто (объект) со свойствами абсолютной несжимаемости и абсолютной текучести". Правда, сторонник Куайна может еще пытаться защищать его позицию. Ведь после устранения второго слова "жидкость" остаются еще слова "несжимаемая" и "текучая", обозначающие свойства. А эти слова можно наполнять разным содержанием. И Куайн даже приводит пример со словом "холодно", под которым разные люди понимают не совсем одно и то же. Но слова "несжимаемая" и "текучая" находятся в определении опять же лишь для удобства общения, для ускорения передачи информации. Здесь нет дурной бесконечности: "F есть G, а G есть R" и т.д. Ибо за словами "несжимаемая" и "текучая" стоит эксперимент, который

стр. 222


может быть продемонстрирован каждому. "Вот смотри, мы сжали резину, а вот мы жмем на камень, он не сжимается". Эти слова редуцируются именно к опыту, а не к дурной бесконечности или к теории. Наконец, в определении есть слово "абсолютная". Оно тоже может быть передано через посредство ощущений от опыта. К сжимаемому объекту приставляется измерительный инструмент, чем вводится мера сжимаемости, и когда стрелка прибора не двигается, это и есть абсолютная несжимаемость. Кстати, слово "абсолютное" в этом определении это не свойство объекта, а мера свойства, точнее конкретное значение этой меры. И то, что она оказалась в определении - не случайно. По единому методу обоснования в определении понятия должны быть указаны свойства объектов множества, меры этих свойств и точные численные значения этих мер. Только таким образом мы устраняем опасность неоднозначности передаваемой информации, которая завораживает Куайна. Слово "холодно" только потому и может восприниматься слушающим не так, как имел в виду говорящий, что здесь не фигурирует мера свойства холодности и ее точное значение.

Но это еще не все. Определение понятия через свойства, меру их и численное значение этой меры я называю номинал определением. Его достаточно для однозначной передачи онтосмысла, но недостаточно для точного установления границ того множества объектов, к которому это определение относится. Дело в том, что ничего абсолютного в природе нет в принципе, в частности нет абсолютно несжимаемых жидкостей. Другими словами, номинал-определение относится к пустому множеству. Для того, чтобы отнести это определение к конкретному множеству объектов (с заданными границами), нужно наполнить его указанием пределов допускаемых отклонений этого множества по мере рассматриваемого свойства от заданного в номинал определении точного значения его. Скажем, мы можем рассматривать как практически идеальные жидкости, сжимаемость которых не более, чем такая-то величина, а вязкость (обратная величина текучести) не больше такой-то. Тогда , при некотором значении допускаемого отклонения по вязкости, легкие масла, к примеру, будут еще жидкостями, а тяжелые, а тем более тесто и разные пасты - нет. Легко видеть, что в установлении допускаемых отклонений, которые в свою очередь определяют границы множеств объектов, репрезентирующих наши понятия, дающих экстенциал, придающих истинное значение квантируемым переменным теории и т.д. (в терминологии разных авторов), есть элемент субъективности, она же онтологическая относительность добавленная к относительности, вытекающей из свободы при выборе нами свойств, которые мы закладываем в основу определения понятия. В природе нет никаких допускаемых отклонений и никаких границ множеств. Но не следует абсолютизировать и эту относительность. На дне ее или рядом с ней остается

стр. 223


абсолютность. Произвольность, точнее субъективность выбора границ не означает, что нет вообще границ. В природе нет четкой границы между жидкостями и пастами или смолами, между этими и пластическими веществами вроде пластилина и между этими и твердыми телами. Четкой границы нет, но разница есть. И она воспринимаема чувственно в опыте, в данном случае - непосредственно, в другом - через приборы.

Перейдем к построению теории, к получению ее выводов. В обосновании по единому методу теория должна строиться аксиоматически. В фазе генезиса выводы могут получаться с помощью генетического или конструктивного оперирования с абстрактным объектом, мысленным экспериментом и т.д. и даже на основе чистой интуиции. Это, как сказано, увеличит эвристический потенциал. Но в обосновании должна быть осуществлена аксиоматическая перестройка. Аксиоматичность построения теории объясняет, почему аксиомы (постулаты) и базовые понятия вводятся одновременно. Это потому, что при аксиоматическом построении определение понятий как раз и дается аксиомами. Приведенный способ определения понятий через номинал определения этому не противоречит. Действительно, если мы возьмем номинал-определение идеальной жидкости ("идеальная жидкость - это жидкость абсолютно текучая и абсолютно несжимаемая"), то увидим, что оно одновременно является и аксиомой, гласящей, что "идеальная жидкость не изменяет своего объема под действием сил...".

Почему должно быть аксиоматическое построение в обосновании? Я не буду приводить здесь всех "потому". Ограничусь онтологической стороной вопроса. Дело в том, что только при аксиоматическом построении мы сохраняем по ходу всех рассуждений, всех выводов тот исходный онтосмысл, который мы заложили в наши базовые понятия. Это следует из того, что аксиомы можно менять местами с выводами из них. Так, например, пятую аксиому планиметрии Евклида (о параллельных прямых) можно поменять местами с теоремой, гласящей что сумма углов треугольника равна 180, и все прочие выводы теории останутся без изменений (изменится только процедура выведения их). Аналогично второй закон Ньютона и закон о количестве движения - любой из них можно принимать за постулат, получая другой как вывод при сохранении всего остального здания теории. Если при этом учесть, что аксиомы полностью определяют базовые понятия с их онтосмыслами, то станет ясно, почему аксиоматический метод сохранит эти онтосмыслы. Этим свойством не обладают ни генетический, ни какие-либо другие способы получения выводов. И как раз через эту щель, через применение методов получения выводов, отличных от аксиоматического, а так же через неправильное введение понятий, проникают в теорию "флогистоны". Поясню это на примерах.

стр. 224


Рассмотрим волновую теорию света. Как она возникла исторически? Были опыты с интеференцией и дифракцией. Ограничимся для простоты интерференцией. Можно ли на основании наблюдаемой интерференции в соответствии с единым методом обоснования дать свету определение как волновому явлению? Нет, нельзя. Потому что интерференция показывает только, что свет обладает свойством огибать препятствия. Под волнами же имеется в виду не только свойство огибать препятствия, но и еще куча свойств: периодичность, частота, амплитуда, фаза, способность складываться и в зависимости от перечисленных характеристик либо гасить друг друга, либо увеличивать, либо выдавать разные сложные картины, т.е. в принципе бесконечное число свойств (хотя и поддающееся упорядочению и сведению к нескольким). То, что свет подобно механическим волнам огибает препятствия, еще не значит, что он обладает всеми прочими волновыми свойствами. В частности, он не обязан (пока) обладать периодичностью, синусоидальностью и т.д. Но ведь теория света в период открытия дифракции и интерференции была в фазе генезиса, а не обоснования. В этой фазе оправдано сделать генетическое предположение, что свет - это волны со всеми их свойствами. Такое предположение имеет мощные эвристические возможности, ибо задает направление множеству новых экспериментов по проверке наличия у света прочих волновых свойств. И они ставятся. И выясняется, что у света есть и длина волны, и частота, и фаза и т.д. Только после всех этих экспериментов можно рассматривать свет как волновое явление и в обосновании, имея в виду конкретный набор волновых свойств, проявленных во всех этих экспериментах. Но и теперь нельзя называть его просто волнами. Ибо мы не можем гарантировать, что тем самым не припишем свету каких-либо свойств, которыми обычные, известные и изученные волны (механические) обладают, а свет не обладает. И действительно, как мы теперь знаем, свет это не просто волны, во всем подобные механическим, это волны, обладающие и волновыми и корпускулярными свойствами. Условно говоря, поток квантов света это, так сказать, дискретные, прерывные волны, в то время как механические волны - это непрерывные волны. Вот этим то свойством волновой непрерывности свет не обладает, и оно ни в каких экспериментах себя не проявляло. Но сторонники волновой теории, не будучи знакомы с единым методом обоснования, утверждали, что свет не просто обладает конкретными волновыми свойствами, а что это - волны со всеми свойствами известных тогда механических волн. И именно поэтому им каралось, что противоречие волновой и корпускулярной теорий непреодолимо. А на самом деле, противоречия не было: если свет обладает волновыми свойствами, но не всеми, в частности не обладает непрерывностью волн (нигде в эксперименте себя не проявившей), то почему бы ему не обладать заодно и корпускулярными свойствами. Прокравшееся

стр. 225


в неявном виде в волновую теорию света представления о непрерывности световых волн, это как раз и есть "флогистон".

Пример "флогистона" несколько другого рода дает история определения Ньютоном массы в своей механике. Хотя Ньютону принадлежит исключительная роль в выработке единого метода обоснования на уровне стереотипа или образца, в эксплицитной, проявленной и осознанной форме он этим методом не владел. Поэтому массу он определил как количество корпускул в теле, не через свойства, проявляемые в эксперименте и не аксиоматически, а по схеме "F есть G". Помимо того, что через это определение в теорию проникал "флогистон" - корпускулы, оно было избыточным, ибо определение массы как меры инерции следует из второго закона Ньютона, что и было замечено Эйлером и с тех пор стало принятым, а корпускулы забыты.

История с корпускулами у Ньютона проливает свет на еще одно релятивистско- онтологическое утверждение Куайна. А именно, что онтология дважды относительна. Первый раз - относительно той теории, связанные переменные которой она интерпретирует (в данном случае ньютоновской), а второй - относительно некоторой предшествующей, из которой понятия (корпускула) берутся. Так вот, из единого метода следует, что это бывает только тогда, когда наука сама себе своему методу изменяет. При создании новой теории (а не при расширении уже существующей) запрещено бездумно заимствовать базовые понятия или выражать их через понятия предшествующих теорий. Это видно также из истории с парадоксом Ландау-Пауэрлса и его разрешением Бором и Розенфельдом. Парадокс возник при создании квантово- релятивистской теории электромагнитного поля. Он состоял в том, что уравнения классической теории электромагнитного поля (уравнения Максвела) относительно Е и Н (электрической и магнитной напряженности) не могли быть отменены и в квантово- релятивистской теории, поскольку они описывали то же самое поле, что и квантово- релятивистская теория, и феномены и свойства его на макроуровне квантово- релятивистской теорией не отменялись. Но в классической теории Е и Н были непрерывными функциями, определенными в каждой точке пространства, что в силу квантуемости не могло иметь места в квантово-релятивистском описании. На это и обратили внимание Ландау и Пауэрлс. Бор и Розенфельд разрешили эту проблему, определив переменные Е и Н в уравнениях Максвела в квантово-релятивистской теории как новые понятия. Конечно, остались все те же напряженности со всеми их прежними свойствами, кроме одного: теперь они не были непрерывными функциями, а получали определение только в некоторой окрестности точки. В окрестности, в которой Е и Н обретали смысл как интегральные характеристики микропроцессов распада и образования

стр. 226


частиц, и могли быть, в принципе, замеряемы. (Подобно тому, как давление и температура газа являются интегральными характеристиками процесса движения молекул и имеют смысл лишь в окрестности, превышающей в какое-то число раз размер молекулы.) Таким образом, понятия новой теории вновь привязывались к опыту.

Интересным моментом в этой истории является вопрос: откуда взялось свойство непрерывности функций Е и Н в классической теории? Легко видеть, что это был элемент "флогистона", поскольку никаких опытов в бесконечно малой окрестности точки мы принципиально не может осуществлять и, следовательно, никаких свойств с общностями и разностями наблюдать и воспринимать там не можем. Подобно корпускулам у Ньютона он проник в теорию из представлений, господствовавших в то время . То, что в фазе генезиса господствующая картина мира влияет на построение теории - это факт, и он послужил дополнительным поводом для Куайна в его утверждении, что онтология дважды относительна (картину мира он отождествлял с предшествующей теорией). Использование картины мира - один из генетических приемов построения теории. Как видно из данной истории, эвристически он может быть весьма плодотворным, что не отменяет необходимости проверки допущений в фазе обоснования по единому методу.

Из этой истории также видно, что такая проверка, даже при сознательном использовании единого метода обоснования, не является тривиальной. Этим объясняется тот факт, что исторически обоснование теорий (парадигмальных) заканчивалось, как правило, при создании следующей теории - парадигмы.

Теперь рассмотрим "флогистонность" электрона. Небольшая степень ее была на первом этапе его введения, а именно, в теории тока в проводниках, в электростатике и т.д., когда электрон мыслился как заряженный шарик. Представление о шариковости было "флогистонным", никак не связанным с опытом и не вытекающим из аксиом.

Что касается свойств электрона, обнаруженных в дальнейших теориях, например, таких как пакет волн в квантово-релятивистской теории, то они вступают в противоречие только с "флогистонным" представлением о его шариковости, но нисколько не противоречат свойству его заряженности. То же обстоятельство, что в новой теории вводятся в рассмотрение новые свойства объектов, не влияет на утверждаемую мною абсолютную часть онтологии. Просто каждая теория имеет дело со своей стороной действительности, бесконечно разнообразной и разлагаемой нами на разные множества в зависимости от исследуемой задачи.

Теперь рассмотрим один возможный аргумент в пользу онтологического релятивизма. В случаи смены парадигм типа перехода от механики Ньютона к эйнштейновской, мы не можем так просто утверждать,

стр. 227


что свойства объектов, рассматриваемые в новой теории и зафиксированные в ее новых понятиях, не мешают существованию у этих объектов тех свойств, которые рассматривала прежняя теория. На первый взгляд, время, то действительное время, которое вне теории, не может быть и абсолютным, и относительным. И, следовательно, онтология все-таки не привязана к опыту, а привязана только к теории, как то утверждает Куайн. Но на самом деле, все-таки может один и тот же объект "время" обладать свойствами и абсолютности, и относительности. Начну с аналогии.

Представим, что у нас в руках кусок лезвия серпа, и мы по нему пытаемся описать свойства всего лезвия, в частности его геометрическую форму. Наши органы чувств (глаза) посылают в мозг сигналы, которые автоматически сравниваются там с образ- эталонами и выдают нам восприятие: ребята , это смахивает на окружность. Ну, мы не примитивы, не доверяем зрительному восприятию и идем с приборами, замеряем кривизну на разных участках. Она, оказывается, не идеально постоянная, но все же весьма близка к этому. Помня, что реальные объекты могут соответствовать нашим номинал-определениям лишь благодаря допускам на отклонение от него, мы заключаем, что форма лезвий серпов - окружность. Затем мы получаем в свое распоряжение целый серп, изготовленный на том же заводе по тому же ГОСТу (т.е. принадлежащий к множеству определяемого нами понятия "серп") и убеждаемся, что его форма - это все-таки не окружность, а некоторая другая кривая, скажем, парабола. Означает ли это, что наше прежнее определение было неверным, давало нам ошибочную или, в терминах Куайна, относительную онтологию, привязанную не к опыту, а к теории? Нет, это означает только, что и онтология, и вся теория относятся к некоторой конкретной области действительности, которую (и только ее) эта теория описывает. Не онтология привязана к теории, а обе они вместе привязаны к описываемой действительности.

Что происходит, когда мы переходим к действительности, которая включает данную, является расширением ее (Эйнштейн для Ньютона), или углублением (микромир для классики)?

Хотелось бы сказать, что новая теория является обобщением предыдущей теории и новая онтология - обобщением предыдущей онтологии. А старые теория и онтология - частыми случаями новых, да еще такими, чтобы получались из новых через предельный переход, как это и имеет место в случае Ньютона и Эйнштейна. (Эйнштейновское время выражается через ньютоновское по формуле, в которой есть аддитивный член с коэффициентом  где  - скорость инерциальной системы, а  - скорость света. При  стремящемся к 0, эйнштейновское время переходит в

стр. 228


ньютоновское, а при малых  они совпадают практически). Однако история с Ньютоном и Эйнштейном - лишь частный случаи взаимоотношения теорий, описывающих включающие друг друга области действительности. Случаи с серпами, несмотря на его условность и примитивность, описывает более универсально характер взаимоотношения подобных теорий, точнее соотношение онтологии. Для того, чтобы лучше это понять, вспомним, что при аксиоматическом построении теории понятия определяются аксиомами. Аксиомы есть не что иное, как утверждения об отношениях между объектами, которые мы описываем в базовых понятиях. Отношения же - это, вообще говоря, функции. Например, по закону-постулату Ампера сила тока пропорциональна напряжению и обратно пропорциональна сопротивлению. Эти и еще более простые свойства - функции вроде несжимаемости, можно выразить и просто словами, и формулой, и графиком. Зачем я развожу эту элементарщину вплоть до графиков? Потому, что графики подводят нас к нерву проблемы. Ведь аксиомы-постулаты - это уже обоснование, которому обязательно предшествует постановка опытов в генезисе. Результат каждого опыта - это точка на графике. Понаделали точек, построили по ним кривую, которая затем превратится в аксиому. График - это наше чувственное восприятие свойства, аксиома (формула) - его определение в теории. Но мы знаем, что экспериментальные точки на таких графиках никогда идеально точно не лежат на тех прямых и кривых, которыми мы описываем их в формулах-постулатах. Наши формулы-постулаты, наши понятия с их свойствами, онтология, которую дает нам наука - это всегда лишь аппроксимация тех подлинный свойств, которыми обладает натура. Аппроксимация - это не абсолютное отражение, конечно, но это не та онтологическая относительность, о которой говорит Куайн. Я бы даже сказал, что аппроксимация вообще не может быть названа онтологической относительностью. Это просто неточность, ограниченная точность науки. Вещь, которая своей тривиальностью не способна вызвать в ком-либо даже слабых эмоций, не говоря о буре чувств, которые вызывает у философов науки онтологическая относительность. Но эта аппроксимация объясняет суть взаимоотношения онтологии в таких теориях, как ньютоновская и эйнштейновская в общем случае. А именно, когда мы опытно, чувственно имеем дело с частью действительности (куском серпа), нас устраивает более простая аппроксимация, обеспечивая приемлемую точность (окружность). Когда мы получаем доступ к ощупыванию более широкого круга действительности, включающего данный (весь серп), эта упрощенная аппроксимация становится неточной, требуется новая, которая будет обеспечивать необходимую точность

стр. 229


не только в прежней области действительности, но и в охватывающей ее новой. Как видно из примера с серпом, качественно эти аппроксимации не обязаны сводиться одна к другой через предельный переход. Тем не менее, обе они будут отражением с определенной точностью реального свойства объектов действительности, то бишь реальной онтологии, только одна будет отражать его в одной области, а другая - в другой, ее включающей.

Я подозреваю, что даже после этого объяснения у читателя остался еще психологический дискомфорт: какая-то аппроксимация против совершенно очевидного смыслового, онтологического противоречия между абсолютностью и относительностью времени. Но вспомним, что "абсолютное" и "относительное" - это всего лишь слова языка, которые принципиально неточны и многосмысленны. Познание же (научное) строится не на словах, а на понятиях. В языке "абсолютное" и "относительное" имеет необычайно широкий и расплывчатый набор смыслов, вплоть до того, что относительность у многих ассоциируется с произвольностью. Но абсолютность времени у Ньютона имеет совершенно четкий функциональный смысл: время течет одинаково в разных системах. И точно такая же четкость и функциональность в относительном эйнштейновском времени, только функция другая:  (Эйнштейновская относительность, как видим, не имеет ничего общего с бытовой относительностью, по которой "все относительно".) Это разные функции, но подобно окружности и параболе в случае с серпом они дают одинаково приемлемую аппроксимацию действительной онтологии времени в сфере действия ньютоновской модели, а за ее пределами приемлемость аппроксимации дает только эйнштейновская модель. И ясно, что рано или поздно мы столкнемся с опытом (судя по данным астрофизики, уже сталкиваемся), который потребует уточнения и эйнштейновской аппроксимации времени. Реальное время оказывается-таки и абсолютным и относительным. Точнее, оно течет (в движущейся инерциально системе) по некому закону, который мы в области действия ньютоновской теории достаточно хорошо аппроксимируем ньютоновским абсолютным временем, а в более широкой области - эйнштейновским относительным.

На этом я хочу закончить исследование проблемы абсолютности-относительности онтологии, но хочу добавить кое-что об едином методе обоснования, положенном в основу исследования. Я не собираюсь продолжать его систематическое изложение, в частности, разбирать верификацию выводов теории, но хочу сказать пару слов об обоснованности

стр. 230


самого метода, дабы по возможности снять потенциальное чувство дискомфорта у читателя, вызванное тем, что метод все еще не опубликован, а возможность и тем более обязательность его применения в науке далеки от очевидности.

Замечу, что точно также, как научные теории являются идеализацией описываемой ими действительности, так и метод является идеализацией реальной практики обоснования в науке. Легче всего это видно в случае понятий. То, что наука стремится, даже если не всегда, к однозначности вводимых ею понятий, не вызывает споров. Правда, не всегда она делает это через аксиомы или в форме номинал-определений. Но нетрудно показать, что любое однозначное определение понятия сводимо к номинал-определению или к аксиоматическому. Что касается допускаемых отклонений, которые сравнительно редко указываются в реальных теориях, то это лишь по соображениям сугубо практическим. Например, сегодняшние наши средства измерения не позволяют установить разницу в зарядах отдельных электронов, из чего нет никаких оснований полагать, что ее вообще нет. Но если мы этой разницы не наблюдаем, то нет смысла пока вводить некие допуски. Но дальнейшее развитие такую надобность может вызвать, и тогда это будет сделано.

Наибольшей спорностью обладает вопрос о принципиальной возможности аксиоматической перестройки произвольной теории. Помимо того, что большинство реальных теорий выстроено не аксиоматически, есть работы, в которых доказывается невозможность упомянутой перестройки. Замечу лишь, что хотя большинство теорий и не выстроены аксиоматически, но их аксиоматическая природа достаточно хорошо проглядывает. Например, в механике Ньютона три его закона, плюс закон сложения скоростей Галилея - это чистейшей воды аксиомы. Но они не составляют полной системы аксиом в этой теории. В частности, понятия пространства и времени введены не аксиоматически, и поэтому дальнейшее развертывание теории носит не чисто аксиоматический характер. Но, как сказано, любые однозначно определенные понятия могут быть переопределены аксиоматически.

Что же касается возражений против принципиальной возможности аксиоматической перестройки произвольной теории, то они либо основаны на нечетком различении фаз генезиса и обоснования в науке, либо относятся к формальным логическим теориям, которые в отличии от научных в употребляемом здесь смысле (например, естественнонаучном) не претендуют на описание какой-либо действительности и выводы которых касаются переменных предикатов, которые могут иметь область определения в действительности, придающую им истинное значение, а могут и не иметь. Т.е. они не

стр. 231


являются наукой, претендующей описывать конкретную область действительности. Поэтому на них единый метод не распространяется. Но и рассматриваемая проблематика абсолютности-относительности онтологии их не касается. Там нет никакой онтологии, поскольку речь не идет о каких бы то ни было реальных объектах.


1. Декарт Р. Замечание на некую программу, изданную в Бельгии в конце 1647 г.

2. Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М., 1969.

3. Dumet М. Truth and other enigmas. Duckwarth, London.

4. Уорф Б.Л. Наука и языкознание // Новое в лингвистике.

5. Кун Т. Структура научных революций. М., 1975.

6. Лакатос И. Доказательства и опровержения. М., 1967

7. Bridgmen P.W. The Logic of Modem Phisics. N.Y., 1954

8. Feyerabend P. Science in free society. L.-N.Y., 1978

9. Полон И.Ф., Крымский С., Парахонский Б. Рациональность в науке и культуре. Киев, 1988.

10. Pollok J. Contemporary theories of knowledge. USA, 1986.

11. Лекторский В. Субъект, объект, познание. М., 1978.

12. Воин А. Неорационализм. Киев, 1992.

13. Степин В. Становление научной теории. Минск, 1976.

14. Мамчур Е. Проблема социокультурной детерминации научного знания. М., 1988


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/АБСОЛЮТНОСТЬ-НА-ДНЕ-ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ-ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Larisa SenchenkoКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Senchenko

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

А. ВОИН, АБСОЛЮТНОСТЬ НА ДНЕ ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 09.09.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/АБСОЛЮТНОСТЬ-НА-ДНЕ-ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ-ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ (дата обращения: 29.03.2024).

Автор(ы) публикации - А. ВОИН:

А. ВОИН → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Larisa Senchenko
Arkhangelsk, Россия
1403 просмотров рейтинг
09.09.2015 (3124 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
18 часов(а) назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
2 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
8 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
9 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
9 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
10 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
АБСОЛЮТНОСТЬ НА ДНЕ ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android