Одной из важнейших задач советских обществоведов, в том числе и историков, является критика буржуазных и ревизионистских концепций общественного развития ¹ . В этой связи имеет актуальное теоретико-методологическое, конкретно-историческое и научно-практическое значение изучение кризиса русской буржуазной исторической науки в конце XIX - начале XX века. Кризис этот представлял собой сложное, многоаспектное явление, и всестороннее изучение его требует целой серии специальных исследований. Поэтому настоящая статья, в основу которой положен доклад, сделанный на Всесоюзной историографической конференции "Кризис современной буржуазной исторической науки" (Рига, октябрь 1979 г.), имеет своей целью подведение основных итогов изучения советскими историками кризиса русской буржуазной исторической науки в конце XIX - начале XX в. и определение тех проблем, которые нуждаются в дальнейшей разработке.

* * *

Первым исследователем кризиса русской буржуазной историографии был В. И. Ленин. Во многих его работах дан обстоятельный критический анализ партийно-классовых позиций, теоретико- методологических основ и конкретно-исторических построений и выводов русских буржуазных историков конца XIX - начала XX века. На этот анализ опираются в своих исследованиях советские историки.

В советской историографии в широком плане проблема кризиса русской буржуазной исторической науки была поставлена в работе Н. Л. Рубинштейна ² . Этот кризис определялся как отражение классовой и политической борьбы в России в конце XIX - начале XX в., как результат последовательного превращения буржуазии в контрреволюционную силу и кризиса ее идеологии. Была отмечена сложность самого явления и показано его проявление в конкретно-исторических исследованиях ряда буржуазных историков.

Вопросы о социально-политических и гносеологических основах кризиса и его этапах рассматриваются в третьем томе "Очерков истории исторической науки в СССР" ³ . Анализ исторических концепций ведется в томе в плане постановки и решения буржуазными историками отдельных проблем исторического развития нашей страны. Это затрудняло раскрытие общих проявлений кризиса у различных течений буржуазной историографии.

¹ Материалы XXVI съезда КПСС. М. 1981, с. 146.

² Рубинштейн Н. Л. Русская историография. М. 1941.

³ Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 3. М. 1963.

стр. 18

В общих чертах проблемы кризиса русской исторической науки рассматриваются в учебнике "Историография истории СССР с древнейших времен до Октябрьской революции", в курсах лекций А. Л. Шапиро, А. М. Сахарова ⁴ и других.

В последнее время появился ряд исследований об отдельных историках конца XIX-начала XX века. Крупнейшим событием здесь был выход фундаментальной монографии М. В. Нечкиной о В. О. Ключевском ⁵ . В ней не только обстоятельно анализируются жизненный путь, исторические взгляды и концепция исторического развития России крупнейшего русского буржуазного историка, но и уделяется большое внимание разработке методологических принципов историографического анализа, что имеет важное значение и для изучения кризиса буржуазной исторической науки.

Что касается самого кризиса русской исторической науки, то наиболее глубоко он изучался применительно к русской буржуазной медиевистике. Здесь имеется ряд работ, вносящих существенный вклад в разработку как теоретико-методологических, так и конкретно-исторических аспектов кризиса русской буржуазной исторической науки ⁶ . В последние годы появился ряд исследований о направлениях и этапах развития социологической мысли в России конца XIX - начала XX века ⁷ .

Особенно здесь следует отметить выход в свет коллективной монографии о социологической мысли в России в конце XIX - начале XX века ⁸ . В ней впервые дан обобщенный анализ немарксистской социологической мысли, которая являлась теоретико-методологической основой русской дворянской, буржуазной и мелкобуржуазной историографии. Следует отметить также работу Л. Н. Хмылева о методологических основах русской буружазной историографии конца XIX - начала XX ве-

⁴ Шапиро А. Л. Русская историография в период империализма. Л. 1962; Сахаров А. М. Историография истории СССР. Досоветский период. М. 1978.

⁵ Нечкина М. В. Василий Осипович Ключевский. История жизни и творчества. М. 1974.

⁶ Данилов А. И. Эволюция идейно-методологических воззрений Д. М. Петрушевского и некоторые вопросы историографии средних веков. В кн.: Средние века. Вып. 6. М. 1955; Алпатов М. А. Кризис русской буржуазной медиевистики в начале XX в. В кн.: Проблемы историографии. Воронеж. 1960; Могильницкий Б. Г. Политические и методологические идеи русской либеральной медиевистики середины 70-х годов XIX в. - начала 900-х годов. Томск. 1969; Гутнова Е. В. Историография истории средних веков. М. 1974; Сафронов Б. Г. Историческое мировоззрение Р. Ю. Виппера и его время. М. 1976, и др.

⁷ См., напр.: Золотарев В. П. О методологических взглядах Н. И. Кареева. - Ученые записки Московского областного пединститута, 1965, т. 121, вып. 5; Бушуров Г. К. К критике социологических воззрений Вл. Соловьева. - Ученые записки Ленинградского пединститута им. А. И. Герцена, 1967, т. 284; С пиров В. В. Философия истории Вл. Соловьева в ее развитии и преемственности. В кн.: Из истории русской философии XIX - начала XX в. М. 1969; Бочкарев Н. И. В. И. Ленин и буржуазная социология в России. М. 1973; Федоров М. Г. Н. Бердяев и философия истории. - Ученые записки Новосибирского пединститута, 1974, вып. 96; Алексеев В. А. Предпосылки формирования психологического направления в русской буржуазной социологии конца XIX - начала XX в. В кн.: Актуальные проблемы истории философии народов СССР. Вып. 2. М. 1975; его же. Некоторые вопросы критики психологического направления в русской буржуазной социологии конца XIX - начала XX в. - Там же. Вып. 3. М. 1976; Кувакин В. А. Критика экзистенциализма Бердяева. М. 1976; Карагодин А. И. - "Философия истории" В. О. Ключевского. Саратов. 1976; Гнатюк Л. В. Социологическая концепция Н. И. Кареева. В кн.: Актуальные проблемы истории философии народов СССР. Вып. 3. М. 1977; Казак А. Философские основы концепции исторического знания В. О. Ключевского. В кн.: Актуальные проблемы истории философии народов СССР. Вып. 7. М. 1979; Нечухрин А. И. Проблемы специфики исторического познания в творчестве Н. И. Кареева. В кн.: Методологические и историографические вопросы исторической науки. Вып. 13. Томск. 1979; Голосенко И. А. Неокантианские идеи в буржуазной социологии в России. - Философские науки, 1979, N 2, и др.

⁸ Социологическая мысль в России. Очерки истории немарксистской социологии последней трети XIX - начала XX в. Л. 1978.

стр. 19

ка ⁹ Хотя методологические проблемы исторической науки в ней отражены неполно, эта работа интересна попыткой выработки комплексного - философского и исторического - подхода к анализу исторической науки. В целом исследования советских историков и философов раскрывают исторические предпосылки и причины кризиса буржуазной исторической науки, его общую суть и конкретные проявления и показывают место этого этапа в развитии русской исторической науки. Основные в этом отношении выводы и наблюдения сводятся к следующему.

Социальной основой кризиса буржуазной исторической науки, как и всего обществоведения, в России, как и во всех капиталистических странах, была утрата буржуазией той относительно прогрессивной роли, которую она играла в период утверждения и на начальном этапе развития капиталистической формации. Это обусловило ее поворот от той или иной степени демократизма к консерватизму и реакции, неизбежно порождало кризис буржуазного сознания, всей буржуазной идеологии и науки. Все эти явления со всей очевидностью обнаружили себя к концу XIX в. и в начале XX в. в связи с вступлением капитализма в стадию империализма обрели необратимый характер. Таким в целом было положение и в России.

Утрата буржуазией прогрессивной роли в историческом развитии поставила буржуазную историческую науку перед необходимостью смены той основной задачи, которую она была призвана решать. Если прежде, хотя и в узких пределах и ограниченными средствами, она стремилась раскрыть поступательный и закономерный ход исторического процесса, показать тем самым неизбежность и прогрессивность утверждения и развития капитализма и буржуазного строя, то в новых условиях она должна была отказаться от признания поступательного и закономерного хода истории, ибо теперь это противоречило интересам буржуазии. Эти интересы теперь требовали не просто апологии буржуазного строя, а исторического обоснования незыблемости капитализма. Решать эту задачу буржуазная историческая наука могла лишь на пути отхода от своих прежних достижений, отказа от действительно научного изучения прошлого. Отсюда и антиисторизм, пессимизм, субъективность построений и выводов буржуазных историков. В итоге буржуазная историческая наука оказалась неспособной служить делу общественного прогресса, помогать решению задач, выдвигаемых объективным ходом исторического развития, потребностями современности и общественной практики. Это хорошо понимали и наиболее передовые историки того времени. Так, один из них, Н. П. Павлов- Сильванский, писал, что "историография наша... оказалась далеко не на высоте требований, предъявляемых к истории". "История, которая каждым словом учит о движении вперед, большинство наших историков научила регрессу, а не прогрессу" ¹⁰ .

Гносеологические корни кризиса буржуазной исторической мысли и историографии рассматриваются в широком контексте общих тенденций движения научного познания в конце XIX - начале XX века ¹¹ . Здесь прежде всего подчеркивается революционное значение появления марксизма. Марксизм нанес сокрушительный удар по основным теоретико- методологическим принципам буржуазной науки вообще и обществознанию и философии истории в особенности, показал их общую огра-

⁹ Хмылев Л. Н. Проблемы методологии истории в русской буржуазной историографии конца XIX - начала XX в. Томск. 1978.

¹⁰ Павлов - Сильванский Н. П. Революция и русская историография. В кн.: История и историки. 1972. М. 1973, с. 357.

¹¹ В этом плане прежде всего заслуживает быть отмеченной работа: Ваинштейн О. Л. Очерки развития буржуазной философии и методологии истории в конце XIX - XX в. Л. 1979, и др.

стр. 20

ниченность и несостоятельность, что и знаменовало наступление кризиса буржуазной исторической мысли и науки.

Другой аспект гносеологических истоков кризиса буржуазной историографии коренится в общих тенденциях развития самой буржуазной науки. Основным здесь было то, что к концу XIX в. в результате успехов в развитии естественных наук (прежде всего физики) потерпели крах идеи механистического детерминизма. Этот крах был воспринят буржуазной наукой (в том числе и обществознанием) как несостоятельность детерминизма вообще, как невозможность научного, объективного познания. Это открывало путь к торжеству идеализма, агностицизму и иррационализму, релятивизму и субъективизму. С одной стороны, это выдвигало на первый план вопросы, связанные с пониманием сущности и возможностей самого исторического познания, а не с изучением исторической действительности. С другой стороны, нигилистическое и субъективистское решение гносеологических проблем исторической науки, отрицание объективности исторического знания, равнозначное упразднению исторической науки, приводило к отказу от признания объективности и самой исторической действительности.

В теории и методологии исторического познания это вело к отказу от исторического монизма и распространению эклектизма, к отрицанию возможности познания сущности исторических явлений, их "конечных причин", к агностицизму и субъективизму, к вынесению движущих сил исторического развития за пределы общественных отношений, к отрицанию единства, поступательно-прогрессивного характера, внутренней обусловленности и закономерности исторического развития.

Конкретным выражением идейно-теоретического и научно-методологического кризиса буржуазной исторической науки было появление субъективистских концепций, которые не только не углубляли познание прошлого, не только были шагом назад сравнительно с лучшими достижениями буржуазной исторической науки, но и искажали ход исторического развития. Такому искажению прежде всего подвергалось все то в этом развитии, что составляло его основное содержание и выражало его поступательно-прогрессивный ход, - история народных масс, классовая борьба, освободительное и революционное движение. В проблематике исторических исследований обнаруживается уход от обобщенных исследований и синтеза к разработке конкретных и специальных проблем.

Вместе с тем кризис буржуазной исторической науки вообще и в России в частности не представляет собой некоего все охватывающего упадка. В некоторых направлениях буржуазная историческая наука сделала заметный шаг вперед сравнительно с предшествующим периодом. Это прежде всего выразилось в расширении проблематики (в центре ее оказались вопросы социально-экономического развития и истории общественной мысли и общественного движения) и конкретно-фактической основы исторических исследований, а также в совершенствовании их методики и техники, что проявилось в успешном развитии источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин.

Кризис буржуазной историографии в разной степени проявлялся в отдельных ее направлениях, а наиболее передовые представители буржуазной исторической науки стремились удержаться на уровне лучших достижений этой науки или искали пути к преодолению этого кризиса.

Таким образом, в изучении кризиса русской буржуазной исторической науки в целом достигнуты несомненные успехи. Однако многие его общие и конкретные аспекты и проявления еще не раскрыты должным образом, являются спорными и нуждаются в дальнейшем исследовании. Переходя к рассмотрению этих проблем, заметим, что авторы

стр. 21

видят свою задачу лишь в выявлении наиболее существенных из них и в определении некоторых из тех путей, которые могут быть применены при их решении.

* * *

Одной из вполне назревших на данном этапе развития историографических исследований задач в изучении кризиса русской буржуазной исторической науки в конце XIX - начале XX в. является раскрытие основной сущности этого кризиса с учетом основ и внутренней природы кризисных явлений в общественной жизни вообще. Такой подход правомерен в силу того, что историческая наука является составным компонентом культурных явлений общественной жизни соответствующей исторической эпохи. Коренные внутренние истоки возможности возникновения кризиса в любых проявлениях общественной жизни К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин усматривали в том имманентном свойстве всех явлений объективной действительности, которое состоит в присущем им единстве и борьбе противоположностей, в наличии в них внутренних противоречий. "Когда внешнее обособление внутренне несамостоятельных, т. е. дополняющих друг друга, процессов, - указывал Маркс, - достигает определенного пункта, то единство их обнаруживается насильственно - в форме кризиса" ¹² . Следовательно, в единстве и борьбе противоположностей кризис выражает ту стадию их соотношения, когда одна из составных частей некоей целостности настолько обособляется, что возникает угроза единству целого. Тем самым кризис дает возможность отчетливо обнаружить те наиболее существенные черты и свойства явлений и процессов, которые характеризуют их коренную суть. Это неоднократно подчеркивал Ленин. "Всякие кризисы, - указывал он, - вскрывают суть явлений или процессов, отметают прочь поверхностное, мелкое, внешнее, обнаруживают более глубокие основы происходящего" ¹³ . В другом месте Ленин писал: "Всякий кризис какого-либо движения, всякий поворотный пункт в нем бывает особенно интересен (и особенно полезен для участников движения) тем, что резко и ясно проявляются основные тенденции, основные законы движения" ¹⁴ .

Возникновение кризиса означает завершение определенного этапа в развитии явления или процесса, а его разрешение приводит к возникновению нового качества, т. е. приобретению ими новой внутренней сущности, а следовательно, и нового соотношения единства и борьбы присущих им противоположностей. Возможности разрешения кризиса и перехода к новой стадии развития определяются теми целями, которые преследуют участвующие в нем общественные силы, и соотношением этих сил.

Из характеристики классиками марксизма-ленинизма природы и сути кризисов, возникающих в ходе развития общественных явлений и процессов, очевиден и тот основной методологический принцип, который должен быть положен в основу их изучения. Это - системный подход, т. е. целостное рассмотрение соответствующих явлений и процессов. Только при таком подходе открывается возможность выявления присущих им внутренних противоречий и их остроты, того, в какой мере обособление отдельных компонентов единой системы приводит к угрозе нарушения ее целостности.

В последнее время теоретико-методологические проблемы, связанные с изучением кризисов, имеющих место в общественной жизни, в той или иной степени подвергались специальному рассмотрению в работах советских философов. Авторы их конкретизируют характеристику кризи-

¹² Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 23, с. 124.

¹³ Ленин В. И. ПСС. Т. 20, с. 245.

¹⁴ Там же. Т. 24, с. 309.

стр. 22

сов, данную классиками марксизма-ленинизма. Наиболее интересна в этом плане недавно вышедшая работа Н. Г. Левинтова ¹⁵ . Исходя из того, что кризисы выступают как существенные моменты в движении внутренних противоречий, присущих явлениям и процессам, он раскрывает механизм этого движения. В любом явлении как целостной системе основным внутренним противоречием является противоречие между ее элементами и структурой. Последняя представляет собой совокупность отношений и способов связи элементов. Элементы системы - носители тенденции к изменчивости. Структура же выражает тенденцию к устойчивости. Каждая из этих сторон явления обладает определенной самостоятельностью, а обе они представляют единство. Кризис возникает тогда, когда самостоятельность сторон (элементов системы и ее структуры) возрастает в такой степени, что появляется реальная возможность разрыва их единства и скачкообразного перехода всего явления в новое качественное состояние. При этом обострение противоречий выражается в том, что структура превращается в тормоз развития системы. Для устранения тормозящего воздействия структуры, т. е. устранения кризиса, необходимо ее изменение. Оно приводит к скачкообразному переходу системы в новое качественное состояние.

Эти в целом правильные и интересные наблюдения требуют некоторых дополнений и уточнений.

Во-первых, не следует столь прямолинейно противопоставлять элементы и структуру системы, ибо характер структуры определяется природой входящих в систему элементов, а изменения элементов приводят к нарушению единства системы, т. е. возникновению противоречий. Во- вторых, всякое явление, представляя собой систему, вместе с тем, с одной стороны, является подсистемой по отношению к более крупной системе (макросистеме), в состав которой оно входит, а с другой - включает в себя серию подсистем (минисистем), образуемых как отдельными элементами системы, так и их совокупностями. Эти минисистемы и макросистемы обладают самостоятельными тенденциями развития, которые оказывают воздействие на данную систему, на единство и противоположность ее элементов. В-третьих, оптимальной для той или иной системы является структура, которая обладает высокой сбалансированностью и сопряженностью ее элементов, и внутренней способностью поддерживать эту сбалансированность, т. е. свою устойчивость в процессе происходящих изменений.

Таким образом, всесторонний анализ кризиса русской буржуазной исторической науки в конце XIX - начале XX в. в плане теоретическом должен быть направлен на выявление движения присущих ей внутренних противоречий, а методологически основываться на принципах системного подхода.

Другим моментом, который следует учитывать при изучении кризиса буржуазной исторической науки, является соотношение эмпирического и теоретического уровней в научном познании. Наличие этих двух уровней познания обусловлено тем, что в объективной действительности явление и сущность, т. е. внешние, видимые черты и свойства событий и их коренная внутренняя природа, не совпадают. В раскрытии сущности явлений и процессов объективного мира и состоит конечная цель всякого научного исследования.

Два этапа в научном познании, как хорошо известно, тесно взаимосвязаны. На эмпирической стадии выявляются факты, характеризующие явления, а на теоретической - на основе анализа фактов раскрывается сущность явления. Интерпретация фактов опирается на идеи и положения, выдвигаемые той или иной теорией. Теоретическое знание может

¹⁵ Левинтов Н. Г. Социально-философское содержание категории "кризис". - Научные доклады высшей школы. Философские науки. 1980, N 1.

стр. 23

выступать как в абстрактно-теоретической, так и в конкретно-теоретической форме. В первом случае идеи, раскрывающие сущность явления, выступают в виде гипотез, а во втором - в форме подтвержденных фактами конкретных научных заключений, т. е. истин.

Историческое знание, как и всякое другое, имеет эмпирический и теоретический уровни и в своем завершенном виде выступает в конкретно-теоретической форме. Поэтому одним из важных аспектов в изучении кризиса буржуазной исторической науки является выяснение того, в какой мере исторические исследования доводятся до конкретно-теоретического уровня.

* * *

Историческая наука представляет собой весьма сложную систему, имеющую свое строение, характеризуемое входящими в нее компонентами, и присущую ей структуру, выражающуюся в соотношении взаимосвязи этих компонентов. Историческая наука как таковая включает в себя следующие компоненты: теорию и методологию исторического познания, проблематику, источниковую базу, методы обработки и анализа конкретно-исторических данных и их синтеза, общие и конкретные концепции исторического развития.

Каждый из этих компонентов обладает определенной самостоятельностью и тенденциями развития, диктуемыми как их внутренней природой, так и факторами, лежащими за пределами исторической науки. Так, например, проблематика исторических исследований, с одной стороны, имеет внутреннюю тенденцию к расширению, а с другой - на нее оказывают воздействие общественные потребности в первоочередном изучении тех или иных процессов прошлого. Круг используемых источников и привлекаемых конкретно-исторических данных также имеет собственную тенденцию к расширению, а методы их обработки и анализа - к совершенствованию. Но на источниковую базу и методы исторических исследований большое воздействие оказывают успехи в развитии других областей знания. Так же обстоит дело и с другими компонентами.

Вместе с тем все компоненты исторической науки представляют собой целостное единство, находятся в определенном соотношении и взаимосвязи. Ведущим, или как говорят иначе, системным, элементом данной структуры является теория и методология исторического познания. Именно она оказывает определяющее воздействие на другие элементы и характер их взаимосвязи.

Для беспрепятственного внутреннего прогресса исторической науки тесная сопряженность ее элементов должна сочетаться с возможностью как можно более свободного развития каждого из ее компонентов. Такая возможность всецело зависит от теории и методологии исторического познания. Конкретным выражением наличия такой возможности является то, в какой мере соответствующая теория и методология исторического познания допускают и требуют, во-первых, всестороннего рассмотрения объекта исторического познания, т. е. всей многообразной совокупности явлений общественной жизни, во-вторых, привлечения доказательных данных и применения различных методов исследования, в-третьих, самого широкого подхода при истолковании фактов и раскрытии, объяснении сущности исторических процессов и явлений и общего хода исторического развития.

Общий прогресс исторической мысли и исторической науки именно и состоял в движении к созданию такой возможности и воплощению ее в практику исторического познания. Указанная возможность получила свое воплощение в марксистской теории и методологии исторического познания. Поскольку все предшествовавшие марксизму, даже самые пе-

стр. 24

редовые философско-исторические концепции допускали такую возможность лишь ограниченно, возникновение марксизма и было качественным сдвигом, революционным поворотом в развитии научной мысли вообще и обществознания в особенности.

Марксистская теория и методология научного познания вообще и исторического в частности обеспечивают всесторонне гармоничную и способную поддерживать внутреннюю устойчивость своей структуры систему научного познания в силу того, что социальная, общественно-политическая природа марксизма, т. е. его пролетарская партийность, в полной мере совпадает с объективностью, во- первых, и интересы этой партийности в изменяющихся условиях исторического развития не вступают в противоречие с объективностью, во-вторых. Еще в начале своего научного пути, в 1842 г., Маркс писал: "Не только результат исследования, но и ведущий к нему путь должен быть истинным. Исследование истины само должно быть истинно" ¹⁶ . Непреходящее историческое значение марксизма и состоит прежде всего в том, что он указал пути, принципы и методы истинного познания объективного мира.

Разумеется, тот факт, что марксистская теория и методология исторического познания обеспечивают возможность гармонического прогресса исторической науки во всей совокупности составляющих ее компонентов, не означает автоматического превращения этой возможности в действительность. Практическая реализация этой возможности требует от историков активного и глубокого овладения марксизмом и умения применять его в практике исторических исследований, т. е. неустанного внимания к проблемам теории и методологии своей науки.

Рассмотрение исторической науки как определенной системы позволяет более четко представить внутренний механизм возникновения кризиса буржуазной историографии.

Прежде всего очевидно, что тем структурным элементом, развитие которого привело к кризису, была теория и методология исторического познания. Изменения в теории и методологии привели к нарушению и разрыву того относительного единства, которое было присуще компонентам буржуазной историографии в период ее расцвета. К концу XIX в. обнаружилась несостоятельность и ограниченность идей механистического детерминизма и эволюционизма в историческом познании. Пути преодоления этой несостоятельности и ограниченности, соответствующие объективному ходу развития науки, были найдены марксизмом. Это - переход на позиции диалектического и исторического материализма. Однако этот путь не соответствовал идеологическим интересам буржуазии, и "обновление" буржуазной философии истории пошло по линии, противоречащей объективному ходу развития исторической науки. Буржуазная теория и методология исторического познания двигались от классического, или, как его иначе называют, "первого", позитивизма не к марксизму, а к неопозитивизму и неокантианству, к религиозно-мистическим воззрениям. Все это вело либо к разрыву между теорией и методологией и другими компонентами исторической науки (прежде всего конкретно-фактической ее основой и методами обработки и анализа данных), либо в лучшем случае к резкому ограничению возможностей развития этих компонентов. Отсюда отказ от обобщений, уход в конкретную проблематику, возникновение концепций, искажающих объективный ход исторического развития, его закономерности и движущие силы. "Отчаяние в возможности научно разбирать настоящее, - писал Ленин, - отказ от науки, стремление наплевать на всякие обобщения, спрятаться от всяких "законов" исторического развития, загородить лес - деревьями, вот классовый смысл того модного буржуазного скептицизма, той мертвой и мертвящей схоластики, которые мы видим

¹⁶ Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 1, с. 7.

стр. 25

у г-на Струве" ¹⁷ и которые были присущи всей буржуазной исторической науке в период ее кризиса.

Негативное воздействие теоретических и методологических построений буржуазной историографии на другие компоненты исторической науки и прямое противоречие между ними неизбежно приводили в практике исторических исследований к расцвету эмпиризма, к разрыву эмпирического и теоретического знания. С одной стороны, расширение проблематики исторических исследований, накопление фактических данных и совершенствование методов их обработки объективно создавали основу для углубления анализа исторических явлений и процессов, раскрытия их сути и общих закономерностей исторического развития. С другой же стороны, теоретический анализ этого материала и его обобщение подменялись либо его абстрактно-теоретическим истолкованием, либо простой оценкой, основанной на субъективных идеалах историка. Тем самым исследование не доводилось до завершающего, конкретно-теоретического уровня.

Указанные черты кризиса проявлялись в большей или меньшей мере в трудах почти всех русских либерально-буржуазных и мелкобуржуазных историков конца XIX - начала XX века. Проиллюстрируем это на примере двух из них П. Н. Милюкова и А. С. Лаппо-Данилевского, являвшихся виднейшими представителями консервативного направления русской либерально- буржуазной историографии.

П. Н. Милюков был одним из крупнейших представителей позитивистской методологии исторического познания среди русских историков, занимавшихся отечественной историей. Наиболее широко его теоретико-методологические позиции изложены в известных "Очерках по истории русской культуры", вышедших в 90-х годах XIX в. и выдержавших ряд изданий ¹⁸ .

Милюков выделял две цели и два подхода к историческому исследованию - научный и практический. "Один откроет законы исторической науки, а другой установит правила политического искусства" (ч. 1, с. 5). При этом он предостерегал против смешения этих подходов и рассматривал единый взгляд на историческую науку и ее общественную значимость как изживший себя философский подход. В соответствии с принципами позитивизма он утверждал, что философия истории сыграла свою роль - роль предшественницы современной научной социологии. Под современной научной социологией Милюков понимал позитивистскую методологию исторического познания. Объектом этого познания должна быть история масс, которая прежде игнорировалась. История событий должна уступить место истории быта, учреждений и нравов, т. е. культурной истории в широком смысле как совокупности всех сторон внутренней жизни - и духовных и материальных (там же, с. 2 - 3).

В основе такого изучения должна лежать идея закономерности всех проявлений общественной жизни. "Мы принимаем закономерность исторических явлений, - подчеркивал Милюков, - совершенно независимо от того, может ли история открыть нам эти искомые законы" (там же, с. 8). Оказывается, не только наука не в состоянии открыть эти законы, но их фактически и не существует, ибо "под влиянием данных географических, климатических, почвенных и друг, условий основное направление исторической жизни может разнообразиться до бесконечности, до полной невозможности распознать среди всевозможных вариаций одну и ту же основную подкладку" (там же, с. 12). Однако "если бы даже нам никогда не суждено было открыть ни одного историческо-

¹⁷ Ленин В. И. ПСС. Т. 25, с. 44.

¹⁸ Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Чч. 1 - 3. СПб. 1896, 1897, 1901 (далее - сноски в тексте).

стр. 26

го закона, мы, по необходимости, должны были бы все-таки предполагать их существование" (там же, с. 8), ибо все явления общественной жизни имеют свои причины (там же, с. 9). Таким образом, закономерность в конечном счете отождествляется с причинностью и подменяется ею.

Но еще более существенно то, что причинность для Милюкова - категория вне-общественная. "Мы рассуждаем о причинах развития реформации или о причинах неудачи революции, - писал он, - как будто бы реформация и революция были каким-то осязаемым предметом, а не бесконечным количеством процессов, объединяемых в одно целое исключительно в нашем сознании. При таких условиях мы легко принимаем за исторический закон такие сочетания явлений, которые, собственно говоря, требуют еще дальнейшего, более глубокого анализа". "Общий результат, - продолжал Милюков, - кажущийся на первый взгляд чем-то цельным и единым, мы должны анализировать дальше, чтобы выделить отдельные, создавшие его, факторы... Мы остановимся в этом анализе только тогда, когда дойдем до элементов, известных нам из ближайшей соседней области знания, т. е. когда увидим, что силы, действующие в истории, находят себе объяснение в психологии и вместе с последней опираются на все здание закономерности (читай: причинности. - Авт.) более простых явлений мира - физических, химических или физиологических" (там же, с. 8 - 9). Таким образом, в духе вульгарного материализма Милюков причины общественных явлений сводил к факторам естественным и тем самым лишал историческое развитие его внутренних пружин. Поэтому он и считал, что, "нисколько не подрывая идей закономерности, вполне естественно усомниться даже в самом существовании специальных "исторических законов" (там же, с. 8).

Указанная трактовка причинности и механизма ее раскрытия дают ответ на то, как Милюков понимал исторический факт. Реальный исторический факт для него - это те неделимые проявления человеческой деятельности, которые связаны с естественными явлениями и объяснимы ими.

Рассматривая соотношение разных сторон общественного развития, Милюков выступал против исторического и прежде всего материалистического монизма. Попытки сведения различных сторон исторической эволюции, указывал он, "к какой-нибудь одной мы считаем совершенно безнадежными" (там же, с. 4). В действительности же Милюков сводил все, включая и экономику, к явлениям психологическим. Он полагал, что "явления человеческой экономики происходят в той же психической среде, что и все другие явления общественности" (ч. 2, с. 3), а развитие "русского теоретического и нравственного миропонимания независимо от изменений в удовлетворении экономической потребности" (там же, с. 5). Милюков не отрицал наличия единых побудительных мотивов в развитии человеческого общества и их воздействия на это развитие, но сводил их к тем же естественным факторам, во-первых, и считал неизменными во времени, во-вторых. "Стремление поддержать собственное существование и продлить существование рода, потребность упражнять органы и выполнять функции человеческого организма, физического и психического, - всегда будет направлять, - подчеркивал он, - деятельность человеческой воли" (ч. 1, с. 18). То, что удовлетворение этих потребностей невозможно вне общественных отношений и что характер этих отношений определяет способы и меру такого удовлетворения, Милюковым игнорировалось.

Тем фактором, который побуждал людей увеличивать производство необходимых им средств существования, был рост, по Милюкову, народонаселения. Поскольку "по свойству человеческой природы люди не

стр. 27

склонны затрачивать на поддержание своего существования больше труда, чем безусловно необходимо", постольку "автоматически возрастание населения является главным толчком, заставляющим людей увеличивать количество труда, необходимого для жизни, и изменять его форму" (там же, с. 21).

Кроме влияния на ход общественного развития указанной основной тенденции, которую Милюков считал социологической, это развитие зависело еще от окружающей среды, т. е. природно- географических условий и внешних воздействий, а также и индивидуальных особенностей действующих лиц (там же, с. 13 - 14).

Характеризуя все предшествующее общественное развитие как стихийное, Милюков подчеркивал решающую роль в нем личности. "При той бессознательности и стихийности, - указывал он, - с которой совершалась до сих пор всегда и везде общественная эволюция, действительно, только личности, официальные или моральные руководители массы, совершали общественно- целесообразные поступки" (там же, с. 17). Таким образом, народные массы, историю которых Милюков призывал изучать, устранялись из исторического развития как творческая и решающая движущая сила. "Путь, которым можно прийти к замене стихийного исторического процесса сознательным, - указывал Милюков, - может быть только один: постепенная замена общественно- целесообразных поступков отдельных личностей - общественно-целесообразным поведением массы" (там же, с. 18). Ясно, что подготовить массы к этому и руководить ими должна была буржуазия.

Таковы теоретико-методологические взгляды одного из виднейших русских буржуазных историков, базирующиеся на принципах позитивистской методологии. Она всецело исключает внутреннюю закономерность и обусловленность исторического развития и выносит движущие силы этого развития за пределы общественных отношений. Эта концепция не только далека от теории органического развития С. М. Соловьева, но и является шагом назад от социологических построений учителя Милюкова В. О. Ключевского.

А. С. Лаппо-Данилевский, в конце XIX в. разделявший многие положения позитивистской социологии, в начале XX в. был одним из крупнейших представителей неокантианской теории и методологии исторического познания. В первом выпуске своей "Методологии истории" ¹⁹ он в неокантианском духе делил науки на номотетические (обобщающие) и идеографические (описательные). К последним он относил и историческую науку. Не отрицая обобщающего подхода в научном познании, он считал его неприемлемым в исторической науке, поскольку этот подход якобы не позволяет охватить все многообразие и своеобразие исторических явлений. Полагая, что марксистский подход является лишь номотетическим, Лаппо-Данилевский отвергал его как теорию и методологию исторического познания.

Лаппо-Данилевский относил историю к "наукам о духе", ибо считал явления психологического, духовного порядка основой всех проявлений общественной жизни, в том числе и экономических. Он писал, что и экономические факторы "не являются исключительно материальными; между физиологическими и экономическими процессами мы не можем уследить непосредственной связи вне свойств сознания тех субъектов, через посредство которых они совершаются; а изучение последнего рода уже основано на психологических настроениях" (вып. I, с. 117). При этом Лаппо- Данилевский полагал, что духовная жизнь людей как объект исторического познания историку непосредственно не дана и судить о ней можно лишь по результату воздействия человеческого соз-

¹⁹ Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. Вып. I, II. СПб. 1910, 1913 (далее - сноски в тексте).

стр. 28

нания на среду, прежде всего общественную. Результат этого воздействия представляет собой исторический факт, который и доступен историку (вып. II, с. 325 - 326). Для историка важны прежде всего те из этих фактов, которые выражают воздействие на среду индивидуальности (там же, с. 323), ибо историческое развитие представляло собой "индивидуальный ряд изменений, состоящих прежде всего в конструируемом нами процессе постепенно возрастающего единства человеческого сознания в коллективном субъекте - человечестве" (там же, с. 334).

Лаппо-Данилевский отрицал наличие в историческом развитии каких-либо общественных законов. Поскольку в основе человеческой деятельности лежат духовные мотивы и устремления, регулируемые психологическими факторами, постольку "если бы даже психические законы были вполне установлены, все же "непосредственное" перенесение их в область истории не могло бы еще дать исторических законов", ибо психологические факторы могут объяснить лишь причины отдельных мотивов и действий (вып. I, с. 170 - 171).

Таким образом, в понимании объекта исторического познания Лаппо-Данилевский стоял на субъективно-идеалистических позициях. Вместе с тем он был агностиком в трактовке возможностей познания прошлого. При этом его агностицизм был отличен от кантовского агностицизма, воспринятого классическим позитивизмом. Последний исходил из признания объективной природы общественной реальности, но отрицал возможность познания ее внутренней сущности. Исследователю доступно познание внешних видимых черт и свойств объективной реальности, но не его коренной, внутренней природы, т. к. признавалось познаваемым явление, но не сущность. Отсюда и призыв к позитивному, положительному, точному эмпирическому знанию и признанию единства всех наук и методов познания. Агностицизм же Лаппо-Данилевского, как и других неокантианцев, имел иную природу. Хотя Лаппо-Данилевский не был солипсистом (которые признают существование лишь собственного "Я" и отрицают наличие чужого "Я"), он вместе с тем не просто считал духовную деятельность - основное, по его мнению, выражение общественной жизни - вещью в себе, но и фактически отрицал ее объективное существование. Лаппо-Данилевский полагал, что психика якобы развивается независимо от практики и между ними нельзя установить причинной зависимости, и поэтому изменения в чужой психике недоступны эмпирическому наблюдению (вып. II, с. 301 - 302). Чужую одушевленность можно признать лишь "гипотезой; она нужна психологу, социологу или историку для того, чтобы объединить свое знание о наблюдаемых им чужих поступках и деятельностях" (там же, с. 307). Следовательно, Лаппо-Данилевский допускал гипотетическое существование чужого "Я" лишь в познавательных целях.

Как же в таком случае мыслилась Лаппо-Данилевским возможность познания исторического прошлого и каковы были принципы этого познания? Возможность познания прошлого обосновывается признанием существования неизменной общечеловеческой психики. Историк, указывал Лаппо-Данилевский, опирается на предпосылку единообразия психики, равенство физической и психической природы человека, на заключение по аналогии, на перенесение общих понятий своей одушевленности на предшествующие ему поколения (там же, с. 314 - 317). Опираясь на чувственное сопереживание событий прошлого, историк "занимается прежде всего научным построением конкретной действительности, а не ее "изображением" (вып. I, с. 287). Иначе говоря, процесс познания, по Лаппо-Данилевскому, представлял собой не отражение в сознании объективной реальности, а ее конструирование историком, т. е. источником знания являлась не объективная действительность, а сознание исследователя. Понятно, что при этом весь процесс

стр. 29

познания прошлого являлся предельно субъективным, ибо историк не только опирается на собственное сопереживание прошлого, но и "за отсутствием нужных ему относительно общих понятий сам вырабатывает их применительно к изучаемым им объектам и в зависимости от тех именно познавательных целей, которые он преследует" (там же, с. 290). Конкретной основой для изучения прошлого являются доступные для историка результаты воздействия человеческого сознания на общественную среду. Анализ этих результатов и их оценка ведутся прежде всего с позиций того, в какой мере в историческом развитии индивидуальное становится "общим достоянием", следовательно, поскольку она отпечатлевается или повторяется в других индивидуумах" (там же, с. 288). Это и является, по мнению Лаппо-Данилевского, показателем общественного прогресса.

Такова основная суть субъективно-идеалистической теории и методологии исторического познания в ее неокантианском выражении.

При всем различии теоретико-методологические представления Милюкова и Лаппо-Данилевского сходны в главном - в отрицании внутренней обусловленности и закономерности исторического развития, в вынесении движущих сил этого развития за пределы общественных отношений, в упразднении возможности объективного, адекватного познания прошлого, в субъективистском подходе к изучению и оценке явлений общественной жизни. Очевидно, что подобная теория и методология исторического познания могла привести лишь к искажению реального хода исторического развития. Так это и было. Несмотря на то, что и Милюков и Лаппо-Данилевский в своих конкретно-исторических исследованиях при изучении целого ряда процессов и явлений в историческом развитии России привлекали много новых и интересных фактических данных, их концепции этого развития оказались глубоко ошибочными.

Так, Милюков, характеризуя общий ход исторического развития России в своих "Очерках по истории русской культуры", считал основными его отличительными чертами крайнюю замедленность всего общественного, и прежде всего социально-экономического, прогресса, его предельную элементарность и контрастный характер всего исторического развития России сравнительно с Западом.

Лаппо-Данилевский в своих работах "Организация прямого обложения в Московском государстве со времени Смуты до эпохи преобразований" (1890 г.) и "Русские промышленные и торговые компании в первой половине XVIII ст." (1899 г.) приводит обширный и новый материал о социально-экономическом развитии страны. Весь же анализ ведется под углом зрения рассмотрения возникновения и развития идеи личности и ее взаимоотношений с государством, т. е. целиком оторван от основной сути этих фактов, противостоит им и является всецело абстрактно-формальным.

В итоге и у одного и у другого явные противоречия во взаимосвязи компонентов исторического исследования и разрыв между эмпирическим и теоретическим уровнями познания, сведение последнего к абстрактно-формальному анализу и оценке фактов на основе ограниченных и ошибочных (даже с позиций того уровня, который был достигнут буржуазной социологией) теоретико-методологических посылок.

Очевидно, что для всестороннего раскрытия сути и общих черт кризиса русской буржуазной исторической науки и специфики проявления этого кризиса у различных течений буржуазной историографии и их представителей необходим конкретный анализ теоретико-методологических представлений и исторических концепций (во всей совокупности указанных выше составных компонентов исторической науки и этапов научного познания), присущих этим течениям и историкам. Это же не-

стр. 30

обходимо сделать и применительно к мелкобуржуазной историографии. Однако исторические взгляды и концепции отдельных буржуазных и мелкобуржуазных историков и соответствующих течений в историографии периода кризиса буржуазной исторической науки изучены недостаточно. Более или менее широко освещалось, пожалуй, лишь научное наследие А. А. Шахматова, А. Е. Преснякова и А. С. Лаппо-Данилевского, но и здесь мы имеем только серии статей, а не монографические исследования ²⁰ . О П. Н. Милюкове, историке, в трудах которого 90-х годов XIX в. наиболее ярко проявились основные черты кризиса буржуазно- либеральной историографии, имеется всего одна, в значительной мере устаревшая статья ²¹ . Не изучены исторические взгляды легальных марксистов. Нет специальных исследований о таком ярком историке, как Н. П. Павлов-Сильванский, и ряде других крупных буржуазных историков. В итоге нет ясного представления и о внутренних течениях буржуазной историографии.

Фактически не исследована мелкобуржуазная историография конца XIX - начала XX века. О Н. А. Рожкове имеются лишь отдельные статьи сорокалетней давности ²² . Не освещены исторические взгляды Г. В. Плеханова меньшевистского периода. Работы о нем касаются лишь предшествующего этапа в его деятельности ²³ . Между тем анализ эволюции его взглядов имеет существенное значение для понимания развития исторической науки в период кризиса буржуазной историографии.

Кризис буржуазной исторической науки невозможно раскрыть без всестороннего изучения марксистской историографии этого периода, которая, кроме ленинской концепции, изучена крайне слабо ²⁴ . Следует обратить внимание и на анализ взаимоотношений марксистской и либерально-буржуазной и мелкобуржуазной историографии ²⁵ . В этом вопро-

²⁰ Лихачев Д. С. Русское летописание в трудах А. А. Шахматова. - Известия АН СССР, отд. литературы и языка, 1946, т. V, вып. 5; его же. Шахматов как исследователь русского летописания. В кн.: Шахматов Алексей Александрович. 1864- 1920. Сб. ст. и м-лов. М. -Л. 1947; Черепнин Л. В. А. С. Лаппо-Данилевский - буржуазный историк и источниковед. - Вопросы истории, 1949, N 8; его же. Об исторических взглядах А. Е. Преснякова. - Исторические записки. Т. 33. 1950; Пашуто В. Т. А. А. Шахматов - буржуазный источниковед. - Вопросы истории, 1952, N 2; Лурье Я. С. О шахматовской методике использования летописных сводов. В кн.: Источниковедение отечественной истории. М. 1975; Чирков С. В. Историография русского летописания в трудах А. Е. Преснякова. В кн.: Вопросы историографии в высшей школе. Смоленск. 1975/ Хмылев Л. Н. А. С. Лаппо-Данилевский и проблемы теоретического источниковедения В кн.: Методологические и историографические вопросы исторической науки. Вып. XI. Томск. 1976; Рамзанов С. П. Методологические воззрения А. С. Лаппо-Данилевского и неокантианская теория ценностей в историческом познании. В кн.: Методологические и историографические вопросы исторической науки. Вып. 14. Томск. 1980.

²¹ Лидак О А. П. Н. Милюков как историк. В кн.: Русская историческая литература в классовом освещении. Сб. ст. Т. 2. М. 1930.

²² Сидоров Арк. Исторические взгляды Н. А. Рожкова. - Историк-марксист, 1929, т. 13; Петрова А. Н. А. Рожков как историк России. В кн.: Русская историческая литература в классовом освещении. Т. 2. Кроме этого, можно назвать статью о социальных взглядах Рожкова: Волобуев О. В. Вопросы социальной психологии в трудах Н. А. Рожкова. В кн.: История и психология. М. 1971.

²³ Полевой Ю. З. Об исторических взглядах Г. В. Плеханова. - Вопросы истории, 1954, N 8; Полянскии Ф. Я. Историческая концепция Г. В. Плеханова. - Ученые записки Московского университета, 1956, вып. 179; Порохин Г. М. Критика философских основ троцкистской концепции русского исторического процесса. - Ученые записки Томского университета, 1973, N 91.

²⁴ Муравьев В. А. К изучению исторических взглядов деятелей большевистской партии дооктябрьского периода (Историография вопроса). -Труды Московского историко-архивного института, 1974, т. 30, вып. 1.

²⁵ По этому вопросу имеются лишь отдельные работы (см., напр.: Хмылев Л. Н. Отношение русской либеральной историографии к марксизму (90-е годы XIX в. - 1917 г.). - Научные труды Томского института радиоэлектроники и электронной техники, 1969, т. 14; Могильницкий Б. Г. К эволюции отношения к марксизму в буржуазной исторической науке. - Доклад на 1-й Межвузовской конференции по истории

стр. 31

се недостаточно констатации неприятия и искажения буржуазной социологией и историографией марксизма, который, несомненно, оказывал воздействие на эту историографию. Ленин даже П. Н. Милюкова причислял к историкам, "кой - чему научившимся у исторического материализма" ²⁶ . Характеризуя ситуацию в целом, Ленин писал: "Диалектика истории такова, что теоретическая победа марксизма заставляет врагов его переодеваться марксистами" ²⁷ . И хотя это переодевание имело целью исказить и отвергнуть марксизм, оно не проходило бесследно для буржуазной социологии и историографии. Уже один тот факт, что с момента вступления буржуазной исторической науки и буржуазного обществоведения вообще в полосу своего кризиса в конце XIX в. и до наших дней буржуазные социологи и историки все поиски выхода из этого кризиса основывают на неприятии марксизма и скрытой или открытой борьбе с ним, убедительно свидетельствует о полной безнадежности таких поисков, с одной стороны, и истинности марксизма как теории методологии общественного, в том числе и исторического, познания и его мощном воздействии на буржуазную историческую науку - с Другой. Все это требует обстоятельного и конкретного изучения.

Всесторонний конкретный анализ всех основных направлений в русской исторической науке конца XIX начала XX в. и их внутренних течений необходим не только для раскрытия общих и специфических черт и глубины проявления кризиса буржуазной историографии, но и его периодизации. Нерешенным и спорным здесь является вопрос о начале кризиса русской буржуазной науки.

Существуют две точки зрения. Одни исследователи (Н. А. Рубинштейн, Л. В. Черепнин, А. М. Сахаров и др.) относят начало кризиса к середине 90-х годов XIX в., выделяя период с революции 1905- 1907 гг. как этап наиболее глубокого его проявления. Другие историки (А. И. Данилов, Б. Г. Могильницкий, Л. Н. Хмылев и др.) относят начало кризиса ко времени после революции 1905 г., отмечая при этом, что отдельные его проявления имели место в 90-х годах XIX века.

Расхождение это имеет принципиальный характер, поскольку в основе его лежат разные критерии выделения этапов в развитии буржуазной историографии и оценки ее общего состояния. Сторонники первой точки зрения, определяя начало кризиса, исходят прежде всего из учета внутреннего состояния буржуазной историографии. Представители второй точки зрения, учитывая тот факт, что коренной причиной кризиса было изменение исторической роли буржуазии, выдвигают на первый план факторы социально-политические. В силу этого крах буржуазного либерализма в ходе революции, несомненно, сказавшийся на состоянии буржуазной исторической науки, рассматривается как поворотный момент в ее развитии, и период кризиса относится в целом к послереволюционному времени. Однако при несомненной необходимости учета при периодизации развития исторической науки и определении начала кризиса буржуазной историографии факторов социально-политических датировать начало кризиса, исходя преимущественно из этих факторов, неправомерно. Главным здесь должен быть учет внутреннего состояния буржуазной исторической науки, выявление того момента в ее развитии, когда ее внутренние компоненты вступают в противоречие и происходит разрыв в ее структуре. Если же исходить только из факторов социально-политических, то тогда по логике вещей начало кризи-

Сибири. Кемерово. 1970; Зонов В. Т. Марксизм и русская историческая наука второй половины XIX - начала XX в. В кн.: Вопросы методологии истории и историографии. Вып. 3. Томск. 1974; Петряев К. Д. Марксизм в борьбе против буржуазных концепций XIX в. об историческом процессе. Киев - Одесса. 1975.

²⁶ Ленин В. И. ПСС. Т. 19, с. 176.

²⁷ Там же. Т. 23, с. 3.

стр. 32

са буржуазной историографии надо относить не ко времени, когда эволюция буржуазного либерализма вправо завершилась его переходом на контрреволюционные позиции, т. е. к революции 1905 - 1907 гг., а к исходному моменту этой эволюции, т. е. к началу пореформенной эпохи. Некоторые исследователи и предлагают считать эту эпоху начальным этапом в кризисе русской буржуазной историографии ²⁸ .

Учитывая всю совокупность социально-политических и гносеологических факторов, обусловивших наступление кризиса русской буржуазной исторической науки, а также ее внутреннее состояние, наиболее обоснованным представляется такой ход вызревания и развития этого кризиса.

Зачатки кризиса можно увидеть уже в буржуазной историографии 70 - 80-х годов XIX века. В это время буржуазная историческая наука, с одной стороны, делала заметный шаг вперед сравнительно с предшествующим периодом. Он прежде всего выразился в более широком подходе к объекту исторического познания. Наряду с явлениями политическими в проблематику исторических исследований включалось социально-политическое развитие. В историографии складывалось направление буржуазного экономизма. С другой стороны, уже в это время наметился отход от высшего достижения буржуазной историографии второй трети XIX в. - признания органического закономерного и внутренне обусловленного характера исторического развития, единства основных этапов исторического прогресса России и Запада. Весьма отчетливо эти тенденции проявились в исторических взглядах и концепции исторического развития России В. О. Ключевского, что ярко и убедительно показано в исследовании М. В. Нечкиной. Предвестником кризиса была и субъективистская народническая социология, хотя по своей идейно-классовой направленности она противостояла либерально-буржуазной историографии.

Однако первые симптомы кризиса не следует отождествлять с самим кризисом буржуазной историографии. Начало его приходится на середину 90-х годов прошлого века. Важную социально-политическую и идеологическую роль в наступлении этого кризиса сыграли такие факторы, как соединение стихийного рабочего движения с марксизмом и возникновение социал- демократического движения, а также возникновение марксистского направления в исторической науке. В развитии же буржуазной историографии именно в это время отчетливо проявляются идейные, общественно-политические мотивы ее переориентации, последовательно проводился соответствующий им теоретико-методологический подход и разрабатывалась вытекавшая из него концепция исторического развития России, т. е. происходило изменение всей содержательной структуры буржуазной историографии. Вместе с тем "новый" подход хотя отчетливо и проявился, но еще не стал всеобщим и, главное, открыто воинствующим в буржуазной историографии. Таким он стал после революции 1905 - 1907 гг., когда и наступил завершающий этап в кризисе русской буржуазной историографии, приведший к ее крушению в результате победы Великой Октябрьской социалистической революции.

На первом этапе своего кризиса, с середины 1890-х годов до революции 1905 - 1907 гг., в теоретико-методологическом плане русская буржуазная историография в основном базировалась на позитивистской и неокантианской социологии. Ведущим направлением в это время был позитивизм. И это не случайно, поскольку позитивизм с его требованием точного, конкретного знания, якобы свободного от всякой философии и идеологии, отвечал стремлению буржуазных историков представить свои исторические построения как объективные. Неокантианство на

²⁸ Такую точку зрения обосновывал на проходившей в 1979 г. в Риге историографической конференции Н. Г. Слонимский.

стр. 33

этом этапе еще не получило широкого распространения в буржуазной историографии (во всяком случае, в области изучения отечественной истории). Его принципы были развиты на втором этапе кризиса.

Наступление нового этапа в кризисе русской буржуазной исторической науки было связано с кардинальными социально-политическими и идеологическими сдвигами. Во-первых, пролетариат и его партия показали себя той социально-политической силой, которая реально претендует на руководство общественным прогрессом. Во-вторых, давно начавшийся поворот либерализма вправо завершился его превращением в контрреволюционную силу. "Революция, - подчеркивал В. И. Ленин, - замечательно быстро разоблачила либерализм и показала на деле его контрреволюционную природу" ²⁹ . В-третьих, происходили сдвиги и в мелкобуржуазной идеологии. Перемалываясь жерновами двух классов-антагонистов-буржуазии и пролетариата, захваченная водоворотом классовых битв, мелкая буржуазия теряла свою идеологическую самостоятельность, устанавливался союз рабочего класса с беднейшими слоями мелкой буржуазии и в то же время происходил поворот других ее слоев к либерально-буржуазной идеологии. Мелкобуржуазные идеологи от идей утопического и мещанского социализма шли, как указывал Ленин, "не к пролетарскому социализму,., а к буржуазному либерализму" ³⁰ .

В области теории и методологии исторического познания второй этап кризиса русской буржуазной историографии характеризовался наряду с широким распространением неокантианства и эмпириокритицизма выдвижением на первый план религиозно-философских построений. Еще в 80-х годах XIX в. Вл. Соловьев развивал идеи о божественном предопределении и мистическом знании, которые были направлены против эмпиризма и рационализма буржуазной науки. После революции 1905 - 1907 гг. эти идеи привлекали все большее внимание буржуазных историков. Наиболее ярким выражением этого был печально знаменитый сборник "Вехи", который являлся, по определению Ленина, "энциклопедией либерального ренегатства", проповедью мистического мировоззрения. Рационализму исторического развития и общественной жизни здесь противопоставлялась в шеллингианско- славянофильском духе нравственно-религиозная традиция, общественным отношениям - личность, классовой и политической борьбе - неуловимая национальная идея и т. п. Широкое распространение религиозно-мистической философии истории было предельным выражением глубины идейно-методологического кризиса русской буржуазной историографии.

Важной задачей при изучении кризиса буржуазной исторической науки является выяснение того, в какой мере сами буржуазные историки осознавали его и предпринимали усилия для поиска выходов из него. Общее положение здесь определяется тем, что поскольку социально- политическая структура капитализма как таковая в принципе не исключает определенных элементов демократизма, постольку среди буржуазных историков всегда находятся ученые, которые стремятся к объективному в той или иной мере познанию прошлого. Такое положение существует и в период кризиса буржуазной исторической науки. Понятно, что число таких ученых может быть весьма ограниченным и их усилия не могут повлиять на общее состояние науки. Но тем не менее это приводит к тому, что кризис в буржуазной исторической науке никогда не представляет собой некоего всеобщего упадка. Так было и в России. В период кризиса буржуазной историографии здесь были историки, которых можно отнести к умеренно-прогрессивному течению буржуазной историографии и которые стремились удержаться на высоте лучших до-

²⁹ Ленин В. И. ПСС. Т. 16, с. 122.

³⁰ Там же, с. 96.

стр. 34

стижений русской буржуазной историографии XIX в. и пойти дальше. Наиболее яркой фигурой среди них был Н. П. Павлов-Сильванский. Вполне можно согласиться с мнением Н. Л. Рубинштейна, который считал, что Павлов-Сильванский был единственным из русских буржуазных историков начала XX в., кто подошел к проблемам нового исторического синтеза и попытался дать реальные основы для этого. Но вывод его о том, что тот путь, которым шел Павлов-Сильванский, и те принципы, из которых он исходил, выводили его за пределы буржуазной исторической науки ³¹ , представляется необоснованным. При всем отличии исторических взглядов и исторической концепции Павлова-Сильванского от господствовавших в русской буржуазной историографии воззрений и концепций они все же не выходят за пределы буржуазной исторической науки. Его теория и методология исторического познания относились к той разновидности позитивизма, которой были присущи материалистические черты и признание закономерности исторического развития. Наличие такой тенденции в позитивизме отмечал Ленин ³² .

Попытки русских буржуазных историков сохранить и развить лучшие достижения своих предшественников и тем самым преодолеть кризис буржуазной историографии требуют всестороннего изучения. Сейчас положение в этом отношении таково, что затруднительно даже определить круг этих историков.

Поскольку лишь марксистская теория и методология исторического познания обеспечивают необходимые основы для успешного и всестороннего прогресса исторической науки, постольку объективно кризис буржуазной историографии является необратимым и поиски буржуазными социологами и историками выхода из него могут лишь несколько смягчить, но не устранить его. По мере осознания этого факта наиболее передовые и прогрессивные историки порывали с буржуазной теорией и методологией исторического познания и переходили на сторону марксизма. Так было и в России. К числу таких историков прежде всего относились М. Н. Покровский и Н. А. Рожков, хотя последнему, как известно, стать марксистом и не удалось. Этот аспект в развитии исторической науки в период кризиса буржуазной историографии также требует тщательного изучения.

Советские историки много сделали для изучения кризиса русской буржуазной историографии. Но предстоит проделать еще большую работу, чтобы всесторонне проанализировать этот кризис. Рост интереса к историографическим исследованиям и те успехи, которые достигнуты в последнее время в этом направлении, создают все условия, необходимые для успешного решения этой сложной задачи.

Член-корреспондент АН СССР И. Д. Ковальченко, А. Е. Шикло

³¹ Рубинштейн Н. Л. Русская историография, с. 533, 534.

³² См. Ленин В. И. ПСС. Т. 19, с. 170.

Постоянный адрес данной публикации: