Иллюстрации:
Libmonster ID: RU-6808
Автор(ы) публикации: В. Стальный

Германская революция, сбросившая Гогенцоллернов, приоткрыла двери "святая святых" империалистического государства - архивов министерства иностранных дел. Уже выпущено в свет 39 томов "Sammlung der Diplomatishen Acten des Auswartigen Amtes"1 , которые дают нам возможность осветить некоторые весьма темные углы предвоенной дипломатии. К числу таких мало изученных эпизодов принадлежит и вопрос о попытках англогерманского сближения в 1898 - 1901 г.г. По вполне понятным причинам дипломаты обеих стран предпочитали молчать об этих интимных переговорах, закончившихся к тому же неудачей. Британские документы издаваемые Gooch и Temperley даже теперь, по прошествии почти трех десятков лет, обходят эту тему молчанием2 . Наоборот, в побежденной Германии этот эпизод привлек большое внимание и породил уже некоторую литературу3

Германия, укрепившая свое народное хозяйство, в настоящее время восстанавливает свои позиции великой державы на арене европейской и даже мировой политики. Характерной чертой международной политики Германии последнего периода является активная политика балансирования между Востоком и Западом, а с другой стороны, попытка использовать противоречия между западными империалистскими державами.

В этих условиях для немецкого публициста особый интерес приобретает как раз рассматриваемый нами период, когда молодой германский капитализм стремился использовать вражду двух тогдашних империалистских антагонистов царской России и Великобритании. Борьба внутри различных слоев германской буржуазии за восточную или западную ориентацию, отражается и в писаниях историков, берущихся за этот предмет4 . Буржуазному


1 "Die Grosse Politik der Europaischen Kabinette 1871 - 1914".

2 "British documents on the origins of the War" (вышли в свет I, II, III, XI тома). В предисловии к I и II томам говорится, что "в наших официальных архивах нет сведений о первом англо-германском сближении, которое началось в марте 1898 г, и которое так подробно изложено в XIV томе "Die Grosse Politik". Об'ясняется это тем, что все сношения велись через Дж. Чемберлена, тогда министра колоний" и, т. о., рассматриваются редакцией как его частное дело!

3 См. Meinecke, Geschichte das deutsch-englischen Bundniss-Problems 1898 - 1901.

4 См. напр. Fischer, "Holstein grosses Nein". Автор считает, что Гольштейн" тогдашний фактический руководитель внешней политики, сделал роковую ошибку, не пойдя на предложенный Англией союз. Выводы для современности напрашиваются сами собой.

стр. 89

историку и публицисту антагонизм между Англией и Советским Союзом нередко представляется продолжением исторической борьбы царской России с "коварным Альбионом". Такой историк или публицист не может, а часто и не желает понять всей принципиальной разницы между внешней политикой империалистической России и пролетарского государства. Созданная же с большой легкостью аналогия может все же сыграть свою роль в борьбе за те интересы, которые представляет такой писатель. Поэтому, прежде чем перейти к описанию всей дипломатической подоплеки вышеуказанных переговоров, что собственно и является предметом настоящей статьи, считаю необходимым хотя бы в самых общих чертах вскрыть всю специфичность экономической и международной ситуации конца XIX века.

Введение. Международная ситуация к концу 19 века

Международная ситуация конца 19 в. характеризуется крайним обострением отношений. Причину этого обострения нужно искать в тех сдвигах, которые в этот период наблюдаются в мировой экономике. Англия, которая со второй четверти 19 в. была "мастерской мира", мировым перевозчиком и банкиром, к 70-м г.г. начинает утрачивать свое монопольное положение. Уже в 1867 году Маркс видел, как "против старой владычицы морей все более и более грозно восстает исполинская юная республика"1 . Не одна Америка выходит на мировой рынок против Англии. После (войны с Францией (1870) начинается бурный рост германской промышленности. Сухой, но яркий язык цифр показывает, что к 90-м годам промышленное превосходство Англии было бесповоротно подорвано. Еще в 70-х г.г. на ее долю приходилась половина мировой добычи черного металла, но в 90-х годах ее оставили позади Соединенные Штаты, а в 900-х годах и Германия, столкнувши бывшую "всемирную фабрику" на третье место2 . Те же Соединенные Штаты к 90-м годам обогнали ее "и в размерах добычи каменного угля, где в 1870-м году на Англию приходилось 52% мировой добычи. В области электротехнической и химической промышленности, как в новых отраслях производства, она целиком уступила первое место Германии. И если Англия продолжала оставаться на первом месте в текстильной промышленности, то все же темп ее развития в этой области зловеще замедлялся по сравнению со странами соперницами. Moon в своей книге "Imperialism and world politics" приводит следующие цифры (в % %), прироста хлопчато-бумажной индустрии по десятилетиям по сравнению с предыдущими:

 

1870-80

1880-90

1890-1900

Великобритания

19

18

3

САСШ

90

42

50

Европейский континент

38

53

25


1 Маркс, К., Капитал, т. I, с. 705.

3 Cunningham, W., The Rise and decline of free trade movement, 1912, P. 139 - 140. Moon, Imperralism and world politics, указывает что за время 1870 - 1903 годы британские производители железа смогли увеличить свое производство всего на 50%, между тем как американцы увеличили продукцию на 966%, а немцы на 609%.

стр. 90

Наконец, что, может быть, всего показательней, - доля Англии в мировом торговом судоходстве падала из года в год, составляя 48,4% в 1890 г., 45,8% - в 1900 и 42% - в 19101 . За три десятилетия от 1870 года до 1910 год, в то время, как американский экспорт возрос почти в 4 раза и германский удвоился, английский экспорт увеличился только на 45% (Moon, там же). Ко всему, Соединенные штаты и Германия, уже выступающая как активная конкурентка на мировом рынке, начинают ограждать себя стеной покровительственных пошлин. В 1879 г. Бисмарк ввел свой знаменитый протекционистский тариф, нанесший тяжелый удар английскому экспорту изделий тяжелой промышленности. Выявившаяся уже в 70-х г. г. депрессия не могла не вызвать острой тревоги правящих классов Англии.

В эпоху наибольшего процветания свободной торговли, в 1840 - 60 годах, когда Англии принадлежала промышленная гегемония в Европе, руководящие буржуазные круги были против колониальной политики. Английские либералы и фритредеры усматривали в Британской империи лишь бремя, дорого обходящееся английскому налогоплательщику, и даже такой склонный, вообще говоря, к империализму, государственный деятель, как Дизраели, в 1852 году говорил: "колонии) - это мельничные жернова на нашей шее". Однако, по мере роста тяжелой индустрии, капитальных вложений в колонии и торговли с ними происходят изменения и в идеологии. В недрах английской промышленности протекал процесс передвижения центра тяжести от короля - хлопка к тяжелой промышленности, в частности к железоделательной и машиностроительной2 . Вывоз продукции тяжелой индустрии, составлявший во второй половине 60-х г. г. лишь немногим более 40% вывоза текстиля, уже через 10 лет составляет почти 70% и, постепенно повышаясь, обгоняет его в начале текущего столетия и составляет 110%. "Это изменение в строении английского капитализма, как указывает т. Ротштейн, имеет большое значение как потому, что как раз металлургическая промышленность подвергается сильнейшей конкуренции со стороны германск. и америк. соперниц и раньше других отраслей англ. промышленности проникается протекционистскими тенденциями, что сближает ее с крупным землевладением, так и потому, что она придает колониальной и отчасти внешней политике Англии новое направление, превращая ее из орудия поисков и обеспечения рынков сбыта, каким преимущественно она была в эпоху гегемонии текстильного капитала, в орудие захвата источников сырья и приобретения концессий на сооружение больших предприятий. Это стремление заставляет капитал в этих индустриях организоваться в гораздо большей степени, чем это делал капитал в хлопчатобумажной промышленности, блокироваться


1 Ср. цифры экспорта шелка, угля, железа, стали и т. д. с 1854 по 1902 г, W. Ashley, "The tarif problem", 1920, 56 - 57.

2 Чрезвычайно показательны цифры, характеризующие передвижку населения, - занятого в этих отраслях промышленности. В 1851 г. в текстильной промышленности было занято 1,6 млн. лиц, а в 1881 - 1,3 миллиона (в следующие годы число лиц оставалось почти на одном уровне); в металлургической в 1851 г. - 505 тыс. лиц, а в 1901 - 1.462 тысячи; в горнозаводской в 1851 г. -372 тысячи, а в 1901 - 906 тысяч. (См. Ротштейн, "Великобритания", БСЭ, т. IX).

стр. 91

с финансовым капиталом, который отныне и в Англии начинает играть организационную роль, и проявлять сильную активность вовне, опрокидывая старые манчестерские лозунги о невмешательстве и всеобщем мире"1 . Консерватизм и империализм становятся господствующей идеологией английской буржуазии.

В 1895 году Джозеф Чемберлен, творец Британской имперской лиги, создает новую хозяйственную программу британского империализма. Чемберлен проектировал создание имперского таможенного союза, который должен был об'единить Англию с владениями и колониями, отгородив Британскую Империю высокой стеной таможенных пошлин. При этом он рассчитывал, что Англия будет в состоянии удовлетворить потребности британских владений в фабрикатах, а британские доминионы и колонии будут снабжать Англию необходимым ей продовольствием и сырьем. Программа Чемберлена встретила препятствия как со стороны английской промышленной буржуазии,. в особенности представителей текстильной промышленности, опасавшихся вздорожания продовольствия и сырья, так как британские владения не могли бы удовлетворить всей потребности английской промышленности, так и со стороны буржуазии доминионов, не желавших мириться с ролью поставщиков сырья и продовольствия, и стремившихся к развитию собственной промышленности. Протекционистские проекты возбудили против себя более или менее явное недовольство и со стороны широких народных масс, в которых лозунг свободной торговли был еще чрезвычайно популярен. Именно по этому вопросу: за или против программы Чемберлена, консервативная партия потерпела жестокое поражение на выборах в 1905 году.

План создания отгороженной стеной таможенных пошлин колониальной империи явно не удавался, оставалось только дальнейшее насильственное расширение рынков путем, в первую очередь, колониальных приобретений. Это отлично понимал тот же Чемберлен, который проповедывал империализм как "истинную, мудрую и экономную политику", указывая особенно на ту конкуренцию, которую встречает теперь Англия на мировом рынке со стороны Германии, Америки, Бельгии2 . А Сесиль Роде, фактический владыка Южной Африки, как рассказывает его интимный друг журналист Стэд, говорил ему по поводу своих империалистических идей в 1895 году: "Я был вчера в Лондонском Ист-Энде (рабочий квартал) и посетил одно собрание безработных. Когда я послушал там дикие речи, которые были сплошным криком "хлеба, хлеба", я, идя домой и размышляя о виденном, убедился более чем прежде в важности империализма. Моя заветная идея есть решение социального вопроса, именно: чтобы спасти 40 миллионов жителей Соединенного королевства от убийственной гражданской войны, мы, колониальные политики, должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и рудниках. Империя, я всегда говорил это, есть вопрос желудка.


1 В статье "Великобритания" БСЭ, т. IX, с. 487.

2 Ленин, Империализм как новейший этап капитализма, собр. соч., т. XIII с. 297.

стр. 92

Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать империалистами". Для Англии период громадного усиления колониальных владений приходится на 1860 - 1880 годы и очень значительного на последнее двадцатилетие 19 в.1 . Особенной энергии колониальная экспансия достигла с начала 80-х г.г., действуя с одинаковой настойчивостью во всех частях света. За 15-летний промежуток с 1884 по 1900 гг. Британская Империя возросла с 8.059.179 кв. миль с населением в 284 милл. до 11.771.136 кв. миль с населением в 305.436.000. В своей колониальной экспансии Англии пришлось столкнуться с другими капиталистическими странами, вынужденными ходом об'ективного развития выйти на путь империалистической политики. В частности молодой империализм Германии силою вещей выталкивался в те точки мира, где он был наиболее неприемлем и опасен для Британской Империи. Однако в конце 90-х годов 19 века, как раз в тот период, который и рассматривается настоящей работой, главный узел всей международной политики был завязан не в англо-германском соперничестве, а в столкновении Британии с Россией и Азии и с Францией в Африке и на юге Китая. В Азии было немало пунктов, где сталкивались интересы английского и русского империализма. Англичане с большим неудовольствием и сильной тревогой за свои индийские владения следили за русскими успехами в Средней Азии. Кроме Афганистана, местами враждебной встречи английских и русских интересов, были еще Персия и Тибет. По отношению к Балканским делам виды и намерения обоих правительств тоже были противоположны. Тут же нужно отметить, что в эти годы центр тяжести всей международной политики передвинулся с Ближнего Востока на Дальний, где распространение русского влияния, после японско-китайской войны 1894 - 95 года, начало самым непосредственным образом угрожать английским интересам в Китае. С Францией, которая с 80-х г.г. вступила на путь широкой колониальной политики, Англии пришлось столкнуться прежде всего в Индо-Китае и в различных частях Африки. Захват Англией в 1882 г. Египта, на влияние в котором были притязания и у Франции, разумеется не мог не вызвать у последней сильного неудовольствия. Точкой пересечения французского движения в Африке, шедшего с запада к востоку, с английским, ведшимся с севера на юг, оказалось местечко Фашода, куда почти одновременно подошли французский отряд капитана Маршана и английский лорда Китченера. Дело грозило кончится войной. Тут под угрозой одновременного вооруженного столкновения с Россией и Францией английская дипломатия решает отказаться от традиционной политики "Splendid isolation" (блестящего одиночества) и начинает поиски союзников на континенте. В Англии начинается движение за сближение с Германией. Нельзя сказать, чтобы у Англии в это время отношения с Германией были блестящими. Причиною этому была конкуренция английских и немецких товаров на мировых рынках, германские планы об увеличении своего военного флота (1897), отказ Германии от предложенного а 1895 году премьер-министром Сольсбери сотрудничества по вопросу о разделе Турции, вмешательство Германии в англо-бурские дела (знаменитая


1 Там же, с. 296.

стр. 93

телеграмма Вильгельма II президенту Крюгеру от 3 января 1896 года) и ряд других моментов1 .

Германия только недавно вышла на путь энергичной колониальной политики, тогда когда уже лучшие "места под солнцем" были заняты другими державами. До поры, когда она могла бы прямо померяться силами с другими, ей оставалась политика лавирования между двумя тогдашними главными антагонистами - Англией и Россией, используя с выгодой для себя их противоречия. Это об'ективное международное положение Германии отразилось в теории Гольштейна, человека, который будучи скрыт за кулисами берлинского министерства иностранных дел, в течение 15 лет, последовавших за падением Бисмарка, являлся фактическим руководителем германской внешней политики. "Он был большим неизвестным, - писал о нем его коллега Отто Гамман, - начальник отдела печати мин. иностранных дел, - он обладает многими подпольными связями и работает по большей части в полной тайне. Он привык давать советы дипломатам, пользующимся его доверием, в частных телеграммах; им приводятся в движение невидимые пружины, которые влияют на политическую игру". Влияние этой таинственной личности, отказавшейся от поста министра иностранных дел, когда Бюлов сделался канцлером, было хорошо известно всем правительствам Европы2 . Но это был человек не только досконально знакомый с практикой дипломатической интриги, а теоретик международной политики, весьма склонный к схемам и логическим построениям. Теория его сводилась к мысли о т. н. "двух кусках железа", т. е. к тому, что для Германии, находившейся между двумя тогдашними империалистическими антагонистами, необходимо возможно большее время лавировать между Англией и Россией с тем, чтоб в подходящий момент подороже предложить свой союз той или другой стороне. Мы дальше увидим, как эта теория отразилась в практике германской дипломатии.

1. Первые английские предложения по вопросу о союзе. 1898 год.

Международная обстановка к концу 90-х годов 19 в. сложилась так, что главным соперником Англии, с которым казалось неизбежно было столкновение, представлялось Франко- русское соглашение, острие союза которого было направлено главным образом против Великобритании. Германия в тот момент руководителям английской дипломатии казалась наиболее подходящим союзником. Одной из главных причин, толкающих на сближение с Германией, являлось, по справедливому замечанию Франке, то обстоятельство, что на Дальнем Востоке Англия "должна была искать германской помощи, т. к. одна против России она была бессильна"3 . Если еще в конце 1897 года Англия надеялась путем соглашения с Россией поделить Китай, то после захвата русскими Порт-Артура (декабрь 1897), который поставил под угрозу весь Ляодунский полуостров, и давал возможность распространяться дальше


1 Политика союзников Германии, Италии и Австрии, координировалась, естественно, с политикой первой.

2 См. Гуч, История современной Европы, с. 119 - 120.

3 O. Franke. Die Grossmachte in Ostasien, 152 - 153.

стр. 94

на юг, о соглашении не могло быть и речи. Если еще в декабре 1897 года Чемберлен об'являет русскому послу, что он стоит за сближение с Россией и рикошетом с Францией1 , а 31 января 1898 года британский посол О'Коннор передает Петербургскому кабинету ноту с предложением разграничить сферы влияния в Турции и в Китае, то уже с февраля замечается явная тенденция в сторону сближения с Германией. Это сразу же нашло резонанс и в английской прессе. "Daily Chronikle", до того времени настроенная антигермански, 8 марта требует соглашения с Германией. На свет появляется идея о союзе наций германского языка, и другие органы английской прессы прекращают травлю против Германии. О настроениях капиталистических кругов в связи с событиями на Дальнем Востоке мы можем судить по двум документам. Первый - это обращение английской "китайской ассоциации" к лорду Сольсбери от 14 апреля 1897 (помещено в англ. "Синей книге China" N 1 (1899), стр. 22, также у Гримма "Сборник", стр. 125): - "Оккупация Манчжурии, читаем мы в обращении, чудовищно усилила ее военную мощь (т. е. России)... Ныне, когда эти ресурсы дополнены и завершены приобретением первоклассной морской твердыни, она достигла положения, которое Англия быть может найдет затруднительным оспаривать, когда для России наступит время закрыть дверь. Переваривание Маньчжурии может ее замять более или менее долгое время. После этого она будет иметь возможность спуститься - в Печчили, а между Печчили и Янцзы нет естественных преград". Еще более ярко опасения английской буржуазии рисует советник германского посольства в Лондоне, Экардштейн, человек, весьма близкий к высшим сферам английской дипломатии, связанный кроме того родственными узами с одним из крупнейших английских промышленников (был женат на дочери Blandell Marle). С этим германским дипломатом, настроенным крайне англофильски и относящимся критически ко всей линии берлинской дипломатии, нам придется встретиться еще не раз2 . В своей книге Lebenserrinerungen und politische Denkwurdigkeiten"3 он сообщает о том, что герцог Девонширский (член английского" кабинета) говорил ему, что едва может спастись от писем, которые он ежедневно получает от интересующихся текстильных фабрикантов в Ланкашире и приводит письмо герцога от мая 98 года, где тот пишет; "если паника, которая охватила нашу текстильную промышленность в Ланкашире относительно рынков сбыта в Китае, будет так продолжаться, то тогда очень скоро большая часть наших бумагопрядилен остановится, и рабочие будут уволены". Затем Экардштейн прибавляет:


1 Halevi, Histoire du peuple anglais. Epilogue, p. 44.

2 Экардштейн, как и многие публицисты современной Германии, полагает, что Вильгельм и Бюлов совершили роковую ошибку, отвергнувши английские предложения о союзе. Если бы Германия пошла тогда с Англией, то не только была бы немыслима катастрофа 1918 года, но и самая война 1914 года была бы излишней: Германия получила бы такие колониальные владения, такие экономические возможности, что ее полный расцвет был бы делом вполне обеспеченным. Между прочим, во время войны мин. иностр. дел фэн-Ягов конфисковал рукопись мемуаров Экардштейна и посадил его в тюрьму, а затем в сумасшедший дом (см. об этом эпизоде рассказ Шейдемана в его "Zusammenbruch", русск. перев., стр. 95 - 98).

3 Eckardstein, Lebenserrinerungen u. s. w., B. I, 292.

стр. 95

"Ротшильд также был в высокой степени обеспокоен развитием дел в Китае". Важно отметить именно последнее замечание Экардштейна и поставить его в связь с сообщением Halevi ("в книге "Histoire du peuple anglais") о том, что "не без поддержки обоих правительств, англо-германская группа банков авансировала в феврале 1898 года Китаю деньги, необходимые для уплаты "военных долгов Японии, и этой группе удалось добиться отказа Китая от соответствующих денежных предложений России"1 , которую для этой цели субсидировала Франция. Отсюда понятно, почему Альфред Ротшильд, один из крупнейших представителей английского финансового капитала, играл далеко не последнюю роль в начавшихся в феврале 1898 года - переговорах англогерманской дипломатии. Тот же Экардштейн рассказывает об обеде у барона Ротшильда в конце февраля, где присутствовали министр колоний Чемберлен, герцог Девонширский, министр народного хозяйства Harry Chaplin и он - советник германского посольства. Обсуждалось политическое положение на Дальнем Востоке и его действие на европейскую торговлю. В конце концов английские министры просили Экардштейна переговорить с его шефом немецким послом в Лондоне, графом Гацфельдом, чтоб тот согласился на тайную встречу с Чемберленом для того, чтобы возбудить сперва только чисто академическое обсуждение вопросов между немецким и английским правительствами. Гацфельд очень охотно пошел навстречу этому желанию. На следующий день тайная встреча между Чемберленом и Гацфельдом произошла опять- таки у Ротшильда. "С тех пор, сообщает Экардштейн, оба министра встречались ежедневно два или три раза, частью у Ротшильда, частью у меня, где большей частью завтракали без других гостей. Высказывания, которые вначале касались только положения дел на Дальнем Востоке, перешли затем на переговоры об общих союзных отношениях между Англией и Германией"2 . Нужно отметить, что переговоры велись в отсутствии главы правительства Сольсбери, который в это время лечился на Ривьере, и по иностранным делам его заменял племянник Бальфур. Главным вдохновителем всего этого дела был невидимому Джозеф Чемберлен, как раз тесно связанный с крупно-промышленными слоями Бирмингама и с финансовыми баронами. Есть много данных, чтоб утверждать, что Чемберлен начал переговоры на свой риск и страх, не уведомив об этом премьер-министра. Авторитет Чемберлена, как отмечает Halevi, в эти месяцы поднялся, так как Сольсбери ушел от дел в такой трудный момент. Первый период этих неофициальных переговоров состоял в том, что с английской стороны, не предлагая ничего определенного, зондировали почву, а с германской выставляли целый ряд опасений и возражений против возможного союза. Т. о., все эти разговоры превратились в своего рода академическую дискуссию, где дружески обсуждаются все "pro et contra". Во всяком случае немцы решили, что уж за одну возможность такой дружеской дискуссии можно кое-что с англичан содрать. Сообщая о предполагаемой встрече с английскими министрами, Гацфельд спрашивает у Гольштейна, должен ли он "высказаться или держаться как слушатель" и затем говорит, "что было бы не опасно высказать свой


1 Halevi, Histoire du peuple anglais, 44.

2 Eckardstein, Ibid.

стр. 96

личный взгляд на то, что в Лондоне очень глупо поступают, тем что бесполезным протестом против занятия немцами Киао-Чао, толкают их в противную сторону. В то же время я дам ясно помять, что для того, чтобы вообще в Берлине можно было замолвить слово за сближение, необходимо получить убеждение в том, что можно будет ожидать благоприятного отношения в известных колониальных вопросах, например, о нейтральной зоне"1 . В Берлине согласились с тем, что нужно сделать ударение на недружелюбных по отношению к немцам действиях Англии в Китае и возможных отсюда последствиях, и рекомендовали занять выжидательную позицию в отношении английских предложений2 . Гацфельд и применял эту тактику, указывая и разговорах с Бальфуром и Чемберленом, что англичан приводит к отчуждению от Германии "английская политика "а Востоке, которая создает серьезную опасность для европейского мира, "и недружелюбное отношение Чемберлена во всех колониальных вопросах" и "что совсем не умно нас толкать таким образом на сближение с Россией"3 . Бальфур в ответ на это неоднократно подчеркивал, что "Германия и Англия в больших политических вопросах никаких разногласий не имеют" и что прошлое отчуждение надо об'яснять прискорбными недоразумениями. Бальфур заявил, что "английское правительство в армянском и восточном вопросах действовало под влиянием общественного мнения и не имело совсем цели вызвать международные осложнения". В вопросе о нейтральной зоне английское правительство пойдет навстречу. В Киао-Чао, считает Бальфур, немцы не затрагивают никаких английских интересов4 . Таким образом Лондон санкционировал занятие этого порта Германией. Более определенно вопрос о союзе был поставлен Чемберленом. В разговоре от 29 марта Чемберлен заявил немецкому послу, что "политическое положение Англии теперь на повороте. Ожидаются серьезные осложнения с Россией и с Францией, и Англия, чтоб обеспечить мир, должна искать союзника. Английское правительство стоит перед необходимостью принять в ближайшие дни серьезное решение, и они, перед отказом от проводимой до сих пор политики изолированности, желают заключить соглашение с Германией и германскими друзьями. Другими словами, если Германия желает теперь стать на сторону Англии, то Англия, в случае если Германия подвергнется нападению, станет на ее сторону". Обе страны, по его мнению, "имеют одинаковые политические интересы вплоть до торгового соперничества, которое может быть только мирным, и наличие мелких колониальных противоречий не сможет их разделить, если можно будет прийти к соглашению по большим политическим линиям. Он повторил при этом, сообщает Гацфельд, большое количество раз, что дело не терпит отлага-


1 Die Grosse Politik der Eurepaischen Kabinette, 1871 - 1914, В. XIV. Hatzfeldt an Holstein 24/III 1898, N 3779.

2 Gr. P. XIV, Bul wan Hatzfeld, 25/III, 1898, N 3780.

Gr. P. XIV, Hatzfeld an Auswaitiges Ant, 25/III, 1898, N 3781.

Надо отметить, что 4 апр. 98 года английский посол в Берлине, сэр Фр. Лэссельс, довел до сведения германского правительства о том, что Англия "ради восстановления равновесия в заливе Печчили", нарушенного русскими, решила заключать с Китаем договор об аренде Вей-Хай-Вей.

стр. 97

тельств и должно быть решено в ближайшие дни"1 . С немецкой стороны решили дискутировать по всем правилам и из Берлина Гацфельду посылают, так сказать, антитезисы, которые он должен представлять английским министрам. По существу в этот период переговоров уже были выставлены все возражения против союза, которые затем повторялись и вариировались на протяжении последующих лет. Через все опасения красной нитью проходит недоверие к честности английских намерений. Уже в первой беседе с Чемберленом, Гацфельд указал ему, что "английским обыкновением является посылать другого в огонь, самим отходить на задний план"2 . 30 марта Бюлов пишет Гацфельду: "если враги германско-английской группы, по старому правилу Горация, захотят своих противников разбить по отдельности, а затем напасть на Германию, то я должен сказать, что моя вера в то, что английский союзник в этом случае придет нам на помощь, пока еще очень слаба". В Берлине считали, что английское правительство не может брать на себя никаких тайных обязательств, т. к. благодаря процедуре парламентского голосования Англия находится в положении, когда всегда можно отклонить каждый неудобный иностранный договор. Преемник данного правительства, вышедший из парламента, может и не считать себя связанным договором. "При взгляде на эту постоянно открытую заднюю дверь, немецкому государственному деятелю, - как ни могли бы быть велики его симпатии к Англии, и как бы он ни был уверен, что существование английской мощи необходимо для поддержания равновесия надземном шаре, - тяжело брать на себя ответственность за последствия для Германии от заключения договора с Англией"3 . Без ратификации английским парламентом Германия договора заключить не может. Узнав об опасении германской дипломатии, что Англия по заключении договора может отступиться, Чемберлен нашел это неосновательным и не имеющим примеров в истории Англии. Для того, чтоб рассеять подозрения, высказанные Гацфельдом, что Англия хочет Германию только втянуть в конфликт с Россией, Чемберлен ясно высказался в том смысле, что он признает под влиянием России Порт- Артур, Талиен-Ван и всю Манчжурию, так как изменить то, что произошло, без большой войны невозможно. Но он полагает, что во взаимных интересах обеих стран спасти остаток Китая для будущего. Соглашение между Германией и Англией об остатках Китая образует ту границу, которую Россия позднее не сможет перейти. По мнению Чемберлена, договор должен быть представлен в парламент, и он не сомневается ни одной минуты, что договор будет охотно принят палатой, так же как общественным мнением4 . Но и в таком случае, полагает он, принятие одного или более тайных пунктов не исключено. В Берлине к последнему заявлению отнеслись крайне скептически. 3 апреля Бюлов пишет Гацфельду: "по известному закону техники сила цепи равна силе ее слабейшего звена. Слабейшим звеном логической цепи г. Чемберлена является утвер-


1 Or. P. XIV, Hatzfeldt an Ausw. Amt, 29/III 98, N 3782.

2 Ibid.

3 Gr. P. XIV, Bulow an Hatzfeldt, 30/III 98, N 3783.

4 Gr. P. XIV, Hatzfeldt an Ausw. Amt, 1/IV 98 N 3784.

стр. 98

ждение, что принятие союзного договора с Германией через Британский парламент обеспечено. Вся Англия от кабаков до парламента, месяцами, даже годами, вторила оскорблениям германского императора и народа. Г. Чемберлен слишком практичный политик, чтобы мог поверить, что такое поведение сегодня или завтра как здесь, так и там, могло быть забыто. Это нашло бы свой отзвук в парламентских прениях, где представители английского народа, к их собственному удивлению, услышали бы о союзном договоре с той самой Германией, которая еще столь недавно преследовалась, как злейший враг, с криком "Delenda est". Так фактически обстоят дела. В виду этого, утверждение, что принятие союзного договора обеспечено - неосновательно"1 . Всегдашняя возможность отклонения должна была бы иметь неизбежным последствием войну со стороны франко-русского союза против Германии. Англия отодвинулась бы на задний план и наблюдала бы, как континентальные державы друг друга обессиливают. Подозрительность по отношению к Чемберлену тем более усилилась, что по этому же самому вопросу Бальфур 5 апреля сказал Гацфельду, что он сам не уверен в том, что при настоящем состоянии общественного мнения в обеих странах данный договор будет принят парламентом. При этом он прибавил весьма откровенно: "особенностью Чемберлена является желание быстро действовать". Гацфельд в своем сообщении отмечает, что "из резких высказываний г. Бальфура о Чемберлене у меня создалось впечатление, что неудача последнего в его переговорах с нами не была бы особенно нежелательной Бальфуру"2 . Здесь мы подошли к чрезвычайно интересному вопросу о разногласиях внутри английского кабинета. Оставив пока в стороне вопрос по существу, чтоб к нему вернуться дальше, посмотрим, как немецкая дипломатия расценивала эти разногласия в тот момент. Такой тонкий знаток английской обстановки как граф Гацфельд, считал, что разногласия имеются, если так можно выразиться, только по вопросу о темпе. Характеризуя Чемберлена как "энергичного и большого парламентского ловкача, Гацфельд говорит, что в отношении внешней политики он производит впечатление новичка, руководимого только тщеславием и не отдающего себе отчета в последствиях своих поступков и слов. Ясно, что будет его личным триумфом и приблизит его к премьер- министру, если ему удастся выступить инициатором англо- германского союза. Но если из личного самолюбия он желает быстрее действовать, чем Бальфур, то это ничего не изменяет в том факте, что по моим сведениям все члены кабинета с преследуемой им целью в общем согласны"3 . Немецким дипломатам Чемберлен, со своими манерами "modern Kaufmann", как называл его Бюлов, с напористостью и откровенностью, казался 60-летним "enfant terrible", с которым лучше дела не иметь4 . Совсем другое - Бальфур (который, между прочим, Бюлову почему-то напоминал немецких людей


1 Gr. P., XIV, Billow an Hatzfeldt, 3/IV, N 3785.

2 Gr. P., XIV, Hatzfeldt an Ausw. Amt, 5/IV, N 3786.

3 Gr. P., XV, Aufzeichnungen vcn Bulow, 24/XI 1899. N 4398.

4 Позже (в 1902 г.) с трибуны Рейхстага депутат Либерман назвал Чемберлена "самым отвратительным шалуном, какого только носила земля".

стр. 99

50-х годов1 , с ним дипломату разговаривать легче2 . "Высказывания г. Бальфура, пишет Гацфельду Бюлов, особенно те, где полное соглашение откладывается на будущее, производят симпатичное и внушающее доверие впечатление в особенности против высказываний Чемберлена, который нас совращал на опасные шаги, и между тем, по-видимому, не мог способствовать сближению умов уступками в отдельных частных вопросах"3 . Очевидно недоверчивое отношение немцев к личности Чемберлена было учтено и руководителями английской политики, ибо в дальнейшем течении переговоров Чемберлен уже крайне редко фигурирует в непосредственных разговорах с немецким послом, что конечно не мешало оставаться ему вдохновителем всех попыток сближения с Германией. Мы дальше увидим, что немецкие дипломаты в общем правильно расценивали разногласия внутри английского кабинета. Во всяком случае программа, выставленная Бальфуром, - подготовить сближение путем уступок в отдельных вопросах, - была вполне приемлема для Берлина, так как там предполагалось, что уступать должна будет Британия. В Берлине полагали, что для Германии нет никакой нужды связывать себя договором с Англией. Такая необходимость появилась бы в том случае, если бы английское могущество действительно находилось под угрозой, и благодаря этому опрокидывалось бы равновесие на континенте, что могло бы привести к ревизии Франкфуртского мира4 . Пока не считали для себя возможным и нужным портить отношения с Россией и, как выражался Бюлов, "пускаться в азартную игру"5 . Вильгельм по-солдатски грубо, но ярко вскрывает следующей фразой причины холодности немецкого правительства к английским предложениям: "Чемберлен не должен забывать, что на границе Восточной Пруссии я имею один армейский корпус против трех русских армий и девяти кавалерийских дивизионов, от которых меня никакие китайские стены не отделяют, и никакие английские броненосцы не спасут"6 . 7 апреля германский посол записывает: "Попытки английского правительства к сближению, поскольку я могу судить, пришли к концу". Таким образом, две недели (25/III - 7/IV) нащупывания почвы с английской стороны не привели ни к каким осязательным результатам. Вопрос о совместных действиях в Китае и о союзе с Германией ставился чисто академически, как возможность далекого будущего. Чемберлена такой ход дел удовлетворить не мог. Ему нужен был быстрый эффект. И вот была сделана попытка подогреть затухающие переговоры. Опять мы видим: самую активную роль в этом играет Альфред Ротшильд. Ему принадлежала мысль, чтоб Экардштейн как можно скорее поехал в Гамбург, где в это время находился Вильгельм, для того, чтобы придать твердость переговорам. Вопрос этот был решен в интимной беседе тесным кругом английских министров, за обедом, который происходил у Экардштейна. Тут чрезвычайно интересно еще раз отметить роль Экард-


1 ibid.

2 Or. P. XIV, Hatzfeldt, an Hohenlee, 6/IV, 98, N 3787.

3 Gr. P. XIV Hatzfeldt, an Hohenlee, 6/IV, 98, N 3787.

4 Or. P. XIV, Hatzfeldt an ausw. Amt, 1/IV, N 3/87.

5 Or. P. XIV, Bulow an Hatzfeldt, 3/IV, N 3785.

6 P. XIV, Or. Hatzfeldt an Hohenlee, 7/IV N 3788.

стр. 100

штейна. Когда читаешь его мемуары, то иногда недоумеваешь, кем он скорее был, советником германского посольства или доверенным лицом английского кабинета. Гацфельд был поставлен Экардштейном в известность об этом предложении и согласился с ним. Вечером 9-го апреля Экардштейн был примят императором. Вот в каких словах об этом эпизоде рассказывает сам Экардштейн: "В мнениях императора наблюдалось полное согласие с взглядами графа Гацфельда, и видно, что он и во многих других вопросах прекрасно ориентирован... Я был очень удовлетворен успехом своей миссии и был полностью убежден, что лондонские переговоры относительно совместных действий в Китае, развивающиеся в направлении полного союза, будут приведены к положительным результатам. Но едва прошла неделя, как посол сказал мне отчаянным тоном, что бесполезно продолжать дальнейшие переговоры, так как Вильгельм-Штрассе в Берлине и император совершенно неожиданно настроились против соглашения с Англией". Тут же Экардштейн прибавляет: "Какие новые влияния оказали действие на императора, я никогда не узнал". Это конечно только литературный оборот, т. к. вслед за этой же фразой он горестно сообщает, что "только опыт показал мне, что у Вильгельма II оказывается всегда правым только тот, кто приходит последним"1 . Он прекрасно знал, кто пришел "последним". В той же главе он говорит, что виды на успех, бывшие столь большими в первой половине апреля, потерпели крушение, благодаря нерешительности со стороны влиятельнейших личностей в Берлине, которых "московиты" очаровали "ловкой политикой пряника и кнута". "Влиятельнейшие личности" это Гольштейн и Бюлов, с выжидательной политикой которых никак не могла помириться его англофильская душа. Очень характерно, что в тот вечер, когда он ушел от Вильгельма окрыленный надеждами, он прежде всего пишет письмо барону Ротшильду, а затем немецкому послу в Париже Мюнстеру, настроенному крайне враждебно по отношению к Гольштейну. По приезде в Лондон Экардштейн получает ответ от Мюнстера, в котором тот, называя Гольштейна ""irsinnigen zentralrindvieh", резко критикует все направление внешней германской политики. Напрасно Экардштейн полагал, что у Вильгельма во время беседы с ним не было твердо установленных взглядов на внешнюю политику. Были не только взгляды, но форменный план, хотя вероятно и не им выработанный. На завтра (10 апреля) после того памятного для Экардштейна вечера, когда он ушел от императора, считая свою миссию блестяще выполненной, Вильгельм посылает из Гомбурга в мин. иностр. дел настоящую программу действий в области внешней политики, которая показывает, что он, во всяком случае тогда, совсем не плохо разбирался в ситуации. "Нигер и Печчилийский залив, пишет он, заботят нас меньше, чем Эльзас-Лотарингия... Но, несмотря на это, даже и в настоящее время имеет большое значение поддерживать официальное настроение в Англии благосклонным для нас и обнадеживающим. Благодаря дружески расположенной к нам Англии мы получаем в руки лишнюю карту против России и приобретаем от Англии колонии и выгоды в торговле". Перед Гацфельдом он ставит


1 Eckardstein, Lebenserrinemngen u. s. w., B. I, 295.

стр. 101

задачу: "задержкой формального союзного договора не давать Англии чувствовать оскорбительности отказа, а давать понять желание к сближению и дружбе в отдельных совместных действиях". "В противном случае прибавляет Вильгельм, при яростном (rabiaten) душевном состоянии английского кабинета не исключается неожиданный поворот в сторону Франции"1 . На долю Гацфельда выпал действительно тяжелый труд. Когда 25 апреля, после двухнедельного перерыва, Чемберленом было выражено желание продолжать переговоры, Гацфельд, указав ему на то, что общественное мнение в Германии и Англии не подготовлено к союзу, заявил, что "нашей задачей с обеих сторон является подготовить общественное мнение обеих стран, путем дружеских уступок во всех встречающихся мелких вопросах, к возможности такого соглашения". Однако, Чемберлен отнюдь не обнаружил согласия с рекомендацией улаживать дело с Германией путем уступок в мелких вопросах, если одновременно не будет заключено полного соглашения. Он намекнул послу, что если Германия не пойдет на полное политическое соглашение, то немцы не должны рассчитывать ни на какое благожелательство в отношении колониальных вопросов2 . В заметках на полях донесения Гацфельда, Голылтейн записывает: "Эта возможность союзов наступит: если 1) Россия будет нам угрожать и 2) если б Англия выступила бы с меньшими претензиями, чем в настоящее время (weniger breitspurig)". На протяжении всех последовавших бесед, немецкий посол, выполняя инструкции берлинского кабинета, стараемся уверить английских дипломатов, что в настоящий момент союз с Германией будет невыгоден для самой Англии и что для Британии гораздо выгоднее было бы, если б она отделила Россию от Франции, нейтрализовав первую в англо-французской войне уступками в Китае. Только соглашение Англии с Россией может предотвратить ее от фатальной войны. Для Германии это было бы - также особенно желательно, так как естественно ослабило бы русско-фрацузский союз3 . Но эта идея при тогдашней обстановке была явно утопична, а по сему выдвигается новая мысль о том, что нейтралитет Германии сам по себе обеспечивает французский нейтралитет в случае англо-русской войны. Франция никогда не вступила бы в войну с Англией, в то время как Германии, будучи нейтральной, стояла бы с оружием к ноге. И вот Гацфельд старается убедить Чемберлена, а затем и Сольсбери, что для Англии выгодней вести войну с Россией одной, в то время как французский меч, благодаря нейтралитету Германии, будет оставаться в ножнах, чем такую войну, где будут сражаться Россия и Франция на одной стороне, а Англия и Германия на другой. Аргументация при этом такова: "во-первых, русские приготовления для нападения на азиатские границы Англии совершенно неудовлетворительны, и отвлечение русского войска Германией не является необходимым; во-вторых, - еще многие годы поддержка со стороны германского флота, в случае поддержки России французским флотом, приниматься в расчет не может". Вывод: для Англии нейтралитет Германии более выгоден, чем союз "с ней. Но и свой нейтралитет


1 Gr. P. XIV, Wilhelm an Ausw. Amt 10/IV 98, N 3790.

2 Or. P. XIV, Hatzfeldt an Hohenloe, 26/IV 98 N 3793.

3 Or. P. XIV, NN 3783, 3784 und Bulow an Hatzfeldt, 24/IV, 3792.

стр. 102

Германия также предлагала не даром, он будет зависеть от того, как по отношению к Германии будет вести себя Лондон в колониальных вопросах. "Существует более чем один пункт в мире, как выражался Бюлов, где Англия, не ставя нам препятствия в будущем, могла бы создать основу для нашей дружбы"1 . Кроме того, Бюлов советовал англичанам связаться с Австрией и Италией. Последнее Чемберлен решительно отклонил, говоря, что общественное мнение Англии не склонно поступать с турецкими владениями так, как это предполагает Австрия. Не с этими странами думает итти Англия, а с Германией, другие последуют за ней. Тут же Чемберлен заявил, что если Англия не встретит сочувствия у Германии, то совсем не невозможно для нее прийти к соглашению с Францией или с Россией2 . В Берлине прекрасно знали, что за этой словесной угрозой не кроется никакого фактического содержания, и считали даже полезным предоставить Англии сделать такую попытку в Париже. "Тогда Англия, писал Бюлов, избавится от той иллюзии, что выбор свободен, так как Франция никогда не пойдет на то, чтоб испортить отношения с Россией" и заключал "все теперь говорит против дальнейшего продолжения переговоров о союзе" и прежде всего то "обстоятельство, что со стороны России нам не угрожает никакая опасность, но таковая возникает, как только Россия убедится, что мы стремимся связать себя с Англией крепким союзом. Отклонение парламентом договора может принести нам много зла"3 . Несмотря на явную неудачу английских предложений, Чемберлен не оставлял мысли о союзе с Германией. Буржуазное общественное мнение требовало энергичной политики в Китае и даже члены правительственной партии решительно недовольны были колеблющимся руководством. Еще 4 мая Сольсбери, возвратившись в Англию, произнес перед консервативной "Лигой подснежника" (Primerose ligue) речь, в которой говорил о неизбежности войны4 . 13 мая Чемберлен произнес свою знаменитую речь перед избирателями, в центре тяжелой индустрии, в Бирмингаме. Здесь Чемберлен совершенно ясно заявил, что Англия стоит перед необходимостью отказа от политики изоляции. По его мнению, интересы Англии требуют хороших отношений с Соед. Штатами и союза с Германией. Громадные интересы в Китае, сказал он, не могут быть защищены против России без союзника. Поэтому, необходимо связаться с такой державой, интересы которой сходятся с интересами Англии. По отношению к России он употребил такую фразу: "кто ест с дьяволом, тот должен брать большую ложку"5 . Гацфельд расценивал эту речь как "Ballon dessay" (пробный шар), от которого ожидают действия на общественное мнение6 . Речь вызвала громадную сенсацию. Русское правительство всполошилось. На запрос русского посла в Лондоне, Сталя, Сольсбери заявил, что по английским обычаям и традициям, за общественную речь, если она произнесена вне парламента,


1 Gr. P. XIV, 3789 und Bulow an Hatzfeldt, 24/IV, N 3792.

2 Gr. P. XIV, Hatzfeldt an Hohenloe, 26/IV, N 3793.

3 Or. P. XIV, Bulow an Hatzfeldt, 30/IV, N 3794.

4 Halevi, Histoire du peuple anglais.

5 Ibid.

6 Or. P. XIV, Hatzfeldt an Bulow, 15/V, 3797.

стр. 103

даже членом кабинета, правительство никакой ответственности не несет1 . Небезынтересно отметить, что по возвращении премьер-министра в Англию, Гацфельд виделся с ним и, несмотря на свое намерение поставить его в известность о разговорах с Бальфуроэд и Чемберленом, в первых беседах им это сделано не было. Сольсбери затронул обсуждавшийся вопрос лишь косвенно, высказавшись о малой ценности союза с Италией и Австрией для Англии, в виду австро-русского соглашения от мая 1897 года по Балканскому вопросу. "Дружба с тройственным союзом, сказал премьер, никакой цены не будет иметь, если один из наиболее важных членов сам придет к соглашению с Россией о разделе сфер интересов на востоке". По поводу этой фразы мы на полях донесения имеем характерную заметку Вильгельма: "Это потому, что он через соглашение с тройственным союзом поставил задачу - заставить нас сражаться за английские интересы против России"2 . Будучи согласным с Гацфельдом, что необходимыми уступками надо содействовать более интимному сближению между обеими странами, Сольсбери полагал, что Германия запрашивает слишком много. Он сказал немецкому послу, что необходимой предпосылкой должно быть, чтоб "не одна сторона была постоянно дающей, а другая всегда только берущей. Действительная польза может быть, если обе стороны равно идут друг другу навстречу и равно принимают во внимание интересы обеих сторон". На это замечание премьера, произнесенное, как сообщает Гацфельд, "с известным внутренним волнением, чтоб не сказать с горечью", посол возразил, что "едва ли может итти речь о равных отношениях" между странами. Особенно это кажется мне в колониальном вопросе, так как Англия в этом отношении имеет все, мы же почти ничего. Нам поступаться своими владениями не так легко, в то время как Англия может сделать это из своего избытка". На это Сольсбери ничего не ответил. Гацфельд дает совет в Берлин "поскольку теперешнее настроение Сольсбери продлится, надо воздержаться от всякой инициативы к разговорам по этим вопросам. Не было бы как мне кажется никакой беды, если б мы создали впечатление, что все мои старания к установлению лучших отношений я считаю безнадежным"3 . Гацфельд из бесед с Сольсбери все же вынес впечатление, что премьер так же как и все члены кабинета расположен к дружеским отношениям с Германией и притом оставляет за собой право возбудить вопрос о формальном соглашении с Германией, когда его к этому вынудит обострение международного положения. При этом Гацфельд полагал, что в отличие от Чемберлена, Сольсбери не требует прямого участия Германии в провокации против России на Дальнем Востоке, очевидно удовольствуясь, как целью соглашения, желанием сохранения мира и взаимной обороны для определенно формулируемых случаев. Тут же Гацфельд прибавляет, что "соответствует нашим интересам то, что оба государственных человека, как ни различны их мировоззрения и цели в остальном, сегодня согласны в желании искать политического соглашения с Гер-


1 Halevi, ibid.

2 Or. P., XIV, Hatzfeldt an Hohenloe, 28/V, N 3798.

8 Or. P., XIV, Hatzfeldt an Hohenloe, 28/V. N 3798.

стр. 104

манией"1 . Бюлов писал Вильгельму, что мнение Гацфельда "о разнице между предложениями союза Сольсбери и Чемберлена кажутся ему слишком изощренными (subtil)"2 . Вильгельм считал, что "Chamberlain hat Solisbury follig in der Tasche. Сольсбери мог бы с нами торговать, Чемберлен желает обобрать нас без торговли"3 . Итак, мы видим, в конце мая переговоры зашли в тупик. Вильгельм восклицает на полях письма Гацфельда: "Tirez les premiers, messieurs les anglais!". В Берлине, как и раньше, полагали, что "всего правильней не связываться пока ни с одной стороной", так как всякий договор с Англией был бы заострен против России и безопасность германской восточной границы уменьшилась бы, а всякий договор с Россией был бы заострен против Англии и все германские намерения о приобретении колоний были бы уменьшены или разрушены. При таких обстоятельствах, император, насколько можно судить, по собственному почину и совершенно независимо от руководителей мин. иностр. дел, решился на весьма рискованный шаг, который граничил с шантажом. 30 мая кайзер написал Николаю II письмо, которое начинается следующими словами: "Милейший Ники, совершенно внезапно и для меня неожиданно я должен принять очень серьезное решение, имеющее для моей страны огромную важность; последствия его могут зайти так далеко, что я совершенно не могу их предвидеть"4 ... Дальше идет изложение английских попыток к сближению с Германией.

По словам Вильгельма, на предложение заключить союзный договор с Англией, по его приказу ответили холодно, с промедлением и неопределенно. "Я полагал, писал он, что дело кончено. Теперь, однако, запрос возобновлен в третий раз и в форме очень определенной, причем окончательный ответ требуют от меня в очень короткий срок, и сверх того, запрос сопровождался такими огромными предложениями, обещающими широкую и великую будущность моей страны, что я считаю своим долгом перед Германией основательно обдумать свой ответ. И вот, прежде чем сделать это, я прямо и откровенно обращаюсь к тебе, мой уважаемый друг и кузен, и сообщаю тебе об этом, так как я чувствую, что это, так сказать, вопрос жизни и смерти. Мы оба мыслим одинаково, мы желаем мира и мы его до сих пор поддерживали! Какова цель союза, ты поймешь хорошо, так как мне сообщено, что он должен быть заключен с тройственным союзом, с присоединением к нему Японии и Америки, с которыми уже начаты предварительные переговоры!". Последняя фраза звучит особенно великолепно. Об "огромных предложениях" со стороны Англии мы уже знаем, а что касается до Америки, то как известно, германо-американские отношения как раз в этот момент войны с Испанией были особенно обострены, и по всей Германии шла газетная кампания против захвата Америкой Филиппинских островов. Не далее как через две недели после этого письма Германия отправляет к Филиппинам военные корабли под начальством адмирала Дидерихса. Итак, если мы видели до сего Вильгельма, выступающего в роли Хлестакова,


1 Or. P., XIV, Hatzfeldt an Hohenloe, 3/VI, 98, N 3891.

2 Bulow an Wilhelm, 5/VI, N 3802.

3 Randbemerkungen von Wilhelm, 20/V, N 3798. Gr. P., 14.

4 Переписка Вильгельма II с Николаем II, стр. 24.

стр. 105

то в следующих строках, в которых собственно и заключается центр тяжести всего послания, он трансформируется в "modern Kaufmann". Вот эти строки: "Ты можешь сам вообразить, какие тут заключаются возможности, в зависимости от того, откажемся ли мы или примем это предложение! Так вот, мой старый верный друг, я прошу тебя, скажи мне, что ты можешь предложить мне и что ты сделаешь, если я откажусь? В этом трудном положении, прежде чем я приму окончательное решение и дам ответ, необходимо, чтоб мне было все ясно, а потому и предложения твои должны быть ясны, открыты и без каких либо задних мыслей, чтобы я, согласно с моим долгом, мог обсудить и взвесить в своем уме и перед богом, что нужно для поддержания мира для блага моего отечества и всего мира. Относительно своей союзницы ты не беспокойся, ей будет отведено подобающее место в комбинации, согласно твоему желанию, каково бы ни было твое предложение". Вильгельм, как видим, все предусмотрел, даже великодушно позаботился о Франции. На какую, мягко выражаясь, наивность Николая нужно было рассчитывать, чтоб думать, что он поверит во всю эту фантастику, об этом лучше всего судить самому Вильгельму. Эта черта в характере Вильгельма, подделывание под воображаемую глупость противника или "друга" (отмечаемая и проф. Тарле)1 нам еще не раз встретится. Смысл письма заключался в том, чтоб под давлением угрозы англо- германским соглашением, нашла осуществление давно лелеемая Вильгельмом мысль о континентальном союзе (см. его разговоры на эту тему с Витте. "Воспоминания", т. I). Обратный ответ Николая, если он только был написан им самим, показывает, что русский царь отнюдь не был лишен чувства юмора. Письмо составлено в тон посланию Вильгельма. Николай сообщает своему кузену, ожидавшему совсем другого ответа, что, "три месяца тому назад, во время наших переговоров с Китаем, Англия вручила нам меморандум, содержавший много заманчивых предложений, пытаясь побудить нас прийти к полному соглашению по всем пунктам, где наши и ее интересы соприкасаются... Предложения эти носили столь необычайный характер, что я должен признаться, мы были поражены и даже их истинный смысл показался нам подозрительным; никогда еще Англия ничего подобного России не предлагала. Это нам ясно показало, что Англия в это время нуждалась в нашей дружбе, чтоб иметь возможность скрытым путем помешать нашему развитию на Дальнем Востоке. Мы, не задумываясь, отклонили ее предложение. Двумя неделями позже Порт- Артур был наш. Как тебе известно, мы пришли с Японией к соглашению по поводу Кореи, а с Северной Америкой у нас еще задолго до того установились прекрасные взаимоотношения, я, право не вижу причины, почему последняя обратилась бы вдруг против старых друзей только ради "les beaux yeux" (прекрасных глаз) Англии. Мне очень трудно, если не совсем невозможно, ответить на твой вопрос: полезно ли будет для Германии принять эти часто повторяемые предложения Англии, ибо я не имею ни малейшего представления об их ценности. Ты, конечно, должен сам решать, что лучше и что более необходимо для твоей страны. Германия и Россия издавна в мире,


1 См. Тарле, Европа в эпоху империализма, стр. 104.

стр. 106

как добрые соседи, и, даст бог, останутся и впредь близкими и лойяльными друзьями"1 . Итак, вместо обратных предложений, ожидаемых Вильгельмом, последовало изумительное открытие - "коварный Альбион" обращался с такими же "заманчивыми" предложениями и к России. В Берлине не сомневались в правильности сообщения царя. Бюлов писал Гацфельду, что "исключается возможность того, чтоб русский император мог бы утверждать, что Англия в письменной форме делала России далеко идущие предложения, если б никакой фактической почвы под этими утверждениями не имелось бы"2 . Тут конечно уместен вопрос, почему для русского царя исключается возможность, которую германский император претворил на деле. Но немецким дипломатам было тогда не до таких психологических тонкостей. Недоверчивость Вильгельма к Англии возросла и удвоилась осторожность. "В Петербурге, замечает Бранденбург, могли потирать руки"3 . Во всяком случае так далеко пойти, чтоб совершенно прервать переговоры с Лондоном, в Берлине не решились. Гацфельд должен был и дальше чисто академически поддерживать вопрос о сближении и внушать английским политикам мысль, что нужно проникнуться принципом "живи и другим жить давай" (leben und leben lassen)4 . Благодаря тому, что поддерживались надежды на союз, в Лондоне удалось продвинуть вперед вопрос о разделе португальских колоний. Но в то же время там было дано понять, что в остальных спорных колониальных вопросах, как- то: о Китовой бухте, Занзибаре, границе Того и Самоа пойдут на уступки только в том случае, если будет заключено общее соглашение. Это пожелание заключить союз с Германией в августе было подтверждено императору, непосредственно английским послом в Берлине Франком Лэссельсом. Английский посол сформулировал по предписанию Чемберлена, что можно было бы заключить союз под условием "что обе державы обязуются друг друга обоюдно поддерживать, если только нападение будет произведено также с двух сторон". Император сказал, что таких определенных предложений до сих пор еще не делали. Он не будет иметь ничего против того, чтоб вступить в переговоры, если б предложение было повторено официальным образом. Он полагал, что подобного рода соглашение не обязывало бы Германию помогать англичанам на Дальнем Востоке против России, и представлял, что царь ничего не имел бы против такого рода страховки. "Англо-русский антагонизм, писал Вильгельм Бюлову, сам по себе при оборонительном союзе с Англией не может втянуть нас в осложнения, под условием, что должны напасть два врага, чтоб наступил "casus foedris"5 . Но Бюлов и Гольштейн, очень обеспокоенные этой вдруг обнаружившейся склонностью императора к соглашению с Англией, постарались, чтоб она не пустила корней. В телеграмме от 26 августа Бюлов выражает императору свое восхищение по поводу того, что кайзер ясно


1 Переписка Вильгельма II с Николаем II. Письмо Николая, стр. 26.

2 Gr. P., XIV, Billow an Hatzfeldt, 8/VI 98, N 3804.

3 Brandenburg, Von Bismark zum Weltkriege, 99.

4 Aufzeichnungen von Bulow, 11/VI 98, N 3805.

5 Kaiser an Ausw. Amt, 22/VIII, N 3865, Or. P. XIV. "Казус федерис" случай, когда вступает в действие договор о военной поддержке союзника.

стр. 107

сказал англичанам, что из-за прекрасных глаз Джона Буля он не хочет таскать каштанов из русского огня. Одновременно Бюлов отмечает, что война между Англией и Россией неизбежна. Он советует дальнейшую дружбу с Англией сохранять, но без того, чтоб компрометировать себя в глазах царя, так чтоб к 80-летию рождения королевы Виктории Вильгельм мог бы выступить в полной независимости от обеих сторон, как "arbiter mundi"1 . В это же время Вильгельм опять пишет письмо Николаю, где сообщает, что "Англия время от времени возобновляла свои переговоры с нами, но ни разу не раскрыла вполне своих карт. Насколько я понимаю, они стараются изо всех сил найти континентальную армию, которая стала бы сражаться ради их интересов! Я полагаю, им будет не легко найти таковую - по крайней мере это будет не моя"2 . Как видим, Бюлов мог не беспокоиться. Официальное предложение оборонительного союза с английской стороны, которого можно было тогда ожидать, не последовало3 . Но даже если б оно и последовало, то при тогдашнем настроении Бюлова и Гацфельда вряд ли можно было ожидать чего-либо другого, кроме затяжных переговоров. В этот же период переговоры о будущей судьбе португальских владений пришли к концу. Во время этих переговоров дело дошло до такой остроты, что Вильгельм просил передать английскому послу Лэссельсу, что если последние немецкие предложения Англией приняты не будут, то дальнейшее пребывание германского посла в Лондоне он пока считает излишним. "Англия должна себе усвоить ту мысль, писал Вильгельм, что Германия, с Великобританией или против нее, но построит колониальную державу". В Лондоне, зная крайне неуравновешенный темперамент Вильгельма, не отнеслись трагически к этому размахиванию картонным мечом. 30 августа тайный договор был заключен. Португалия находилась в то время в таком денежном затруднении, что продажа ее колониальных владений являлась возможной; в случае если бы это произошло, Южный Мозамбик с бухтой Делагоа, которой так сильно добивалась Англия, для того, чтоб отрезать Бурские республики от моря, должен был достаться Великобритании, примыкающие же к германской Восточной Африке часть Мозамбика, к северу от Замбези, а также Ангола должны были достаться Германии. Этот договор для Англии конечно был выгоднее, чем для Германии. Во-первых, делилась шкура еще не убитого зверя, и Англия, по существу ничего не отдавая, создавала в Германии иллюзию уступок, да и сам вопрос, убить ли зверя - зависел исключительно от Англии. Мы дальше увидим, что предпосылка, необходимая для этого соглашения, - желание Португалии продать свои колонии - не осуществилась (не без поддержки Англии, совсем не желавшей видеть германские владения рядом со своими), и договор остался, как выражается Гамман, "пустой ловушкой". Но что


1 Or. P., XIV, Bulow an Kaiser, 26/VIII, N 3867.

2 Переписка Вильгельма II с Николаем II. Письмо 18/VIII, стр. 28.

3 Бранденбург высказывает следующие предположения о причинах, по которым Англия не возобновила своего предложения: 1) после победы в Фашоде и отказа помощи бурам со стороны Германии, союз не был больше нужен, 2) или стало известно о письме Вильгельма царю и не желали новой дискредитации.

4 См. Дармштеттер. История раздела Африки, 145.

стр. 108

самое главное - этим договором германское правительство давало понять, что оно совершенно отказывается от вмешательства в англо-бурские дела и продает Трансвааль англичанам. Это прекрасно сознавалось германскими дипломатами. Позже, в 1901 году, Гольштейн признавался, что "Южноафриканским договором немецкое правительство ясно выразило намерение предоставить буров их судьбе1 . Через несколько дней после заключения договора, лорд Китченер разбил магдистов при Омдурмане (3 сентября 1898 г.) и через несколько недель подошел к верховьям Нила, где стоял французский отряд капитана Маршана. Острота отношений между Англией и Францией достигла кульминационного пункта. Лорд Сольсбери начал весьма недвусмысленно грозить войной, если французы не уйдут из Фашоды. Французское правительство вынуждено было пойти на уступки и вопрос был окончательно улажен лишь весной 1899 года (21 марта). Во Французской прессе (даже очень националистически настроенной) впервые появляется вопрос: кого следует считать скорее "вечным наследственным врагом", Германию или Англию, и начинают раздаваться голоса за сближение "с Германией. Возможность континентального союза казалась очень близкой. Витте, который как известно, был горячим сторонником такого союза, тоже был весьма настроен в этом направлении. Но скоро эти колебания во Франции были изжиты и Германия могла убедиться, что в общественном мнении французской буржуазии опять именно она выступила, как главный соперник, так же как для Англии Россия. С английской стороны была сильная склонность использовать момент колебаний для окончательного расчета с Францией. Чемберлен сообщил в Берлин, что в случае войны рассчитывает на полный нейтралитет Германии. Все это время он не упускал из вида плана союза с Германией. 8 декабря он произнес речь в Векефильде, где сказал: "мы не собираемся заставить Германию таскать для Англии из огня каштаны, как некоторые там думают. Англия может сама защищать свои интересы. Но у нас имеется много общих интересов с Германией, и в интересах обеих стран и общего мира было бы, чтоб величайшая морская и сильнейшая континентальная державы в будущем шли бы плечом к плечу"2 .

Заканчивая обзор переговоров 1898 года, мы видим, что в конце года они стояли на той же линии, с которой начались. Осторожные английские попытки завязать союзные отношения с Германией не нашли встречного отклика в Берлине, поскольку там понимали, что это приведет к антирусской политике на Дальнем Востоке. При наличии франко-русского союза, англогерманская война с Францией неминуемо привела бы к войне и на Восточном фронте, - к борьбе, главные трудности которой пали бы на плечи Германии. А взваливать на себя тяжести войны на два фронта, т. е. по существу - предоставить свою армию в распоряжение Англии, беспомощной на континенте, Германия не собиралась. Но с другой стороны и с Англией, от которой зависело разрешение многих колониальных вопросов, не хотели портить отношений. Как следствие - тактика выжидания и затягивания переговоров.


1 Gr. p. B. XVII "Holstein an Hatzfeldt" 11/II 1901, N 4989.

2 Brandenburg, Von Bismark zum Weltkriege, 106.

стр. 109

Англичанам ясно давали понять, что Германия не будет поддерживать их в Китае против России, но в то же время их обнадеживали на оборонительный союз в будущем. А пока, маня англичан этой надеждой, старались вырвать у них кое- какие колониальные уступки. Отсюда лозунг: "Сначала соглашение по колониальным вопросам"... Этой же тактики немцы держались и на протяжении двух следующих лет (1899 - 1900), которые для Британской Империи, как мы увидим в следующей главе, были годами чрезвычайно больших затруднений в области внешней политики.

II. Англо-германские отношения в период бурской войны и боксерского восстания в Китае (1899 - 1900)

В конце 19 века Германии пришлось впервые столкнуться с новой державой, выходившей на сцену мировой политики, с молодым американским империализмом. Мне уже приходилось в предыдущей главе упоминать о кампании германской прессы против притязаний Соед. Штатов на Филиппинские острова, которые были ими захвачены в войне с Испанией, и о посылке к Филиппинам германской эскадры. До прямого столкновения дело однако не дошло. Не меньше поводов для трений имелось в том пункте, где сталкивались интересы Соед. Штатов, Англии и Германии, т. е. на островах Самоа, которые находились в совместном владении (так называемый кондоминиум) этих трех держав. Еще в конце августа 1898 года Германия предлагала Лондону территориальный раздел Самоа. "Сан-Джемский кабинет, который не мог и не хотел утверждения германского влияния в районе австралийских владений, не соглашался с этим предложением, надеясь, очевидно, вместе с Соед. Штатами вышибить Германию из занятой ею позиции... Дальнейшие переговоры доходили до такой степени напряженности, что можно было ожидать разрыва дипломатических отношений между Германией и Англией"1 . В марте 1899 года Бюлов просит у кайзера разрешения, в случае если договор о Самоа будет сорван, хотя и не об'являя войны Англии, отозвать немецкого посла из Лондона, так как "международные отношения бесцельны там, где не соблюдаются международные договоры". Император дал свое согласие. 11 апреля Германия требует созыва комиссий из представителей трех заинтересованных держав и одной незаинтересованной, чтоб окончательно разрешить вопрос. Англия отклонила и это требование. Разрешение вопроса было принесено ходом бурской войны, когда, как мы увидим, Франция пыталась спровоцировать германское вмешательство, когда в германских влиятельных кругах находились лица, склонные к такой интервенции и когда Англии, пытавшейся найти точки сближения с Германией, было дано понять, что предпосылкой переговоров может быть только ее отказ от непримиримой позиции в Самоа. В конце- концов, на исходе 1899 года заинтересованные страны подписали соглашение, по которому Англия отказывалась от своих владений на Самоа, получив за это целый ряд компенсаций в других пунктах. Острова Самоа были поделены между Германией и Соед. Штатами.


1 Ерусалимский, А. См. "Германо-американские отношения в конце 19 в.", в журнале "Мировое хозяйство и мировая политика", за 1926 г., N 10 - 11, с. 114.

стр. 110

В Германии в виду назревавшего англо-бурского конфликта твердо решили занять осторожную и выжидательную позицию. Бюлов считал необходимым, чтоб по отношению к Трансваальскому кризису официозная печать приняла "более спокойный и об'ективный тон"1 . В начале октября Бюлов дает следующую директиву в мин. иностр. дел: "наша позиция касательно южноафриканского кризиса строго нейтральна и абсолютно лойяльна. В сравнении с позицией французов и русских, должна быть заметна ценность дружеских отношений с нами"2 . В Лондоне это заметили, и Чемберлен в интимной беседе с Экардштейном оказал ему, что "английское правительство знает точно, что позиция Берлина по отношению к Англии вполне корректна"3 . В то же время Бюлов считал, что необходимо использовать обострение трансваальского кризиса для получения уступок в колониальных вопросах. "В действительности, писал он в мин. иностр. дел, было бы недостатком дипломатической ловкости, если б мы теперь не привели к удовлетворительному заключению различные насущные дела, и прежде всего Самоанский вопрос"4 . Последний вопрос, как мы уже знаем, действительно был разрешен в удовлетворительном для Германии смысле. Несмотря на то, что в заметках на полях донесений кайзер очень резко высказывался против Англии (Вильгельм ко всему еще был крайне обижен тем, что его не пригласили в мае на празднование 80-летия его бабушки королевы Виктории), на позиции берлинского кабинета в отношении англо-бурской войны это не отразилось. Хотя Вильгельм и высказывал пожелания, чтоб в своей военной политике англичане "сели в калошу", все же он, в созвучии с руководителями немецкого государства, строго избегал всего, что могло бы задеть английское правительство. Очевидно, урок "Крюгеровской телеграммы" даже для Вильгельма даром не прошел. 11 октября открылись враждебные действия в Трансваале. К этому же времени относится и первая попытка Франции возбудить вопрос о совместном с Германией выступлении в пользу буров. Вильгельм, в письме Бюлову от 29 октября, рассказывает, что сидел в театре рядом с французским послом Marquis de Noailles, который сказал, что завоевание Африки Англией вселяет заботу заинтересованным нациям совместно урегулировать вопрос об английской экспансии. Вильгельм возразил, что если англичанам будет кто-нибудь мешать в их африканских делах, то они смогут сбросить того с периферии в море, без того, чтоб можно было оказать какое- либо сопротивление. Английский флот превосходит всякую коалицию. Германия, как хорошо известно, не имеет флота. Следовательно, в данном положении, не остается ничего иного, как соблюдать строгий нейтралитет и заботиться о флоте. "Через 20 лет, воскликнул кайзер, когда флот будет готов, я буду разговаривать по другому"5 . Позднее, 16 декабря, в Париже также пытались создать у немецкого посла Мюнстера представление о том, что Франция ожидает только повода, чтоб столкнуться с Англией.


1 Or. P., XV, Bulow an Ausw. Amt, 21/IX, 395.

2 Or. P., XV, Bulow an Ausw. Amt, 21/IX, 398.

3 Gr. P., XV, Hatzfeldt an Ausw. Amt, 30/IX 1899. 397.

4 Ibid. 395.

5 Gr. P., XV, Kaiser an Bulow, 29/X 1899, N 4394.

стр. 111

Послу казалось, что истинный смысл этих высказываний - толкнуть Германию на неосторожные шаги, - не может вызывать сомнений1 . Такой же точки зрения придерживались в Берлине. Там считали, что выгоднее не ссориться с англичанами. 15 ноября Бюлов посылает послу в Лондоне инструкцию:

"Дайте понять, что сегодняшняя немецкая политика ставит своей задачей улучшить англо-германские отношения"2 . При этом исходили также из той мысли, что русские и французы будут тем более склонны итти на уступки, Германии, чем более интимные отношения установятся между последней и Британией3 , Эту же задачу, - установление более близких отношений между двумя странами, преследовало и посещение Англии кайзером и Бюловым в конце ноября (20 - 28 ноября), по приглашению королевы Виктории4 . Так как это посещение вызвало недовольство и в немецкой, и в русской, и во французской прессе, занимавших в общем враждебную к Англии и сочувственную к бурам позицию, Вильгельм считал более правильным придать своему пребыванию в Англии чисто родственный характер. Поэтому он даже отказался от посещения Кембриджского университета и герцога Девонширского. Бюлов в своих заметках подробно описывает все разговоры, которые велись с руководителями английской политики во время пребывания кайзера в Виндзоре5 . Бальфур и Чемберлен и даже королева Виктория начинали свои беседы с кайзером и с Бюловым с жалоб на позицию немецкой прессы, которая, как заявил Бальфур, "настроена более антианглийски, чем английская пресса антигермански". Королева Виктория прибавила к этому, что "не хорошо раздражать англичан нападками прессы. Англичане медлительны и неторопливы. Но если их будут очень бесчестить, то и они могут в конце концов потерять терпение". Германский император полагал, что и англичане должны обращаться с немцами осторожно, ибо как он выражался "немцы обладают чувствительной, своевольной и скорей сентиментальной натурой, и в английских интересах не выводить их из терпения, а итти им навстречу даже в мелочах. Немцы недотроги ("touchy"), и чем более это принимается во внимание со стороны англичан, тем полезнее это для отношений между обеими странами" (Разговор с Чемберленом 21/II). Очевидно, способность терять терпение свойственна всем нациям! Чемберлен и Бальфур далее заявили, что в Англии все партии желали бы итти совместно с Германией, и если возможно с Америкой. С немецкой стороны против союза с Англией выставлялись все уже известные нам из предыдущей главы возражения, и самое главное, что германскому миру ничто не угрожает. Наоборот, Англия благодаря большому распространению своих государственных границ, во многих пунктах может иметь серьезные затруднения. В то время, как английским традициям не соответствует заключать формальный договор, для


1 Or. P., XV, Flirst Munster, 22/ХII, 430.

2 Or. P., XV, Bulow an Hitzfeldt, 15/II 1899, 412 - 13.

3 Or. P., XV, Hatzfeldt an H Istein, 15/II, 99, 410 - 11.

4 Между прочим, когда Вильгельм получил это приглашение, он написал Бюлову "Раз Англия нас хочет, мы можем себя оценить дороже". Gr. P., XV, Bulow an Ausw. Amt, 25/IX, 396.

5 Or. P., XV Aufz. von Bulow in Windzor. 24/II, 413 - 20.

стр. 112

Германии этим был бы положен конец прекрасных отношений с Россией. Поэтому единственно возможный путь к сближению, - соглашения от случая к случаю по отдельным пунктам. Что касается до Соед. Штатов, то если Чемберлен действительно выставляет как идеал совместные действия трех держав, он мог бы позаботиться, чтоб между Германией и Америкой не повторялись недоразумения (Беседа Бюлова с Чемберленом 24/XI). На все это Бальфуром было замечено, что нет непреодолимого противоречия между Англией и Россией: "Азия достаточно велика для обоих". Чемберлен в этом отношении был настроен менее оптимистично. "Он не имеет никаких иллюзий относительно того, - писал Бюлов, - что русское влияние в Китае возрастает. Он смотрит с опасением, как в противоположность англичанам русских принимают, и как они ассимилируют азиатов. Может прийти такое время, - сказал он, - когда сотни тысяч китайцев и татар, вооруженных русскими ружьями, обученных и руководимых русскими офицерами, усилят русскую армию" (Беседа 24/XI). Чемберлен подчеркивал, что никакого дальнейшего захвата земель в Азии он не хочет. "Вторая Индия на Янцзы - говорил он, - будет не под силу Англии". Но Англия не может согласиться с тем, что Россия вытесняет ее из Китая и Персии. Поэтому в английских интересах оказывать поддержку Китаю, Персии и Турции. Что касается до последней, то Англия не думает ставить препятствий для Германии в Малой Азии. Бальфур также заявил о том, что "ему приятнее видеть в Малой Азии немцев, чем русских или французов" и выразил пожелание, чтоб английские капиталисты приняли участие в постройке багдадской железной дороги. (Беседа кайзера с Бальфуром 24/XI). Вильгельм подчеркнул, что немцы от Англии ничего не хотят и "явились не в качестве бедных родственников, а для того, чтоб установить с Англией более спокойные отношения" (Беседа с Бальфуром 22/XI). Между прочим, Бальфуром уже в этих беседах был поставлен вопрос о необходимости соглашения касательно Марокко, с тем, чтоб Танжер перешел к Англии, а часть побережья Атлантического океана к Германии. Зашла речь и о позиции премьер- министра. Чемберлен сказал, что Сольсбери потому не хочет с Германией союза, так как считает, что Англия вообще не должна ни с кем связываться. Он хочет столь же мало союза с Германией, как с Францией или с Россией. В конце изложения всех этих разговоров, Бюлов сообщает, какое впечатление произвели на него английские государственные деятели. Сообщение стоит того; чтоб его привести. "Английские политики мало знают континент, - поучает Бюлов. Они знают о континентальных условиях не более, чем об отношениях в Перу или в Сиаме. Они наивны в их бесконечном эгоизме, а также в известной доверчивости. Они с трудом верят в действительные злые намерения других. Они очень спокойны, очень оптимистичны". Эта характеристика, конечно, не делает чести наблюдательности будущего германского рейхсканцлера, а скорее свидетельствует о его собственной наивности и самодовольстве. Но там же имеется очень верное замечание о том, что все партии едины в необходимости поддержки правительства в войне с бурами. "Если правительство после больших успехов задушит буров, - пишет он, - то самый либеральный англичанин будет находить это в порядке вещей. Если же прави-

стр. 113

тельство после дальнейших неудач, для того чтоб избежать непосильных жертв и издержек, заключит едва почетный мир, то оно и от джингоистов не встретит препятствий. Здесь примут то, что будут считать практичным. Страна дышит богатством, благосостоянием и верой в свои силы и будущее". Бюлов уехал из Виндзора с тем впечатлением, что настроение в Англии гораздо менее антинемецкое, чем в Германии антианглийское. Если б, полагал он, английская публика ясно знала бы о теперешнем господствующем в Германии настроении, то это вызвало бы большой поворот в ее мнениях об отношении Англия с Германией. Задачу немецкого правительства он видел в том, чтоб "обладая сильным флотом и сохраняя хорошие отношения с Англией, также как и с Россией, ожидать с терпением дальнейшего развития событий".

В Лондоне эти разговоры вызвали большие надежды. Чемберлен, как рассказывает в своих мемуарах Экардштейн, из бесед с Вильгельмом и Бюловым вынес впечатление о том, что те симпатизируют мысли о соглашении, и считал, что принципиальное согласие на союз получено1 . Пресса не позволяла себе против Германии никаких выпадов. 2 декабря Гацфельд сообщал рейхсканцлеру Гогенлое, что "общественное мнение и пресса держались с тактом и оказали знаки внимания высочайшему посещению". В такой, казалось бы самой благоприятной для англо-германских отношений, атмосфере, 29 ноября, прозвучала знаменитая речь Чемберлена в Лейстере. Он начал с жалоб на нападки со стороны иностранной прессы и затем перешел к неоднократно уже им развиваемой теме. "Время изолированности Англии прошло, сказал министр, Англия и Германия связаны общностью интересов. Если союз между Англией и Америкой явился бы могущественным фактором в целях сохранения мира, то новый тройственный - союз между тевтонской расой и двумя ветвями англо-саксонской расы будет иметь еще более могущественное влияние на будущее мира". При этом он прибавил, что "каждый дальновидный государственный человек (по словам Экардштейна, намек на лорда Биконсфильда) давно желает, чтоб мы не оставались длительно изолированными на континенте, и я думаю, что самым естественным является союз между нами и Германией". Как известно, в Англии эта речь была принята скептически, в Германии же была встречена, крайне враждебно и вызвала бурю негодования в немецкой прессе. Экардштейн уверяет, что Чемберлен был спровоцирован на эти высказывания никем иным, как самим Бюловым, который как будто в своем разговоре с министром 24 ноября побудил Чемберлена представить свой план на суд общественного мнения, с тем, чтоб посмотреть как он будет принят. Подтверждение этому имеется и в письме Экардштейну, которое Чемберлен написал на другой день после своей речи в Лейстере. В письме говорится следующее: "Я имел две длинных беседы с кайзером, который подтвердил мое первоначальное мнение о его необычайное понимании существа европейских проблем. Бюлов также произвел на меня сильное впечатление. Он просил меня сказать что- нибудь об общности интересов Соед. штатов, Германии и Англии. Отсюда моя вче-


1 Eckardstein; Lebenserrinerungen u. s. w., В. 11, 106.

стр. 114

рашняя речь в Лейстере". Гацфельд считает, что Чемберлен, когда он произносил эту речь, либо имел в кармане принципиальное согласие лорда Сольсбери, либо исходил из убеждения, что удастся склонить того на свою сторону с помощью большинства коллег. Для Германии эта речь, полагал посол, только, полезна, так как поддерживает в Англии надежду на близкое соглашение1 . Как бы то ни было, речь вызвала в Германии взрыв возмущения. Бюлов не мог не считаться с господствовавшим тогда в буржуазных кругах англофобским настроением, и это отразилось в его речи, произнесенной в рейхстаге 11 декабря по поводу новой программы усиления флота. "Мы должны, говорил - Бюлов, быть готовы ко всяким неожиданностям со стороны моря и суши. Мы должны иметь флот, достаточно могущественный, чтоб отразить нападение всякой державы. События с 1898 года показали мудрость первого закона о судостроении. Все державы увеличивают свой флот. Без значительного усиления нашего флота мы не можем удержать за собой наше положение между Францией и Англией, Россией и Америкой. Мы являемся предметом зависти, политической и экономической. Времена нашей политической анемии и экономического и политического, унижения прошли. В наступающем столетии мы будем или молотом, или наковальней". Об отношениях с Англией в этой речи Бюлов говорил с намеренной холодностью, в то время, как по отношению к Франции и России расточал любезности. Он намекнул и на то, что нужно использовать английские затруднения, для того, чтобы обеспечить себе в будущем выгоды. В Англии эта речь произвела действие подобное холодному душу. Чемберлен жаловался Экардштейну на то, что Бюлов отвернулся от него с холодным видом (cold shoulder). Он писал Экардштейну: "Мне жалко, что все ваши кропотливые и долгие старания теперь сведены на нет. Но мне также жалко самого себя. Все шло хорошо. Даже лорд Сольсбери был настроен весьма дружески и согласен с нами в вопросе будущего англогерманских отношений. Больше такой случай не повторится... Я ничего не скажу по поводу того, как Бюлов обошелся со мной, но теперь бесполезно продолжать переговоры"2 . Высказываясь, столь резко, Бюлов преследовал известную тактическую цель, создать в рейхстаге благоприятное настроение в пользу закона о флоте. Но в то же время он позаботился о том, чтоб окольным путем дать понять Чемберлену, что это только тактика, и что он совсем не отказался от мысли о соглашении. Экардштейн рассказывает, что он получил из Берлина тайную инструкцию, сообщить Чемберлену о том,, что эта речь была вызвана исключительно трудным положением правительства в парламенте, и что она преследовала цель выбить из рук врагов правительства то оружие, которым они действовали против него, т.е. инсинуации о том, что якобы готовится тайное соглашение с Англией, которым приносятся в жертву германские интересы3 . Все же, отношения между обеими странами по сравнению с ноябрем ухудшились. Этому содействовал еще случившийся через несколько недель после выступления Бюлова инцидент


1 Or. P., XV, Hatzfeldt an Hohenlce, 2/XII, 99. 422 - 426.

2 Eckardstein, Lebenserrinerungen, В. 2, 125.

3 Ibid. 127.

стр. 115

с задержкой англичанами на юго-востоке Африки немецкого парохода, подозреваемого в провозе военной контрабанды. Германия немедленно заявила протест. Тон немецких требований был столь угрожающ, что в Лондоне ожидали ультиматума. В конце концов, Сольсбери обещал освободить задержанное судно "Бундесрат", не дожидаясь решения призового суда, заплатить компенсацию, и не задерживать в будущем немецких пароходов вне зоны военных действий. Немецкое правительство заявило, что оно удовлетворено и инцидент считает исчерпанным. Естественно, что весь этот инцидент с радостью был использован прессой, стоящей близко к адмиралу Тирпицу для целей пропаганды усиления флота. Этим же воспользовались Франция и Россия для того, чтобы снова поднять в Берлине вопрос о совместном вмешательстве в англо-бурскую войну. Еще в январе 1900 года Остен-Сакен возбудил в Берлине вопрос о коалиции против Англии, особенно по вопросам международного морского права. Император еще раз подчеркнул свою нейтральную позицию. На вопрос, будет ли Германия содействовать России, если та выступит против Англии в Персии или Турции, он ответил, что "он столь же мало стоит на страже интересов Англии в Индии, как и двойственного согласия в Африке"1 . 3 марта Россия неожиданно сделала дальнейший шаг. Заручившись предварительным согласием в Париже, царь от своего и французского имени возбудил в Берлине вопрос о посредничестве этих трех держав между Англией и бурами. Граф Муравьев указывал при этом на всеобщие симпатии к освободительной войне буров и на основы гуманности. Теперь после побед Англии и занятия ими Кимберлея, говорил граф, Англия не примет такой шаг как оскорбление. Бюлов ответил на это, что он в высокой степени ценит великодушные (hochherzigen) мотивы царя, которые привели к Гаагской мирной конференции, но будет лучше, если царь один проявит в Лондоне инициативу и сам предложит посредничество. Германия должна избегать всяких осложнений, пока она не обеспечена со стороны Франции. "Эта обеспеченность могла бы возникнуть, писал Бюлов, только посредством договора с Францией, где договаривающиеся державы гарантировали бы их европейские владения на долгий ряд лет"2 . Мы видим, со стороны Германии была сделана весьма осторожная, но ярко выраженная попытка связаться с Францией и Россией ценой отказа первой от идеи реванша. На такой шаг французское правительство конечно пойти не могло. Муравьев ответил, что такой сложный вопрос может быть решен только специальной конференцией, в то время как сейчас требуются быстрые действия. Переговоры естественно прекратились. Позже в своей книге "Державная Германия" Бюлов, вспоминая этот период, об'ясняя строго-нейтральную позицию Германии следующим образом: "даже если бы вмешательством в Европе нам удалось помешать южно- африканской политике Англии, наши отношения были бы исчерпаны на долгий период. Пассивное сопротивление Англии международной политике Германии, превратилось бы в активную враждебность. Даже в случае поражения Англии в южно-африканской войне,


1 Or. P., XV, Aufz. von Bulow. 13/I 1900, 509.

2 Or. P., XV. Aufz. von Bulow. 3/3 1900, 516.

стр. 116

Англия могла бы разрушить нашу морскую мощь в самом начале ее развития". В Лондон из Петербурга все эти переговоры о вмешательстве были переданы в искаженном виде: якобы инициатива исходила от Вильгельма, который предлагал русскому послу интервенцию. С немецкой стороны эти инсинуации встретили возражения. Бюлов писал в Лондон, что все выставленные им условия были просто за маскированной формой отказа. "В 1895 году, когда действительно хотели вмешаться в бурские дела, Франции таких условий не ставили"1 . В английских правительственных кругах серьезно и не думали о том, что Германия станет воевать из-за буров. Принц Уэльский даже выразил благодарность своему племяннику за дружеское отношение во время войны. Но с другой стороны, в Лондоне отнюдь не считали, как это считал Бюлов, что немцы в критический момент оказали Англии услугу мировой важности. Вскоре после русских шагов, бурские республики сами попросили посредничества у Германии и у других государств. Немецкое правительство ответило, что это было бы возможно, если б буры перед этим сами узнали в Лондоне, что Англия готова принять это посредничество2 . Когда позднее президент Крюгер, возглавлявший депутацию в Европу, чтоб искать у держав помощи, прибыл в Берлин, он, как известно, кайзером принят не был, хотя в Париже встретил восторженный прием. Маленькой, но характерной чертой отношений в первые месяцы бурской войны были ставшие позже знаменитыми советы Вильгельма принцу Уэльскому о ведении войны, так называемые афоризмы. Вильгельм начал их в начале февраля, перед тем как лорд Роберте принял командование и дела англичан были еще плохи. Вильгельм советует англичанам войну кончать скорей, пока не вмешались другие державы, при чем он сравнивал войну с футбольным матчем. Это имело тот смысл, что для того, чтобы избежать большей опасности, Англия должна признать свое поражение3 . Такие советы принцу Уэльскому, который и без того относился достаточно плохо к своему племяннику, казались глубоко оскорбительными. Принц об'явил, что сравнения этой войны, которая ведется Англией с величайшими жертвами, с футбольным матчем он вообще не понимает; впрочем, Британия приложит все усилия, чтоб закончить победоносную войну4 . События во время бурской войны и опубликование резких немецких нот в английской "синей книге" ухудшили настроение в обеих странах. Лорд Сольсбери попрежнему холодно относился к мысли об англо-германском союзе. Граф Вольф-Метерних, который тогда заменял заболевшего графа Гацфельда, сообщает, что в конце февраля Сольсбери сказал, что хотел бы видеть Германию сильной, но это еще не означает того, что речь идет о союзе. "Старая английская политика невмешательства в малые дела континента, сказал премьер, остается в силе. Эта позиция не противоречит


1 Or. P., XV, Erlass von Metternich, 28/III, 539 - 540.

2 Or. P., XV, Aufz. von Bulow, 524 - 25.

3 Уместно вспомнить о том знаменитом интервью, которое Вильгельм дал в 1908 году и которое принесло ему столько неприятностей, где он уверял, что во время трансваальской войны он послал в английский генеральный штаб план военных действий.

4 Gr. P., XV, 553 - 558.

стр. 117

тому, что в случае необходимости Англия станет на сторону той державы, чьи интересы будут сходиться с английскими"1 . Сольсбери, полагал, что Германия в случае международного конфликта скорей пойдет со своими пограничными соседями, чем с Англией, но поддерживает в Англии надежду на союз, чтоб получить колониальные или другие преимущества2 . Несмотря на все это, Чемберлен крепко держался за свою идею, В марте он сказал графу Метерниху, что несмотря на все препятствия он до конца своей жизни не оставит мысли о союзе. Впрочем, он думает больше об общем соглашении по большим вопросам, чем о строго формулированном союзном договоре. Он не педантичный дипломат. Германия и Англия должны избегать такого обострения отношений, которое иногда наблюдалось раньше. С Францией более трудные вопросы обсуждаются в более спокойном и вежливом тоне. Меттерних ответил, что немецкое правительство свою позицию не изменило, но должно все же считаться с общественным мнением, Англия должна судить о германской политике не по отдельным словам, а по всем, действиям и не забывать, что Германия воспрепятствовала враждебной Англии континентальной коалиции. Он находит, что Чемберлен слишком чувствителен и советует сдержанность в отношениях3 . Бюлов также не хотел, чтобы вопрос о союзе потух. Он хотел отложить его до того момента, когда общее настроение переменится и когда Англия поймет, что при слабости ее сухопутных сил, которая так отчетливо выявилась в бурской войне, она при международных осложнениях будет нуждаться в немецкой помощи и для этого должна будет компенсировать Германию. Сперва, полагал он, нужно уладить вопрос о Марокко4 . Как мы помним, о последнем речь шла еще в разговорах во время посещения кайзером Виндзора. Но в эти годы этот вопрос так и не продвинулся вперед. Все переговоры оставались безрезультатными. По мнению Гаммана это об'ясняется тем, что немецкие государственные деятели боялись, как бы Англия не использовала их против Франции, с целью заставить их таскать из огня каштаны для англичан5 . Летом 1900 г, всплыл опять дальневосточный вопрос. В Китае началось боксерское восстание 18 июня в Пекине был убит немецкий посланник, Кеттелер. На фоне всех этих трагических событий разыгрывается известный фарс с назначением фельдмаршала Вальдерзее командующим международной экспедицией в Китае, посланной туда державами для подавления боксерского восстания и освобождения посольств в Пекине. Действия, которые предприняло немецкое правительство для того, чтобы поддержать свой престиж в восточной Азии, нельзя назвать очень ловкими. В напутственной речи Вильгельм рекомендовал своим войскам быть "гуннами". "Пощады не давать! Пленных не брать!" восклицал император, "воюйте так, чтоб через тысячу лет ни один китаец не посмел даже косо взглянуть на немца". В таком духе было произнесено 5 речей. Когда фельдмаршал, или как издеваясь называет его Экардштейн

1 Gr. P., XV, Metternich, 28/II 1900, 515.

2 Gr. P. XVII, Metternich, 15/VII 1900, 3.

3 Gr.,P, XV, Metternich, 19/III, N 4884.

4 Or. P. XVII. Eriass an Hatzfeldt, 23/V, 308 N 5160.

5 См. Дармштеттер. История раздела Африки. С. 135.

стр. 118

"Weltmarschall" в средине октября, наконец, прибыл в Китай, почти все военные действия были закончены и восстание подавлено. Совместные действия в Китае остро выявили соперничество великих держав на Дальнем Востоке, и в особенности англо-русское. Так как Англия все же раньше и скорее других заняла в Китае первенствующее положение, то ее позиция была тверже и закрепленное позиций других держав. Другим оставалось только противодействовать английской монополии в Китае. Статс-секретарь Соед. Штатов Гэй заявил, что Соед. Штаты будут отстаивать принцип "open doors" (т. е. свободной торговли) в Китае для всех наций при полном их равноправии. Такой же по существу позиции придерживалось и германское правительство. Гольштейн 27 июля писал Бюлову о том, что "вопрос, который превалирует над другими, является вопросом о Янцзы. Так как мы не можем рассчитывать на то, что в ближайшее время сможем монополизировать Янцзы, задача наша должна состоять в том, чтобы по крайней мере помешать Англии ее монополизировать. Мы станем на сторону тех держав, которые хотят оставить Янцзы открытой для всех наций1 . Во время посещения будущим королем Эдуардом своего племянника в средине августа 1900 года, Вильгельм развивал эту же точку зрения перед своим гостем. Кайзер заявил своему дяде, что "в долине Янцзы существует две возможности: либо Англия хочет установить там свою монополию, тогда она должна будет одна защищаться, что будет не легко, в особенности против Америки; или она об'явит также и для Германии свободу торговли и принцип "открытых дверей", тогда обе державы смогут совместно выступить против тех, которые не захотят признавать этого принципа"2 . Эдуард и сопровождавший его посол Лэссельс заявили, что они согласны на последнее и переговорят с Сольсбери. После долгих переговоров и целого ряда поправок к проектам, соглашение между Германией и Англией о Янцзы было в конце концов установлено и опубликовано 16 октября 1900 года. Им устанавливалась целостность Китая и свобода торговли в бассейне реки Янцьщзян и в тех областях, где подписавшие могут использовать свое влияние. В случае, если третья держава будет добиваться территориальных привилегий, подписавшие державы должны обсудить совместные действия. Другие державы присоединились к договору, так как Россия с своей стороны подтвердила целостность Китая и обещала эвакуировать Манчжурию. Кроме того Бюлову удалось исключить из соглашения Манчжурию, что дало повод герцогу Девонширскому в письме к Экардштейну от 23 октября заметить, что "весь договор является документом, не стоящим той бумаги, на которой он написан"3 . Мы дальше увидим, насколько он был прав. В том же письме он писал "что Россия не обратит внимания на заключенный договор и будет продолжать свои экстравагантные выпады в Китае до тех пор, пока ей это будет нужно. Если дела так и дальше пойдут в Китае, что же станет с нашей хлопчатобумажной промышленностью в Ланкашире. Но и ваша промышленность в Германии тоже почувствует себя


1 Gr. P., XVI, N 4701.

2 Gr. P., XVI, Kaiser an Bulow, 22/VIII, 212.

3 Eckardstein, Lcbgnserrinerungen u. s. w.. B., 202.

стр. 119

скоро в затруднительном положении". Действительно уже через несколько недель после заключения соглашения, когда русский генерал Лимевич с согласия китайского правительства занял поселение в Тянь-Дзине, начались разногласия в толковании договора. Договор действительно остался клочком бумаги. Англия и Россия стояли перед новым обострением отношений на Дальнем Востоке. Чемберлен вновь возвращается к мысли о союзе и в январе 1901 года снова возобновляются в Лондоне переговоры по этому вопросу.

(Окончание в следующем N )

 


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/ПОПЫТКА-АНГЛО-ГЕРМАНСКОГО-СБЛИЖЕНИЯ-В-1898-1901-гг

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Vladislav KorolevКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Korolev

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

В. Стальный, ПОПЫТКА АНГЛО-ГЕРМАНСКОГО СБЛИЖЕНИЯ В 1898 - 1901 гг. // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 14.08.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/ПОПЫТКА-АНГЛО-ГЕРМАНСКОГО-СБЛИЖЕНИЯ-В-1898-1901-гг (дата обращения: 28.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - В. Стальный:

В. Стальный → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Vladislav Korolev
Moscow, Россия
1737 просмотров рейтинг
14.08.2015 (3149 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
4 часов(а) назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
ПОПЫТКА АНГЛО-ГЕРМАНСКОГО СБЛИЖЕНИЯ В 1898 - 1901 гг.
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android