Является ли глобализация причиной неравенства? Основывается ли хозяйственное могущество "центра" на эксплуатации "периферии" или же оно обусловлено внутренними закономерностями развития экономик ведущих стран? Этот вопрос оказался своего рода центральной идеологической проблемой нашего времени, ибо тот или иной ответ на него определяет позиции ученого и политика даже более четко, чем тот или иной ответ на пресловутый основной вопрос философии. Так чем же, если не глобализацией, обусловлено то неравенство, современные масштабы которого представляют собой главную угрозу стабильности существующего мирового порядка?

I

Глубокий анализ проблемы неравенства объективно затрудняется двумя особенностями субъективного восприятия этого феномена. Во-первых, абсолютное большинство исследователей, глубоко убежденных в несправедливости неравенства, обходит стороной вопрос о том, какое неравенство может считаться несправедливым и почему. Во-вторых, говоря о материальном неравенстве, обществоведы считают самым очевидным его проявлением бедность, и потому борьба с неравенством сплошь и рядом сводится к борьбе с бедностью.

Западная философская традиция считает неравенство чуть ли не противоестественным - идет ли речь о неравенстве моральном, политическом, экономическом или социальном. Само возникновение христианской религии стало в определенной мере реакцией на несовершенство общества, а идея равенства ("человек создан Господом одним и единственным для того, чтобы показать, как приятно Ему единство среди множества" ¹ ) заняла в ней центральное место. Уже в эпоху средневековья распространились представления о равенстве людей с точки зрения морали, в XVI - XVIII вв., с формированием гражданского общества, утвердились принципы политического равенства граждан, к концу XIX - началу XX столетий относятся первые радикальные шаги, направленные

¹ St. Augustinus, De civitate Dei. XII, 21.

стр. 5

на преодоление экономического неравенства, а в наши дни приверженцы идей мультикультурализма утверждают равную ценность различных существующих в современном мире культурных и мировоззренческих традиций.

Хотя на протяжении большей части XX в. имущественное неравенство в пределах западного мира уверенно сокращалось (с начала 30-х по середину 70-х годов доля национального богатства, принадлежащая одному проценту наиболее состоятельных семей снизилась в США с 30 до 18%, в Великобритании - с 60 до 29%, во Франции - с 58 до 24% и т. д. ² ), в последние 30 лет тенденция сменилась на противоположную во всех без исключения странах Запада. В США в 1989 - 1997 гг. доходы одного процента граждан, составляющего самую богатую часть общества, росли в среднем на 10% ежегодно, тогда как доходы наименее обеспеченных 20% - не более чем на 0,1% в год ³ . К 1981 г. упомянутый один процент американского населения увеличил свою долю в национальном богатстве до 24%, к 1984 г. - до 30, а к середине 90-х годов до 39%, вернув ее к уровню начала XX в. ⁴ . Исходя из представлений о ведущей роли Запада в глобализирующейся экономике, мы полагаем, что именно эти тенденции нарастания неравенства в развитых странах и являются основной предпосылкой роста неравенства во всемирном масштабе.

Проблема неравномерности распределения богатства ставилась в социологической литературе крайне редко; вплоть до XIX столетия причину этой несправедливости усматривали в принуждении, основанном на силе. В XIX в. сначала А. де Сен-Симон, а затем К Маркс показали, соответственно, что предприниматели, новый поднимающийся класс, имеют реальное право претендовать на значительную часть общественного продукта, и что капиталистическое производство базируется на непривычном для предшествующих эпох принципе эквивалентного обмена. Таким образом, вот уже более 100 лет признается, что имущественное неравенство основано на объективных законах общественного развития, а не порождено чьей-то злой волей.

Чем же обусловливается неравенство в ту или иную эпоху? На наш взгляд, ответ на этот вопрос достаточно прост, но выглядит весьма неожиданным.

Неравенство, и в этом сходятся все его исследователи, определяется тем, что одна социальная группа обретает в обществе особые позиции, позволяющие ей перераспределять в свою пользу непропорционально

² См.: Pakulski J. and Waters M. The Death of Class. London: Sage Publications, 1996. P. 78.

³ См.: Gephardt R., Wessel M. An Even Better Place. America in the 21 ^st Century. New York: Public Affairs, 1999. P. 33.

⁴ См.: Nelson J. I. Post-Industrial Capitalism. Exploring Economic Inequality in America. Thousand Oaks (Ca.). London: Sage Publications, 1995. P. 8 - 9.

стр. 6

большую часть общественного богатства. Такую возможность открывает перед ней контроль над наиболее редким ресурсом того или иного общества, наиболее редким фактором производства. На ранних этапах социального прогресса важнейшим ресурсом служила военная сила, и монополия на нее определяла доминирующий класс общества. Вся история древнего мира свидетельствует, что контроль над армией обеспечивал все необходимые рычаги управления. В более поздний период, когда прямое принуждение было дополнено некоторыми элементами экономического, важнейшим ресурсом стали земля и другие условия сельскохозяйственного производства, а собственность на землю определяла принадлежность к доминирующему феодальному классу. По мере того, как возникала возможность аккумулировать значительные богатства методами, отличными от эксплуатации крестьянства, роль земли как основного фактора производства снижалась - вплоть до того, что претензии ее собственников на государственную власть стали восприниматься как совершенно безосновательные. Буржуазный строй, при котором все элементы общественного богатства стали товарами, предопределил превращение капитала в решающий фактор производства, а владение им -в главную предпосылку социальной поляризации.

Чего же можно было ожидать дальше? К. Маркс и его последователи заявили, что новым доминирующим классом должны стать пролетарии, но этот вывод радикально противоречил всей логике предшествующего развития. Труд - то единственное, чем владели представители рабочего класса, - никогда не был редким ресурсом, в отличие от военной силы, земли или капитала. А поскольку именно редкость ресурса определяла его ценность и ограничивала численность контролировавшей его социальной группы, труд не мог стать новым доминирующим фактором производства.

В то же время гипотеза К. Маркса была в целом правильна, так как предполагала, что новый основной фактор производства будет заключен в самих людях и в их способностях. Таковым стализнания - реализованная способность человека усваивать информацию и применять полученные навыки и умения в различных сферах своей деятельности.

Переход от индустриальной экономики к экономике, основанной на знаниях, считается главной чертой той постиндустриальной трансформации, начало которой относится к 70-м годам XX в. Масштаб перемен, порожденных этим процессом, долгое время оставался непонятым. В 70 - 80-е годы многие с восторгом говорили, что информационное общество станет самым свободным и демократическим, так как "информация есть наиболее демократичный источник власти" ⁵ и открывает возмож-

⁵ Toffler A. Powershift: Knowledge, Wealth and Violence at the Edge of the 21th Century. New York: Bantam Books, 1991. P. 12.

стр. 7

ность участия в общественном производстве без существенного накопления первоначального капитала. Однако вскоре стало понятно, что знания приобретаются и теряются гораздо более медленно и сложно, чем иерархические статусы или денежное богатство. Хотя информация и становится все более доступной, она все же оказывается наименее демократичным фактором производства, ибо доступ к ней отнюдь не означает обладания ею. Доступ к знаниям превращается в одну из наиболее настоятельных потребностей современного общества (доля американцев, поступающих в колледж после окончания школы, выросла с 15 до 62% только за последние пятьдесят лет ⁶ ), что определяется в том числе и открываемыми таким образом экономическими преимуществами (так, начиная с середины 80-х годов в США устойчивый рост доходов прослеживался только у высокообразованных групп населения, а 96% наиболее обеспеченных граждан имели в 1998 г. высшее образование). Как отмечал Ф. Фукуяма, "существующие в наше время в Соединенных Штатах классовые различия (курсив мой. - В. И.)объясняются главным образом разницей в полученном образовании; социальное неравенство возникает в результате неравного доступа к образованию, а необразованность становится вечным спутником граждан второго сорта" ⁷ .

Неравенство доходов, порождаемое в конечном счете неравенством интеллекта и знаний, гораздо труднее осуждать, нежели определяемое любыми иными факторами. По сравнению с прошлыми историческими эпохами, углубление неравенства имеет в наши дни качественно иную природу, и едва ли возможно остановить этот процесс. Но если тенденции, прослеживающиеся в западных странах, определяют облик глобализирующегося мира, то логично предположить, что именно информационное неравенство, не имеющее к пресловутой "глобализации" прямого отношения, и определяет современный раскол мира на "золотой миллиард" и остальное человечество.

Информационная революция в странах Запада, с одной стороны, резко ослабила их заинтересованность в природных и трудовых ресурсах государств периферии и, с другой, создала ресурс, практически бесплатное тиражирование которого позволяет западным корпорациям получать многомиллиардные прибыли. В последние десятилетия усиливается не "эксплуатация" центром периферии, а его безразличие к ней. Это иллюстрируется тем, что в начале 90-х годов индустриально развитые государства направляли в страны того же уровня развития 76% общею объема экспорта и импортировали из развивающихся стран товаров и услуг на сумму, не превышающую 1,2% своего суммарного

⁶ См.: Bell D. Sociological Journeys: Essays 1960 - 1980, New Brunswick (NJ). London. Transaction Books, 1982. P. 153; Mandel M. J. The High-Risk Society. Peril and Promise in the New Economy. New York: Random House, 1996. P. 43.

⁷ Fukuyama F. The End of History and the Last Man. London: Penguin, 1992. P. 116.

стр. 8

ВНП ⁸ ; суммарные взаимные инвестиции Соединенных Штатов, европейских стран и Японии, а также их инвестиции в быстро развивающиеся индустриальные страны Азии составляли 94% общемирового объема прямых иностранных инвестиций ⁹ .

Ситуация в странах периферии становится все более катастрофической еще и потому, что выработка новых знаний, в отличие от накопления капиталов, не только не боится конкуренции и общения, но и предполагает их. Поэтому если собственники капитала объективно стремятся расширить сферу своего влияния, то носители знаний, напротив, тяготеют к концентрации и консолидации. Если потоки капиталов и сегодня остаются разнонаправленными, то потенциальные создатели знаний мигрируют исключительно из периферии к центру. Процесс социальной поляризации во всемирном масштабе становится поэтому неконтролируемым и необратимым.

Таким образом, современное углубление мирового неравенства не вызывается изменением интенсивности и направленности финансовых и торговых потоков, которые обычно ассоциируются с инструментами глобализации, а сопровождается таковым. Оно представляется результатом не столько внешней экспансии западного мира, сколько внутреннего его прогресса. Впервые в истории неравенство порождается личными усилиями и успехами представителей одной части общества или одной части цивилизации, и потому в соответствии с традиционными представлениями о справедливости "новое неравенство" нельзя признать несправедливым. Возможно, что по мере осознания этого обстоятельства желание реформировать складывающийся мировой порядок будет угасать.

II

Этим и объясняется изменение ориентиров, которые ставят перед собой современные политики и экономисты. Если в 70-е и в начале 80-х годов сторонники теорий "догоняющего" развития выступали с позиций необходимости сокращения экономического неравенства между "первым" и "третьим" мирами, то сегодня акцент ставится на искоренении бедности в странах периферии. Между тем преодоление неравенства и борьба с бедностью - это далеко не одно и то же. Преодоление нера-

⁸ См.: Krugman P. Peddling Prosperity. Economic Sense and Nonsense in the Age of Diminishing Expectations. New Yord, London: W.W. Norton, 1994. P. 231; Kenwood A. G., Lougheed A. L. The Growth of the International Economy 1820 - 1990. An Introductory Text. London, New York: Routledge, 1992. P. 288; Krugman P. Does Third World Growth Hurt First World Prosperity? // Ohma, K. (ed.) The Evolving Global Economy: Making Sense of the New World Order. Boston: Harvard Business School Press, 1995. P. 117.

⁹ См.: Heilbroner R., Milberg W. The Making of Economic Society, 10 ^th ed. Upper Saddle River. (N.J.): Prentice Hall, 1998. P. 159.

стр. 9

венства предполагает обеспечение условий для самостоятельного развития периферийных стран, сокращение масштабов бедности - увеличение размеров гуманитарной и иных видов помощи. За изменением акцента стоит важнейшая проблема: в современных условиях даже ускоренное развитие отсталых стран не способно обеспечить сокращения мирового неравенства.

Этот тезис нуждается в конкретизации. Речь идет прежде всего о том, что быстрый экономический рост в отдельных регионах, когда бы он ни инициировался, начинается, как правило, в условиях крайне низкого уровня ВНП (около 300 - 400 долл. на душу населения). Так, в Малайзии он составлял не более 300 долл. в начале 50-х годов, в разрушенной войной Корее - около 100 долл. в конце 50-х, на Тайване - 160 долл. в начале 60-х, в Китае, двинувшемся по пути преобразований в 1978 г., - 280 долл., а во Вьетнаме уровень в 220 долл. был достигнут лишь к середине 80-х ¹⁰ . Даже если исходить из того, что ВНП на душу населения в успешно развивающихся странах периферии достигает сегодня 3 - 4 тыс. долл., приходится признать, что для реального сокращения имущественного разрыва с гражданами ведущих западных стран, где этот показатель составляет 20 - 25 тыс. долл., новым индустриальным странам необходимо обеспечить его рост на 15 - 20% в год при 2 - 3-процентном росте в развитых странах Неудивительно, что итогом блестящих 80-х годов для Таиланда, Малайзии и Индонезии стало нарастание разрыва в показателе ВНП на душу населения по сравнению с аналогичным показателем, рассчитанным для стран "большой семерки", соответственно, на 7, 23 и 34% ¹¹ . Таким образом, даже если в относительном выражении сокращение неравенства и может иметь место, разрыв в объеме потребляемых благ между гражданами "первого" и "третьего" миров будет лишь увеличиваться.

Более того. Перенос акцента с проблемы неравенства на проблему бедности вызван также и тем, что 90-е годы - один из наиболее успешных в XX в. периодов развития мировой экономики - ознаменовались дальнейшим ростом численности населения, живущего в условиях крайней бедности (менее чем на 1 долл. в день). Несмотря на то, что его доля в совокупном населении планеты снизилась в 1987 - 1998 гг. с 28,3 до 24,0%, абсолютная численность увеличилась с 1,18 до 1,2 млрд. человек. При этом прирост численности населения, живущего за гранью бедности, составил за эти годы в Южной Азии 10,1%, а в регионах Аф-

¹⁰ См.: Mahathir bin Mohammad. The Way Forward London: Weidenfeld & Micolson, 1998. P. 19; Yergin D., Stanislaw J. The Commanding Heights. New York. Simon & Schuster, 1998. P. 169; Robinson R., Goodman D. S. G. (eds.) The New Rich in Asia. London, New York: Routledge, 1996. P. 207; Murray G. Vietnam: Dawn of a New Market New York: St Martin's Press, 1997. P. 2.

¹¹ См.: Palat R. A. (ed.). Pacific-Asia and the Future of the World System. Westport (Ct): Avon, 1993. P. 77 - 78.

стр. 10

рики, расположенных к югу от Сахары, - 33,9% ¹² . На протяжении второй половины 90-х годов среднегодовой объем помощи расположенным здесь странам составлял 18,36 млрд. долл., в то время как суммарные иностранные инвестиции в экономику этих государств не превышали 2 млрд. долл. в год ¹³ . Сегодня в США и странах Западной Европы существует более 8 тыс. неправительственных организаций, деятельность которых целиком связана с реализацией программ содействия повышению уровня жизни в "третьем" мире; при этом безвозмездные поставки обеспечивают до 18% продовольствия и до 60% лекарственных препаратов, потребляемых в 60 беднейших странах планеты ¹⁴ . Подобная практика становится самовоспроизводящейся, и таким образом период надежд на "развитие" завершился, а перспективы многих "развивающихся" стран связаны лишь с благотворительностью западного мира.

Международный аспект проблемы бедности до известной степени воспроизводит ситуацию, имевшую место в самих развитых странах. Возьмем пример самой богатой из них - Соединенных Штатов Америки. В 1959 г. 23,2% американцев находились за чертой бедности, а беспорядки и насилие достигали уровней, невиданных со времен Гражданской войны 1861 - 1865 годов ¹⁵ . Правительство вынуждено было принять беспрецедентную программу увеличения социальных расходов: за 1960 - 1975 гг. суммы прямых денежных трансфертов и пособий малоимущим выросли более чем вдвое, ассигнования на социальное страхование - в 3,5 раза, средства, направляемые на обеспечение бесплатного питания и медицинских услуг - в 4 раза ¹⁶ . Как следствие, в 1976 г., когда суммарный объем средств, выделяемых на реализацию социальных программ, достиг 18,7% ВНП, доля бедных американцев снизилась более чем вдвое, до 10,5% населения ¹⁷ . Масштабы предпринятого перераспределения средств поражают воображение: только с 1992 по 1996 г. доля рас-

¹² Рассчитано по: World Development Report 2000/2001. Attacking Poverty, Washington (DC): World Bank, 2001. Table 1.1. P. 23.

¹³ Рассчитано по: Lancaster C. Aid to Africa. So Much to Do, So Little Done. Chicago, London: Univ. of Chicago Press, 1999.Table 5. P. 70.

¹⁴ См.: Gardner G. Food Aid Falls Sharply // Brown L. R., Renner M., Flavin Ch. (eds.). Vital Signs. The Environmental Trends that are Shaping Our Future 1997 - 1998. London: Earthscan Publications Ltd., 1997. P. 110.

¹⁵ См.: Lmd M. The Next American Nation. The New Nationalism and the Fourth American Revolution. New York: Free Press, 1995. P. 111.

¹⁶ См.: Burtless G. Public Spending on the Poor: Historical Trends and Economic Limits // Danziger S. H., Sandefur G. D., Weinberg D. H. (eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. Cambridge (Ma.): Harvard Univ. Press, 1994. P. 57, 63 - 64.

¹⁷ См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? The New Political Economy of Welfare. Cambridge: Polity Press, 1995, P. 128; Jencks Ch. Is the American Underclass Growing? // Jencks Ch.. Peterson P. (eds.) The Urban Underclass. Washington (DC): Brookings Institution, 1991 P. 34; Madnck J. The End of Affluence. The Causes and Consequences of America's Economic Dilemma New York: Random House, 1995. P. 152.

стр. 11

ходов на субсидирование малоимущих увеличилась в США с 290 до 420 млрд. долл.; данные пособия довели суммарные доходы 20% наименее обеспеченных американцев до 5,2% национального дохода, в то время как без их учета соответствующий показатель не превышал бы 0,9% ¹⁸ . При этом сегодня совершенно очевидно, что социальные программы не приводят к росту экономической самостоятельности и социальной активности наименее обеспеченных групп населения, а лишь консервируют сложившуюся ситуацию.

Подводя итоги этой части статьи, мы можем отметить, что несмотря на очевидные экономические причины, наиболее существенной из которых оказывается развертывание технологической революции, неравенство, как и прежде, воспринимается как сугубо социальная, а чаще даже морально- этическая проблема. Однако, и это следует подчеркнуть, в начале XXI в., в отличие от предшествующих эпох, неравенство порождается принципиально новыми обстоятельствами, которые оказываются общими для всей цивилизации. Основанием современных форм неравенства является неравное участие отдельных групп населения и отдельных стран в развертывании технологической революции.

III

Рассуждения о глобализации стали приметой нашего времени. Этот не вполне четкий термин, появившийся в литературе в начале 80-х годов, распространился по страницам научных работ и публицистических статей не менее стремительно, чем в свое время "постиндустриальное общество" или "эпоха модернити". Прошедшие 20 лет дискуссий о глобализации резко поляризовали отношение исследователей к феномену, скрывающемуся за этим словом. Оказалось, что многие фундаментальные проблемы теории глобализации (если сегодня можно говорить о наличии таковой) остались нерешенными. Так, например, до сих пор остается вопросом, не представляет ли собой понятие "глобализация" лишь более "политкорректную" версию термина "вестернизация". Является ли феномен глобализации новым явлением международной и социальной жизни? Ведь общественные науки доказывают, что сегодняшние процессы могут рассматриваться как по меньшей мере третья "волна" глобализации, что масштабы взаимодействия крупнейших национальных экономик в конце XIX столетия по большинству параметров были солиднее, чем в канун XXI в.

¹⁸ См.: Fischer C. S., Hout M., Jankowski M. S., Lucas S. R., Smdler A., Voss K. Inequality by Design. Cracking the Bell Curve Myth. Princeton (NJ): Princeton Univ. Press, 1996. P. 132; Luttwak E. Turbo- Capitalism. Winners and Losers in the Global Economy. London: Weidenfeld & Nicolson, 1998. P. 86 - 87.

стр. 12

Современная глобализация представляется нам процессом преобразования региональных социально-экономических систем, уже достигших высокой степени взаимозависимости, в единую всемирную систему, развивающуюся на базе относительно унифицированных закономерностей. Используя термины, введенные в научный оборот Ф. Броделем, можно сказать, что глобализация представляет собой превращение ряда обособленных миро-хозяйств (l'economie- mondes) в мировую экономику (l'economic raondiale).

В то же время следует иметь в виду, что сами по себе различия между l'economie-monde и l'economie mondiale не слишком очевидны; любая l'economie- monde потому и выступает в качестве таковой, что границы самого мира (monde) представляются совсем не такими, какими они кажутся нам сегодня. Становление Римской империи, проникновение венецианской торговли на Восток и утверждение европейских позиций на американском континенте были для современников не менее "глобальными" процессами, чем опутывание земного шара сетями Интернета. Рассматривая динамику глобализации, необходимо, на наш взгляд, не упускать из вида два важнейших обстоятельства.

Во-первых, каждый из ее этапов - начиная с развития средиземноморской торговли и до наших дней - был четко обусловлен технологическими достижениями и поступательной сменой доминирующих социальных укладов. Каждое из великих технических новшеств - от косого паруса до паровой машины, от электричества до современных информационных технологий - открывало новую страницу в летописи глобализации. Не менее важно и то, что все эти новшества могли реально повлиять на динамику общемировых процессов лишь в том случае, если они оказывались востребованными обществом; ни для кого не секрет, что вплоть до начала XIX в. Китай оставался наиболее могущественной державой, чей хозяйственный потенциал превосходил суммарную экономическую мощь всех стран Европы ¹⁹ и где наука достигала невиданных успехов. Между тем специфика социальной структуры стран Востока, которую можно отчасти охарактеризовать как закоснелую, препятствовала их активной экспансии - как политической, так и культурной. Напротив, склонная к постоянной модернизации западная модель социального устройства способствовала беспредельному расширению границ monde, что в конечном счете и превратило европейскую l'economie-monde в l'economic mondiale.

Во-вторых, процессы глобализации были четко направлены от "центра" - наиболее динамично развивающегося региона мира - к его "периферии". Тем, кто пытается, используя понятие глобализации, завуа-

¹⁹ Рассчитано по: Kennedy P. The Rise and Fall of Great Powers. Economic Change and Military Conflict from 1500 to 2000. London: Fontana Press, 1988. P. 190.

стр. 13

лировать "вестернизаторский" аспект нынешних социальных процессов, не следует забывать об этом очевидном обстоятельстве. Историческая правда не должна приноситься к жертву политической корректности; говоря словами Д. Д'Сузы, полезно помнить, что "именно Колумб и его корабли пустились в опасный путь и достигли побережья Америки, а не американские индейцы высадились на берегах Европы" ²⁰ . Выдающийся исследователь экономической истории Э. Мэддисон имеет все основания называть страны, возникшие за пределами Европы и первоначально населенные европейскими колонистами, - США, Канаду, Австралию и Новую Зеландию - как "боковые ветви Запада" (Western offshoots) ²¹ . Элементарные подсчеты свидетельствуют, что из 188 стран, в начале 2000 г. входивших в ООН, 36 представляли европейский континент, а еще 125 -территории, в то или иное время управлявшиеся европейцами ²² .

Таким образом, оценивая глобализацию в историческом контексте, можно без преувеличения рассматривать ее как продолжительный процесс установления европейского доминирования над миром. Даже соглашаясь с критикой сегодняшней ее стадии, проходящей "по сценарию Соединенных Штатов", нужно учитывать, что, хотя "сегодня много говорится об "американском мире", словосочетание "европейский мир" более подходит для описания двух предшествующих mondialisations, поскольку именно Европа рассеяла по всем континентам свои капиталы, свою технику, свои языки и своих жителей" ²³ .

Рассматривая глобализацию в историческом контексте, можно заметить, что одной из ее особенностей было формирование новой социальной и хозяйственной культуры в отдаленных регионах мира, и этот процесс способствовал, как правило, ускоренному развитию населявших эти регионы народов. Среди современных антиглобалистов распространено мнение, что отсталость большинства стран "третьего" мира порождена в первую очередь разрушительными последствиями европейского колониального господства и варварской эксплуатацией европейцами материальных и людских ресурсов целых континентов. На наш взгляд, этот тезис в значительной степени ошибочен.

Колониализм и его последствия остаются сегодня одной из наиболее спорных проблем мировой истории. Что принесла европейская колонизация народам Африки, Латинской Америки и Азии? Безусловно, во многих своих проявлениях она обернулась позором для европейцев. В

²⁰ D'Souza D. What's So Great About America. Washington (DC): Regnery Publishing Inc., 2002. P. 39.

²¹ См.: Maddison A. Monitoring the World Economy 1820 - 1992. Paris: OECD, 1995. P. 19 - 21.

²² Abernethy D. B. The Dynamics of Global Dominance. European Overseas Empires, 1415 - 1980. New Haven (Ct), London: Yale University Press, 2000. P 12

²³ Revel J. -F. L'obsession anti-americaine. Son fonctionnement, ses causes, ses inconsequences. Paris: Plon, 2002. P. 80.

стр. 14

колониальных войнах гибли массы коренного населения; введенная колонизаторами в практику работорговля привела в XVI - XIX вв. к сокращению населения африканского континента на 16 млн. человек ²⁴ . В Европу в гигантских объемах экспортировались золото и драгоценные камни, редкие породы дерева, полезные ископаемые и т. д. Но именно колонизаторы положили начало тем многим отраслям промышленности и сельского хозяйства, которые подчас и сегодня остаются важнейшими для экономики стран периферии. Разработка алмазов в Африке, металлов в Латинской Америке, даже возделывание чая на Цейлоне и выращивание каучуковых деревьев в Малайзии - все это было бы невозможно без вмешательства европейцев. Накануне Первой мировой войны мировым хозяйственным лидером стали США, объединившие, как известно, бывшие британские, французские и испанские колониальные владения, а Аргентина, также бывшая испанская колония, заняла 7-ю строку в списке крупнейших экономик планеты.

История не знает сослагательного наклонения. Поэтому успехи и неудачи одних стран приходится сравнивать с успехами и неудачами других, а не с тем, какими могли бы быть их собственные успехи и неудачи при ином повороте событий. В таком свете современное положение "третьего" мира выглядит удручающим. Но многие ужасы этого положения следует поставить "в заслугу" правительств и народов самих этих стран. Людские потери в колониальных войнах были огромны, но лишь с 1988 по 2001 г. в 7 основных вооруженных конфликтах в Африке были убиты не менее 6,3 млн. человек ²⁵ . Начиная с 1973 г., население континента растет быстрее валового национального продукта составляющих его стран, как следствие, уровень жизни и даже ее продолжительность, считавшаяся главным завоеванием постколониальной эпохи, начинают снижаться ²⁶ . При этом потери природных ресурсов несопоставимы с любыми грабежами, на которые были способны колонизаторы.

Мы далеки от того, чтобы рассматривать европейскую колонизацию как благо для народов стран мировой периферии, но остается фактом, что именно после того, как распались европейские колониальные империи, разрыв в благосостоянии граждан "первого" и "третьего" миров стал расти особо быстрыми темпами. Если в начале XIX в. средние доходы в расчете на душу населения в развитом мире превосходили пока-

²⁴ См.: Braudel F. Civilisation materielle, economic et capitalisms, XV ^e - XVIII ^e siecle. T. 3. P. 377 - 378.

²⁵ См.: SIPRI Yearbook 2002: Armaments, Disarmament and International Security. Oxford: Oxford University Press, 2002. P. 24,27,33,36,64 ets.

²⁶ См.: Lancaster C. Aid to Africa: So Much to Do, So Little Done. Chicago, London: University of Chicago Press, 1999, p. 19; Human Development Report 2001. New York: United Nations, 2001. P. 169.

стр. 15

затели стран, ныне относящихся к "развивающимся", в 1,5 - 3 раза, а в середине XX - в 7 - 9 раз, то существующий в наши дни разрыв составляет 50 - 75 раз ²⁷ . В какой мере новый виток глобализации ускорил данный процесс? Вызвано ли нарастание разрыва обнищанием населения периферийных регионов? Отлична ли современная глобализация от ее предшествующих стадий?

IV

На наш взгляд, начавшийся в 60-е годы прошлого века новый этап развития глобализационных процессов не только не опроверг закономерностей, обнаруживаемых на более ранних этапах, но подтвердил их.

Во-первых, современная глобализация со всей очевидностью продемонстрировала, что экономическое развитие стран периферии в еще большей степени, нежели прежде, зависит от хозяйственных потребностей (и возможностей) великих держав. Нуждаясь в сокращении издержек производства и будучи заинтересованы в импорте дешевых качественных товаров, западные предприниматели обратили свои взоры к периферийным экономикам, способным освоить значительные инвестиции и обеспечить высокую эффективность производства. В результате выявились новые "точки роста", прежде всего в Юго-Восточной Азии, где, однако, темпы роста ВНП всегда оставались ниже темпов роста внешних инвестиций (увеличившихся за 1987 - 1992 гг. в Малайзии в 9 раз, в Таиланде - в 12, а в Индонезии - в 16 раз ²⁸ ), большинство технологий импортировалось, а устойчивость экономического развития целиком определялась возможностями импорта производимой продукции в развитые страны (так, в 80-е годы экономический рост Южной Кореи и Тайваня на 42% и 74%, соответственно, был обусловлен закупками их продукции со стороны одних только США ²⁹ ; доля экспорта в ВНП составляла в Южной Корее 26,8%, на Тайване - 42,5, в Малайзии - 78,8, а в Гонконге и Сингапуре - 117,3 и 132,9%, соответственно ³⁰ ). Напротив, в странах Африки, расположенных к югу от Сахары, где совокупные инвестиции в 90-е годы не превосходили объема безвозмездной помощи, предоставляемой по линии гуманитарных программ, хозяйственный рост практически остановился.

²⁷ См.: Cohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. Cambridge (Ma.): MIT Press. P. 17.

²⁸ См.: McLeod R. H., Garnaut R. East Asia in Crisis. From Being a Miracle to Needing One? London, New York: Routledge, 1998. P. 50.

²⁹ См.: Thurow L. Head to Head. The Coming Economic Battle Among Japan, Europe, and America. New York: Warner Books, 1993. P. 62.

³⁰ См.: Goldstein M. The Asian Financial Crisis: Causes, Cures and Systemic Implications. Washington (DC): Institute for International Economics, 1998. P. 27.

стр. 16

Во-вторых, как прежде, так и во второй половине XX в. исключен-ность той или иной страны из процесса глобализации представляла собой серьезное препятствие для развития. Согласно данным Мирового банка, 24 развивающихся страны, в которых отношение объема экспорта к ВНП в 60 - 90- х годах в среднем удвоилось, повысили темпы роста среднедушевого ВНП с 1 до 5% в год, тогда как в 30 странах, наименее активно вовлеченных в международное разделение труда, показатель ВНП на душу населения снизился по сравнению с серединой 70-х годов ³¹ . Последние десятилетия продемонстрировали, что даже мощные экономики неспособны обеспечить устойчивое развитие, оставаясь обособленными от мирового хозяйства. Лучшими доказательствами этого тезиса являются банкротство советской хозяйственной модели, приведшее к тому, что в 1999 - 2000 гг. Россия, занимая 11,47% на карте мира, обладала лишь 1,63% мирового ВНП и обеспечивала 1,37% мирового экспорта, представленного в основном сырьевыми товарами, а также затяжной экономический кризис в Японии, долгое время отгороженной от остального мира высокими таможенными барьерами, где вот уже десять лет темпы роста производства балансируют около нулевой отметки, государственный долг приближается к 170% ВНП, а дефицит бюджета достигает почти 40% его доходной части.

В-третьих, как и на более ранних своих этапах, глобализация остается однонаправленным процессом: иллюзорное единение мира определяется усилиями развитых стран, в то время как активность "третьего" мира проявляется лишь в том, что известный американский социолог С. Бенхабиб удачно назвала "обратной глобализацией" ³² , - в принимающей угрожающие масштабы миграции населения "периферии" в страны "центра". Если с 1846 по 1924 г. из Великобритании, Италии, Австро-Венгрии, Германии, Португалии, Испании и Швеции эмигрировали не менее 43 млн. человек ³³ , то сегодня Европа сама становится прибежищем иммигрантов, составляющих 8 - 11% населения Великобритании, Франции, Голландии, Бельгии и Австрии ³⁴ . В США в середине 90-х годов наибольшее число иммигрантов прибывало из 10 стран, среди которых не было ни одной европейской и ни одного государства, имевшего долгую демократическую традицию. Интерес к культурным и социальным традициям стран периферии сегодня, как и прежде, носит в развитых странах подчеркнуто антропологический характер, не предпо-

³¹ См.: Globalization, Growth and Poverty. Building an Inclusive World Economy. Washington (DC): The World Bank, 2002. P. 4 - 5.

³² См.: Benhabib S. The Claims of Culture. Equality and Diversity in the Global Era. Princeton (NJ), Oxford: Princeton University Press, 2002. P. 182.

³³ См.: Nugent W. Crossings. The Great Transatlantic Migrations, 1870 - 1914. Table 8. P. 30, Table 9. P. 43.

³⁴ См.: Sassen S. Guests and Aliens. New York: New Press, 1999. Table 1. P. 161.

стр. 17

лагающий восприятия таковых в качестве значимого источника обще- цивилизационного прогресса ³⁵ .

Итак, процессы, называемые глобализацией, оказываются на поверку естественным результатом освоения сначала европейцами, а затем и представителями Western offshoots все новых регионов планеты. По сути единственной особенностью современного этапа глобализации является то, что границы периферии, осваиваемой западным миром, совпадают сегодня с естественными пределами земного шара. Постоянно расширявшаяся в прошлом "зона интересов" западной цивилизации достигла естественного предела.

В то же время существенно изменились механизмы глобализации. Во- первых, с каждым новым столетием снижалась и продолжает снижаться роль военной силы в обеспечении позиций западных стран в периферийных регионах. Глобализация, первоначально имевшая преимущественно политические формы, сегодня происходит главным образом в экономической и финансовой сфере. Во-вторых, усилия стран Запада по поддержанию своих доминирующих позиций в мире постоянно сокращаются. Эффективность использования западными странами своего политического и экономического влияния на периферийные регионы сегодня намного более высока, чем двести, сто или даже пятьдесят лет тому назад. Затрачивая минимальные усилия, Запад весьма уверенно контролирует ситуацию в масштабе всей планеты.

Однако установление контроля над остальным миром, достигаемое в ходе нынешнего этапа глобализации, не предполагает включения всей периферии в состав единой цивилизации,строящейся на западных принципах демократии и экономического либерализма. Как мы уже отмечали, собственно Western offshoots возникли там, где выходцы из Европы не просто серьезно видоизменили те или иные общества, а, скорее, создали их с нуля, составив абсолютное большинство населения. Сегодня подобная перспектива не кажется сколь-либо реалистичной. Более того; любой этап "глобализации" предполагал наличие центра и провинций, метрополии и колоний, экономического ядра и периферии.

Таким образом, глобализация вполне допускает неравенство и даже предполагает разделение мира на центр и периферию. Она не порождает неравенства между "первым" и "третьим" мирами, а лишь распространяет на весь мир действие тех механизмов, которые вот уже несколько десятилетий обусловливают углубление неравенства в рамках самой западной цивилизации. При этом, если ведущие западные страны, как мы показали выше, имеют в своем распоряжении существенные ресурсы, позволяющие смягчить наиболее вопиющие последствия имуще-

³⁵ См.: Wallerstem I. The End of the World as We Know It. Social Science for the Twenty-First Century, Minneapolis (Mn.), London: University of Minnesota Press, 1999. P. 171 - 176.

стр. 18

ственной поляризации общества, то в мировом масштабе соответствующих механизмов нет, и это приводит к резкому обострению проблемы.

V

Концепции глобализации, в рамках которых предпринимаются попытки осмыслить современный мир, в основных своих чертах сформировались во второй половине 80-х и в 90-е годы XX в. Это было время, когда уходило в прошлое конфронтационное политическое сознание, утрачивалось ощущение неизбежности социальных конфликтов, укреплялись надежды на бескризисное развитие, а главным инструментом построения новой цивилизации считалось повсеместное утверждение общечеловеческих ценностей и демократических принципов. На эти надежды были все основания. Процессы, инициированные еще в 70-е и 80-е годы - от технологической революции до краха тоталитарных режимов - в полной мере определили облик 90-х. Казалось, что человечество вступило в тот период процветания и успехов, которого оно было столь достойно. Последнее десятилетие XX в., несмотря на то что оно принесло многим народам беды и разочарования, в мировом масштабе стало периодом исторического оптимизма.

Но в мире нет ничего более вдохновляющего, чем надежды, как и нет ничего более разочаровывающего, чем иллюзии. И если последовательные скептики всегда упускают из виду возможности, открывающие путь более благоприятному ходу событий, то и безудержные оптимисты зачастую не обращают внимания на факторы, угрожающие развертыванию многообещающих тенденций. Неправдоподобно быстрые социальные изменения - будь они направлены к худшему или к лучшему - на поверку чаще всего оказываются поверхностными, а связанные с ними тенденции быстро сходят на нет, не в силах преодолеть даже относительно слабых препятствий.

Многие историки предпочитают подразделять исторический путь человечества на периоды, не сугубо хронологические, а обусловленные циклами развития определенных тенденций. Иногда, следуя подходу, предложенному Ф. Броделем, их называют "длинными столетиями" (long centuries); рассматривая выстроенную таким образом периодизацию, нельзя не заметить, что, во-первых, она применяется лишь к последним семи-восьми векам, и что, во-вторых, границы каждой из выделяемых эпох все меньше выходят за хронологические пределы столетий ³⁶ . Воспроизводя подобный подход на более узком промежутке времени, мы можем выделить завершающее XX в. "длинное десятилетие", начавшееся с падения Берлинской стены 9 ноября 1989 г. и завер-

³⁶ Наиболее наглядная из подобных схем содержится в: Arnghi G. The Long Twentieth Cenlurv Money, Power and the Origins of Our Times. London, New York: Verso, 1994. Fig. 10. P. 364

стр. 19

шившееся 11 сентября 2001 г. апокалипсическими атаками террористов- смертников на Нью-Йорк и Вашингтон. Буквально на рубеже столетий произошла резкая смена ориентиров, характеризовавших завершающий отрезок прошлого столетия, и это примечательно прежде всего тем, что такая "смена вех" не только "закрывает" краткий исторический период, но и ставит под сомнение многие концептуальные положения, сформировавшиеся на протяжении всей второй половины XX в.

Какие же должны были произойти изменения, чтобы можно было говорить о "смене вех" за одно лишь, с точки зрения истории, мгновение?

Прежде всего, 1998 - 2002 гг. ознаменовались масштабными трансформациями в хозяйственной сфере. Если еще пять лет назад мир находился на пороге технологического бума, то сегодня экономики развитых стран пожинают горькие плоды излишней увлеченности информационными технологиями. Если пять лет назад мало кто сомневался на Западе, что для роста фондовых индексов практически нет пределов, то сегодня возникают сомнения относительно возможных пределов их падения. Если пять лет назад никого не смущали прогнозы, что в недалеком будущем страны Юго-Восточной Азии потеснят США и Западную Европу с лидирующих позиций, то в наши дни подобные сценарии могут быть восприняты лишь как неудачная шутка. Однако все эти перемены, сколь бы драматичными они ни были, вряд ли требуют переосмысления широких социологических концепций. Вместе с тем последнее десятилетие продемонстрировало, что политическая и социальная структура постиндустриальных стран, а в еще большей степени - исповедуемые их гражданами ценности и присущие им стереотипы поведения не определяются экономическими факторами в той мере, в какой это допускали прежде. Если в 60-е годы известный французский социолог Р. Арон заявлял, что "Европа состоит не из двух коренным образом отличных миров: советского и западного, а представляет собой единую реальность - индустриальную цивилизацию" ³⁷ , а американский экономист Дж. К. Гэлбрейт указывал, что "конвергенция между двумя мнимо отличными индустриальными системами идет по всем основным направлениям... и со временем, причем, пожалуй, даже раньше, чем можно предположить, она устранит ощущение неизбежности конфликта [между ними], основанного на их непредолимых различиях" ³⁸ , то к концу 90-х не только стало очевидно, что эти прогнозы не оправдались, но и появились основания предположить, что даже в рамках индустриальной системы западного типа существуют

³⁷ Aron R. Twenty-Eight Lectures on Industrial Society. London: Routledge & Kegan Paul, 1968. P. 42.

³⁸ Galbraith J. K. The New Industrial State. London, New York: Penguin, 1967. P. 384.

стр. 20

глубокие различия, причем они, скорее, не преодолеваются, а нарастают ³⁹ .

Не менее существенными оказались и социальные перемены - как в отдельных странах, так и в мире в целом, - пришедшиеся на 1998 - 2002 гг. После имевшего место в первой половине 90-х годов сокращения масштабов материального неравенства в США и Западной Европе проблема имущественного расслоения приобрела новую остроту. Достижения в борьбе с бедностью, весьма впечатляющие в 1990 - 1999 гг., были во многом утрачены. Реальностью стало формирование относительно замкнутых социальных общностей, структурирующих прежде относительно однородный средний класс. Масштабное повышение доходов высокообразованных работников создало новые оси социального противостояния. Разрыв, порожденный информационной революцией, как уже отмечалось, вопиющим образом проявляется при сравнении положения дел в различных регионах планеты. Если в середине XX в. средние доходы в расчете на душу населения в развитом мире превосходили показатели стран, ныне относящихся к "развивающимся", в 7 - 9 раз ⁴⁰ , то существующий в наши дни разрыв составляет 50 - 75 раз ⁴¹ . "Расколотая цивилизация" стала реальностью.

Период 1998 - 2002 гг. запомнится современникам и серьезными политическими сдвигами, изменившими облик нашего мира. В значительной мере оказалась преодолена свойственная всему послевоенному этапу истории тенденция к политической партикуляризации и сегментации. С предельной остротой заявив о себе в начале 90-х годов, она постепенно начала уступать место консолидационным и интеграционным процессам, самым впечатляющим примером которых стало создание Европейского Союза с последующей унификацией законодательства, гражданства и даже денежного оборота. Вне зависимости от того, считают ли исследователи протекающие в Европе процессы наиболее адекватной формой глобализации ⁴² или вообще не относят их к проявлениям таковой ⁴³ , с точки зрения политолога формирование постнациональных политических образований, возникновение новых оснований гражданства, модернизация демократических принципов и иные процессы, тесно связанные с европейской интеграцией, представляют особый интерес.

³⁹ См.: Иноземцев В. Постиндустриальная экономика и "постиндустриальное общество": терминологические и концептуальные проблемы // Общественные науки и современность. 2001. N 3. С. 140 - 152.

⁴⁰ См.: Heilbroner R. 21 ^st Century Capitalism. New York, London: W.W. Norton & Co., 1993. P. 55.

⁴¹ См.: Cohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. Cambridge (Ma.): MIT Press. P. 17.

⁴² См.: Shore C. Building Europe. The Cultural Politics of European Integration. London, New York: Routledge, 2000. P. 208.

⁴³ См.: Kupchan C. A. Rethinking Europe // The National Interest, Summer 1999, N 56. P. 76 - 77.

стр. 21

Более того, несмотря на то, что современная объединенная Европа последовательно выступает за неприменение силы в международных отношениях ⁴⁴ , многие рассматривают ее в качестве единственного противовеса беспрецедентному геополитическому влиянию США ⁴⁵ . Вне всякого сомнения, события 11 сентября 2001 г. положили начало новой геополитической реальности; тем не менее, процессы, порожденные террористическими актами, имеют, как мы полагаем, преходящий характер. Они неспособны повернуть вспять трансформацию государства-нации в некую новую политическую форму. Такая трансформация, включающая в себя изменение внутренних основ гражданства, модификацию демократических процедур и принципов функционирования гражданского общества, составит значительную часть политических процессов в новом столетии.

Наконец, в последние годы наметилось серьезное переосмысление места человека в современном обществе. Дискуссии на эту тему развернулись на самых разных направлениях и затрагивают весьма широкий спектр актуальных вопросов. В первую очередь, разумеется, западные исследователи акцентируют внимание на дроблении и, соответственно, усложнении структуры самих развитых обществ, на уменьшении роли публичной сферы, на росте индивидуализма и автономности граждан. Именно на рубеже XX и XXI столетий явно негативные акценты, преобладавшие в оценке подобной трансформации (от риторического "сможем ли мы жить вместе?" А. Турена ⁴⁶ до "индивидуализированного общества" З. Баумана ⁴⁷ ) сменились более нейтральным отношением к ней как к процессу становления скорее не индивидуализированного, а персонализированного общества ⁴⁸ . Но вместе с тем обнаружилась и весьма сомнительная тенденция применения традиционных принципов либеральной политической и социальной теории не только к индивидам, но и к группам и сообществам, формирующимся в том числе по этническим, расовым или национальным признакам. В какой-то мере эта тенденция представляет собой понятную реакцию на слишком прямолинейные концепции "конфликта цивилизации" ⁴⁹ , но она опасна тем, что бросает вызов концептуальным идеям соподчинения человека и общест-

⁴⁴ См.: Prodi R. Europe As I See It. Cambridge: Polity Press, 2000. P. 41.

⁴⁵ См.: Иноземцев В., Кузнецова Е. Дилеммы европейской интеграции // Космополис Осень 2002. N 1. С. 42 - 64; Иноземцев В. "Геополитическая тектоника" современной Атлантики // Свободная мысль - XXI. 2002. N 3.

⁴⁶ См.: Tauraine A. Pourrons-nous vivre ensemble? Egaux et differents. Paris: Fayard, 1997.

⁴⁷ См.: Bauman Z. The Individualized Society. Cambridge: Polity Press, 2001 (русский перевод: Бауман З. Индивидуализированное общество. Перевод с англ, под ред. и со вступи-гельной статьей В. Л. Иноземцева. М., Логос, 2002).

⁴⁸ См.. например: Leadbeater С. Up the Down Escalator. Why the Global Pessimists are Wrong. London: Viking, 2002.

⁴⁹ См.: Huntinglon S. P. "ITie Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. New York: Simon & Schuster, 1996

стр. 22

ва ⁵⁰ , на которых веками базировалась западная модель социального устройства. Сегодня можно без преувеличения утверждать, что проблема человека - наиболее сложная и наиболее актуальная во всем комплексе общественных наук - вновь вышла на первый план в теоретической социологии. Нет сомнений, что необходимы новые подходы к ее осмыслению, что одна из настоятельных потребностей обществоведения в XXI в. заключается в творческом пересмотре ряда сложившихся стереотипов, в отказе от догматической трактовки целого ряда тезисов, нередко воспринимаемых в качестве фундаментальных основ либеральной теории ⁵¹ .

Таким образом, последние несколько лет действительно ознаменованы серьезными переменами, причем несравненно более глубокими и комплексными, чем те, на которых акцентируют внимание авторы, нашедшие себя в исследовании закономерностей борьбы с терроризмом. Они не могли не заставить по-новому взглянуть на социологические концепции, получившие в последние десятилетия наибольшее развитие, и прежде всего - на проблемы, часто объединяемые понятием "глобализация".

VI

В теории глобализации воплотилась квинтэссенция наивно-оптимистической социологической традиции 90-х годов. Глобализация преподносилась как явление, новое для экономической, социальной и культурной сфер, как средство повсеместного распространения западных ценностей и инструмент формирования общемирового сообщества, как залог быстрого освоения повсюду в мире научно-технических достижений и вовлечения периферийных регионов планеты в мировое хозяйство. Каждый из этих аспектов глобализации нес определенную идеологическую "нагрузку", оказавшуюся, с точки зрения теории, несостоятельной.

Глобализация, и это во-первых, не может считаться принципиально новым явлением международной жизни. Чтобы убедиться в этом, можно даже не останавливаться на чисто количественных параметрах отдельных ее "волн", на том факте, что в конце XIX в. масштабы международных торговых, инвестиционных и особенно миграционных потоков были несравненно большими, нежели в начале XXI. Гораздо более важным представляется иное обстоятельство, проясняющееся при более пристальном анализе самого понятия "глобализация". Совершенно очевидно, что данный термин используется для обозначения процессов, в том или ином аспекте охватывающих весь мир. Но что представляет собой этот мир и кто отождествляет его с масштабами всей планеты? Ра-

⁵⁰ См., например: Kymlicka W. Multicultural Citizenship. A Liberal Theory of Minority Rights. Oxford: Clarendon Press, 1999.

⁵¹ См.: Иноземцев В. "Вечные ценности" в меняющемся мире. Демократия и гражданское общество в новом столетии // Свободная мысль - XXI. 2001. N 8.

стр. 23

зумеется, подобное тождество могут усматривать лишь представители западной цивилизации, способные свободно передвигаться по всему миру и получать адекватную и своевременную информацию обо всех происходящих на планете событиях. Для большинства же наших современников, населяющих так называемую мировую периферию, мир ограничен пределами их локального сообщества, а всепланетный масштаб тех или иных процессов вряд ли доступен даже их воображению. На рубеже XX и XXI столетий новой оказалась не та совокупность явлений, которая стала обозначаться термином "глобализация", а глубина нашего осмысления глобализационных процессов; помещая понятие глобализации в центр современной социологии, мы нарушаем великое философское правило, предписывающее не умножать количество сущностей сверх необходимости.

Глобализация, и это во-вторых, не служит инструментом формирования подлинно единого мира. Если в прежние эпохи происходило расширение границ различных, порой даже противостоявших друг другу миров, то современная глобализация, хотим мы того или нет, воплощает собой экспансию исключительно европейской цивилизации. Не следует считать глобализацию инструментом взаимодействия и развития различных культур и традиций; она была и останется средством построения евроцентричного мира. Так называемые "боковые ветви Запада" являются на деле европейскими ветвями, потому что история второй половины XIX и всего XX в. не дает нам примеров того, чтобы какая-либо из этих ветвей пустила новые побеги, дала бы жизнь тому, что можно было бы назвать порождением Запада как такового. Анализ этих фактов приводит к выводу, что в современных условиях унификация становится все менее вероятной; об этом же говорит и эволюция методов европейской экспансии. Как отмечалось выше, глобализация, на первых ее этапах поддерживавшаяся политическими методами, ныне переместилась в экономическую и финансовую сферы. Поэтому в наступившем столетии культурная интеграция (или унификация), против которой, как это ни парадоксально, направлены наиболее пафосные выступления антиглобалистов, отнюдь не представляет собой необходимого условия преобладания западных стран над остальным миром и потому вообще может быть снята с повестки дня. Европейская цивилизация сохраняла и, сохранит свои культурные основы в хозяйственно субординированном, но культурно и идеологически разнородном мире.

Глобализация, и это в-третьих, в экономическом плане не сближает, а субординирует регионы и страны мира. Каждый этап европейской экспансии - начиная с развития средиземноморской торговли и до наших дней - был обусловлен научно-техническими достижениями и поступательной сме-

стр. 24

ной господствующих технологических укладов. Именно эта динамика позволила европейцам пройти рад последовательно сменявших друг друга форм социальной организации за те два тысячелетия, когда в остальном мире традиционные общества сохранялись в своей практически неизменной форме. В истории Европы основные факторы, обеспечивавшие хозяйственный прогресс, сменились не один раз: военная сила античности уступила место средневековой монополии на землю, затем ведущую роль стали играть владельцы капитала. Так или иначе, контроль над наиболее редким в обществе ресурсом, наиболее редким фактором производства оставался основой социальной поляризации. Но если это так, то мировое неравенство в современных условиях непреодолимо. В самом деле, с начала XX столетия западные экономики во все большей степени обретали черты knowledge economy ⁵² , где именно знания - способность перерабатывать получаемую информацию и производить новую - оказались главным производственным ресурсом.

Производство информации и уникальной продукции, в которой запечатлены основные достижения культуры, радикально отличается от производства любых иных материальных благ: во-первых, оно требует высокого, а не низкого, как в индустриальном обществе, уровня образования работников; во-вторых, в процессе производства происходит совершенствование рабочей силы, а не ее истощение; в-третьих, потребление науко- и информационноемкой продукции становится фактором, способствующим, а не препятствующим накоплению капитала, и, наконец, в-четвертых, информационный продукт может быть реализован многократно, принося владельцу доходы и прибыли, но оставаясь при этом его собственностью. Именно с того момента, как западные экономики оформились в своем новом качестве knowledge economy, любые попытки "догоняющего" развития, основанного на мобилизации традиционных факторов производства, обречены ⁵³ . "Новое неравенство", этот продукт "новой экономики", выступает результатом не столько внешней экспансии западного мира, сколько его внутреннего прогресса; глобализация, которую нередко считают причиной углубления современного неравенства, отнюдь не является таковой; просто она не способна стать значимым фактором его преодоления.

Глобализация, и это в-четвертых, не преодолевает, а закрепляет периферийный характер отдельных стран, что обусловливается ее внутренней логикой. На всех этапах расширения пределов влияния той

⁵² Эта трансформация прекрасно описана в: Drucker P. F. Post- Capitalist Society. New York: Harper Business, 1993. P. 19 - 47 (русский перевод: Дракер П. Посткапиталистическое общество // Иноземцев В. Л. (ред.) Новая постиндустриальная волна на Западе. Москва: Academia, 1999).

⁵³ Подробнее см.: Иноземцев В. Л. Пределы "догоняющего" развития. М.: Экономика, 2000. С. 89 - 93.

стр. 25

или иной цивилизации возникало хорошо известное историкам противоречие между метрополией, стремившейся навязать свою волю, и колониями или провинциями, желавшими большей самостоятельности и автономии. Если обратиться к опыту империй прошлого, мы увидим, что все они - от восточных деспотий и древнего Рима до Британской империи и Советского Союза - распались именно в силу невозможности оптимизировать отношения между центром и периферией. В то же время сама идея колонизации исключала и исключает возможность полного инкорпорирования провинции в единое централизованное государство; даже в СССР, где, нельзя не отметить, были достигнуты впечатляющие результаты в решении этой вековечной проблемы, она так и не была снята с повестки дня. В этой связи следует еще раз подчеркнуть, что европейская модель расширения границ своей цивилизации базировалась не столько на покорении иных народов и их инкорпорировании в зону своего влияния, сколько на создании "с нуля" новых обществ европейского типа, в которых сами же европейцы составляли либо абсолютное большинство (как в мэддисоновских "боковых ветвях Запада"), либо значительную их часть (как в государствах Латинской Америки). Именно поэтому современную глобализацию схематически можно представить себе в виде нескольких концентрических кругов, идущих от центра к периферии. Первый из них охватывает Западную Европу, США, Канаду, Австралию и Новую Зеландию. Второй включает в себя страны с сильным европейским культурным влиянием и значительной ролью выходцев из Европы; сюда относятся Россия, Латинская Америка и некоторые государства Ближнего Востока, в первую очередь Израиль. В третий круг входят страны, бывшие колониями европейских метрополий и воспринявшие многие из западных ценностей; это прежде всего Индия, а также некоторые страны Северной Африки, ЮАР, ряд азиатских государств. Для стран четвертого круга обретение независимости стало скорее проблемой, чем достижением - к ним относится большинство африканских государств ⁵⁴ . Совершенно отдельное место занимают страны Азии - Япония, Корея, Тайвань, Малайзия и Сингапур, которые успешно копируют западный образ жизни, сохраняя собственную систему ценностей ⁵⁵ , а также мусульманские страны, по сей день остающиеся малопонятными выходцам с Запада. Сохранение разделенности современного мира на центр и периферию обусловлено не столько различиями в параметрах экономического развития тех или иных стран, столько глубиной проникновения европейской культуры и европейских традиций в жизнь их народов ⁵⁶ . Сегодня как никогда очевидно, что "перенос куль-

⁵⁴ См.: Latouche S. The Westernization of the World. The Significance, Scope and Limits of the Drive towards Global Uniformity. Cambridge: Polity Press, 1996. P. 102 - 103.

⁵⁵ См.: Laue T. H. von. The World Revolution of Westernization. P. 5.

⁵⁶ Подробнее см.: Иноземцев В. "Вечные ценности" в меняющемся мире. С. 47 - 50.

стр. 26

турных достижений предполагает не больше и не меньше, чем непрерывную революцию окультуривания (revolution of reculturation)" ⁵⁷ ; возможность подобной революции не подлежит даже обсуждению в условиях, когда одно лишь предположение о перспективе массовой миграции из центра в направлении периферии вызывает улыбку. Таким образом, единый и унифицированный мир не был, не является и не может быть целью глобализационного процесса.

И, наконец, в-пятых, дальнейшее развертывание процессов глобализации вряд ли может дать повод для исторического оптимизма. Это не значит, что мы солидаризируемся с каким-либо из современных антиглобалистских движений. Вовлеченность той или иной страны в процессы глобализации безусловно способствует ее экономическому, социальному и культурному развитию. Но интерес к культурным и социальным традициям стран периферии в наши дни, как и прежде, носит в развитых странах подчеркнуто антропологический характер, не предполагающий восприятия таковых в качестве значимого источника общецивилизационного прогресса ⁵⁸ . Глобализация в ее современном виде способствует решению ряда проблем, стоящих перед странами периферии; она не является причиной нарастающего неравенства и нищеты; между тем, и это необходимо четко сознавать, она не способна исправить недостатки и пороки современной системы, неотъемлемым элементом которой сама является.

* * *

"Длинные 90-е годы" оказались самым благополучным, а потому и самым богатым на иллюзии периодом XX в., когда казалось, что глобализация обусловлена экспансией общечеловеческих ценностей, что неравенство является проблемой нравственного прогресса цивилизации, что информационная революция приведет к распространению демократии, а экономическое развитие обретет бескризисный характер. Однако, как в свое время и по другому поводу писал Александр Сергеевич Пушкин,

Но ты промчался, незабвенный, 
И вскоре новый век узрел 
И брани новые, и ужасы военны. 
Страдать есть смертного удел...

Сегодня "длинные 90-е" суть достояние истории. И поэтому становится все более актуальной задача понять, почему все более "глобализирующийся" мир был, есть и остается "расколотой цивилизацией".

⁵⁷ Laue T. H. von. The World Revolution of Westernization. P. 314.

⁵⁸ См.: Wallerstem I. The End of the World as We Know It. Social Science for the Tweniy-First Century. Minneapolis (Mn.), London: University of Minnesota Press, 1999. P. 171 176.

Постоянный адрес данной публикации: