Libmonster ID: RU-10549
Автор(ы) публикации: Н. Н. ПОКРОВСКИЙ

Мы встретились впервые в аудитории Московского университета на Моховой 1 сентября 1947 г., когда курс наш начинал свою студенческую жизнь лекцией М. Н. Тихомирова о 800-летии Москвы. Эйдельман был одним из самых блестящих студентов курса, но попал на заметку в первом же семестре, задав преподавателю истории советской литературы крамольный вопрос: куда исчезли из его лекций Ильф и Петров? Да плюс к этому немало других подобных историй, да "пятый пункт", да отец в лагере - этого с лихвой хватило, чтобы после окончания университета в 1952 г. для Натана не нашлось места в той значительной части курса, которая была направлена в науку - в аспирантуру или академические институты.

Но нет худа без добра. Он стал учителем. Школьное преподавание заставляет держать в голове весь исторический процесс на всем земном шаре. Для историка Эйдельмана станет правилом стремление к постоянному сравнению прошлого нашего Отечества и других стран - метод редкий среди историков, изучающих конкретные процессы. Излюбленные приемы в будущих книгах Эйдельмана - сравнение синхронных событий в России и других странах, обзор русских и зарубежных газетных сообщений на какую-либо примечательную дату отечественной истории1 . Те, кому повезло быть его учениками, вспоминали, как умел он взрывать вопросами тяжелую казенную логику учебников, как заставлял воспринимать исторический процесс в его противоречивости и искать другую, более глубокую, сложную и гибкую логику этого процесса, когда обе противоборствующие стороны могут быть по-своему правы.

Преподавание ему нравилось, но через неполных шесть лет его пришлось прекратить. Он заступался за своих свободомыслящих учеников, в том числе и за попавших в поле зрения всемогущих "органов". А вскоре и на него было заведено дело. Оно было частью более широкого следствия 1957 - 1958 гг., которое сейчас обычно называют "университетским делом", или "делом группы Краснопевцева". Она в немалой мере состояла из бывших студентов нашего дружного курса. На Истфаке МГУ бурно и даже азартно обсуждали только что вышедшие "Экономические проблемы социализма в СССР" Сталина (на курсе преподавала А. В. Санина, коей "вождь народов" отвечал в своем "бессмертном" труде). Большое сочинение с критикой этого труда и собственными суждениями по теме фигурировало на следствии и суде. В наших кружках высказывались за рыночные рычаги и самодействующий экономический механизм, за демократический социализм. Вместо казенных споров об "основном законе социализма" говорили о сравнительно слабом в России действии закона стоимости, о традициях феодального насилия над ним. (Это станет потом одной из глазных тем последних книг Натана.) Старались на основе появившихся после XX съезда из спецхрана источников разглядеть реальную историю партийных дискуссий, обличали сталинизм с его раскрестьяниванием, террором и сверхцентрализацией и пытались найти корни наших трагедий в истории революционных партий начала нынешнего и даже второй половины прошлого века.


ПОКРОВСКИЙ Николай Николаевич - член-корреспондент АН СССР (Сибирское отделение АН СССР).

1 Эйдельман Н. Я. Твой девятнадцатый век. М. 1986, с. 9 - 11, 215 - 219; его же. "Революция сверху" в России. М. 1989, с. 28, 34 - 45.

стр. 161


Натан близко общался со многими членами нашей группы, читал многое, но в самую узкую группу не входил (подобные ситуации в XIX в. будут потом особенно, быть может невольно, привлекать его внимание своим сложным психологическим рисунком). Его не арестовали, но следствие о нем и еще нескольких истфаковцах велось усиленно. Дело этой группы было выделено в особое производство, но потом решили его замять и ограничились тем, что выгнали "недоносителей" с работы. Натану пришлось уйти из школы в подмосковный музей. Он интенсивно занимается научной работой - историей вольной печати А. И. Герцена. Его успехи ценил взыскательный П. А. Зайончковский. Но путь в академические институты и к преподаванию ему был заказан; даже когда уже было издано несколько монографий Эйдельмана о Герцене, начальство так и не позволило ему работать в герценовской группе Института истории СССР.

Вернувшись на волю и устроившись в Суздале, в 1964 г. я отправился повидать Натана в Истру, в Московский областной музей. Там он, поведав мне о своих научных изысканиях, сказал, что вряд ли ему удастся напечатать теперь их итоги в строго академических изданиях - куда удобнее сделать это в книгах, рассчитанных на широкого читателя, обладающих положительными качествами художественной прозы, но столь же документальными, как и научные монографии. Крайне трудный путь: речь ведь шла не о популяризации чужих работ (этим Натан уже занимался в двух своих книгах), даже не о переложении собственных монографий общедоступным языком, а о превращении яркой, занимательной для широкого читателя художественной прозы одновременно в серьезное научное исследование. Внешние обстоятельства толкали Эйдельмана к этому. Но, конечно, то, что он сумел пойти по такому пути, объяснялось причинами внутренними, своеобразием его личности и таланта, выработанными им приемами занимательности научного повествования. Через два года после нашего разговора я держал в руках книгу о тайных корреспондентах "Полярной звезды". Сейчас, когда перечитываешь эту его работу после "Лунина", "Апостола Сергея", "Грани веков", она может показаться чуть ли не традиционно-академичной по жанру. Но я хорошо помню свое первое впечатление от ее чтения - поразительная раскованность, смелость выражения мыслей, умение населить книгу образами живых людей. Надо помнить к тому же, что в те годы, когда появлялись книги Эйдельмана об эмигрантской вольной печати Герцена, сама эта тема вызывала настороженность лиц ответственных: недаром уже накануне перестройки Натану, признанному специалисту, девять раз подряд отказывали в поездках для работы в зарубежных архивах.

Рассказывая о герценовских корреспондентах, действовавших в годы Великой реформы, Эйдельман, конечно, не может обойти и общей темы - "революция или реформа" (хотя тема эта пока еще у него не на первом плане). Важны для него поэтому и пресловутые "расхождения внутри демократического лагеря по вопросу прежде всего о методах и средствах борьбы", споры людей круга Герцена и круга Чернышевского2 . Традиционно высокую оценку революционных призывов Чернышевского Эйдельман не оспаривает, в его книге есть яркие строки о смелости деятелей лагеря "Современника". Но другую традицию - поношения "либеральных колебаний" Герцена - Натан не поддерживает. Он старается понять правду Герцена и кружка его московских друзей. Для историка, не без потерь пережившего хрущевскую оттепель, проблема русской революционности начинает постепенно углубляться. Впереди серьезные раздумья о спорах и колебаниях в стане декабристов, об историософии Пушкина. В книгах Эйдельмана, начиная с "Тайных корреспондентов", все более пристальное и доброжелательное внимание будет уделяться либеральным деятелям, передовой интеллигенции вообще (включая служилую).

Догматическая историография, всячески спрямляя реальный исторический процесс, выбирала из многоголосия общественной жизни лишь однопланово-революционных (как казалось) деятелей (сегодня, по-видимому, исполняется прямо противоположный "социальный заказ"). Книги Эйдельмана всегда полифоничны, он стремится выслушать и понять всех, отметить и резкие расхождения, и споры и "споры-согласия". И правда истории заставит Эйдельмана не только подробно рассказать о со-


2 Эйдельман Н. Я. Тайные корреспонденты "Полярной звезды". М. 1966, с, 160 - 162, 190 - 191.

стр. 162


трудничестве в герценовской вольной печати славянофила Ивана Аксакова, но и задуматься над этим примечательным фактом (который опять-таки и сегодня многим не ко двору): "Теоретические споры "допетровская Русь или Запад?" казались Герцену не таким вопросом, который может теперь соединять или разделять людей. Таким вопросом он считал отношение к крестьянскому делу, демократическим реформам, освобождению человеческой личности. Определенная группа славянофилов - Иван Аксаков прежде всего - высказывалась за освобождение крестьян с землею даже громче и решительнее, чем их "антиподы"-западники... Наблюдая Россию и Запад, Герцен, как известно, создает оригинальную теорию русского общинного социализма. Крестьянская община, максимальная децентрализация, максимальные права личности - вот чего хотели Герцен и Огарев"3 . При этом такие разные общественные деятели, как, например, С. И. Муравьев-Апостол и Н. А. Серно-Соловьевич, А. Н. Афанасьев и М. И. Семевский, А. И. Герцен и Н. Г. Чернышевский, дают на страницах книг Эйдельмана поучительные нравственные уроки нашему столетию.

В "Тайных корреспондентах" как бы обозначился план всех дальнейших работ Натана Яковлевича; здесь мы встретим крайне интересовавших Герцена героев большинства его будущих книг и статей - Пушкина, Якушкина, Лунина, Муравьева-Апостола, Липранди, Павла I. Многим сюжетам, впервые кратко упомянутым в этой книге, в следующих будут отведены страницы тщательного анализа.

Для Эйдельмана-источниковеда характерно величайшее, почтительное внимание к тексту, передающееся и читателю. Сейчас, когда престиж исторической науки постыдно низок, когда стало привычным расхожее мнение о современных историках как о платных служителях ведомства "обратного провидения" (пользуясь любимым Натаном герценовским определением казенной фальсификации прошлого4 ), особенно важно, что в самые заматерелые 70-е годы Эйдельман не только честно стремился в меру отпущенного ему блестящего дарования выявить объективную правду о прошлом, но и создавал особый тип исторического повествования. Его книги предельно насыщены текстами источников, они включают подчас целые комплексы их, авторские выводы занимают нередко едва ли не меньший объем, чем непосредственно свидетельства эпохи, голоса самих героев исторической драмы. Историк как бы говорит читателю: вот основания для моих заключений, читайте сами, проверяйте меня, делайте свои заключения. Поэтому он часто цитирует источник куда шире, чем этого непосредственно требует логика развития авторской мысли, иной раз вводит в свое изложение полный текст документа с заверительными, делопроизводственными записями и т. д.

Эта в общем-то несвойственная нашим историкам манера использования источника не создает впечатления пестроты, блужданий по боковым линиям - чего, казалось бы, здесь трудно избежать. При этом рассказ о каком-либо лице, событии сочетается с подробной историей поисков и интерпретаций источников, тем самым продолжая хорошую традицию отечественной науки (вспомним хотя бы И. Ю. Крачковского). В ряде своих работ (о Пушкине, Грибоедове, Дубельте, многих других) Эйдельман увлекательно излагает ход источниковедческих изысканий, а в итоге высветляет важные характеристики эпохи, событий: начинает говорить добытый с таким трудом "исторический остаток" - сам текст. Это излюбленный метод Натана Яковлевича.

Но ему прекрасно известна старая истина гносеологии источниковедения: даже "простое" издание текста, не говоря о его использовании, есть действие, в коем уже отражена позиция исследователя. (Издание лунинских "Писем из Сибири", подготовленное им совместно с И. А. Желваковой, - подтверждение этого общего закона5 .) Сам выбор текста для публикации - уже сознательный исследовательский акт. Неизбежный субъективизм историка может быть преодолен здесь в тем большей мере, чем глубже он осознает нравственную свою ответственность и чем лучше владеет техни-


3 Там же, с. 83.

4 Главе VI монографии "Герцен против самодержавия" (М. 1973) предпослан эпиграф: "...Русское правительство, как обратное провидение, устраивает к лучшему не будущее, но прошедшее".

5 Лунин М. С. Письма из Сибири. М. 1987; Лунин М. С. Сочинения, письма, документы. Иркутск. 1988.

стр. 163


кой своего ремесла. Натан Яковлевич проявлял артистическое мастерство, выстраивая поразительно яркие, подчас афористические тексты источников, подтверждающих главную мысль его анализа. Но важнейшим принципом было самое пристальное внимание к свидетельствам противоположной направленности: Эйдельман постоянно приглашает нас к сопоставлению противоречащих друг другу текстов, к извлечению истины из подобных сопоставлений. Ему не был свойствен грех многих историков - грех молчаливого отбрасывания неугодных источников или использования из текста лишь того, что нужно автору.

В работе о Н. М. Карамзине анализ противоположных оценок современниками труда знаменитого историка положен в основу всего замысла книги. Известна оценка Карамзина как поборника "самовластья и прелестей кнута", десятилетиями служившая советским преподавателям определяющей для "Истории государства Российского". И действительно, консервативный монархизм составляет ядро исторической концепции Карамзина. Эйдельман же напомнил и о другой, противоположной оценке Пушкиным труда историографа - "подвиг честного человека". Он собирает по возможности полную коллекцию противоположных показаний источников как базу анализа реального процесса. Недостоверная версия источника всегда представляет для Эйдельмана предмет самого пристального внимания: что искажает автор текста? И главное - почему?

Огромное количество ценнейшей информации извлекает цепкий аналитический ум Натана Яковлевича из разнобоя мнений многочисленных мемуаристов о Павле I и конкретных обстоятельствах его гибели. Эйдельману удается не только собрать коллекцию этих мнений (понятное стремление к полноте базы текстов), но и сделать наиболее трудное в источниковедении: выявить недостоверность и тенденциозность версии, явно преобладающей в свидетельских показаниях современников. Он убеждается, что в дворянских и аристократических слоях (откуда вышли мемуары) Павел пользовался "плохой социальной репутацией". Сам этот факт, многократно отраженный в воспоминаниях и иных источниках, становится важным отправным пунктом суждений о взаимоотношениях различных социальных групп с верховной властью. Изучив сведения о царском приказе "Полк, в Сибирь марш!", автор делает вывод не только о недостоверности соответствующих источников, но и о вполне достоверном явлении: "Социальная репутация Павла у "грамотного сословия" была такой, что, кроме реальных историй, ему охотно приписывали десятки недействительных или сомнительных"6 . Подобным же образом Эйдельман проверяет документами мемуарные известия современников о числе лиц, наказанных при Павле I. В результате выявляются важные реальные параметры "народолюбивого" политического курса императора и вместе с тем дворянская реакция на эти новации "царя-тирана" (пушкинская формула): число наказанных мемуаристы резко преувеличили; среди прошедших через Тайную экспедицию дворяне составляли 44%, а крестьяне вместе с казаками - лишь 13%.

В тех случаях, когда тенденциозные материалы невозможно проверить по документам, Эйдельман пользуется другими источниковедческими приемами. Во-первых, выделяет сферу совпадающего в противоречащих друг другу свидетельствах. Во-вторых, изучив общее направление искажений фактов мемуаристом, с учетом выявленной тенденции оценивает степень достоверности сообщаемых им сведений, не находящих подтверждения в независимых источниках. В рассказе о смерти Павла I самое острие событий - сцена в императорской спальне, предельно противоречиво описанная мемуаристами. Натану Яковлевичу приходится принимать во внимание все варианты, порою расчленяя действительный ход событий на ряд эпизодов и высказывая свое суждение по каждому из них, а заодно, слитно с этим анализом, - и о направлении искажений истины, как вольных, так и невольных.

Свидетели то подтверждают один другого, то спорят. Кажется, что Эйдельман лишь беспристрастно следит за этим спором, на деле же он постоянно пребывает на одной стороне, он - лицо открыто заинтересованное. Но сторона эта - сторона исторической правды, его интерес - в восстановлении реального хода событий, и он группирует, сталкивает между собой показания свидетелей, вовлекая читателя в про-


6 Эйдельман Н. Я. Грань веков. М. 1982, с. 57.

стр. 164


цесс научной критики источника, демонстрируя пределы возможности выявления правды. В самые ответственные моменты этой реконструкции события голос Эйдельмана почти не слышен за великолепно аранжированными им сольными и хоровыми партиями современников-свидетелей. В итоге историческая правда получается сложной, составленной из частей разной достоверности, а порой и относительной. Что-то воссоздается точно и однозначно, подтвержденное показаниями противоположных по тенденции источников. В других случаях историк предлагает выбрать более правдоподобное, по его аргументированному мнению, свидетельство. В третьих приходится предоставить читателю выбор равновероятных показаний.

Наконец, есть ситуации, когда историк бессилен узнать истину. Примером могут служить обстоятельства смерти в 1718 г. царевича Алексея Петровича. Тема эта полтора века была в России из числа самых секретных, но в 1858 г. Герцен начал в "Полярной звезде" борьбу за ее рассекречивание, опубликовав документ, весьма далекий от официальной версии. Эйдельману важно составить свое мнение, собрав источники, оценив их и сравнив с опубликованным Герценом документом, подлинность которого под вопросом. Давно уже известно место хранения, шифры главных документов, и Натану Яковлевичу, конечно, не избежать знакомства с ними в архиве, хотя есть и публикации. Важна и история самих этих публикаций, история архивных поисков и цензурных запретов прошлых веков: "Как известно, - замечает Эйдельман, - в ту пору состояние архивных фондов было таково, что даже верховная власть не знала и не могла дознаться до многих обстоятельств своего прошлого, являясь как бы государственной тайной "для самой себя"7 .

Но вот обнаруживается факт, вроде бы противоречащий только что высказанным мыслям о всеобщей архивной секретности и неразберихе: первое издание некоторых важных документов о смерти царевича Алексея (включая переписку с ним царя) было предпринято по следам событий, в 1718 - 1719 гг., по правительственной инициативе. Эйдельману здесь важны два момента: во-первых, "Петр I не пожелал, чтобы дело его сына было безгласной тайной, подобной убийству Иваном Грозным своего сына". Во- вторых, петровское "регулярное государство", публикуя важные подлинные документы, "многое скрывало, многое подавало препарированию"8 . Рассмотрев документальные основания официальной версии о смерти царевича, равно как и многочисленные слухи и предположения об этом событии, распространявшиеся почти полтора века, Натан Яковлевич приходит к грустному выводу, что вся совокупность этих источников не позволяет восстановить истину9 , а подлинность некоторых важнейших документов не поддается ни подтверждению, ни опровержению.

Обширная глава об обстоятельствах смерти царевича Алексея Петровича, насыщенная сложными источниковедческими проблемами, но читаемая как приключенческая повесть, открывается эпиграфом: "Петр I - самый полный тип эпохи, или призванный к жизни гений-палач, для которого государство было все, а человек ничего; он начал нашу каторжную работу истории, продолжающуюся полтора века и достигнувшую колоссальных результатов"10 . Против несправедливой односторонности этого суждения Герцена Эйдельман выступал многократно: Петр - одна из ключевых фигур России, и противоположные характеристики, которые давал ему, например, Пушкин, будут самым тщательным образом рассматриваться, оценки дела Петра опять и опять будут проходить через рассуждения Натана Яковлевича о судьбах Отечества. Но вчитаемся в этот эпиграф. Сегодня, на шестом году отчаянных попыток страны вырваться из мертвящих пут тотального огосударствления, особенно заметна главная его идея - осуждение этатизма. Эйдельман видел тут одну из извечных трудных проблем России. Поразительная современность Герцена - любимая его идея. (Как, конечно, и Салтыкова- Щедрина, Натан любил цитировать его и в переполненных студенческих аудиториях, и за дружеским застольем. Тетрадка его выписок из "Писем к тетеньке", "Убежища Монрепо" и, конечно, "Истории одного города" была в 1957 г. изъята при обыске у кого-то из нас образованными службистами с Лубянки как осо-


7 Эйдельман Н. Я. Герцен против самодержавия, с. 67.

8 Там же, с. 56 - 57.

9 Там же, с. 95.

10 Там же, с. 55.

стр. 165


бо опасный подрывной материал; в следственном деле она фигурировала как сочинения "неизвестного антисоветского автора".)

Главный предмет его исследования - русская общественная мысль XVIII - XIX веков. Эйдельман твердо стоял на дореволюционных позициях историко-филологического единства. Среди главных героев его исследований были Герцен, Толстой, Пушкин, Грибоедов, Рылеев, Одоевский, Жуковский, Дельвиг, Карамзин, Радищев, Фонвизин. Конечно, он подходил к текстам великих писателей, к документам об их жизни в первую очередь как историк, но и как литератор, и как филолог, применяя классические методы текстологов-древников (недаром тыняновская традиция была близка ему). Для исследователей памятников новой литературы с ее четким понятием авторства и последней авторской воли текстология подчас сводится к выяснению этой воли. Эйдельман обычно иначе поступает с литературным (да и документальным) текстом, следуя важнейшему принципу, сформулированному Д. С. Лихачевым: анализу подлежат все периоды жизни данного текста, все его списки и редакции, слои правки, дальнейшее бытование в рукописном и печатном виде.

Поиск рукописей и разных изданий текстов, опубликованных вольной печатью Герцена, составляет одно из главных направлений работ Эйдельмана. Это относится, например, к материалам "Полярной звезды" 1861 г. о Пушкине. В связи с историей первого раздела этой герценовской публикации, содержащей вычеркнутые в московском (1859 г.) издании "Записок" И. И. Пущина места, Натан Яковлевич обращается к своеобразному кодексу, хранящемуся в Институте русской литературы АН СССР. Там на чистых листах, вплетенных между страницами издания, собственной рукою Пущина восстановлены все опубликованные затем Герценом пропуски московского издания. Необычность этого варианта автографа "Записок" позволяет выявить основные вехи создания декабристом обоих списков воспоминаний11 .

Через 13 лет в монографии о Пушкине и декабристах Эйдельман провел детальнейший анализ памятника, центральная тема которого - встреча Пущина с Пушкиным в Михайловском 11 января 1825 года. Демонстрируя свои приемы "медленного чтения" источника, Натан Яковлевич сопоставляет воспоминания с двумя пушкинскими стихотворениями ("Мой первый друг" и "19 октября") - не только с окончательными, но и с черновыми их вариантами, помогающими расшифровать и важные детали трудного разговора, и эмоциональную обстановку встречи12 . Еще через пять лет этот факт снова привлек внимание Эйдельмана, на этот раз в контексте изучения художественных связей истории и современности в сознании поэта. Новому подробному изучению подверглись черновые и беловые варианты обоих пушкинских стихотворений. С помощью приемов палеографии (цвет чернил) и внутренней критики текста раскрыты "циклы" работы Пушкина над посланием к Пущину13 . Стремление учитывать все этапы движения текста источника, включая его разные публикации, архивные злоключения, сочетается с манерой Эйдельмана вести изложение, используя источник сразу в нескольких хронологических срезах. Судьба текста, памятника позволяет составить представление не только о периоде, отраженном в нем, о времени его создания, но и об эпохах, наложивших отпечаток на его дальнейшее использование.

В книгах Эйдельмана о декабристах с несвойственной предшествовавшей историографии, но столь нужной в 70-е годы тщательностью, рассматриваются нравственно-этические проблемы. Он передает этические размышления Сергея Муравьева-Апостола, заключенного в каземат, приводит тюремные записи в Евангелии его брата Матвея. Одним из первых в послесталинской науке (наряду с Ю. Ф. Карякиным и Е. Г. Плимаком) он ставит вопрос о влиянии страшных катаклизмов Великой Французской революции, террора и диктатуры на русскую революционно-демократическую мысль.

Исследуя идейные колебания декабристов, разочарование некоторых из них в революционных методах, Эйдельман не удовлетворяется стандартным объяснением, что все дело, мол, в ограниченности дворянской революционности, а указывает на их честность, благородный, нравственный императив - все то, что так мало ценилось в ста-


11 Эйдельман Н. Я. Тайные корреспонденты, с. 169 - 173.

12 Эйдельман Н. Я. Пушкин и декабристы. М. 1979, с. 239 - 305, особенно 263.

13 Эйдельман Н. Я. Пушкин. История и современность в художественном сознании поэта. М. 1984, с. 93 - 108.

стр. 166


линском обществе и отрицалось при объяснении прошлого в вульгарно-экономических схемах. Чувство ответственности за судьбу Отечества соединялось у декабристов с пониманием того, насколько реальная действительность страны далека от их идеалов и как легко революция во имя этих идеалов может превратиться в нечто противоположное и страшное. Подобные размышления появились в нашем обществе в пору первой послесталинской оттепели: когда постепенно начали осознавать реальный ход русских революций XX в., заплаченную при этом цену. Быть может, появлению новой, более глубокой концепции движения декабристов способствовали и участие Натана Яковлевича в спорах кружка однокурсников, знакомство с их работами по истории России и революции и, как неизбежное следствие этого, собственный опыт соприкосновения с аппаратом насилия.

Не отвергая известную формулу - декабристы были страшно далеки от народа, - Эйдельман вместе с тем обратил внимание и на то, насколько народ был далек от них и их замыслов. (Сейчас мысль эта становится даже модной в иных кругах, в том числе враждебных Натану Яковлевичу.) Тезис об объективных российских основаниях сомнений и колебаний декабристов становится концептуальным уже к 1970 г., то есть с "Лунина": "Пушкина, Никиту Муравьева, Матвея Муравьева, Пестеля - всех примерно в одно время посещают сходные мысли: несоответствие мечтаний и действительности". Осознавшим этот факт и отказавшимся уже от тактики "Союза благоденствия", тактики постепенного улучшения действительности, оставалось в 1823 - 1825 гг., по мнению Эйдельмана, два пути: "Действовать все резче и решительнее" или - "остановиться: не дезертировать, но удалиться "в запас". Второй путь, подчеркивает он, "не робость (робкие давно ушли) - честность". Такие сомнения, "внутренняя неуверенность" не умаляют величия! "Своим печальным опытом" декабристы поставили перед русским освободительным движением "проблему соотношения целей и средств", в том числе и проблему недопустимости "ультралевой крайности - цель оправдывает средства"14 .

В "Лунине", включаясь в давний спор историков (Н. М. Дружинина, М. В. Нечкиной) о причинах поворота Никиты Муравьева к более умеренным взглядам, к признанию монархии, Эйдельман указывает на его "многомесячное общение; как раз в 1822 г. с солдатами и офицерами в походе - "приближение к народу открыло Муравьеву силу, стойкость монархического идеала"15 . Это замечание станет позднее отправным пунктом его раздумий о природе крестьянского монархизма, воздействовавшего на общественную мысль "верхов", на революционное движение.

В концепцию Эйдельмана органично включалась и непростая проблема - очень неодинаковое поведение декабристов на следствии. И здесь его не удовлетворяет то же трафаретное объяснение: "нестойкая дворянская революционность". Показания Рылеева и особенно Пестеля, назвавших куда больше имен и "отраслей" заговора, чем у них спрашивали, не было, конечно, тайной для историков, но это не находило в их трудах полного отражения. Рассказ Эйдельмана был поэтому неожиданностью для многих, интересовавшихся историей. Анализируя значительные различия в поведении подследственных, Натан Яковлевич показывает, что в тех обстоятельствах противостоять следственной машине "без потерь" было невозможно. Но противоречивая политика Александра I воспитала в них надежду, что можно вырвать у власти многое, что власть сама понимает неизбежность перемен, реформ. И, уже будучи под следствием, Пестель пытается представить весь заговор куда более масштабным, чем он был в реальности. Дело было не в трусости, а в шаткой надежде, жертвуя собою, все же добиться чего-то для страны. Для Эйдельмана это отнюдь не оправдание, но объяснение, данное к тому же на фоне детального рассказа о противоположном поведении: Лунин столь же самоотверженно не назовет ни одного лишнего имени.

От книги к книге все сильнее звучит проблема цели и средств революции. Наиболее полно Эйдельман формулирует свое понимание ее в вышедшей уже посмертно работе о влиянии событий Великой Французской революции на русское общество. "Прогресс несомненен, но и цена велика", - писал Эйдельман. Он видит правду не только штурмовавших Бастилию, но и тех, кто "отрицали, не принимали Марата,


14 Эйдельман Н. Я. Лунин. М. 1967, с. 87, 196.

15 Там же, с. 84.

стр. 167


Робеспьера, Комитет общественного спасения, толпу, уничтожающую заключенных в парижских тюрьмах, расстрелянную Вандею, сожженный Лион". И именно в этой связи Натан Яковлевич пишет о непосредственном воздействии этических категорий на исторический процесс: "Если бы не было подобных людей, решительно не принимавших террор и кровь, то на первый взгляд прогрессу было бы легче пробиться; но более глубокие размышления откроют нам, что человечество, не думающее о средствах, о нравственных вопросах, немногого бы стоило: оно озверело бы, съело само себя, не смогло бы в конце концов воспринять тот самый прогресс"16 .

Трудно переоценить эту, нравственную, сторону воздействия эйдельмановской прозы на читателя глухих 70-х годов. Я наблюдал, как в свои приезды в Новосибирск Натан от раза к разу в своих выступлениях все больше уделял внимания моральным факторам движения общества вперед, как жадно внимала студенческая аудитория его рассказам о жизни по законам правды, чести и бескорыстия не только Лунина, Пущина, но и Мицкевича, Карамзина. Историзм Эйдельмана сказывался в том, что он не побоялся объективно, без положенных сожалений говорить о глубокой религиозности многих своих героев. Все настойчивее с начала 1970-х годов историк акцентирует внимание своих читателей на укреплении в общественном сознании лучших людей нации того, что сейчас мы называем непреходящими общечеловеческими ценностями. Неисчерпаемым источником этих этических идей (подтвержденных делом, биографией), очень нужных нынешнему веку, была в творчестве Натана Яковлевича великая русская литература века прошлого. И недавно изданная его книга о русских писателях на Кавказе - это размышления не только о судьбах России на перекрестке Европы и Азии, но и о судьбах апостолов чести и благородства российской словесности в застойное безвременье николаевских лет17 .

У Эйдельмана был дар видеть в частном факте и конкретной проблеме отражение общих закономерностей. Поэтому он уделял все больше внимания (особенно - от "Грани веков" к "Революции сверху") основным концепциям развития России и русской общественно- политической мысли. Все его творчество было борьбой против жестких механистических схем развития общества, которые в нас вдалбливали по "Краткому курсу" со студенческих времен. Да и сфера его профессиональных интересов лежала далеко от социально- экономической истории - в области культуры и идеологии, политики. Но его видение исторического процесса укладывалось в основном в теорию формационного развития.

Прогресс человеческого общества состоял для Эйдельмана (как и для многих русских интеллигентов прошлого века) прежде всего в расширении "пространства свободы" человеческих личностей и коллективов, в пределах "его" XVIII и XIX веков - в постепенном отступлении феодальной несвободы под натиском буржуазных свобод. И объяснение специфики движения России по этому пути он тоже искал прежде всего в обстоятельствах экономических - слабости послетатарского города в России. Этим он в основном объяснял и победу в конце XVI - XVII в. крепостного права - кардинального фактора, влиявшего и на политику, и на борьбу идей всего позднего феодализма вплоть до реформ 1860-х годов. Эйдельман любил напоминать, что Английская буржуазная революция и юридическое закрепление в России норм крепостного права произошли в одном и том же 1649 году.

Вместе с тем он активно исследует обратное воздействие политики и идеологии на социально-экономические отношения. Пользуясь итогами работ К. В. Чистова, Б. А. Успенского, А. М. Панченко и других, самостоятельно вводя в научный оборот документы XVIII в., он отводит весьма значительное место в общем историческом процессе народным политическим взглядам. Его занимал феномен крестьянского монархизма. Видя его связь с особой ролью государства в создании и укреплении единой Руси, Эйдельман полагал, что народный монархизм немало содействовал закрепощению. Нам уже приходилось возражать против этого тезиса18 . Закрепощению крестьяне сопротивлялись отчаянно, а народный монархизм имел ярко выраженный антикрепостнический, антифеодальный характер: авторитет государева имени крестьяне


16 Эйдельман Н. Я. "Мгновенье славы настает...". М. 1989, с. 156 - 157.

17 Эйдельман Н. Я. Быть может за хребтом Кавказа. М. 1990.

18 Покровский Н. Н. В пространстве и времени. В кн.: Эйдельман Н. Я. "Революция сверху", с. 9 - 13.

стр. 168


пытались использовать в борьбе с феодальными путами, за большую свободу хозяйствования.

По мнению Натана Яковлевича, в эпоху феодализма ускоренное развитие страны несколько раз достигалось целенаправленным государственным воздействием, что укрепляло этатистские начала в обществе. Мне видятся три таких периода: середина X - середина XI в.; вторая половина XV в.; первая четверть XVIII века. В центре внимания Эйдельмана здесь, конечно, была эпоха Петра Великого. В оценках ее Эйдельман опирался на помощь мыслителя уникального - Пушкина. Просвещавший Россию Петр одновременно резко увеличивает несвободу вообще, и подчинение личности государству - в частности. Противоречие это (по Пушкину) не вполне еще развернулось во время Петра; отсюда двойственная оценка его в "Медном всаднике". Эйдельман прослеживает шаг за шагом и эволюцию отношения Пушкина к Петру, и движение замысла "Медного всадника", и своеобразный "спор - согласие" Пушкина и Мицкевича о петровской России19 , спор о благодетельных для России просветительских реформах и усилении державной власти над подданным.

В размышлениях о путях русской истории XVIII столетия Эйдельман исходит прежде всего из того же соотношения двух факторов - просвещения и несвободы (и экономической, и политической): в то время были страны и более просвещенные, и более несвободные, чем Россия, но именно сочетание высокой степени того и другого - отличительная черта России, по Эйдельману. Реформы Екатерины, распространив крепостное право на Украину, однако, принесли стране новый рост культуры, просвещения и важные политические права и свободы дворянству, частично горожанам. Дворянские свободы способствовали тому осознанию сословной и личной чести, этики, ответственности за весь народ, которые в 1825 г. приведут лучшую часть дворян на Сенатскую площадь; по подсчетам Эйдельмана, в движение декабристов было так или иначе вовлечено около десятой части дворянства. Эйдельман анализирует в контексте развития этого противоречия значение народного монархизма и, наоборот, "народолюбивых" заявлений монархов. Оказывается, как раз те режимы, которые особенно настойчиво провозглашали единение престола и народа, боролись с дворянским радикализмом, дворянской революционностью. В этом он, в частности, видит внутреннюю близость политики Павла I и Николая I.

Натан Яковлевич не был рабом концепции, и одновременно с этой теорией он активно разрабатывает историю явления, одно время мало популярного в нашей науке и свидетельствующего о весьма опасных для трона последствиях народного монархизма. Речь идет о русском "нижнем" самозванчестве. (Этот термин введен, чтобы различить самозванцев, появляющихся в нижних и в верхних слоях общества.) Конечно, более всего привлекает Эйдельмана фигура Пугачева - он рассуждает о специфике его таланта и о законах исторического развития страны и народа, которые "двигались вперед как огромными дворянскими реформами Петра, так и "ядерными вспышками" народных войн. Необходимыми условиями этого движения историк считает и продворянские реформы XVIII в., и народное восстание против дворян под знаменами самозванца20 .

Борьбу Пушкина и особенно Герцена за рассекречивание отечественной истории Эйдельман считал важнейшей составной частью общего стремления интеллигенции и народа сократить сферу насажденной властью несвободы. Его очень интересовали и методы сокрытия прошлого, и пути обнародования исторической правды. Важнейшим из них он считал тот, каким шел Герцен, - вольная, неподвластная цензуре печать, публикация основных источников. Он выделяет определение, данное "западником" Герценом одному из выпусков своей типографии: "Несколько любопытных материалов для уголовного следствия, начавшегося над петербургским периодом нашей истории". Тема сокрытой властями истории России звучит во многих книгах Эйдельмана, для нескольких она является главной: "Борьба Герцена с самодержавием за обнародование важных исторических тайн, за "рассекречивание былого" и является


19 Эйдельман Н. Я. Пушкин. Из биографии и творчества. 1826 - 1837. М. 1987, с. 261 - 284.

20 Эйдельман Н. Я. Твой восемнадцатый век. М. 1986, с. 147.

стр. 169


основным содержанием данной работы", - пишет он во введении к одной из своих книг21 .

Не перестаю удивляться той зоркости, с которой Эйдельман в 60 - 70-х годах выбирал из "вечных" проблем русской истории те, что станут особенно волновать общество конца 80- х годов. Это и влияние на исторический процесс этических принципов выдающихся деятелей страны, включая острую проблему национализма и шовинизма. Интернационалистская позиция великого русского демократа Герцена, не побоявшегося пойти против господствующего настроения власти и верхов общества в связи с польским восстанием 1863 г., дала Эйдельману еще в 1966 г. повод напомнить современникам об этой принципиальной линии защиты польского движения. "Немного оставалось общественных деятелей (из числа неарестованных и несосланных), - пишет он, - которые в, 1863 и 1864 гг., подобно Герцену и Огареву, не дали себя одурманить и одурачить"22 . Среди этих немногих - и главные герои исследования Натана Яковлевича о тайных корреспондентах "Полярной звезды" - московский кружок друзей Герцена - Е. И. Якушкин, П. А. Ефремов, А. Н. Афанасьев.

Позднее Эйдельман не раз будет возвращаться к польской теме, к попыткам исторически объяснить самые разные взгляды на нее, не исключая взгляды Пушкина, Чаадаева; напомним в этой связи хотя бы тонкий анализ взаимоотношений Пушкина и Мицкевича. Но для себя он твердо усвоит благородный императив герценовских оценок, связавший "век нынешний и век минувший", и примет активное, заинтересованное участие в совместной советско-польской работе по устранению белых пятен в истории отношений двух народов. Ранее он неоднократно предупреждал, как во время бурных перемен важно не опоздать с принципиальными шагами, не упустить время, за пределами которого благородное дело восстановления правды будет выглядеть не столько актом справедливости, сколько вынужденной уступкой23 . Память его хранила свидетельство отца, слышавшего в лагере болтовню караульного офицера, похвалявшегося участием в Катынских расстрелах; свидетельство это он ввел в научный оборот, и оно получило независимое подтверждение24 , С присущей ему энергией Эйдельман спешил содействовать своевременному восстановлению русско-польской дружбы на путях рассекречивания тайной истории.

В книге "Последний летописец" (1983), посвященной "Истории государства Российского", Натан Яковлевич опять встречается с темой соотношения просвещения и несвободы (спор Карамзина со Сперанским), реформы и революции, противоречивого влияния событий Французской революции. Тема Карамзина, писателя и историка одновременно, особенно важна для Эйдельмана - это тема сочетания научного и образного мышления, точного знания и искусства в постижении реального исторического процесса. Натан Яковлевич доказывает, что карамзинский опыт сочетания того и другого важен "и сегодня, на высоком витке историографической спирали". Ведь восстановление цельной картины прошлого по частям, порой случайным деталям - "операция по природе своей не только научная, объективная, но в немалой степени и художественная, субъективная"25 .

Случилось так, что две последние прижизненные книги Натана как бы завершили в его творчестве тему, поднятую еще в "Тайных корреспондентах". Одна из них - "Последний летописец" - о Великой революции, вторая - о Великой реформе. Годы 1789 и 1861. Главка о посещении столь любимых им хранилищ рукописной и редкой книги Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина почему-то названа "Последний визит". Книга о реформе (точнее - реформах 1860-х годов и некоторых других) названа популярным сегодня словосочетанием: "Революция сверху" в России" (1989). Спор решается в пользу революционных по сути (то есть меняющих отношения собственности) преобразований, проводимых реформаторским способом: книга подчеркнуто актуальна, направлена на выявление общих закономерностей российского (то есть в первую очередь государственного) пути таких преобразований.


21 Эйдельман Н. Я. Герцен против самодержавия, с. 5.

22 Эйдельман Н. Я. Тайные корреспонденты, с. 192, 193.

23 Эйдельман Н. Я. Твой девятнадцатый век, с. 248 - 249.

24 Антонов-Овсеенко А. Карьера палача. - Звезда, 1989, N 11, с. 97.

25 Эйдельман Н. Я. Последний летописец, М. 1985, с. 14.

стр. 170


Эйдельман обобщает исследования советских историков о возрастающей роли государства в России - при сравнительной слабости третьего сословия, городов и при вполне уже сложившейся к началу петербургского периода специфике монархического сознания народа. Говоря о том, как успехи просвещения сопровождаются в России XVIII в, углублением крепостнических отношений, Эйдельман прослеживает складывание и взаимодействие тех общественных сил, которым неизбежно придется в XIX в. заняться ликвидацией этих отношений. В своем анализе подготовки и хода реформ 1860-х годов Эйдельман акцентирует внимание на общих проблемах русских "революций сверху". Это и нарастание ощущения невозможности жить по-старому, воздействие экономических и военных факторов на подобное ощущение, это и сравнительно небольшая степень предварительной спланированности реформ. Это и проблема кадров; откуда в недрах вполне застойной системы берутся деятели, смело и успешно принимающие на себя многое такое, о чем недавно и помыслить было страшно. Это и проблема сопротивления могущественных консервативных сил, а также опоры реформаторов на движение низов, проблема зигзагообразности пути реформ под воздействием противостоящих общественных сил, неизбежности приливных и отливных волн в проведении преобразований.

Но, признавая неизбежность временных откатов, Эйдельман подчеркивает главную мысль: отступление не может отбросить страну на исходные позиции, при каждом зигзаге "пространство свободы" все же расширяется. В этой связи недопустимой представлялась ему традиционная у нас гиперкритика буржуазных реформ 1860-х годов, недооценка их результатов. Натан Яковлевич подчеркивает огромное благодетельное значение для страны земских и иных учреждений, рожденных реформами. Он говорит об итогах самоотверженной и квалифицированной деятельности земской интеллигенции, особо акцентируя нравственную сторону: "И все же на первое место мы поставим не количественную, а качественную сторону: сами усилия этих людей, их стремления, пусть не всегда успешные, имели нравственный характер. Постепенно создавалась та высокая репутация разночинной демократической земской интеллигенции, которая, несомненно, относится к золотому фонду русского прошлого"26 .

...После смерти Натана Яковлевича сразу в нескольких некрологах прозвучит одна и та же мысль: он был ярким воплощением русского интеллигента. Это удивительно справедливое суждение высказывалось тогда Д. С. Лихачевым, С. С. Аверинцевым и многими другими - однокурсниками, учениками, читателями. Для меня он всегда и пример исторического оптимизма. В тяжелые 70-е годы он с захватывающей страстью рассказывал о благородных, независимых характерах нашей истории. За три дня до смерти Натан позвонил мне, чтобы поведать невеселые, по моим оценкам, столичные новости, обсудить силу очередной "отливной волны". Но оценка самого Натана, дававшая не сиюминутный, а более широкий взгляд на процесс, была, несмотря ни на что, оптимистичной. Она совпадала с последними словами его последней прижизненной книги: "Мы верим в удачу, - не одноразовый подарок судьбы, а трудное движение с приливами и отливами, - но все же вперед. Верим в удачу: ничего другого не остается..."27 .


26 Эйдельман Н. Я. "Революция сверху" в России, с. 148.

27 Там же, с. 172.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/ПРОБЛЕМЫ-ИСТОРИИ-РОССИИ-В-РАБОТАХ-Н-Я-ЭЙДЕЛЬМАНА

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

German IvanovКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Ivanov

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Н. Н. ПОКРОВСКИЙ, ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ РОССИИ В РАБОТАХ Н. Я. ЭЙДЕЛЬМАНА // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 14.11.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/ПРОБЛЕМЫ-ИСТОРИИ-РОССИИ-В-РАБОТАХ-Н-Я-ЭЙДЕЛЬМАНА (дата обращения: 28.03.2024).

Автор(ы) публикации - Н. Н. ПОКРОВСКИЙ:

Н. Н. ПОКРОВСКИЙ → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
German Ivanov
Moscow, Россия
3492 просмотров рейтинг
14.11.2015 (3057 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
2 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев
ПРОБЛЕМЫ ИНДИЙСКОЙ ДЕРЕВНИ
Каталог: Экономика 
10 дней(я) назад · от Вадим Казаков

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ РОССИИ В РАБОТАХ Н. Я. ЭЙДЕЛЬМАНА
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android