Thomas C OWEN. Capitalism and Politics in Russia. A Social History of the Moscow Merchants. 1855 - 1905. Cambridge University Press. 1981. XI.+ 295 p.

ТОМАС С. ОУЭН. Капитализм и политика в России. Социальная история московского купечества. 1855 - 1905.

В трактовке русского исторического процесса второй половины XIX - начала XX в. в буржуазной историографии сложились два основных направления: по мнению одних (Г. Дьюке, В. Блэкпул, Р. Порталь и др.), Россия шла по тому же пути, что и большинство западноевропейских государств, но более медленно (теория "относительной экономической отсталости"), другие же (А. Гершенкрон, О. Крисп, М. Кайзер) противопоставляют русский исторический процесс западноевропейскому (теория "абсолютной экономической отсталости") и придерживаются мнения о позднем генезисе русской буржуазии. Профессор Луизианского университета (США) Т. С. Оуэн, готовивший свою докторскую диссертацию по теме "Социальная и идеологическая эволюция московского купечества в 1840 - 1870 гг." (1973) в Гарвардском университете, примыкает ко второй группе; тему рецензируемой книги он рассматривает как "предысторию" периода 1905 - 1920 годов.

Автор стоит на идеалистических позициях: не отрицая важной роли экономического фактора, решающую силу всех изменений в истории он видит в культурных и идеологических явлениях. В концептуальном отношении этот историк, таким образом, малооригинален, но его работа представляет интерес: автору удалось описать почти семь десятилетий истории московского купечества, чего до него никто из зарубежных историков не пытался сделать.

Хронологические рамки исследования фактически шире указанных в заголовке: Оуэн довольно полно характеризует положение московского купечества в 1840 - 1855 гг., излагает, хотя и очень сжато, тезисно, свой взгляд на историю русской буржуазии в 1906 - 1917 годах. Подробные историографические примечания не могут, конечно, заменить отсутствующий в книге специальный анализ состояния литературы, но можно отметить серьезное внимание Оуэна к советской историографии: в предисловии он отдаёт должное трудам ряда советских историков (И. Ф. Гиндина, К. С. Куйбышевой, В. Я. Лаверычева и др.) и в дальнейшем часто опирается на их данные. Автор использует широкий круг как печатных, так и неопубликованных источников, хранящихся, в частности, и в советских архивах; в приложениях к книге помещены интересные таблицы об участии московского купечества в представительных организациях русской буржуазии, а также генеалогические таблицы крупных купеческих родов. Следует отметить академический тон изложения. Вместе с тем работа Оуэна дает еще одно подтверждение кризиса буржуазной историографии. Добросовестный конкретно-исторический анализ, основанный на широкой источниковой базе, приводит исследователя к наблюдениям и выводам, которые по существу противоречат декларированной им концепции.

Автор рассматривает процесс формирования идеологии, предпринимательскую деятельность купечества, его участие в представительных организациях, взаимоотношения с правительством и рабочими, отношение к прессе, особенно много внима-

стр. 158

ния уделено связям московского купечества со славянофилами. Иначе говоря, с нашей точки зрения, центральная проблема монографии - процесс превращения купечества из класса-сословия феодального общества в класс буржуазного общества. Оуэн при этом оговаривается, что в поле его зрения лишь представители купеческой верхушки: "Изложение местами выглядит как коллективная биография 20 семей" (с. VIII).

Исходя из представления о позднем зарождении русской буржуазии, автор полагает, что московское купечество стало приобретать буржуазные черты лишь в самом конце XIX в. и только с 1905 г. можно говорить о появлении в Москве буржуазии, а до этого времени преобладали "капиталистические купцы", идеология которых "коренным образом отличалась от буржуазной идеологии, господствовавшей в Западной Европе в XIX в." (с. 29), т. е. не была либеральной.

Особенность русского исторического процесса Оуэн видит в отсутствии буржуазии на стадии домонополистического капитализма. Говоря о купечестве до 1861 г., он отмечает, что "малочисленность гильдейских купцов в значительной мере была результатом их неспособности к господству в торговой и промышленной деятельности" (с. 2). В объяснение этого автор ссылается на "правительственную опеку" и "культурный традиционализм" самих купцов: их консерватизм, религиозность, преданность самодержавию, патриархальность в быту, тяготение к старым методам предпринимательства. Причиной такого "традиционализма" Оуэн считает отсутствие образования у купечества, незнание им новых приемов коммерческой деятельности, что в действительности не играло решающей роли. Главной причиной, тормозившей развитие капитализма в стране, было влияние остатков крепостничества. В конце концов, к этому приходит и Оуэн. Говоря о том, что купцы неохотно усваивали новые методы предпринимательства, он признает, что причиной этого было несовершенство кредитных установлений в России, финансовой системы вообще (с. 13). Обратившись главным образом к элементам старины, автор уделил мало внимания тому новому, что стало появляться в среде купечества в это время. Оуэн, в частности, преуменьшает экономическую силу купечества; он полагает, что купечество неспособно было "накапливать крупные и устойчивые капиталы" (с. 1), однако уже тогда статистика отмечала¹ , что реальные денежные средства купцов в три раза превосходили объявленные. Конечно, элементы нового у купечества незачем преувеличивать, но нельзя их и игнорировать, как это порой делает автор.

Роковое значение в развитии русской буржуазии, в складывании ее идеологии Оуэн придает "купеческо-славянофильскому союзу". Именно этот "союз", полагает он, привел к тому, что купцы прониклись недоверием к либерализму и стали исповедовать крайний консерватизм и национализм (с. 29 - 33). Оуэн провел анализ сотрудничества московских купцов и славянофилов в борьбе за покровительственные тарифы, в сфере железнодорожного предпринимательства и некоторых других частных вопросах. Конечно, связь со славянофилами наложила свой отпечаток на идеологию московского купечества, но придавать ей решающее значение нет оснований, в чем и убеждает авторский анализ. К тому же Оуэн несколько упрощенно трактует славянофильство как смесь самодержавно-националистической по окраске теории самобытности Руси с элементами либеральных воззрений. Славянофильство предстает у него каким- то внеклассовым течением русской общественной мысли и общественного движения. Советские историки показали, что славянофильство - явление сложное, в котором переплетались как реакционные, так и прогрессивные тенденции. Что же касается пореформенного славянофильства, то оно являлось своеобразной разновидностью раннего русского либерализма² . Оуэн не объясняет, почему купцы усваивали не либеральные требования славянофилов, а предпочитали, на его взгляд, славянофильский национализм и консерватизм.

Ряд фактов не укладывается в эту схему. Во время восточного кризиса конца 1870-х годов, например, несмотря на развитую славянофилами и близкими им кругами кампанию в поддержку балканских славян, купечество вело себя пассивно, давало мало средств - до тех пор, пока

¹ Шипов А. Куда и отчего исчезли у нас деньги. - Вестник промышленности, 1860, т. IX, N 7, с. 58; Журнал мануфактур и торговли, 1838, ч. 3, N 7, с. 81, 82.

² Цимбаев Н. И. И. С. Аксаков в общественной жизни пореформенной России М. 1978, с. 256, 259.

стр. 159

не увидело, что правительство тоже заинтересовано в усилении этой кампании. Первые пореформенные десятилетия дали и примеры купеческого либерализма. Это - и выступления В. А. Кокорева в конце 50-х годов (Оуэн не считает воззрения Кокорева либеральными), и участие купечества в выработке известного либерального адреса Московской городской думы от 17 ноября 1870 года. Следует также отметить, что, хотя купцы часто использовали славянофильскую прессу для защиты своих интересов, они с раздражением реагировали на выступления слишком увлекающихся славянофильских публицистов (например, И. С. Аксакова). Не славянофильство оказало "роковое" воздействие на русскую буржуазию, а, наоборот, процесс складывания русской буржуазии заставлял славянофилов видоизменять свои воззрения: в пореформенные десятилетия виднейший представитель славянофильства И. С. Аксаков выработал т. н. "теорию общества", в которой большое место уделялось нарождавшейся буржуазии.

Рассматривая вопрос о взаимоотношениях московского купечества с печатью, Оуэн оспаривает точку зрения В. Я. Лаверычева о том, что буржуазия стремилась овладеть прессой³ . Этот вопрос вообще наименее освещен, но и имеющиеся данные позволяют говорить о большом интересе буржуазии к периодической печати: хорошо известна история поддержки купечеством аксаковских изданий: купец Н. П. Ланин финансировал газету "Русский курьер", золотопромышленник К. М. Сибиряков - журнал "Слово", елецкий купец В. М. Лавров - "Русскую мысль". "Новое время" А. С. Суворина с конца 1870-х годов активно поддерживало развитие в России капитализма и формирующуюся русскую буржуазию (особенно интересны в этом отношении статьи К. А. Скальковского). В 1894 г. Суворин в интервью с С. Т. Морозовым по рабочему вопросу призывал правительство принять решения, удовлетворявшие требования русской буржуазии: "Если фабрикант такой крупный говорит об этом, то законодательству надо действовать в этом направлении"⁴ .

Останавливаясь на взаимоотношениях купечества и правительства, Оуэн пишет о том, что к 1870-м годам между ними установился "невиданный" дух взаимного доверия, и купцы стали консультантами правительства по экономическим вопросам (с. 53), объясняя это опять-таки влиянием славянофилов. Но сам же признает, что еще и в 1840-х. годах (т. е. до "союза" со славянофилами) государство стимулировало промышленное развитие. В пореформенное время покровительственная политика самодержавия усилилась, но она имела двойственный характер, ибо самодержавие оставалось выразителем интересов прежде всего дворянства, а оно тормозило развитие капитализма в деревне, медленно переводило на буржуазные рельсы кредитную и податную системы и т. д.

Следует, однако, отметить, что многие явления в истории московского купечества примерно с 1880-х годов Оуэн начинает объяснять влиянием действительности, классовой борьбы. В 1905 г., пишет он, "решительность, с которой рабочие требовали своих прав, вскоре положила твердый предел политическому отчуждению заводчиков от правительства" (с. 200). Автор пришел к мысли, что московское купечество в конце концов стало буржуазией, усвоив "азы" либеральной идеологии; но в революции 1905 - 1907 гг. эта буржуазия сыграла контрреволюционную роль, причиной чего, как считает Оуэн, было сохранение у купечества элементов старой идеологии (с. 174), сформировавшейся под сильным славянофильским влиянием. Однако тут же автор вынужден внести поправку: главной причиной контрреволюционности буржуазии был страх перед революционной активностью пролетариата (с. 200 - 203).

Анализ работы американского историка подтверждает ту истину, что малоисследованные аспекты отечественной истории вызывают пристальный интерес буржуазных ученых. Один из таких аспектов - история русской буржуазии в целом, отдельных ее отрядов, отношений ее с государством, со всеми группами и классами русского общества, связи ее с течениями общественной мысли, прессой, с русским либерализмом.

³ Лаверычев В. Я. Крупная русская буржуазия в пореформенной России. 1861 - 1900. М. 1974, с. 127.

⁴ Новое время, 3(15).III.1894.

Постоянный адрес данной публикации: