1 марта 1887 г. в Петербурге, на Невском проспекте, полицейские задержали шесть человек, за которыми велось специальное наблюдение. У троих из них - студентов Петербургского университета В. Д. Генералова, П. И. Андреюшкина и В. С. Осипанова - были обнаружены разрывные метательные снаряды, револьвер и программа Исполнительного комитета "Народной воли". Каждый из задержанных признался, что он является членом террористической фракции партии "Народной воли" и вышел на Невский проспект с целью убийства Александра III. Никаких дальнейших объяснений они давать не пожелали. Но остальные задержанные - студенты П. Горкун, М. Канчер и С. Волохов - оказались слабее своих товарищей. Под давлением охранников они показали, что являлись помощниками-сигнальщиками первых трех, но действовали "по неразумию и слабости характера". Они принесли "чистосердечное раскаяние" и подробно рассказали о том, как шли приготовления к покушению. В результате жандармам уже в первые дни расследования удалось арестовать почти всех членов террористической фракции "Народной воли", за исключением лишь тех, кто выехал за границу (Говорухин, Рудевич), и тех, о деятельности которых не знали Канчер и Горкун (Никонов и другие).

3 марта 1887 г. жандармы арестовали А. И. Ульянова и в тот же день приступили к его допросу, использовав признания Горкуна, Канчера и Волохова. Они надеялись добиться от него "раскаяния". Александр Ульянов, узнав об имеющихся против него показаниях, по-видимому, решил тщательно обдумать линию своего поведения на следствии и потому, сославшись на болезненное состояние, попросил отложить допрос до следующего дня. Раздумья А. И. Ульянова привели его к решениям, которые свидетельствовали о высоких моральных качествах этого молодого человека. 4 марта на допросе он заявил: "Я признаю свою виновность в том, что, принадлежа к террористической фракции партии "Народной воли", принимал участие в замысле лишить жизни государя императора... В феврале этого года, в точности времени определить не желаю, я приготовлял некоторые части разрывных метательных снарядов... Я знал, какие лица должны были совершить покушение, т. е. бросать снаряды. Но сколько лиц должны были это сделать, кто эти лица, кто доставлял ко мне и кому я возвратил снаряды, кто вместе со мною набивал снаряды динамитом, - я назвать и объяснить не желаю"¹ . В дальнейшем А. И. Ульянов, чтобы помочь своим товарищам по процессу, решил взять на себя большую часть вины за покушение. Он заявил, что был одним из составителей программы террористической фракции, и в специальном документе подробно изложил ее теоретические основы. Наконец, он собственноручно написал: "Я хочу более точно определить мое участие во всем настоящем деле. Если в одном из прежних показаний я выразился, что я не был инициатором и организатором этого дела (речь идет о показаниях, данных 5 марта. - Л. Д.), то только потому, что в этом деле не было одного определенного инициатора и руководителя; но мне одному из первых принадлежит мысль образовать террористическую группу, и я принимал самое деятельное участие в ее организации з смысле доставания денег, подыскания людей, квартир и пр. Что же касается до моего нравственного и интеллектуального участия в этом

¹ Сборник "Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1887 г.". М. 1927, стр. 307.

деле, то оно было полное, т. е. все то, которое дозволяли мне мои способности и сила моих знаний и убеждений"² .

Еще ярче высокие нравственные качества Александра Ульянова проявились во время судебного процесса, проходившего с 15 по 19 апреля 1887 г. в закрытых заседаниях Особого присутствия Сената. Главной задачей царские судьи ставили выявить руководителей и инициаторов покушения, по отношению к которым они намеревались применить самую высокую меру наказания. Один из организаторов заговора, П. Я. Шевырев, считая, очевидно, ненужным давать откровенные показания перед царским судом, категорически отрицал свое участие в покушении. Другой видный деятель группы, И. Д. Лукашевич, признавая отдельные моменты предъявленного ему обвинения, старался скрыть свою руководящую роль. Мужественные революционеры, принявшие на себя роль физических исполнителей террористического акта, В. С. Осипанов, В. Д. Генералов и П. И. Андреюшкин, признавали свою полную ответственность за подготовку покушения, но их теоретическая подготовка и эрудиция, конкретные обстоятельства их участия в деле не давали им возможности выступить на суде в качестве идейных руководителей заговора.

Таким образом, в ходе расследования создалась обстановка, которая объективно ставила А. И. Ульянова с его выдающимися личными качествами и теоретической подготовкой в положение идейного руководителя революционной группы. Современники и участники процесса отмечали благородное поведение Александра Ульянова на суде. И. Д. Лукашевич писал: "Когда я увиделся в первое заседание с Ульяновым на суде (он сидел рядом со мною на первой скамейке), то он, пожимая мне руку, сказал: "Если вам что- нибудь будет нужно, говорите на меня", - и я прочел в его глазах бесповоротную решимость умереть". Благодаря показаниям Александра Ильича была смягчена участь некоторым его товарищам по процессу (Новорусскому, Ананьиной, Шмидовой, Лукашевичу). Даже обер-прокурор Неклюдов, характеризуя показания А. И. Ульянова, заявил в обвинительной речи: "Сознание (подсудимого Ульянова) если и грешит, то разве в том отношении, что он принимает на себя даже то, чего не делал в действительности"³ .

На заключительной стадии судебного процесса Александр Ульянов, единственный из подсудимых, выступил с развернутым изложением своих принципиальных теоретических позиций. Это была продуманная, исполненная революционной страсти и убежденности и в то же время сдержанная речь молодого революционера. Он говорил: "Я могу отнести к своей ранней молодости то смутное чувство недовольства общим строем, которое, все более и более проникая в сознание, привело меня к убеждениям, которые руководили мною в настоящем случае. Но только после изучения общественных и экономических наук это убеждение в ненормальности существующего строя вполне во мне укрепилось, и смутные мечтания о свободе, равенстве и братстве вылились для меня в строго научные и именно социалистические формы. Я понял, что изменение общественного строя не только возможно, но даже неизбежно. Каждая страна развивается стихийно по определенным законам, проходит через строго определенные фазы и неизбежно должна прийти к общественной организации. Это есть неизбежный результат существующего строя и тех противоречий, которые в них заключаются... Отдельные личности ничего не могут изменить... и только умственными силами они могут служить идеалу, внося свет в сознание того общества, которому суждено иметь влияние на изменение общественной жизни... Я убедился, что единственный правильный путь воздействия на общественную жизнь есть путь пропаганды пером и словом, но по мере того, как теоретические размышления приводили меня к этому выводу, жизнь показывала самым наглядным образом, что при существующих условиях таким путем идти невозможно. При отношении правительства к умственной жизни, которая у нас существует, невозможна не только социалистическая пропаганда, но даже общекультурная, даже научная разработка... Убедившись в необходимости свободы мысли и слова с субъективной точки зрения, нужно было обсудить объективную возможность, т. е. рассмотреть, существуют ли в русском обществе такие элементы, на которые могла бы опереться борьба... Наша интеллигенция настолько слаба физически и не организована, что в настоящее время не может вступать в открытую борьбу и только в террористической форме может защищать свое право на мысль и на интеллектуальное участие в общественной жизни. Террор есть та форма борьбы, которая создана XIX столетием, есть та единственная форма защиты, к которой может прибегнуть меньшинство, сильное духовной силой и сознанием своей правоты. Конечно, террор не есть организованное оружие интеллигенции. Это есть лишь стихийная форма, происходящая от того, что недовольство в отдельных личностях доходит до крайнего проявления. С этой точки зрения, это есть выражение народной борьбы, пока потребность не получила нравственного удовлетворения... Среди русского народа всегда найдется десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело"⁴ .

² "1 марта 1887 г. Дело П. Шевырева, А. Ульянова и др." (стенографический отчет заседаний Особого присутствия Сената по делу 1 марта 1887 г.). М. -Л. 1927, стр. 373.

³ Там же, стр. 252.

⁴ Там же, стр. 289 - 292.

Особое присутствие Сената признало виновными всех пятнадцать подсудимых и приговорило их к лишению всех прав, состояния и к смертной казни через повешение. Представляя этот приговор на утверждение Александру III, Особое присутствие ходатайствовало о смягчении наказания восьми подсудимым, но среди них, конечно, не было Александра Ульянова, признанного одним из "зачинщиков злоумышления". Спасти жизнь осужденных могла только "милость монарха", для чего нужно было выразить "верноподданнические" чувства и проявить "раскаяние" в прошении о помиловании. Одиннадцать из пятнадцати осужденных подали такое прошение. Только А. И. Ульянов, В. С. Осипанов, В. Д. Генералов и П. И. Андреюшкин не сделали этого. Александр Ульянов считал принципиально невозможным обращаться к "милости" царя. Его сестра, А. И. Ульянова-Елизарова, вспоминала: "Матери, горячо любимой матери, вину перед которой он так глубоко чувствовал, что, по ее словам, обнимая ее колени, умолял ее простить ему причиняемое ей горе, он указывал, что у него есть обязанности не только перед семьей, а и перед родиной, что на основании их он поступил тем способом, который довел его до скамьи подсудимых, и что теперь, признав все, что признал на суде, он не может подать прошение о помиловании по ее просьбе, ибо это будет неискренне"⁵ . Только под воздействием уговоров со стороны родственника семьи, М. Л. Песковского, сообщившего ему о тяжелых переживаниях и болезни матери, Александр Ульянов обратился к царю. Но это было далеко не прощение "верноподданного". Он писал: "Я вполне сознаю, что характер и свойства совершенного мною деяния и мое отношение к нему не дают мне ни права, ни нравственного основания обращаться к вашему величеству с просьбой о снисхождении в видах облегчения моей участи. Но у меня есть мать, здоровье которой сильно пошатнулось в последние дни, и исполнение надо мною смертного приговора подвергнет ее жизнь самой серьезной опасности. Во имя моей матери и малолетних братьев и сестер, которые, не имея отца, находят в ней свою единственную опору, я решаюсь просить, ваше величество, о замене мне смертной казни каким-либо иным наказанием. Это снисхождение возвратит силы и здоровье моей матери и вернет ее семье, для которой ее жизнь так драгоценна, а меня избавит от мучительного сознания, что я буду причиной смерти моей матери и несчастья всей моей семьи. Александр Ульянов". Царские слуги даже не доложили царю об этом исполненном человеческого достоинства обращении, ибо оно было составлено "не по форме" и не содержало в себе ни "раскаяния", ни "верноподданнического смирения".

Александр III утвердил решение суда в отношении А. И. Ульянова, В. С. Осипанова, В. Д. Генералова, П. И. Андреюшкина и П. Я. Шевырева (в отношении остальных царь проявил "милость", заменив им смертный приговор пожизненным заключением или долголетними каторжными работами). 8 мая (ст. ст.) 1887 г. пять героев были казнены во дворе Шлиссельбургской крепости. Осужденные спокойно взошли на эшафот, мужественно встретив смерть во имя идеалов революции.

⁵ "Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1887 г.", стр. 348.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Л. Г. ДАВЫДОВ:

Комментарии: