К настоящему времени биография А. В. Колчака получила довольно полное освещение. Наибольшее внимание в литературе уделено таким ключевым этапам жизнедеятельности Колчака, как участие в Полярной экспедиции, в русско-японской и первой мировой войнах, и особенно - деятельности на посту Верховного правителя России¹.

Тем не менее в биографии Колчака остаются существенные пробелы, наиболее странным из которых является промежуток с 4 по 17 ноября 1918 г., когда Колчак занимал пост военного и морского министра Временного всероссийского правительства. Писавшие о Колчаке авторы, как правило, заполняли его сведениями общего характера либо домыслами.

Восстановить факты деятельности Колчака перед переворотом 18 ноября 1918 г. трудно из-за малочисленности достоверных источников и противоречивости и тенденциозности мемуаристов. Немало фактических ошибок и односторонних интерпретаций содержат также показания адмирала, которые он дал в конце января - начале февраля 1920 г. чрезвычайной следственной комиссии в Иркутске и которые исследователи некритически используют в качестве важнейшего источника. Однако этот промежуток исключительно важен для понимания личности Колчака, равно как и тех трудностей и неудач, которые в дальнейшем преследовали его на посту Верховного правителя России.

Колчак появился во Владивостоке 19 сентября 1918 г. после двух с половиной месяцев пребывания в Японии. Вояж в Страну восходящего солнца был для него вынужденным. Дело в том, что, возглавив в апреле 1918 г. охранную стражу Китайско-Восточной железной дороги, адмирал быстро испортил отношения не только с атаманом Г. М. Семеновым, возглавлявшим самый крупный и боеспособный антибольшевистский вооруженный отряд, действовавший в полосе отчуждения КВЖД, и курировавшими его японскими военными представителями, но и с председателем временного правления КВЖД генералом Д. Л. Хорватом. Колчак рассчитывал нормализовать отношения с японцами и добиться от них материальной поддержки. Но вместо ожидаемой помощи он получил от помощника начальника Генерального штаба генерала Г. Танака совет отдохнуть в Японии, не принять который адмирал не мог, тем более, что этот совет имел реальные основания. Здоровье Колчака - особенно нервная система - действительно оставляли желать лучшего.

Находясь в Токио, адмирал продолжал искать контакты с иностранными представителями в надежде получить от них обещания поддержки в борьбе с большевиками. С этой целью он встретился с британским генералом А. Ноксом и французским послом в Японии Э. Реньо. С Ноксом, ранее служившим в английском посольстве в России, Колчак быстро нашел общий язык. Центральной темой их беседы стал воп-

Шишкин Владимир Иванович - доктор исторических наук, профессор, заведующий сектором Института истории Сибирского отделения РАН.

рос о том, как создать власть на востоке России. Договорились, что Колчак представит Ноксу по этому вопросу специальную записку².

Одновременно для ознакомления русской и иностранной общественности со своими взглядами на происходящие события Колчак дал интервью, которое опубликовали несколько дальневосточных и сибирских газет. В нем адмирал представлял себя как чисто военного человека, чуждого всякой политики, хотя половина интервью была посвящена актуальной текущей проблематике. Он резко отозвался о находившейся в Харбине группе министров Временного сибирского правительства во главе с правым эсером П. Я. Дербером. "Впечатление мое от знакомства с [этими] членами Сибирского правительства, - сказал адмирал, - отрицательное. Это те же представители крайних социалистических партий, которые однажды уже привели Россию к гибели". Колчак пересказал свой разговор с военным министром Временного сибирского правительства А. А. Краковецким, попытку которого создать "революционную армию" адмирал квалифицировал как вредную затею. "Они уже развалили одну армию, - сказал он. - Создать другую на таких [же] основаниях нельзя".

Столь же отрицательно оценил Колчак попытку Хорвата создать собственное правительство в полосе отчуждения КВЖД. "О правительстве Хорвата, - заявил он, - не могло быть серьезного разговора. Я не политик, но основные положения государственного права помню. Каждое государство должно иметь собственные территорию, население, вооруженные силы и средства. Без соблюдения хотя бы одного из этих четырех условий правительства быть не может. Правительство же, созданное вне всех этих условий, будет не правительством, а только пародией на правительство. В состав такого правительства я никогда не войду".

Колчак считал, что возрождение российской государственности на Дальнем Востоке необходимо начинать с восстановления вооруженных сил и открытия антибольшевистского фронта, но сделать это можно только при содействии союзников. С их же помощью он связывал возможность восстановления элементарных условий гражданской жизни: личной и имущественной безопасности граждан. В качестве зародыша будущей государственной власти он рассматривал органы местного самоуправления, "которые постепенно выдвинут более широкие государственные институты, например, областные правительства".

Дальнейшее развитие событий рисовалось Колчаку так: "Под прикрытием фронта, имея обеспеченным тыл, можно будет собрать Сибирскую думу и установить правительство, которое при дальнейшем продвижении фронта на запад будет развиваться до конечной цели: созыва Российского Учредительного собрания и установления государственной власти согласно воле народа".

Видимо из тактических соображений много внимания адмирал уделил Японии, которая, по его словам, "играет решающую роль на Дальнем Востоке": "только Япония может помочь воссозданию нашей боеспособности". Но поскольку японцы отказались сотрудничать с ним, он решил прекратить всякую работу. "Признаюсь, - закончил "японскую" тему Колчак, - мне горько, что мое желание работать не встретило сочувствия. Но личных целей я никогда не преследовал, и потому устранился"³.

Большую часть времени в Японии Колчак провел вместе со своей возлюбленной А. В. Тимиревой на курортах Атами и Никко. Они обсуждали совместные планы на будущее. Колчак не мыслил себя вне борьбы с Германией и большевиками; в то же время он не видел возможности принять в ней участие на Дальнем Востоке из-за позиции японцев. Его внимание привлекли сообщения имевшихся в Японии дальневосточных газет о событиях на Волге, Урале и в Сибири - об освобождении их от советов и образовании антибольшевистских областных правительств с собственными вооруженными силами. По этим сообщениям, находившееся в Омске Временное сибирское правительство успешно провело мобилизацию и проводило твердую внутреннюю политику. Это и определило выбор Колчака, хотя позднее он утверждал, что намеревался ехать на Юг России, где находилась его семья и где вел борьбу с большевиками генерал М. В. Алексеев. 16 сентября Колчак отплыл из Иокогамы во Владивосток, по свидетельству Тимиревой, с твердым намерением "принять участие в борьбе с большевиками на стороне образовавшегося Сибирского правительства"⁴. Сама она еще некоторое время оставалась в Японии.

Обстоятельства сложились так, что в один день с Колчаком во Владивосток прибыла делегация Временного сибирского правительства во главе с председателем Совета министров П. В. Вологодским. Это правительство к осени 1918 г. контролировало территорию от Зауралья до Забайкалья включительно. Во Владивостоке делегация намеревалась решить две злободневные проблемы: во-первых, ликвидировать существовавшие здесь антибольшевистские правительства (Временное правительство автономной Сибири П. Я. Дербера - И. А. Лаврова, Деловой кабинет Хорвата) и устано-

вить свой контроль над русским Дальним Востоком; во-вторых, наладить прямые контакты с дипломатическими и военными представителями союзников, заручиться их максимальной поддержкой, а также выяснить вероятность дипломатического признания.

График работы сибирской делегации был довольно напряженным. С первого же дня начались торжественные и деловые встречи с представителями местных правительств, союзников, общественности, прессы. Тем не менее уже на следующий день, 20 сентября, Колчак получил аудиенцию Вологодского⁵. Встреча состоялась вечером и длилась недолго: разговор не клеился. Официальное сообщение о ней, появившееся 24 сентября в омской газете "Сибирский вестник", было лапидарным: "Адмирал Колчак доложил о восстановлении и задачах Тихоокеанского флота". На допросе чрезвычайной следственной комиссии Колчак об этой встрече рассказал следующее: "Я лично представился тогда Вологодскому... Я сделал ему визит, он был страшно занят, ни о чем серьезном не говорил; я ему сказал совершенно определенно, что те морские части, которые имеются здесь, безусловно подчиняются распоряжениям этого правительства"⁶. Правда, адмирал забыл сказать, что его слова тогда ничего не значили, поскольку никакого официального поста он не занимал и гарантировать подчинение морских частей никому не мог.

Приведенному свидетельству противоречит запись в так называемом "Дневнике П. В. Вологодского". "Вечером, - говорится в ней, - посетил меня известный своим героизмом перед требованиями, [выдвинутыми] взбунтовавшимися черноморскими матросами, вице-адмирал Колчак. Он очень сочувственно относится к деятельности Сибирского прав[ительст]ва, рекомендовал мне несколько своих сослуживцев, находящихся теперь на Дальнем Востоке, для определения на службу. При расставании пожелал в моем лице Сибирскому правительству дальнейших успехов в насаждении государственности. Колчак произвел на меня очень приятное впечатление. Испитой и суровый на вид, он, должно быть, в душе очень добрый человек. Удивительно приятна его улыбка"⁷.

Если эта запись достоверна, то получается, что глава Временного сибирского правительства, остро нуждавшегося в опытных военачальниках, даже не поинтересовался ни ближайшими, ни долгосрочными планами адмирала. Конечно, такая сдержанность со стороны Вологодского могла иметь свое объяснение: весной - в начале лета Колчак был близок к Хорвату, являвшемуся главным препятствием для установления единовластия Временного сибирского правительства на Дальнем Востоке. Не исключено, что на позицию Вологодского повлиял конфликт адмирала с атаманом Семеновым: к тому времени он уже прочно контролировал Забайкалье и, по крайней мере на словах, присягнул на верность Временному сибирскому правительству. К тому же в общественном мнении за Колчаком закрепилась репутация японофоба, что понижало его акции в глазах Вологодского, искавшего международного признания.

Но скорее всего, Колчак - в отличие, скажем, от генералов Р. Гайды или Нокса - сам по себе не представлял интереса, поскольку не располагал никакими реальными силами или ресурсами. По сути дела, в той сложной обстановке, которая складывалась в то время на Дальнем Востоке, его единственным "козырем" было имя: репутация талантливого полярного исследователя, одного из реформаторов русского флота, героя Балтики, непримиримого врага Германии и большевиков.

Затем у Колчака состоялась встреча с бывшим командующим Восточной группой войск в Сибири чехом Гайдой, только что произведенным в генерал-майоры и теперь домогавшимся от Вологодского ни много ни мало должности командующего Сибирской армией, чему решительно противились как министры Временного сибирского правительства, так и большинство сибирских военачальников. Инициатива встречи исходила от Гайды, который, судя по всему, искал дополнительную опору в русской военной среде. Адмирал хоть и находился не у дел, но учитывался чешским генералом в его амбициозных планах. Встреча происходила в штабе чехословацких войск, располагавшемся в здании бывшего владивостокского морского порта.

Вот каким, по воспоминаниям Гайды, предстал перед ним Колчак: "Первое впечатление было довольно неопределенное. Он был среднего роста, несколько сутулый с худым, нервным, резко очерченным лицом, бритый, с короткими волосами, глубоко впавшими щеками, заостренным орлиным носом и быстрым взглядом. Казалось, что адмирал, которому можно было дать около 45 лет, был физически очень утомлен, что я объяснял себе его материальной необеспеченностью, тем более потому, что его штатский серый костюм выглядел довольно поношенным. Особенно запечатлелась мне его мягкая шляпа с широкими полями, придававшая ему пролетарский вид"⁸.

Собеседники виделись впервые, но разговорились быстро, поскольку обоих интересовали одни и те же вопросы. Гайда описал положение дел на Восточном фронте,

затем они перешли к вопросу о взаимодействии русских и чехословацких войск и сделали вывод о необходимости установить единое командование. Обсуждалось и отношение к формируемой различными политическими силами на Государственном совещании в Уфе новой всероссийской власти - Временному всероссийскому правительству. Гайда оценил будущее правительство, основанное на компромиссах и коалиционном начале, как образование нежизненное. Колчак после этого поинтересовался, какую же власть генерал считал бы в сложившихся условиях наилучшей. По свидетельству адмирала, последовал такой ответ: "Я считаю, что в этом периоде и в этих условиях может быть только военная диктатура".

Так же думал и сам Колчак; он уже давно решил, что предотвратить национальную катастрофу, спасти Россию может только твердая единоличная власть. При этом адмирал не скрывал свое мнение. В начале июля в газете "Голос Приморья" за подписью "А. К." появилась небольшая статья с выразительным названием "Единоличная власть". Статья начиналась историческим экскурсом: "В моменты остроты политических осложнений, в моменты великой разрухи и тревоги, понятно, что люди ищут умиротворяющие начала. Одним из таких выходов обычно признается твердая власть, и как ее наиболее гибкая форма - власть единоличная... Римская республика знала власть диктатора и обращалась к ней в тот момент, когда государству грозили величайшие бедствия. В диктатуре видели крайнее средство и прибегали к ней только в самые острые моменты. То, что мы теперь переживаем, такой момент, не может [не] вызывать споров, и разговоры о диктатуре вполне понятны".

Дальнейший ход своей первой беседы Гайда и Колчак вспоминали по-разному. Адмирал утверждал, что его ответ был таков: "Военная диктатура прежде всего предполагает армию, на которую опирается диктатор, и, следовательно, это может быть власть только того лица, в распоряжении которого находится армия, но такового лица не существует, потому что даже нет общего командования. Для диктатуры нужно прежде всего крупное военное имя, которому бы армия верила, которая бы знала это лицо, и только в таких условиях это возможно". По версии Колчака, Гайда в ответ заявил, что "это вопрос будущего времени, потому что сейчас все еще находится в периоде создания, развития"⁹.

По воспоминаниям Гайды, окончание разговора было иным: Колчак "обвинял крайне левые и правые элементы в неуступчивости. Он также высказался о необходимости твердой власти, которая бы шла по среднему, демократическому пути". Однако затем адмирал высказывался за единоличную власть и, по утверждению Гайды, "прямо заявил, что необходимо, чтобы я взял ее в свои руки", мотивируя свое предложение тем, что только Гайда имеет опору в войсках¹⁰.

Во Владивостоке Колчак решил сложить с себя обязанности члена правления КВЖД. Еще раз встретившись с Гайдой, он дал ему понять, что хотел бы получить какую-нибудь новую административную должность. Генерал обещал оказать содействие, но 23 сентября вместе со штабом отбыл на запад. Колчак выражал желание ехать вместе с Гайдой, но задержался, и только 27 сентября в сопровождении двух морских офицеров покинул Владивосток.

Существует версия, что адмирал добирался до Омска инкогнито. Встречается также утверждение, что вместе с ним ехала Тимирева¹¹. Это неверно: Тимирева, ставшая гражданской женой адмирала, выехала из Владивостока позже, когда получила от него сообщение, что он благополучно добрался до Омска.

В поездке адмирал отнюдь не таился. Скорее наоборот, он был заинтересован в широкой информации о своем пребывании в Сибири. Хотя адмирал не являлся официальным лицом, он оставался фигурой российского масштаба, поэтому местные газеты следили за его передвижением и публиковали сведения об его поездке (например о проезде Колчака 7 октября 1918 г. через Иркутск писала местная газета "Дело").

10 октября адмирал приехал в Красноярск, где встретился с начальником местного гарнизона генералом М. И. Федоровичем¹². Федорович получил чин генерала всего несколькими днями раньше. А до того он был морским офицером, окончившим Николаевскую морскую академию. В бытность Колчака командующим Черноморским флотом Федорович в звании капитана 1-го ранга состоял начальником гидроавиации Черноморского флота.

13 октября Колчак прибыл в столицу тогдашней Сибири. Г. З. Иоффе утверждал, что появление адмирала в Омске не было замечено и не нашло отражения в прессе¹³. Это не так. Через два дня об его приезде сообщила местная популярная социалистическая газета "Заря".

В пути Колчак по газетам изучал местную политическую обстановку. 23 сентября на проходившем в Уфе Государственном совещании, в котором участвовали члены Всероссийского учредительного собрания, делегации областных правительств Повол-

жья, Урала и Сибири, политических партий и влиятельных общественных организаций, был образован новый орган государственной власти - Временное всероссийское правительство. До созыва Всероссийского учредительного собрания правительство было наделено всей полнотой власти "на всем пространстве государства Российского". Другими словами, Временное всероссийское правительство являлось коллективным диктатором (Директорией) на освобожденной от большевиков территории. На состоявшемся в ночь на 24 сентября 1918 г. первом же заседании нового правительства его председателем был избран правый эсер Н. Д. Авксентьев, а верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России - генерал-лейтенант В. Г. Болдырев¹⁴. Создание этого правительства было результатом компромисса между сторонниками народовластия и частью более правых элементов, которые разделяли платформу Союза освобождения России. Но оно вызвало недовольство со стороны как более "левых", так и еще более "правых" политических сил. У одних - в силу принципиальной неприемлемости для них принципов компромисса и коалиции, у других - по причине того, что они считали себя оказавшимися в проигрыше.

9 октября 1918 г. Временное всероссийское правительство прибыло из Уфы в Омск и сразу же приступило к формированию отсутствовавшего у него исполнительного аппарата - Совета министров. 12 октября на совместном заседании Директории и Административного совета, являвшегося "деловым кабинетом" Временного сибирского правительства, было достигнуто соглашение о том, что до формирования Совета министров его функции будет временно исполнять Административный совет. Всероссийский Совет министров намечено было создать по взаимному соглашению, взяв за основу персональный состав Административного совета, после возвращения с Дальнего Востока Вологодского.

В Омске Колчак, как новая и "перспективная" фигура, оказался в центре внимания различных группировок, главным образом "правой" части политического спектра. Не остался незамеченным тот факт, что по приезде адмирал несколько дней жил у лидера омских кадетов присяжного поверенного В. А. Жардецкого¹⁵, давно ратовавшего за установление единоличной военной диктатуры. Колчак сблизился также с министром финансов Временного сибирского правительства И. А. Михайловым, начальником штаба верховного главнокомандующего генералом С. Н. Розановым, начальником академии Генерального штаба генералом А. И. Андогским, с активистами омских отделов Союза возрождения России и Всероссийского национального союза, "блока" политических и общественных объединений. Все они стали рекламировать и продвигать адмирала, надеясь в дальнейшем использовать его для решения своих задач. Показательно, что 23 октября в приложении к газете "Заря" был опубликован пространный биографический очерк о Колчаке. Такой чести газета не удостоила ни одного члена Директории. 29 октября панегирическая статья об адмирале появилась в "Сибирском вестнике", являвшемся официальным органом Временного сибирского правительства.

На следующий день после приезда в Омск Колчак посетил верховного главнокомандующего Болдырева, рассказал ему о положении на Дальнем Востоке, а также о своем намерении пробраться в расположение Добровольческой армии и поступить в распоряжение генерала Алексеева¹⁶. В последующем Колчак неоднократно повторял это утверждение, и оно воспринималось историками как достоверное. Но его уверения о стремлении на Юг являлись, скорее всего, дезинформацией, которая повышала акции адмирала в Сибири. Впервые версию, распространенную Колчаком, поставил под сомнение Иоффе, который полагал, что у адмирала мог быть и другой, сибирский вариант: подобно тому, как весной 1918 г. в Пекине Колчак предоставил возможность уговорить себя "поработать" на Дальнем Востоке, так и сейчас он позволял "убедить" себя остаться в Омске¹⁷.

В действительности сибирский вариант был если не единственным, то главным. Перемещение на Юг через Сибирь являлось рискованным предприятием, особенно если учесть, что Колчак уже был не один: с интервалом в несколько дней за ним ехала из Владивостока в Омск Тимирева. Об этом же говорит тот факт, что Колчак в принципе принял приглашение Гайды, получившего в командование Северо-Уральский фронт (Екатеринбургскую группу), о совместной боевой деятельности. Показательна также та чрезвычайная активность, которую в Омске сразу же развил Колчак. Если он и колебался, то эти колебания должны были прекратиться 16 октября, когда Болдырев впервые заговорил с Колчаком о возможности назначения его на пост военного и морского министра¹⁸.

18 октября в Омск вернулась цравительственная делегация во главе с Вологодским. С этого времени начались консультации между Директорией - с одной сторо-

ны, Советом министров и Административным советом - с другой, относительно состава Совета министров Временного всероссийского правительства.

22 октября было принято их совместное решение о том, что список кандидатов в министры будет составлять Вологодский, который займет пост председателя Совета министров, представляя их на утверждение Директории. В дневнике Болдырева в связи с этим появилась такая запись: "Кандидатура Колчака на пост военно-морского министра не встречает возражений. Завтра предложу ему этот пост"¹⁹.

Начало переговоров о формировании Совета министров обострило и без того напряженную атмосферу Омска. Кто-то из противников Директории распространил слух о том, что она отдала распоряжение об аресте членов Временного сибирского правительства. В ночь на 23 октября к дому, где жил Вологодский, прибыл непонятно кем назначенный отряд казаков якобы для охраны премьер-министра, и он в тот же день на заседании Совета министров Временного сибирского правительства сделал сообщение "о событиях в связи с распространившимися слухами об аресте членов Совета министров". На том же заседании с сообщением "о распространяемых по городу слухах, тревожащих общественное настроение", выступил управляющий Министерством внутренних дел С. С. Старынкевич. Совет министров поручил ему "принять меры к предупреждению распространения тревожных сведений среди населения"²⁰.

Однако вечером того же дня и у здания Директории, где заседало Временное всероссийское правительство, появился взвод казаков, объявивших, что они назначены для охраны Вологодского. Как установил Болдырев, казаков направил начальник штаба 2-го Степного сибирского корпуса полковник Л. Д. Василенко по требованию министра финансов Михайлова. Чтобы как-то успокоить в очередной раз разволновавшегося Вологодского, Болдырев довез его до дома на собственном автомобиле. Здесь, к своему удивлению, верховный главнокомандующий увидел охрану из сербов; на следующий же день он потребовал отрешить Василенко от должности²¹.

Формирование Совета министров Временного всероссийского правительства проходило в острой борьбе. Предварительное соглашение между Директорией и Временным сибирским правительством не раз оказывалось на грани разрыва. Яблоком раздора стали две кандидатуры: бывшего министра финансов Временного сибирского правительства Михайлова, предложенного Административным советом на должность министра внутренних дел, и члена ЦК партии эсеров Е. Ф. Роговского, которого большинство Директории прочило в товарищи министра внутренних дел, отвечающего за департамент милиции. Михайлова большинство "директоров" отводило потому, что считало его виновным в сентябрьском правительственном кризисе и в убийстве министра Временного сибирского правительства А. Е. Новоселова. Роговский же не устраивал Административный совет потому, что считался слишком правоверным эсером и человеком, не способным к государственной деятельности. Что касается кандидатуры Колчака, то, по утверждению бывшего министра Временного сибирского правительства И. И. Серебренникова, "особенно настойчиво выдвигал его на этот пост сам Авксентьев", и она "не вызывала ниоткуда возражений"²².

Существует, как минимум, четыре списка кандидатов на посты министров, предложенных Директории Вологодским. Во всех списках военным и морским министром значится один и тот же человек - вице-адмирал Колчак²³. Это означало, что он устраивал обе заинтересованные стороны: и Директорию и Временное сибирское правительство. Но имелись и противники назначения Колчака по пост военного и морского министра. По свидетельству Вологодского, в Административном совете "очень резко против кандидатуры Колчака выступал СВ. Востротин"²⁴.

Востротин был депутатом Государственной думы III и IV созывов от Енисейской губернии. После февраля 1917 г. он активно участвовал в революционных событиях в Петрограде, в мае-июле занимал пост товарища министра земледелия во Временном правительстве, в октябре вошел во Временный совет Российской республики (Предпарламент). В июле-октябре 1918 г. Востротин возглавлял правительство (Деловой кабинет) Временного правителя России Хорвата, благодаря чему хорошо знал о методах и результатах деятельности Колчака на КВЖД. Сам Востротин в ходе формирования Совета министров Временного всероссийского правительства получил приглашение на пост министра торговли и промышленности, занять который, однако, отказался²⁵.

Активно противодействовал назначению Колчака военным и морским министром находившийся в это время в командировке во Владивостоке временно управляющий Военным министерством и командующий Сибирской армией генерал П. П. Иванов-Ринов. 21 октября он прислал министру Михайлову, которого считал своим союзником в борьбе за министерский пост, для информации Временного сибирского

правительства пространную телеграмму с анализом позиции союзных держав. Иванов-Ринов утверждал, что военно-политическое руководство Чехословацкого корпуса пытается добиться статуса мировой величины "за счет России". Возможность изменить ситуацию он видел в том, чтобы активизировать американскую помощь России, воспользовавшись для этого противоречиями между Японией и США. "К сожалению, - телеграфировал Иванов-Ринов, - Колчак весьма нетактично произвел разрыв с японцами и вообще много напортил на востоке своей несдержанностью". Более того, Иванов-Ринов обвинил Болдырева и Колчака в том, что они оба, "быть может разными путями, но идут [к] одной цели": к "реорганизации армии, грозящей разрушением сделанного и передачей нашей армии чехам"²⁶.

Мнение Иванова-Ринова было отнюдь не беспристрастным. Весной 1918 г. он создавал антибольшевистское подполье в Степном крае, затем с первых дней антисоветского вооруженного выступления командовал корпусом, а в результате оказался одним из тех, кто как бы таскал каштаны из огня для других. Ведь Болдырев и Колчак, появившиеся в Омске только в октябре 1918 г., пришли на все готовое, однако отодвинули на задний план заслуженных ветеранов. У Иванова-Ринова имелись в Омске сторонники из числа старших казачьих офицеров (в частности, председатель войскового правительства Сибирского казачьего войска полковник Е. П. Березовский, начальник Сибирской казачьей дивизии полковник В. И. Волков), надеявшиеся, что именно он станет всероссийским военным и морским министром. После нескольких совещаний эта группа 31 октября решила послать к Болдыреву и Колчаку совместную делегацию из представителей Сибирского, Семиреченского и Уральского казачьих войск с заявлением о необходимости назначить министром Иванова-Ринова. Но Болдырев дал им ответ, что изменить ничего не может, так как за кандидатуру адмирала уже высказались Директория, Административный совет и Омский "блок" общественных организаций. Но верховный главнокомандующий твердо пообещал, что Иванов-Ринов сохранит за собой пост командарма Сибирской. Со своей стороны, Колчак, как выяснила побывавшая у него казачья делегация, предлагать Иванова-Ринова в министры не помышлял, а высказывался только за сохранение за ним должности командующего Сибирской армией. Тогда Волков в доверительной беседе с Колчаком попытался убедить его уступить должность министра Иванову-Ринову. Телеграфировавший об этом во Владивосток Иванову-Ринову казачий войсковой старшина Ф. И. Поротиков доводы Волкова не сообщал, поскольку, как он писал, "ясно информировать вас об этом опасаюсь даже шифром"²⁷.

Через восемь дней после телеграммы Иванова-Ринова Вологодский получил из Владивостока шифрованную записку от своего бывшего уполномоченного на Дальнем Востоке В. Э. Гревса, являвшегося советником министра иностранных дел на правах товарища министра. Гревс только что вернулся во Владивосток из командировки в Японию и на телеграфе узнал о предстоящем назначении Колчака военным и морским министром. Признавая личность Колчака безупречной, Гревс тем не менее счел нужным напомнить Вологодскому "о впечатлении вполне неуравновешенного человека", которое произвел Колчак на Вологодского и на всю сибирскую делегацию во Владивостоке, "впечатлении, подтвержденном и отзывами всех знавших его за последнее время".

Гревс обратил внимание Вологодского также на то, что из-за сложной внутренней обстановки и необходимости взаимодействия с союзниками пост военного и морского министра приобретает политическое значение, что "требует от занимающего его лица особой выдержки и такта". Кроме того, Гревс указал, что Иванов-Ринов "с величайшим трудом налаживает дело на Дальнем Востоке и ведет ответственные переговоры с союзниками и союзным командованием". Отстранение Иванова-Ринова с поста главы военного ведомства, предостерегал Гревс, "разрушит всю его работу и вселит в союзников нежелательные сомнения в твердости и определенности курса нашей политики"²⁸. Однако Административный совет не прислушался к мнению Востротина, а Вологодский и Директория проигнорировали предупреждения Иванова-Ринова и Гревса, усмотрев в них только банальную интригу.

Колчак довольно быстро освоился в новой для него общественно-политической обстановке. Посетив 27 октября Болдырева вместе с С. Н. Розановым и 29 октября - в компании с В. А. Жардецким и Н. С. Лопухиным, он пытался склонить генерала к ликвидации Директории с передачей ее функций верховному главнокомандующему, Болдыреву. Однако генерал решительно отверг совет, объяснив ходатаям, что, "если это понадобится, то Директория сама передаст ему полноту власти"²⁹. Видимо, верховный главнокомандующий эти разговоры пока всерьез не воспринимал.

Еще более решительно, временами просто бесцеремонно, вел себя Колчак при формировании Совета министров Временного всероссийского правительства, хотя

формально он не имел права даже участвовать в обсуждении этого вопроса. Вопреки мнению большинства Директории, Колчак пытался продвинуть Михайлова на должность министра внутренних дел. Вместе с тем он резко выступал против назначения Роговского товарищем министра внутренних дел, отвечающим за деятельность милиции. Даже после того, как эта кандидатура была согласована с Административным советом, Колчак оказал такое давление на Вологодского, что тот 29 октября на заседании Директории вновь возразил против назначения Роговского. После этого Директория поручила Болдыреву переговорить с Колчаком.

На следующий день Болдырев дал Колчаку получасовой урок политического "ликбеза". В итоге тот заявил, что остается "непреклонным противником Роговского", но подчинится военной дисциплине. В тот же день Болдырев, чтобы поставить Колчака в служебные рамки, издал приказ о назначении его в распоряжение верховного главнокомандующего³⁰.

Два дня - 30 и 31 октября - Колчак нервировал Директорию и Временное сибирское правительство, добиваясь отклонения кандидатуры Роговского. С этой целью он даже стал отказываться от поста военного и морского министра, соглашаясь только на должность временно управляющего министерством по назначению верховного главнокомандующего. Как отметил Болдырев, адмирал "совершенно извел бедного Н. Д. Авксентьева". Тогда же в дневнике Болдырева появилась о Колчаке первая критическая запись: "Очень нервный и неустойчивый человек"³¹.

Чтобы нормализовать обстановку, 31 октября Авксентьев провел с Колчаком беседу. Но она ничего не дала, каждый остался при своем мнении. Более того, в тот же день адмирал подал на имя Вологодского записку, в которой сообщил, что после встречи с Авксентьевым пришел к выводу о невозможности "принять должность военного [и морского] министра при настоящей внутренней политической обстановке". В то же время Колчак заявил, что он не считает возможным отказаться от государственной работы и может "принять на себя исполнение ее в качестве временно управляющего военным и морским ведомством". Однако возможность вступления в должность временно управляющего Колчак обусловил таким требованием: "назначение допустимо лишь приказом верховного главнокомандующего без включения меня в список лиц, входящих в состав Совета министров"³².

Наступила очередь Вологодского уговаривать Колчака. Для этого он назначил частное совещание членов Совета министров и Административного совета Временного сибирского правительства, на которое пригласил адмирала. Участников совещания Вологодский проинформировал о проделанной им работе по формированию Совета министров и постигшей его неудаче и заявил, что он отказывается от возложенной на него миссии. Передав председательствование Серебренникову, Вологодский покинул совещание. Только такой ход премьер-министра, грозивший новым политическим кризисом, заставил Колчака согласиться на назначение Роговского и принять должность министра³³.

Правда, здесь же Колчак взял небольшой реванш. При обсуждении вопроса о назначении помощников военного и морского министра он отверг предложенную Вологодским и Серебренниковым кандидатуру Иванова-Ринова, заявив, что у него уже есть свои кандидаты: генералы Н. А. Степанов и В. И. Сурин³⁴.

Одновременно, еще до официального утверждения в качестве главы военного ведомства Колчак добивался у Авксентьева и Болдырева расширения своей компетенции, судя по всему, претендуя на участие в разработке военных планов и руководстве военными операциями³⁵, несмотря на свою некомпетентность. Вся эта деятельность адмирала, немедленно становившаяся достоянием политических и военных кругов, имела явно провокативный характер, мешая новой власти, подвергавшейся атакам "слева" и "справа", обрести устойчивость и уверенность в собственных силах.

Тем не менее договоренности о составе Совета министров были достигнуты. 4 ноября Временное всероссийское правительство утвердило соответствующий указ. Военным и морским министром был назначен Колчак³⁶. Таким образом, менее чем через три недели после прибытия в Омск Колчак, не имевший никаких заслуг в борьбе с советской властью, стал одним из ключевых министров в антибольшевистском всероссийском правительстве. Министерскую должность Колчак получил благодаря Директории, члены который считали адмирала не только крупным военным специалистом, но и настоящим демократом.

Объясняя поведение Колчака, сочетавшее прямолинейное упорство с неустойчивостью взглядов, лица, близко наблюдавшие тогда адмирала, как правило, склонялись к трем версиям. Одни говорили о нервном расстройстве, другие - о политической наивности и доверчивости, третьи - о давлении со стороны. Однако тактика Колчака, несмотря на ее внешнюю непоследовательность, была глубоко продуман-

ной, реалистичной и, главное, ориентированной на перспективу. Своим поведением адмирал демонстрировал "правым" политикам и военным, что он категорически не желает сотрудничать с эсеровской частью Директории, не признает результаты Уфимского государственного совещания и далек от Директории в целом. Этим он подавал сигнал "правым" кругам и военщине, что военный и морской министр Колчак во Временном всероссийском правительстве "свой среди чужих".

Свой первый рабочий день в качестве министра, 5 ноября, Колчак начал с утреннего доклада верховному главнокомандующему о корпусных округах. По инициативе Колчака для рассмотрения этого вопроса Болдырев приказал создать специальную комиссию во главе с генералом В. Г. Владимировым. Но первое заседание этой комиссии, назначенное на 2 ноября, сорвалось из-за неприбытия ее двух главных членов: и.о. командующего Сибирской армией, начальника штаба армии П. П. Белова и командира 2-го Степного сибирского корпуса генерала А. Ф. Матковского, а также по причине отсутствия подлежавшего обсуждению материала. Колчак квалифицировал отсутствие двух генералов как саботаж и усмотрел в этом происки Иванова-Ринова. "Много было в горячей речи Колчака одностороннего пристрастия и довольно ложной прямоты", - записал впечатления после первого доклада министра Болдырев. И сделал такое психологическое наблюдение: "Я редко видел человека, столь быстро загоравшегося и так же быстро гаснувшего после спокойного отпора его натиску. Хлопот с ним будет немало"³⁷.

Днем Колчак принял участие в первом, торжественном заседании Совета министров с присутствием всех членов Директории. На следующий вечер в честь образования всероссийского Совета министров Авксентьев дал в коммерческом клубе раут. Почти пять часов звучали оптимистические речи отечественных и иностранных политиков и военных о создании боеспособной русской армии и предстоявшей ей решающей роли в возрождении России. В отличие от всех выступавших Колчак ограничился несколькими дежурными фразами. Как ни странно, его не оказалось среди нескольких русских генералов и английских офицеров, которые после ужина до двух часов ночи продолжали беседу у Болдырева³⁸.

7 ноября Колчак во второй и в последний раз участвовал в заседании Совета министров. Четыре из 19 стоявших в повестке дня вопросов были поставлены Военно-морским министерством: утверждение штатов центрального управления военного ведомства, порядок утверждения штатов морского ведомства, учреждение должностей начальников военных районов и введение в действие дисциплинарного устава 1869 года. В соответствии с принятыми ранее нормами, Совет министров предоставил Колчаку право утвердить штаты центрального управления военного и морского ведомств, а также поручил - совместно с представителями Министерства юстиции и юрисконсультской части при Совете министров - переработать дисциплинарный устав 1869 г. "применительно к существующему государственному строю" (вопрос об учреждении должностей начальников военных районов Колчак снял с обсуждения)³⁹.

8 тот же день Колчак издал несколько своих первых приказов по министерству: о расформировании Военного министерства Временного сибирского правительства, его структурных подразделений и Сибирского военно-судного управления; о временных органах центрального управления и распределении обязанностей между его помощниками; о нескольких кадровых назначениях в Главном штабе и др.⁴⁰

Любопытно, что в подлинниках трех приказов, отданных 7 - 8 ноября, Колчак собственноручно вычеркнул слова "Военный и морской министр". Возникает вполне резонный вопрос о том, почему он это сделал. Отсутствие источников не позволяет дать на него точный ответ, но можно высказать предположения в диапазоне от "сдали нервы" и "не устраивала должность" до гипотезы о том, что адмирал уже "видел" себя в другой роли.

Тем наследством, которое досталось ему от предшественников, Колчак был недоволен. "Положение Военного министерства, - сказал он 5 ноября В. Н. Пепеляеву, - сейчас невозможное - у него нет исполнительных органов"⁴¹. Причины такого положения Колчак, не разобравшись в местной специфике, видел исключительно в некомпетентности и пассивности бывшего управляющего военным ведомством Иванова-Ринова и начальника его штаба Белова. На самом же деле зачаточное состояние аппарата Военного министерства объяснялось стремлением иметь не два, а только один штаб - Сибирской армии, одновременно выполнявший функции Главного штаба Военного министерства. Последнее обстоятельство было обусловлено нехваткой в Сибири офицеров Генерального штаба.

Едва взявшись за создание аппарата своего министерства, Колчак принял странное решение. 9 ноября он выехал на фронт для инспектирования войск, передав исполнение своей должности помощнику по снабжению и технической части Сурину⁴³.

Тем самым формирование центральных органов управления, провозглашавшееся адмиралом первоочередным делом, откладывалось. Между тем Колчаку нечего было делать на фронте, поскольку оперативные вопросы не входили в компетенцию военного ведомства, обязанного формировать и комплектовать войска, готовить рядовой состав и командные кадры, обеспечивать их снабжение. А о том, что фронтовым частям многого недоставало, было прекрасно известно не только военному командованию.

Загадочное поведение Колчака - его отстраненность во время и после раута 6 ноября, неожиданный отъезд на фронт - можно понять только в связи с деятельностью адмирала, не имевшей отношения к его прямым должностным обязанностям. Ключ к разгадке дает упоминавшаяся встреча Колчака с Пепеляевым 5 ноября.

Напомним, что член ЦК кадетов Пепеляев приехал из Москвы в начале сентября по заданию руководства своей партии, перейдя через линию фронта в сопровождении двух офицеров. Полтора месяца он потратил на то, чтобы объехать Сибирь и Дальний Восток, восстанавливая связи с местными партийными организациями, выясняя их политические позиции и давая инструкции. Пепеляев являлся приверженцем установления на освобожденной от большевиков территории твердой единоличной власти. 1 ноября он прибыл в Омск и развил бурную деятельность, направленную на подготовку устранения Директории и установление военной диктатуры. Действовал он совместно с Михайловым, пользовавшимся авторитетом в "правых", офицерских и казачьих кругах. Михайлов без колебаний поддержал Пепеляева, поскольку тоже являлся давним и решительным сторонником "твердой" государственной власти. К тому же у него были личные счеты с большинством членов Директории, заблокировавших его назначение министром внутренних дел Всероссийского правительства, из-за чего Михайлову пришлось опять пришлось довольствоваться постом министра финансов.

По свидетельству Пепеляева, его беседа с Колчаком была продолжительной и интересной. Пепеляев сразу же четко обозначил не только предмет разговора - необходимость установления на востоке России военной диктатуры, но и его цель - согласие Колчака стать диктатором. Адмирал, впервые видевший Пепеляева, соблюдая правила политеса, на протяжении большей части разговора вел себя довольно осторожно, давая Пепеляеву возможность "поуговаривать" себя. Начав с заявления о том, "в настоящее время нужно оказать поддержку [существующей] власти", Колчак затем вошел в предложенную роль и, по свидетельству Пепеляева, "с большой решительностью" заявил: "Если бы я имел власть, то, объединившись с [генералом] Алексеевым, отдал бы ее ему". Затем адмирал пошел еще дальше: "Если будет нужно, я готов принести эту жертву", то есть стать военным диктатором. Правда, закончил Колчак разговор тем, с чего начал: "Власти нужно оказать поддержку"⁴³. Имелась в виду существующая власть - Временное всероссийское правительство. По существу же главного вопроса - о единоличной диктатуре - договоренность была достигнута.

О том, как был организован заговор против Директории, можно узнать из письма полковника А. Д. Сыромятникова, написанного в середине апреля 1919 г. и адресованного Михайлову. В указанное время Сыромятников был и.д. первого генерал-квартирмейстера Ставки и считал себя одним "из трех главных организаторов ноябрьского переворота", отвечавшим за его военную часть. Судя по письму, между 6 и 8 ноября состоялась встреча Колчака и Михайлова. Очевидно, адмирал и министр финансов обсуждали примерный план переворота и роли его исполнителей. Именно во время этой встречи были рассмотрены условия, на которых начальник казачьей дивизии полковник Волков согласился произвести арест эсеровской части Директории. За эту услугу Волков потребовал произвести его в генерал-майоры, и такое обещание ему было дано. Нетрудно догадаться, что дать такую гарантию мог лишь один человек - будущий военный диктатор.

В то время, когда началось исполнение заговора, Колчак покинул Омск. Его отъезд из Омска дезориентировал Директорию, вообще поставил под сомнение слухи о подготовке переворота с участием военного и морского министра и снял с адмирала подозрения в причастности к заговору. К тому же присутствие в Омске Колчака с его невыдержанностью и агрессивностью могло только повредить делу, в котором у Михайлова, Волкова и К° уже имелся достаточный опыт. Наконец, заговорщикам необходимо было заручиться поддержкой фронтового командования, особенно претендовавшего на первые роли Гайды. В переговорах с честолюбивым чехом о военной диктатуре Колчаку надлежало найти верный тон, чтобы получить поддержку с его стороны и в то же время не обидеть предложением ему роли актера второго плана.

К тому времени Гайда немногим более месяца командовал Северо-Уральской группой Западного фронта, штаб которой находился в Екатеринбурге. Именно туда 9 ноября и отправился Колчак, вагон которого прицепили к поезду английского пол-

ковника Д. Уорда, с ротой своих подчиненных также следовавшего в Екатеринбург. В Тюмени Колчак сделал остановку. На вокзале адмирала приветствовали местные военные власти, он принял почетный караул, а затем отбыл дальше⁴⁴.

Воскресный день 10 ноября в Екатеринбурге был окрашен в праздничные тона. С 10 часов утра на Монастырской площади города стали выстраиваться полки 2-й Чехословацкой дивизии, части русских войск и рота только что прибывших англичан. Затем на площадь прибыли Гайда со своим штабом, командующий Западным фронтом генерал Я. Сыровы, руководители отделения Чехословацкого национального совета в России, представители местной общественности и др. Предстояло торжественное освящение и вручение чехословацким полкам боевых знамен.

Чехословацкий национальный совет и Гайда заблаговременно направили членам Директории, а также Иванову-Ринову приглашения на торжества⁴⁵. Однако все члены Директории, поблагодарив за приглашение, отказались приехать. Вологодский же поручил представительствовать от Совета министров уполномоченному правительства на Урале С. С. Постникову⁴⁶. По сообщениям местной печати, Постников присутствовал на церемонии и выступил с поздравительной речью от имени Временного всероссийского правительства. Что же касается Колчака, то его участие в торжествах представители прессы не зафиксировали. Но на устроенном в тот же вечер Чехословацким национальным советом банкете, затянувшемся далеко за полночь, Колчак был. По свидетельству одной из местных газет, банкет "прошел чрезвычайно оживленно. Шумные одобрения вызвали приветствия по адресу адм. Колчака и представителей союзных наций"⁴⁷.

На следующий день Колчак беседовал с сотрудником Чехословацкого агитационного отдела; его интервью опубликовали Чехословацкое телеграфное агентство и многие газеты. Содержание ответов военного и морского министра не дает основания считать, что он глубоко понимал обсуждавшиеся проблемы. Скорее наоборот: оно свидетельствовало о недостаточной осведомленности и компетентности адмирала в вопросах большой политики. Достаточно сослаться на заявление Колчака о том, что если "Германия будет окончательно побеждена, [то] одновременно падет и советская Россия". Зато много и патриотично было сказано о его озабоченности судьбами России. Адмирал заявил, что его главные усилия теперь направлены "к созданию министерства и образованию сильной, здоровой армии, чуждой политики и способной спасти и возродить отечество"⁴⁸.

На самом же деле Колчака больше волновали иные проблемы. В конфиденциальном разговоре с Гайдой, состоявшемся в тот же день, Колчаку не нужно было рядиться в тогу демократа. В центре их беседы сразу же оказался вопрос о судьбе Директории и установлении военной диктатуры. Оба собеседника признавали Директорию "предприятием" искусственным и нежизнеспособным, а установление диктатуры - неизбежным.

Намного сложнее шло обсуждение вопроса о кандидатах в диктаторы и их шансах на успех. Колчак повторил свое мнение о том, что диктатором может стать только лицо, опирающееся на армию. Деликатность ситуации, однако, состояла в том, что оба хорошо помнили предложение, опрометчиво сделанное Колчаком Гайде полтора месяца тому назад во Владивостоке. Но и Гайда прекрасно понимал, что у него, иностранца на русской службе, нет шансов стать военным диктатором сейчас, когда адмирал занял в табели о рангах более высокую по сравнению с ним позицию.

В то же время Гайда был не прочь потеснить других военачальников на востоке России и стать первым среди них. И он сделал точно выверенный и сильный ход, заявив Колчаку о том, что казачья верхушка имеет своих кандидатов в диктаторы и ведет соответствующую работу. "Но я думаю, - сказал он, - что казачьи круги не в состоянии справиться с этой задачей, потому что они слишком узко смотрят на этот вопрос"⁴⁹. Последнее заявление было направлено против остававшегося командующим Сибирской армией Иванова-Ринова, одновременно являвшегося атаманом Сибирского казачьего войска. В его окружении действительно имелись люди, подталкивавшие командарма взять власть. Гайда, "исключив" Иванова-Ринова из числа кандидатов в диктаторы, теперь мог рассчитывать на поддержку Колчака в борьбе против командования Сибирской армии.

Главной мишенью для первого удара Гайда выбрал ближайшего сотрудника Иванова-Ринова - начальника штаба Сибирской армии Белова, который имел немецкие корни и ранее носил фамилию Виттенкопф. Колчак принял условия Гайды. В тот же день он отправил в Омск Болдыреву телеграмму такого содержания: "Ознакомившись с материалами и убедившись из разговора с генералом Гайда в антигосударственной деятельности генерала Белова, со своей стороны считаю отстранение генерала Белова для пользы русского дела необходимым"⁵⁰.

Еще день тому назад верховный главнокомандующий не затруднился поставить Гайду, попытавшегося добиться смещения Белова, на свое место⁵¹, но под совместным натиском Гайды и Колчака Болдырев "сдал" Белова, после чего тот ходатайствовал о назначении следствия и привлечении Гайды к ответственности за клевету⁵². Снятие Белова - врио командующего и одновременно начальника штаба Сибирской армии, ослабило позиции Болдырева в его противостоянии с военным министром.

Из беседы с Колчаком Гайда сделал два важных наблюдения. Во-первых, "на этот раз" - в отличие от предыдущей беседы во Владивостоке - "адмирал не предлагал такого ответственного места мне, но зондировал почву относительно себя". Во-вторых, Гайда был уверен, что из их разговора Колчак понял для себя главное: "Я не буду стоять на его пути"⁵³.

Видимо, тогда же Колчак имел встречу с представителями Екатеринбургской уездной земской управы и с уполномоченным Временного всероссийского правительства на Урале Постниковым. О содержании этих бесед можно судить по содержанию докладов, представленных ими 14 ноября на имя Колчака. В первом случае речь шла о неотложных нуждах после освобождения Урала от большевиков, во втором - главным образом о положении горнозаводской промышленности. Земцы в основном ходатайствовали о ссудах и пособиях для преодоления финансовых затруднений, о доставке из Сибири хлеба, а также о правительственной поддержке в заготовке для армии белья, медикаментов и перевязочных средств. Близкий к кадетам Постников главное внимание уделил проблемам управления: "Местные правительственные органы, без опоры на центральную власть, не имеют ни силы, ни авторитета и или бездействуют, или действуют вразброд", - писал он. Выход из создавшегося положения он видел только в назначении "такой военной власти, которой подчинились бы все гражданские"⁵⁴.

12 ноября Колчак на импровизированном бронепоезде выехал на фронт, под Кунгур, где посетил штаб 1-го Среднесибирского корпуса, которым командовал генерал А. Н. Пепеляев - младший брат В. Н. Пепеляева, и оперативную часть штаба 7-й Уральской дивизии горных стрелков. Наивно было бы думать, что министр добрался до передовой и общался с находившимися в окопах солдатами. Волновали его отнюдь не вопросы, связанные с состоянием войск, а преимущественно позиция фронтовых командиров. "Я вынес впечатление, - утверждал позднее Колчак, - что армия относится отрицательно к Директории, по крайней мере, в лице тех начальников, с которыми я говорил. Все совершенно определенно говорили, что только военная власть может теперь поправить дело"⁵⁵.

А для того, чтобы все же показать войскам военного и морского министра и привлечь дополнительно внимание печати к фигуре Колчака, родилась незамысловатая идея. Еще в конце лета из Москвы в Екатеринбург пробралась группа офицеров бывшего 3-го гренадерского Перновского полка, которые с риском для жизни пронесли с собой через фронт Георгиевское знамя полка и передали его начальнику 7-й Уральской дивизии генералу В. В. Голицыну⁵⁶. Было решено, что Колчак произведет торжественное вручение исторического знамени 28-му Ирбитско-Перновскому полку.

13 ноября в 10 часов утра на Монастырской площади были выстроены войска Екатеринбургского гарнизона. После молебна, в присутствии лиц русского и чехословацкого командного состава, командира английского батальона полковника Уорда и представителей гражданских властей, Колчак вручил знамя командиру полка, а затем принял парад⁵⁷.

Вечером состоялась новая встреча Колчака с Гайдой. По утверждению чешского генерала, с фронта "Колчак приехал с готовым уже решением, уже только для того, чтобы посоветоваться". Гайда отказался участвовать в свержении Директории, но пообещал Колчаку, что находившиеся под его командой войска Сибирской армии в этих событиях будут нейтральны. На этот раз разговор имел настолько откровенный характер, что обсуждался даже вопрос о титуле будущего военного диктатора. Гайда не советовал Колчаку именоваться "Верховным правителем", имея в виду временный характер власти, и порекомендовал ограничиться званием верховного главнокомандующего с правами диктатора⁵⁸.

За свой нейтралитет Гайда потребовал в виде компенсации сместить уже не только Белова, но и Иванова-Ринова и ознакомил адмирала с его телеграммой от 21 октября, в которой тот возражал против назначения Колчака министром⁵⁹. Колчак тут же выполнил пожелание чеха, тем более что оно хорошо вписывалось в общий замысел заговора, предусматривавший предварительное нагнетание страстей в тылу и даже частичную дестабилизацию власти. В ночь на 14 ноября из штаба Северо-Уральской группы Колчак направил Болдыреву такую телеграмму: "Получив сведения, что генерал Белов пытается противиться устранению его от должности и гото-

вится на отъезд из Омска для продолжения интриг, считаю решительно необходимым и настаиваю в этом случае [на] аресте генерала Белова с препровождением его [в] Екатеринбург, также [на] устранении от должности генерала Иванова[-Ринова], чтобы разом покончить со всеми интригами, гибельно отражающимися на фронте"⁶⁰.

Достигнув договоренности с Гайдой, Колчак вместе с Уордом выехал в Челябинск, где находились штаб Западного фронта и штаб-квартира отделения Чехословацкого национального совета в России. Здесь у него состоялись встречи с начальником штаба фронта генералом М. К. Дитерихсом и руководством отделения совета. Судя по последующей их реакции на совершившийся в Омске переворот, они были сторонниками Директории. Колчак почувствовал это. Он не стал задерживаться в Челябинске, заявив, что выезжает на фронт. Но до фронта военный министр не доехал⁶¹. Скорее всего, 15 ноября от сообщников в Ставке Колчак получил телеграмму о том, что Болдырев готовится покинуть Омск и отправиться на Уфимский фронт, где в районе Бугульмы и Бирска остатки Народной армии Самарского Комуча и Чехословацкого корпуса с трудом сдерживали наступление красных. С отъездом Болдырева из Омска складывалась благоприятная ситуация для переворота, и Колчак немедленно двинулся в Омск.

К тому времени подполковник Сыромятников, отвечавший за военную часть переворота, подобрал группу лично ему известных офицеров, ранее обучавшихся в Академии Генерального штаба и в начале ноября занимавших ключевые должности в Ставке, штабах Сибирской армии и 2-го Степного сибирского корпуса (капитаны И. А. Бафталовский, А. А. Буров, А. К. Гайко, Гриневич (Гриневский), А. Л. Симонов и Г. В. Щепин). Каждый из них получил конкретное задание, выполнение которых в совокупности должно было обеспечить арест эсеровской части Директории и Совета министров, информационную изоляцию Болдырева, нейтрализацию командного состава и воинских частей Омского гарнизона.

Имевшаяся в распоряжении Роговского агентура, видимо, что-то узнала. Вечером 15 ноября Роговский сделал членам Директории сообщение о том, что "правые" круги готовят свержение правительства и замечено брожение в офицерской среде. Но, как свидетельствовал Вологодский, "директоры" к сообщению Роговского "в общем отнеслись довольно спокойно", предложив ему "усилить разведки по этому предмету и принять некоторые меры предосторожности"⁶². Такая реакция не должна удивлять: Омск уже давно был настолько пропитан слухами о заговоре и государственном перевороте, что ощущение их реальности у членов правительства притупилось.

Успеху предприятия способствовали царившие в офицерской среде политические настроения, общая атмосфера вседозволенности и распущенности, бессилие командного состава. В начале ноября уполномоченный по охранению государственного порядка в Семипалатинской области полковник Караев обложил поборами лиц и предприятия Семипалатинска, а начальник Красноярского гарнизона генерал Федорович ввел в городе осадное положение, стал налагать дисциплинарные взыскания на гражданских чиновников, отказал и.о. губернского комиссара П. С. Доценко в праве на ношение оружия и 12 ноября даже арестовал его за ношение револьвера без разрешения⁶³. В тот же день начальник Новониколаевского гарнизона полковник А. П. Степанов издал приказ, угрожавший военно-полевым судом за любые собрания на улицах и в помещениях, расклейку объявлений с призывами против власти. Агитаторов, пытающихся "пошатнуть веру в великое будущее России и склонить на сторону предавшей Родину советской власти", застигнутых на месте порчи телеграфного, телефонного и железнодорожного имущества, он требовал расстреливать на месте без суда. Инспектору артиллерии формировавшейся в Новониколаевске 6-й Казанской стрелковой дивизии предписывалось иметь три батареи, готовые в любой момент открыть огонь по городу⁶⁴.

Особое недовольство офицеров вызывали социалисты и Директория, в их глазах - ухудшенный вариант "керенщины". Симпатии к дореволюционным порядкам офицеры вызывающе демонстрировали. 13 ноября в зале гарнизонного собрания по случаю прибытия в Омск французских войск был устроен обед в честь французских офицеров, на котором присутствовали посланник Э. Реньо, французский и американский консулы, а также врид командующего Сибирской армией генерал Матковский. После официальных речей оркестр исполнил французский национальный гимн - Марсельезу. Большинство же присутствовавших русских офицеров потребовало сыграть "Боже, царя храни!" и даже подпевало оркестру во время исполнения гимна бывшей Российской империи. Особенно вызывающе вел себя один из казачьих офицеров, которым оказался командир партизанского отряда войсковой старшина И. Н. Красильников. Когда после новых речей ситуация с исполнением обоих гимнов повторилась, Матковский и представители союзных держав в знак протеста покинули зал гарнизонного собрания⁶⁵.

Директория и даже Совет министров больше не могли не реагировать на этот разгул военщины. 15 ноября Болдырев издал приказ, которым подтвердил позицию Временного всероссийского правительства: "армия вне политики", а "всякое публичное выявление своих политических симпатий, в какую бы сторону они ни клонились, совершенно недопустимо со стороны представителей армии". Инцидент в гарнизонном собрании оценивался им как недопустимое проявление "безграничной бестактности и преступного легкомыслия". Болдырев приказал Матковскому "произвести строжайшее расследование и определенно выяснить тех лиц, которые, забывая о достоинстве своей страны, не стесняясь дружеским союзным представительством, демонстрируют публично свою безграничную распущенность, которой должен быть положен конец". Приказ заканчивался жесткими словами: "Лица, сознательно или бессознательно вредящие созиданию здоровой дисциплины в армии и спокойному развитию возрождающейся государственности, должны быть немедленно устраняемы из рядов армии"⁶⁶.

В тот же день Вологодский наложил на телеграмме Доценко о действиях начальника красноярского гарнизона резолюцию, требующую отменить распоряжения Федоровича, как недопустимые. На следующий день Совет министров по докладу Вологодского предложил верховному главнокомандующему отстранить от должности полковника Караева, предписал прокуратуре расследовать его действия и решил опубликовать свое обращение к населению с уведомлением о том, что Совет министров никому не давал полномочий на проведение в Семипалатинске денежного сбора⁶⁷.

В ночь на 16 ноября Болдырев выехал на фронт. Уже в пути он случайно получил сведение о том, что навстречу идет поезд Уорда, в составе которого находится вагон Колчака. Болдырев приказал военному министру ждать его в Петропавловске, если тот прибудет туда раньше. Но первым на станцию Петропавловск прибыл поезд Болдырева. На вокзале верховного главнокомандующего приветствовали представители местных военных властей. Затем прибыл поезд, в котором находился Колчак. Адмирал явился в вагон Болдырева для доклада. Их беседа длилась около трех часов⁶⁸.

Министр доложил о своей поездке, в оптимистических тонах обрисовав состояние русских войск на фронте, вновь поставил вопрос о расширении его прав, поинтересовался положением в Омске, сославшись на отсутствие у него оттуда сведений. В свою очередь верховный главнокомандующий сформулировал перечень того, что он считал возможным сделать в ответ на просьбу Колчака, дал ему ряд поручений, высказал обеспокоенность положением на Уфимском участке фронта и политической напряженностью в Омске, созданной в последнее время главным образом казачьими кругами. Правда, в последнем случае Болдырев выразил надежду на то, что все образуется.

Колчак начал беседу с верховным главнокомандующим в агрессивной манере. Заканчивалась же встреча вполне спокойно и даже доброжелательно. Демонстрируя свое расположение к адмиралу, Болдырев пригласил Колчака пообедать с ним, на что тот ответил согласием. Компанию им составили сестра жены Болдырева и врач местной детской колонии. По итогам этой встречи Болдырев записал в своем дневнике: "Из длинного разговора с Колчаком я еще более убедился, как легко поддается он влиянию окружающих.... Он уже соглашался с гибельностью и несвоевременностью каких бы то ни было переворотов. Он - или очень впечатлителен или хитрит". Сам Болдырев больше склонялся к первому варианту⁶⁹.

Утром 17 ноября Колчак вернулся в Омск. Несмотря на воскресный день, адмирал отправился в министерство. Здесь он подписал малозначащий приказ N 14. Все остальное время у него ушло на разговоры с непрерывно являвшимися к нему, невзирая на неприсутственный день, офицерами Ставки, морскими и казачьими офицерами, убеждавшими адмирала устранить Директорию и взять власть в свои руки. Большинство этих посетителей, конечно, не было посвящено в заговор, и поэтому искренне пыталось склонить Колчака произвести переворот. В то же время нельзя исключить того, что среди воскресных собеседников будущего военного диктатора имелись прекрасно обо всем осведомленные люди, которые, зная психологическую неустойчивость адмирала, своими разговорами поддерживали его уверенность в успешном исходе заговора.

Если верить показаниям Колчака на допросе 4 февраля 1920 г., то на все эти уговоры он не соглашался, подчеркивая, что находится на службе у Директории, в силу чего не считает возможным "предпринимать какие-нибудь шаги в том смысле, в каком вы говорите"⁷⁰. В таком случае он самым тривиальным образом вводил собеседников в заблуждение. В действительности к тому времени решение об аресте председателя Директории Авксентьева, ее члена В. М. Зензинова и товарища министра внутренних дел Роговского уже было принято. Днем 17 ноября Сыромятников отдал

Бафталовскому и Бурову последние инструкции по выполнению плана переворота⁷¹. Буров отвечал за связь между руководителями заговора и полковником Волковым, который должен был произвести аресты.

Как известно, к часу ночи на 18 ноября около трехсот казаков и солдат во главе с полковником Волковым, войсковыми старшинами А. В. Катанаевым и И. Н. Красильниковым арестовали Авксентьева, Зензинова, Роговского и ряд близких к ним лиц и разоружили созданный Роговским батальон государственной охраны. Затем им удалось воспрепятствовать Матковскому, который пытался использовать части 2-го Степного сибирского корпуса для освобождения арестованных и разоружения казачьих частей. Оставалось лишь убедить Совет министров санкционировать ликвидацию Директории и передачу власти военному диктатору.

Председатель Совета министров Вологодский узнал об аресте эсеровской части Директории примерно в половине четвертого ночи из случайного источника, министры, если не считать Михайлова и Колчака, - еще позже. На 8 часов утра премьер-министр назначил экстренное заседание Совета министров. В литературе состав его участников, ход и итоги не получили достоверного освещения⁷². В частности, некритически используются воспоминания Бафталовского, который на заседании Совета министров не был, а изложил происходившее на нем со слов Сыромятникова. То, что сочинил в 1925 г. Бафталовский, не отражает происходившее, а больше походит на карикатурное изображение одного из ключевых событий гражданской войны.

Между тем сохранился журнал этого заседания. На нем присутствовали 25 человек: председатель Совета министров Вологодский, его заместитель В. А. Виноградов, семь министров (Н. С. Зефиров, Колчак, Михайлов, Н. И. Петров, Серебренников, С. С. Старынкевич, Л. А. Устругов), четверо управляющих министерствами (А. Н. Гаттенбергер, Ю. В. Ключников, Л. И. Шумиловский, Н. Н. Щукин), четыре товарища министра (Г. К. Гинс, А. А. Грацианов, И. А. Молодых, Н. Я. Новомбергский), два помощника министра (генералы Сурин и Б. И. Хорошхин), государственный контролер Г. А. Краснов, управляющий делами Г. Г. Тельберг, его помощники Т. В. Бутов и Н. К. Федосеев, а также приглашенные Вологодским Матковский и начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Розанов.

По свидетельству Вологодского, Гинса и Серебренникова, большинство собравшихся не представляло себе, что случилось. Вологодский доложил о происшедших ночью арестах, по результатам чего было принято постановление: "Поручить министру юстиции безотлагательно назначить под личным его наблюдением следствие о событиях, имевших место в г. Омске в ночь на 18 ноября с. г."⁷³.

Однако предложение Вологодского, к тому времени уже получившего сведения о том, что аресты произведены казаками отряда Красильникова, арестовать их командира встретило резкие и неожиданные для Вологодского возражения. Гинс и ряд других участников дискуссии либо утверждали, что для этого нет реальной силы, либо заявляли, что нужно в первую очередь заботиться о том, чтобы не вызвать дальнейших осложнений⁷⁴.

Вопрос о том, что будет с верховной властью, обсуждался сумбурно и нервно. Кто-то предложил сохранить Директорию в составе трех оставшихся на свободе ее членов (Болдырев, Вологодский, В. А. Виноградов). Но Михайлову, "отвечавшему" у заговорщиков за Совет министров, все же удалось направить обсуждение в нужное русло. Как писал Сыромятников, "вспоминаю, сколько было предпринято Вами искусных "маневров" и сколько было потрачено энергии для того, чтобы создать у всех настроение полной растерянности и привести всех к убеждению, что спасение только в одном - в передаче всей полноты власти адмиралу Колчаку".

Не остался безучастным и Колчак. Когда некоторые члены Совета министров стали проявлять колебания и возникло ощущение, что принятие необходимого заговорщикам решения может быть отложено, адмирал взял слово и, по свидетельству Молодых, решительно заявил примерно следующее: "Надо кончать. Если мы выйдем на улицу так, то нас разорвут войска"⁷⁵.

В результате шаг за шагом Совет министров принимал нужные заговорщикам решения: сначала - считать Временное всероссийское правительство прекратившим свою деятельность, затем - принять Совету министров на себя всю полноту верховной власти и, наконец, "передать временно осуществление верховной власти одному лицу, опирающемуся на содействие Совета министров, присвоив таковому лицу наименование Верховного правителя". Только один Шумиловский (министр труда, до назначения на министерскую должность состоявший в социал-демократической партии и трудившийся на ниве просвещения в Барнауле) высказался против установления единоличной власти.

В постановлении Совета министров передача власти Верховному правителю мотивировалась тем, что, во-первых, "основная задача, стоящая сейчас перед правительством, - борьба с германо-большевистским натиском, от исхода которой зависит судьба России, - требует полного сосредоточения власти военной и гражданской в руках одного лица с авторитетным именем в военных и общественных кругах"; что, во-вторых, "только такое сосредоточение власти дает возможность планомерно и успешно производить столь трудную в разоренной и утомленной стране работу по формированию и снабжению армии"; что, в-третьих, "только такое сосредоточение власти, отвечающее общественным настроениям, остановит, наконец, не прекратившиеся покушения справа и слева на неокрепший еще государственный строй России - покушения, глубоко потрясающие государство в его внутреннем и внешнем положении и подвергающие опасности политическую свободу и основные начала демократического строя"; что, в-четвертых, "такое сосредоточение власти необходимо как для деятельной борьбы против разрушительной работы противогосударственных партий, так и для прекращения самоуправных действий отдельных воинских отрядов, вносящих дезорганизацию в хозяйственную жизнь страны и в общественные порядок и спокойствие"⁷⁶.

Здесь же комиссия в составе министра юстиции Старынкевича, профессоров-юристов Гинса и Тельберга наспех разработала "Положение о временном устройстве государственной власти в России", тут же утвержденное Советом министров. Первые три пункта этого документа гласили: "1) Осуществление верховной государственной власти временно принадлежит Верховному правителю. 2) Верховному правителю подчиняются все вооруженные силы Российского государства. 3) Власть управления во всем ее объеме принадлежит Верховному правителю"⁷⁷.

Наступил кульминационный момент: предстояло определить, кто займет этот пост. Присутствующие назвали три кандидатуры: Розанов - Болдырева, догадывавшийся о наличии заговора Гинс выдвинул Колчака, а Устругов предложил Хорвата. В этот ответственный момент адмирал блестяще справился с отведенной ему ролью. Он несколько раз выступил, сначала отказываясь баллотироваться и предлагая избрать Болдырева, являвшегося действующим верховным главнокомандующим. Но даже такой не искушенный в политических интригах человек, каким был товарищ министра снабжения Молодых, обратил внимание на неискренность в поведении Колчака. "Нет сомнения, - утверждал он, - что отказ входил в заранее намеченную программу"⁷⁸.

Затем Колчак дал согласие баллотироваться и выступил с большой речью, к которой наверняка готовился заранее и которая, по оценке Серебренникова, имела "до некоторой степени программный характер". В частности, адмирал резко охарактеризовал партию эсеров как антигосударственную и подробно осветил свои взаимоотношения с союзниками. Серебренников признал, что в этот раз Колчак "говорил весьма убедительно и сильно"⁷⁹.

При выборах Верховного правителя из 25 присутствовавших на заседании право голоса имели 14 человек: председатель Совета министров и его заместитель, министры и управляющие ведомствами, государственный контролер и управляющий делами. Голосовали записками. В 13 записках значилась фамилия "Колчак" и в одной - "Болдырев"⁸⁰.

После непродолжительных, но бурных поздравлений по представлению Вологодского вице-адмирал Колчак, не выигравший ни одного морского сражения, тут же был произведен в полные адмиралы. В заключение новоиспеченный военный диктатор сделал краткое заявление о том, что "он в политике своей не пойдет ни по пути партийности, ни по пути реакции, а главной задачей своей государственной работы, в тесном единении с Советом министров, поставит организацию и снабжение армии, поддержание в стране порядка и законности и охрану демократического строя"⁸¹.

Для оценки личности Колчака и его роли в событиях гражданской войны важно ответить на вопрос об участии его в заговоре. Авторы воспоминаний, которые раньше входили в ближайшее окружение Колчака (Гинс), и историки (Мельгунов, П. Флеминг) утверждают, что Колчак в заговоре не участвовал, некоторые даже заявляют, что он ничего и не знал⁸². С небольшими вариациями эти утверждения повторяются в мемуарах и сочинениях ряда других авторов.

Иную точку зрения, уже зная мнение Гинса и Мелыунова, высказал в середине 1930-х годов Серебренников, которого через месяц с небольшим после прихода к власти Верховный правитель уволил с поста министра. "Лично я считаю только, что адмирал Колчак был осведомлен о заговоре и дал заговорщикам свое согласие... Без предварительного согласия адмирала устроители переворота едва ли рискнули бы совершить таковой". Иоффе привел факты, подтверждающие это соображение. Колчак знал о заговоре, но условием своего одобрения переворота поставил его бескров-

ность⁸³. П. Н. Зырянов высказал предположение, что адмирал в той или иной форме лично участвовал в заговоре и, возможно даже, 17 ноября "дал знак, что пора начать"⁸⁴.

Известный к настоящему времени фактический материал о деятельности Колчака позволяет сделать вывод, что за время пребывания на посту военного и морского министра Колчак практически ничего не сделал для укрепления вооруженных сил Временного всероссийского правительства. Публично заявляя, что армия должна стоять вне политики, Колчак лично активно участвовал в политической борьбе и не пресекал попыток "правых" военных вмешиваться в политическую жизнь. Он выступал как сторонник твердой государственной власти и интриговал как против Директории, так и против возможных конкурентов, претендовавших на роль военного диктатора. Главным же его делом стало участие в заговоре против Директории⁸⁵, подготовленном и руководимом В. Н. Пепеляевым и Михайловым. В этом заговоре Колчак успешно выполнил предложенную ему (возможно, взятую им на себя) роль, оставаясь вне серьезных подозрений и у своих противников, и у своих союзников. Приняв участие в заговоре против правительства, в котором он состоял военным и морским министром, Колчак тем самым совершил тягчайшее государственное преступление - измену. По действовавшему в то время законодательству за измену полагалась смертная казнь⁸⁶.

В опубликованной в начале июля 1918 г. статье "Единоличная власть" Колчак, рассматривая эту проблему, сформулировал собственное видение условий, при которых допустимо ее использование. "Если она и может быть признана, - утверждал адмирал, - то только в случае введения ее в строго определенные рамки и признания общенародного... Кроме того, единственным возможным способом образования этой власти является делегирование ее одному лицу или группе лиц органами, признанными законной властью всем или значительнейшей частью населения. Только признанное всеми правительство может делегировать такую власть. Только в этом случае она не будет висеть в воздухе, не опираясь ни на кого, кроме самой себя... Всякое иное решение вопроса ни в коем случае не может рассчитывать на сочувствие страны и слоев социалистической и несоциалистической демократии".

Сопоставление этих, сформулированных самим Колчаком постулатов, с тем, каким образом четыре месяца спустя произошло установление в Омске единоличной военной диктатуры, обнаруживает разрыв между словами адмирала и его действиями. Переход власти к Колчаку вызвал глубочайший кризис в лагере контрреволюции, выразившийся в его разделении на сторонников и противников уже не гипотетической, а реально существовавшей военной диктатуры. В лице меньшевиков и правых эсеров возникла так называемая "третья сила", противостоявшая как большевикам, так и колчаковскому режиму; часть деятелей "демократической контрреволюции" перешла на сторону советской власти. В результате уменьшилась и без того узкая социальная база контрреволюции на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке.

Примечания

Статья подготовлена при финансовом содействии РГНФ (исследовательский проект N 07 - 01 - 0055а).

1. Прости, великий адмирал!.. Барнаул. 1992; БОГДАНОВ К. А. Адмирал Колчак. СПб. 1993; ПЛОТНИКОВ И. Ф. Александр Васильевич Колчак. М. 2002; КРАСНОВ В. Г. Колчак. В 2 кн. М. 2000; СИНЮКОВ В. В. Александр Васильевич Колчак как исследователь Арктики. М. 2000; ЕГО ЖЕ. Александр Васильевич Колчак: от исследователя Арктики до Верховного правителя России. М. 2004; Верховный правитель России. Документы и материалы следственного дела адмирала Колчака. М. 2003; Восточный фронт адмирала Колчака. М. 2004; Колчак - ученый, адмирал, Верховный правитель России. Исторические чтения, посвященные 130-летию со дня рождения Колчака. Омск. 2005; За спиной Колчака. Документы и материалы. М. 2005; ЧЕРКАШИН Н. А. Адмирал Колчак: диктатор поневоле. М. 2005; ЗЫРЯНОВ П. Н. Адмирал Колчак, верховный правитель России. М. 2006; ХАНДОРИН В. Г. Адмирал Колчак: правда и мифы. Томск. 2006; и др.

2. Архив русской революции. Т. 10. Берлин. 1923, с. 254 - 264, 274 - 275.

3. Свободный край (Иркутск), 25.IX.1918.

4. "Милая, обожаемая моя Анна Васильевна..." М. 1996, с. 319.

5. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. Р-193, оп. 1, д. 33, л. 37.

6. Архив русской революции, т. 10, с. 277.

7. ВОЛОГОДСКИЙ П. В. Во власти и в изгнании. Рязань. 2006, с. 91.

8. GAJDA R. Moje pameti [Praha]. 1921, s. 97.

9. Архив русской революции, т. 10, с. 277 - 278.

10. Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 40169, оп. 1, д. 1, л. 169.

11. БОГДАНОВ К. А. Ук. соч., с. 155; ПЛОТНИКОВ И. Ф. Ук. соч., с. 46; КРАСНОВ В. Г. Ук. соч., кн. 1, с. 412.

12. Воля Сибири (Красноярск), 12.Х.1918.

13. ИОФФЕ Г. З. Колчаковская авантюра и ее крах. М. 1983, с. 98.

14. Государственный архив Новосибирской области (ГАНО), ф. Д-144, оп. 1, д. 39, л. 1 - 2; Русский исторический архив. Т. 1. Прага. 1929, с. 247.

15. РУДНЕВ СП. При вечерних огнях. Харбин. Б.д., с. 258 - 259.

16. БОЛДЫРЕВ В. Г. Директория. Колчак. Интервенты. Новониколаевск. 1925, с. 72.

17. ИОФФЕ Г. З. Ук. соч., с. 98 - 100.

18. БОЛДЫРЕВ В. Г. Ук. соч., с. 73.

19. ГАНО, ф. Д-144, оп. 1, д. 39, л. 74 - 77; БОЛДЫРЕВ В. Г. Ук. соч., с. 82.

20. ГАРФ, ф. Р-176, оп. 5, д. 42, л. 23 - 24; ГИНС Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Ч. 1. Пекин. 1921, с. 272 - 273; ВОЛОГОДСКИЙ П. В. Ук. соч., с. 104 - 105; СЕРЕБРЕННИКОВ И. И. Гражданская война в России. М. 2003, с. 420 - 421.

21 БОЛДЫРЕВ В. Г. Ук. соч., с. 83 - 84. Любопытно, что распоряжение Болдырева выполнено не было, а проведший бессонную ночь и натерпевшийся страха Вологодский тем не менее назвал прошедшие сутки "интересными"!

22. СЕРЕБРЕННИКОВ И. И. Ук. соч., с. 421 - 422.

23. ГАРФ, ф. Р-193, оп. 1, д. 1, л. 34 - 39; ф. Р-4369, оп. 5, д. 8, л. 17; Заря (Омск), 30.Х.1918.

24. СЕРЕБРЕННИКОВ И. И. Ук. соч., с. 421 - 422.

25. Заря, 2.XI.1918.

26. ГАРФ, ф. Р-176, оп. 1, д. 106, л. 39; ф. Р-10055, оп. 2, д. 2, л. 1 - 2. Телеграмма, с купюрами, позднее была опубликована Болдыревым (БОЛДЫРЕВ В. Г. Ук. соч., с. 99 - 100).

27. РГВА, ф. 39617, оп. 1, д. 32, л. 2 - 3.

28. ГАРФ, ф. Р-176, оп. 5, д. 158, л. 29 - 33. В "Дневнике П. В. Вологодского" имеется запись от 31 октября, свидетельствующая о том, что он ознакомился с информацией Гревса. Однако отправителя этой записки, своего собственного уполномоченного, Вологодский почему-то принял за американца У. С. Грэвса. Это наводит на мысль о том, что записи в "Дневнике" сделаны Вологодским задним числом; на это обстоятельство не обратили внимание публикаторы "Дневника".

Вслед за В. Э. Гревсом 28 октября во многом совпадающую по смыслу телеграмму прислал из Владивостока в Омск на имя начальника штаба Сибирской армии Белова начальник походного штаба командарма Сибирской генерал П. А. Бобрик. "Дорогой Петр Петрович, - говорилось в ней. - Ради Бога, доложите, кому следует, что в настоящую минуту, когда у генерала Иванова[-Ринова] так удачно налаживается дело на Дальнем Востоке, является просто безумием заменять его Колчаком, о котором здесь общественное мнение как о человеке, не соответствующем моменту. Иванов[-Ринов] завоевал здесь вполне определенное место, достойное России. С ним считаются уже, и его личность в глазах союзников и общественных групп служит гарантией успеха. Взятый им верный тон заставляет говорить, что наконец-то появляется надежда на восстановление порядка и власти. Сегодня на обеде японцы официально высказались, что они желали бы видеть [военным] министром Иванова[-Ринова]. Пожалуйста, внушите всем, что смена министра в настоящий момент загубит наше дело у союзников. Я думаю, что если бы все это знал Колчак, то он, как патриот, сам бы отказался вступить в должность, не дав закончить дело Иванова[-Ринова]" (ГАРФ, ф. Р-10055, оп. 2, д. 2, л. 2).

29. ГАРФ, ф. Р-5871, оп. 1, д. 92, л. 2 - 3; БОЛДЫРЕВ В. Г. Ук. соч., с. 86 - 87.

30. Сибирский вестник (Омск), 3.XI.1918; БОЛДЫРЕВ В. Г. Ук. соч., с. 87 - 88.

31. БОЛДЫРЕВ В. Г. Ук. соч., с. 88.

32. ГАРФ, ф. Р-193, оп. 1, д. 5, л. 109.

33. СЕРЕБРЕННИКОВ И. И. Ук. соч., с. 423.

34. ВОЛОГОДСКИЙ П. В. Ук. соч., с. 111.

35. Архив русской революции, т. 10, с. 284.

36. ГАРФ, ф. Р-180, оп. 1, д. 27, л. 60; Сибирский вестник, 6.XI.1918.

37. РГВА, ф. 39617, оп. 1, д. 292, л. 78; БОЛДЫРЕВ В. Г. Ук. соч., с. 91.

38. ГАРФ, ф. Р-176, оп. 5, д. 42, л. 64 - 65; Вестник Временного всероссийского правительства (Омск), 9.XI.1918; БОЛДЫРЕВ В. Г. Ук. соч., с. 92.

39. ГАРФ, ф. Р-176, оп. 5, д. 42, л. 70 - 72.

40. РГВА, ф. 39597, оп. 1, д. 5, л. 1, 6 - 12; д. 14, л. 1.

41. Красные зори. Иркутск, 1923, N 4, с. 85. Дневник Пепеляева.

42. РГВА, ф. 39597, оп. 1, д. 5, л. 13.

43. Дневник Пепеляева, с. 85.

44. Зауральский край (Екатеринбург), 12.XI. 1918; Вестник Временного всероссийского правительства, 13.XI.1918.

45. ГАРФ, ф. Р-180, оп. 2, д. 78, л. 25 - 26, 40, 42.

46. Вестник Временного всероссийского правительства, 9.XI.1918.

47. Зауральский край, 12.XI.1918.

48. Уральская жизнь (Екатеринбург), 15.XI.1918.

49. Архив русской революции, т. 10, с. 289.

50. ГАРФ, ф. Р-10055, оп. 2, д. 7, л. 1; БОЛДЫРЕВ В. Г. Ук. соч., с. 98.

51. РГВА, ф. 10055, оп. 2, д. 7, л. 14 - 15, 45 - 60; БОЛДЫРЕВ В. Г. Ук. соч., с. 96 - 97.

52. РГВА, ф. 39499, оп. 1, д. 1, л. 60; ф. 39617, оп. 1, д. 32, л. 6. О том, насколько в то время Колчак был тенденциозен в оценке Белова и беспринципен в достижении своей цели, свидетельствует дальнейшая судьба этого генерала. В январе 1919 г. сам же Колчак назначил его своим начальником штаба, в мае-сентябре 1919 г. он командовал Южной армией, в октябре 1919 г. был назначен помощником военного министра, а затем и начальником разгрузки Омска. По приказу Колчака от 30 октября 1919 г. все "распоряжения, касающиеся разгрузки Омска и Сибирской магистрали, отдаваемые генералом Беловым", надлежало считать отданными именем верховного правителя и "подлежащими безотлагательному и точному исполнению" (ГАРФ, ф. Р-1700, оп. 2, д. 8, л. 484).

53. GAJDA R. Op. cit., 1921, s. 98.

54. ГАРФ, ф. Р-131, оп. 1, д. 357, л. 3 - 6, 11 - 12.

55. Архив русской революции, т. 10, с. 290.

56. КРУЧИНИН А. М. Под сенью старого знамени. - Белая армия. Белое дело. Екатеринбург, 2000, N 8, с. 114 - 119.

57. Народная Сибирь (Новониколаевск), 13.XI.1918; Уральская жизнь, 15.XI.1918; КРУЧИНИН А. М. От Уральских гор до Щегловской тайги. - Белая армия. Белое дело, 2002, N 11, с. 40.

58. GAJDA R. Op. cit., s. 99.

59. Скорее всего, эта телеграмма была передана Гайде, который 13 ноября сообщил ее содержание во Владивосток руководству отделения Чехословацкого национального совета в России, Михайловым, стремившимся в преддверии государственного переворота максимально обострить отношения в верхах. 15 ноября (то есть едва ли не через месяц после ее получения) Михайлов переправил эту телеграмму лично Болдыреву, сопроводив ее запиской, в которой выразил недоумение по поводу того, что телеграмма Иванова-Ринова направлена ему, и возмущение тем, что ее текст содержит "столь незаслуженные обвинения по адресу наших союзников-чехов и столь неприличные выходки против высших должностных лиц государства" (ГАРФ, ф. Р-10055, оп. 2, д. 8, л. 7).

Иванов-Ринов, узнав о том, что его телеграмма получила широкую огласку, был шокирован и страшно напуган, не допуская, однако, мысли о том, что "утечку" информации устроил Михайлов, решивший действовать в интересах Колчака. От своих омских соратников Иванов-Ринов настойчиво требовал выяснить, кто передал Чехословацкому национальному совету его телеграмму, посланную Михайлову конфиденциально, и заявлял, что считает такой поступок "актом государственной измены". Он верно предполагал, что его дальнейшая служба станет невозможной (РГВА, ф. 39617, оп. 1, д. 3, л. 207, 216).

60. Там же, ф. 39499, оп. 1, д. 45, л. 1.

61. Утро Сибири (Челябинск), 17.XI.1918; Архив русской революции, т. 10, с. 290.

62. ВОЛОГОДСКИЙ П. В. Ук. соч., с. 116 - 117.

63. ГАРФ, ф. Р-176, оп. 5, д. 43, л. 122; ф. Р-180, оп. 2, д. 82, л. 14 - 17.

64. Народная Сибирь (Новониколаевск), 15.XI.1918; Русская речь (Новониколаевск), 15.XI.1918.

65. ГАРФ, ф. Р-180, оп. 1, д. 36, л. 2 - 3; МЕЛЬГУНОВ СП. Трагедия адмирала Колчака. Кн. 1. М. 2004, с. 464 - 465.

66. ГАРФ, ф. Р-180, оп. 1, д. 20, л. 100.

67. Там же, ф. Р-176, оп. 1, д. 16, л. 156; оп. 5, д. 42, л. 122.

68. Единство (Петропавловск), 19.XI.1918.

69. БОЛДЫРЕВ В. Г. Ук. соч., с. 105.

70. Архив русской революции, т. 10. с. 291.

71. ГАРФ, ф. Р-5881, оп. 2, д. 242, л. 5.

72. ИОФФЕ Г. З. Ук. соч., с. 144 - 145.

73. Процесс над колчаковскими министрами, с. 525.

74. ВОЛОГОДСКИЙ П. В. Ук. соч., с. 118.

75. ГАРФ, ф. Р-341, оп. 1, д. 45, л. 3. В мемуарах Серебренникова имеется подтверждение сообщения Молодых. Более того, позднее Серебренников высказал такое предположение: "Заговорщики, несомненно, ждали, чем кончится это экстренное заседание Совета министров. Если бы Совет [министров] не принял постановления о диктатуре Колчака, возможно, что он также и теми же силами был бы низвергнут, как и Директория" (СЕРЕБРЕННИКОВ И. И. Ук. соч., с. 432).

76. Процесс над колчаковскими министрами, с. 526.

77. Там же, с. 526 - 527.

78. ГАРФ, ф. Р-341, оп. 1, д. 45, л. 3.

79. СЕРЕБРЕННИКОВ И. И. Ук. соч., с. 432.

80. Процесс над колчаковскими министрами, с. 533.

81. Там же, с. 527 - 528.

82. ГИНС Г. К. Ук. соч., ч. 1, с. 307; МЕЛЬГУНОВ СП. Ук. соч., кн. 1, с. 452; FLEMING P. The Fate of Admiral Kolchak. Lnd. 1963, p. 112.

83. СЕРЕБРЕННИКОВ И. И. Ук. соч., с. 434; ИОФФЕ Г. З. Ук. соч., с. 134.

84. ЗЫРЯНОВ П. Н. Ук. соч., с. 413. Курсив Зырянова.

85. О наличии у Колчака обязательств перед исполнителями переворота в его военной фазе, что подтверждает участие адмирала в заговоре, говорят факты. С теми военными, которым Верховный правитель считал себя обязанным, он рассчитался в течение двух ближайших дней. 18 ноября Сыромятников был назначен врио начальника штаба верховного главнокомандующего вместо Розанова, неосмотрительно предложившего кандидатуру Болдырева. На следующий день секретным приказом по казачьим войскам, подписанным временно управляющим Военным министерством Суриным, полковник Волков был произведен в генерал-майоры, а войсковые старшины Красильников и Катанаев, чьи войсковые части в ночь на 18 ноября сыграли главную роль в осуществлении арестов, - в полковники (ШУЛДЯКОВ В. А. Гибель сибирского казачьего войска. Кн. 1. М. 2004, с. 244, 246).

86. Постановление Административного совета Временного сибирского правительства "О восстановлении смертной казни как наказания за некоторые тягчайшие преступления" от 14 сентября 1918 г. гласило: "Неизмеримо тяжелые условия борьбы, которую приходится вести за воссоздание российской государственности, вынуждают Временное сибирское правительство принять чрезвычайные меры как для ограждения армии и обслуживающего ее тыла, так и народной жизни от преступных посягательств антигосударственных элементов. В полном сознании тяжести лежащей на нем ответственности за судьбы родины Административный совет Временного сибирского правительства постановил: 1) Восстановить смертную казнь как наказание за некоторые тягчайшие преступления, а именно: за военную и государственную измену (ст.ст. 243 и 2733 кн. XXII С[вода] в[оенных] постановлений], изд. 4-е" (Сибирский вестник, 18.XI.1918; Собрание узаконений и распоряжений Временного сибирского правительства, 30.Х.1918, N 20, ст. 170, с. 22 - 25).

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - В. И. Шишкин:

Комментарии: