Проблема и архивы. Открытие в 1990-х годах многих источников позволило уйти от интерпретации 1937 - 1938 гг, как трагедии главным образом бюрократии и осмыслить проблему более широко - как духовную и нравственную катастрофу народа в целом. Репрессии были осознаны и как централизованное, планомерное подавление в основном стихийной, духовной и идейной оппозиции части населения режиму¹. Документы отображают террор как погромную, часто истерическую, реакцию партийно-государственного аппарата на спонтанные проявления автономной жизни общества. Одним из главных объектов репрессий 1937 - 1938 гг. стали все религии и церкви в Советском Союзе, так как тем самым расчищалось поле для официального, по сути, вульгарно-материалистического, сталинистского мировоззрения. Неслучайно окончание "Большого террора" совпало с триумфом "Краткого курса" истории ВКП(б) 1938 г. - "Нового Завета" сталинизма. Посредством массовых репрессий власть также решала проблему "бывших людей". Входившие в ее состав "религиозники" рассматривались как источник потенциальной опасности для руководства. Тема взаимоотношений власти и религии в 1937- 1938 гг. содержит ряд малоизученных проблем: как выстраивались и изменялись в ходе террора формы и методы антирелигиозной политики государства, какие политические факторы влияли на ее проведение, какую позицию по этим вопросам занимали разные структуры и руководители и т.д.

Исследователь, обращающийся к этой теме, сталкивается с неполнотой источниковой базы, главным образом искусственной, связанной с противоправной практикой засекречивания в российских архивах, так как чиновники взяли на себя функции непрошеных цензоров исторической памяти народа. Вопреки ст. 7 Закона о государственной тайне, прямо запрещающей засекречивать документы, связанные с нарушением государством прав и свобод граждан, произвольными решениями межведомственной Комиссии по охране государственной тайны только в РГАСПИ закрыты сплошь все документы особых папок Секретариата ЦК ВКП(б) за... 30 лет с 1922 по 1952 г. (ф. 17, оп. 161), документы комиссий Политбюро ЦК ВКП(б), в их

Курляндский Игорь Александрович - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН.

числе около 500 дел комиссии по судебным делам за 1930-е годы - годы проведения самых массовых государственных репрессивных кампаний (ф. 17, оп. 164), большинство материалов к особым папкам Политбюро ЦК ВКП(б), относящихся к событиям террора 1937 - 1938 гг. (ф. 17, оп. 166), 300 дел из фонда Сталина, включающие всю переписку "вождя" с НКВД (ф. 558, оп. 11), множество документов из фонда Молотова; переписка председателя СНК с НКВД почти вся до сих пор засекречена (ф. 82, оп. 2), и т.д. И по другим архивам, хранящим документы советского периода, ситуация столь же ненормальна. В Архиве президента РФ все еще остается, без каких-либо рациональных и юридических оснований, бессрочно, "историческая часть" архива Политбюро ЦК ВКП(б) (ф. 3), включающая огромные тематические комплексы дел (например, по вопросам религии, науки, искусства, госбезопасности, прокуратуры и суда, обороны и др.) начиная с 1920-х годов. Между тем, если бы соблюдался закон, этот ведомственный архив давно должен был передать материалы архивного фонда Политбюро за 1919 - 1952 гг. в профильный государственный архив, каким является в данном случае РГАСПИ, где хранятся документы партийных организаций. Доступ в АП РФ не может получить обычный историк-исследователь, как в обычный государственный архив. Функция использования документов вообще не предусмотрена положением о Президентском архиве. В этом архиве даже отсутствует читальный зал для работы ученых с документами. Руководство архива само определяет круг немногих "счастливцев", допущенных к историческим материалам советской, в частности, сталинской эпохи, и само же решает, из каких описей или фондов и какие дела выдать исследователю. Таким образом историк, даже если он попал в "святую святых" АП РФ, насильно лишается возможности самостоятельного архивного поиска. Его как бы "кормят с рук" сотрудники архива. Примерно такая же ситуация сложилась в Архиве внешней политики РФ, где хранятся документы по истории внешней политики советского времени с 1918 года. Вы не сами выбираете там интересующие вас дела по описи, как это принято в научном мире. По составленному вами плану-проспекту вам подбирает дела сотрудник архива, который, часто не являясь специалистом по вашей теме, сам решает за вас, что вам следует смотреть, а что нет. Такие порядки недостойны цивилизованной страны. Сохраняющаяся бессрочная закрытость миллионов архивных дел сталинской эпохи, абсурдность как их продолжающегося засекречивания, так и процедуры их "рассекречивания", многочисленные искусственные ограничения допуска исследователей к формально "открытым" архивным фондам и делам означают, что стоящие над архивистами чиновники, ответственные за эти запреты, преследуют свои конъюнктурные и политические цели. Да и архивисты подобных архивов относятся к хранящимся у них фондам как к собственным ведомственным "кормушкам", а не как к общенациональному достоянию, которое должно быть равно доступно для всех. Продолжающаяся последние 15 лет "архивная контрреволюция" уже принесла неизмеримый ущерб исторической науке и российскому обществу в целом.

Ряд пока еще открытых материалов позволяет понять механизмы принятия важных решений в области антирелигиозной политики СССР. Это материалы руководящих партийных органов - протоколы Политбюро ЦК ВКП(б), Секретариата ЦК ВКП(б), Оргбюро ЦК ВКП(б) и материалы к ним (ф. 17, оп. 3, 113 - 120, 162, 163, 166), материалы пленумов ЦК ВКП(б) (ф. 17, оп. 2), информсводки, фонды вождей, прежде всего И. В. Сталина, В. М. Молотова и Ем. Ярославского (ф. 558, 82, 89), хранящиеся в РГАСПИ. Важные документы для освещения темы содержат тематические "антирелигиозные" дела фонда Политбюро из Архива президента РФ (ф. 3, оп. 60).

Всесоюзная перепись населения и вопрос о религии. Главным сигналом для власти о "неблагополучии" в религиозной сфере послужили материалы Всесоюзной переписи населения января 1937 года. Согласно данным переписи, в большинстве советские граждане (57%), отвечая на впервые поставленный в советской переписи вопрос о религии, назвали себя верующими (около двух третей в сельской среде и трети в городах²). При этом недопустимо интерпретировать итоги переписи прямолинейно. Люди боялись записаться не только верующими, но и неверующими. В информационных сводках отражены опасения, что верующих будут клеймить, репрессировать, что их будут морить голодом и т.д.³ Но распространялись и страхи другого рода: что придут оккупанты и станут уничтожать неверующих или что неверующим станет плохо при Страшном суде⁴. Записаться верующими вынуждало давление старших людей в семье и агитация церковников. Существовали надежды на открытие церквей, освобождение репрессированных священнослужителей, на то, что правительство создаст верующим лучшие условия жизни⁵.

Ответы на вопрос переписи о религии не раскрывали картину реальной воцерковленности населения⁶. Многолетняя пропаганда безбожия не осталась безрезультатной. Были целые области, районы, где не стало церквей, а значит, и возможностей реально приобщиться к вере; большинство людей записывалось православными по традиции, часто в силу того факта, что они были крещены. Итоги переписи не дают почвы для вывода, что антирелигиозная пропаганда в стране потерпела крах. Неверующие в процентных выкладках преобладали в группе грамотного молодого поколения⁷, особенно в группе городской молодежи, комсомольцев, энтузиастов сталинских строек, которые были весьма активной частью общества. Перепись показала, что десятки миллионов людей государству удалось оторвать от веры и этим внести раскол между поколениями. Один из райуполномоченных по переписи констатировал: "Надо признать, что многие из записавшихся верующими давно не верят... Те факты, которыми мы располагаем по переписным листам, говорят о большом сдвиге в этой области, веками считавшейся неприкосновенной и разрушенной за десять лет"⁸. Вместе с тем выявились и недостатки антирелигиозной работы. Полностью разрушить влияние церкви не удалось. В записке Сталину и Молотову начальник статистического ведомства (ЦУНХУ) И. А. Краваль (арестован 31 мая, расстрелян 26 сентября 1937 г.) писал в марте 1937 г.: "Ряд сообщений участников переписи показывает, что число верующих оказалось больше, чем они ожидали. Это свидетельствует об очень плохой постановке антирелигиозной работы"⁹. Руководители не ожидали, что получится такой высокий процент верующих, и видели в этом своего рода вызов режиму, результат целенаправленной деятельности "религиозников" разных толков, "враждебных" строю организованных групп. Именно как последствия "контрреволюционной агитации" церковников, "классовых врагов", "враждебных элементов" истолковывали итоги переписи по вопросу о религии в докладных записках Краваль, начальники местных управлений ЦУНХУ и НКВД¹⁰.

Церковники, обсуждение Конституции и предстоящие выборы. Другое тревожившее власть явление - ход обсуждения проекта Конституции 1936 г., характер откликов на ее принятие и обсуждения проекта избирательной системы 1937 года. По ст. 135 новой Конституции, церковники, как и другие бывшие "лишенцы", впервые за годы советской власти получили право избирать и быть избранными в верховные советы, как Союза, так и республик. Ст. 136 устанавливала, что все граждане участвуют в выборах на равных основаниях¹¹. В развитие этих статей 13 марта 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление, продублированное 14 марта постановлением ЦИК

СССР за подписями М. И. Калинина и А. И. Акулова, "О прекращении производством дел о лишении избирательных прав граждан СССР по мотивам социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности и о ликвидации Центральной избирательной комиссии ЦИК Союза ССР"¹². Многие прихожане, простые верующие надеялись, что правительство будет теперь вести лояльную политику по отношению к религии: откроются церкви, духовных лиц выпустят из лагерей и тюрем, церковников можно будет избирать в советы и даже в руководители этих органов, появятся реальные возможности для защиты интересов церковных общин. Такие мнения в информационных сводках объяснялись деятельностью "контрреволюционных" элементов или целых организаций и проходили под рубрикой "враждебные отклики и предложения". Показательны инициативы верующих, о которых докладывалось руководству: "Дать всем гражданам полную свободу... открыть все храмы православные, освободить всех тех, которые были сосланы... к храмам православным и другим молениям со стороны сельсоветов и других учреждений чтоб препятствий не было никаких, граждане свободно должны молиться кто как хочет"¹³. В сводках, например, сообщалось: "После обсуждения проекта Конституции на общем собрании несколько стариков-колхозников явились в сельсовет и поставили вопрос об открытии церкви, закрытие которой ранее оформлено установленным порядком"; "по новой Конституции все церкви должны быть восстановлены, и якобы сейчас организовали специальные школы для попов"; "ст. 136 толкуют неверно, что могут быть избранными и попы, тогда как церковь отделена от государства"; "теперь выходной день будет только в воскресенье, а церковь можно открывать и проводить в ней службу, а в таком большом селе, как Березовка, можно строить новые церкви"¹⁴ и т.д. Один священник внес и такое причудливое предложение: "Церковь взять в управление колхоза, колхоз будет получать все церковные и священнические доходы, а священник будет зарабатывать по своей профессии в колхозе трудодни"¹⁵. Подобные ожидания верующих можно признать наивными, но расширение их общественной активности в 1936 - 1937 гг. было замечено. Академик В. И. Вернадский записал в дневнике 13 марта 1937 г. такую примету времени: "Несомненно, очень глубоко верующие люди проникают в окружающую среду, и теперешнее положение неустойчиво (здесь и далее курсив мой. - И. К.)"¹⁶.

Вместе с тем выдвижение церковников на выборах в советы было крайне затруднено советским законодательством. Либеральная поправка члена Конституционной комиссии К. Б. Радека о возможности самовыдвижения кандидатов в депутаты была отвергнута. На июньском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г. Сталин иронично отозвался на попытку кандидата в члены ЦК Б. П. Позерна (арестован 9 июля 1938 г., расстрелян 25 февраля 1939 г.) реанимировать эту инициативу: "У нас было бы такое положение, которое существует "для смеха" в некоторых конституциях европейских стран, где каждый гражданин имеет право поставить себе ящик и объявить себя кандидатом... Каждый дурак может ящик поставить и сам за себя голосовать. В отличие от таких установок, между прочим, этой установки требовал у нас в комиссии Радек, но мы его отвергли (так в тексте. - И. К.), мы идем по группам, обществам и организациям. Вот основные субъекты, которые ведут дело кандидатов, выставляют кандидатуры". Одиночкам Сталин на том же пленуме согласился предоставить только право "беспрепятственной" агитации за кандидатов¹⁷. В условиях однопартийной бюрократической диктатуры, казенного единомыслия и все усиливавшегося террора сталинское дозволение одиночкам "свободно" агитировать было таким же лицемерным приемом, как и остальные "демократические" установки 1936 - 1937 гг., служившие для ук-

рашения фасада режима, но никак не для воплощения в реальности. Любопытно, что ранее один из творцов "сталинский" конституции Н. И. Бухарин, возражая Радеку на том же заседании Конституционной комиссии, мотивировал недопустимость нормы самовыдвижения тем, что "тогда все будут лезть в эту щель и выставлять антисоветских кандидатов"¹⁸. Как видно, позиция Бухарина совпадала в этом вопросе со сталинской. Итак, кандидатов в депутаты могли выдвигать только "общественные" организации и группы трудящихся. Но церковные общества ("двадцатки") изначально лишались этого права. Прокурор СССР А. Я. Вышинский разъяснил, что избирательным правом обладают только общества, учрежденные в соответствии с положением ВЦИК и СНК РСФСР 10 июля 1932 г., особо отметив, что "так называемые двадцатки" не являются обществами и общественными организациями, они не пользуются правом юридического лица и должны ограничиваться исключительно "удовлетворением своих религиозных потребностей"¹⁹. В итоге церковникам оставалась только пытаться получить поддержку "организаций трудящихся".

В направлении расширения влияния религии развертывалась с осени 1936 г. по весну 1937 г. пропаганда "религиозников". Они агитировали против голосования за коммунистов на выборах и за избрание своих людей в советы²⁰. В такой деятельности, казалось бы, не было ничего противозаконного. Однако в глазах партийной номенклатуры она принимала криминальный оттенок. В записке Ярославского секретарю ЦК А. А. Андрееву в начале марта 1937 г. отмечалось: "Проект Сталинской Конституции попы постарались "понять" и истолковать по-своему. По данным об Украине, Воронежской области, Азово-Черноморском крае и др., после опубликования проекта Конституции стала наблюдаться усиленная агитация за открытие церквей, организовывались делегации в Киев и Москву, были попытки организовать демонстрации с требованиями открыть церкви. В ряде районов Саратовского края такие демонстрации и шествия были организованы, а руководители церковных 36 организаций заявляли, что свобода уличных демонстраций для всех гарантируется Конституцией. В Саратовском крае зарегистрированы случаи, когда попы поговаривают о том, что в Советы трудящихся выберут и их. В Дагестане (в Левашевском районе) отмечены случаи агитации кулацких элементов, что по новой Конституции в советы следует избирать "почетных" людей, в частности мулл. Вообще заметно сейчас стремление духовенства истолковать Конституцию в свою пользу. Поповщина пытается добиться свободы религиозной пропаганды (свобода религиозной пропаганды, в отличие от прежних советских конституций, не предоставлялась верующим Конституцией 1936 года. - И. К.), отвоевать себе свободу уличных шествий, религиозной печати и т.д. Отдельные группы духовенства вносят в ЦИК СССР даже свои проекты законодательства по этим вопросам". "Все эти факты свидетельствуют о том", подытожил Ярославский, что "вокруг религиозных организаций ютится много антисоветских элементов, стремящихся потянуть за собою рядовую массу верующих, располагающие довольно внушительным готовым аппаратом, кадрами и средствами, (они) будут в условиях предвыборной кампании, вероятно, единственными легальными организациями, которые смогут использовать враги для борьбы против нас"²¹. Раздавались среди верующих и голоса, которые предрекали, что теперь церковников будут репрессировать, общины распускать, верующих уничтожать²². Материалы об этом вызванном принятием Конституции 1936 г. противоречивом общественном движении, в котором сплетались наивность и рациональность, вера и фанатизм, поступали к властям всех уровней, от Сталина до местных секретарей, и вызывали обоснованную тревогу.

Февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) 1937 г. и задачи борьбы на "антирелигиозном фронте". Катализатором опасений номенклатуры явился февральско-мартовский пленум ЦК ВКП(б) 1937 г., как известно, послуживший сигналом к усилению массовых репрессий. Сам он вошел в историю и как "пленум расстрелянных": подавляющее большинство его участников и ораторов были уничтожены Сталиным в ближайшие год-два. В докладе об избирательной реформе секретарь ЦК А. А. Жданов особо остановился на проблеме, созданной отменой ограничений для "лишенцев". Докладчик предостерегал номенклатуру, что "при выборах нам придется иметь дело с враждебной агитацией и враждебными кандидатурами", которые воспользуются легальными возможностями, предоставленными новой Конституцией. Жданов отмечал, что деятельность религиозных организаций, "попов всех рангов и мастей" теперь оживилась, они ходатайствуют об открытии ранее закрытых церквей, насаждают разные культурные кружки и даже внесли во ВЦИК проект закона, "который развивает в поповском духе известный пункт Конституции о свободе совести". Смех участников пленума вызвал приведенный Ждановым факт избирательной активности церковников, когда "в Северном крае попы организовали перевыборы правления колхоза, причем в результате этих перевыборов коммунист-председатель был тайным голосованием отведен и вместо него поставлен псаломщик". В этой связи Жданов подверг критике состояние антирелигиозной пропаганды в стране и деятельность возглавляемого Ярославским Союза воинствующих безбожников - опекаемой властями организации по руководству антирелигиозным движением. Вместе с тем Жданов дал понять, что государство прибегнет и к прямым репрессиям против "враждебных элементов" в связи с избирательной кампанией: "Такого рода кампании не обходятся без известного нажима. Это входит в понятие диктатуры рабочего класса. Мы не отказываемся от этого нажима, и впредь было бы смешно от этого отказываться". Ярославский, выступая первым в прениях по докладу Жданова, признал, что антирелигиозная пропаганда "находится в состоянии анабиоза", и попытался отвести удар от своего Союза. Оратор сделал упор на то, что упреки в этой области должны касаться всех партийных организаций в стране в целом. Ярославский привел тревожные для участников пленума цифры: 39 тыс. только зарегистрированных религиозных организаций в стране и около миллиона человек их актива. Он призвал, тем не менее, не увлекаться административными мерами, вроде закрытия церквей, не делить трудящихся на верующих и неверующих во время выборов, стараясь оторвать первых от влияния церковников, а также провести комплекс мер по усилению антирелигиозной пропаганды, укреплению ее печатью, кадрами и др.²³

Другие выступившие в прениях по докладу Жданова члены ЦК также высказывали озабоченность. Генеральный секретарь ЦК КП(б) Украины СВ. Косиор (арестован 3 мая 1938 г., расстрелян 26 февраля 1939 г.) привел примеры оживления религиозников на Украине. "Нам надо тут каким-то образом протянуть свои щупальцы", предложил он, "знать, что происходит, что делается, какие организующие рычаги, центры имеются. И все это надо делать заблаговременно, потому что во время избирательной кампании будет уже поздновато заниматься этими делами". Секретарь ЦК КП(б) Казахстана Л. И. Мирзоян (арестован 23 мая 1938 г., расстрелян 26 февраля 1939 г.) выразил беспокойство активизацией мулл в его республике, добивавшихся открытия имевшихся мечетей и строительства новых. Он говорил, что попы и муллы готовятся к выборам и "в целом ряде мест духовенство так ловко подделывается под советский лад, что частенько разоружает наши отдельные первичные организации. У нас был случай, когда в церквах и мечетях высту-

пали с докладами о новой Конституции, говорили относительно великого значения Конституции и т.д." Мирзоян призвал к "решительной борьбе" с подобными элементами. В том же духе высказывались на пленуме и уничтоженные вскоре М. М. Хатаевич (Украина), А. Я. Попок (Туркмения), И. Д. Кабаков (Урал), А. С. Калыгина (Воронежская область). Выступления некоторых ораторов на предвыборную тему прерывались репликами Сталина, показывавшими заинтересованность "вождя" в этом вопросе. А. И. Стецкий, зав. отделом партийной пропаганды и агитации (Агитпропа) ЦК сказал, что прохождение "враждебных элементов" в Верховный совет затруднено, что же касается низовых советов - районных, городских, сельских в особенности, "то тут избирательная борьба будет чрезвычайно серьезная". Сталин подтвердил: "Ряд сельсоветов может попасть в их руки". Когда Е. Г. Евдокимов пожаловался на засилье сектантов в Азово-Черноморском крае, Сталин прервал его: "Чего же ты, т. Евдокимов, смотришь?"

Стецкий высказал мысль, что и когда церковники становятся на советскую платформу, это якобы является прикрытием для их "антисоветской агитации". Представлявшая Наркомпрос Н. К. Крупская подчеркивала "чрезвычайную хитрость" попов и мулл, которые в своей агитации опираются на недостатки советской работы, поэтому призвала не просто укреплять работу политпросветов, а "тесно связать их работу с политикой. И затем надо бы сейчас же начать улучшать работу секций, что поможет шире вести подготовительную работу к выборам".

В резолюции пленума по докладу Жданова констатировалась только всеобщность выборов по новой Конституции, а прозвучавшие в выступлениях предложения об использовании в избирательной борьбе против церковников административно-репрессивного и агитационно-пропагандистского аппарата отражены не были²⁴. Однако дальнейший ход событий показал, что эти предложения соответствовали реальной политике государства.

Кризис антирелигиозной пропаганды. Антирелигиозная пропаганда, после своего подъема и крупных успехов на волне коллективизации 1929 - 1933 гг., к 1937 г. действительно переживала глубокий кризис, что признавали руководители идеологических служб партии. В декабре 1936 г. зам. заведующего отделом культурно-просветительной работы (Культпроса) ЦК ВКП(б) А. И. Ангаров (арестован 4 июля, расстрелян 26 сентября 1937 г.) подал записку на имя секретарей ЦК Сталина, Андреева и Н. И. Ежова об ослаблении антирелигиозной работы всеми ответственными за нее идеологическими учреждениями. Ангаров писал, что "в настоящее время ячейки и районные союзы безбожников почти повсеместно развалились... профсоюзы антирелигиозной работы не ведут. Комсомол ею также не занимается. Наркомпрос совсем забросил эту работу". И это происходило при сохранявшейся, по Ангарову, "густой сети опорных пунктов" активизирующихся церковников и сектантов, распространении "бродячих попов", исправляющих требы и якобы ведущих "контрреволюционную работу" по деревням. Анагров отмечал сокращение выпуска антирелигиозной литературы, слабость местных партийных организаций в борьбе с религией. Основной удар критики Ангарова был направлен против Союза безбожников во главе с Ярославским, не оправдавшего отведенной ему ЦК роли главного "безбожного" штаба: "Центральный совет безбожников сейчас влачит жалкое существование. Его роль как руководящего центра антирелигиозной работы ничтожна. Товарищи Ярославский, Лукачевский и Олещук, стоящие во главе Союза безбожников, вплотную этой работой не занимаются. Центральный совет Союза безбожников фактически не имеет своего аппарата... Инструкторский состав и основные отделы людьми не укомплектованы. Актив союза давно растерян". Одной из

главных причин развала антирелигиозной работы Ангаров считал то, что "Союз безбожников не сумел вовремя перестроить свою работу. Он не уловил и не сумел использовать поворота широких масс населения и их стремления к научным знаниям и овладению наукой. Союз не сумел перейти от старых кампанейских методов антирелигиозной агитации и пропаганды ("Комсомольская пасха", "Комсомольское рождество", устройство диспутов и т.п.) к систематической и углубленной воспитательной работе на основе широкой популяризации знаний и содействия партии в деле внедрения научно-материалистического мировоззрения в сознание масс населения". Упадок антирелигиозной борьбы Ангаров объяснял и причинами психологического характера - "наличием настроений, что борьба с религиозными влияниями у нас закончена и антирелигиозная работа является уже пройденным этапом"²⁵.

Непорядки в антирелигиозной сфере накануне 1937 г. привлекали внимание высших официальных инстанций. 1 ноября 1936 г. в ЦИК СССР состоялось Совещание по вопросам культов под председательством секретаря Совета национальностей ЦИК А. И. Хацкевича (арестован 25 июля, расстрелян после 24 ноября 1937 г.). Согласно протоколу совещания, на нем присутствовали члены Комиссии по вопросам культов при Президиуме ЦИК во главе с П. А. Красиковым, а также представители НКВД, ВЦСПС, Прокуратуры, АН СССР, Союза воинствующих безбожников. Совещание приняло развернутое постановление. В его констатирующей части отмечалась неудовлетворительность работы местных советов в части исполнения изданных законов. Это выражалось в "голом администрировании", когда они закрывали молитвенные здания без проведения предварительно массовой разъяснительной работы. При этом большую часть закрытых храмов неправильно использовали: "9403 здания, или 31,6% всех закрытых церквей, используются под склады, 6672 закрытых молитвенных дома совершенно не используются, имеется 9682 молитвенных здания бездействующих и закрытых фактически, но юридически не оформленных". Таким образом, перед государственной властью не возникал вопрос о возвращении верующим несправедливо отобранных зданий. Главное, что используются они неправильно. Значительная часть резолюции совещания в ЦИК была посвящена характеристике положения, сложившегося в связи с развалом антирелигиозной работы: "Профсоюзные, комсомольские организации в ряде мест от ведения антирелигиозной работы самоустранились, а органы народного образования в последнее время крайне ослабили антирелигиозную работу в деле школьного воспитания. Организации Союза воинствующих безбожников, не получая должной поддержки со стороны профсоюзных, комсомольских и культурно-просветительных организаций, в ряде мест, по существу, прекратили свою деятельность... Специальная антирелигиозная печать в последние годы резко сократилась. Закрыты журналы "Безбожник у станка", "Деревенский безбожник", "Безбожник для детей", еврейский, польский, немецкий, украинский, армянский и грузинский антирелигиозные журналы". Общий вывод совещание сделало неутешительный: "Ослабление антирелигиозной деятельности, грубое администрирование в ряде мест создают условия для активизации религиозных общин, создания всевозможных сектантских групп, подпольных религиозных организаций, смыкающихся с различными антисоветскими элементами и контрреволюционными организациями".

Во исправление положения совещание предлагало просить Президиум ЦИК утвердить положение о Комиссии по культам, а также ввести единое для всего СССР законодательство по религиозным объединениям (ничего этого в последующие годы сделано не было). Комиссия по культам должна

была "собрать и сообщить в ЦК ВКП(б) имеющиеся материалы о состоянии на местах антирелигиозной работы". Было решено "просить Президиум ВЦИК командировать инструкторов в Сталинградский и Азово-Черноморский край, Курскую область и Бурят-Монгольскую АССР для обследования и изучения состояния религиозности и практики проведения законодательства о культах, массовой антирелигиозной работы с последующей постановкой доклада на Президиуме ВЦИК", а также "просить ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ, центральный совет Союза воинствующих безбожников СССР в срочном порядке обсудить вопрос и принять необходимые мероприятия об усилении общественной и научно-воспитательной работы на антирелигиозном фронте"²⁶.

2 ноября 1936 г. Хацкевич переслал протокол совещания Ярославскому с сопроводительным письмом, пытаясь побудить руководителя Союза безбожников активизировать свою работу: "При этом посылаю вам протокол совещания по вопросам культов. Одновременно я обратился с просьбой в ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ, к т. Кнорину и Вышинскому о принятии мер по усилению антирелигиозной работы по соответствующим линиям. Копии моих писем тов. Кнорину и тов. Вышинскому посылаю"²⁷. В аналогичном письме в Агитпроп В. Г. Кнорину Хацкевич замечал: "По всем данным видно, что работа на антирелигиозном фронте сильно ослабла. По линии ЦИК Союза СССР я буду ставить вопрос об урегулировании материальной и юридической стороны этого дела (изъятие из пользования молитвенных домов и т.д.). Вас, тов. Кнорин, прошу вмешаться в это дело и разрешить вопрос в директивном порядке об усилении научной, общественно-пропагандистской антирелигиозной работы по линии соответствующих организаций, а также о восстановлении некоторых печатных органов Союза воинствующих безбожников"²⁸. Обращение Хацкевича к прокурору СССР А. Я. Вышинскому было вызвано прежде всего тем, что один из пунктов резолюции совещания содержал упрек местным органам прокуратуры в слабом контроле над соблюдением культового законодательства: "При этом посылаю вам протокол совещания по вопросам культов, из которого вы увидите неудовлетворительность положения на отдельных участках антирелигиозного фронта. Прошу вас принять меры для усиления наблюдения прокуратуры за проведением законодательства по культам... Прошу не отказать сообщить о принятых мерах"²⁹.

Сигналы о неблагополучии в области антирелигиозной борьбы, посылаемые как партийными, так и советскими деятелями, ориентировали партийно-государственное руководство на подготовку комплекса мер, которые могли бы кардинальным образом изменить положение.

"Лепельское дело" и его последствия. Как не раз бывало в партийно-государственной практике, поводом для принятия властью важного решения послужило конкретное событие. 27 января 1937 г. начальник отдела Центрального управления народно-хозяйственного учета СССР В. И. Хотимский (арестован 20 февраля 1938 г., расстрелян 3 июля 1939 г.) послал докладную записку Сталину (копии секретарям ЦК Ежову, Андрееву и Л. М. Кагановичу) о чрезвычайном происшествии, случившемся во время его пребывания по делам Всесоюзной переписи населения в пограничном Лепельском районе Белоруссии. "Во время переписи в этом районе 52 хозяйства с населением в 230 человек (взрослых и детей) отказались отвечать на вопросы переписного листа и продолжали молчать, когда персонал переписи и целый ряд побывавших в этих хозяйствах партийных и советских работников пытались выяснить, в чем причина молчания. В Минске в УНХУ мне сказали, что "молчальники" - сектанты, и молчание по переписи предписывается "учением" секты. Тем не менее все 230 человек со слов соседей были переписаны". Однако 18 января, когда автор записки приехал в Лепельский район, 189

человек еще продолжали молчать. Это продолжалось несмотря на то, что "организаторы молчания" уже были арестованы и осуждены. Записка Хотимского содержит свидетельство стойкости духа лепельских религиозников: "На суде арестованные продолжали молчать и не шли из камеры: в помещение суда их вынуждены были нести... Вместе с секретарем Лепельского окружкома я побывал в нескольких хозяйствах молчальников в Стайском с/совете, главном гнезде "сектантов". Все наши ухищрения ни к чему не привели, за исключением единственного случая, когда молчальник Туния Томаш заговорил и был переписан. Демонстративно молчали мужчины, женщины, дети. Среди молчальников оказался счетовод Лепельского горосвета, молодой человек 19 лет, окончивший 2 курса техникума. Когда мы пришли к нему в хату, он демонстративно улегся на кровать и, глядя в упор на нас, молчал, несмотря на все наши попытки вызвать его на разговор". Хотимский, сославшись на расспросы среди местных людей и на личные наблюдения, сделал вывод, соответствующий параноидальной сталинской мифологии, склонной повсюду видеть и изобретать разные "заговоры". По его представлению, происходившие события связаны с деятельностью "контрреволюционной организации", которая "путем молчания по переписи, под религиозным прикрытием, легализовавшим это возмутительное явление, демонстрировала безнаказанное неповиновение власти". Из дальнейшего рассказа Хотимского видно, что он проводил свое собственное расследование инцидента, лично расспрашивал свидетелей. По результату беседы с одним из заговоривших молчальников Хотимский установил, что "их сектантство - просто фикция". Работник ЦУНХУ обратил внимание Сталина на то, что сектанты в пограничном районе, в 3 - 5 километрах от польской границы, отказываются получать паспорта, несмотря на просьбы и уговоры местных властей. Другое негативное явление, отмеченное Хотимским, - несколько молчальников во время переписи подали заявления о выходе из колхозов. "Вполне вероятно, что молчальники стремились вызвать массовые выходы из колхозов в пограничном районе, зацепившись за перепись", - предположил чиновник. Как видно, из случая неповиновения на религиозной почве Хотимский искусственно выводил цепь антигосударственных действий. Он прямо указал в записке на социальную принадлежность ряда инициаторов антиколхозного движения: "В некоторой своей части это - единоличники, из кулацко-зажиточной верхушки, которые в начале коллективизации переселились в Сибирь, но, потерпев неудачу, вернулись на родину и здесь вели разлагающую работу среди колхозников". Налицо признаки типичной для 1937 г. сталинской амальгамы, когда любая нежелательная активность на религиозной почве связывалась властями с происками "бывших людей". Итак, социальное лицо зачинщиков беспорядков было определено - это вернувшиеся на родину бывшие "кулаки". Не обошлось в записке Хотимского и без констатации "благодушия" местных органов в отношении к подобным элементам. Выяснилось, в частности, что в 1936 г. Лепельский райисполком ходатайствовал перед СНК Белоруссии об освобождении сектантов, нынешних организаторов молчания, от налоговых платежей, как бедняков. Хотимский, побывав в домах арестованных, уверял в записке Сталина, что "многие из них, по словам местных людей, бездельничают, но откуда-то достают деньги". Сталинский карандаш отчеркнул на полях вывод автора: "Нет у меня сомнения в том, что это - шпионская контрреволюционная организация, и местные руководители должны ответить за то, что терпели это безобразие в пограничном районе". Хотимский сообщал об отсутствии политической работы на селе, а также о плохой работе первого секретаря Лепельского окружкома Г. М. Пацэнгеля. Автором была отмечена запущенность школьной работы: "При просмотре переписных блан-

ков по Лепельскому району я заметил, особенно в с/советах, где живут молчальники, что немало детей школьного возраста не учатся в школе, немало и неграмотных. Я просил Белорусского УНХУ (так в тексте. - И. К.) лично сделать подсчет и сообщить цифры в ЦК"³⁰.

Записка Хотимского заинтересовала Сталина, и он написал на ней резолюцию Андрееву, курировавшему в 1937 г. вопросы, выносимые на заседания двух важнейших партийных органов - Оргбюро ЦК ВКП(б) и Секретариата ЦК ВКП(б): "Надо потребовать объяснения от секретаря обкома и предсовнаркома Белоруссии. Видимо, партработа поставлена у них плохо. Хорошо бы поставить вопрос в Оргбюро. И. Сталин"³¹.

Перед принятием решения на каком-либо из заседаний Оргбюро и Секретариата, по заведенному порядку, проводилось исследование вопроса. Если непорядки обнаруживались где-либо в провинции, центральные партийные чиновники запрашивали местное начальство, требовали справок и объяснений. 7 февраля 1937 г. секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Д. И. Волкович (арестован 5 сентября, расстрелян 26 ноября 1937 г.) подал Андрееву докладную записку по "Лепельскому делу". По содержанию документа видно, что Волкович отвечал на запрос Андреева, возможно, телефонный. Записка Волковича, более пространная, чем записка Хотимского, и насыщенная конкретикой, была переправлена Сталину.

Волкович признал достоверность сообщения Хотимского и дополнил его записку новыми фактами антисоветской агитации и саботажа. Он напомнил о массовом отказе крестьян от получения паспортов в Лепельском районе в августе 1936 года. Всего таких "отказников" насчитывалось до 90 человек. "Несмотря на то, что эти факты были известны окружным и районным организациям и они имели сигналы из сесльсоветов о контрреволюционной работе и агитации против переписи, они не провели никаких практических мер по разоблачению организаторов антисоветской работы и разъяснения массам политики партии и правительства по паспортизации и переписи", - пояснил Волкович. Другие факты, приведенные им, касались противодействия в том же районе Всесоюзной переписи населения. И вновь, по мнению автора, местные органы власти реагировали неадекватно: "Вместо разъяснения массам значения переписи и разоблачения лиц, ведущих контрреволюционную работу против переписи, районные организации свели все дело к аресту второстепенных людей и организации над ними открытого судебного процесса. На этом процессе арестованные продолжали молчать, несмотря на то, что приговор был вынесен, чем, по существу, были дискредитированы органы советской власти". Произведенная инструктором ЦК КП Белоруссии проверка положения в Лепельском окружкоме показала, что окружком "не реагировал на факты антисоветской работы в деревне и противодействия важнейшим мероприятиям партии. Районное руководство не только не проявило необходимой политической работы в районе, но оказалось полностью оторванным от масс. Важнейшие решения партии и правительства не доводились до масс и им не разъяснялись". Волкович указал на такие недостатки местных начальников, как пьянство, отсутствие контроля над нижестоящими организациями, и прежде всего за колхозами, заброшенность политической работы с колхозниками. В результате, как видно из записки, ЦК КП (б) Белоруссии принял свои меры, не дожидаясь решения Центра. Первый секретарь Лепельского окружкома Пацэнгель был обвинен в дезориентации партийной организации в борьбе с классовым врагом, его сместили с поста и поставили вопрос о партийности. Карандашом напротив сообщения об этом была сделана (видимо, Сталиным) помета: "И ограничили на этом дело?"

В той же записке Волкович доложил руководству страны о результатах своей поездки в Лепельский район, которую он совершил по указанию Андреева "для ознакомления на месте со всеми обстоятельствами противодействия переписи". "Проверкой на месте установлено, - извещал Волкович, - что по двум сельсоветам Лепельского района, Пышнянскому и Стайковскому, отказались от переписи 43 семьи единоличника, одна семья колхозника и пять отдельных колхозников. Почти все семейства единоличников, отказавшихся от переписи, в разное время подвергались тем или иным административным взысканиям за невыполнение государственных обязательств. У 24-х семейств единоличников члены семей и родственники судимы и высланы за антисоветскую деятельность и за сопротивление мероприятиям партии и правительства. После проведения разъяснительной работы в этих сельсоветах и арестов организаторов саботажа переписи большинство из ранее молчавших дают ответы на вопросы представителей советских органов и только 10 семейств, главным образом члены семей арестованных, и до сих пор продолжают молчать". Волкович подверг районные партийные и советские организации более жесткой критике, чем Хотимский. Главный брошенный им упрек заключался в том, что не велась политически-массовая работа с единоличниками (их в районе осталось всего 7% хозяйств - 600. Остальные 93% хозяйств были уже коллективизированы). Местные органы, по Волковичу, пошли по пути административного нажима вместо разъяснения массам мероприятий советской власти: "Вся работа районных организаций с единоличниками сводилась к голому администрированию и репрессированию единоличников, не выполнивших государственных обязательств. В Лепельском районе имеется ряд фактов прямого произвола и издевательств над единоличниками, когда у единоличников, не выполняющих государственных обязательств, конфисковывалось имущество, вплоть до предметов личного обихода. Эта практика районных партийных и советских организаций была использована классовым врагом для организации сопротивления переписи в Лепельском районе". Процитированный текст отчеркнут на полях карандашом, вероятно, сталинским.

Можно, наверное, согласиться с автором записки о наличии прямой связи между издевательствами над населением, допущенными местными органами, и коллективным молчанием по переписи. Так не раз бывало, что пассивный протест против насилия власти принимал религиозную форму. Однако Волкович вписывал это явление в привычную для сталинской пропаганды риторику о "вражеских происках". Лепельский окружком партии был также обвинен в том, что "не мобилизовал партийную организацию на повышение революционной бдительности. Это тем более недопустимо, что в Лепельском пограничном районе за последнее время вскрыты польская шпионская и эсеровская контрреволюционные организации". В заключительной части записки Волкович покаялся в том, что не провел необходимых мероприятий, и заверил руководство, что, получив теперь необходимые указания, "ЦК КП(б)Б конкретно занялся выявлением всех фактов, имевших место в Лепельском районе"³². Видимо, и этот документ не был обойден вниманием "вождя". На последнем листе записки Волковича имеется нечто вроде резолюции: "I. работа врагов на границе. II. Снятие с работы"³³.

"Лепельское дело" расматривалось двумя высшими партийными органами - Оргбюро ЦК ВКП(б) (согласно резолюции Сталина на записке Хотимского) и Политбюро ЦК ВКП(б). Оргбюро 8 февраля 1937 г заслушало вопрос "Записка т. Хотимского о Белоруссии". На заседании выступили Волкович и Хотимский, а из главных партийных деятелей Андреев, Г. М. Маленков, Каганович и Ежов. В первом пункте постановления говорилось:

"...Указать ЦК КП(б) Белоруссии на то, что они политически недооценили и прошли мимо неоднократных сигналов о запущенности партийно-политической работы в пограничных районах, в особенности в Лепельском округе, и об извращении в работе советских органов этого округа. Отметить, что в результате этого классово-враждебные и шпионские элементы получили возможность вести подрывную работу среди населения". Заметим, что в записках Хотимского и Волковича не содержалось ни одного факта такой "шпионской" и "подрывной" работы в Лепельском районе, Оргбюро в данном случае делало выводы, основываясь лишь на голословных предположениях авторов записок. Объяснения ЦК КП(б) Белоруссии и принятые им меры были признаны недостаточными. ЦК КП(б) Белоруссии обязывался ввиду этого "не позднее 5 марта 1937 г. представить в ЦК ВКП(б) отчет о мерах, принятых им по укреплению политической работы в пограничных и приграничных районах БССР". Оргбюро постановило командировать в Лепельский район Я. А. Яковлева и А. В. Косарева для детального обследования местных партийных и советских организаций - с тем, чтобы их сообщения затем были заслушаны на Оргбюро.

Отдельный пункт постановления Оргбюро касался антирелигиозной работы: "Заслушать на следующем заседании Оргбюро сообщение Отдела партийной пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) и Союза воинствующих безбожников о состоянии антирелигиозной пропаганды и мерах по ее улучшению". Оргбюро ЦК ВКП(б) в следующем пункте решения резонно связало этот вопрос с состоянием идеологической работы в "глубинке": "Поручить Сельскохозяйственному отделу ЦК в месячный срок подготовить и доложить Оргбюро вопрос об улучшении партийно-политической работы в отдаленных (глухих) сельских областях СССР"³⁴.

22 февраля было принято подписанное Сталиным постановление Политбюро ЦК ВКП(б) "О положении в Лепельском районе БССР". В нем перечислялись советские работники, уже преданные к тому времени суду "за незаконную конфискацию имущества у колхозников и единоличников, произведенную под видом взыскания недоимок по денежным налогам и натуральным поставкам". Персональные выводы коснулись политического руководства Белоруссии - бывшего первого секретаря ЦК КП(б)Б Н. Ф. Гикало (в январе он был смещен и переведен на пост первого секретаря Харьковского горкома), секретаря ЦК КП(б)Б Д. И. Волковича и председателя СНК БССР Н. М. Голодеда. В их отношении указывалось, что "лишь отсутствие общественно-политической работы и политическая слепота в отношении органов, работающих под их руководством, сделали возможным факт массовой и незаконной конфискации имущества у крестьян в Лепельском районе". Совнаркому Белоруссии предписывалось в двухнедельный срок вернуть все незаконно конфискованное у крестьян Лепельского района в 1935 - 1937 годах.

Политбюро наметило также ряд мер по всему Союзу. Была отменена инструкция Комитета заготовок при СНК СССР - в части разрешения изымать за недоимки по мясопоставкам единственную корову и телку. Создана Комиссия под председательством заведующего Сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б) Я. А. Яковлева, в ее состав вошли А. И. Микоян, Г. Ф. Гринько, И. И. Клейнер, Н. М. Голодед, Д. И. Волкович и А. В. Косарев. Комиссии "поручалось пересмотреть перечень разрешаемому к бесспорному изъятию имуществу по недоимкам, по денежным платежам и натуральным поставкам, исходя из запрещения изымать единственную корову и оставления некоторого минимума личного имущества и продовольствия, не подлежащего изъятию, как у колхозников, так и у единоличников". Признавалось также нецелесообразным превращение сельсоветов и их председателей "в агентов по

описи имущества и сборщиков налогов и платежей", чем они навлекали на себя недовольство населения. Для указанных целей в составе райфинотделов должны были создаваться специнспектуры. Уменьшен объем зернопоставок в районах пограничной полосы Белоруссии, белорусским колхозам отпускалась натуральная ссуда в размере 15 тыс. тонн сена. 13-й пункт партийного решения прямо касался просветительской работы: "Поручить СНК БССР и ЦК КП(б)Б принять необходимые меры к тому, чтобы ликвидировать бескультурье и оторванность пограничных деревень от центра, и о принятых мерах в месячный срок доложить СНК СССР и ЦК ВКП(б)".

Задача "ликвидации бескультурья" волевым директивным решением и с докладом о принятых мерах в месячный срок выглядит утопической. Не слишком ясным представлялось и то, в чем, собственно, выражалась "оторванность" пограничных деревень от центра и как ее можно уничтожить. Можно понять, что под "бескультурьем" Центр имел в виду и запущенность антирелигиозного участка работы, так как различные проявления религиозности советская пропаганда привычно объясняла "темнотой" и культурной отсталостью масс. Общее наблюдение за выполнением всего постановления Политбюро было поручено Яковлеву как председателю комиссии по "Лепельскому делу"³⁵.

Над районными руководителями, ответственными за лепельские безобразия, был организован открытый показательный судебный процесс, проходивший в Лепеле 9 - 12 марта 1937 года. Важность, которая придавалось процессу, подтверждается тем фактом, что отчеты с него ежедневно публиковались в "Правде". Р. Маннинг считает Лепельский процесс "примером для последующих процессов подобного уровня", первым из показательных процессов над местным руководством, которые были распространены в годы террора 1937 - 1938 годов. Маннинг показывает видную роль в подготовке лепельского дела начальника Управления НКВД по Западной области В. А. Каруцкого³⁶. Однако существенной особенностью Лепельского процесса было то, что его участникам не выдвигалось обвинений в "антисоветской" или "контрреволюционной" деятельности. По газетным отчетам видно, что районные руководители обвинялись лишь в злоупотреблении властью, бесхозяйственности, грабежах колхозников и единоличников. Намек на скандал с участием религиозников ("молчальников") содержался только в заключительной речи прокурора Глеверова: "Беззакония, учиненные в Лепельском районе, классовый враг сразу же пытался использовать в своих контрреволюционных интересах". В итоге фигуранты дела получили мизерные для сталинской фемиды сроки - от 6 месяцев до двух лет тюрьмы³⁷.

Постановление Политбюро, думается, было вызвано тем, что руководство страны пыталось некоторыми уступками и поблажками, а также показательными наказаниями ряда начальников низшего уровня "задобрить" население важного в стратегическом отношении пограничного района и в результате избежать в будущем каких-либо массовых выступлений населения против чрезмерного насилия властей в других областях Союза. Однако небольшие налоговые и конфискационные (по недоимкам) послабления могли только незначительно уменьшить постоянно проводимый государством массовый грабеж крестьян. Они, как и другие подобные показные меры, не решали обнаженную "лепельским делом" проблему недостаточной постановки антирелигиозной работы в стране.

Подготовка постановления ЦК ВКП(б) по антирелигиозному вопросу, записки и проекты решений (февраль-апрель 1937 г.). Готовясь к заседанию Оргбюро, на котором предполагалось рассмотреть антирелигиозный вопрос, Е. М. Ярославский от Союза воинствующих безбожников, А. И. Ангаров и Е. М. Тамаркин от

культпроса ЦК, Стецкий и Кнорин от агитпропа подали в ЦК докладные записки. Развал антирелигиозной борьбы они пытались объяснить как бездеятельностью местных властей, так и повышением враждебной активности церковников, использующих Конституцию в своих целях.

Ярославский вновь пытался защитить свое безбожное "ведомство", не получавшее несколько лет от идеологических служб должной поддержки. Он в духе своей речи на пленуме выступил против администрировного произвола при закрытии церквей, как способствующего расширению церковного подполья: "Ретивые "администраторы" и не замечают, что этими мерами они загоняют религию вглубь, способствуют появлению всякого рода подпольных религиозных организаций и затрудняют подлинную борьбу с религией". Однако было бы ошибочным видеть в записке Ярославского либеральное содержание. Он привел ряд тенденциозно подобранных фактов, которые связывали проявления религиозности советских людей с дикостью и фанатизмом. Этот прием часто применялся советскими безбожниками, чтобы с выгодной подчеркивать высокое "культурное" значение их дела. Характеризуя деятельность религиозных организаций, Ярославский скопом обвинил их в реакционной пропаганде, заметив, что якобы "в пограничных районах церковники активно участвуют в шпионской работе" и имеет место их "прямая контрреволюционная деятельность". "Агитация религиозных организаций увязывается с текущими вопросами жизни страны, - отмечал главный безбожник, - они ведут агитацию против стахановского движения, причем сам Стаханов получил письмо, предлагающее "покаяться и вернуться к господу", агитируют против колхозов, спекулируют на военной опасности и распространяют всякого рода провокационные слухи. В активе религиозных организаций, как правило, состоят вернувшиеся из ссылки попы, кулаки и всякого рода бывшие люди". Все эти обличения Ярославского прямо нацеливали власти на расправу над активом верующих, что вскоре и произошло в ходе "массовых операций". Ярославский призвал к наступлению широким фронтом против религии с помощью активизации партийных, комсомольских, советских организаций всех уровней, а также органов народного образования. В перечне необходимых практических мер Ярославский предложил дать директиву всем парторганизациям об усилении антирелигиозной работы, созвать весной специальное антирелигиозное совещание при ЦК, а также организовать помощь безбожникам, укрепить их кадрами, средствами, печатью, позволить провести новый, третий, съезд Союза безбожников осенью 1937 г., пересмотреть законодательство о религиозных объединениях и т.д.³⁸

Руководители Агитпропа Стецкий и Кнорин в записке в Оргбюро "О состоянии антирелигиозной пропаганды" (апрель 1937 г.) использовали материалы обследования в Куйбышевской, Калининской и Ярославской областях РСФСР и в Дагестане, которые показали заметный рост активности церковников, принимающей местами "политический, антисоветский характер". Авторы привели неприятные факты бездеятельности местных властей и даже их сотрудничества с церковниками. Оказалось, что в некоторых сельсоветах Ярославской области "установились ненормально дружеские отношения сельсоветов и правлений колхозов с попами". Стецкий и Кнорин критиковали райкомы, Союз безбожников, комсомол, профсоюзы, Наркомпрос за пассивность. Их вывод был категоричен: "Такое пренебрежение антирелигиозной пропагандой в настоящих условиях не может быть терпимо. Необходимо восстановить антирелигиозную пропаганду и обязать крайкомы, обкомы и ЦК нацкомпартий руководить ею"³⁹.

Ангаров и Тамаркин от Культпроса ЦК в записке "Об антирелигиозной работе" представили похожую картину развала работы советских и партий-

ных органов в антирелигиозной сфере и роста активности церковников. Они тоже ссылались на данные обследования - в Московской области, Горьковском крае, Татарской АССР и др. Авторы не жалели черных красок в описании деятельности разного рода церковных активистов. Религиозные активы сел голословно обвинялись в "борьбе против колхозов". Картину дополняли факты сектантского изуверства. Вместе с тем Ангаров и Тамаркин правильно связывали активизацию церковников с их надеждами на возможности, казалось, открывшиеся в связи с принятием в декабре 1936 г. Конституции. Критикуя Союз безбожников, Ангаров и Тамаркин подчеркивали его "засоренность" троцкистами и другими преступными элементами⁴⁰. Для характеристики "новых методов" работы церковников к записке были приложены документы: подписанное епископом Вяземским Павлом (Троицким) (арестован 29 октября, расстрелян 3 декабря 1937 г.) "воззвание духовенства Вяземской епархии", содержащее восхваления Сталина, а также план лекции протоиерея Алексея Поспелова "Советская власть при свете веры" со славословиями по адресу советской власти⁴¹. Видимо, с точки зрения руководителей культпроса ЦК то были образцы лицемерия духовенства, прикрытие его враждебной деятельности.

На основе обобщения разных записок Агитпроп разработал проект постановления ЦК ВКП(б) "Об антирелигиозной пропаганде", датированный 27 апреля 1937 г. и подписанный Стецким и Кнориным. В его констатирующей части содержались общие места о неудовлетворительной постановке антирелигиозной пропаганды в ряде областей СССР. Партийные организации Ярославской и Калининской областей обвинялись в попустительстве "поповской агитации". Подчеркивалась политическая острота вопроса в связи с задачами предвыборной борьбы: "Партийные организации должны иметь в виду, что усиление активности попов и сектантов является одной из попыток остатков разбитых революцией эксплуататорских классов использовать религиозные предрассудки отсталых слоев трудящихся для борьбы против большевиков на предстоящих выборах в Советы по новой избирательной системе, для проведения в Советы нужных людей. Для разгрома этих попыток необходимо сочетать научно-просветительскую и атеистическую пропаганду с большевистской политической агитацией и разоблачением политических намерений и маневров попов, мулл, руководителей сект и т.п.". Требовалось оживить деятельность в этой сфере отделений Союза безбожников, партийных и комсомольских организаций. Райкомы не должны были оставлять без последствий ни одного факта политических выступлений попов и сектантов, вербовки ими трудящихся в религиозные объединения и обязаны немедленно намечать контрмеры. То же требование касалось и рядовых членов партии. Особым пунктом предписывалось ЦК ВЛКСМ "восстановить антирелигиозную пропаганду молодежных организаций, в первую очередь в деревне; организовывать лекции, беседы, особые кружки для научно-просветительной и антирелигиозной пропаганды; регулярно освещать эти вопросы в комсомольской печати; принять деятельное участие в работе и ввести своих представителей в руководящие органы Союза воинствующих безбожников". Выдвигались задачи расширения выпуска антирелигиозных изданий, созыва республиканских и областных партийных совещаний по антирелигиозной работе и т.д.⁴²

Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) и судьба антирелигиозной комиссии Я. А. Яковлева. На заседании Оргбюро 29 апреля, видимо, было решено не торопиться с конкретными решениями, и вместо издания широковещательного антирелигиозного постановления учредили комиссию, которой было поручено разработать закрытое письмо ЦК к местным партийным организациям и наметить мероприятия: "а) по внедрению антирелигиозной пропаганды в различных ее формах в школах, б) об антирелигиозной работе ком-

сомола и профсоюзов, в) по изданию антирелигиозной литературы, г) по использованию кино и радио для антирелигиозной работы". Комиссии следовало вносить свои предложения в ЦК по мере их готовности, подготовив первый доклад к 20 мая⁴³. Возглавил комиссию Я. А. Яковлев (1896 - 1938), разработчик нового избирательного закона, глава Сельскохозяйственного отдела ЦК ВКП(б), активный проводник политики сплошной коллективизации. Яковлев был известен как плодовитый партийный журналист, создатель и первый редактор рассчитанной на бедняцкие массы "Крестьянской газеты", считался знатоком религиозного вопроса на селе, который он трактовал в ряде книг о нэповской деревне в 1920-е годы⁴⁴. В 1922 г. он как зам. зав. Агитпропа ЦК участвовал в кампании по изъятию церковных ценностей. Яковлев входил и в созданную по инициативе Л. Д. Троцкого особую комиссию "по изъятию ценностей из церквей" в качестве представителя ЦК РКП(б)⁴⁵, надзирая над изданием и распространением агитационной литературы, рассылая циркуляры местным губкомам об организации работы по изъятию ценностей. Для развертывания антитихоновской агитации в распоряжение этого чиновника были отпущены крупные средства. Как член особой "литературной комиссии" Яковлев обрабатывал материалы, идущие по этим вопросам в печать⁴⁶. В ноябре 1922 г. он же подготовил и принятый Политбюро проект решения о запрете ввоза в СССР религиозной литературы, издаваемой за рубежом⁴⁷. В 1925 - 1928 гг. Яковлев был по совместительству заведующим отделом антирелигиозной литературы в центральном совете Союза безбожников. Низкопробная антирелигиозная литература в 1920-е годы распространялась в огромном количестве.

Как глава Сельхозотдела ЦК, Яковлев отвечал и за идеологическую работу в деревне и знал реальное положение села, а ведь именно в деревенской среде находился центр тяжести церковного и сектантского движения. Он же являлся идеологом сталинского избирательного законодательства, что могло способствовать выработке мер по нейтрализации церковников и сектантов на выборах. Играло роль и то обстоятельство, что Яковлев руководил также и деятельностью созданной Политбюро ЦК комиссии по "Лепельскому делу", главными фигурантами которого были признаны религиозники-сектанты. Он же возглавлял с 16 января комиссию по проверке результатов Всесоюзной переписи населения, вызвавших недовольство власти, признанных дефектными, вредительскими. Назначение этого сталинского фаворита председателем новой Антирелигиозной комиссии свидетельствовало о недоверии Сталина главе Союза безбожников Ярославскому, ответственному за развал антирелигиозного дела. Теперь он стал лишь одним из подчиненных Яковлеву членов комиссии.

В комиссию также вошли видные руководители - генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Косарев, зав. Агитпропом ЦК Стецкий, нарком просвещения РСФСР А. С. Бубнов, председатель комиссии по делам культов при президиуме ЦИК Красиков, начальник Главного управления кинопромышленности Б. З. Шумяцкий, зав. отделом печати и издательств ЦК ВКП(б) Б. М. Таль, зам. наркома просвещения Крупская, начальник ЦУНХУ Краваль, специалист по национальному вопросу, директор Партиздата Г. И. Бройдо, секретарь ВЦСПС К. И. Николаева, первый секретарь Воронежского обкома комсомола, член ЦК ВЛКСМ A.M. Шаширин, первый заместитель наркома финансов СССР В. Н. Мальцев и др.⁴⁸

"Комиссия Яковлева" 1937 г. - вторая по счету Антирелигиозная комиссия ЦК после комиссии, работавшей в 1922 - 1929 гг. под председательством Ярославского. О комиссии 1937 г. почти ничего неизвестно. Недоступны документы, характеризующие ее деятельность: нет ни подготовленных решений, ни докладов, ни протоколов заседаний. Один документ свидетель-

ствует о том, что Комиссия собирала от учреждений информационные материалы, - видимо, для подготовки решений, так и не состоявшихся. 11 июня секретарь комиссии Р. Рубенов обратился к ее же члену и председателю комиссии ЦИК по культам Красикову: "Прошу сообщить, в какой срок вы представите в Комиссию ЦК ВКП(б) по антирелигиозной пропаганде доклад по порученному вам вопросу об использовании зданий бывших церквей"⁴⁹.

И все же скудость материалов о "комиссии Яковлева", вероятно, связана не с тем, что ее фонд покоится где-либо на секретном хранении. Сама деятельность Комиссии, ориентированной на изучение разных аспектов антирелигиозной борьбы, на продолжительную и кропотливую бюрократическую работу, не отвечала задаче "дать отпор", когда руководство страны всем прочим методам предпочитало террор. Комиссия оказалась мертворожденной. В условиях массового избиения партийных и советских кадров летом-осенью 1937 г. уже и некому было готовить и проводить решения. И сами члены Комиссии в 1937 - 1938 гг. гибли один за другим. Из 16 членов Комиссии в годы террора были репрессированы 11, включая ее председателя. Из 11 человек, выступавших на заседании Оргбюро 29 апреля с предложениями по созданию Комиссии (Кнорин, Ярославский, Косарев, Крупская, Я. Б. Гамарник, Яковлев, Ангаров, Стецкий, Андреев, Красиков, Жданов), уничтожены 6. Кроме Ярославского, были ликвидированы все авторы упомянутых записок весны 1937 г. об антирелигиозной работе. Методичная организационно-пропагандистская работа задвигалась на второй план по отношению к репрессивным кампаниям. К тому же и сам председатель Комиссии Яковлев в силу загруженности сталинскими поручениями не мог систематически заниматься ее делами. Яковлев выступал главным докладчиком на июньском пленуме ЦК ВКП(б) по проекту нового избирательного закона. 27 июля 1937 г. он неожиданно был назначен первым секретарем ЦК КП(б) Белоруссии на место арестованного "заговорщика" В. Ф. Шаранговича. На новом месте Яковлев "вскрыл" разветвленный заговор "врагов народа" из прежнего руководства. 12 октября в Москве, в дни работы Октябрьского пленума ЦК ВКП(б), целиком посвященного предстоящим выборам в Верховный Совет, Яковлев был арестован. К следствию по "делу" Яковлева Сталин проявил личный интерес. Сохранились протоколы допросов Яковлева с пометами Сталина, причем "вождя" особенно интересовали последние месяцы "вредительской" работы Яковлева в 1937 году⁵⁰. Ради этого любопытства "вождь" на своем жаргоне лично распорядился пытать жену Яковлева - директора киностудии "Мосфильм" Е. К. Соколовскую ("жену Яковлева взять в оборот. Он заговорщик, и должна рассказать все")⁵¹. В числе прочего Сталина интересовал "компромат" на подругу Соколовской - жену Ярославского, старую большевичку К. И. Кирсанову⁵². Однако Кирсанову не тронули. Сталин, любивший репрессировать родственников тех, кого решал сохранить в своем окружении, довольствовался арестом и расстрелом зятя Ярославского - советского дипломата М. И. Розенберга. Яковлев был расстрелян 29 июля 1938 г. в числе большой группы из 138 партийных и советских деятелей по списку, завизированному Сталиным и Молотовым. По тому же списку были расстреляны и три члена его Комиссии (Бубнов, Стецкий, Шумяцкий)⁵³.

Некоторые документы, в которых упомянута деятельность бесплодной "Комиссии Яковлева", сохранились и в бумагах Оргбюро ЦК. Это письма Ярославского, пытавшегося летом-осенью 1937 г., в обстановке бушевавшего массового террора, добиться у партийного руководства решения о расширении издания антирелигиозной литературы и позволения созвать хотя бы пленум центрального совета Союза безбожников. Не позднее 29 августа 1937 г. он отправил личное письмо к секретарю ЦК Андрееву: "Дорогой товарищ!

Центральный совет Союза воинствующих безбожников просит ускорить решение об издании газеты "Безбожник". Комиссия тов. Яковлева сейчас фактически не работает. Вопрос затягивается с решениями о работе Союза безбожников на неопределенное время. Между тем развертывание антирелигиозной работы серьезней всего тормозится отсутствием органа печати, который вел бы пропаганду в массах. Я прошу решить вопрос о разрешении газеты "Безбожник", дав соответствующие указания отделу печати ЦК ВКП(б). Ем. Ярославский"⁵⁴. Несмотря на резолюцию Андреева карандашом "К сведению на повестку о/б [Оргбюро]", этот вопрос тогда рассмотрен не был. 16 октября Ярославский обратился с новым письмом - на этот раз не только к Андрееву, но и к становившемуся все более влиятельным секретарю ЦК Жданову: "Считаю необходимым напомнить просьбу центрального совета Союза воинствующих безбожников о помощи. Комиссия под председательством Яковлева (перед словом "Яковлева" в письме вымарана буква "т.", потому что Яковлев был уже четыре дня как арестован. - И. К.) ничего не решила, ничем не помогла. Больше того: дело настолько затянулось, что создалось еще более тягостное положение. Союз воинствующих безбожников в течение нескольких лет добивается созыва пленума центрального совета и съезда. Сейчас созыв пленума центрального совета крайне необходим, чтобы организовать отпор церковникам и сектантам на выборах. В связи с этим же нельзя дальше откладывать решение вопроса о газете "Безбожник". Отовсюду поступают на нее требования, так как без такой газеты невозможно оперативное руководство работой местных организаций С. В. Б. и правильно поставленная систематическая массовая работа. Поэтому я прошу: 1. Разрешить Центральному совету Союза безбожников созвать в конце октября пленум Совета для обсуждения вопроса об улучшении антирелигиозной пропаганды. 2. Разрешить Союзу безбожников издание газеты "Безбожник" 1 раз в пятидневку с тиражом до 250 тыс. (т. Мехлис - за издание такой газеты)"⁵⁵. В тот же день Ярославский послал письмо и только что назначенному на место арестованного Таля зав. Отделом печати и издательств ЦК Л. З. Мехлису, в котором просил ускорить разрешение издания газеты "Безбожник": "Издание такой газеты диктуется как необходимостью организовать дружный отпор церковникам и сектантам, так и потребностями систематически поставленной массовой антирелигиозной пропаганды"⁵⁶. Однако постановление Оргбюро ЦК о разрешении издания газеты "Безбожник" вышло только 3 февраля 1938 года. Было позволено издавать газету один раз в десятидневку (а не в пятидневку) тиражом 70 тыс. экз. (то есть в три с половиной раза меньше просимого Ярославским)⁵⁷.

По документам также заметно, что с 1937 г. происходит охлаждение властей к деятельности Союза воинствующих безбожников, растерявшему в ходе чисток значительную часть своих членов. Это отразилось в решениях по его международным контактам. В 1920 - 1930-е годы ЦК ВКП(б) и Сталин охотно шли навстречу Ярославскому в его контактах с коллегами по безбожию на Западе, отправляли и оплачивали делегации на разные конгрессы безбожных Интернационалов⁵⁸. Еще 20 февраля 1937 г. ЦК разрешил Ярославскому уплатить 1000 американских долларов членского взноса в Международном объединении свободомыслящих - правда, после его неоднократных просьб и напоминаний, что неуплата этого взноса грозит исключением СССР из этой организации⁵⁹. Но в сентябре 1937 г. ЦК без объяснения причин отказал ему в командировке безбожников на заседание Совета свободомыслящих в Париж⁶⁰, и дальше такого рода поездки и контакты Союза безбожников были, видимо, по решению Сталина, отменены. 29 августа 1938 г., по поводу настойчивых приглашений зарубежных товарищей Ярославский

доложил Сталину, что "согласно указаниям т. Андреева, мы ничего им о делегации не пишем, так как такой делегации не посылаем"⁶¹.

Провал попыток возрождения в стране систематической антирелигиозной пропаганды в 1937 г. был обусловлен окончательным выбором Сталина и руководства страны в пользу террористического плана уничтожения значительной части духовенства и церковного актива разных религий в ходе массовых репрессивных операций. Антирелигиозная работа выродилась, по существу, в грубую погромную кампанию, составившую идеологическое прикрытие антицерковного террора, и этой кампанией лично руководил Сталин. Репрессивную кампанию 1937 - 1938 гг. против церковников можно считать в целом успешной для Сталина и его окружения, добившихся нейтрализации пропагандистского пункта Конституции о допуске бывших "лишенцев" в Верховные советы. Он был превращен в пустую формальность. Никто из "религиозников" или их представителей ни в центральный, ни в местные советские "парламенты", при всей декоративности этих представительных органов власти, избран в 1937 - 1938 гг. не был. Массовый террор, сопровождаемый циничными манипуляциями, поставил подобным результатам надежный заслон. После того, как цели террора 1937 - 1938 гг., по мнению Сталина, были достигнуты и общество приобрело нужную диктатору и его бюрократии степень социальной и духовной монолитности, всесоюзный антицерковный погром был в 1939 г. ослаблен, а антирелигиозная пропаганда направлена в более тихое русло.

Примечания

1. См.: ДАНИЛОВ В. П. Советская деревня в годы "Большого террора" В кн.: Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. М. 2004. Т. 5. Ч. 1; ЮНГЕ М., БИННЕР Р. Как террор стал "Большим". Секретный приказ N 00447 и технология его исполнения. М. 2003; ЮНГЕ М., БОРДЮГОВ Г., БИННЕР Р. Вертикаль Большого террора. История операции по приказу N 00047. М. 2008; ВЕРТ Н. Государство против своего народа. В кн.: Черная книга коммунизма. М. 2001; ПАПКОВ С. А. Сталинский террор в Сибири. 1928- 1941. Новосибирск. 1997; СТЕПАНОВ А. Ф. Расстрел по лимиту. Из истории политических репрессий в ТАССР в годы "ежовщины". Казань. 1999; ТЕПЛЯКОВ А. Г. Машина террора: ОГПУ-НКВД в Сибири в 1929 - 1941 гг. М. 2008; ХЛЕВНЮК О. В. Государственный террор в 1930-е гг. М. 1997; История политических репрессий и сопротивления несвободе в СССР. М. 2007; и др.

2. ЖИРОМСКАЯ В. Б. Демографическая история России в 1930-е годы. Взгляд в неизвестное. М. 2001, с. 185 - 217; Всесоюзная перепись населения 1937 года. Общие итоги. Сб. документов и материалов. М. 2007.

3. ЖИРОМСКАЯ В. Б. Ук. соч., с. 187, Всесоюзная перепись населения, с. 291, 292; Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1, с. 88, 89.

4. Всесоюзная перепись населения, с. 293, 294.

5. ЖИРОМСКАЯ В. Б. Ук. соч., с. 189 - 191; Всесоюзная перепись населения, с. 293 - 297, 303 - 311. Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1, с. 86, 87.

6. Интересны наблюдения по этому поводу современного богослова, игумена Иннокентия (Павлова) в статье "Российская религиозность в контексте переписи 1937 года". По Павлову, перепись 1937 г. отразила укорененность в СССР формы "примитивной религиозности", имевшей главным образом бытовой характер (http://www.krotov.info/history/20/1930/1937_pavlov.htm).

7. ЖИРОМСКАЯ В. Б. Ук. соч., с. 191 - 205. Всесоюзная перепись населения, с. 118 - 123.

8. Всесоюзная перепись населения, с. 41.

9. Там же.

10. Там же, с. 36, 294, 302 - 305, 311; Трагедия советской деревни Т. 5. Кн. 1, с. 86, 87, 89 - 91.

11. В докладе на Чрезвычайном съезде Советов "О проекте Конституции Союза ССР" 25 ноября 1936 г. Сталин с показным благодушием защищал ст. 135 Конституции, декларирующую избирательные права так называемым "бывшим людям": "Говорят, что это опасно, так как могут пролезть в верховные органы страны враждебные Советской власти элементы, кое-кто из бывших белогвардейцев, кулаков, попов и т.д. Но чего тут собственно бояться? Волков бояться, в лес не ходить. Во-первых, не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны Советской власти. Во-вторых, если народ кой-где и изберет враждебных

людей, то это будет означать, что наша агитационная работа поставлена из рук вон плохо, и мы вполне заслужили такой позор, если же наша агитационная работа будет идти по-большевистски, то народ не пропустит враждебных людей в свои верховные органы. Значит надо работать, а не хныкать, надо работать, а не дожидаться того, что все будет предоставлено в готовом виде в порядке административных распоряжений" (СТАЛИН И. В. Соч. Т. 14. М. 1997, с. 145). Последующие события показали истинную цену этим лицемерным заверениям "вождя".

12. Политбюро ЦК РКП (б)-ВКП(б). Повестки дня заседаний. Каталог. Т. 2. 1930 - 1939. М. 2001, с. 844; Правда, 15.Ш.1937.

13. Трагедия советской деревни. Т. 4. М. 2002, с. 822.

14. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 17, оп. 120, д. 232, л. 50, 51, 71, 72.

15. Трагедия советской деревни, т. 4, с. 825.

16. Архив РАН, ф. 518, оп. 2, д. 7, л. 52об.

17. РГАСПИ, ф. 17, оп. 2, д. 617, л. 226, 227.

18. Вопросы истории, 1992, N 2, с. 38.

19. ПАВЛОВА И. В. Выборы как мистификация, террор как реальность. - Вопросы истории, 2003, N 10.

20. Трагедия советской деревни, т. 4, с. 847, 848; РГАСПИ, ф. 17, оп. 114, д. 805, л. 15, 36, 37.

21. РГАСПИ, ф. 17, оп. 114, д. 805, л. 36, 37.

22. Всесоюзная перепись населения, с. 303, 311; Трагедия советской деревни, т. 5, кн. 1, с. 80, 89.

23. Материалы февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года. - Вопросы истории, 1993, N 5.

24. Там же, NN 5, 6, 7.

25. Архив президента Российской Федерации (АПРФ), ф. 3, оп. 60, д. 14, л. 34 - 38.

26. РГАСПИ, ф. 89, оп. 12, д. 9, л. 42 - 46.

27. Там же, л. 41.

28. Там же, л. 47.

29. Там же, л. 48.

30. Там же, ф. 17, оп. 114, д. 794, л. 2 - 4.

31. Там же, л. 2.

32. Там же, л. 5 - 9.

33. Там же, л. 9.

34. Там же, л. 1.

35. Там же, л. 10 - 12.

36. МАННИНГ Р. Массовая операция против "кулаков" и преступных элементов. Апогей Великой чистки на Смоленщине. В кн.: Сталинизм в российской провинции. Смоленск. 1999, с. 241, 242.

37. Правда, 13.III.1937.

38. РГАСПИ, ф. 17, оп. 114, д. 805, л. 31 - 45.

39. Там же, л. 15 - 23.

40. Там же, л. 24 - 30.

41. Там же, оп. 120, д. 256, л. 42 - 44.

42. Там же, оп. 114, д. 805, л. 10 - 14.

43. Там же, д. 626, л. 2.

44. ЯКОВЛЕВ Я. Деревня как она есть (Очерки Никольской волости). М. 1924; ЕГО ЖЕ. Наша деревня. Новое в старом и старое в новом. М. -Л. 1925; Обновленная деревня. Сб. М. 1925, с. 118. Яковлев наблюдал тогда укорененность "религиозных предрассудков" на селе и понимал, что закрытие церквей "указом сверху" ведет к их упрочению (ФИЦПАТРИК Ш. Сталинские крестьяне. М. 2001, с. 47).

45. Архивы Кремля. Политбюро и церковь. 1922 - 1925 гг. М. 1997. Т. 1, с. 27, 146.

46. Там же, т. 1, с. 176, 488, 489; т. 2, с. 77, 78.

47. РГАСПИ, ф. 82, оп. 2, д. 498, л. 12.

48. РГАСПИ, ф. 17, оп. 114, д. 626, л. 2.

49. ГАРФ, ф. 5263, оп. 1, д. 32, л. 48.

50. Лубянка. Сталин и главное управление безопасности НКВД. 1937 - 1938. М. 2004, с. 396, 399.

51. Там же, с. 396.

52. Там же.

53. Там же, с. 540 - 544.

54. РГАСПИ, ф. 17, оп. 114, д. 842, л. 17.

55. Там же, л. 18.

56. Там же, л. 20.

57. Там же, л. 14.

58. АПРФ, ф. 3, оп. 60, д. 14.

59. Там же, л. 65 - 75.

60. РГАСПИ, ф. 17, оп. 114, д. 819, л. 26 - 32.

61. АПРФ, ф. 3, оп. 60, д. 14, л. 76 - 79.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - И. А. Курляндский:

Комментарии: