Libmonster ID: RU-17357
Автор(ы) публикации: М.В. БАНЬКОВСКАЯ

Имя доктора филологических наук профессора Л.З. Эйдлина известно не только причастным к науке о Китае и даже к науке о Востоке - его переводы классических китайских поэтов тоже могут быть названы классическими, они выполнены как бы художником-графиком - и четкостью и чистотой соответствуют оригиналу. Выпущенный в 1999 г. издательством "Петербургское востоковедение" изящный томик "Сухой тростник. Поэзия эпохи Тан в переводах Л.З. Эйдлина" не задержался на прилавках и уже издана в этой же серии поэзия Тао Юань-мина в его же переводах.

Возвращаются ветры... Возвращаются письма с далеко отступившими датами, возвращаются подаренные книги и оттиски с надписями... Ныне вернулись спасенные Б.Л. Рифтиным и И.С. Смирновым из-под обломков дома Льва Залмановича Эйдлина, рухнувшего со смертью Веры Ивановны Буниной, папки с бумагами - письма к Льву Залмановичу моего отца в большом пакете, пачки маминых и моих писем. Если соединить их с хранящимися у меня дома и в Архиве письмами самого Льва Залмановича, составится книга интересная не только историку науки. В качестве названия к ней подошло бы чеховское "Невидимые миру слезы", тоже не без юмора, но уже не чеховского. Однако просится и другое: "Невидимые миру заслуги". Мой сегодняшний рассказ - о тех заслугах Льва Залмановича, которые были видимы немногим - уверена, никто не видел и не ощущал их так, как Василий Михайлович. Об этом свидетельствуют его письма.

По примерному подсчету, Алексеев отправил своему ученику и коллеге не менее 170 писем. Лев Залманович хранил их особо и лелеял мечту опубликовать, снабдив своим комментарием-осмыслением. Ах, какая была бы замечательная книга! Но, увы, руки не дошли, как и до столь многого еще другого. После смерти Льва Залмановича я с соизволения Веры Ивановны увезла письма в Ленинград, мой муж перепечатал их - получилось не менее 150 страниц, покойный Виктор Васильевич Петров вписал вкрапленные в текст иероглифы и дал их перевод. Затем я вернула пакет Вере Ивановне, а теперь он снова возвратился ко мне.

Казнюсь теперь, что не упросила Льва Залмановича показать мне эти письма - столько возникает вопросов к нему, а главное - он сам открылся мне по-новому. Ведь в письмах отражается не только пишущий, но и тот, кому они адресуются. Мало кому еще писал Василий Михайлович с таким воодушевлением и с такой открытостью - уверенностью в понимании. Читая переписку, покоряешься самой их тональности - той интеллигентности, которой проникнуты даже чисто деловые сообщения. Стоит призадуматься: ни Алексеев, ни Эйдлин не получили интеллигентность в наследство, но получили врожденную неуклонную потребность в ней и выработали ее в себе ценою упорных и порой мучительных усилий (могу судить об этом по дневникам Алексеева, но думаю, что и Эйдлину было не проще). Возможно, кому-то такие затраты душевных сил и представляются лишними, старомодными, но это - самообман.

Лев Залманович - из тех, о ком помнят все, но каждый по-своему, иначе. Многим, наверное, он должен был запомниться таким: стоит, слегка покачиваясь с пятки на носок, и смотрит на собеседника сквозь холодные стекла очков без оправы с холодноватым, хотя и корректным терпением, а в плотно сложенных губах таится что- то барственное и - верблюжье. Но это лицо, этот облик мог в секунду смениться другим - полярным: по-детски, даже как-то наивно радостным и доверчивым. Он принадлежал к типу людей, умеющих любить, но только тех, кого можно любить. Лев Залманович любил Василия Михайловича и, по собственному признанию, полюбил с первого взгляда - в тот "исторический момент", когда Алексеев оказался "Лжеученым

стр. 201


в звании советского академика" (так называлась посвященная ему статья в "Правде" от 31 мая 1938 г.). Как-то, слушая рассказ Льва Залмановича, относящийся к тому времени, я не очень удачно схохмила: "Полюбил-то я на печаль свою академика лжеученого..." Он посмотрел на меня неодобрительно - сделал "верблюда" - какая, мол, печаль... Но печали были, и немалые. Однако больше все-таки - любви.

В числе многих подвергшихся в 38-м году яростным нападкам работ Алексеева была статья "Утопический монизм и "китайские церемонии" в трактатах Су Сюня", от которой на очередном каком-то собрании его принудили публично отказаться. Однако в 45-м году статья все-таки вышла, и ее оттиск был тут же подарен с надписью: "Дорогому Льву Залмановичу Эйдлину, ученику, коллеге, другу, первому одобрившему эту статью еще в 1938 году, на добрую память о столь многих наших беседах, касающихся "церемоний", на которые китаистам пора обратить внимание большое и окончательное". Стало быть, уже тогда Алексеев мог говорить со своим новым московским аспирантом о том, от чего его пытались оторвать, выкручивая руки.

В военные годы, оказавшись в поселке Боровом (Сев. Казахстан) с томиками китайских антологий старинной поэии и прозы, Алексеев дни напролет сидел над переводами, тоскуя об оставшихся дома словарях, страдая от отсутствия бумаги и чернил. И, конечно, куда как худшую тоску и страдания вызывали сообщения с фронтов, постоянный гнетущий страх за воевавшего на Кавказе сына. Весной 1943 г. его письма оборвались, навсегда. Но -жуткий парадокс - лишь в эти страшные, полные тревоги годы он мог работать без начальственных окриков, пустопорожных заседаний, без зряшной тормошни. Однако и без необходимых контактов, в отрыве от научной жизни. Лев Залманович - его письма и, хотя и редкие, приезды в Боровое были для Алексеева живительны, динамизировали, по его выражению, интеллект. "Ваше письмо с отзывом вселило в меня большую бодрость (впрочем, без самомнения)... Теперь моя стезя более уверенна..." "Очень рад, что Вы благословляете меня на дальнейшие сражения с диковинками "Вэнь сюаня"... Перевожу, храбро врезаясь в любые джунгли".

Все переводы и статьи, которые он писал на их базе, предназначались Алексеевым для будущей истории китайской литературы - создания устоев истории, отходящих, как он писал, от насиженной традиции. "Мои работы над материалами по истории китайской литературы" - так была названа отчетная и вместе с тем перспективная статья Алексеева, которую по его просьбе Эйдлин прочел в 1944 г. в Московской группе при Институте востоковедения. И не только прочел (чтение заняло около часа), но и смог ответить на вопросы, потому что глубоко понимал, чем и как занимается Алексеев. Признательность за эту существенную услугу - в письме от 21 мая: "Ваше сегодняшнее письмо от 8 мая - для меня целый праздник. Благодарю Вас, благодарю Вас и за письмо и за все, что Вы для меня сделали во всех направлениях... Особенно, конечно, я Вам благодарен за "представительство" в Группе с моим докладом, который, по-видимому, произвел некоторое впечатление..." О впечатлении узнаем из письма Л.Д. Позднеевой - ее письма Алексееву опубликованы недавно в "Вестнике МГУ":

"После зачтения Львом Залмановичем Вашего сообщения... Изумление и восхищение вызывают Ваши труды у нас, Ваших учеников, т.к. нам дано знать, как неимоверно трудны тексты, переведенные Вами, и какие героические усилия нужны для того, чтобы работать над ними без соответствующей справочной литературы... Ваша работа за эти годы заполнит многие и многие белые пятна в китайской литературе..." Прошу обратить внимание на эту цитату - чуть позже мне придется ее напомнить.

Так, в 40-е годы Лев Залманович стал постоянным пропагандистом работ Алексеева и, что было всего труднее, организатором их печатной судьбы - все вышедшие тогда статьи обязаны, по словам Алексеева, его мастерской опеке. Опека была делом налегким -"пробивать" алексеевские работы было сложно не только из-за общих трудностей с печатью, но и ввиду их "индивидуальных особенностей" - редакторы, боявшиеся всякого отклонения от привычного стандарта, сразу же "делали стойку" на разные обороты и словечки, не говоря уже об "идеологических моментах". Любовь к Василию Михайловичу обернулась сторожевой службой, требующей дипломатической изворотливости, шахматных ходов, лавирования, а порой и унижений, заложенных в самой ситуации, обрекавшей на уговоры-убеждения в само собой разумеющемся. На оттиске статьи "Отражение борьбы с завоевателями в истории и литературе Китая" вплотную к названию сделана его надпись: "Дорогому собрату-китаисту Льву Залмановичу Эйдлину на память о столь многих беседах об этом самом и в знак особой

стр. 202


благодарности за большую помощь собрату в его борьбе с редакторами в истории и литературе китаиста".

Вернувшись в 1944 г. в Ленинград, Алексеев оказался "и руководителем и исполнителем" кафедры ЛГУ из-за отсутствия в ее составе многих "умерших и других (5!), тех, кто нашей кафедре создали бы большую силу и научность" - так писал Алексеев Эйдлину, зная, что тот легко проставит имена и умерших (среди них особо любимые обоими Флуг и Разумовский), и "других", среди которых исчезнувшие в 1937- 1938 гг. Шуцкий, Васильев, Штукин. Положение было трудным, и Алексеев первым делом добился включения Эйдлина в штат кафедры ЛГУ. В 1945-1947 гг. Лев Залманович дважды прочитал курс истории китайской литературы, приезжая из Москвы, что было совсем не просто. Но Алексеев взывал: "Очень тяжко быть здесь одному, я изнемогаю..." Изнемогая под "профессорской колымагой", Василий Михайлович особо страдал от того, что не оставалось времени и сил для написания статей, основанных на сделанных с таким трудом переводах: "Мое боровское достояние летит ко всем чертям. Кому это на пользу?!" Достояние - 650 машинописных страниц переводов, картотека к ним и заготовки статей - по собственному его подсчету, их должно было быть написано не менее чем 200-250. "Черт знает что! Умереть вот так со своею полною торбой - "тысячелийный скакун Цзи обречен на водовозную страду!"" - стенал Алексеев, изнывая от университетской страды, а впереди было много - большая работа над "Китайско-русским словарем". И тут самым действенным помощником стал Эйдлин.

Из писем видно, что наибольшей тяжестью в этой огромной работе была, как водится, не она сама, а преодоление стоящих на пути рогаток. Согласно закону движения, выведенному Феликсом Кривиным, палок не должно быть больше, чем колес. Бывало больше. "Отчего это так завелось у нас, что неучи и лодыри диктуют мне, илоту, как плантаторы?..." Илот Алексеев легко взрывался, и илоту Эйдлину приходилось, спасая положение, быть, кроме всего прочего, еще и постоянным амортизатором.

Словарная страда в жизни Алексеева и Эйдлина, отраженная в их переписке, хотя и не полностью - были еще и постоянные теле-фоные разговоры, и личные встречи, - тема особая и, что называется, впечатляющая. Не вдаваясь в суть дела, приведу лишь несколько цитат.

Эйдлин - Алексееву. "Денно и нощно занят карточками..."

Алексеев - Эйдлину. "Одолел папку в 143 страницы за полтора дня - работа перла... Сижу за папками с остервенением".

Кроме собственно словарных работ, на долю Эйдлина приходилось немало оргдел и хлопот. В переговорах с ОГИЗом пришлось дойти даже до ЦК партии. Хорошо, что туда не пришлось идти Алексееву.

Эйдлин - Алексееву. "Теперь на нашем пути не стоит отсутствие полиграфической базы... Я отнес в ОГИЗ три папки, глав. ред. ими буквально очарована... Мне очень приятен Ваш отзыв о моей расписке, он вдохновляет меня на дальнейшее".

В оценках, которые Алексеев давал поступающим на его редактуру карточкам, самые высшие звучали так: драгоценные наблюдения, тонкие определения, изобретательные переводы, точные, пряные и жизненные характеристики. И, наоборот, самыми ругательными были: серая, убогая, приторная - кустарная синонимика. Редактируя сотни и тысячи словарных карточек, Алексеев часто жаловался Эйдлину на их "поставщиков" - кому, как не Льву Залмановичу, мог он излить свои сетования: "Мои мадамы и сеньоры норовят все перевернуть и превратить в серую обывательщину, а не дать историческое и всякое другое объяснение".

"Ваши карточки неизменно полезны и хороши", - говорится в письмах к Эйдлину не раз. Литературность Льва Залмановича служила именно тому, о чем ратовал, чего добивался Алексеев.

Эйдлин - Алексееву. "Сижу над редактурой и все больше убеждаюсь в большой полноте словаря. Стараюсь определять цитаты и уточнять формулировки".

Лавина труда над словарем, с живою точностью запечатленная в письмах, ушла, как в песок; в предисловии к "Большому китайско-русскому словарю, вышедшему в 1983 г., рукопись "Китайско-русского словаря", составленная под руководством акад. В.М. Алексеева созданным им коллективом китаистов, названа в нем одним из источников для составления словаря - не первым и не главным, а в ряду использованных при составлении словарей и словников. Коллективная работа обернулась обезличкой. Скажут, слишком много, мол, участников (считая и с довоенными), чтобы всех назвать. Но, к примеру, в изданном в КНР альбоме "Vistas of China" перечислены имена 193 фотографов.

"Я все лето убил на 2000 страниц, работая

стр. 203


каждый день вместо отдыха", - вырвалось, как стон, у не любившего жаловаться Алексеева, - ведь это вместо не только отдыха, но и вместо статей типа "Гораций и Лу Цзи". Вспоминая отца в эти последние его лета на даче в кресле в саду с неизменными словарными коробками и папками рядом, задаю себе вопрос: если бы во время этой лавинной словарной страды сказали ему и Льву Залмановичу, что войдет их труд в "словарь Ошанина" безымянно - Алексееву будет его работа посвящена, как будто можно посвящать работу одному из главных ее исполнителей, а имя Эйдлина вообще улетучится, - если бы они это знали, то?.. Ответ ясен: то и продолжали бы писать свои карточки, тысячу за тысячей, править, тонировать... И не потому, что некуда было деться, а просто потому, что словарь был необходим. Среди вернувшихся ко мне писем - посланный Алексеевым Эйдлину отпечатанный на машинке "Календарь-ежемесячник работ Сектора китайской филологии над "Китайско-русским словарем". ИВАН СССР. На 1949 год". Подробный план работ и в графе "Исполнители" фамилия Эйдлина ничуть не уступает по частоте упоминаний Ошанину. Поучительно было бы приложить этот Календарь к ныне действующему словарю.

Еще одна, последняя на словарную тему цитата - из письма Эйдлину от 26 января 1949 г. "Сижу, читаю папку за папкой. Работы сделано много, и хорошей. Но какой-то черт вдруг вмешивает невероятную ахинею... Вот что значит коллективный труд: ведь здесь рядом с Флугом и Разумовским стоят во властной очереди и Николай Петров и... Солтанов! Поверьте, мне страшно все это читать! Страшно! Сколько еще брани повиснет на моей шее!" Как в воду глядел: брань - и какая! - уже нависала - начиналась охота на космополитов.

Стенограмма расширенного заседания ученого совета Тихоокеанского института под председательством ученого секретаря Б.К. Рубцова 6 апреля 1949 г. содержит тексты выступлений Колоколова, Короткова, Астафьева, Рубцова и, пожалуй, самое убойное - Л.Д. Позднеевой, чье восторженное письмо я уже цитировала.

Разгромив работы Алексеева по китайской эстетике, "которые нужны не китайскому народу, а тем империалистам, которым хочется задержать Китай на стадии феодализма", Позднеева переключилась на Эйдлина, чтобы "на примере с тов. Эйдлиным показать, что академик Алексеев со своим идеализмом, мистикой, эстетским любованием китайской схоластикой далеко не так прост и не так безопасен, как это иногда кажется". С возмущением, слышным и в стенограмме, Позднеева провозгласила: "Вот что пишет Л.З. Эйдлин об ак. Алексееве: "В.М. Алексеев - ученый, сказавший новое слово в синологии и, в частности, в истории китайской литературы. Новым было уже само его вступление в большую науку, его исследование поэмы Сыкун Ту, вышедшее в 1916 г.". Товарищи, о какой новой синологии могла идти речь в 1916 г.? Неужели Л.З. Эйдлин серьезно разделяет эту концепцию ак. Алексеева, что начало новой науки о Китае положили не Ленин и Сталин, а доцент Алексеев, появившийся на кафедре Ленинградского университета". И дальше, и дальше. Если по Шварцу, то Любовь Дмитриевна явила себя даже не отличницей, а прямо медалисткой. Тлетворное влияние Алексеева усмотрела Позднеева и в эйдлиновской оценке стихов Б о Цзюй-и: ставит его лирику выше стихов, направленных против вельмож. Новый, только что вышедший прекрасный сборник танских стихов в переводах Л.З. Эйдлина еще раз подтвердил эту очевидность. Досталось Эйдлину от Позднеевой и за воспринятое, видимо, у Алексеева непонимание современной китайской литературы - в частности, неправильную характеристику героя повести Лу Синя "Подлинная история A-Q". При этом Позднеева лягнула мимоходом за подобную же трактовку "врага народа Васильева". Столетию Бориса Александровича Васильева было недавно посвящено заседание в Санкт-Петербургском университете.

Выступивший следом Н.Н. Коротков определил четко: "Академик Алексеев - почетный член английского ориенталистического общества - несомненно чужд нашей науке... нашему народу, чужд нашему советскому китаеведению..." Ученый секретарь Рубцов рубил все с плеча, но более всего досталось Словарю. Нет времени, да и охоты приводить еще примеры - говорю об этих выступлениях лишь для того, чтобы показать, в какой обстановке должен был выступать Лев Залманович, чтобы спасти Алексеева от вполне реальной угрозы - исключения из Академии. Алексеев в это время занес в дневник: "Настроение, как в 38-м. Невозможное состояние тревоги..."

Лев Залманович не раз рассказывал мне об этом заседании-судилище, о том, как где- то в институтских кулуарах по-военному спешно должен был он решить тактику и стратегию своего выступления, советуясь с секретарем партийной организации Коштоянцем - это

стр. 204


имя Лев Залманович произносил с благодарностью. Было ясно, что прямая защита может только погубить дело - надо, по "Ицзину", суметь дернуть тигра за хвост так, чтобы он не укусил. И это Эйдлину удалось. В своем как бы не выходящем из общего ряда осуждающих выступлении он дал общую оценку обвиняемого, с лихвой покрывающую все его "преступления": "Академик В.М. Алексеев - ученый, утвердивший приоритет русской науки в изучении китайской литературы, является самым крупным синологом современности". Маятник качнулся... Исключать такого из Академии как-то неудобно. Недруги Алексеева, жаждавшие крови - лишения звания, -были разочарованы.

Однако Льву Залмановичу предстояло еще одно испытание, хотя и совсем другого порядка. Думаю, что ему нелегко было отправить Алексееву текст своего выступления: главной костью, брошенной травителям, было осуждение "Артиста-каллиграфа и поэта о тайнах в искусстве письма", а на столе лежал оттиск с надписью: "Дорогому другу и коллеге Льву Залмановичу Эйдлину от автора-переводчика, имевшего большое удовольствие беседовать с ним о сих сложных и нас обоих восхищающих вещах, которые, как и полагается всем "бесчисленным вещам" (в тексте - иероглиф, который перевел мне кто-то из китаистов. - М.Б .), в беседах наших "обретали каждая свое место" (тоже иероглифы. - М.Б .)". Вот те "бесчисленные вещи" пришлось принести в жертву, хоть и во спасение. Но Лев Залманович хорошо знал Василия Михайловича, его неспособность понимать слова иначе чем в прямом их смысле. И вот передо мной конверт, на котором поверх написанного мелким почерком адреса рукой Алексеева написано крупно: "Стенограмма выступления против меня Л.З. Эйдлина (6 апр. 1949)". А на полях аккуратно перепечатанного (очевидно, Верой Ивановной) выступления - реплики, которые больно читать, так видна в них та неистребимая архаичная искренность, которая слывет наивностью, если не просто глупостью. Острый карандаш запечатлел на полях крики души: "А кто хвалил синтез "Каллиграфа?"";

"Зачеркнута навсегда Трилогия! Но это работа, которую оценит история..." И еще втиснул мелкими буквами перечень аудиторий, перед которыми читал с неизменным успехом доклады на тему "Мастера искусства об искусстве", - как будто Эйдлину это неизвестно.

Иногда думаю: в свистопляске идеологических проработок - переработок мозгов на фарш - избиваемому Алексееву было в некотором отношении легче, чем его защитнику: он стоял упрямый и упорный, как бык, над которым вьются слепни и мухи, и отфыркивался, как мог. У Эйдлина не было этого веса, а был пятый пункт и партбилет, он должен был гнуться и лавировать. А его подзащитный, понимая маневры в теории, на практике проглатывал их с трудом.

Приехав тогда же в Ленинград, Лев Залманович должен был не только снять обиду, но, главное, "вооружить" Василия Михайловича, подготовить к защите на предстоящих собраниях. В дневнике об этих подготовках: "Эйдлин и Норберт (Баньковский. - М.Б .) продиктовали мне (я лишь видоизменил) выступление, и я... имел успех"; "Эйдлин и Норберт берут меня в оборот - марксистский..." Но через год должен был признать: "Я, к сожалению, не марксист. В моих проблемах трудно (для меня, по-моему) с уверенностью решать их по-марксистски... Ничего не пишу: боюсь. И так провел весь год".

Весной 1951 г. сразу после смерти Василия Михайловича была, как положено, образована комиссия по увековечению его памяти: издание избранных сочинений и неопубликованных трудов, библиографии, а также сохранение имени на титуле "Большого китайско-русского словаря". И все, как водится, осталось на бумаге. Целая подборка бумаг - выписка из протокола, письма Н.М. Алексеевой к Е.М. Жукову и А.Н. Несмеянову, их ответы с неоправдавшимися обещаниями - все свидетельствует: Алексеев не был в фаворе, был и остался после смерти академиком опальным. Травли 38-го и 49-го осели в памяти, в "общем мнении", которое - дело темное и гнездится где-то в подкорке. На это, чаще всего обезличенное, растворенное в воздухе "общее мнение" натыкались ученики-коллеги Алексеева в своих ходатайствах об издании трудов Алексеева. Такими ходоками по инстанциям и безотказными консультантами в работе над рукописями стали О.Л. Фишман, позднее - вернувшиеся из ГУЛАГа В.М. Штейн и В.А. Вельгус, а также молодые силы - Л.Н. Меньшиков, В.В. Петров, Б.Л. Рифтин. Однако решающим - судьбоносным - было участие Льва Залмановича: взяв на себя трудную роль пробивателя работ Алексеева при его жизни, он остался им, включив в план собственной жизни эту постоянную заботу - выбор и проторение издательских путей.

Но это не все. Посмертные издания Алексеева имеют в себе участие Эйдлина и другого рода - его высокую научную компетентность.

стр. 205


Раньше я не знала, а теперь вижу, что таким было участие Льва Залмановича в судьбе первой же посмертной книге - "В старом Китае": среди ныне переданных мне бумаг оказались письма переводчика Зигфрида Берзинга - целые страницы вопросов, которыми одолевал Эйдлина дотошно добросовестный немец. Вслед за этой первой ласточкой появилась "Китайская классическая проза" - полностью заслуга Льва Залмановича. Небольшое предисловие к "Китайской народной картине" задаст книге тон, а предисловие к "Китайской литературе" и послесловие к "Науке о Востоке" - обширные и прекрасные статьи - неотъемлемы от этих книг. Изящны предисловия к заботливо составленным им сборникам Пу Сун-лина, и совершенно изумительна статья "За чтением "Шедевров китайской прозы" в переводах В.М. Алексеева". И, наконец, статья "Чему учиться у Алексеева" -статья к 100-летию со дня рождения, без юбилейного лоска, с проникновенной глубиной.

Перебираю солидную пачку собственных писем, вернувшихся ко мне, - главная тема, конечно, дела издательские. Многое вызывает теперь грустный смех, весьма поучительный для настоящего времени - в письмах отразились забывшиеся уже приметы соц. режима, о которых не надо бы забывать. Чего стоят такие, например, вопросы к Льву Залмановичу: пройдет ли Ху Ши? - ведь в статье ("Реформа китайского поэтического языка") не только критика, но и признание заслуг. Можно ли поминать Линь Юй-тана? - не одиозно ли это имя? И другие еще "можно ли?", вплоть до самого Конфуция.

Пожалуй, из всех изданий один только Ляо Чжай проходил без особых рогаток, но и тут Эйдлину пришлось отстаивать яркость перевода, оберегая его от редакторских поползновений, и потому его сборники разительно отличаются от тоже посмертных, но вышедших ранее.

Хранятся в моем шкафу-регистраторе письма самого Льва Залмановича - прекрасные, умные, но числом не больно щедрые - он предпочитал телефон. Мог позвонить даже в 2 часа ночи и на мой встрепанный голос заметить недовольно: "Вы, кажется, спали?" - "Нет, что вы. Лев Залманович!" - "Почему от Вас давно нет писем?.." Я лепетала оправдания и утром садилась писать отчет о подготовке очередной рукописи. Теперь вздыхаю: как хорошо-то было, как счастливо...

Но бывали и досадные срывы проектов, за которые шли боренья. Особо трагичен своей преступной бессмысленностью срыв издания "Рабочей библиографии китаиста". Впрочем, трагедия этого огромного труда Алексеева началась задолго до того. Где-то в середине 20-х годов он начал собирать материалы и работать над "Книгой руководств для изучающих Китай, его язык и культуру", дабы оградить свою смену от мучительных тыканий и ошибок, отравлявших годы его ученичества из-за отсутствия должного научного руководства. Алексеев стремился дать в руки начинающего "научно выверенное и практически удобное руководство, позволяющее ориентироваться в море справочной литературы на всех языках" - так определил этот труд В.В. Петров и заявлял уверенно, что, будь книга напечатана тогда же, ее приоритет в синологии был бы полным и сенсационным: ничего подобного до нее не было и не скоро еще появилось.

Алексеев был так уверен в необходимости "Рабочей библиографии", что не мог понять, почему не хватают у него из рук эти ключи к знаниям, к самой научной грамотности. Все время дополняя и дорабатывая, он хронологически довел рукопись до 1947 г. Затем ее с воодушевлением перепечатал В.А. Вельгус - число страниц изрядно шагнуло за 600. И все. Алексеев умер, так и не поняв: это-то почему оказалось тоже ненужным? Ведь это же не "Луньюй", перевод которого был "оставлен за невозможностью печатать"...

В 1958 г. появилась надежда: усилиями Льва Залмановича и ленинградских "ходоков" в издательстве было получено согласие на печать. Но вот - письмо О.Л. Фишман к Н.М. Алексеевой в мае 1960-го: "Не понимаю я, откуда идет сопротивление нашим планам по изданию работ Василия Михайловича, но оно незримо присутствует и очень мешает... Мы с Львом Залмановичем и Виктором Морицевичем (Штейном. - М. Б .) были в издательстве. Там узнали, что на 1960 и 1961 "Избранное" и "Рабочая библиография" в план не включены, план уже сверстан и не подлежит изменениям... Мы не сдадимся и будем пробивать эту стенку, но жалко, что приходится это делать с боями".

Происхождение "стенки" на этот раз определилось, когда Лев Залманович во время очередного субботника в Институте востоковедения, разбирая какие-то бумажные завалы, наткнулся на любопытный документ. В папку, которая теперь находится у меня, он сложил в хронологической - драматической -последовательности следующие, так сказать, материалы.

Первый - статья "От редактора" с двумя подписями: Н.Т. Федоренко и Л.З. Эйдлин. Это готовое предисловие к "Рабочей библиографии", и не нужен структур-анализ, чтобы

стр. 206


определить, кем она написана. "Эта книга может рассматриваться как свидетельство цепи лет, в которые развивалась синология, как свидетельство размышлений большого ученого на протяжении долгого времени... Эта целенаправленная научно при широчайшем охвате книга - единственная в своем роде, и выпуск ее в свет, являясь научным событием, вызовет большой интерес не только у нас в Советском Союзе". Следом за статьей вложен в папку Отзыв за подписью В. Сорокина, полностью положительный, рекомендующий книгу к скорейшему изданию. Дата -15 сентября 1958 г. Следующий документ -"Протокол заседания комиссии по приему рукописи ак. В.М. Алексеева "Рабочая библиография китаиста". Слушали: сообщение ст.н. сотр. Л.З. Эйдлина. Постановили: ...рекомендовать к опубликованию. Подписи: Д. Зильберг, Г. Сухарчук, Б. Занегин, Е. Афанасьевский. 18.09.58".

И четвертый, последний документ - внутренняя рецензия. "В первую очередь бросается в глаза то обстоятельство, что в своей рабочей библиографии китаеведа автор не находит места для таких основополагающих работ о Китае, как труды К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина, как книги И.В. Сталина, Мао Цзэ-дуна, руководителей китайской коммунистической партии. Эти книги должны служить направляющей нитью для любого серьезного исследователя как старого, так и современного Китая". Вывод: "...выход книги в свет не целесообразен, так как не будет правильно понят советской и китайской общественностью". Подпись и дата - 11 апреля 1959 г. Спустя три года после XX съезда!.. Я позволила себе назвать выступившую в 49-м году с таким же верноподданическим заверением Позднееву медалисткой, по Шварцу. Внутренний рецензент в 59-м году заслужил медаль золотую. Я не буду называть имени - дело, по большому счету, не в отдельных личностях, а в том въевшемся в психику павловском собачьем рефлексе, по которому запретить всегда спокойнее...

Никогда не забуду лицо моей мамы, Наталии Михайловны, при известии от отказе издательства - не огорчение, а горе. Она-то знала, что такое эта "Рабочая библиография" и сколько в нее вложено жизни... Из письма Алексеева Крачковскому от 27 августа 1934 г.: "Летом не отдохнул, как следует. Взятые для прочтения книги так и не читал. Даже газет не читаю: все правлю свои машинки -рукопись "Библиографии"".

Самым горьким, тяжким испытанием для Алексеева был отказ от его знаний, отказ от его неукротимого и самозабвенного желания служить людям, от его доброты. Вспоминается такая этюд-картина из Кривина: стоит в огороде чучело, машет руками- руками - зовет птиц: летите сюда, сюда, здесь столько спелых ягод! А птицы пугаются и улетают прочь... И как же бывал счастлив и благодарен Алексеев тем, кто летел на его призыв! Лев Залманович понял этот призыв сразу, в 38-м году, в то время, когда Алексеев писал свои ответы на статью в "Правде" по пунктам - 29 пунктов-разметок сделаны на газетной вырезке. Последний, заключительный абзац: "Закончив все эти замечания, я спрашиваю себя и всех, зачем было надо подвергать столь позорным нареканиям ученого, который, работая в своем кабинете для науки и аудиторий, делал свое дело, как и полагается его званию, и больше и, вероятно, лучше, чем другие?"

Зачем было надо... Зачем было надо, чтобы Льву Залмановичу приходилось отстаивать - в боях незримых, но упорных - право своего учителя делать свое дело, свою науку так, как "убедили его ум и опыт" (слова Льва Залмановича)? Зачем было надо?

Однако нельзя все же остановить свой рассказ на этой ноте - и не потому, что так не принято для юбилейных дат, а потому, что это было бы несправедливо и, может быть, даже грешно. Прекрасны грустные слова Льва Залмановича в его предисловии к тому "Китайская литература": "Словно свет далекой звезды дошел до нас через полстолетия перевод "Суждений и бесед" Конфуция. Всего три главы из двадцати. Как много дал бы уже нашей синологии этот перевод, будь он напечатан вовремя..." "Дал бы" и все-таки "дошел до нас", и в этом не подлежащее никакому учету постоянное участие Льва Залмановича Эйдлина, начавшееся при жизни учителя и решившее судьбу столь многих посмертных изданий. Думу-заботу об остающихся в архивном захоронении работах он носил при себе - у самого сердца.

Екатерина Борисовна Поршнева рассказывала, как перед очередным каким-то совещанием Сектора в ожидании прихода Эйдлина кто-то предложил пари: не пройдет и 3 минут в выступлении Льва Залмановича, как услышим об Алексееве... После двух- трех общих фраз Лев Залманович заговорил о необходимости изданий трудов Василия Михайловича Алексеева и был удивлен - не понял, почему раздался дружный смех.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/К-90-ЛЕТИЮ-СО-ДНЯ-РОЖДЕНИЯ-ЛЬВА-ЗАЛМАНОВИЧА-ЭЙДЛИНА-1909-1999-Л-З-ЭЙДЛИН-В-СУДЬБЕ-В-М-АЛЕКСЕЕВА

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Россия ОнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

М.В. БАНЬКОВСКАЯ, К 90-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ЛЬВА ЗАЛМАНОВИЧА ЭЙДЛИНА (1909-1999). Л.З. ЭЙДЛИН В СУДЬБЕ В.М. АЛЕКСЕЕВА // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 18.01.2022. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/К-90-ЛЕТИЮ-СО-ДНЯ-РОЖДЕНИЯ-ЛЬВА-ЗАЛМАНОВИЧА-ЭЙДЛИНА-1909-1999-Л-З-ЭЙДЛИН-В-СУДЬБЕ-В-М-АЛЕКСЕЕВА (дата обращения: 29.03.2024).

Автор(ы) публикации - М.В. БАНЬКОВСКАЯ:

М.В. БАНЬКОВСКАЯ → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Россия Онлайн
Москва, Россия
298 просмотров рейтинг
18.01.2022 (802 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
Вчера · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
2 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
4 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
5 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
6 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
8 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
9 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
9 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
9 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
10 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
К 90-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ЛЬВА ЗАЛМАНОВИЧА ЭЙДЛИНА (1909-1999). Л.З. ЭЙДЛИН В СУДЬБЕ В.М. АЛЕКСЕЕВА
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android