Понимание исторического процесса во многом зависит от тех понятий, в которых он осмысливается. Поэтому разные понятийные системы (формационная, цивилизационная, культурологическая) могут обнаруживать в фактах прошлого разное содержание. В результате любое развитие понятийного аппарата порождает желание "переписать историю". С этой точки зрения представления о существовании "истинной истории" оказываются антиисторичными, ибо будут отрицать развитие понятийного аппарата. С другой стороны, поскольку прошлое познается в понятиях, можно сказать, что истолкование истории неисчерпаемо. Если взять для оценки массовые демократические движения двух последних столетий, хорошо зафиксированные источниками, а затем дополнить несколькими необходимыми понятиями аппарат формационного системного подхода, то увидим, сколь радикально может измениться наше понимание прошлого и как "одна история превращается в другую".

Речь пойдет здесь лишь о схеме. Отношение к схемам исторического развития в целом у людей, знающих конкретную историю, бывает обычно негативным. Но как абстракции схемы извлекаемы из сочинений каждого ученого, укладывающего теоретический и фактический материал в категориально-понятийные структуры. Такие абстракции постоянно используются. Проблема же состоит в том, чтобы продумать их реальность. Ведь любая схема имеет какой-то предел объяснения исторических фактов, хотя обнаруживается он не сразу. В свете данной статьи скажем, что для марксизма такой предел выявился в оценке массовых фашистских и демократических движений XX века. Но сначала нам придется остановиться на экономической подоплеке этих движений в историческом разрезе.

Марксизм исходил из того, что капиталистический способ производства есть не последний и закономерно сменяется следующим. Разработка этой идеи привела сейчас к важным изменениям в мировоззренческой парадигме. Оказалось, что посткапиталистический способ производства зародился еще в начале XIX в. в Западной Европе и Северной Америке и что к середине XIX в. он стал там даже господствующим, сделав их, как принято говорить, передовыми. Но он тогда не господствовал в рамках мирового рынка. Время с середины XIX в. до 20-х годов XX в. стало периодом сосуществования двух способов производства и соответствующих

Бучин Андрей Петрович - кандидат философских наук, доцент Нежинского государственного педагогического института (Украина).

стр. 37

им общественных классов. В 20-е годы XX в. зародилась и начала разворачиваться новая товарная формация, посткапиталистическая. Она предстала как раскол мира на две противоположные системы, как разные формы одного (товарного) способа производства. Первая эпоха существования этой формации завершается ныне тем, что исчезает противоположность двух социально-экономических систем. С 90-х годов XX в. наметилась вторая эпоха существования этой же формации.

Классовая структура посткапиталистического способа производства позволяет объяснить наличие социалистических, национал-социалистских и антисоциалистических революций в XX в. и феномен массовых демократических движений, расколовших то, что в СССР именовалось "реальным социализмом". Чтобы разобраться в этом, требуется, однако, избавиться от некоторых идеологических стереотипов. Как известно, К. Маркс утверждал, что способ производства, представляющий собой единство производительных сил и производственных отношений, есть основание социально-экономических формаций. Затем "на известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или... с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались" ¹ . Иными словами, вещи однажды как бы желают поменять и меняют своих хозяев. Ведь когда Маркс заменил термин "производительный класс" термином "производительные силы", то на первый план выдвинулся именно вещный компонент. Такое наделение вещей чертами субъекта обнаруживает определенную идеологему; грубо говоря - сказку для взрослых.

В рамках былого менталитета советских историков появились затем многие варианты этой идеологемы. Но теоретическое описание капиталистической формации Маркс начал не с анализа производительных сил, а с рассмотрения типов товарообмена (товар - товар и товар - деньги - товар) и выведения формулы капиталистического товарообмена (деньги - товар - деньги). То есть, он исходно утверждал, что в основании формаций лежат различные типы общественного товарообмена, а три вышеуказанных типа общественного товарообмена служат основанием трех товарных формаций: рабовладельческой, феодальной и капиталистической. При этом Маркс не вводил в обиход категорию "общественный товарообмен". В результате формационная типология потеряла такое необходимое научное качество, как всеобщность, поскольку попала в зависимость от отношений собственности, часто подвластных волей людей. В итоге получилось, что отдельные страны или даже регионы проскакивают мимо целых этапов естественно-исторического развития.

Если же за основание формаций берутся различные типы общественного товарообмена, то тогда подобные этапы миновать принципиально невозможно, так как естественно-историческое, не зависящее от воли людей, развитие общества состоит в смене типов общественного товарообмена, приводящего к наличию адекватных производительных сил. Товарное же производство вторично обмену и само существует для обмена: именно крупный спрос порождает крупную промышленность, а вовсе не наоборот. Далее, в марксовом основании формации исчезают классы, хотя сами же формации были обнаружены и выделены Марксом через различия в классовых структурах общества. Классы в их исходном экономическом понимании есть стороны общественного товарообмена, то есть каждая формула общественного товарообмена уже заключает в себе описание классовой структуры общества. Наконец, неразличение индивидуального и общественного товарообмена ведет к представлению о наличии такой материальной структуры общества, которой полагается оставаться неизменной. Между тем как раз изменение материальной структуры общества проявляется как изменение его классовой структуры.

Различные типы материальной структуры общества характеризуются как обмениваемые товары. А общественный товарообмен - это вид связи, соединяющей элементы общества в единое целое после возникновения разделения труда. То есть, каждая формула общественного товарообмена

стр. 38

содержит в себе описание конкретной исторической ступени развития материальной структуры общества. Так, первый тип общественного товарообмена (Т - Т ₁ ) как вид внеродственной и внеплеменной связи соединяет любые группы индивидов, включая рабов и рабовладельцев, если между ними налицо разделение труда. Второй тип общественного товарообмена определяет обмен сельскохозяйственных продуктов на ремесленные. Денежное опосредование такого обмена соединяло феодальное общество в единое целое, а формула обмена указывала на три класса: земледельцы (Т), феодалы-землевладельцы (Д) и ремесленники (T ₁ ). Здесь классы первый и третий осуществляют общественный товарообмен с юридическими обладателями сельскохозяйственной продукции, а земельные собственники, включающие как короля, так фактически и любую проститутку, существовали, так или иначе, на прибавочный продукт, хотя в процессе общественного товарообмена чаще использовали в рамках натурального хозяйства не деньги как таковые, а природу в ее хозяйственных проявлениях.

Если отдельный человек и все общество являются здесь простой частью природы, то мыслителям приходится (как это делали и А. Леруа-Гуран, и П. Тейяр де Шарден, и В. И. Вернадский) для выделения социума как высшего понятия по отношению к неорганическому и органическому материальным мирам вводить новое понятие - ноосфера, сфера действия человеческого разума и человеческого труда. Это понятие стало синонимом марксового понимания общества, в котором природа тоже мыслится в качестве некоего тела общественного человека. Ноосфера есть та часть материального мира, на которую распространяется деятельность человека. Природа же, эксплуатируемая человеком, есть материальный мир в рамках ноосферы, и в этом смысле природа становится частью общества, элементом его структуры. За пределами ноосферы тоже существует материальный мир, но человек до него еще не дотянулся и "не превратил в свою природу".

При третьем типе общественного товарообмена все многообразие товарного мира сводится к одному товару, открытому Марксом, - к товару "рабочая сила". Но за рамками его рассмотрения остался вопрос о том, при каких товарах вступили в общественный товарообмен новые классы, то есть какие элементы общества формула Д - Т - Д ₁ соединяет в единое целое, именуемое капиталистическим обществом. Тут представлены земельные собственники (Д), пролетариат (Т) и буржуазия (Д ₁ ). Земельные собственники вступают, как и прежде, в общественный товарообмен, имея у себя природу, пролетариат - обладая рабочей силой, буржуазия - обладая средствами производства и предметами потребления ("вторая" природа, созданная трудом).

Так историческое развитие материальной структуры общества обнаруживается через смену различных типов общественного товарообмена и классовой структуры. Развертывается и борьба классов. Как известно, ее впервые охарактеризовали французские историки периода Реставрации Бурбонов О. Тьерри, Ф. Гизо и О. Минье. До них классы рассматривались просто как стороны общественного товарообмена, которые переставали быть классами с прекращением обмена: есть обмен - есть классы, нет обмена - нет классов. Нововведение французских историков поставило проблему, как совместить борьбу классов с их существованием в качестве нормальных сторон товарообмена. Ведь одно исключает другое. Тем не менее, экономическое и политическое понимание классов можно совместить. Все знают, что феодализм пал не вследствие борьбы тех классов, товарообмен между которыми внутри него давал ему жизнь, а под ударами третьего сословия, обнимавшего собой непривилегированные классы будущего капиталистического общества. То есть, бороться друг с другом на уничтожение, а не шумно торговаться, могут лишь классы разных типов общественного товарообмена.

Следовательно, если марксисты желают пойти дальше названных французских историков и доказать особое бытие и борьбу пролетариата, то должны открыть особый товар, делающий пролетариат экономическим классом - стороной общественного товарообмена (что и было сделано

стр. 39

Марксом), и открыть классы следующего типа товарообмена, стоящие уже за спиной пролетариата и делающие его орудием в борьбе с ведущим классом прежнего типа товарообмена, с буржуазией. Последнее было потом начато, но так и не завершено, ибо предполагало вскрытие классовой природы самого марксизма с разрушением его идеологической конструкции как преходящего исторического явления. Заметим при этом, что экономическое бытие классов в принципе не зависит от разделения общества на охарактеризованные В. И. Лениным "большие группы людей". Ведь общественный товарообмен есть не просто сумма индивидуальных обменов, а структурализация этой суммы. Такие "группы людей" могут различаться как угодно, в том числе и согласно ленинским "признакам класса" ² . Но классы как стороны товарообмена различаются только в зависимости от товара, с которым они вступают в обмен и который служит критерием их выделения. Тут классы как экономическая стихия прокладывают себе дорогу, минуя индивидов, "через головы" людей, отражающих экономическую реальность в идеологических теориях.

Итак, если из марксовой всеобщей формулы капитала (Д - Т - Д ₁ ) можно вывести формулу следующего типа товарообмена, то капитализм, конечно, не есть последняя товарная формация, каковой его видел Маркс, и должен смениться следующим товарным способом производства и следующей товарной формацией. Вот что содержит ключ ко многим тайнам истории XIX - XX веков. Выясняется, что на исторической сцене двух последних веков уже действовали классы четвертого, посткапиталистического товарного способа производства. Значит, классовую подоплеку истории этих столетий истолковывали неправильно.

Основное отличие посткапиталистического товарного способа производства от капиталистического состоит в переходе к расширенному воспроизводству рабочей силы. Тут общественное производство разделяется на социальное и товарное. Поэтому посткапиталистический товарный способ производства условно назван нами социально-товарным. Его экономическая формула показывает движение прибавочного продукта, потребление которого становится процессом как бы производства нового общественного человека в виде единства новых средств производства и новой рабочей силы. Вот почему этот новый способ производства может восприниматься как общество всеобщего потребления и как научно-техническая революция.

В последней четверти XVIII в. мануфактура с разделением ручного труда стала сменяться в передовых регионах фабрикой с машинным трудом. Появление новой техники обнаружило тот факт, что продукт духовного производства, интеллект, стал товаром, поскольку любое техническое нововведение предполагает, что научно-техническая идея обменена на прибавочный продукт материального производства, являющийся товаром. Их уравнение в обмене означает, что идея тоже есть товар, определенный капитал. Такая материализация идеи с последующим внедрением изобретенной ею новой техники предполагает вклад прибавочного продукта в наем интеллекта. Наем тоже есть обмен товарами-капиталами: прибавочным продуктом материального производства и товаром - рабочей силой. При этом наем интеллекта предполагает оплату рабочей силы выше ее стоимости (стоимость с процентами). И при покупке идеи, и при найме интеллекта складывается новый тип общественного товарообмена - обмен товарами-капиталами. Исключение пролетариата из процесса распределения прибавочного продукта приводит к сужению возможностей капитализации последнего: капиталистическое производственное отношение купли-продажи рабочей силы по ее стоимости тормозит процесс производства прибавочного продукта. Именно это явилось у многих людей причиной их обеспокоенности экономическим положением эксплуатируемого рабочего класса.

Пока мыслители обдумывали, как решить эту проблему теоретически, предприниматели решали ее конкретно и просто вкладывали прибавочный продукт в социальное производство, тем самым оплачивая рабочую силу выше ее стоимости. Это понуждало рабочих вкладывать их долю прибавочного продукта в воспроизводство "своего" товара с потребительными

стр. 40

свойствами, необходимыми для создания новой техники. В результате уже в первой половине XIX в. в Западной Европе и Северной Америке, на предприятии за предприятием и в отрасли за отраслью, начал постепенно умирать старый товарный способ производства - изначальный капитализм, основанный на купле-продаже рабочей силы по ее стоимости. Вот тогда-то по Европе стал бродить некий призрак (появляющийся, как и положено, при наличии трупа прежнего общественного организма, а вовсе не перед рождением нового). Но был ли это, говоря словами К. Маркса и Ф. Энгельса, призрак коммунизма?

Европейские революции середины XIX в. законодательно закрепили победу посткапиталистического, и тоже товарного, способа производства. Для этого оказалось достаточным принятие законов о сокращении рабочего дня. И время с середины XIX в. по начало XX в. представляло собой некий стык, когда два товарных способа производства сосуществовали, накладываясь друг на друга и порождая вследствие того самые радикальные проекты переустройства общества в ходе грядущей мировой революции. Она мыслилась тогда как межклассовая стрельба в каждой стране, а не как переход всей мировой экономической системы к новому способу производства. Для такой мировой революции, как казалось, достаточно было утвердить новый способ производства в отсталых странах, которые должны были в результате перейти к массовому производству. Но как именно им перейти, такие вопросы экономика отдает решать самим людям. Особенность же нового способа производства, состоящая в раздвоенности его на два производства - социальное и товарное, теоретически должна была найти свое выражение и в раздвоении мировой экономики, что подстраховывалось особенностями его классовой структуры.

Каждый из трех товаров-капиталов есть совместный продукт различных социальных групп, образующих классы четвертого типа общественного товарообмена. Первый из классов посткапиталистического товарного способа производства был обнаружен самим Марксом при анализе хода Французской революции 1848 г. и назван им "бонапартистский люмпен- пролетариат". Под крышей этого термина Маркс объединил действовавшие в революции совместно финансовую аристократию, чиновничье-бюрократический аппарат, армию (= государство) и собственно люмпенов ("босячество", как перевел этот термин Ленин).

Ленин открыл затем при анализе им сущности классового оппортунизма второй класс нового способа производства. Он может быть представлен как совокупность участвующих в производстве общественного прибавочного продукта социальных групп: реально функционирующая буржуазия, независимо от того, является ли капиталист наемным менеджером или собственником; мелкая буржуазия (по Марксу, "лавочники"); обуржуазившийся пролетариат (то есть, по Ленину, "подкупленные", оппортунистические рабочие). Ленин, однако, не дал особого названия этому классу, ибо не увидел за политическим единством названных слоев их экономического единства. Назовем его здесь индустриальным классом.

Третий класс нового способа производства, как и первый, образовался в результате утечки мозгов из класса земельных собственников, когда слои, связанные с социальным производством, встали по иную сторону общественного товарообмена. Это (сохраняя марксову терминологию): а) "идеологические представители" ("хвастливые торговцы мыслями"), производители духовного продукта; б) "класс учителей", "пролетарии умственного труда", "пролетарии класса ученых" (носители и распространители продукта духовного производства); в) класс прислуги, то есть сфера обслуживания, создающая "общественно свободное время" для создания и потребления духовного продукта и производства нового общественного человека. Сей третий класс не имеет аналогов в истории. Назовем его здесь классом культуры, поскольку его деятельность связана именно с производством, сохранением и распространением культуры.

Особенность новой классовой структуры состоит в том, что общественный прибавочный продукт делится между двумя классами. Чем меньше

стр. 41

доля одного, тем больше доля другого. Тут впервые в истории появляются классы, экономически заинтересованные в физическом сокращении друг друга. Именно данная особенность классовой структуры нового способа производства в метаморфированном виде мировых войн, геноцида, революций и концлагерей сделала XX в. самым кровавым в истории человечества. Еще одна особенность этой классовой структуры состоит в том, что здесь каждый класс представляет собой социальное единство противоположностей. Поэтому приход к господству "бонапартистского люмпен-пролетариата" и рождение очередной товарной формации возможны только как победа противоположных его слоев в разных местах: финансовой аристократии в буржуазном Лондоне и "босячества" в советском Петрограде, причем в обоих случаях с опорой на вооруженные силы и государственную машину.

Количество и последовательность появления классов любой формации определяют количество и последовательность ее эпох. Одновременное существование в мире разных формаций было возможно на базе наличия региональных рынков. Эта возможность исчезла ныне, когда рынок практически стал всемирным. Его дальнейшее развитие может состоять только в расколе на противоположности. В итоге первая эпоха социально-товарной формации, в центре которой стоял бонапартистский люмпен-пролетариат, на поверхности явлений предстала как противоположность двух социально-экономических систем - социализма и современного капитализма. Исчерпанность этой противоположности к концу XX в. означает конец люмпен-эпохи и начало второй эпохи социально-товарной формации, в центр которой становится ее второй, индустриальный класс.

Как видно, введя несколько новых понятий, мы получили такую мировоззренческую парадигму, которая позволяет по-своему пересмотреть историю последних двух столетий, включая историю массовых демократических движений. За фасадом их идеологий явственно обнаруживаются экономические и социальные интересы классов. Нам кажется, что тем самым историческая наука вновь обретает под собой частично утраченную ею почву, которую ей дали некогда французские историки периода Реставрации Бурбонов. По-прежнему утверждаем при этом, что исторический процесс представляет собой осуществляемое в поступках людей отстаивание различными классами их интересов. Какова же конкретно классовая природа массовых демократических движений?

Все классы при новом (как и при любом) способе производства заинтересованы в его успешном развитии. А более других - класс культуры, ибо развертывание нового способа производства предполагает увеличение доли данного класса в общественном прибавочном продукте. Так что само требование класса культуры увеличить его долю в общественном прибавочном продукте по необходимости является требованием развертывания нового способа производства. Но эта истина окутана туманом идеологий, порою искаженно отражающих интерес данного класса. Искажению способствует внутренняя раздвоенность класса культуры. Она обусловлена тем обстоятельством, что этот класс обменивает свой товар-капитал (продукт духовного производства) на два других товара-капитала двух других классов. Поскольку тут "производится" идеология, возникает своеобразная раздвоенность класса культуры: один класс, но две идеологии. Соответственно, и инспирированные данным классом политические движения тоже приобретают внешне противоположную направленность: демократическую или тоталитарную. Это не мешает социальным противоположностям зачастую сливаться либо даже частично переходить друг в друга.

Значит, более правильной будет характеристика не одноклассовой, а двуклассовой социальной базы названных движений. Демократические движения представляют собой союз индустриального класса и одной части класса культуры; тоталитарные движения - союз другой части класса культуры и бонапартистского люмпен-пролетариата, люмпен-класса. А так как класс культуры и люмпен-класс по происхождению восходят к одному классу земельных собственников, то в теоретическом отношении тоталитар-

стр. 42

ная и демократическая идеологии изначально были слиты. Данный феномен единой тоталитарно- демократической идеологии отражен в утопиях и политических программах ряда радикальных движений XVI - XIX вв., принадлежавших Т. Мюнцеру, Т. Кампанелле, Дж. Уинстэнли, Ж. Мелье, Морелли, Г. Б. Мабли, Ф. Н. Бабёфу, Т. Дезами, К. А. Сен-Симону, Ш. Фурье, Р. Оуэну и другим авторам.

До XIX в. проекты социального переустройства были предназначены, за некоторыми исключениями, для власть имущих, особенно у Мора и Кам-панеллы, и представляли собой разработку идеи тотально управляемого идеального государства, создаваемого на основе отмены частной собственности. Что касается исключений (Мюнцер. Уинстэнли, Мелье), то такие политические программы формально не предназначались для власть имущих и предполагали захват власти неимущими, люмпеном, той социальной группой, которая определяется как один из слоев класса земельных собственников. Тем самым исключения подтверждают правило, ибо они тоже явились выражением интересов господствовавшего класса, но не его высшего, а его низшего слоя. Единство же классовой природы всех этих проектов и программ социального переустройства отразилось в общем требовании отменить частную собственность.

Представление об этом классовом интересе продуцировалось нарождавшимся классом культуры, то есть теми слоями класса земельных собственников, которые затем стали классом культуры. Этот классовый интерес легко воспринимался люмпеном, мечтавшим поменяться местами с земельной аристократией, захватить власть и собственность. Зато он вызывал настороженность и противодействие со стороны иных социальных групп. В итоге все проекты и программы социального переустройства тех веков не породили, да и не могли породить массовых демократических движений и фактически становились, начиная с "Утопии" Мора, литературой, разрабатывавшей условия реализации гуманистического идеала высокоразвитой личности. Уже само возникновение такого идеала обнаруживает становление класса культуры. Ведь замысел того же Мора состоял не столько в том, чтобы усилить государство (как это намечал в древности Платон), сколько в том, чтобы сделать всех граждан потребителями продукта духовного производства.

Ради данной цели в утопиях предусматривалось урезать материальное потребление, а высвобождающееся время предназначалось для духовного производства и духовного потребления. Отсюда вытекал тоталитарный характер утопий, считавших государство своего рода машиной по производству людей и управлению ими. В начале XX в., когда современное государство уже более реально ощущалось как машина по производству стандартных, одинаково мыслящих и чувствующих индивидов, тоталитарная природа массового социального производства проявилась в полной мере. Но именно достигаемые тем самым равенство и справедливость являлись целью демократических движений. Недаром А. Камю отмечал, что "от гуманитарных идиллий XVIII века к кровавым эшафотам пролегает прямой путь и, как всем известно, сегодняшние палачи - гуманисты" ³ .

К началу XIX в. расширенное социальное воспроизводство охватило все слои общества, кроме пролетариата и люмпенов. Последовательное же, слой за слоем, включение масс населения в процесс расширенного социального воспроизводства проявилось в идеологиях, наоборот, как сужение круга защищаемых социальных групп. Сен-Симон и его школа свели понятие промышленника, производителя к понятию рабочего, а у радикального крыла сен-симонистов просто рабочего вскоре заменил пролетарий ⁴ . Тут требование тотального социального производства в форме социализма предстает уже не в виде описания будущих, пока не существующих, благоденствующих государств, а в виде борьбы за интересы отдельных слоев, униженных и оскорбленных уже существующим распределением общественного прибавочного продукта. Так экономический интерес класса культуры совпал с интересом других новых классов, включая пролетариат.

Но структура всех новых классов была мозаичной, пути реализации их

стр. 43

общего экономического интереса многообразны. Это привело к тому, что первая историческая разновидность массового демократического движения возникла как множество конкурирующих идеологических теорий. В конце XVIII в. социализм как бы вышел впервые на улицу и как раз под разнообразными идеологическими знаменами. Именно их критике посвящена значительная часть "Манифеста Коммунистической партии" Маркса и Энгельса. В первой половине XIX в. основные идеологии демократических движений, от либеральных до коммунистических и анархистских, окончательно выкристаллизовались и "разбежались", что затруднило обнаружение их общего экономического корня. Затем среди основных идеологий демократического движения второй половины XIX и первой половины XX в. наиболее влиятельной стал марксизм, поскольку он совокупно выразил экономические интересы различных социальных групп и сделал главный упор на решение ключевой проблемы - экономического бытия пролетариата.

Левое демократическое движение по сути является борьбой одной части общества с другой в защиту своих интересов. Когда идеолог озабочен благом некиих "всех людей", он, как правило, создает нечто тоталитарное (Платон, Мор, Кампанелла). А когда он озабочен благом лишь некоей обездоленной части общества, то создает идеологию равенства и демократии. Вопрос заключается лишь в том, интересы какой именно части общества и против какой другой части общества отстаиваются данным демократическим движением и выражены в соответствующей идеологии. Так, в ленинизме одна демократия считается демократичнее другой пропорционально численности тех групп населения, интересы которых она выражает. Поэтому пролетарская демократия у Ленина характеризуется в сотни раз демократичнее буржуазной. Отсюда вытекает критерий периодизации демократического движения - изменение его социальной базы.

Первый этап демократического движения: с начала XIX в. до его середины. Тогда все классы нового способа производства, явись они простыми группами людей, выступали бы в их единстве против старых классов. Но так не произошло, ибо границы классов уже прошли "по головам" людей. Второй этап демократического движения - с середины XIX в. до начала ХХ-го. Он характеризуется расколом общедемократического движения на буржуазно-демократическое и люмпен-демократическое и развитием этого раскола до противоположности, предполагающей революционную борьбу одного с другим. Тут посткапиталистический товарный способ производства уже господствовал в отдельных отраслях и некоторых регионах. И раздвоенность класса культуры, создававшего идеологию для двух других классов, привела к формированию двух классовых союзов: индустриального класса и части класса культуры; люмпен-класса и другой части класса культуры. Эти объективно существовавшие классовые союзы обусловили раскол демократического движения.

До начала XX в. обе противоположности в демократическом движении сосуществовали в рамках единства, так как решали одну и ту же проблему - экономическое бытие пролетариата, чье существование обостряло проблему капитализации прибавочной стоимости и затрудняло развитие нового способа производства, то есть затрудняло и увеличение той доли общественного прибавочного продукта, которая должна доставаться классу культуры. Различие в классовой базе двух разновидностей демократического движения проявилось тогда в выборе ими различных путей, ведущих к исчезновению неимущего пролетариата: эволюционного пути и революционного.

Приблизительно с начала XX в. люмпен-демократическое движение стало уже проявлять свою классовую природу и переходить в тоталитарное, чему соответствовала и тоталитарная идеология ленинизма. А с победой нового, посткапиталистического способа производства и рождением социально-товарной формации, в которой методы массового стандартизированного материального производства переносятся на производство социальное, люмпен-демократическое движение резко увеличило свою массовость.

стр. 44

Как следствие этого, оно стало полностью тоталитарным со своей идеологией сталинизма или фашизма. В целом же первая эпоха социально-товарной формации (люмпен-эпоха), от первой мировой войны и третьей революции в России до 1990-х годов, начавшаяся как борьба различных демократий, завершилась как будто бы победой демократии над тоталитаризмом.

Но классовая природа и задачи демократических движений в начале этой эпохи были иными, чем оказались в ее конце. Если раньше класс культуры и люмпен-класс еще являлись союзниками в борьбе против капиталистического товарного способа производства, хотя и выступали за разные формы демократии, то теперь класс культуры и люмпен-класс - уже противники, развернувшие оружие друг против друга и жаждущие союза с индустриальным классом, которому достались плоды победы над тоталитаризмом. Если ранее идеологическим знаменем демократического движения являлась забота о положении рабочего класса, то теперь - глобальные проблемы, в том числе экологическая.

Итак, развитие демократических движений XIX - XX вв. было связано с развитием социально- товарного способа производства и его классов. На базе различий в классовой природе и в задачах демократического движения можно выделить в его развитии три этапа: демократические движения первой половины XIX в., обусловленные всеми классами нового товарного способа производства; демократические движения второй половины XIX - начала XX в., проявлявшие производственную раздвоенность класса культуры; демократические движения второй половины XX в., выявившие противостояние класса культуры и люмпен-класса. В этой связи остановимся на судьбе марксизма.

Историческая судьба марксизма определена его составными частями. Общеизвестно ленинское их определение (немецкая классическая философия, английская политэкономия, утопический социализм). Однако не всегда задумываются над тем, что такое определение противоречит самой методологии марксизма, согласно которой идеология есть выражение интересов определенной социальной группы. Если идеология имеет "составные части", это означает, что она выражает интересы нескольких социальных групп. Марксизм же зарождался как идеология класса культуры, о чем свидетельствует, в частности, гуманистическая направленность философии молодого Маркса. В условиях середины XIX в. этот класс еще не мог иметь собственной идеологии, и любая развитая форма создаваемой им идеологии включала программные интересы как трех классов дальнейшего, посткапиталистического типа общественного товарообмена, так и интересы их "материального орудия", то есть класса от прежнего типа общественного товарообмена - пролетариата.

Когда философия Маркса обрела в пролетариате свое материальное орудие, процесс создания четырехклассовой идеологии в основном был завершен. Все остальное - детали, обеспечивавшие конкурентноспособность данной идеологии среди других. Стержнем же марксовой идеологии стала идея, которая уже несколько веков продуцировалась ранее интеллигенцией при разработке проектов рационального социального переустройства: идея уничтожения частной собственности. С этой идеей "шустрые интеллигенты", как называет их М. Восленский, шли в народ, сначала к крестьянству, потом к пролетариату, пытаясь убедить трудящихся в том, что именно такая идея выражает их интерес: "К рабочему являются интеллигенты, только что провозгласившие марксизм неприкосновенной догмой, и заявляют: "Твоя точка зрения - вовсе не твоего класса. Мы, интеллигенты, научим тебя твоему классовому интересу" Чем дальше вслушиваешься в рассуждения шустрых интеллигентов, тем подозрительней становится" ⁵ .

Вообще-то говоря, человечество экспериментирует с отменой частной собственности уже около двух тысяч лет, если начать отсчет от первых христианских общин. Но все эти эксперименты показали одно: что данная идея направлена не столько против собственности, всегда находящей себе

стр. 45

хозяина, сколько против культуры, против цивилизации. В ходе истории XX в. обнаружилось, что данная идея есть выражение интересов бонапартистского люмпен-пролетариата, есть его оружие в борьбе против класса культуры за контроль над распределением общественного прибавочного продукта. Марксизм выразил интерес пролетариата тем, что выступил против его эксплуатации, против купли-продажи рабочей силы по ее стоимости. Однако марксизму не удалось выразить интересы охарактеризованного нами выше индустриального класса, и марксизм (ленинизм) отбросил его знамена. Это проявилось вначале как раскол в марксизме на реформизм и революционность, позже - в отказе рабочего движения развитых стран от былого марксизма.

Революционный марксизм, ленинизм, стал уже трехклассовой идеологией. Изменение социальной базы "марксизма эпохи империализма и пролетарских революций" (Ленин, Сталин) обернулось усилением его люмпенского содержания. Это сделало данную историческую разновидность марксизма более приемлемой для непередовых стран, которые непроизвольно тормозят переход мировой экономической системы к посткапиталистическому товарному способу производства и в которых класс земельных собственников уже раскололся на противоположность (класс культуры и люмпен-класс), а индустриальный класс еще находится в стадии становления.

Октябрьская революция 1917 г. в России по своему содержанию действительно явилась мировой революцией, ибо как бы завершила переход мировой экономической системы к новому, четвертому товарному способу производства. Победа этой революции привела зато к "уничтожению" пролетариата, так как порожденный ею раскол мировой экономической системы на противоположные формы единого посткапиталистического способа производства сделал невозможным господство капиталистического производственного отношения купли-продажи рабочей силы по ее стоимости по обе стороны классовых баррикад. Исчезновение былого пролетариата как класса означало дальнейшее изменение социальной базы марксизма. Он стал теперь двуклассовой идеологией в виде сталинизма, имеющего ту же классовую природу (но при другой комбинации социальных слоев), что и фашизм: союз люмпен-класса и части класса культуры. И здесь, в первую эпоху социально-товарной формации, в люмпен-эпоху, в центр которой стал бонапартистский люмпен-пролетариат, господствующие идеологии раздвоились на гуманистическую (национально-культурную) и собственно люмпенскую. Начало второй эпохи новой формации привело к повороту их форм и содержания, что породило и новую историческую разновидность этих идеологий. Отсюда видно, что массовые демократические движения второй половины XX в., ставшие могильщиком так называемого реального социализма, разбили не марксизм вообще, а люмпен-марксизм и исповедовавшие его тоталитарные режимы, включая советский.

Концепция классовой борьбы появилась в обращении вместе с появлением на исторической арене таких классов, которые делят между собой общественный прибавочный продукт. Но прямые столкновения этих классов (бонапартистского люмпен-пролетариата и класса культуры) пришлись на вторую половину XX в., когда класс культуры создал собственное идеологическое оружие - сначала идеологию "новых левых" (идеологию "третьего пути"), потом "общечеловеческую" (варианты: демократическую, экологическую и пр.) идеологию "нового мышления". Сами демократические движения нового типа, ставшие материальным орудием класса культуры, зародились после второй мировой войны. В конце 60-х годов они нанесли удар по государствам Запада массовыми выступлениями, в частности студенческими бунтами во Франции и других местах. Марксисты тотчас заговорили о революционной ситуации в этих странах, углядев в новых движениях своего объективного союзника в борьбе с капитализмом; зато проглядели подлинную революцию, изменившую отношения между государством и гражданским обществом и сделавшую индустриальный класс фаворитом. Проглядели в очередной раз, после так называемых национал-социалистских революций 20 - 30-х годов в Италии, Германии и пр., тоже

стр. 46

не вписывавшихся в заданную схему естественно-исторического развития общества.

Конечно, победа последних не была явной, поскольку неясной была пропорция, в которой общественный прибавочный продукт распределялся между люмпен-классом и классом культуры. Такой вопрос не решается быстро. Зато обнаружилось, что с конца 60-х годов эта пропорция в странах Запада стала изменяться в пользу класса культуры, прежде всего за счет армии и чиновничества. В странах же тогдашнего социалистического лагеря (за исключением, возможно, Чехословакии) демократические движения нового типа приняли форму диссидентства, частично открытого, но больше скрытого, как бы "кухонного", где вместе с чаем заваривалась каша будущих антисоциалистических выступлений.

К 80-м годам движения нового типа захватили лидерство в борьбе за социальный прогресс, а традиционные политические силы заимствовали и их идеи, и методы политической борьбы. Первоначальная организационная аморфность этих движений с 70-х годов сменилась в странах Запада процессом формирования экологических и им подобных организаций. Иначе обстояло дело в однопартийных странах другого лагеря, где организационная аморфность новых движений явилась как раз достоинством в сопротивлении государству. Разнообразные, мобильные, лишенные единого руководящего центра, возникавшие "здесь и сейчас", обычно для решения какой-то конкретной проблемы (например, ради спасения такой-то реки или такого-то памятника истории) движения исповедовали общечеловеческую, демократическую идеологию борьбы не против кого-либо, а за что-то: за мир, за чистую окружающую среду, за культуру. Они, создавая блоки партийных и беспартийных, быстро выросли в цунами, расколотившее социалистические режимы.

После победы над былым коммунистическим движением, и не только в лагере социализма, новые движения, выполнив историческую миссию способствовать смене эпох, разложились на противоположности. Разногласия, обнаружившиеся в их среде, переводились зачастую на язык оружия. Огромные пространства социалистического лагеря превратились в арену скрытой и открытой войны. Это обозначило исторический рубеж новых движений как определенной целостности. История их существования укладывается в четыре послевоенных десятилетия, а завершается созданием экологических партий на Западе и разворотом скрытых и открытых гражданских войн на развалинах лагеря социализма. Так массовые демократические движения завершились антибюрократическими революциями и гражданскими войнами. Но все революции и гражданские войны есть выяснение отношений между классами. Во всяком случае, так было в прежней истории. Отсюда вытекает, что социальная теория должна найти те классы, борьба которых определила лицо XX века.

Теперь возникает такой вопрос: если введенные нами здесь понятия верны, то теоретически структура новых социальных движений должна соответствовать меняющейся структуре бонапартистского люмпен-пролетариата, являвшегося классом-фаворитом первой эпохи социально-товарной формации и ставшего классом-мишенью во вторую эпоху. Обе структуры можно сопоставить. Повторим, что бонапартистский люмпен-пролетариат представляет собой единство а) финансовой аристократии (по Марксу, финансовая аристократия как по способу своего обогащения, так и по характеру своих наслаждений есть не что иное, как возрождение люмпен-пролетариата на верхах буржуазного общества ⁶ ), затем б) чиновничье- бюрократического аппарата, в) силовых структур и г) собственно люмпена (включая криминальный мир).

Следовательно, массовые демократические движения второй половины XX в. теоретически должны, предположительно, содержать в своей идеологии и практической деятельности четыре направления своего нацеленного удара, четыре тенденции политической деятельности, отражающие структуру их классового противника - люмпен-класса. Представление, что структура новых движений есть отражение какой-то иной структуры -

стр. 47

мишени для их пропагандистских стрел, не является чем-то внезапным. Марксисты давно говорили о том же. Но оказалось, что противником новых движений является общий кризис капитализма с вытекающими из него последствиями.

Процитируем: "Почти каждая грань общего кризиса капитализма находит особое отражение в названных движениях. Созданная империализмом военная опасность - в движениях за мир... Разрушение окружающей среды, обусловленное погоней за прибылью,- в экологических течениях. Государственно-монополистическая централизация, бюрократизация и подавление демократии - в концепциях, проповедующих децентрализацию, самоуправление и "базисную демократию". Кризису в сфере образования противостоят призывы к "альтернативным методам обучения" ...Преступному обращению буржуазных средств массовой информации с культурой - многообразные попытки создания контркультуры" ⁷ . Именно это называется "проговориться невзначай": здравствующим идеологам сталинизма очень нужно, чтобы сегодня еще существовал капитализм, и как оправдание их поступков в прошлом, и как опора их действий в настоящем. Потому-то и мыслилось в качестве союзника (ранее того, как новые движения начали экзекуцию коммунизма) то движение, которое виделось им противником общего кризиса капитализма. Сторонники марксизма-ленинизма говорили: новые движения - против капитализма; думали же: против кризисных проявлений капитализма. И вдруг...

Апокалиптическое мышление Запада с идеями заката Европы и конца истории легко восприняло идею кризиса. Но сторонники наличия кризиса никак не могли однозначно определить, в чем же кризис заключался? О кризисе капитализма у каждого имелось свое мнение. Таким же призраком стал сегодня весь капитализм. Если потребовать доказательств того, что ныне капитализм существует, то их нигде не получить. Их просто нет, ибо надо показать, что имеется главное системообразующее начало капитализма: купля-продажа рабочей силы по ее стоимости. Но сегодня этого давно уже нет в передовых странах, где так называемая оппортунистическая рабочая сила оплачивается выше ее стоимости, выступая товаром-капиталом. Нет этого и в былых социалистических странах, где работник, отдав стоимость своей рабочей силы государству или каким-то новоявленным ТОО и ООО, получает за стоимость только некий процент на нее, что раз в 10 - 15 меньше, чем у его западного коллеги.

Однако и здесь рабочая сила выступает как товар-капитал. Это проявляется, в частности, в том, что социалистический работник получает зарплату не по итогам собственной работы, а по итогам работы всего государственного сектора. Чтобы доказать существование ныне капитализма, идеологи сталинизма используют и люмпенское заглядывание в чужой карман: а нет ли там прибыли? Если есть, то тут для них налицо капитализм. То есть молчаливо предполагается, что если прибыли нет, то налицо социализм. Восходит сие доказательство к работе Ф. Энгельса "Анти-Дюринг", в которой автор доказывал, что некапиталистическая (акционерная) форма собственности является капиталистической, и ссылался на прибыль, приносимую частным лицам акционерным предприятием. Во всех же остальных случаях Энгельс твердо стоял на том, что деньги в чьем-то кармане - это еще не капитализм, а также на том, что когда на эти деньги куплена рабочая сила и произведен товар, а затем он продан и прибыли нет, то это все равно капитализм, так как в наличии отношение свободной (по стоимости) купли-продажи рабочей силы. Добавим, что когда Маркс (см. его "Капитал", т. III) столкнулся с проблемой существования некапиталистических форм собственности, он ушел от проблемы иначе, чем Энгельс, применив гегелевскую перевертку: упразднение капиталистического способа производства в пределах самого капиталистического способа производства "и потому само себя уничтожающее противоречие" ⁸ .

Можно утверждать, что структура новых движений не отражает общего кризиса капитализма. Но когда говорили, что "призрак бродит по Европе", то там, действительно, кто-то все же умер. Это умерла третья

стр. 48

товарная формация, былой капитализм. Когда же теперь произносят "общий кризис капитализма", то это значит, что кому-то действительно стало плохо. Выясняется, что плохо люмпен-классу. В идеологии и политике новых движений явственно обнаруживаются вышеупомянутые четыре направления удара, соответствующие структуре люмпен-класса и ставшие тенденциями политической деятельности второй эпохи социально-товарной формации: антимонополизм; антибюрократизм; антимилитаризм; борьба с бедностью, безработицей и преступностью.

Экономическая сущность финансовой аристократии постепенно растворилась во всей массе населения, быстро усваивающего роль процентополучателя. Главным результатом данного направления политической деятельности демократических движений стало фактическое приравнивание монополизма к уголовщине. Антимонопольное законодательство, принятое под их давлением в большинстве развитых стран, вывело экономический монополизм за черту легальности.

Далее. Тенденция к сокращению и удешевлению чиновничье-бюрократического аппарата, характерная для развитых стран, набирала силу под активным давлением демократических движений, заставивших традиционные политические партии стать антибюрократическими. Экологическая проблематика идеологии этих движений, прикрыв вуалью борьбы за чистую природу действительное направление главного удара - по чиновничье-бюрократическому аппарату, выполняет функцию обособления этой идеологии от антигосударственного анархизма, который, впрочем, тоже часто возрождается в рамках этих массовых движений как одно из параллельных выражений их антибюрократической сущности.

Природу обычно спасают от чиновников, их ограниченности, их некомпетентности, завершается же дело созданием особой группы чиновников, специально предназначенной и обученной для природоохранной деятельности. Чиновничий мундир - та окончательная форма, в которой экологическая проблематика сойдет со сцены политической борьбы, после чего антибюрократической идеологии придется подыскивать себе новую, неэкологическую форму. Сокращение бюрократического аппарата путем замены нескольких дешевых чиновников одним дорогим имеет объективный предел. И вместе с гибелью мысли о необходимости существования какого-то бюрократического аппарата будет отмирать всякий анархизм. Пока же бюрократов не ругает только ленивый.

Наконец, тема антимилитаризма. В научных и политических публикациях она конкурирует по числу упоминаний только с темами любви, Священного Писания и марксизма. Здесь массовые демократические движения в смысле критики вооружений идут дальше всех других политических сил, которые останавливаются обычно на идее создания профессиональной армии, относительно малочисленной, но мобильной и хорошо обученной. Демократические же движения предлагают полностью отказаться от самого существования армии как элемента социальной структуры. Пока это - химера.

А тенденция перемалывания низшего слоя люмпен-класса (босяков) и превращения его в труженика связана с выдавливанием люмпена из пор основных классов, с ликвидацией хронической безработицы и бедности. Поэтому данное направление политической деятельности демократических движений не едино и представляет собой ряд взаимосвязанных гуманистических акций в различных политических формах. Среди них основными являются программы борьбы с безработицей, бедностью и преступностью. Обычно эти направления идеологического протеста и политической деятельности не рассматриваются как комплекс мер по ликвидации конкретного элемента социальной структуры. Разнообразие форм проявления данной тенденции объясняется комплексностью проблемы и, отчасти, намечающейся (в исторических масштабах) близостью ее разрешения.

Феномен массовых демократических движений XIX - XX вв. объясняется нами, как видно, в соответствии с классическими канонами - экономическими интересами и борьбой классов. Классы существуют, и они

стр. 49

действуют через головы отдельных индивидов, превращая их в рабов идей. Что касается закономерностей исторического процесса, то не нужно утверждать, что таких закономерностей нет, если кто-то не в силах их отыскать. Антиисторизм бесплоден. Он может существовать только путем эксплуатации ошибок сторонников историцизма. Но он терпит крах перед фактом наличия объективных законов развития истории.

Примечания

1. МАРКС К. и ЭНГЕЛЬС Ф. Соч. Т. 13, с. 7.

2. ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 39, с. 15.

3. КАМЮ А. Бунтующий человек. M. 1990, с. 18.

4. БЕРНШТЕЙН Э. Возможен ли научный социализм. М. 1991, с. 33.

5. ВОСЛЕНСКИЙ М. Номенклатура. М. 1991. с. 48.

6. МАРКС К. и ЭНГЕЛЬС Ф. Соч. Т. 7, с. 11.

7. ВИММЕР Э. Идеология "новых социальных движений". Проблемы мира и социализма, 1985, N 7, с. 28.

8. МАРКС К. и ЭНГЕЛЬС Ф. Соч. Т. 20, с. 288 - 289; т. 25, ч. I, с. 481.

Постоянный адрес данной публикации: