ВЛАДИСЛАВ КОНДРАТЬЕВ

КОТ БЕГЕМОТ, “АЦКИЙ СОТОНА” И ДРУГИЕ

эссе

Удивительно, как иногда бескультурье и демонстративная неграмотность (псевдонеграмотность) того или иного автора может, чаще всего – помимо сознания такого индивида, явиться как бы сверхграмотностью. Казалось бы, это – парадокс, но, тем не менее, это так. Поясню.

Кто из тех, кто зачитывался произведением М. А. Булгакова “Мастер и Маргарита” и не признавался, что кот Бегемот – самый любимый персонаж “закатного” романа одного из самых мистических русских писателей, кто, повторю, не обращал внимание на печать, приложенную Бегемотом к шутовской справке, выданной “нижнему жильцу” – Николаю Ивановичу, где значилось слово – «уплочено».

Приятно же было осознавать, что, в отличие от Бегемота, читающий-то знает, как правильно пишется слово «уплачено».

О Михаиле Афанасьевиче, особенно в советские времена, было принято говорить так: “Булгаков – истинный интеллигент. Рафинированный”. Следовательно, весьма образованный. Ведь он закончил ещё царский университет и получил диплом “лекаря с отличием”.

Смущало, правда, то, что не только Бегемот прикладывал печати со словом, исполненным с ошибкой, что, впрочем, признавалось одной из шкод шаловливого кота, но и сам Михаил Афанасьевич…

Да вот, не изволите ли, удостовериться: “Но дальше стало шумно, путано. Помнится, танцевали в комнате на ковре, отчего было неудобно. Кофе в чашке стояло на письменном столе. Василий Петрович пил коньяк. Видел я спящего Баклажанова в кресле. Накурено было крепко. И как-то почувствовалось, что пора, собственно, и отправиться домой”, – описание едва ли не дьявольского разгула на квартире критика Конкина по случаю благополучного прибытия из-за границы самого Измаила Александровича Бондаревского – знаменитого литератора, – а также и Егора Агапёнова – тоже знаменитого литератора.

Ах, какое роскошное, какое сочное описание разудалой хмельной пирушки, давно перевалившей за экватор. И как-то в тени, без внимания, остаётся оно – кофе в чашке, – забытое кем-то на столе. Кофе? Оно? У Булгакова?

Конечно, можно сказать, что автор этих строк – не Булгаков, – а неудачливый, нет, скорее – несчастливый, не то писатель, а в последствие – и драматург, не то несчастный “маленький сотрудник газеты «Вестник пароходства»” Максудов. Но ведь автор “Предисловия для слушателей” к роману (как бы Максудова), хоть и заявил, что “и сочинено это не мною”, а в “Предисловии к читателям” повторил, что “к сочинению этих записок я не имею никакого отношения и достались они мне при весьма странных и печальных обстоятельствах”, тем не менее “расставил знаки препинания там, где их не хватало”. Следовательно, принял на себя ответственность за текст. Следовательно, также и за то, чтобы он был грамотным. Ведь издал его выпускник царского университета, то есть человек, закончивший успешно классическую гимназию, где ему пришлось осилить не только “физику Краевича”.

С другой стороны, речь в “Предисловии” шла о пунктуации. Мало того, оказывается ещё, что автор “Предисловия” дополнительно сообщает, будто бы “стиль Сергея Леонтьевича я не трогал, хотя он явно неряшлив. Впрочем, что же требовать с человека, который через два дня после того, как поставил точку в конце записок, кинулся с Цепного моста вниз головой”. Так что вопрос остаётся непрояснённым.

А если серьёзно, то проблема перехода слов из одного рода в другой слишком сложна и объёмна, чтобы рассматривать её здесь. Вспомним, хоть немного, слова мужского рода: кинематограф, метрополитен, таксомотор, – которые теперь перешли в средний род: кино, метро, такси.

С другой стороны:

Но метро сверкнул перилами дубовыми,

Сразу всех он седоков околдовал[1].

Метро, оказывается, – он, а потому он, метро, околдовал: сразу и всех, –  седоков. Так что ничего странного в том, что кофе – оно, а метро – он, – нет.

Да и вообще: Бегемот, как нетрудно догадаться, валял дурака, по своему обыкновению, а кофе, очевидно – чёрное (или любое другое), – на совести несчастного Максудова, а то и того, кто его, кофе, поставил на стол. Поставил, не пролил же…

Но вот сам Михаил Афанасьевич (и это многие знают), как-то заполняя анкету, написал, что был “заведывающим”. Не заведующим, а заведывающим. И ничего в этом нет странного, так как «заведывающий» – старая норма, которой и руководствовался Булгаков, заполняя анкету. Правила правописания, как хорошо известно, со временем меняются.

Вот и Бегемот – оказывается, он не только не неграмотен, но, скорее всего, чёрный кот и не валял дурака, когда прикладывал к документу печать со словом «уплочено». Именно так – «уплочено», а ещё: «деньги плочены», «плотить» и т. п., – писали грамотные авторы XIX века. Загляните в произведения Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского и им современных. Нет, загляните и убедитесь. И эти особенности их текстов сохранялись и в советских изданиях, и в постсоветских сохраняются. Понятно, что «щекатурка», «скрып» и «скрыпка» Н. В. Гоголя – это особенности его стиля, но «уплочено»… И, тем не менее, это так. Да, не мистифицировал никого Бегемот своим «уплочено», не валял дурака – просто демонстрировал старорежимную образованность.

Мнение, что рассматриваемое нами «уплочено» является дурачеством Бегемота, выглядит для современного читателя естественным не только потому, что он, как правило, не осведомлён о дореволюционных правилах, но и потому ещё, что Бегемот – персонаж свиты Воланда. И хотя высказывалась точка зрения, что мнение: “Воланд – это Сатана”, – не основывается на твёрдом фундаменте доказанных фактов, но то, что Воланд – именно Сатана – это признаётся бесспорным большинством и читателей, и исследователей романа.

С самим же Сатаной в компьютерно-интернетовский век случилось вот что: как-то так сложилось, что в так называемом «олбанском» языке словосочетание «ацкий сотона» стало нарицательным. И кто-то стал возмущаться таким уродованием русского языка, кто-то предлагал относится к этому спокойно, дескать, язык сам всё перемолет, освободится от этой шелухи, выздоровеет от такой напасти…

И только одно осталось, так сказать, за кадром. А именно вот что: русское слово «сатана», как нетрудно догадаться, – заимствование. Так, др.-евр. слово sāṭān[2] (иврит ‏שָׂטָן‏‎ śāṭān) из сев.-зап. сем. корня *śṭn «сатан» со значением «быть враждебным», «обвинение» в греческом приняло вид σατανᾶς. Отсюда и русское слово «Сатана»[3].

Казалось бы, всё ясно – от греческого слова отбросили конечное -ς, а оставшееся σατανᾶ- транслитерировали в Сатана, но… В слове мы имеем три буквы «а», но одна из них, последняя, – долгая (ᾶ), а две другие (α) – нет. А вот, что мы хорошо знаем о старославянском языке, ставшем языком церкви в славянских странах: “Вначале греческие слова писались фонетически, так, как их произносили, но затем их стали просто транслитерировать. Долгие гласные (в греческом языке гласные под ударением) заменялись долгими, краткие гласные – краткими”[4]. В этом всё дело. А потому: “Долгому а соответствует [старославянское. – В. К.] а, краткому а – о: поганъ, лат. pagānus, греч. παγάνος; сотона – Σατανᾶς <…>”[5].

Мало того, оказывается и славянские книжники, и современные пользователи интернета, совсем не одиноки в написании слова через букву «о»: оказывается, именно так это слово выглядит в арамейском языке – סטנא sóṭono. Правда, для арамеев все гласные в слове – это звук [o].

И ведь совсем необязательно читать специальную литературу, как руководство А. Вайана, достаточно было бы заглянуть к всё тому же Фасмеру, у которого мы можем найти и ст.-слав. сотона, и русск.-цслав. сотона[6]. Получается, что современное «олбанское» словцо «сотона» – не только и не всегда стёб, а гиперкорректное написание этого слова – в соответствие с правилами славянских книжников, писавших тексты на старославянском языке, или с правилами арамейского языка. Только знают ли это “сотонисты”?

Краснодар,

16.03.2020 г., 31.03.2020 г.

 __________________

Постоянный адрес данной публикации: