Начальное летописание ("Повесть временных лет") было ориентировано на библейскую традицию изложения всемирной истории. Трансформация взглядов на историю, в том числе начальную историю Руси, связана со становлением средневековой государственности, поисками "престижных" корней государства, квазиисторическими конструкциями и вымыслом ("Сказание о князьях владимирских").

The Primary Chronicle (Povest'vremennykh let) was orientated on the biblical tradition of recounting world history. Transformation of the view on history, including the early history of Rus', was connected with the maturation of the medieval statehood, quasi-historical constructions and fiction (The legend of the Princes of Vladimir).

Ключевые слова: Начальное летописание, Библия, средневековая историография, миф.

Архаический автохтонный миф помещает свое племя "настоящих людей" в центр мира, где совершается священный брак неба и земли, бога и хтонического существа (см. работы М. Элиаде, В. Н. Топорова и др.)¹. Этот примитивный миф не удовлетворял уже Геродота, больше он доверял преданию, повествующему о вытеснении скифами киммерийцев из причерноморского Боспора (Геродот. IV. 11 - 12). Всемирная история- взаимодействие народов мира, как варваров, так и эллинов, архаический миф из этногонии трансформировался в этнографию. Автохтонный племенной миф преодолевался в то же время (сер. I тыс. до н.э.) на Ближнем Востоке - в библейской традиции, согласно которой три сына Ноя стали праотцами всех народов мира. Заметим, что в отличие от античной и средневековой хронографии "Повесть временных лет" (ПВЛ) не обращается к античному наследию, хотя первым русским летописцам известны были "Хронограф по Великому изложению", переводные "Хроники" Иоанна Малалы и Георгия Амартола: византийская хронография была ориентирована на проблемы соотнесения

Петрухин Владимир Яковлевич - д-р ист. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.

Статья написана в рамках работы над проектом ""Народное христианство" и библейская космогония: к происхождению славянских дуалистических легенд" (Программа фундаментальных исследований ОИФН РАН, 2009 - 2011).

¹ Пережитки хтонического (и антропогонического) мифа обнаруживаются в славянской и более архаичной балто-славянской традиции, связанной с представлениями о матери сырой земле (см. [1 ]), змее-любовнике хтонической девы преисподней [2] и т.п. Универсальный сказочный мотив "чудесного супруга" известен многим народам Европы (ср. русскую Царевну-лягушку, брак с которой связан со специальным испытанием- стрельбой из лука): Ж. Ле Гофф [3] предположил архаичные истоки европейского средневекового мотива Мелюзины - жены-змеи - образ, который восходит к представлениям о хтонической богине-матери.

библейской и античной (римской) истории (см. [4; 5])². Первые русские книжники отмечали особое достоинство нового крещеного народа. Библейская генеалогия потомков Ноя снимала проблемы мифической древности того или иного народа - все "языки" возникли в начале истории, после Вавилонского столпотворения, и место славян среди этих "языков", естественно, занимали составителя "Начальной летописи". Разыскания о происхождении собственно руси "Начальная летопись" основывала на легендах о правлении первых князей, используя династическое предание и "официальные источники", в том числе договоры руси с греками X в.

Изучение в процессе становления исторической науки (методов критики источников) официозной историографии обнаруживает тенденциозность историков, особенно близких правящей элите. Облик "внимавшего равнодушно добру и злу" летописца, созданный Пушкиным, остался в истории романтической литературы. Знаменитый исследователь летописных сводов А. А. Шахматов писал накануне революционных событий 1917 г., что "рукой летописца управлял в большинстве случаев не высокий идеал далекого от жизни и мирской суеты благочестивого отшельника, умеющего дать правдивую оценку событиям, развертывающимся вокруг него, и лицам, руководящим этими событиями, - оценку религиозного мыслителя, чающего водворения Царства Божия на земельной юдоли - рукой летописца управляли политические страсти и мирские интересы" [7. С. 538]. Не менее скептически звучат слова В. О. Ключевского о варяжской легенде как об историографической конструкции - "очень недурно комбинированной юридически постройке начала Русского государства" в летописи [8. Т. 1. С. 155].

Заметим, однако, что тенденциозность начального летописания, ориентированного на библейскую традицию, принципиально иная, чем тенденциозность более поздних средневековых сочинителей. Для первых русских летописцев недопустимым было творение неизвестных Библии потомков Ноя вроде Леха, Чеха и Руса и т.п.

Неприемлемым для древнерусского летописца было и обращение к дохристианской мифологической традиции - автохтонному этногоническому мифу: В. В. Иванов и В. Н. Топоров [9] реконструировали "основной миф" древней балто-славянской традиции; согласно реконструкции, праславянам (балто-славянам) был известен миф о женитьбе громовержца (в древнерусском пантеоне Перун) на женском персонаже, воплощающем землю/воду (в древнерусском пантеоне Мокошь). В сюжет священного брака вмешивается змеевидный персонаж (продолжением этого персонажа считается древнерусский Волос/Велес), стремящийся похитить супругу громовержца; потомством этого брачного союза должны были быть люди - славянские племена, подобно тому как скифские племена считались потомками змееногой богини. Естественно, монах-летописец не мог производить новый народ от древних автохтонных химер, языческая мифология была для него бесовскими "кощунами", славяне - потомками Ноя³.

Русская традиция этногенеза и политогенеза (сложения государственности) начинается не с мифа, а с истории - сюжет летописной легенды о призвании варяжских князей не связан со сверхъестественной (мифологической) санкцией - три

² В "Хронике" Малалы библейские допотопные великаны отождествляются с античными змееногими гигантами, "человекы от земля роженны имоуща ногы змиины и дръзноувша на нтэкия божскыя силы, еже нарече зміеногы" [6. С. 20].

³ Иная генеалогия предлагается в "Слове о полку Игореве", где "русичи" названы "Дажьбожьими внуками" - потомками языческого бога Солнца; эта конструкция несвойственна древнерусской книжности (см. [10. С. 407 - 421], а также [11]). Как уже отмечалось, змееногие персонажи античной мифологии были известны древнерусским книжникам по переводным византийским хроникам (в том числе "Хронике" Иоанна Малалы), но и там они относились к доисторической эпохе и были истреблены, не оставив нечестивого потомства.

брата, варяжские князья Рюрик, Синеус и Трувор, имеют в летописи хоть и заморское, но земное - варяжское, а не божественное происхождение. Аутентичность их скандинавских имен (в ранней славянской передаче) не позволяет сводить мотив трех братьев - варяжских князей - к летописной конструкции: вероятные "фольклорные" истоки этот мотив обнаруживает при сопоставлении с рассказами восточных авторов (X в.) о трех видах начальной руси, ее трех центрах и т.п., близкими распространенным в германо-скандинавской традиции "переселенческим сказаниям" (К. Тиандер)⁴. Проблемы начинаются там, где предание соотносится в летописи с древнерусскими реалиями, а призванные князья получают древнерусские города - Новгород, Изборск, Белоозеро. Мнение А. А. Шахматова о незначительности Изборска и Белоозера для роли "столиц" опровергается данными новых раскопок, демонстрирующими роль этих городов как форпостов славянской колонизации в регионе веси и на границе с чудью, равно как и воздействие балтийско-скандинавской культуры на эти регионы [14]. Основным для начального летописания был мотив братского княжеского рода, который в "братней любви" должен был управлять Русской землей от Новгорода и Ростова до Киева и Переяславля.

Взгляд на начальную историю трансформируется в период становления московского "самодержавства" и единовластия великих князей. В XV в. в Новгороде и Москве создаются "две истории Руси" (Я. С. Лурье) [15], каждая из которых основывается на приоритете собственных традиций. Для Новгорода это исконная власть посадника и веча - в список новгородских посадников включается "древний" Гостомысл, не соотносящийся, впрочем, ни с какими историческими событиями. Московская историографии в "Сказании о князьях Владимирских" (первая четверть XVI в.) "переигрывает" Новгород, превращая Гостомысла в инициатора призвания великого князя Рюрика из Прусской земли. Братья Рюрика в изложении "Сказания" не получают никаких городов, Олег тут же называется племянником Рюрика. Формально "Сказание" следует летописной традиции, начиная рассказ с истории сыновей Ноя, но летописная заповедь, обращенная к правящему Русской землей княжескому роду - "не преступать жребий братень", - здесь отсутствует: составитель сосредоточивается на генеалогиях, по преимуществу фантастических, цель которых, в соответствии с установками позднесредневековой хронографии, - совместить библейскую традицию с античной (византийской); фигура Александра Великого оказывалась "переходной" от ближневосточно-библейской к средиземноморской историографии (ибо македонский царь считался потомком египетского волхва). Далее следует переход к Византии (заимствуется из "Сербской Александрии" фигура сродника этого волхва Виза и его дочери Антии, основавших Византий - ср. [16. С. 270], далее - рассказ о Цезаре и раздаче Августом имперских областей своим братьям и "сродникам", среди которых некий Алирик и Прус, получивший соответственно верховья Истра (провинция Иллирия), и Мальборк и Гданьск в Повисленье и другие города вплоть до Немана - "и оттолт. и до сего вртЪмяни зоветься Прусьская земля" [17. Т. 9. С. 278 - 282].

Таким образом, Рюрик, призванный в Новгород, через своего предка Пруса оказывался "от рода римъскаго Августа царя". Историографическая конструкция (которую лишь условно можно именовать "мифом" - она была основана на традиционных для средневековых ученых методах "этимологии") служила не только обоснованию претензий Русского государства в Прибалтике - она ставила московских государей - потомков Августа на престижное место в иерархии европейских государей. Европейская наука, однако, уже отдалялась от средневековых методов: Иван IV получал упреки в конструировании фальшивых генеалогий,

⁴ Ср. продолжающиеся попытки "историзации" трех центров, вплоть до возрождения представлений о Рюгене как о "третьем центре Руси" [12. С. 78 - 83], давно отвергнутых востоковедами [13].

ибо античным источникам не были известны ни Прус, ни другие братья Августа. В ответ московский князь (с трогательной наивностью) настаивал на очевидной для него незыблемости методов средневековой историографии: "Коли уж Пруса на сем свете не было, почему ныне называется Прусская земля, от кого она то прозвище взяла?" [18. С. 291].

Трансформация историографической традиции приводит к тому, что интерпретация древнего предания, доступная древнерусским летописцам, заменяется не столько домыслом, сколько вымыслом - таков был путь становления литературы Нового времени. Е. К. Ромодановская, вслед за Д. С. Лихачевым, исследовала историческую природу вымысла в древнерусской историографии, отчасти реабилитируя "романтический" образ летописца. Древнерусскому писателю было свойственно стремление к "правдивости". "Вымысел" был невозможен, пока существовали независимые политические оппоненты и противники (летописание, как считается со времен Шахматова, велось в разных древнерусских центрах, с самого начала - в Киеве и Новгороде. - В. П.). "Как только Москва подчиняет себе последнее "вольное" княжество - Новгородское, оказывается сломанной система "правдивого" официального летописания. Придворная историография начинает фиксировать лишь то, что необходимо великокняжеской власти и впервые получает возможность вводить "государственный вымысел" (термин Д. С. Лихачева. -В. П.) в историю, политическую легенду, публицистику" - речь идет о "Сказании о князьях Владимирских", конструкциях, связанных с идеей "Москва - третий Рим" в историческом повествовании XVI в. [19. С. 61 - 62].

В более ранней чешской, а затем и польской историографии XV-XVII вв. распространились представления об особом месте славянского мира в античной древности: славяне не были покорены Александром Македонским, завоеватель должен был признать власть славян на севере европейского континента от Ледовитого океана до Итальянских краев, дав им грамоту ("привилегию"); уже в XV в. был известен латинский архетип "грамоты". Варианты этого "Александрова дара" получили разную редакцию у разных авторов - польский книжник Оржеховский (1554) упомянул в грамоте трех полководцев - Александра Чеха, Леха и Роксолана, последний воплощал Россию (потомки Ноя "Великопольской хроники" здесь историзированы, превращены в полководцев, неведомый античным источникам Рус заменен Роксоланом - эпонимом сарматского союза племен, известного в Восточной Европе с начала I тыс. н.э.)⁵. В латинском варианте "грамоты" "привилегия" дается "роду Славян (genti Slavorum) или Мосхов" - "славному русскому роду" (glorioso stemmati Ruthico), чья власть распространяется от Варяжского до Каспийского моря. Три вождя этих Мосхов носят вызывающие недоумение с точки зрения славянской антропонимии имена Великосан, Хасан и Хауассан (уже Юрий Крижанич, хорватский книжник на русской службе, усматривал в них неславянские, а татарские имена: см. его сочинение "Политика", написанное в 1663 - 1666 гг. [21. С. 373 - 374])⁶. Вступительная ремарка к "привилегии" гласит, что она "извлечена из рукописных анналов этих самых Мосхов". Мосхи, со времен Страбона известные в Армении, в Средние века стали ассоциироваться с библейским потомком Иафета Мосохом и жителями Московского царства. Эти конструкции не могли не вызвать интереса русских книжников уже в XVII в. (подробный анализ истории знаменитого фальсификата - "Александровой грамоты" см. [23. С. 45 - 94]).

⁵ См. о позднесредневековых этимологических конструкциях, сближающих имя роксоланы с именем россияне: [20. С. 331 - 333].

⁶ Неясно, на основании какой "рукописи нач. XVIII в." норвежский исследователь Х. Станг [22. С. 41] признает эти имена весскими (словене, переместившиеся на Белоозеро, якобы "стали называться Весью").

Переориентация привилегии Александра со славянского мира на Московию выдает русские истоки цитированного латинского текста. А. С. Мыльников [23. С. 69 - 70] предположил, что этот текст был составлен на латыни Себастианом Главиничем, побывавшим в Московии в составе австрийского посольства и подготовившим "Донесение о Московии и московитах" (ок. 1665 г.). В древнерусской традиции близкий текст сохранен "Мазуринским летописцем" последней четверти XVII в., где пределы власти русских князей определяются "от моря Варяжского даже до моря Хвалынского" [24. С. 13], в соответствии с древнейшей географической номенклатурой ПВЛ, где Каспийское море именуется Хвалынским. Синопсис 1674 г., использующий "грамоту Александра", объявляет библейского Мосоха, давшего имя Москве (!), "прародителем славеноросским". Библейская традиция "подверстывается" под исторический вымысел [25. С. 60].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Eckert R. Eine Slawische und Baltische Erdgottheit // Studia mythologica Slavica. 2. Ljubljana, 1999.

2. Евзлин М. О космогонической основе мотива "змея и девы" в связи с мотивом "странствия в подземное царство" (на материале русских сказок) // Studia mythologica Slavica. 2. Ljubljana, 1999.

3. Ле Гофф Ж. Другое средневековье. Екатеринбург, 2000.

4. Бибиков М. В. Историческая литература. СПб., 1998.

5. Водолазтн Е. Г. Всемирная история в литературе Древней Руси. СПб., 2008.

6. Истрин В. М. Хроника Иоанна Малалы в славянском переводе. М., 1994.

7. Шахматов А. А. История русского летописания. СПб., 2003. Т. 1. Кн. 2.

8. Ключевский В. О. Сочинения в девяти томах. М., 1987 - 1989.

9. Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974.

10. Петрухин В. Я. Были ли "русичи" Дажьбожьими внуками? // Категория родства в языке и культуре. М., 2009.

11. Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. М., 2009.

12. Азбелев С. Н. Устная история. СПб., 2007.

13. Thulin A. The third tribe of Rus // Slavia Antiqua. Warszawa; Poznan, 1979. T. XXV/1978.

14. Петрухин В. Я. Русь из Пруссии - реанимация историографического мифа // Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света. СПб., 2009.

15. Лурье Я. С. Две истории Руси XV века. СПб., 1994.

16. Бычкова М. Е. Римская тема в Русских генеалогических сочинениях XVI-XVII вв. // Рим, Константинополь, Москва. М., 1977.

17. Сказание о князьях владимирских // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 2000. Т. 9.

18. Ерусалимский К. Ю. Прус и "Прусский вопрос" в дипломатических отношениях России и Речи Посполитой 1560-х - начала 1580-х гг. Хорошие дни. Памяти Александра Степановича Хорошева. Великий Новгород; СПб.; М., 2009.

19. Ромодановская Е. К. Русская литература на пороге Нового времени. Новосибирск, 1994.

20. Соколов С. В. Историография XVI-XVII вв. о происхождении имени "Русь" // Проблемы истории России. Екатеринбург, 2011. Вып. 9.

21. Крижанич Ю. Политика / Пер. и комм. А. Л. Гольдберга. М., 1997.

22. Станг X. Наименование Руси (герульская версия). СПб., 2000.

23. Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI - начала XVIII века. СПб., 1999.

24. Мазуринский летописец // Полное собрание русских летописей. М., 1974. Т. 31.

25. Мечта о русском единстве. Киевский синопсис (1674). М., 2006.

Постоянный адрес данной публикации: