Libmonster ID: RU-15472
Автор(ы) публикации: А. Ф. КЕРЕНСКИЙ

Глава XV. Весна великих перемен

Роковое решение генерала Нивеля

Третий год войны (1917) должен был стать годом окончательной победы над Центральными державами. Такова была суть решения, принятого военными руководителями Антанты на совещании в Шантильи 3 ноября 1916 года. На межсоюзническом совещании, состоявшемся в Петрограде в январе (1917 г.), делегаты Англии, Италии, России и Франции подтвердили это решение. Были разработаны планы военной кампании 1917 г., которые предусматривали боевые действия на всех союзнических фронтах; по единодушному мнению участников встречи, решительное совместное наступление русских и румынских войск с севера и армий Антанты с юга должно было неминуемо вынудить Болгарию немедленно выйти из войны. Русско-румынское наступление планировалось на первую неделю мая.

12 декабря 1916 г. маршала Жоффра сменил на посту главнокомандующего французской армии генерал Нивель. Он прославился в ходе успешных наступательных действий под Верденом осенью 1916 г. и в глазах французов был национальным героем. Подготовка ко всеобщему наступлению велась ускоренными темпами, однако падение русской монархии 27 февраля неожиданно поставило Россию и русский фронт на грань катастрофы. Сообщения о создавшейся ситуации генерал Нивель получил, должно быть, от главы французской миссии при русском Генеральном штабе генерала Жанэна.

Столь неожиданные и глубокие перемены в судьбе союзной страны, имеющей линию фронта в 2 тыс. километров, должны были послужить для нового главнокомандующего вооруженными силами союзников на Западе достаточным основанием для пересмотра плана или, по крайней мере, для отсрочки его осуществления. Даже если бы генерал Нивель предпочел не принимать в расчет возникший хаос в России, он не мог не знать, что в ноябрьских сражениях предыдущего года румынская армия была наголову разбита германскими и болгарскими войсками в Трансильвании и что с начала декабря Румыния была оккупирована немцами!

Тем не менее генерал Нивель без каких-либо предварительных консультаций с русским верховным командованием принял решение начать военные действия на русско-румынском фронте не в мае, а в конце марта или в первых числах апреля. Исход наступления генерала Нивеля имел столь существенное значение для всего


Продолжение. См. Вопросы истории, 1990, NN 6 - 12.

стр. 166


последующего развития событий первой мировой войны, что я позволю себе более или менее полностью процитировать соответствующие документы.

8(21) марта генерал Жанэн передал генералу Алексееву следующую записку: "Генерал Жанэн имеет честь... передать ему [генералу Алексееву] нижеследующую телеграмму, только что полученную им от генерала Нивеля: "Прошу вас сообщить генералу Алексееву следующее: по соглашению с высшим английским командованием, я назначил на 8 апреля (по новому стилю) начало совместного наступления на Западном фронте. Этот срок не может быть отложен.

Неприятель начал отходить на части участка фронта английского наступления и деятельно готовиться к дальнейшему развитию отходного движения на части фронта нашего наступления, обнаруживая этим свое намерение уклониться от боя при помощи маневра, который позволяет ему к тому же собрать новые и значительные силы. Нужно поэтому, чтобы мы начали наше наступление как можно скорее, не только для того, чтобы выяснить положение, но и потому, что отсрочить наше наступление значило бы сыграть на руку противнику и, кроме того, рисковать, что он опередит нас.

На совещании в Шантильи 15 и 16 ноября было решено, что союзные армии будут стремиться в 1917 г. сломить неприятельские силы путем единовременного наступления на всех фронтах с применением максимального количества средств, какое только сможет ввести в дело каждая армия. Я введу для наступления на Западном фронте все силы французской армии, так как буду добиваться решительных результатов, достижения которых в данный период войны нельзя откладывать.

Вследствие этого прошу вас также начать наступление русских войск около первых или средних чисел апреля (по новому стилю). Совершенно необходимо, чтобы ваши и наши операции начались одновременно (в пределах нескольких дней), иначе неприятель сохранит за собой свободу распоряжения резервами, достаточно значительными для того, чтобы остановить с самого начала одно за другим наши наступления... Должен добавить, что никогда положение не будет столь благоприятным для [русских] войск, так как почти все наличные немецкие силы находятся на нашем фронте, и число их растет здесь с каждым днем! Главнокомандующий".

В телеграмме, пришедшей вслед за этим, генерал Нивель обращает мое внимание на то обстоятельство, что вышеизложенная просьба находится в полном соответствии с соглашением, достигнутым союзниками по четвертому вопросу, обсуждавшемуся на последнем совещании в Петрограде, и просит меня, базируясь на этом соглашении, настаивать перед вашим высокопревосходительством на полном ее удовлетворении. Жанэн"1 .

В кратком ответе генералу Жанэну генерал Алексеев указывает на невозможность выполнения предложенного французским главнокомандующим плана и одновременно направляет Нивелю отношение, которое напоминает скорее указание подчиненному, нежели письмо равному по званию. В весьма сдержанной и спокойной манере генерал Алексеев объясняет Нивелю опасность, которую представляет для всех союзников его опрометчивый и чрезмерно поспешный план всеобщего наступления. С удивительной точностью он предсказывает последствия наступления союзников, не поддержанного наступлением на русском фронте. В отношении [от 13(26) марта 1917 г.] говорится: "Свидетельствуя свое совершенное почтение начальнику французской военной миссии в России, считаю своим нравственным долгом, во избежание тяжелых последствий от недомолвок, высказать с откровенностью свое мнение в дополнение письма от 9 марта N 2095.

1) Только что полученное от военного министра письмо указывает, что переживаемое Россией внутренне-политическое потрясение отразилось существенно на состоянии наших запасных частей (депо) всех внутренних округов. Части эти пришли в моральное расстройство и не могут дать действующей армии укомплектования ранее 3 - 4 месяцев, т. е. ранее июня - июля.

2) Та же основная причина отразилась на пополнении недостающего конского состава во всей армии.

3) Все это заставляет посмотреть прямо в глаза событиям и сказать с необходи-

стр. 167


мой откровенностью, что мы не можем перейти в наступление даже в начале мая старого стиля, и можно рассчитывать на широкое участие в операциях только в июне - июле.

4) Эта обстановка допускает для нашего противника возможность или все резервы собрать на англо-французском фронте или значительными силами обрушиться на нас, чтобы использовать период нашего временного ослабления.

5) Полагаю, это обстоятельство должно внести известные перемены в соображения о действиях ближайшего времени и повлиять на решения французского верховного командования. Сообщение генерала Нивеля от 3(16) марта, что для наступления на западном фронте он пустит в ход все силы французских армий и будет искать решительных результатов, особенно останавливает на себе внимание. Вынужденное и неизбежное, для сохранения в будущем, бездействие русской армии в ближайшие месяцы вынуждает, по мнению моему, не истощать до решительного момента французскую армию и сохранять ее резервы до того времени, когда совокупными усилиями мы будем способны атаковать врага на всех фронтах.

6) При условии нашего вынужденного относительного бездействия полагаю, что англо-французской армии было бы целесообразнее лишь медленное, осмотрительное движение за отходящим противником, занятие новой сильной оборонительной линии.

7) Это исключает, по моему мнению, желательность общей решительной атаки англо-французского противника, отходящего, несомненно, на сильно укрепленную линию и, может быть, задумывающего выполнить обширный маневр в открытом поле, где свободное маневрирование резервов даст той или другой стороне счастливые случайности. Но в этой операции противник, опираясь на подготовленную укрепленную позицию, будет иметь несомненные преимущества. Генерал Алексеев".

В ответ на это отношение генерал Нивель 15(28) марта сообщил, что операции британских войск уже начались и он вновь настаивает на немедленном наступлении русских войск, добавив весьма нравоучительно, что "в настоящее время лучшим решением в интересах операций коалиции и, в частности, принимая во внимание общее духовное состояние русской армии, был бы возможно скорый переход этой армии к наступательным действиям".

Это новое требование и развязная ссылка на психологическое состояние русской армии привели генерала Алексеева в ярость. В телеграмме генералу Палицыну 2 апреля (20 марта) он сообщает: "Если успокоение, признаки коего имеются, наступит скоро, если удастся вернуть боевое значение Балтийского флота, то, кто бы ни был верховным, он сделает все возможное в нашей обстановке, чтобы приковать к себе силы противника, ныне находящиеся на нашем фронте... Но ранее начала мая нельзя приступить даже к частным ударам, так как весна только что начинается, снег обильный и ростепель будет выходящей из ряда обычных"2 .

Однако "генеральное наступление" уже началось. Остановить продвижение английских войск в секторе Аррас-Пуассон было абсолютно невозможно. С этого времени события развивались в основном так, как предсказывал Алексеев. Чрезмерно пылкий генерал Нивель допустил явный просчет, и английская и французская армии попали в западню. На севере англичане не смогли преодолеть германские оборонительные укрепления и, продвинувшись всего на несколько миль, были остановлены, понеся тяжелые потери. В Шампани французская армия также потерпела сокрушительное поражение, потеряв огромное число убитыми.

Еще более тяжелыми были, пожалуй, последствия психологические. В ряде корпусов солдаты стали проявлять все большее недовольство офицерами; все шире распространялась антивоенная пропаганда; усилились требования немедленного заключения мира. Напряжение достигло высшей точки, когда два корпуса, взбунтовавшись, начали поход на Париж. 15 мая генерал Нивель был снят с поста главнокомандующего и заменен генералом Петеном, который до того организовал оборону под Верденом и пользовался огромным уважением и авторитетом в армии. Преградив путь взбунтовавшимся солдатам, которые двинулись на Париж, и восстановив закон и порядок, почти не прибегая к тяжким репрессивным мерам, гене-

стр. 168


рал Петен отвел нависшую над союзническими армиями угрозу. Проводя планомерный отход на новые позиции, которые он сам и выбирал, генерал все то лето и осень находился в обороне.

Таким образом, безрассудная попытка Нивеля ввести в действие всю французскую армию и добиться решающих успехов без поддержки Русского фронта окончилась поражением и не только сорвала планы совместного наступления с востока и запада, но и лишила страны Антанты всех надежд на окончание войны в 1917 году.

Разногласия среди союзных держав позволили германскому правительству и Верховному командованию принять пресловутый "генеральный план". Он был разумен и четок: во-первых, прекратить все операции на Русском фронте и вместо этого предпринять "мирное наступление" в сочетании с пораженческой пропагандой, парализуя тем самым русский боевой дух; во-вторых, перебросить все регулярные дивизии с Русского фронта на Западный, сконцентрировав в том районе все силы германской армии; и, в-третьих, осуществить решающее сражение в Западной Европе прежде, чем Соединенные Штаты смогут оказать реальную и эффективную помощь союзникам.

Сорвать этот хитроумный план можно было, лишь предотвратив распад Русского фронта, восстановив воинскую дисциплину и возобновив боевые действия, поскольку бездействующий и деморализованный фронт грозил превратить Россию в послушную жертву разрушительной пропаганды. И действительно, именно с началом военных действий на Русском фронте стало невозможным, в конечном счете, обеспечить победу Германии в первой мировой войне. Позднее генерал Гинденбург писал в своих мемуарах3 о том, что в 1917 г. русское Верховное командование разгадало цели германского "мирного курса" на Русском фронте, избрало для русской армии правильный стратегический план действий и полностью осуществило его.

Русский фронт

Деморализация русских войск осенью и зимой 1916 г. побудила царя прибегнуть к чрезвычайным мерам в тщетной попытке подготовить весеннее наступление. Действуя по наущению исполняющего обязанности начальника Генерального штаба генерала Гурко, царь постановил реорганизовать армию.

Следуя "прямой воле" царя и твердому мнению генерала Гурко, вопреки возражениям командующих Северным, Западным и Юго-Западным фронтами было решено перебросить дополнительно 20 дивизий с вышеуказанных фронтов на Румынский фронт. К лету для операций на европейских фронтах предполагалось сформировать 21 дивизию. Еще одно решение предусматривало реорганизацию по германскому образцу корпусов, состоявших из двух дивизий, в корпуса из трех дивизий. В процессе формирования находилось 70 тяжелых артиллерийских батарей. Наступление; на Русском фронте планировалось начать в начале мая, когда будет завершено строительство железнодорожных путей в сторону Румынии.

Будь в то время генерал Алексеев в Ставке Верховного главнокомандования, этот план никогда не появился бы на свет божий, ибо, с военной точки зрения, радикальная реорганизация армии и транспортной системы за несколько месяцев до начала наступления была абсолютно неосуществима даже в том случае, если бы она проводилась в связи с "высказанными пожеланиями" царя. В разгар этой-то поспешной и хаотической реорганизации из столицы пришла весть об отречении царя. Сообщение о перевороте в Петрограде было с огромным энтузиазмом встречено солдатской массой и многими офицерами. Высшие командиры, которые, как и Дума и Ставка, с самого начала требовали отречения царя в пользу наследника, видя в этом единственное средство сохранения монархии, были захвачены происшедшим врасплох. Но у них не возникало и мысли попытаться восстановить власть династии. Как и следовало ожидать, психологическая реакция на фронте была той же, что и во всей стране.

стр. 169


На первый взгляд, падение монархии и последовавший за ним развал всего правительственного и административного аппарата никак не сказались на состоянии дел на фронте. Создавалось впечатление, что структура действующей армии, включая внутреннюю связь командиров отдельных фронтов с рядовыми солдатами в окопах, осталась в неприкосновенности. Однако все это было лишь на поверхности. Недоверие к Верховному командованию, которое неудержимо нарастало в нижнем эшелоне в течение нескольких месяцев, предшествовавших катастрофе, в первые недели после революции вырвалось наружу и привело к взрыву, подорвав самое основу дисциплины - доверие солдат к офицерам.

Привычный для солдат распорядок фронтовой жизни был нарушен, и солдаты занялись дискуссиями, стали митинговать, беспрерывно обсуждая, когда и как смогут вернуться домой, отказывались выполнять приказы. Видя утрату своего авторитета, в полной растерянности от создавшейся ситуации, офицеры колебались, стоит или не стоит вообще отдавать какие-либо приказы. В первые недели после падения монархии вся страна находилась в состоянии кризиса, но именно на фронте этот кризис приобрел наиболее глубокие и опасные формы. Ведь с потерей дисциплины в армии неизбежно начинается ее разложение и она теряет свою боеспособность.

В этот-то начальный период разложения в действующей армии и стали впервые выбираться комитеты. Одновременно с этим Дума и Петроградский Совет начали направлять на фронт своих делегатов, чтобы рассказать солдатам о происшедших событиях и внести успокоение в их души. Но не прошло и нескольких недель, как непререкаемый авторитет Думы среди солдат стал постепенно падать, и ее делегаты поспешно ретировались из фронтовых воинских частей. Таково было следствие отказа Думы в первый день революции от руководящей роли в общенациональном революционном движении. А делегаты Совета, выступая от имени рабочих и крестьян, быстро стали действенной силой в армии - именно им доверяли выступать в качестве комиссаров, ответственных за всю деятельность созданных комитетов, а также посредников между комитетами и офицерами. То же самое произошло и на флоте. Воспользовавшись сложившейся ситуацией, большевистские агенты под личиной делегатов и комиссаров внедрились в армию; это нетрудно было осуществить в первые дни революции, когда "комиссарские мандаты" выдавали всем без исключения, не удосуживаясь проверить, с какой целью претендент на мандат отправляется на фронт.

Германское правительство давно мечтало о разрыве стального кольца, которым Антанта окружила Германию, и наконец-то увидело возможность осуществления своего "генерального плана".

Действуя по инструкции германского верховного командования, главнокомандующий Восточным фронтом баварский кронпринц Леопольд внезапно прекратил все боевые действия против русских, и над германскими позициями нависла мертвая тишина. Неожиданно принц Леопольд превратился в апостола мира, в друга русских солдат и злейшего врага империалистических поджигателей войны. Расположение русских войск было усыпано листовками за подписью принца. В них он призывал русских солдат замиряться с германскими братьями по другую сторону окопов и обещал не вести против них боевых действий. Он также требовал опубликовать секретные договоры между Россией, Англией и Францией, поощрял недоверие к русским офицерам и называл членов Временного правительства не иначе, как наймитами франко-английских банкиров.

Уставшие от войны русские солдаты, в большинстве своем крестьянская молодежь, наспех обученная и недавно надевшая форму4 , становились легкой добычей таких махинаций, многие из них искренне верили, что немцы хотят мира, в то время как их собственные офицеры, представители высшего российского сословия выступают против него.

Германское верховное командование было отлично осведомлено обо всем, что происходило на русской стороне, и воспользовалось этим. Немецкие солдаты стали покидать свои окопы, переползать к русским "товарищам" и брататься с ними. Со временем немцы и совсем осмелели и начали посылать на русскую сторону офице-

стр. 170


ров с белыми флагами, которые обращались с просьбой передать штабному начальству предложение о перемирии. Некоторые русские батареи пытались отогнать непрошеных гостей орудийным огнем, однако такие действия вызывали волну возмущения, особенно в "третьих дивизиях", ставших злосчастным изобретением генерала Гурко.

Активным участником всех этих спектаклей был немецкий лейтенант по фамилии Волленберг, которому позднее, в 1918 г., германское начальство поручило помочь Ленину в создании интернациональных батальонов. В 30-х годах Волленберг, к тому времени политический эмигрант, посетил меня в Париже. Он подробно рассказал, как воплощались в жизнь германские замыслы развала русского фронта. Германское правительство рассматривало эту подрывную деятельность как крайне важную "технико-военную" миссию, к выполнению которой привлекались специально подготовленные группы офицеров и солдат.

Русские офицеры и члены полковых комитетов делали все возможное, чтобы противодействовать успеху германской пропаганды, однако их усилия оказались тщетными, братание приобрело масштабы эпидемии. Блиндажи и окопы опустели, развал военной дисциплины мало-помалу достиг апогея. А тем временем регулярные германские дивизии одна за другой переправлялись на Западный фронт.

Таков был для Берлина успех злонамеренного пропагандистского "наступления" Германии, вызывавшего в России растущую тревогу за судьбу фронта.

Незадолго до возвращения в Петроград Ленина, 15 марта 1917 г., в "Правде" появилась статья не кого иного, как Иосифа Сталина5 , только что вернувшегося из ссылки.

"Война идет. Великая Русская Революция не прервала ее. И никто не питает надежд, что она окончится завтра или послезавтра. Солдаты, крестьяне и рабочие России, пошедшие на войну по зову низвергнутого царя и лившие кровь под его знаменами, освободили себя, и царские знамена заменены красными знаменами революции. Но война будет продолжаться, ибо германская армия не последовала примеру армии русской и еще повинуется своему императору, жадно стремящемуся к добыче на полях смерти.

Когда армия стоит против армии, самой нелепой политикой была бы та, которая предложила бы одной из них сложить оружие и разойтись по домам. Эта политика была бы не политикой мира, а политикой рабства, политикой, которую с негодованием отверг бы свободный народ. Нет, он будет стойко стоять на своем посту, на пули отвечая пулей и на снаряды - снарядом. Это непреложно.

Революционный солдат и офицер, свергшие иго царизма, не уйдут из окопа, чтобы очистить место германскому или австрийскому солдату и офицеру, не нашедшим еще в себе мужества свергнуть иго своего собственного правительства. Мы не должны допустить никакой дезорганизации военных сил революции! Война должна быть закончена организованно, договором между освободившими себя народами, а не подчинением воле соседа-завоевателя и империалиста".

Несмотря на все попытки противостоять пагубному воздействию германской пропаганды, солдаты в окопах продолжали с энтузиазмом заниматься братанием.

Однако выдержать столь долгое затишье на фронте было не в характере принца Леопольда и его начальника штаба генерала Гоффмана. Соблазн был слишком велик, и они в конце концов не устояли перед искушением. Без всякого предупреждения германские части перешли в наступление в районе реки Стоход в расположении армии специального назначения. Наступление началось 21 марта в разгар половодья, и русский корпус под командованием генерала Леща был полностью разгромлен. В Берлине были в высшей степени раздосадованы самоуправством генерала Гоффмана и его несанкционированными операциями, которые легко могли сорвать планы развала русской армии мирными средствами. Генералу приказали немедленно прекратить военные действия, а победу на реке Стоход было решено отразить в официальном коммюнике по возможности в наиболее сдержанных тонах6 .

Однако германскому правительству не удалось скрыть правду от русской общественности и русской армии, поскольку подробный отчет о том, что произошло,

стр. 171


был сразу же помещен на страницах русских газет. Весть о поражении на реке Стоход потрясла Россию и породила глубокую тревогу относительно общего положения на фронте. Эту тревогу еще более усугубило заявление германского верховного командования, беспрецедентное за всю историю войн. В заявлении, подписанном Гинденбургом, наступление в районе реки Стоход характеризовалось как случайное "недоразумение", которое никогда впредь не повторится. Это обещание встречалось в заявлении неоднократно и действительно впоследствии не нарушалось.

Именно в этот момент (3 апреля) в Петроград прибыл Ленин с тем, чтобы помочь осуществлению планов генерала Гоффмана. Он резко изменил политику большевиков, нашедшую отражение в статье Сталина7 в "Правде", и все свои статьи, заявления и лозунги поставил на службу пропагандистской кампании, развязанной принцем Леопольдом и его приспешниками. Цели, которые преследовали Ленин и германские "миротворцы", были диаметрально противоположны и, безусловно, непримиримы, но средства их достижения - разрушение боевого духа России - совпадали. Под влиянием большевиков зараза деморализации быстро распространилась по всей армии. Все попытки возобновить подготовку к боевым действиям встречали решительное сопротивление солдат по всему фронту. Были роты, полки и даже целые дивизии, где в комитетах преобладали большевистские пораженцы и платные германские агенты. Комитеты подвергали офицеров и комиссаров в этих подразделениях непрерывной травле. Приказы не выполнялись, а командиров, которые не пришлись по вкусу комитетам, заменяли демагогами и бесчестными приспособленцами.

Несомненно, все это в высшей степени затрудняло восстановление боеспособности русской армии; и все же после Стохода и поражения армий генерала Ниве ля германо-большевистская коалиция оказалась неспособной, по крайней мере на тот момент, достичь своей цели и полностью парализовать военные усилия России.

Возрождение боевого духа

Убеждение, что долг армии - защитить страну, находило все большее число сторонников на фронте. В своем последнем письме генералу Нивелю (20 марта) генерал Алексеев писал, что "появились первые признаки нормализации положения, и этому процессу содействует непосредственная близость врага". И действительно, уже в начале апреля самые различные комитеты стали принимать решения об отправке в Петроград депутаций, наделенных полномочиями добиться немедленного возобновления в полном объеме производства на оборонных предприятиях и побудить нацию оказать всемерную поддержку защитникам страны. На первом съезде делегатов солдат- фронтовиков, открывшемся 22 апреля8 , на котором с откровенными и аргументированными речами выступили Гучков и я, не нашлось практически никого, кто бы поддержал пораженческие взгляды Ленина. Принятая большинством участников резолюция точно отражала новые настроения солдат в окопах.

Тем не менее и в конце апреля продолжалась переброска германских дивизий с Русского фронта на Запад. Спокойная реакция германского Верховного командования на вспышку патриотических настроений в комитетах и войсках была вполне естественной и понятной, ибо Гучков и его сторонники не предпринимали для восстановления дисциплины на фронте никаких реальных мер, ограничиваясь словесными увещеваниями. Кроме того, они все более и более склонялись к капитуляции перед требованиями военной секции Петроградского Совета.

В конце апреля комиссия по пересмотру законов и установлений, относящихся к прохождению воинской службы9 , представила военному министру свой проект о правах военнослужащих. Проект почти полностью воспроизводил положения пресловутой Декларации о правах солдат, опубликованной 9 марта военной секцией Петроградского Совета и получившей широкое распространение на фронте. Поливановский проект лишал офицеров всякой дисциплинарной власти, даже в период

стр. 172


непосредственных боевых операций, и узаконивал вмешательство комитетов в вопросы назначения, смещения и перемещения командного офицерского состава. Другими словами, он непосредственно противоречил политике Временного правительства, которое в первом же обращении к стране об основах своей политики подчеркивало, что пределы политических свобод для военнослужащих ограничиваются необходимыми условиями военных и технических обстоятельств (пункт 2) и что не допускаются никакие ограничения гражданских прав солдат при условии строгого соблюдения воинской дисциплины и выполнения воинского долга (пункт 8).

Гучков освободил генерала Поливанова от обязанностей председателя комиссии и назначил на этот пост своего ближайшего сподвижника, заместителя военного министра генерала Новицкого, дав ему указание внести изменения в подготовленный проект. Спустя два или три дня Новицкий сообщил Гучкову, что проект был единогласно утвержден без всяких изменений.

В тот момент, когда в армии наблюдалось явное возрождение боевого духа, Гучков, вместо того чтобы положить конец игре между генералами и малосведущими в военных делах гражданскими лицами, принял решение выйти из Временного правительства. О своем решении он объявил в письме князю Львову от 1 мая 1917 г., в котором говорилось: "Ввиду тех условий, в которые поставлена правительственная власть в стране, в частности власть военного и морского министра в отношении армии и флота; условий, которые я не в силах изменить и которые грозят роковыми последствиями армии и флоту, и свободе, и самому бытию России, - я по совести не могу долее нести обязанности военного и морского министра и разделять ответственность за тот тяжкий грех, который творится в отношении родины, и потому прошу Временное правительство освободить меня от этих обязанностей"10 .

Это письмо, опубликованное 2 мая, огульно возлагало вину за происходящее на всех членов Временного правительства, за исключением его автора. Порывая весьма неблаговидным образом с Временным правительством и демократическими элементами в России, чьей поддержкой он широко пользовался, Гучков рассчитывал объединить вокруг себя тех фронтовых офицеров, которые вследствие крушения монархии оказались в весьма затруднительном, а порой и невыносимом положении. Находясь на посту военного министра, Гучков утратил из-за тесной связи с поливановским комитетом доверие Верховного командования, не завоевав при этом популярности среди солдат и матросов. В результате он оказался в полной изоляции.

Получив письмо Гучкова, князь Львов немедленно созвал заседание правительства, на котором было утверждено официальное заявление относительно отставки Гучкова11 . Встал вопрос о преемнике Гучкова. Поскольку его отставка была, несомненно, продиктована не только личным несогласием с политикой правительства, но и аналогичными взглядами многих высших военных чинов, Львов предложил проконсультироваться по этому вопросу с генералом Алексеевым как Верховным главнокомандующим. Предложение было принято единогласно, и князь Львов поручил В. В. Вырубову12 направить Алексееву письмо с просьбой назвать своего кандидата на пост военного министра.

На следующий день пополудни, до начала заседания правительства, Львов пригласил меня в свой кабинет. Незадолго перед тем ему позвонил из Могилева Вырубов и сообщил, что Алексеев после совещания с командующими всех фронтов передал ему лист бумаги с двумя фамилиями - (1) Керенский13 и (2) Пальчинский14 . "Кандидатура Пальчинского, - сказал в раздумье Львов, - лишь подчеркивает то обстоятельство, что, с точки зрения всех командующих, только вы являетесь подходящим кандидатом, поскольку они, отдавая должное прекрасным организаторским способностям Пальчинского, понимают, что он недостаточно известен в общественных кругах и совсем неизвестен на фронте. Они понимают также, что нужен человек с вашим положением, которому доверяют страна и армия. Ваш долг - согласиться занять этот пост и вы не вправе отказываться".

Должен со всей откровенностью признаться, что с самого начала тучковского

стр. 173


кризиса меня не покидало предчувствие, что именно на меня ляжет тяжелое бремя его наследства. Может быть, это ощущение и побудило меня 29 апреля так настойчиво отговаривать его от отставки, обещая всяческую поддержку и убеждая в том, что психологический климат на фронте изменился к лучшему. Сама мысль возложить на свои плечи такую огромную ответственность повергала меня на ужас, а посему я был просто не в состоянии дать немедленный ответ. Я покинул зал заседания, пообещав вернуться, как только приду к какому-нибудь решению.

Предавшись размышлениям в тиши своего кабинета в здании Министерства юстиции, я поначалу посчитал для себя невозможным отказаться хоть на какое- то время от участия в принятии главных политических решений в составе правительства. Политическая ситуация внутри правительственной коалиции была настолько нестабильна, что пустить дела на самотек было нельзя. Придя к такому выводу, я было потянулся к телефону, намереваясь сообщить о своем отказе, но тут мне неожиданно пришла в голову мысль, что будет с моей работой, правительством, Россией, если нам будет навязано "перемирие". Через два - три месяца полностью развалится Русский фронт, на западе завершится успехом "генеральный план" Гинденбурга-Людендорфа, а Россия окажется во власти германских претендентов на мировое господство.

Любой ценой этого нельзя допустить! Никто в России не собирается заключать сепаратный мир с Германией. Россия не может допустить поражения своих союзников, ибо связана с ними общей судьбой. Замыслы Гинденбурга должны быть сорваны, а для этого необходимо возобновить военные операции на Русском фронте. После нескольких часов тяжелейшей внутренней борьбы я в конце концов пришел к выводу, что у правительства, Верховного командования и у меня нет альтернативы и позволил Львову, сообщив ему о согласии занять предложенный мне пост.

Глава XVI. Наступление

К утру 2 мая, после напряженной пятидневной борьбы, развернувшейся внутри социалистических партий относительно предложения князя Львова направить своих представителей в кабинет, правительственный кризис был преодолен.

Немцы, которые оказались в значительной мере дезинформированными, получив от своих агентов неправильные данные о внутреннем положении и соотношении политических сил в России, продолжали в период апрельского восстания большевиков15 подготовительную работу к проведению в той или иной форме мирных переговоров. Они считали, что отставка Милюкова и Гучкова станет решающим шагом на пути к сепаратному миру. Однако они просчитались.

5 мая новый кабинет16 , в который теперь вошли социалисты, опубликовал декларацию. В ее первом пункте говорилось, что "Временное правительство, отвергая в согласии со всем народом всякую мысль о сепаратном мире, открыто ставит своей целью скорейшее достижение всеобщего мира, не имеющего своей задачей ни господство над другими народами, на отнятие у них национального их достояния, ни насильственный захват чужих территорий, - мира без аннексий и контрибуций на началах самоопределения народов. В твердой уверенности, что с падением в России царского режима и утверждением демократических начал во внутренней и внешней политике для союзных демократий создался новый фактор стремлений к прочному миру и братству народов, Временное правительство предпримет подготовительные шаги к соглашению с союзниками на основе декларации Временного Правительства 27-го марта".

Во втором пункте, который определял роль вооруженных сил России, говорилось: "В убеждении, что поражение России и ее союзников не только явилось бы источником величайших бедствий для народов, но и отодвинуло бы или сделало невозможным заключение всеобщего мира на указанной выше основе, Временное

стр. 174


Правительство твердо верит, что революционная армия России не допустит, чтобы германские войска разгромили наших союзников на Западе и обрушились всей силою своего оружия на нас. Укрепление начал демократизации армии, организация и укрепление боевой силы ее как в оборонительных, так и наступательных действий, будут являться важнейшей задачей Временного Правительства"17 .

Каким же образом могла русская армия помешать полному и окончательному развалу Западного фронта, что, несомненно, имело бы гибельные последствия для России? План Гинденбурга, как я уже отмечал ранее, предусматривал посредством мирной пропаганды и братания парализовать русский фронт, сконцентрировать всю мощь германской армии на Западном фронте и к концу лета, до прибытия американских войск, нанести там сокрушительный удар. Существовал лишь один способ, с помощью которого Россия могла сорвать этот стратегический план, - взять инициативу в свои руки и возобновить боевые действия. Другого не было дано. И мне как военному и военно-морскому министру надлежало в самые короткие сроки осуществить эту задачу.

Я приступил к исполнению своих новых обязанностей 2 мая и в тот же день встретился с товарищем министра генералом Маниковским, который отвечал в министерстве за технические дела - за военное снабжение и т. д. Я был знаком с ним по работе в Думе. В первые дни после падения монархии ему удалось восстановить порядок среди рабочих, занятых производством оружия и другой военной техники. После консультаций с министром торговли и промышленности Коноваловым Маниковский ввел на заводах и фабриках, находившихся под его контролем, 8-часовой рабочий день.

Коновалов порекомендовал мне прозондировать у Маниковского отношение руководителей военного министерства и верховного командования к отставке Гучкова. Без упоминания конкретных имен Маниковский подробно рассказал мне о секретной встрече Гучкова с представителями верховного командования во главе с генералом Алексеевым, тревожные слухи о которой дошли до правительства. Он сказал, что встреча была проведена по его, Маниковского, инициативе с тем, чтобы обсудить проект Декларации прав солдата, который подготовили генерал Поливанов и его преемник генерал Новицкий18 .

С самого начала обсуждение декларации в комиссии Поливанова по проекту, первоначально подготовленному Петроградским Советом и опубликованному 9 марта в "Известиях", проходило отнюдь не гладко. Наоборот, представители военного ведомства во главе с Поливановым настойчиво стремились вести политику "непротивления злу" и под разными предлогами пытались лишь отсрочить публикацию декларации. Учитывая это обстоятельство, Маниковский на встрече с генералами предложил им вновь рассмотреть этот документ, исключить из него самые неприемлемые положения и немедленно опубликовать. Если это не будет сделано, то проект декларации будет просто похоронен, а руководители военного министерства и вместе с ними и все правительство предстанут в глазах военных как трусы и мошенники. Предложение Маниковского получило довольно резкий отпор: "Публикуйте, если желаете, но для нас он в данном виде неприемлем". На этом встреча была отложена. Услышав столь драматический ответ, я в полной мере осознал, что злонамеренная отставка Гучкова может стать примером для других и что такую возможность следует немедленно предотвратить.

3 мая состоялось заседание комиссии по пересмотру законов и установлений, относящихся к прохождению воинской службы (известной как поливановская комиссия). Я пришел на заседание и, обратившись к председателю комиссии полковнику Новицкому, немедленно попросил слова. Выступление мое было кратким. Отметив тяжелое положение России как воюющей державы с бездействующим фронтом я заявил, что растущая деморализация войск - следствие не только германской пропаганды, но и чрезмерной законодательской активности всякого рода комитетов и подкомитетов. Ситуация, сказал я, абсолютно нетерпимая и, если дело пойдет так и дальше, единственно, что нас ждет - это развал армии и полное поражение от рук врага. Чтобы полностью убедить аудиторию в своей правоте, я рассказал о только что состоявшихся в Стокгольме переговорах между делегацией

стр. 175


русских поляков и поляками из оккупированных немцами районов Польши. Известный польский политик А. Ледницкий с горечью поведал мне следующее. Когда "немецкие" поляки обратились к германскому министру иностранных дел Циммерману с просьбой разрешить им поехать в Стокгольм, тот с подчеркнутой вежливостью ответил: "Вы, конечно же, можете отправиться в Стокгольм и заключать любые соглашения с русскими поляками. Для нас же Российское государство как международная сила более не существует". Если бездействие России на фронте и упадок основы боеспособности армии - ее дисциплины - будут продолжаться и долее, то немцы, как и наши союзники, утратят к нам всякое уважение и будут полностью игнорировать наши законные интересы в будущем. Наш долг перед Россией, подчеркнул я, не только остановить разложение в армии, но и сплотить ее вновь, воссоздать ее как эффективную боевую силу.

В предстоящей мне работе, как в армии, на фронте, так и в тылу, я не мог опираться на людей, не принявших безоглядно революцию как fait accompli (свершившийся факт), или сомневавшихся в наших возможностях возродить боевой дух армии в новой психологической атмосфере. Внешне такие люди вполне приспособились к новой ситуации, но внутренне они не могли всем сердцем посвятить себя выполнению таких задач. В качестве ближайших соратников мне нужны были люди с независимыми суждениями, люди, готовые служить делу, а не личности. Мне нужны были люди, которые выстояли при старом режиме перед лицом всех безрассудств и тягот войны и которые вполне осознавали суть происшедшего переворота. Мне нужны были люди, которые верили, что русская армия не погибла, которые были убеждены, что здоровые политические силы на фронте и в тылу в конечном итоге преодолеют влияние деморализующей пропаганды и которые понимали, что комитеты и комиссары на фронте появились не по злому умыслу внешних и внутренних врагов России, а как неизбежный результат краха традиционных отношений между офицерами и солдатами, происшедшего сразу же после крушения монархии.

После нескольких дней напряженных переговоров и совещаний, все дела в военном министерстве, наконец, перешли в руки людей, которые отвечали этим требованиям, молодых, энергичных, хорошо разбиравшихся в создавшейся ситуации. Посты товарища и помощников военного министра заняли генерал- лейтенант Маниковский, а также полковники Генерального штаба Якубович и Туманов. Полковника Барановского (моего шурина)19 я отозвал с фронта, где он находился с начала войны, и назначил его начальником своего личного секретариата, при котором был создан специальный отдел, ведающий политическим состоянием вооруженных сил. Полковник Барановский ежедневно докладывал мне о текущих событиях, следил за назначениями в Ставке и держал меня в курсе событий, которые происходили в Петрограде во время моих частых поездок на фронт. Должен сказать, что я никогда не сожалел о выборе своего ближайшего помощника. Все время нашей работы в военном министерстве мы действовали в полном согласии. Позднее, 25 мая, я произвел реорганизацию высшего состава военно-морского министерства. Капитан Б. П. Дудоров занял пост первого заместителя министра по стратегическим и политическим вопросам, а капитан Кукель стал вторым заместителем по техническим операциям.

В день, когда был опубликован новый состав Временного правительства, я издал свой первый приказ по армии и флоту. Я цитирую его здесь исключительно для подтверждения того факта, что капитуляция перед анархией, содержащаяся в рекомендациях поливановской комиссии, стала делом прошлого: "Взяв на себя военную власть государства, объявляю: 1) Отечество в опасности и каждый должен отвратить ее по крайнему разумению и силе, не взирая на все тяготы. Никаких просьб об отставке лиц высшего командного состава, возбуждаемых из желания уклониться от ответственности в эту минуту, я поэтому не допущу; 2) самовольно покинувшие ряды армии и флотских команд (дезертиры), должны вернуться в установленный срок (15 мая); 3) нарушившие этот приказ будут подвергнуты наказаниям по всей строгости закона"20 .

Все, кто присутствовал на секретной встрече с Гучковым, ознакомившись с

стр. 176


этим приказом, неизбежно должны были осознать опасные для себя последствия в том случае, если они нарушат его. Приказ должен был успокоить население, встревоженное ростом актов насилия со стороны дезертиров, и показать, что с этим злом начата решительная борьба.

На переговорах с новыми министрами-меньшевиками Скобелевым и Церетели, которые одновременно были членами Исполнительного комитета Петроградского Совета, было решено, что в будущем все комиссары в армии будут назначаться и смещаться лишь военным министром, а комиссары, назначенные Исполкомом ранее, перейдут под его юрисдикцию. Мы также вывели из штаба Петроградского военного округа представителей Совета, которые находились в нем в качестве наблюдателей.

Командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов, как и Гучков, не смог завоевать доверие солдат и членов Совета. Поэтому я сместил его, назначив на это место молодого офицера, генерала П. А. Половцева, который недавно вернулся с фронта и в момент начала революции работал в военной комиссии Думы. У него с солдатами были вполне дружеские отношения. По просьбе Половцева помощником к нему, в основном по вопросам пропаганды среди солдат, я назначил некоего лейтенанта А. Кузмина, которого знал как человека, преданного родине21 .

Предпринимая эти предварительные шаги, я и мои коллеги стремились преодолеть те трудности, которые создал Гучков своим отказом подписать Декларацию прав солдата. Мы не могли полностью аннулировать ее, поскольку большая часть ее была включена в приказ Гучкова N 114 от 5 марта о ликвидации некоторых положений и ограничений, касающихся военнослужащих. Вскоре, однако, мы нашли выход. Ни в коей мере не посягая на личные и политические права, провозглашенные Временным правительством, мы восстановили права командного офицерского состава, без чего армия не могла функционировать.

И мая я подписал приказ по армии и флоту N 8 "О правах военнослужащих", где в 14 его параграфе говорилось о восстановлении права офицеров прибегать к дисциплинарным мерам, включая использование силы, в случаях нарушения субординации во время боевых действий на фронте. В добавление к этому согласно параграфу 18 назначение, перемещение и смещение командного офицерского состава находилось в полной юрисдикции высших офицеров22 .

К 12 мая чувства патриотизма стали на фронте той определенной силой, от которой отныне могли ожидать поддержку правительство и Верховное командование. В полках прекратились бесконечные политические митинги, и солдаты, уставшие от долгой праздности, приступили к выполнению своих повседневных обязанностей. Младшие офицеры стали вновь пользоваться доверием подчиненных, а случаи сопротивления попыткам восстановить дисциплину встречались крайне редко. Комитеты на армейском, корпусном и более низких уровнях приобрели организационную оформленность; в них, в основном, входили люди, выступавшие за возобновление военных действий и весьма успешно занимавшиеся пропагандой среди новобранцев, которых отправили на фронт после минимальной военной подготовки. Сравнительно редкими были случаи насилия в отношении офицеров и назначения трусливых выскочек на место компетентных командиров.

Прекратил ось широко распространившееся в окопах братание с немцами, а явления деморализации, словно зараза охватившей пехоту, имели место лишь в недавно созданных "третьих дивизиях". Эти части стали раем для большевистских агитаторов, германских агентов и бывших чинов охранки и полиции, отправленных после революции на фронт. Особенно пышным цветом расцвели пораженческие настроения в тех частях, солдаты которых попали под влияние офицеров-ленинцев, таких, как Крыленко, Дзевялтовский, Семашко, Сивере и д-р Склянский. И хотя таких частей было совсем немного, к середине мая стало очевидным, что средствами убеждения в них ничего не добьешься и остается прибегнуть к силе.

Впервые вооруженные соединения против взбунтовавшихся частей были использованы командующим Румынским фронтом генералом Щербачевым. На имя главнокомандующего от него поступила телеграмма, в которой говорилось, что в

стр. 177


связи с невозможностью закончить в срок комплектование "третьих дивизий" для начинающихся боевых операций, бывший главнокомандующий23 распорядился расформировать те из них, которые, по мнению их командиров, неспособны в настоящее время вести боевые действия. Приказ командующего 6-й армией о расформировании полков 163-й дивизии и переброске их на новые позиции не был выполнен тремя полками, которые и потребовали сохранить их в составе дивизии. Для подавления мятежа генерал Щербачев приказал выделить специальное подразделение пехоты и артиллерии. Три полка были окружены, и генерал Бискупский, который командовал этим подразделением, заявил мятежникам, что он откроет огонь, если те не сложат оружия и не подчинятся приказу о расформировании. Сообщение генерала Щербачева завершалось словами: "Все окончилось без кровопролития"24 .

В новых условиях, создавшихся на фронте, офицеры часто проявляли нерешительность в использовании дисциплинарных полномочий, которыми они вновь были наделены, а некоторые, назначенные военным министерством комиссары, не торопились настаивать на этом. Когда, например, несколько полков 12-й и 13-й дивизий отказались занять передовые позиции, комиссар Борис Савинков, находившийся при 7-й армии, направил мне срочную телеграмму, в которой спрашивал, что ему следует предпринять? Полковник Якубович, временно исполнявший мои обязанности, пока я находился на фронте, в ответной телеграмме приказал расформировать эти полки, арестовать и предать военно-полевому суду офицеров и солдат, виновных в неповиновении. Якубович также приказал немедленно сообщить министру о принятых мерах. Именно в эти дни был принят закон о каторжных работах за дезертирство, отказ от подчинения приказам и открытый мятеж или за подстрекательство к совершению этих преступлений.

Согласно стратегическим планам Ставки, русским армиям надлежало начать наступление не позднее середины июня (по новому стилю). Наши войска на фронте располагали достаточными ресурсами для ведения ограниченных наступательных действий, поскольку открытие в конце ноября 1916 г. прямой железнодорожной линии к незамерзающему порту Мурманска позволило западным союзникам осуществить переброску к нам тяжелой артиллерии и другого оружия для осуществления всеобщего наступления против Центральных держав.

Мы намеревались начать боевые действия с наступления Юго-Западного фронта под командованием генерала Брусилова. Боевой дух солдат, их понимание необходимости любой ценой защитить родину было достаточно эффективным противоядием распространяемой среди них германской пропаганде. Они были готовы полностью выполнить свой долг в случае германского наступления.

Однако идея первыми предпринять атаку была встречена с меньшей готовностью. Несмотря на значительное укрепление морального состояния армии и авторитета офицеров среди солдат, немало офицеров разного ранга были настроены крайне скептически относительно наступления на той стадии войны. Я же был преисполнен веры в то, что личная поездка на фронт и прямые контакты с офицерами и солдатами помогут укрепить боевой дух и ускорить подготовку к сражению.

Поздним вечером, 8 мая, проведя инспекцию войск Петроградского гарнизона, я отправился в Хельсинки и Свеаборг. Неподалеку от этих двух портов, в Финском заливе, стоял на якоре наш "большой" флот (дредноуты, линейные корабли и крейсера). Я пробыл там два дня, побывав на многих митингах и встречах как публичных, так и частных. На публичных митингах я не раз становился объектом почти неприкрытых нападок большевиков, а на частных встречах мне довелось услышать весьма резкую критику со стороны офицеров, чья жизнь под бдительным оком матросских комитетов превратилась в настоящий ад. Однако в большинстве своем как офицеры, так и матросы были настроены дружелюбно. На одном из митингов крайне левый оратор заявил, что если потребуется, Балтийский флот выполнит свой долг и закроет врагу дорогу к столице. То были мужественные слова, однако реальная ситуация никак им не соответствовала. Я возвратился в Хельсинки с тяжелым чувством, отдавая себе отчет, что в Балтийский флот широко внедрились немецкие агенты и агенты Ленина.

Вечером 12 мая я отправился на Юго-Западный фронт. В Ставке генерала Бру-

стр. 178


силова в Каменец-Подольске проходил в то время съезд делегатов со всех участков фронта, и 14 мая я выступил с речью на митинге. Большой зал, где собрались делегаты, был забит до отказа. Со всех сторон на меня смотрели люди с изможденными лицами и лихорадочно горящими глазами. Атмосфера была накалена до предела. Я чувствовал, что передо мной те, кто перенес тяжелейшее потрясение, от которого они все еще не оправились. Я понимал, что они хотят знать лишь одно - почему они все еще торчат в окопах. Выслушав выступления делегатов, членов комитета армии и самого генерала Брусилова, я смог ощутить настроение всей армии. У меня уже не оставалось сомнений, что армия стоит перед искушением, которому не в силах противиться. После трех лет горьких мучений миллионы измученных войной солдат задавали себе лишь один вопрос: "Почему я должен сегодня умереть, когда дома начинается новая и более свободная жизнь?"

Этот вопрос парализовал их волю. Находясь под огнем противника, солдаты могут выстоять лишь в том случае, если у них нет сомнений в целях, за которые они сражаются, или, более того, если они безоговорочно верят в необходимость жертвы во имя четко определенной и, на их взгляд, бесспорной идеи.

Ни одна армия не может позволить себе поставить под сомнение цель, ради достижения которой она сражается. Все, что происходило в тот момент в русской армии - нарушение субординации, мятежи, переход целых подразделений на позиции большевизма, бесконечные политические митинги и массовое дезертирство, - явилось естественным результатом чудовищного конфликта в сознании каждого солдата. Люди неожиданно для самих себя нашли возможность оправдать собственную слабость и оказались во власти почти непреодолимого желания бросить оружие и бежать из окопов. Чтобы поднять у них боевой дух, необходимо было преодолеть их животный страх и разрешить их сомнения простой и ясной истиной: ты должен принести жертву во имя спасения родины. Людям, которые не поняли чувств и настроений солдат в те критические месяцы русской истории, или же тем, которые обращались к ним с высокопарными и избитыми патриотическими призывами, не дано было найти путь к их сердцам и оказать на них хоть какое-либо влияние.

Секрет успеха большевистской пропаганды среди рабочих и солдат объяснялся именно тем, что большевики говорили с ними на простом, понятном им языке и играли на глубоко укоренившемся инстинкте самосохранения. Суть большевистской пропаганды можно свести к словам Ленина: "Мы зовем вас к социальной революции. Мы призываем вас не умирать ради других, а уничтожать других - уничтожать ваших классовых врагов на внутреннем фронте!"25

Я же обратился к солдатам с такими словами: "Конечно, легко призывать измученных людей бросить оружие и возвратиться домой, где только что началась новая жизнь. Но я зову вас на бой, на героический подвиг - я зову вас не на праздник, а на смерть, я призываю вас пожертвовать жизнью ради спасения Родины!" И совсем неудивительно, что позже, после нескольких месяцев тяжелейших боев, люмпен-пролетарии и дезертиры в тылу, подкупленные обещаниями неограниченной свободы, пошли за большевиками по пути убийств и насилия. Удивительно то, что тем летом 1917 г. войска продемонстрировали на передовых позициях, хоть и ненадолго, могучую силу патриотизма. К середине мая германский генеральный штаб отметил изменение в настроениях солдат на русском фронте и начал постепенную переброску своих войск обратно на восток.

Съезд в Каменец-Подольске завершился бурей оваций в адрес генерала Брусилова. По окончании съезда мы с генералом отправились в инспекционную поездку по частям, которым через месяц предстояло первыми начать наступление. По завершении прохождения войск мы с генералом поднялись на импровизированную трибуну, чтобы обратиться к собравшимся. Сначала выступили Брусилов и командиры тех дивизий, которым мы провели смотр, за ними члены местных военных комитетов. Наконец, настала и моя очередь. Солдаты еще теснее сгрудились вокруг трибуны, стремясь не проронить ни единого слова. В том, что я сказал, не было ничего, кроме горькой правды и обращения к их чувству долга перед родиной. Мне трудно описать то впечатление, которое произвели мои слова. Могу лишь сказать,

стр. 179


что они затронули сердца моих слушателей и наполнили их новой надеждой.

На многих таких митингах толпы возбужденных солдат окружали нас таким плотным кольцом, что мы с трудом выбирались к автомашинам, чтобы ехать дальше, на место новой встречи.

Иногда солдаты выталкивали вперед какого-нибудь прятавшегося в толпе большевистского агитатора и заставляли его повторять свои доводы - в тот период открытая кампания против меня еще не была организована в полной мере.

Конечно, перемены в настроении солдат после моих встреч с ними, как правило, были весьма недолговечны26 , однако в тех частях, где командиры, комиссары и члены военных комитетов смогли осознать психологическую важность моих слов, моральный дух значительно укрепился, и восстановилось доверие солдат к офицерам.

Возвращаясь в закрытой машине из поездки по Юго-Западному фронту, мы с Брусиловым попали в небывало сильную грозу. Не знаю, почему, но именно в тот момент, когда в окна машины барабанил дождь, а над головой сверкали молнии, мы ощутили какую-то взаимную близость. Разговор наш приобрел неофициальный и непринужденный характер, как водится у старых друзей. Мы обсудили дела, которые волновали всех гражданских и военных руководителей, осознавших свою ответственность за судьбу страны. Я говорил о тех трудностях, с которыми столкнулось правительство в своих отношениях с левыми политическими кругами. Брусилов же рассказал о том огромном уроне, который нанесла армии изжившая себя бюрократическая система управления, об оторванности многих высших офицеров от реалий дня.

Естественно, Брусилов, человек в высшей степени амбициозный, излагая свои планы или упоминая о каких-то деталях, касающихся других генералов, был весьма осторожен, стараясь не высказывать мнения, слишком уж отличавшегося от моего. Однако по главным проблемам, стоявшим перед Россией, наши взгляды в основном совпадали, и мы оба полностью отвергали господствовавшую в верхних эшелонах власти идею, что "русской армии больше не существует". Мы были убеждены в бессмысленности бесконечных разглагольствований и критиканства, в необходимости проявить, наконец, мужество и пойти на риск.

Во время поездки в Тарнополь мы успели обговорить многие важные вопросы, связанные с предстоящим наступлением, и я тогда же решил, что к началу наступления всю полноту власти в армии следует передать Брусилову. Однако я даже не намекнул ему об этом моем решении, поскольку не был уверен, согласится ли с этим князь Львов.

Из Тарнополя я отправился в Одессу, которая в то время была тыловой базой Румыно-Черноморского фронта. Там я встретился с генералом Щербачевым27 , который только что прибыл из Ясс, и представителями комитета Румынского фронта. После обсуждения положения дел с Щербачевым у меня сложилось впечатление, что фронт находится в надежных руках и что, несмотря на трудности с транспортом и снабжением, русские и румынские войска могут вести боевые операции. Беседа с делегацией комитета фронта лишь укрепила меня в таком мнении. На самом фронте я не смог побывать, поскольку должен был выехать вместе с адмиралом Колчаком и его начальником штаба капитаном Смирновым в Севастополь, в штаб Черноморского флота, чтобы попытаться уладить острые разногласия между адмиралом и Центральным исполнительным комитетом Черноморского флота и местным армейским гарнизоном.

Адмирал Колчак был одним из самых компетентных адмиралов русского флота и пользовался большой популярностью как среди офицеров, так и среди матросов. Незадолго до революции он был переведен с Балтийского флота на пост командующего Черноморским флотом. В первые же недели после падения монархии он установил прекрасные отношения с экипажами кораблей и даже сыграл положительную роль в создании Центрального комитета флота. Он быстро приспособился к новой ситуации и потому смог спасти Черноморский флот от тех кошмаров, которые выпали на долю Балтийского флота.

Матросы Черноморского флота были настроены весьма патриотически и

стр. 180


горели желанием вступить в схватку с противником, и когда я прибыл в Севастополь, офицеры и матросы только и говорили, что о высадке десанта на Босфоре. На фронт была даже направлена делегация матросов с наказом убедить солдат вернуться к выполнению своего долга. Казалось, в таких условиях конфликт между адмиралом и Центральным комитетом был маловероятен. Тем не менее он возник.

Центральный комитет издал приказ об аресте помощника начальника порта генерала Петрова за отказ выполнять распоряжения комитета, на которых не было подписи командующего флотом. Это было серьезным нарушением дисциплины, однако 12 мая Колчак передал князю Львову прошение об отставке, сославшись на то, что не может более мириться с создавшимся положением. Сохранить адмирала на его посту было жизненно необходимо, и князь Львов попросил меня отправиться в Севастополь и постараться уладить этот конфликт.

В тесной каюте торпедного катера, на котором мы шли в Севастополь, у нас с Колчаком состоялся долгий разговор. Я приложил максимум усилий, чтобы убедить его в том, что этот инцидент не идет ни в какое сравнение с тем, что произошло с командующим Балтийским флотом, что у него нет оснований для расстройства, что положение его намного прочнее, чем он предполагает. Не найдя никаких логичных возражений против моих доводов, он в конце концов со слезами на глазах воскликнул: "Для них28 Центральный комитет значит больше, чем я! Я не хочу больше иметь с ними дела! Я более не люблю их!.." Что можно было ответить на эти слова, продиктованные не столько разумом, сколько сердцем?

На следующий день после долгих разговоров и уговоров мир между Колчаком и комитетом был восстановлен. Однако их отношения уже никогда не были такими, как прежде, и спустя ровно три недели возник новый острый конфликт. На этот раз адмирал Колчак в тот же вечер, даже не сообщив о своем решении правительству, вместе с начальником своего штаба прямым поездом направились в Петроград, навсегда распрощавшись с флотом.

После трудных переговоров в Севастополе я отбыл прямо в Киев, поскольку отношения с Украинской Радой становились все более напряженными. Рада начала кампанию по созданию независимой украинской армии, и хотя большую автономность самой Рады и можно было допустить, сейчас это полностью исключалось в связи с предстоящим наступлением. Из Киева я поехал к Алексееву в Могилев. Я намеревался сообщить ему о результатах своей поездки на фронт, а также проверить, насколько справедливо было мое решение назначить на его место Брусилова. Поначалу в ходе нашей беседы Алексеев не проявил к моему сообщению ни малейшего интереса, а потом стал излагать свой пессимистический анализ ситуации на фронте.

После этого я возвратился в Петроград, где провел переговоры с князем Львовым и министром иностранных дел Терещенко. Позднее, на заседании кабинета, я внес предложение назначить Брусилова на пост Главнокомандующего. Предложение было принято, и генерал Алексеев получил специально созданный для него пост военного советника при Временном правительстве.

Проведя в столице два или три дня, я выехал на Северный фронт, прибыв в Ригу, утром 25 мая. Этот крупный промышленный порт со смешанным русским, немецким и латышским населением оказался после "великого отступления" 1915 г. в опасной близости от линии фронта, и большая часть его промышленных предприятий и научных учреждений была эвакуирована. В старинной крепости, где в мирное время располагалась городская администрация, теперь размещался штаб командующего 12-й армией генерала Радко-Дмитриева29 . На станции меня встретили генерал, весь его штаб, большая толпа солдат, прибывших с фронта, и тысячи местных жителей. Я довольно часто бывал в Риге в первые годы после "умиротворения" латышских крестьян в ходе аграрного движения 1905 г. и потому хорошо знал город. Я выразил желание пройтись по бульвару от здания гостиницы, где я обычно останавливался, когда приезжал в Ригу по судебным делам, по крепости Шлосс, где раньше; заседал военный трибунал, самый суровый трибунал, с которым мне приходилось иметь дело в те трудные годы. Генерал охотно согласился сопровождать меня, и мы отправились к крепости во главе счастливой, ликующей толпы.

После совещания в Ставке с начальником штаба мы выехали к линии фронта.

стр. 181


Время от времени то с одной стороны, то с другой раздавались одиночные выстрелы, но генерал не обращал на них ни малейшего внимания. На обратном пути из этой инспекционной поездки он предложил заехать в расположение одного из полков, где недавно объявился большевистский агитатор; совладать с ним было крайне затруднительно и в каком-то смысле он полностью подчинил себе весь полк. Выбрав место, куда не долетали вражеские пули, генерал распорядился собрать всех свободных солдат, и у нас с ними состоялся очень и очень сердечный разговор. Меня буквально засыпали вопросами, некоторые из них были весьма резкими.

Обращал на себя внимание тщедушный низенький парень, который во время разговора не проронил ни слова, чем немало удивлял и раздражал своих товарищей. Солдаты все время подталкивали его, пытаясь втянуть в разговор. Генерал шепнул мне на ухо, что это и есть тот самый большевистский агитатор. В конце концов он заговорил нервным, визгливым голосом: "А я вот что скажу. Вы нас убеждаете, что мы должны воевать с немцами, чтобы крестьяне могли заиметь землю. Но какой крестьянам смысл ее получать, ведь если меня убьют, я же землю не получу?"

Для меня стало ясно, что никакой это не большевистский агитатор, а просто- напросто деревенский парень, который говорит вслух то, что думают его товарищи. В том-то и заключалась его сила, и никакими логичными аргументами его было не переубедить. Еще не зная толком, что предпринять, я направился к пареньку, который стоял, дрожа с ног до головы. Остановившись в нескольких шагах от него, я, полуобернувшись к генералу, сказал: "Немедленно отошлите этого парня обратно в деревню. Пусть его односельчане знают, что русской армии трусы не нужны". И тут совершенно неожиданно трясущийся солдат переменился в лице, смертельно побледнев. Несколькими днями позже от полкового командира пришла просьба отменить мой приказ, поскольку тот солдат изменился до неузнаваемости, став образцом дисциплинированности.

Из расположения 12-й армии я отправился в Двинск, где находилась ставка командира 5-й армии генерала Ю. Данилова30 . Данилов одним из первых среди командиров высшего ранга осознал изменения в настроениях на фронте и быстро установил хорошие рабочие отношения и с комиссарами, и с армейскими комитетами. Армейский комитет был сформирован тут еще в начале апреля и первым направил в Петроград делегацию, чтобы убедить рабочих в тылу положить конец анархии и возобновить нормальную помощь фронту.

У меня не было времени побывать у солдат в окопах, однако перед тем, как отправиться в Москву, я выступил в Двинске с речью перед представителями комитетов всех воинских подразделений. Вернувшись в Москву, я принимал на Девичьем поле, как было условлено заранее, парад войск Московского гарнизона, встретился с кадетами Александровской военной школы, выступил на нескольких многолюдных митингах и присутствовал на съезде партии социалистов-революционеров.

Влияние Москвы на политические настроения в стране было весьма сильным, и потому правительство считало своим долгом заручиться ее поддержкой в отношении наших планов возобновления наступательных операций на фронте. Именно для этого Львов и попросил меня съездить в Москву. Однако оставаться в Москве надолго я не мог, так как вскоре мне предстояла поездка на Юго- Западный фронт, а до тех пор надо было вернуться в Петроград, чтобы успеть к началу открытия Всероссийского съезда Советов и фронтовых организаций.

1 июня после трехнедельного отсутствия я вернулся в Петроград. Съезд открылся через два дня. На нем присутствовало 822 полномочных делегата, из которых лишь 105 представляли большевиков. Настроение большинства делегатов проявилось в инциденте, имевшем место вскоре после открытия заседания. Рассчитывая, видимо, вызвать недовольство собравшихся правительством и его военной политикой, один из большевистских делегатов стал зачитывать обращение к населению князя Львова, в котором он призывал всеми возможными силами противостоять большевистской и анархической пропаганде. Совершенно неожиданно для оратора каждая фраза обращения тонула в буре аплодисментов. Когда же он,

стр. 182


нимало не смутившись, перешел к чтению моего приказа N 17 об отношении к дезертирам (приказ был только что опубликован), аплодисменты переросли в подлинные овации. В этот момент нетрудно было увидеть в зале и в президиуме тех, кто занял "нейтральную" позицию.

Учитывая такую демонстрацию, я полагал, что резолюция в поддержку правительства будет принята с самого начала подавляющим большинством голосов. Но этого не произошло, и не произошло по двум причинам. Во-первых, стало известно, что на самом деле в зале присутствовало более 200 делегатов, которые были против возобновления боевых действий, так как две другие группы - меньшевики-интернационалисты и левое крыло партии социалистов- революционеров примкнули к большевикам. А обе эти группы пользовались на съезде огромным влиянием среди делегатов-интеллектуалов. Во-вторых, нормальной работе съезда помешали попытки большевиков, действовавших по указке Ленина, саботировать планы наступления, устроив вооруженную демонстрацию "возмущенных" солдат и рабочих, выкрикивавших лозунги "Вся власть Советам!" и "Долой десять министров-капиталистов!"31 .

На несколько дней военные вопросы отошли у нас на второй план, и руководители съезда посвятили все свои силы и время тому, чтобы сорвать заговор Ленина. И лишь когда непосредственную угрозу удалось отвратить, резолюция была в конце концов принята (12 июня). Однако, не желая, видимо, противопоставлять себя левой оппозиции в собственных рядах, блок меньшевиков и эсеров предложил принять весьма двусмысленную резолюцию, в которой не было прямого одобрения предстоящего наступления. Вместо этого в ней просто констатировалось, что вооруженные силы России должны быть готовы вести как оборонительные, так и наступательные действия, при этом последние могут быть предприняты лишь в случае стратегической необходимости.

Вечером 13 июня, после принятия этой абсолютно бесполезной резолюции, я выехал в Могилев в Ставку Верховного главнокомандующего. Здесь была окончательно установлена дата начала наступления - 18 июня. Наступлению должна была предшествовать двухдневная артиллерийская подготовка - обстрел позиций противника из тяжелых орудий в месте планируемого прорыва. 16 июня я прибыл в Тарнополь, где был отдан официальный приказ по армии и флоту о наступлении. Он был подготовлен в Ставке после консультаций с Брусиловым и подписан мной32 . После непродолжительного пребывания в Тарнополе я отправился поездом вместе с генералом Гутором, новым командующим Юго-Западного фронта, в расположение передовых позиций 7-й армии. Этой армии, совместно с 11-й, предстояло начать продвижение в направлении Бережаны. Весь день 17 июня я провел, объезжая полки, которые готовились на рассвете следующего дня начать наступление.

Утром 18 июня над всей линией фронта воцарилась атмосфера напряженного ожидания. Такую атмосферу можно ощущать в российских деревнях в канун пасхальной Всенощной. Мы поднялись на наблюдательный пункт, расположенный на одном из холмов, идущих вдоль нашей передовой линии. Воздух сотрясался от залпов тяжелых орудий, над головами с пронзительным воем проносились снаряды. С наблюдательного пункта 7-й армии поле битвы казалось огромной пустой шахматной доской. Артобстрел продолжался. Мы все время глядели на часы. Напряжение стало невыносимым. Вдруг наступила мертвая тишина: настал час наступления. На мгновение нас охватил дикий страх: вдруг солдаты не захотят пойти в бой? И тут мы увидели первые линии пехотинцев, с ружьями наперевес двигавшихся в сторону немецких окопов.

Первые два дня наступление развивалось крайне успешно. Мы взяли в плен несколько тысяч солдат и захватили десятки полевых орудий. На третий день продвижение застопорилось. Донесение командующего 11-й армии генерала Эрдели дает достаточно точное представление о том, что случилось: "Несмотря на наши успехи, достигнутые 18 и 19 июня, которые могли бы поднять боевой дух солдат и вдохновить их на дальнейшее наступление, в действительности в большинстве полков никакого воодушевления не наблюдалось, а в некоторых возобладало убеждение, что задачу свою они уже выполнили и нет смысла продолжать долее наступле-

стр. 183


ние". К ссылкам на пораженческие настроения солдат генерал мог бы с полным правом добавить нескрываемое удовлетворение офицеров в ряде полков по поводу того, что наступление выдохлось.

Но, быть может, главная причина провала наступления заключалась в том, что если в период блистательного наступления генерала Брусилова в 1916 г. ему противостояли австрийские полки, многие из которых были укомплектованы военнослужащими из славян, мечтавшими сдаться русским в плен, то в 1917 г. против русской армии выступили отборные германские части, поддержанные мощной артиллерией.

Первые два дня наступления выявили также много трудностей технического и психологического характера, которые мы пытались преодолеть в возможно кратчайшие сроки. 20 июня я отправил М. И. Терещенко конфиденциальную телеграмму следующего содержания: "Укажите соответствующим послам, что тяжелая артиллерия, присланная их правительствами, видимо, в значительной части из брака, так как 35% не выдержали двухдневной умеренной стрельбы. Настойте на внеочередной присылке авиационных аппаратов, материальной части на смену убывшей. Добейтесь отозвания с фронта полковника Нокса, продолжающего фрондировать. Ускорьте созыв союзной конференции. Крайне необходимо ускорение темпа и большей ясности работы союзнической дипломатии. Напряжение фронта нужно использовать всемерно, в виду известного вам положения страны и армии. Помните, что каждый шаг фронта дается нам с огромным трудом. Только комбинированными и современными действиями дипломатии с армией мы закрепим положение и избежим срыва. Телеграфируйте положение. Привет. Керенский"33 .

Британский военный атташе полковник Нокс, который в то время совершал поездку по Юго-Западному фронту, всюду, куда он приезжал, шумно критиковал русскую армию и открыто выражал неприязнь к новому строю. Постепенно он оказался в центре оппозиционного офицерства. 22 июня я получил ответ от Терещенко. В нем говорилось, что англичанам и французам было указано на дефекты артиллерии и они сразу же направили своим правительствам соответствующие телеграммы. Ноксу же было предписано возвратиться в Петроград в начале следующей недели и подчеркивалось, что только активность на фронте может укрепить позиции России.

Через несколько дней мы получили от союзнических правительств уведомление о согласии провести конференцию по пересмотру целей войны. Полковник Нокс выехал в Петроград, а затем отправился в Лондон. Согласие союзников провести конференцию о целях войны положило конец распространявшейся на фронте и в левых кругах пропаганде, будто мы с Брусиловым ведем войну ради достижения "империалистических и захватнических целей".

В канун начала боевых действий на левом фланге Юго-Западного фронта я находился в расположении 8-й армии, которой командовал генерал Корнилов. В Ставке меня встретили более чем прохладно, зато на передовых позициях меня приветствовали с таким энтузиазмом и теплотой, что душа моя преисполнилась благодарностью и верой. 23 июня 8-я армия перешла в наступление. Прорвав Австрийский фронт, русские части проникнули глубоко в расположение противника, захватили 28 июня старинный город Галич и продвинулись в направлении Калуша. Вся Россия с ликованием следила за наступлением. Выдающийся успех операции был связан главным образом с тем фактом, что силы противника на этом участке состояли в основном из славян. Вскоре, однако, в ходе операции произошел резкий поворот. В район расположения австрийских частей были спешно переброшены германские подкрепления вместе с тяжелой артиллерией. К 5 июля немецкие ударные бригады под командованием генерала фон Ботмера были готовы перейти в контрнаступление.

Боевые действия на фронте, где находились части под командованием генерала Деникина, должны были начаться в первых числах июля; планировалось, что я прибуду туда ко времени их начала. С генералом Брусиловым я не виделся с 15 июня, а потому возвратился в Ставку главнокомандующего, чтобы сообщить ему о положении на Юго-Западном фронте. Кроме того, мне хотелось получить из первых рук информацию о событиях на фронтах союзнических армий.

стр. 184


Кажется, на второй день моего пребывания в Ставке Брусилов сообщил, что несколько членов солдатского комитета попросили о встрече с ним, с начальником его штаба (Лукомским) и со мной. На этой встрече представитель группы, выступая от ее имени, сказал, что он и его товарищи крайне обеспокоены враждебностью к нам троим со стороны членов Центрального комитета русской армии и Союза офицеров армии и флота. Брусилов и Лукомский, весьма удивленные, сказали, что до сих пор не замечали никаких признаков враждебности, но, если это так, то они, конечно же, примут решительные меры. Члены комитета, пребывая в весьма нервном состоянии, постарались убедить нас в том, что сообщенные ими факты проверены и достоверны. Спустя некоторое время они удалились, несколько успокоенные обещанием генерала. Мне и в голову не могло прийти, что за их сообщением стоит нечто более серьезное, нежели некоторое недоверие, все еще сохранявшееся у части офицеров после революции. К сожалению, мы вскоре убедились в обоснованности сделанного нам предупреждения.

28 июня я отбыл в Молодечно. Деникин был одним из самых способных офицеров Генерального штаба. В молодости он написал несколько весьма резких статей в армейской газете о старой военной бюрократии, и сразу же после начала войны зарекомендовал себя как первоклассный боевой офицер, быстро продвинувшись по служебной лестнице до командира корпуса в чине генерал-лейтенанта. При Алексееве он занимал пост начальника его штаба. Отношение его ко мне было несколько противоречивым. С одной стороны, накануне наступления он нуждался в моей помощи в качестве посредника между ним и солдатами; с другой - он испытывал неприязнь ко мне как к личности, и к моей политике - военного министра и члена Временного правительства.

Я, однако, не питал к нему никаких враждебных чувств, как, впрочем, и к другим командирам. Но теперь этот хулитель и критик старых армейских порядков, не признаваясь себе в этом, принялся вовсю идеализировать прошлое. На первом же митинге, на котором мы вместе выступали, меня поразила его грубость в обращении с солдатами, его же шокировали некоторые из моих высказываний и моя "истерия".

Едва начав поездку, я был вынужден почти сразу же прервать ее. Князь Львов попросил меня без промедления отправиться в Киев и урегулировать проблему Украинской армии. В то самое время Терещенко и Церетели вели там весьма хитроумные переговоры с Радой, которая выдвигала немыслимые требования.

Из Киева я предполагал возвратиться в Петроград, чтобы доложить кабинету о соглашении с украинцами.

3 июля, как было условлено, я снова прибыл на Западный фронт к самому началу наступления. Однако атмосфера к тому времени изменилась до неузнаваемости; события развивались с захватывающей дух быстротой.

(Продолжение следует)

Примечания

1. N 812, копия записки начальника французской военной миссии генерала Жанэна генералу Алексееву, содержавшей просьбу о начале наступления. "The Russian Provisional Government, 1917". Vol. II, p. 926 (Цит. по: Красный архив. М. - Л., 1928. т. 5(30), с. 28 - 29. - Прим. ред. ).

2. Красный архив. М. - Л., 1928, т. 5(30), с. 34.

3. HINDENBURG Paul, von. My Life. Vol. II. N. Y., p. 65 - 66.

4. Две трети солдат-пехотинцев погибли или получили ранения в предыдущие годы, и, по словам Брусилова, армия превратилась в "милицию".

5. Так у автора. Имеется в виду статья Л. Каменева (прим. ред.).

6. "После небольшого перерыва последовало повторение артиллерийской и газовой подготовки, а затем атака пехотой. На этот раз противнику удалось частично вклиниться в нашу оборону и занять первую

стр. 185


линию окопов. Немцы снова понесли большие потери, но еще большие потери были от огня у наших дивизий, так как укрытия были в значительной части разрушены. Когда после третьей артподготовки немцы ввели свежие силы, наша пехота, находящаяся на плацдарме, не могла уже оказать сопротивление, а отвести войска через залитую водой долину было невозможно. Мы потеряли и плацдарм, и три дивизии" (ГОРБАТОВ А. В. Годы и войны. - Новый мир, 1964, N 3, с. 155).

7. Так у автора. Имеется в виду статья Л. Каменева (прим. ред.).

8. Съезд открылся в Минске 7(21) апреля 1917 г. (прим. ред.).

9. Комиссию возглавлял генерал Поливанов, занимавший в 1915 - 1916 гг. пост военного министра.

10. "The Russian Provisional Government, 1917". Vol. III, p. 1267.

11. Ibid., p. 1268.

12. Председатель комитета Всероссийского союза земств на Западном фронте в Минске.

13. В личном письме ко мне, датированном 10 января 1918 г., Вырубов приводит такой текст беседы с генералом Алексеевым, взятый им из своих неопубликованных мемуаров: "Я передал послание князя Львова. Генерал Алексеев сказал: "Этот вопрос имеет столь важное значение, что я хочу обсудить его с командующими. Подождите немного". Я прождал полчаса. Вернувшись, генерал Алексеев вручил мне листок бумаги, на котором его мелким, но абсолютно разборчивым почерком было написано: (1) Керенский; (2) Пальчинский; затем он добавил: "Это не только мое мнение, но и мнение командующих". Признаюсь, я не ожидал такого ответа, поэтому спросил генерала: "А нет ли у вас кандидата из военных?" На что он ответил: "Мы полагаем, что в нынешний момент пост военного министра не должен занимать генерал".

14. П. Пальчинский, по профессии горный инженер, беспартийный политический деятель. Прекрасный организатор, активный член Совета обороны, созданного в 1915 году. Поначалу был членом Исполкома Петроградского Совета и выступал посредником между Исполкомом и командующим Петроградским военным округом генералом Корниловым. По приказу Временного правительства занял пост председателя вновь сформированного Совета обороны.

15. Имеются в виду апрельские демонстрации, в организации которых приняли участие большевики (прим. ред.).

16. Новыми членами Временного правительства стали: представители эсеров - В. М. Чернов, министр земледелия, и П. М. Переверзев, министр юстиции; представители от социал-демократов меньшевиков - И. Г. Церетели, министр почт и телеграфов, М. И. Скобелев, министр труда; представитель народных социалистов А. В. Пешехонов - министр продовольствия; представитель кадетов князь Шаховской - министр государственного призрения. Министр финансов М. И. Терещенко получил пост министра иностранных дел; министр земледелия А. И. Шингарев - пост министра финансов, а А. Ф. Керенский стал военным и морским министром.

17. Вестник Временного правительства, N 49, 6 мая 1917 г., с. 1.

18. См. главу XV.

19. В тот момент он служил в штабе командующего Первым корпусом генерала Лукомского.

20. Вестник Временного правительства, N 49, 6 мая 1917 г.

21. Лейтенант Кузмин принимал участие в русско-японской войне, и, когда разгромленные русские части, возвращаясь из Маньчжурии, взбунтовались, а мятежи и акты беззакония распространились вдоль всей Транссибирской железной дороги, Кузмин стал главой "Красноярской республики". Позднее за это он был судим военно-полевым судом и приговорен к длительному сроку каторжных работ, хотя его причастность к мятежу сводилась лишь к тому, что он воспрепятствовал толпам бунтующих солдат грабить город, за что в результате и был избран "президентом республики".

22. Ленин прекрасно понял суть этих двух параграфов и обрушился на приказ с яростными нападками в газете "Правда" в статье с коварным заголовком "Декларация о бесправии солдат" (в библиографическом указателе статей в газете "Правда" статья В. И. Ленина с таким заголовком не значится. - "Правда" 1912 - 1914, 1917 гг. Библиографический указатель. М. 1962. - Прим. ред. ). Другие же, как командующий Западным фронтом генерал Ромейко- Гурко, выразили свое полнейшее неудовольствие. 15 мая этот генерал направил главнокомандующему и премьер-министру телеграмму, в которой утверждал, что приказ N 8 не дает возможности контролировать положение в армии, и соответственно сообщал о своей отставке. Отставка принята не была, а главнокомандующему было предписано понизить его в должности до командира дивизии.

23. Генерал Алексеев.

24. Следует отметить, что такая решительность командования получила безоговорочную поддержку в статье, опубликованной в газете Совета "Известия".

25. В данном случае искажена мысль Ленина из статьи в газете "Пролетарское дело" (19.VII.(1.VIII.)

стр. 186


1917) "Благодарность князю Г. Е. Львову". В статье говорится, что "князь Львов сразу и целиком признал эту истину, провозгласив открыто, что "победа" над классовым врагом внутри страны важнее, чем положение на фронте борьбы с внешним врагом" (ЛЕНИН В. И. Полн. собр. соч. Т. 34, с. 19). - Прим. ред.

26. Офицеры, враждебно настроенные к Февральской революции, дали мне ироническое прозвище "главноуговаривающий", и оно, как ни странно, не звучало для меня оскорбительно.

27. Главнокомандующий Румынским фронтом.

28. То есть, матросов.

29. Этот энергичный солдат, приведший болгар к победе в Первую Балканскую войну 1912 г., покинул болгарскую армию и уехал в Россию, когда болгарский царь Фердинанд перешел на австро-германскую сторону и выступил против своих недавних союзников-сербов и греков. Как мы знаем, Вторая Балканская война закончилась полной военной и политической катастрофой для Болгарии.

30. В течение первых 18 месяцев войны он состоял генерал-квартирмейстером при штабе великого князя Николая Николаевича и был там единственным компетентным стратегом.

31. См. гл. XVIII.

32. На третий день наступления, 20 июня, съезд Советов обратился к народу России с призывом приложить все усилия, чтобы обеспечить успех этой операции, поскольку это принесет мир и упрочит новый демократический строй.

33. Собрание секретных документов Министерства иностранных дел, книга 3, N 144, с. 113. Декабрь 1917 г., Петроград.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/РОССИЯ-НА-ИСТОРИЧЕСКОМ-ПОВОРОТЕ-2019-10-24

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Россия ОнлайнКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Libmonster

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

А. Ф. КЕРЕНСКИЙ, РОССИЯ НА ИСТОРИЧЕСКОМ ПОВОРОТЕ // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 24.10.2019. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/РОССИЯ-НА-ИСТОРИЧЕСКОМ-ПОВОРОТЕ-2019-10-24 (дата обращения: 28.03.2024).

Автор(ы) публикации - А. Ф. КЕРЕНСКИЙ:

А. Ф. КЕРЕНСКИЙ → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Россия Онлайн
Москва, Россия
406 просмотров рейтинг
24.10.2019 (1617 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
час назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
РОССИЯ НА ИСТОРИЧЕСКОМ ПОВОРОТЕ
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android