В. MEEHAN-WATERS. Autocracy and Aristocracy. The Russian Service Elite of 1730 . New Brunswick - New Jersey. Rutgers University Press.1982. 274 p.

Современная буржуазная историография проявляет интерес к истории абсолютной монархии в России XVIII в., в частности к вопросу о характере взаимоотношений между самодержавием и дворянством ¹ . Ряд работ, посвященных этим сюжетам, получил оценку советских историков ² . К этой же теме обратилась и профессор Рочестерского университета (штат Ныо Джерси, США) Б. Михэн-Уотерс. В ее книге особенности политического развития России рассматриваются через призму отношений между самодержавием и аристократией и делается попытка определить роль аристократии в первой половине XVIII века. Обращение к данной теме автор объясняет тем, что советские историки, подвергнув теоретическому анализу вопрос о происхождении и этапах развития абсолютизма в России, не показали, по ее мнению, в чем состояло участие правящего класса в управлении государством.

Для решения поставленной задачи Михэн-Уотерс выбрала путь создания "коллективной биографии" правящей верхушки Российской империи, взяв за основу список генералитета 1730 г., опубликованный М. Н. Лонгиновым ³ . Совокупный анализ социального происхождения членов этой группы, их карьер, имущественного положения, семейных связей и участия в политической жизни, по мнению автора, дает возможность понять особенности политического развития России, а также по-новому истолковать влияние реформ Петра I на состав

¹ Raeff M. Origins of the Russian Intelligentsia: The Eighteenth-century Nobility. N. Y . 1966; Jones R. The Emancipation of the Russian Nobility. 1762 - 1785. New Jersey. 1973; Dukes P. Catherine the Great and the Russian Nobility. Cambridge. 1967.

² Каштанов С. М. Изучение социальной и внутриполитической истории России периода феодализма во Франции в 1960 - 1964 гг. - История СССР, 1966, N 3; Павлова-С ильванская М. П. Проблема русского абсолютизма в современной буржуазной литературе. - История СССР, 1969, N 6; Троицкий С. М. Русское дворянство XVIII в. в изображении. Рец. на кн. американского историка Р. Джонса "Освобождение русского дворянства". - История СССР, 1976, N 6.

³ Русский генералитет в начале 1730 г. По списку П. Ф. Карабанова. С прибавлением некрологических и других сведений, изданный М. Н. Лонгиновым. В кн.: Семнадцатый век. Т. 3. СПб. 1869, с. 161 - 171.

стр. 167

и характерные черты "служилой элиты". Для исследования привлечен, помимо мемуарной литературы и публикаций, большой круг архивных источников из фондов ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, ЛОИИ АН СССР, РО ГБЛ СССР, ОПИ ГИМ, ЦГВИА, ЦГАДА, а также из фонда Измайловского полка в Архиве русской и восточноевропейской истории и культуры Колумбийского университета.

Автор исходит из характерного для буржуазной историографии взгляда на господствующий класс феодальной России как на служилое сословие, делившееся на чины, соответственно чиновной организации XVII в., или на классы - по Табели о рангах 1722 года. Все, таким образом, определяется службой, а не землевладением. "Социальная и служебная иерархии, - пишет Михэн- Уотерс, - были неразрывно связаны: ...общественное положение каждого определялось наследственным правом служить в определенном слое служебной иерархии" (с. 5).

Рассматривая в традициях американской историографии дворянство как чиновничество, автор показывает, как Петр I стремился превратить дворян в привилегированное служилое сословие: именно в них видел он "единственную социально соответствующую группу" (выражение Б. Плэвсика), на которую он мог опереться в построении крепкого государства (с. 38). Политику Петра I в отношении дворянства в целом, и аристократии в частности, автор определяет как своеобразное сочетание "принуждения и предпочтения" (с. 2, 39). Принуждения - потому, что Петр I силой ломал косную инерцию дворянства, внедряя его в государственный аппарат, в армию, сознательно при этом идя на некоторый "упадок административной эффективности" в силу некомпетентности дворянства в области управления ⁴ . В целях поощрения дворянства к службе вводится Табель о рангах, которая связала положение в обществе с чином; однако в жизни к этому добавлялась связь и с происхождением (с. 22). Изучение карьеры членов генералитета показало, что принадлежность к боярской аристократии и московскому дворянству являлась главным условием быстрого продвижения по службе. "Принуждение" родовитого дворянства учиться было направлено на то, чтобы "привилегированная элита" стала элитой и по своей подготовке (с. 48).

Автором проанализированы биографии 179 членов генералитета по списку 1730 г. (включая 54 иностранца), которые и отнесены к "служилой элите" ⁵ . Последовательно выделяя внутри ее "элиту правящую", "политическую", "экономическую" и "социальную" и сравнивая их по совокупности черт, автор дает общую характеристику "имперской аристократии". Данные о социальном происхождении, быстроте продвижения в чинах, о душевладении этой группы подверглись машинной обработке, результаты которой отражены в таблицах. Большая часть анализируемых сведений обобщена в сводной таблице (прил. с. 170 - 203).

Оказалось, что боярские аристократические фамилии и верхушка московского дворянства XVII в. (и даже XVI в.) сохранили свое привилегированное положение и в первой половине XVIII века. Эти данные совпадают с выводами С. М. Троицкого и М. Д. Рабиновича о преобладании потомственных дворян среди высшего офицерства и чиновничества в первой половине XVIII века ⁶ . Сравнение влияния таких факторов, как социальное происхождение, имущественное положение (душевладение), родственные связи, образование, показало, что происхождение являлось наиболее значимым фактором продвижения по службе ⁷ . Еще более весомую роль происхождение играло при назначении на т. н. ключевые должности - президентов коллегий, губернаторов, сенаторов. Лица, их занимавшие,

⁴ Автор полностью разделяет выдвинутый П. Броуном и Б. Плэвсиком вывод об "упадке эффективности управления" при Петре I. (Brown P. В. Early Modern Russian Bureaucracy. The Evolution oi the Chancellery System from Ivan III to Peter the Great, 1478 - 1717. Chicago. 1978; Plavsic В Seventeenth-century Chanceries and their Staffs. In: Russian Officialdom: The Bureaucratization of Russian Society from the Seventeenth to the Twentieth Century. Chapel Hill. University of North Carolina Press. 1980, pp. 19 - 45).

⁵ В книге даны сведения об изменениях в их служебном положении, отражающие возросшую роль этой группы в гражданском управлении, включение их в чиновную иерархию и дворянское сословие (с. 24 - 25).

⁶ Рабинович М. Д. Социальное происхождение и имущественное положение офицеров регулярной русской армии в конце Северной войны. В кн.: Россия в период реформ Петра I. M. 1973, с. 166, 170; Троицкий С. М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в. М. 1974, с. 123, 129 и др.

⁷ "Старая знать, - по образному выражению автора, - приспособилась к новым требованиям, старые псы выжили, научившись, когда их заставили, новым трюкам" (с. 56).

стр. 168

по определению автора, составляли "элиту в элите", "правящую" в "служилой" (с. 3). В целом эти данные не расходятся с установившимся в советской историографии мнением о сохранении боярской аристократией и потомственным дворянством ключевых должностей в своих руках. То же касается и заключения американской исследовательницы о бюрократизации дворянства в результате введения петровской Табели о рангах. Но тут следует отметить один существенный момент. Как известно, бюрократизирующееся дворянство оставалось классом феодального общества, политическое господство которого вытекало из его экономического господства, обеспеченного монопольной собственностью на землю и на крепостных крестьян. Для Михэн- Уотерс дворянство - служилое, хотя и привилегированное сословие, находящееся на службе у государства. Они "служили пожизненно" и были "государственными служащими, во-первых, а землевладельцами - во-вторых" (с. 64).

Имущественное положение членов генералитета рассматривается в книге в плане выяснения "официальных" (оклад, денежные и поместные пожалования) и "личных" источников дохода (наследственные, купленные и полученные по брачным контрактам имения). Для генералитета в целом оказалась характерной значительная "экономическая стратификация": от 23 душ м. п. у В. И. Корчмина и до 70 000 - у князя А. М. Черкасского (с. 84 - 85). Внутри "служилой элиты" имелась "элита экономическая" - 50 генералов владели более чем тысячью крепостных каждый. *

Собранные автором данные о 57 правительственных пожалованиях показали, что правительство не стремилось сгладить "экономическую стратификацию". В первую очередь и в основном земли с крестьянами жаловались представителям знатных родов (с. 75 - 77). В этом, по мнению автора, отражались характерные для русской политической системы XVIII в. противоречия между "персонализмом и регуляризацией" власти, которые в данном случае выражались в том, что всем генералам были обеспечены высокие денежные оклады, для "правящей" же верхушки, кроме официального жалованья, существовали еще и императорская милость, фавор, личные связи; этими связями и обеспечивались денежные и поместные пожалования (или пожалования за личные заслуги перед государем) (с. 72 - 77).

К "социальной элите" отнесены те лица из генералитета, которые составляли т. н. аристократическое брачное сообщество - группу, породниться с которой считалось в обществе удачей и которая обладала социальным статусом вне зависимости от чинов (с. 116, 164). "Социальная элита" в целом по своему составу совпадала с элитой служилой и экономической, а также с выделенной затем "политической элитой" (с. 116, 157).

Совместив все элиты, выделенные внутри "служилой элиты", автор по совокупности черт характеризует группу, названную "имперской аристократией" (с. 163 - 164), которая коллективно господствовала в экономической и политической жизни России. Однако, по мнению Михэн- Уотерс, отдельные аристократы не имели гарантий прав личности и собственности, как аристократия в целом - реальной власти (с. 165 - 166).

Аристократия, как уже отмечалось, интересует автора не сама по себе: через ее взаимодействие с властью делается попытка показать "русскую политическую систему" первой половины XVIII в. в действии (с. 131 - 132). Для этого проанализировано поведение "имперской аристократии" во время политического кризиса 1730 г. и многочисленных политических судов первой половины XVIII в. С точки зрения автора, участники этих процессов и составляли "политическую элиту". Анализ поведения активных участников событий 1730 г. показал, что все они действовали исходя не из политических принципов, а из возможности получения большей личной власти. Это объясняется, видимо, тем, что автор отрицает политическую борьбу за власть в первой половине XVIII века. Кризис престолонаследия 1730 г., как и другие политические кризисы (1725, 1727, 1730, 1740, 1762 гг.), являлись фокусом взаимодействия личных соперничеств и стремлений придворных партий, находившихся у власти и рвавшихся к ней, но в основном согласных в вопросе о форме правления. На протяжении первой половины XVIII в. элита не выступала против самодержавия, не желая терять выгод, которые можно было получать через фавор и личные связи. Основной вывод по вопросу о взаимоотношениях самодержавия и аристократии: эти отношения складывались в пользу самодержавия (с. 159 - 160, 166).

Книга Михэн-Уотерс интересна своим большим конкретным материалом, который подтверждает некоторые выводы и наблю-

стр. 169

дения советских историков. Концепционно эта работа не нова и полностью лежит в русле современной буржуазной историографии, корни которой находятся в государственной или юридической школе русской историографии. Михэн-Уотерс видит в дворянстве социальную группу, созданную государством и потому полностью от него зависящую, ему покорную и неспособную на борьбу за власть. В силу методологической ограниченности автор не смог раскрыть сложный и противоречивый характер отношений между самодержавием и аристократией.

Конечно, личные контакты и связи, а особенно фаворитизм, в эпоху феодализма всегда играли заметную роль, что относится и к рассматриваемому времени, но не эти связи являлись определяющими. Дворянская аристократия на протяжении всего XVIII в. выступала с притязаниями на участие в управлении государством, и "дворцовые перевороты" были отражением этой борьбы за политическую власть внутри господствующего класса и борьбы дворянства в целом за свои сословные права и привилегии, а это не то же, что борьба за близость к трону и связанные с этим блага, видимая на поверхности исторических событий.

Постоянный адрес данной публикации: