Глава восьмая. Февральская революция и отречение Николая II от престола

В конце февраля и начале марта 1917 г. революционное брожение народных масс и отречение Николая II от престола всколыхнули всю Россию, перевернули все прежние представления и понятия, и круто изменили направление ее развития. Вначале оба этих события объединялись единым понятием - "февральско-мартовская революция". В дальнейшем, однако, было проведено жесткое разграничение между ними. Первое получило наименование "Февральская революция 1917 года", а добровольное отречение российского царя от власти стало рассматриваться не как составная ее часть, а как один из результатов, одно из последствий Февральской революции.

Несмотря на очевидные различия, как по их содержанию, так и по форме, эти события объединяет то, что у них общая стержневая линия, связывавшая прошлое, настоящее и будущее России. Можно сказать, что они дополняли и взаимообуславливали, были взаимосвязаны друг с другом. Искусственное же расчленение единого процесса на отдельные, будто бы не связанные друг с другом части затрудняет пониманию причин, характера и значения этих событий. Весьма характерно, что и те, кто требовал отрешения Николая II от власти, и сам самодержец, согласившийся по собственной воле на такой беспримерный шаг, объясняли эти свои действия и поступки исключительно служением интересам российского народа и заботой об исторических судьбах России.

Проблемы, связанные с оценкой указанных событий, выявлением их истинного смысла и значения, а также роли и места в истории России XX века, до сих пор сохраняют свою научную и политическую актуальность, а по многим из них не прекращаются острые дискуссии, в ходе которых нередко высказываются полярные точки зрения.

Прежде чем давать оценку этим, действительно сложным и неоднозначным событиям, в орбиту которых были втянуты практически все слои, группы и прослойки российского общества, необходимо восстановить возможно точную и подробную хронологию событий, с такой быстротой разворачивавшихся в февральско-мартовские дни 1917 года.

Первые признаки надвигавшейся бури, грозившей полностью уничтожить монархический корабль, стали проявляться задолго до этого времени. Революционный смерч, судя по всему, зарождался в стенах Государственной думы. По-видимому, не так уж неправ был П.Н.Милюков, когда заявлял, что началом второй русской революции следует считать 1 ноября

Продолжение. См. Вопросы истории, 1993, NN 3, 5, 7; 1994, NN 1, 6; 1999, NN 1, 3.

стр. 78

1916 г. (1), когда с трибуны Думы зазвучали резкие и грозные обличения по адресу правительства и императорского двора. В заключительный день работы сессии, 17 декабря, Милюков, говоря о том, что недовольство и брожение в обществе могут явиться предвестием переворота, со свойственным ему пафосом убеждал депутатов, что "атмосфера насыщена электричеством, все чувствуют приближение грозы и никто не знает, куда упадет удар" (2).

Мы еще вернемся к теме "Дума и революция". Сейчас же отметим, что уже с осени 1916 г. в недрах Думы обретали все более ясные и видимые очертания будущего переворота. Именно депутатам Государственной думы принадлежит пальма первенства в постановке вопроса о неизбежной гибели российской монархии в том виде, в каком она продолжала существовать, не желая считаться с настроениями в российском обществе, в котором происходило глухое, но в любой момент готовое вылиться наружу брожение. Идея отречения Николая II от престола охватывала все большее число думцев и с каждым днем обретала все новых сторонников как во властных структурах и верхах общества, так и в широких слоях населения.

Наиболее активными сторонниками и проводниками в жизнь идеи отрешения царя от власти являлись депутаты, представлявшие так называемый прогрессивный блок, а также некоторые влиятельные земские и городские деятели. Практически на протяжении всей второй половины 1916 г. такие влиятельные думские политики, как А.И.Гучков, М.В.Родзянко, Милюков и другие предпринимали всевозможные усилия, добиваясь того, чтобы данная идея получила как можно большую поддержку в российском обществе. И хотя впоследствии все трое, столкнувшись с событиями, которые развивались явно не по тому сценарию, на который они рассчитывали, поспешили откреститься от своих позиций, заявляя, что не такого исхода дела они ожидали и не к такому повороту событий стремились, так или иначе, но их политическая деятельность объективно толкала общество и страну к самым неожиданным переменам. Конечно, они хотали, чтобы перемена власти, а, возможно, и всего государственного строя происходила сверху, а не снизу. Но у исторических событий своя логика развития. К тому же людям, в том числе и крупным политическим деятелям, свойственно принимать желаемое за действительное, даже в самые критические и трагические моменты истории ставить личные интересы выше интересов народа и государства.

Уже к осени 1916 г. идея отрешения царя от престола созрела настолько, что о ней едва ли не открыто стали говорить не только в Думе, но и в широких петербургских кругах. Но ясности, как практически это можно осуществить и к каким политическим и социальным последствиям это может привести, не было.

Эта проблема широко обсуждалась как среди гражданских лиц, так и среди военных. Милюков говорит даже о существовании двух кружков - военного и гражданского, - на которых обсуждалась не только сама идея отрешения царя от власти, но и конкретные шаги по ее реализации. Не вполне ясно, правда, насколько тесно эти кружки взаимодействовали друг с другом, или же их действия были автономны. По словам Милюкова, некоторые члены гражданского кружка (он имел в виду, очевидно, Гучкова) знали о существовании кружка, в состав которого входили видные генералы, как, например, Крымов (3).

Важное заседание гражданского кружка в сентябре 1916 г. проходило на квартире крупного финансиста, члена кадетской партии, редактора газеты "Слово" М.М.Федорова. На нем присутствовали депутаты Думы Родзянко, Гучков, Милюков, С.И.Шидловский, А.И.Шингарев, В.Н.Некрасов, а также не член Думы М.И.Терещенко, которого пригласил Родзянко, находившийся с ним в тесных дружеских отношениях. Инициатива созыва данного совещания принадлежала, судя по всему, Милюкову. Однако главной фигурой на нем был, естественно, Родзянко. Не только потому, что он был председателем III и IV Государственной думы, и уже в силу этого обстоятельства пользовался определенным авторитетом среди думцев, но

стр. 79

также и тем, что присутствовавшие в основном разделяли и поддерживали его оценки складывавшегося в стране политического положения и возможные пути преодоления усиливавшегося общенационального кризиса.

Конечно, участники совещания не придерживались единого мнения относительно политической ситуации, сложившейся в России ко второй половине 1916 г., и особенно по вопросу о будущем страны, но по свидетельству Гучкова, все они понимали, что наступает агония государственной власти. Однако они по-разному трактовали причины этой агонии и сильно расходились в оценке переживаемого момента и определении характера действий, которые следовало бы предпринять в этой сложной ситуации. Как вспоминал впоследствии Гучков, в стране складывалась весьма тревожная ситуация, назревали события, грозившие перерасти в широкое народное движение, с которым власть (с каждым днем это становилось все более очевидным) не сможет справиться. Вопрос стоял так: либо это движение, в случае его успеха, свалит власть, либо беспомощное правительство вынуждено будет обратиться к авторитетным общественным кругам (к ним участники совещания относили прежде всего самих себя), чтобы те взяли на себя ответственность за судьбу страны и помогли властям преодолеть кризис.

Перед этими кругами и поддерживавшими их думцами со всей остротой встала задача: как поступить в ситуации, когда они, с одной стороны, понимали свою неспособность повлиять на народное движение, а тем более предотвратить его, а присоединиться к нему не желали, и в то же время боялись оказаться за бортом развивавшихся судьбоносных событий. Гучковсчитал, что следует отказаться от ошибочных надежд некоторых участников совещания на то, что после того, как спадет стихийная анархия улицы, "люди государственного опыта, государственного разума", какими они представлялись в собственных глазах, "будут призваны к власти". Это, утверждал Гучков, была самая настоящая иллюзия, поскольку можно было легко оказаться в политической изоляции, лишиться всякой возможности хоть как-то влиять на ход событий, и в конце концов вообще сойти с российской политической сцены. Что, кстати сказать, и произошло.

Вместе с тем эта группа депутатов не исключала, что верховная власть может обратиться к ним с призывом сформировать из своей среды ответственное министерство (по данным того же Гучкова, в то время в верхах активно обсуждался вопрос о привлечении кадетов к власти). Не исключая такую возможность, участники совещания тем не менее отдавали себе ясный отчет в том, что умиротворение стихии возможно лишь при условии отречения Николая II от престола. По убеждению Гучкова, уже тогда всем было ясно, что "только ценой отречения государя возможно получить известные шансы успеха в создании новой власти".

Вопрос, каким должен быть новый режим, на совещании даже не поднимался; вероятно, все его участники были убеждены, что монархия должна быть сохранена, а отречение Николая II от престола рассматривалось лишь как необходимая и вынужденная мера, призванная укрепить существующий строй. Такого же мнения придерживался и Милюков, который, если верить тому же Гучкову, потрясал основы монархического строя, но вовсе "не думал свалить их, а думал повлиять". Впрочем с этим утверждением как-то не вяжутся выступления Милюкова в Думе, которые в своем большинстве содержали революционные - в сущности - призывы, возбуждавшие и без того до предела накаленные страсти и лишь способствующие социальному взрыву в стране. Не случайно интервьюировавший Гучкова в 1930-е годы Н.К.Базили, бывший начальник анцелярии в Ставке Верховного главнокомандующего и одного из составителей проекта акта отречения Николая II от престола, выразил по этому поводу недоумение, сказав, что не понимает позицию Милюкова, чьи речи в Думе служили одним из факторов революционизирования общественного мнения. Если он боялся взрыва, справедливо заметил Базили, то с этим не вяжется характер его речей. На это Гучков ответил, что Милюков исходил из того, что это "прежде всего потрясет мораль там, наверху, и там осознают, что необходима смена людей. Борьба шла не за режим, а за исполнительную власть".

стр. 80

Между тем, из двух возможностей смены власти, о чем говорилось на совещании, то есть, с одной стороны, катастрофа под революционным напором народных масс, а с другой, - приглашение новых государственных элементов, Гучков и его думские единомышленники выбирали вторую и полностью отрицали ошибочную, с их точки зрения, идею, согласно которой одни силы призваны осуществить революционные действия, а другие - создать новую власть. Гучков был убежден, что "если свалится власть, улица и будет управлять, тогда произойдет провал власти, России, фронта" (4).

Однако так думали далеко не все участники совещания у Федорова, а лишь трое из них - Гучков, Некрасов и Терещенко, которым, собственно, принадлежала инициатива разработки и осуществления плана отречения государя от престола. Согласно этому плану, власть в стране после отречения должна перейти к законному наследнику престола малолетнему цесаревичу Алексею, а роль регента отводилась брату Николая II - Михаилу Александровичу. Таким путем предполагалось оздоровить монархию. Приверженцы этой идеи считали, что российское общество разочаровалось не в монархическом строе как таковом, а в его главном представителе - Николае II.

Эти три деятеля тщательно разрабатывали план постепенного объединения все новых и новых сторонников данной идеи, проводили различные совещания, приглашая на них гражданских и военных лиц. Излишне говорить, что подобные собрания не афишировались и проводились, как правило, в обстановке повышенной секретности, поскольку речь на них, по существу, шла об изменении государственного строя: в случае обнаружения такой подпольной деятельности всем им грозило серьезное наказание и, возможно, даже виселица. И тем не менее по словам самого Гучкова, участники совещания сознательно шли на это, ибо видели в этом едва ли не единственное средство спасения России и династии. Никогда, за все время своей политической деятельности, говорил впоследствии Гучков, он не испытывал того, что ему пришлось испытать, ясно осознавая, что он совершает столь необходимый для монархии шаг, как в тот момент, когда пытался оздоровить монархию.

Трудно сказать, чего было больше в этих словах убежденного монархиста и лидера октябристов: привычной бравады и желания представить себя истинным борцом за спасение России или стремления снять с себя историческую ответственность за то, что ни ему, ни его единомышленникам не удалось не то чтобы предотвратить, но даже предвидеть тяжелейшие последствия, с которыми неминуемо столкнется Россия. Этот вопрос так и остался без ответа. Не получил разрешения и вопрос, как могло случиться, что в российской политической элите не нашлось ни одного достаточно рассудительного и прозорливого деятеля, способного реально осознавать, к чему может привести крушение российской империи в условиях внутренней сумятицы и внешней напряженности.

Рассуждения и споры об "обновлении" монархии сводились, в сущности, лишь к смене отдельных лиц и не раскрывали в необходимой мере истинные причины и характер национального и политического кризиса.

Как бы то ни было, события конца 1916 - начала 1917 гг. приняли совершенно непредсказуемый характер. Казалось, ничто уже не может предотвратить отречения Николая II от престола, особенно, когда подобные настроения стали охватывать не только высший генералитет, но и средний офицерский состав, не говоря уже о солдатской массе.

Оппозиционно настроенные думские деятели прекрасно понимали, что даже если вся Дума поддержит идею отречения Никола II, она не станет фактом, пока не займут активную позицию в этом вопросе широкие слои российской общественности и прежде всего армия в лице ее высшего командного состава. Самой Думе отводилась скорее роль политического рупора, своеобразного распространителя подобной идеи. Дума нагнетала политическую истерию в стране, раскачивала, как модно было тогда выражаться, российский корабль. С этой целью многие думцы готовы были даже

стр. 81

использовать заведомо ложную информацию. Особенно грешил этим Милюков, а также лидер меньшевистской социал-демократической фракции Н.С.Чхеидзе. Последний даже среди оппозиции пользовался дурной репутацией за свои бездоказательные выступления. Немало передержек, непроверенных слухов и домыслов, а иногда и откровенной дезинформации содержалось в ярких выступлениях Милюкова. Он часто ссылался на телеграммы иностранных агентств, как правило, фальсифицированные. Так, в частности, обстояло дело с его публичными утверждениями, будто правительство Б.В.Штюрмера по указанию императора и императрицы вело сепаратные переговоры с немцами, а также о шпионах, засевших будто бы в различных государственных учреждениях, в том числе и среди ближайшего окружения царя.

Тем не менее, подобные выступления достигали своей цели: в общественном мнении под влиянием думской оппозиции формировался образ врага в лице правящей династии, которая изображалась как неспособная вести победоносную войну против грозного противника и готовая в любой момент пойти на унизительный мир, предавать интересы российского государства и его народов.

Нельзя сказать, чтобы столь откровенно противоправительственная и антимонархическая позиция Думы находила полную поддержку в обществе. Были силы, которые не только понимали, к каким опасным последствиям это может в конце концов привести, но и пытались каким-то образом изменить ситуацию. Они обращались к царю с настоятельными призывами принять необходимые и срочные меры, чтобы не допустить сползания страны в пропасть.

Показательна в этом отношении записка, с которой в январе 1916 г. русские православные круги Киева и Киевской губернии обратились к государю. В ней выражалось негодование в связи с тем, что, как говорилось в записке, "большинство Государственной думы открыто выражает вслух всей России дерзкое требование смены не только лиц, но всей системы нашего государственного строя", а также осуждалась позиция председателя Думы Родзянко, "сознательно низводящего думскую кафедру на степень всероссийской революционной трибуны". Авторы записки возмущались тем обстоятельством, что члены Государственной думы осмеливались, как говорилось в документе, "поносить и высших иерархов русской церкви" 5. В записке едва ли не вся российская пресса того времени подвергалась резкой критике за усиливающийся с каждым днем "свой злостный, антинациональный, противоправительственный и противоцерковный характер". При этом особую озабоченность вызывало то обстоятельство, что левой прессой буквально наводнялась армия.

На записке Николай II собственноручно начертал: "Записка достойная внимания". Однако никаких реальных шагов за этим не последовало. Видимо, император и его окружение привыкли к тому, что в российской прессе чуть ли не ежедневно появлялся какой-нибудь скандальный материал антиправительственного и антимонархического характера. Похоже, они и в самом деле были уверены в том, что русский народ, твердо придерживавшийся "традиционных воззрений на самодержавие русских царей, как на единственный источник предержащей власти в русском государстве", не допустит смены государственного строя, несмотря ни на какие революционные призывы Думы и левой прессы.

Вместе с тем, и в этом заключалась еще одна роковая ошибка правящей династии, не пожелавшей или не сумевшей трезво оценить складывавшуюся ситуацию, которая к тому же стремительно менялась к худшему и все более настоятельно требовала принятия срочных и радикальных мер.

Если Милюкова, с известными оговорками, можно причислить к особо активным думским деятелям, до предела накалявших политическую обстановку в стране, а Родзянко вынашивал идею так называемого ответственного министерства или правительства со собой во главе, то Гучков основные свои усилия концентрировал на армии, и прежде всего на высшем командном составе. Об этом свидетельствуют, в частности, его активные

стр. 82

сношения с начальником штаба армии генерал- адъютантом М.В.Алексеевым, фактически выполнявшим обязанности верховного главнокомандующего. В одном из писем, датированном 15 августа 1916 г., Гучков доказывал Алексееву, что в тылу царит полный развал, а "власть гниет на корню", и что это грозит "затянуть и ваш доблестный фронт и вашу талантливую стратегию, да и всю страну, в то невылазное болото, из которого мы когда-то выкарабкались со смертельной опасностью... А если вы подумаете, что вся эта власть возглавляется Г.Штюрмером, у которого (и в армии, и в народе) прочная репутация, если не готового уже предателя, то готового предать, что в руках этого человека ход дипломатических сношений в настоящем и исход мирных переговоров в будущем, а следовательно, и вся наша будущность, то вы поймете, Михаил Васильевич, какая смертельная тревога за судьбу нашей родины охватила и общественную мысль, и народные настроения. Мы в тылу бессильны или почти бессильны бороться с этим злом. Наши способы борьбы обоюдоостры и при повышенном настроении народных масс, особенно рабочих масс, могут послужить первой искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализовать. Я уже не говорю, что нас ждет после войны - надвигается потоп, - а жалкая, дрянная, слякотная власть готовится встретить этот катаклизм теми мерами, которыми ограждают себя от хорошего проливного дождя: надевают галоши и раскрывают зонтик. Можете ли вы что-нибудь сделать? Не знаю. Но будьте уверены, что наша отвратительная политика (включая и нашу отвратительную дипломатию) грозит пересечь линию вашей хорошей стратегии в настоящем и окончательно исказить ее плоды в будущем. История, и в частности наша отечественная, знает тому немало грозных примеров. Простите мне настоящее письмо и не сетуйте на мою горячность. Может быть, никогда еще я не был столь убежден в полной основательности охватившей нас общественной тревоги, как в настоящий грозный час" 6.

Содержание этого письма вскоре стало известно Штюрмеру, но не от самого генерала Алексеева, а вероятнее всего от "темного департамента", осуществлявшего перлюстрацию всей почтовой корреспонденции, за исключением лишь переписки императора, председателя правительства и министра внутренних дел. Штюрмер переправил письмо Гучкова Николаю II, реакция которого была весьма резкой и жесткой. А для императрицы это письмо явилось дополнительным аргументом в пользу неоднократно выражавшегося ею и ранее в отношении Гучкова весьма нелестного мнения.

Что касается так называемого военного кружка, то среди его участников было не меньше разногласий и противоречий, чем в кружке гражданских лиц, что препятствовало высшему начальствующему составу договориться о совместных действиях, которые могли бы, с одной стороны, способствовать изменению, если не характера государственного строя, то хотя бы существенно повлиять на властные структуры, а с другой стороны, предотвратить развитие социального хаоса, выход из которого стоил бы не меньшего напряжения сил, чем победоносное завершение войны.

Сухая, строгая и беспристрастная хроника февральско-мартовских событий лучше всяких комментариев и толкований, позволяет воссоздать картину социально-политической ситуации, сложившейся в России.

В первые числа февраля события развивались еще не так стремительно и не выходили за рамки привычных выступлений, не несли на себе никаких сколько-нибудь заметных признаков близящихся крупных перемен в политической и социальной жизни России. Но уже к двадцатым числам февраля картина резко изменилась. События развивались стремительно и с нарастающей силой, с каждым днем принимая все более четко выраженный противоправительственный и антидинастический характер.

События тех дней подробно изложены во многих публикациях. На основании различных документов, свидетельств непосредственных участников, а также показаний государственных и политических деятелей, в той или иной мере причастных к ним, воспроизведена по дням и часам вся картина массовых волнений, демонстраций, митингов и забастовок, захлестнувших тогда Петроград 7.

стр. 83

Накал уличной борьбы совпал с отъездом императора 22 февраля из Царского Села в Ставку Верховного главнокомандующего, находившуюся в Могилеве. Этот неожиданный отъезд царя стал роковым для правящей династии. До сих пор историки пытаются выявить причины, побудившие Николая II покинуть столицу в столь тревожное для страны и династии время. Государь прибыл в свою Ставку в 3 часа дня 23 февраля.

Неожиданный отъезд царя удивил многих, тем более, что никаких видимых причин этому не было. Положение на фронте оставалось стабильным и никаких особых опасений не внушало. Высказывалось предположение, что Верховного главнокомандующего волновала проблема продовольственного снабжения войск и он желал лично удостовериться в том, насколько успешно она решается, поскольку поступали тревожные сведения о том, что в некоторых воинских частях продовольствия оставалось всего на три дня. Однако для этого не было нужды отправляться в Ставку: логичнее было вызвать к себе начальника штаба генерала Алексеева с соответствующим докладом. Кстати, именно так неоднократно поступал государь, когда на доклад к нему приезжал заменявший Алексеева во время его болезни генерал В.И.Гурко.

Из всех возможных причин, побудивших Николая II спешно покинуть столицу и отправиться в Ставку, наиболее вероятными представляются две. Первая заключается в том, что в отношениях Верховного главнокомандующего и начальника его штаба генерала Алексеева появились определенные осложнения и государь стремился снять некоторую напряженность, возникшую между ними. На это указывает фраза в письме императрицы Александры Федоровны Николаю в день его отъезда 22 февраля. "Надеюсь, - писала императрица, - что никаких трений и затруднений у тебя с Алексеевым не будет и что ты очень скоро сможешь вернуться".

Вторая причина и, возможно, главная вызвана стремлением царя отдалиться от тревожных событий, от брожения, которым к тому моменту были уже охвачены революционно настроенные массы, возложив всю ответственность за наведение порядка в столице на соответствующие власти, как гражданские, так и военные. Вряд ли можно согласиться с утверждением, что император не имел ясного представления о том, что происходило в столице и явно недооценивал серьезность положения и ту опасность, которую таили в себе массовые волнения, поскольку, мол, и премьер-министр и министр внутренних дел намеренно держали монарха в неведении о происходящих тревожных событиях, представляя ему "успокоительные" всеподданнейшие доклады. Можно думать, что и им не было известно действительное положение вещей. Получается, что только императрица была прозорливее всех и правильно оценивала складывавшуюся политическую ситуацию, призывая Николая II не задерживаться в Ставке и возвращаться как можно скорее, ибо "как раз теперь, - писала она, - ты гораздо нужнее здесь, чем там" 8.

Можно, конечно, бесконечно долго рассуждать на эту тему, но ясно одно: где бы ни находился царь и какой бы "взвешенной" ни была поступавшая к нему информация, события в Петрограде принимали с каждым днем все более массовый и угрожающий характер; не видеть этого и не понимать их возможные последствия уже нельзя было.

После отъезда императора ситуация в Петрограде стала приобретать более четкие и ясные очертания. Именно с этого момента, то есть с четверга 23 февраля 1917 года, можно, очевидно, говорить о начале революционной смены власти. Как отмечают некоторые авторы, "по неведомо откуда идущей опытной указке, события начали развиваться с лихорадочною быстротою, неожиданною даже для той прогрессивной общественности, которая усердно способствовала разрухе и лила воду на мельницу скрытых врагов России" 9.

23 февраля, который многие исследователи считают началом революции, в Петрограде прошли массовые волнения и забастовки с ярко выраженной революционной направленностью. По разным оценкам в тот день бастовало от 70 тыс. до 90 тыс. рабочих, представлявших до 50 предприятий

стр. 84

города 10. Среди демонстрантов было много женщин, требовавших хлеба. Не только участники забастовок, демонстраций и митингов, но и столичные власти считали главной причиной волнений нехватку хлеба. В течение всего дня возле продовольственных лавок выстраивались длинные очереди в основном из женщин. Продукты стремительно исчезали с прилавков магазинов. Росли цены. О том, что первоначальным источником февральских волнений был продовольственный вопрос и прежде всего хлеб, говорил в своих показаниях в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства командующий войсками Петроградского военного округа генерал Хабалов 11. Отчаявшиеся женщины приступом брали булочные. Наибольшему ограблению подвергались филипповские булочные на Невском проспекте. Против взбунтовавшихся женщин были брошены казаки. Может быть, по этому признаку с днем 23 февраля часто ассоциируются голодные бунты, вспыхнувшие в этот день в столице, а также широко распространившаяся легенда, будто нехватка продовольствия и возникшие на этой почве голодные бунты были своего рода предвестниками Февральской революции, а в роли ее застрельщиков выступили женщины - работницы и домохозяйки, которые сильнее и острее других социальных слоев воспринимали эту проблему.

В последующие дни к этим требованиям прибавились новые, среди которых чаще всего звучали призывы к прекращению войны. В рядах бастующих стали появляться красные флаги с начертанными на них лозунгами: Долой царское самодержавие! Да здравствует республика! Созыв учредительного собрания и др.

На следующий день, в пятницу 24 февраля, бастовало уже 200 тыс. рабочих 12. В течение всего дня толпы народа собирались в различных районах. Полиция, усиленная пехотными и кавалерийскими частями, разгоняла демонстрантов, но они вновь появлялись то в одной, то в другой части города. Улицы и переулки, прилегающие к Невскому проспекту, были перекрыты полицией и войсками, чтобы не допустить концентрации людей в центре столицы. На мостах возводились заставы, которые должны были не допустить массового движения людей к центру города с Выборгской стороны. Однако люди толпами шли по льду замерзшей Невы, чтобы добраться до центральных улиц и площадей. Во второй половине дня огромная толпа прорвалась через цепи городовых на Знаменскую площадь, где состоялся массовый митинг у памятника императору Александру III. Митингующие, выкрикивавшие ставшие популярными в народе лозунги ("Долой войну!", "Долой самодержавие!", "Да здравствует республика!" и др.), осуждая действия полиции, выражали весьма одобрительные чувства по отношению к находившимся здесь же казакам, многие из которых достаточно сочувственно отнеслись к собравшимся. Конечно, это еще нельзя было назвать братанием улицы и солдат, в данном случае, казаков, но это, несомненно, было знаковым моментом в ходе развернувшейся антиправительственной борьбе, первым шагом на пути к установлению союза рабочих и солдат.

"Вспоминаю, - писал впоследствии профессор Г.Е.Рейн, - что 24 февраля, в первом часу дня, я отправился из своего дома на Спасской ул. в Мариинский дворец, на очередное заседание Совета министров. Путь мой лежал по Знаменской ул. и Невскому прос. на Морскую. Невский был запружен громадною возбужденною толпою, преимущественно из рабочих. Мой автомобиль едва мог пробираться через сплошную людскую массу, смотрящую с ненавистью на проезжающего военного чина (я являлся в Совет Министров в форме профессора Военно-медицинской академии). Особенно врезалось мне в память лицо пожилой женщины, видимо рабочей, которая взглянула на меня через окно автомобиля с безграничною злобою. Очевидно, над этой толпой хорошо и искусно потрудились агитаторы, сумев довести ее до высшего напряжению. Ни полиции, ни войск на всем протяжении моего пути по Невскому я не заметил. В этот день толпа еще не позволяла себе насилий, и я благополучно добрался до Мариинской площади. Но к вечеру положение ухудшилось, и я, как и князь

стр. 85

Н.Д. Голицын, уже должны были объехать Невский по боковым улицам, чтобы вернуться домой". Автор этих воспоминаний делает вывод, что "брожение в столице 24 февраля возрастало. Хотя, в общем, все еще обходилось более или менее мирно, но уже наблюдались такие грозные признаки, как братание рабочих и работниц с солдатами, а также колебания среди казаков" 13.

Тенденция к братанию рабочих с солдатами явилось пожалуй, главной отличительной чертой событий, развернувшихся в этот день. Еще одной особенностью этого дня было то, что появились явные признаки, свидетельствовавшие о тревожной атмосфере, охватившей царский двор, похоже, ставший осознавать серьезность положения и реальную опасность для династии. Все чаще в переписке Николая II и Александры Федоровны звучали тревожные нотки. Как показывал перед Следственной комиссией Временного правительства последний при царе председатель Совета министров князь Голицын, "до пятницы (то есть до 24 февраля 1917 г. - А.И.) я и не подозревал, что будут такие беспорядки") 14.

Тревога и растерянность властей вскоре сменились некоторыми действиями, которые должны были, с одной стороны, воспрепятствовать дальнейшему расширению антиправительственных выступлений, а с другой, - придать им чисто мирный характер. В первые два дня войска воздерживались от применения оружия против демонстрантов.

Для разработки таких мер днем 24 февраля на квартире Хабалова проходило специальное совещание. Вот как описал это совещание поэт А. Блок: "Хабалов созвал у себя в квартире совещание, на котором присутствовали городской голова Лелянов, его товарищ Демкин, уполномоченный по Петербургу Вейс, градоначальник Балк, командующий войсками полковник Павленков, начальник охранного отделения Глобачев и жандармского отделения Клыков, а также, кажется, Протопопов и Васильев. Обсуждали вопрос о мерах к прекращению беспорядков. Решили, во-первых, следить за более правильным распределением муки по пекарням, причем Хабалов предложил Лелянову возложить эту обязанность на городские попечительства о бедных и на торговые и санитарные попечительства; во-вторых, решили в ночь на 25-ое произвести обыски и арестовать уже намеченных охранным отделением революционеров, причем Глобачев указал, что назначено собрание в бывшем помещении рабочей группы; в-третьих, решили вызвать запасную кавалерийскую часть в помощь казакам первого Донского полка, которые вяло разгоняли толпу; у них не оказывалось нагаек, несмотря на то, что 23-го и 24-го было избито уже 28 полицейских, Хабалов не хотел прибегать к стрельбе" 15.

Острота продовольственного вопроса заставила Думу в срочном порядке обсудить его на своем заседании. Единогласно было принято решение обратиться к правительству с запросом об обеспечении столицы продовольствием. Утром 24 февраля председатель Думы Родзянко вместе с министром земледелия Риттихом побывали у председателя Совета министров Голицына и военного министра Беляева с предложением передать решение продовольственного вопроса в руки городских властей. А вечером того же дня премьер-министр Голицын собрал в Мариинском дворце на экстренное заседание военного министра, морского министра и министра земледелия, членов президиума Государственной думы и Государственного совета, петроградского голову и председателя петроградской губернской земской управы. Совещание постановило передать решение продовольственного вопроса петроградскому городскому самоуправлению.

Однако эти меры не дали ожидаемых результатов. Ситуация с каждым часом все более уходила из-под контроля, угрожая перерасти во всеобщую политическую стачку. 25 февраля число бастующих только по официальным данным составило 240 тыс. человек. В литературе приводятся разные оценки числа забастовщиков. По мнению одних, 23 февраля бастовало 90 тыс. чел., 24 февраля - 160 тыс., а 25-го - 240 тыс. Это официальные данные, основанные главным образом на подсчетах петроградского Охранного отделения. По другим подсчетам число бастующих составляло:

стр. 86

23-го - 128 тыс., 24-го - 214 тыс. и 25-го - 306 тыс. человек 16. Как бы то ни было, в обоих случаях четко прослеживается главная тенденция: забастовочное движение развивалось по восходящей линии, события приобретали ярко выраженный антиправительственный и антидинастический характер. Забастовочное движение значительно усилилось после того, когда владельцы Путиловского завода объявили локаут, и 30 тысяч рабочих, в один момент оказавшись на улице, вынуждены были влиться в единый революционный поток, придав ему не только большую массовость, но и организованность. Этот факт имел огромное значение для развития революционного движения не только в Петрограде, но и в Москве и других крупных городах страны, придав ему по существу необратимый характер, четко выявив не только сущность происходящего, но и реальную угрозу власти и самому государственному строю. Поэтому день 25 февраля по праву можно считать и началом февральско-мартовской революции, высшей точкой подъема массовой борьбы петроградского пролетариата, завершившейся утверждением в России республиканского строя.

В самом деле этот день был перенасыщен событиями. Обе стороны словно проверяли друг друга на способность выжить, устоять и проявить решительность при отстаивании своих интересов и целей. В это историческое противостояние все активнее и все глубже втягивались царь и его ближайшее окружение, правительство и Государственная дума с представленными в ней политическими партиями и общественными движениями, армия и ее высший генералитет, рабочие и солдатские массы, студенчество, женщины, другие категории населения Петербурга и ряда крупных городов страны.

К полудню к центру Петрограда, к Казанскому собору и примыкавшим к нему улицам начали стекаться десятки тысяч горожан, настроенных по-боевому. В течение дня к демонстрантам присоединились учащиеся высших учебных заведений. В ходе митингов между демонстрантами и полицией возникали стычки. В полицейских и жандармов со стороны демонстрантов летели ручные гранаты, петарды, куски льда, бутылки. Войска проявляли явную пассивность по отношению к демонстрантам, а действия полиции, которая, разгоняя митинговавших, применила оружие, убив и ранив несколько демонстрантов, вызывали скрытое неодобрение. Когда конная полиция открыла стрельбу по демонстрантам, войска дали залп по полиции, вынужденную ретироваться. В этот день, как справедливо отмечает Р.Ш.Ганелин, "ясно определились отношения между рабочими, солдатами, казаками и полицией". Автор приводит слова Балка, который вынужден был признать, что "День 25 февраля был нами проигран во всех отношениях. Не только руководители выступлений убедились, что войска действуют вяло, как бы нехотя, но и толпа почувствовала слабость власти и обнаглела" 17.

Угроза генерала Хабалова, заявившего, что если к 28 февраля забастовки не прекратятся и рабочие не приступят к работе, то все новобранцы досрочных призывов 1917, 1918 и 1919 годов, пользующиеся отсрочкой, будут призваны в войска и отправлены на фронт, не возымела должного действия. Более того, она лишь еще больше революционизировала массы.

Вечером того же дня Хабалов был оповещен о телеграмме Николая II, которая полученной в Петрограде в 9 часов вечера. В ней говорилось: "Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией". Очевидно, это была реакция царя на телеграммы, полученные им в тот день от императрицы, министра внутренних дел Д.Протопопова и генерала Хабалова. Императрица направила своему мужу две телеграммы и одно письмо, что само по себе свидетельствовало о тревожном состоянии, в котором пребывала она в связи с событиями в Петрограде. В первой телеграмме, посланной утром, императрица успокаивала царя, заявляя, что "в городе все спокойно". Однако во второй, отправленной спустя несколько часов, она уже била тревогу: "совсем нехорошо в городе". А в письме, которое государь получил утром 26 февраля, в частности, говорилось: "Завтра воскресенье, и будет еще хуже.

стр. 87

Не могу понять, почему не вводят карточной системы и почему не милитаризуют все фабрики, - тогда не будет беспорядков. Забастовщикам прямо надо сказать, чтобы они не устраивали стачек, иначе их будут посылать на фронт или строго наказывать. Не надо стрельбы, нужно только поддерживать порядок и не пускать их переходить мосты, как это они делают. Этот продовольственный вопрос может свести с ума" 18. Совет императрицы запоздал: полиция уже начала стрелять по толпе.

Протопопов телеграфировал дворцовому коменданту генералу В.Н.Воейкову, находившемуся в Ставке, для доклада императору: "Внезапно распространившиеся в Петрограде слухи о предстоящем якобы ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба взрослым по фунту, малолетним в половинном размере, вызвали усиленную закупку публикой хлеба, очевидно, в запас, почему части населения хлеба не хватило. На этой почве 23 февраля вспыхнула в столице забастовка, сопровождающаяся уличными беспорядками. первый день бастовало около 90 тысяч рабочих, второй - до 160 тысяч, сегодня около 200 тысяч. Уличные беспорядки выражаются в демонстративных шествиях, частью с красными флагами, разгроме в некоторых пунктах лавок, частичном прекращении забастовщиками трамвайного движения, столкновениях с полицией. 23 февраля ранены 2 помощника пристава, сегодня утром на Выборгской стороне толпой снят с лошади и избит полицмейстер Шалфеев, ввиду чего полицией произведено несколько выстрелов в направлении толпы, откуда последовали ответные выстрелы. Сегодня днем более серьезные беспорядки происходили около памятника императору Александру III на Знаменской площади, где убит пристав Крылов. Движение носит неорганизованный стихийный характер. Наряду с эксцессами противоправительственного свойства, буйствующие местами приветствуют войска. Прекращению дальнейших беспорядков принимаются энергичные меры военным начальством. Москве спокойно" 19.

Властям выгодно было представить февральские события в Петрограде как стихийные беспорядки, возникшие на почве затруднений, связанных с недопоставками в столицу продовольствия, в особенности муки для выпечки хлеба.

В 17 час. 40 мин. 25 февраля Хабалов направил Наштаверху генералу Алексееву шифротелеграмму: "Доношу, что 23 и 24 февраля вследствие недостатка хлеба на многих заводах возникли забастовки. 24 февраля бастовало около 200.000 рабочих, которые насильственно снимали работающих. Движение трамвая рабочими было прекращено. В середине дня 23 и 24 февраля часть рабочих прорвалась к Невскому, откуда была разогнана. Насильственные действия толпы выразились разбитием стекол в нескольких лавках и трамваях. Оружие войсками не употреблялось, четыре чина полиции получили неопасные поранения. Сегодня, 25 февраля, попытки рабочих проникнуть на Невский успешно парализуются, прорвавшаяся часть, разгоняется казаками. Утром полицмейстер Выборгского района сломали руку и нанесли в голову рану тупым орудием. Около трех часов дня на Знаменской площади убит, при рассеянии толпы, пристав Крылов. Толпа рассеяна. В подавлении беспорядков, кроме петроградского гарнизона, принимают участие пять эскадронов 9 запасного кавалерийского полка из Красного Села, сотня лейб-гвардии сводно-казачьего полка из Павловска и вызвано в Петроград пять эскадронов гвардейского запасного кавалерийского полка" 20.

Телеграмма С.С.Хабалова была получена в Ставке в 18 час. 8 мин. и тут же доложили императору. Картина, нарисованная командующим войсками Петроградского военного округа, видимо, настолько сильно взволновала царя, что уже в 21 час. 40 мин. Хабалов получил высочайшее предписание: "Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией" 21. Уже через час Хабалов собрал у себя начальников участков, командиров запасных частей. Он ознакомил их с телеграммой Николая II, заявив, что настало время в борьбе с забастовщиками перейти к применению крайнего средства: после троекратного предупреждения открывать стрельбу по наступающей толпе. В остальных случаях, как и ранее, использовать, в основном, кавалерию.

стр. 88

В ночь с 25 на 26 февраля в разных районах Петрограда прошли массовые аресты лиц (около ста человек), принадлежавших к различным политическим партиям, организациям и движениям. В ту же ночь на квартире премьер-министра Голицына состоялось совещание министров, на котором обсуждался вопрос о роспуске Государственной думы. Все, кроме Протопопова, Н.А.Добровольского и Н.П.Раева, высказались против роспуска Думы, мотивируя свою позицию тем, что это может еще больше обострить политическую обстановку в столице. Приглашенный на совещание генерал Хабалов доложил о телеграмме, полученной им от императора, а также о принимаемых им мерах по наведению порядка. Некоторые министры подняли вопрос о необходимости введения осадного положения в столице, что автоматически вело бы к запрещению любых митингов, демонстраций и собраний, в том числе и заседаний Государственной думы. Однако Хабалов и министр иностранных дел Н.Н.Покровский высказались против введения осадного положения. Было решено обратиться к Родзянко и видным депутатам Думы с просьбой использовать свой авторитет и влияние для успокоения толпы. Завершая совещание, которое продолжалось до 4-х часов утра, Голицын, между прочим, заявил, что кое-кому из министров придется уйти в отставку.

Между тем несмотря на жесткие меры, предпринимаемые властями, напряжение в городе не спадало. 26 февраля толпы рабочих, служащих и студентов продолжали собираться на массовые митинги в центре города, выдвигая все новые лозунги и требования. Пожалуй, самым важным событием 26 и 27 февраля было присоединение к демонстрантам полков, которые вышли из подчинения своему командованию и перешли на сторону народа. Еще днем 26 февраля после того, как правительство отдало приказ стрелять в безоружную толпу и начались массовые расстрелы, четвертая рота запасного батальона Павловского полка покинула казармы, выбежала на площадь у храма Вознесения и открыла беспорядочную пальбу в воздух. Солдаты потребовали прекратить стрелять в народ и вернуть все воинские части в казармы. На следующий день на сторону революционного народа стали переходить целые полки: Волынский, Литовский, Павловский, Преображенский. Восставшие солдаты вместе с рабочими захватили арсенал, овладели Петропавловской крепостью и тюрьмами, освободив содержавшихся в них политических заключенных.

Напуганный резко обострившейся ситуацией и особенно массовым переходом на сторону революции целых воинских частей Хабалов несколько раз доносил в ставку, что беспорядки в столице принимают угрожающие размеры и что он не в состоянии выполнить указания императора. С тем же обращался к царю и премьер-министр Голицын, который признавал, что Совет министров не может справиться с создавшимся положением, просил царя распустить правительство и назначить нового его председателя. Разгневанный такой постановкой вопроса государь отреагировал на просьбу Голицына немедленно, направив ему телеграмму следующего содержания: "О главном начальнике для Петрограда мною дано повеление начальнику моего штаба с указанием немедленно прибыть в столицу. То же и относительно войск. Лично вам предоставляю все необходимые права по гражданскому правлению. Относительно перемены в личном составе при данных обстоятельствах считаю их недопустимыми".

Дважды обращался к царю и Родзянко. В его телеграммах интересны оценка ситуации в Петрограде и позиция автора. В первой телеграмме говорилось: "Положение серьезное. В столице - анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топлива пришел в полное расстройство. Растет общественное недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца". Утром 27 февраля Родзянко направил царю вторую, более краткую, но не менее

стр. 89

тревожную телеграмму: "Положение ухудшается, надо принять немедленные меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии". Прозорливый Родзянко, похоже, ясно понимал, в каком направлении развиваются события и какие последствия они могут иметь. Николай же весьма хладнокровно и сдержанно реагировал на полные раздражения и гнева слова председателя Государственной думы. По словам министра императорского двора графа Фредерикса, царь, получив эту телеграмму, сказал своему постоянному и верному помощнику: "Опять этот толстяк Родзянко написал всякий вздор, на который я ему не буду даже отвечать".

Самой большой неприятностью для Родзянко было не то, что царь оставил без ответа его обращения (хотя и этот факт говорил о многом), а полученное им известие о том, что министры, собравшись вечером 26 февраля на квартире у Голицына, вновь рассматривали вопрос о возможном роспуске Думы и на сей раз высказались в пользу принятия такого решения. В тот же вечер на столе у Родзянко лежал заранее заготовленный и подписанный императором указ (в него необходимо было лишь вписать дату вступления указа в силу), в котором говорилось: "На основании статьи 99 Основных государственных законов, повелеваю занятия Государственной думы прервать с 26 февраля с.г. и назначить срок их возобновления не позднее апреля 1917 г., в зависимости от чрезвычайных обстоятельств. Правительствующий сенат не оставит к исполнению сего учинить надлежащее распоряжение" 22. Указом аналогичного содержания прерывалась и деятельность Государственного совета.

Эту неприятную новость депутаты Государственной думы узнали от Родзянко утром 27 февраля, когда собрались на свое очередное заседание. Она не была для них неожиданной. Разговоры о предстоящем роспуске Думы постоянно велись в ее стенах, поэтому депутаты были готовы к такому повороту событий и, очевидно, заранее к нему готовились.

Выслушав эту информацию, депутаты покинули зал, где проходили пленарные заседания Думы, и перешли в соседнюю комнату, где продолжили обсуждение создавшейся ситуации. Было принято решение, чтобы депутаты не разъезжались по своим округам, а оставались в Петрограде и кроме того совету старейшин поручалось избрать Временный комитет из членов Государственной думы, который определил бы роль и место Думы в происходящих событиях. К трем часам дня такой комитет был избран. В него вошли: Родзянко, В.В.Шульгин (прогресист-националист), В.Львов (группа центра), Дмитрюков (октябрист), Шидловский (октябрист), Караулов (беспартийный), А.А.Коновалов (прогрессист), А.Ф.Керенский (группа трудовиков), Б.М.Ржевский (прогрессист), Милюков (кадет), Некрасов (кадет) и Чхеидзе (социал-демократическая фракция меньшевиков). Половина членов Временного комитета составит впоследствии костяк первого послереволюционного Временного правительства. Видимо, Милюков предполагал такую трансформацию этого нового думского органа в будущее правительство, поэтому в своих выступлениях перед солдатами и офицерами подчеркивал, что в стране существует единственная власть, которой все должны подчиняться, это - Временный комитет Государственной думы. Подобное заявление находилось в прямом противоречии с утверждением, будто бы Дума стояла в стороне от революционных событий, никак на них не влияла и всячески уходила от вопроса о взятии власти в свои руки. Более того, Временный комитет Государственной думы не только открыто заявил, что решил взять власть в свои руки, но и занялся конкретными практическими делами, связанными с жизнеобеспечением города, особенно с решением продовольственной проблемы. Обязанности коменданта Петроградского гарнизона Комитет возложил на члена Государственной думы полковника Б.А.Энгельгардта, который вошел в состав Временного комитета. Комитет обратился с воззваниями к жителям столицы, в которых подчеркивалось, что при тяжких условиях внутренней разрухи, вызванной мерами старого правительства, он нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного

стр. 90

и общественного порядка. Сознавая всю ответственность принятого им решения, говорилось в одном из воззваний, Комитет выражает уверенность в том, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием. В специальном приказе войскам, выпущенном Комитетом, предписывалось, чтобы воинские части незамедлительно возвратились в свои казармы, офицеры приступили к исполнению своих обязанностей и приняли все меры по восстановлению порядка. Кроме того, командирам частей было приказано прибыть в Государственную думу к 11 часам утра 28 февраля для получения необходимых распоряжений.

Тем временем в Петроград приходили известия о развертывании по всей стране мощного революционного движения. В Москве 28 февраля стало первым днем революции. В этот день на заводах и фабриках Москвы начались забастовки, не работали учреждения и магазины, не выходили газеты, было перекрыто трамвайное движение. Забастовки и демонстрации начались одновременно в разных частях города. Демонстранты мощными колоннами направились к центру, к городской думе, которая находилась на Воскресенской площади. У думского подъезда состоялись массовые митинги, участники которых выступали с революционными лозунгами и призывали к свержению существующего строя. Стоявшая неподалеку у Александровского сада конная жандармерия не решалась вторгаться в многолюдную толпу, лишь наблюдая за тем, как на площадь перед городской думой прибывали все новые и новые колонны демонстрантов 23. Революционная волна накатывалась и на другие города и регионы России, приведя в движение огромные массы народа на всем ее бескрайнем пространстве. События, с невероятной быстротой охватившие Петроград и практически всю страну, со всей очевидностью свидетельствовали, что Россия все больше впадала в состояние новой смуты, исход которой вряд ли тогда кто-либо мог себя представить.

В конце февраля и начале марта 1917 г. в Ставке верховного главнокомандующего скопилось огромное количество телеграмм от командующих фронтами, в которых выражалась тревога за состояние дел в российском обществе и в действующей армии. Приведем лишь некоторые наиболее характерные из них.

Генерал-адъютант великий князь Николай Николаевич телеграфировал: "Генерал-адъютант Алексеев сообщает мне создавшуюся небывало роковую обстановку и просит меня поддержать его мнение, что победоносный конец войны, столь необходимый для блага и будущности России и спасения династии, вызывает принятие сверхмеры. Я, как верноподданный, считаю по долгу присяги и по духу присяги необходимым коленнопреклонно молить Ваше императорское величество спасти Россию и Вашего наследника, зная чувство святой любви Вашей к России и к нему. Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследие. Другого выхода нет. Как никогда в жизни с особо горячею молитвою молю Бога подкрепить и направить Вас".

Генерал-адъютант А.А.Брусилов: "Прошу Вас доложить государю-императору мою всеподданнейшую просьбу, основанную на моей преданности и любви к родине и царскому престолу, что в данную минуту единственный исход может спасти положение и дать возможность дальше бороться с внешним врагом, без чего Россия пропадет, - отказаться от престола в пользу государя наследника цесаревича при регентстве великого князя Михаила Александровича. Другого исхода нет. Но необходимо спешить, дабы разгоревшийся и принявший большие размеры народный пожар был скорее потушен, иначе повлечет за собой неисчислимое катастрофическое последствие. Этим актом будет спасена и сама династия в лице законного наследника".

Командующий Западным фронтом генерал-адъютант А.Е.Эверт: "Ваше императорское величество, начальник штаба Вашего величества передал мне обстановку, создавшуюся в Петрограде, в Царском Селе, Балтийском море и Москве и результат переговоров генерал-адъютанта Рузского с председателем Государственной думы. Ваше величество, на армию,

стр. 91

в настоящем ее составе, рассчитывать при подавлении внутренних беспорядков нельзя. Ее можно удержать лишь именем спасения России от несомненного порабощения злейшим врагом родины при невозможности вести дальнейшую борьбу. Я принимаю все меры к тому, чтобы сведения о настоящем положении дел в столицах не проникали в армию, дабы уберечь ее от несомненных волнений. Средств прекратить революцию в столицах нет никаких. Необходимо немедленное решение, которое могло бы привести к прекращению беспорядков и к сохранению армии для борьбы против врага. При создавшейся обстановке, не находя иного исхода, безгранично преданный Вашему величеству верноподданный умоляет Ваше величество, во имя спасения родины и династии, принять решение, согласованное с заявлением председателя Государственной думы, выраженным им генерал-адъютанту Рузскому, как единственно, видимо, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии".

Генерал-адъютант Алексеев, докладывая содержание этих телеграмм императору, умолял его "безотлагательно принять решение, которое господь Бог внушит Вам. Промедление грозит гибелью России. Пока армию удается спасти от проникновения болезни, охватившей Петроград, Москву, Кронштадт и другие города. Но ручаться за дальнейшее сохранение высшей дисциплины нельзя. Прикосновение же армии к делу внутренней политики будет знаменовать неизбежный конец войны, позор России, развал ее. Ваше императорское величество горячо любите родину и ради ее целости, независимости, ради достижения победы соизволите принять решение, которое может дать мирный и благополучный исход из создавшего, более чем тяжкого, положения. Ожидаю повелений".

Значительно отличалась из всей массы телеграмм, авторы которых по существу требовали отречения Николая II от престола, телеграмма генерала от кавалерии В.В.Сахарова, который хотя и присоединился к мнению остальных командующих фронтами, но сделал это после резкого осуждения тех, кто задумал эту позорную, с его точки зрения, акцию. В его телеграмме говорилось: "Генерал- адъютант Алексеев передал мне преступный и возмутительный ответ председателя Государственной думы Вам на высокомилостивое решение государя императора даровать стране ответственное министерство и пригласил главнокомандующих доложить его величеству через вас о положении данного вопроса в зависимости от сложившегося положения. Горячая любовь моя к его величеству не допускает душе моей мириться с возможностью осуществления гнусного предложения, переданного Вам председателем Думы. Я уверен, что не русский народ, никогда не касавшийся царя своего, задумал это злодейство, а разбойная кучка людей, именуемая Государственной думой, предательски воспользовалась удобной минутой для проведения своих преступных целей. Я уверен, что армии фронта непоколебимо стали бы за своего державного вождя, если бы не были призваны к защите родины от врага внешнего и если бы не были в руках тех же государственных преступников, захвативших в свои руки источники жизни армии. Таковы движения сердца и души. Переходя же к логике разума и учтя создавшуюся безвыходность положения, я, непоколебимо верный подданный его величества, рыдая, вынужден сказать, что пожалуй наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности продолжать биться с внешним врагом является решение пойти навстречу уже высказанным условиям, дабы промедление не дало пищи к предъявлению дальнейших и еще гнуснейших притязаний" 24.

Столь мощное давление на царя, за которым все явственнее просматривалась фигура генерала Алексеева, действовавшего скорее всего во взаимодействии с некоторыми российскими политиками, выступавшими за немедленное отрешение Николая II от власти, особенно с Гучковым и, возможно, с Родзянко (хотя сам Алексеев отрицал наличие каких-либо связей и контактов с думскими политиками) 25, толкало императора к принятию решения об отречении от престола. Одновременно с этим на царя осуществлялось давление и из Петрограда, исходившее от все той же Думы, руководители которой постоянно ссылались на резкое обострение политической ситуации

стр. 92

в столице, уверяя царя и его ближайшее окружение в том, что восстановить порядок и спокойствие возможно лишь в том случае, если произойдут существенные изменения в верхах правящей династии.

Именно с этой миссией в Псков, где находился Николай II, была направлена делегация Государственной думы в составе Гучкова и Шульгина. Председатель Думы Родзянко, который постоянно нагнетали без того резко обострившуюся политическую обстановку в столицах и которого хотели видеть в Ставке, чтобы получить информацию "из первых рук" и узнать, что же на самом деле происходит в столицах и насколько отречение Николая II может спасти положение, в Псков не поехал. Можно по-разному объяснять этот факт. Сам Родзянко опасался, что миссия может окончиться провалом, и утверждал, что его сдерживала слишком напряженная обстановка, царившая в Думе и вокруг нее, и он боялся, что его отсутствие может привести к непредсказуемым последствиям. Впрочем вряд ли в этом была главная причина его отказа ехать в Псков. Так или иначе, но еще до появления там думских посланцев, у царя уже созрела идея самоотречения от престола. Прежде чем подписать манифест, император хотел, вероятно, лишний раз услышать аргументы тех, кто приехал в Псков, и убедиться в правильности принятого им решения.

Гучков и Шульгин прибыли в Псков в 22 часа 2 марта 1917 г. Они тотчас же были приглашены в салон-вагон императорского поезда, где к тому времени уже находились главнокомандующий армиями Северного фронта генерал-адъютант Рузский, граф Фредерикс и начальник военно-походной канцелярии его императорского величества свиты генерал-майор К.А.Нарышкин. Войдя в салон-вагон, Николай II поздоровался с прибывшими и, попросив всех сесть, приготовился выслушать приехавших членов Государственной думы. Сохранилась протокольная запись этой беседы.

Гучков: "Мы приехали с членом Государственной думы Шульгиным, чтобы доложить о том, что произошло за эти дни в Петрограде и вместе с тем посоветоваться о тех мерах, которые могли бы спасти положение. Положение в высшей степени угрожающее: сначала рабочие, потом войска примкнули к движению, беспорядки перекинулись на пригороды, Москва неспокойна. Это не есть результат какого-нибудь заговора или заранее обдуманного переворота, а это движение вырвалось из самой почвы и сразу получило анархический отпечаток, власти стушевались. Я отправился к замещавшему генерала Хабалова генералу Занкевичу и спрашивал его, есть ли у него какая-нибудь надежная часть или хотя бы отдельные нижние чины, на которых можно было бы рассчитывать. Он мне ответил, что таких нет, и все прибывшие части тотчас переходят на сторону восставших. Так как было страшно, что мятеж примет анархический характер, мы образовали так называемый Временный комитет Государственной думы и начали принимать меры, пытаясь вернуть офицеров к командованию нижними чинами; я сам лично объехал многие части и убеждал нижних чинов сохранять спокойствие. Кроме нас заседает в Думе еще комитет рабочей партии и мы находимся под его властью и его цензурою. Опасность в том, что если Петроград попадет в руки анархии и нас, умеренных, сметут, так как это движение начинает нас уже захлестывать. Их лозунги: провозглашение социальной республики. Это движение захватывает низы и даже солдат, которым обещают отдать землю. Вторая опасность, что движение перекинется на фронт, где лозунг: смести начальство и выбрать себе угодных. Там такой же горючий материал и пожар может перекинуться по всему фронту, так как нет ни одной воинской части, которая, попав в атмосферу движения, тотчас же не заражалась бы. Вчера к нам в Думу явились представители: сводного пехотного полка, железнодорожного полка, конвоя вашего величества, дворцовой полиции и заявили, что примыкают к движению. Им сказано, что они должны продолжать охрану тех лиц, которая им была поручена; но опасность все-таки существует, так как толпа теперь вооружена.

В народе глубокое сознание, что положение создалось ошибками власти, и именно верховной власти, а потому нужен какой-нибудь акт, который

стр. 93

подействовал бы на сознание народное. Единственный путь - это передать бремя верховного правления в другие руки. Можно спасти Россию, спасти монархический принцип, спасти династию. Если Вы, Ваше величество, объявите, что передаете свою власть Вашему маленькому сыну, если Вы передадите регентство великому князю Михаилу Александровичу и если от Вашего имени или от имени регента будет поручено образовать новое правительство, тогда, может быть, будет спасена Россия; я говорю может быть, потому что события идут так быстро, что в настоящее время Родзянко, меня и других умеренных членов Думы крайние элементы считают предателями; они, конечно, против этой комбинации, так как видят в этом возможность спасти наш исконный принцип. Вот, Ваше величество, только при этих условиях можно сделать попытку водворить порядок. Вот что нам, мне и Шульгину, было поручено вам передать. Прежде чем на это решиться, Вам, конечно, следует хорошенько подумать, помолиться, но решиться все-таки не позже завтрашнего дня, потому что уже завтра мы не будем в состоянии дать совет, если Вы его у нас спросите, так как можно опасаться агрессивных действий толпы".

Император Николай II: "Ранее вашего приезда и после разговора по прямому проводу генерал- адъютанта Рузского с председателем Государственной думы я думал в течение утра и во имя блага, спокойствия и спасения России я был готов на отречение от престола в пользу своего сына, но теперь, еще раз обдумав положение, я пришел к заключению, что, ввиду его болезненности, мне следует отречься одновременно и за себя, и за него, так как разлучаться с ним я не могу".

Гучков: "Мы учли, что облик маленького Алексея Николаевича был бы смягчающим обстоятельством при передаче власти".

Генерал-адъютант Рузский: "Его величество беспокоится, что, если престол будет передан наследнику, то Его величество будет с ним разлучен".

Шульгин: "Я не могу дать на это категорического ответа, так как мы ехали сюда, чтобы предложить то, что мы передали".

Николай II: "Давая свое согласие на отречение, я должен быть уверенным, что вы подумали о том впечатлении, какое оно произведет на всю остальную Россию, не отзовется ли это некоторою опасностью".

Гучков: "Нет, Ваше величество, опасность не здесь, мы опасаемся, что если объявят республику, тогда возникнет междоусобие".

Шульгин: "Позвольте мне дать некоторое пояснение, в каком положении приходится работать Государственной думе. 26-го вошла толпа в Думу и вместе с вооруженными солдатами заняла всю правую сторону, левая сторона занята публикой, а мы сохранили всего две комнаты, где ютится так называемый комитет. Сюда тащат всех арестованных и еще счастье для них, что их сюда тащат, так как это избавляет их от самосуда толпы; некоторых арестованных мы тотчас же освобождаем; мы сохраняем символ управления страной и только благодаря этому еще некоторый порядок мог сохраниться, не прерывалось движение железных дорог. Вот при каких условиях мы работаем, в Думе ад, это сумасшедший дом, нам придется вступить в решительный бой с левыми элементами, а для этого нужна какая-нибудь почва. Относительно Вашего проекта разрешите нам подумать хотя бы четверть часа. Этот проект имеет то преимущество, что не будет мысли о разлучении и, с другой стороны, если ваш брат великий князь Михаил Александрович, как полноправный монарх, присягнет конституции одновременно с вступлением на престол, то это будет обстоятельством, содействующим успокоению".

Гучков: "У всех рабочих и солдат, принимавших участие в беспорядках, уверенность, что водворение старой власти - это расправа с ними, а потому нужна полная перемена. Нужен на народное воображение такой удар хлыстом, который сразу переменил бы все. Я нахожу, что тот акт, на который Вы решились, должен сопровождаться и назначением председателя Совета министров князя Львова".

Николай II: "Я хотел бы иметь гарантию, что вследствие моего ухода и по поводу его не было бы пролито еще лишней крови".

стр. 94

Шульгин: "Может быть со стороны тех элементов, которые будут вести борьбу против нового строя и будут попытки, но их не следует опасаться. Я знаю, например, хорошо гор. Киев, который был всегда монархическим; теперь там полная перемена".

Николай II: "А вы не думаете, что в казачьих областях могут возникнуть беспорядки?"

Гучков: "Нет, Ваше величество, казаки все на стороне нового строя. Ваше величество, у вас заговорило человеческое чувство отца и политике тут не место, так что мы ничего против Вашего предложения возразить не можем".

Шульгин: " Важно только, чтобы в акте вашего величества было указано, что преемник Ваш обязан дать присягу конституции".

Николай II: "Хотите еще подумать?"

Гучков: "Нет, я думаю, что мы можем сразу принять Ваши предложения. А когда бы Вы могли совершить самый акт? Вот проект, который мог бы Вам пригодиться, если бы Вы пожелали что-нибудь из него взять".

После этого император Николай II, ответив, что проект уже составлен, удалился к себе, где собственноручно исправил заготовленный ранее манифест об отречении в том смысле, что престол передается великому князю Михаилу Александровичу, а не наследнику Алексею Николаевичу. Приказав переписать манифест заново, он подписал его и, войдя в салон-вагон, в II часов 40 минут вечера передал его Гучкову. Прибывшие депутаты Государственной думы попросили вставить в манифест фразу о присяге конституции нового императора, что тут же было сделано. Одновременно Николаем II были собственноручно написаны указы правительствующему сенату о назначении председателем совета министров князя Г.Е.Львова и верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича. Чтобы не создавалось впечатление, что акт совершен под давлением приехавших депутатов Государственной думы и поскольку само решение об отречении от престола было принято Николаем II еще днем, то, по совету депутатов, на манифесте было поставлено при подписи 3 часа дня, а на указах правительствующему сенату - 2 часа дня. При этом, кроме поименованных выше лиц присутствовал начальник штаба армий Северного фронта генерал Ю.Н.Данилов, который был вызван генералом Рузским.

В заключение Шульгин поинтересовался у Николая II его дальнейшими планами. Тот ответил, что собирается поехать на несколько дней в Ставку, может быть, в Киев, чтобы проститься с государыней императрицей Марией Федоровной, а затем будет находиться в Царском Селе до выздоровления детей. Гучков и Шульгин попросили его - "на случай возможного с ними несчастья" - подписать также дубликат манифеста, который остался бы на руках у генерала Рузского.

Николай II простился с депутатами, затем с главнокомандующим армиями Северного фронта и его начальником штаба, поблагодарив их за сотрудничество. Приблизительно через час дубликат манифеста был поднесен его величеству на подпись, после чего все четыре подписи его величества были контрасигнированы графом Фредериксом.

Вот полный текст акта отречения Николая II от престола:

"В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России, почли МЫ долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственною думою, признали МЫ за благо отречься от престола Государства Российского и сложить с себя верховную

стр. 95

власть. Не желая расстаться с любимым сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ брату НАШЕМУ великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол Государства Российского. Заповедуем брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним, повиновением царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет господь Бог России.

НИКОЛАЙ".

г. Псков. 2-го марта 15 час. 5 мин. 1917 г. 26.

На исходе дня, 2 марта 1917 г., наверное, самого тяжелого и драматичного за все годы его царствования, Николай II сделал в своем дневнике запись, к которой впоследствии неоднократно будут обращаться ученые, политики и публицисты, пытаясь понять ее смысл и истинные причины, побудившие царя столь нелицеприятно отзываться о политической элите и тех ее представителях, которые составляли ближайшее окружение царя, а также насколько справедливой была эта критика. Вот эта дневниковая запись, помеченная четвергом 2 марта 1917 года: "Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т. к. с ним борется соц.- дем. партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 1/2 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!" 27.

В тот же день Николай II телеграммой сообщил в Петроград своему младшему брату великому князю Михаилу Александровичу о принятом им решении отречься от престола за себя и за малолетнего наследника Алексея в пользу Михаила Александровича. Однако великий князь отказался от предложения царя стать во главе царствующей династии. В акте отречения Михаила Александровича от престола приводятся формальные мотивы, заставившие его отказаться от власти. "Тяжелое бремя возложено на меня волею брата моего, - передавшего мне императорский всероссийский престол в годину беспремерной войны и волнений народных. Одушевленный единою со всем народом мыслею, что выше всего благо родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, прося представителей своих в Учредительном Собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского. Посему, признавая благословение Божие, прошу всех граждан державы российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа" 28.

На самом же деле подлинные причины состояли в другом. О них пишет в своих воспоминаниях Шульгин. Вопрос о том, стоит или нет великому князю принять престол, обсуждался в доме начальника царского дворцового управления М.С.Путятина в доме, расположенном по улице Миллионной, 12, где собрались все, от кого зависело, каким будет окончательное решение, которое должен был принять Михаил Александрович. Здесь присутствовали Родзянко, Гучков, Шульгин, Милюков, князь Львов, который уже формально представлял новую власть, будучи назначенным императором

стр. 96

главой Временного правительства, Керенский, Некрасов, Терещенко и др.

Лишь двое из присутствовавших - Гучков и Милюков - высказались в пользу принятия престола великим князем. Милюков произнес пространную речь, обосновывая свою позицию. Некоторые из участников совещания, в частности, Керенский полагали, что Милюков намеренно тянул время, чтобы разделявшие его взгляды Гучков и Шульгин, возвратившиеся утром из Пскова, могли успеть на это заседание. Этого он добился: Гучков и Шульгин вошли в зал, когда Милюков еще выступал.

Как отмечал Керенский в своих мемуарах, когда перед намечавшейся встречей с великим князем Михаилом Александровичем на заседании Временного правительства обсуждался вопрос, какую позицию следует занять на этой встрече, большинство высказалось за то, чтобы на ней выступили Родзянко и князь Львов. Все остальные должны лишь присутствовать на заседании и поддержать их. Однако с этим не согласился Милюков, заявивший, что в переживаемый Россией исключительно важный момент ее истории он также желал бы высказать свою точку зрения по данному вопросу. После непродолжительной дискуссии было достигнуто согласие, чтобы Милюкову тоже была предоставлена возможность изложить свою позицию, при этом особенно не ограничивая его во времени 29.

В своем выступлении Милюков убеждал великого князя не отказываться от престола, ссылаясь на то, что в противном случае Россия лишится монархии - своей единственной оси, без которой не будет и государства, и наступит анархия, хаос, начнется кровавое месиво.

Керенский заявил, что Милюков ошибается. Согласившись на принятие престола, великий князь не спасет Россию и не предотвратит кровавого развала, поскольку именно против монархии как таковой и направлено всеобщее недовольство в стране. При этом великий князь подвергнется опасностям, если согласится взойти на престол. Во всяком случае, заявил Керенский в конце своей речи, - я" не ручаюсь за жизнь вашего величества" 30.

В своих воспоминаниях Керенский писал, что прибывшие к концу совещания Гучков и Шульгин активного участия в обсуждении вопроса не принимали: Гучков заявил лишь, что полностью разделяет взгляды Милюкова, а Шульгин и вовсе не произнес ни единого слова 31.

С каждым днем непредсказуемость происходящего в России становилась все более очевидной. Старая Россия разваливалась на глазах, а очертания новой России просматривались с трудом.

Февральско-мартовские события 1917 года, их характер, а также причины, их породившие, до сих пор остаются предметом острых споров и дискуссий, заинтересованное участие в которых принимают не только историки, но и современные политики, дипломаты, публицисты, стремящиеся понять смысл того, что произошло тогда в России и как это отразилось на всем ходе ее последующего развития. Многие аспекты не столь уж далекой российской истории не только не ушли в далекое прошлое, но продолжают оставаться актуальными, лишний раз напоминая о том, как важно и полезно глубоко знать и всесторонне учитывать уроки истории.

Очень часто возникает вполне правомерный вопрос об исторической ответственности конкретных лиц, в большей или меньшей степени причастных к тем событиям, обострявших или напротив смягчавших своими действиями ситуацию. Чаще всего в этих рассуждениях называются имена Штюрмера, Протопопова, ряда других, не говоря уже о самом царе, императрице и, конечно, Распутине. Но если стремиться к выяснению истинного положения дел, при всей одиозности этих деятелей нельзя игнорировать и их мнение, их понимание причин, характера и смысла развернувшихся в России событий. В этой связи известный интерес представляет предсмертная записка А.Д. Протопопова, в которой последний российский министр внутренних дел пытается изложить свой анализ и свое видение событий, коренным образом изменивших социальный облик Росси.

Протопопов был товарищем председателя Государственной думы

стр. 97

и состоял в прогрессивном блоке. Поэтому его согласие войти в состав правительства Штюрмера многих депутатов удивило, а председатель Думы Родзянко расценил этот поступок как предательство по отношению к Думе. Сам же Протопопов придерживался иного мнения. По словам Родзянко, Протопопов заявил ему, что идя в правительство, он надеется "что-нибудь изменить в положении. Я уверяю Вас, - говорил Протопопов, - что государь готов на все хорошее, но ему мешают". Родзянко заметил: "Пусть так, но при Штюрмере и Распутине разве Вы в силах что-нибудь изменить? Вы только скомпрометируете себя и Думу". Тем не менее назначение Протопопова министром внутренних дел состоялось и не в последнюю очередь, очевидно, потому, что в нем царь и его окружение видели фигуру, с помощью которой можно было бы, если не преодолеть, то по крайней мере несколько смягчить постоянное противостояние между правительством и Думой. Поведение Протопопова нередко производило странное впечатление, а кое- кто даже считал его психически ненормальным человеком. Однако публикуемая ниже предсмертная записка, написанная им за несколько дней до того, как ее автор был расстрелян большевиками, вовсе не свидетельствует об этом. Здравая рассудительность, логическая стройность изложения событий, которые развивались в стране в течение года до Февральской революции, - все это придает документу немалую историческую ценность, позволяет в новом ракурсе увидеть и оценить известные, а также и недостаточно известные факты и события.

Предсмертная записка А.Д.Протопопова

Август, 1918 г.

Сегодня в газетах я прочитал статью: "Как Лизогуб получил отставку". Там сказано, что гетман, возмущенный тем, что Лизогуб ему доложил о спокойствии и благополучии, царящих на Украине, - в действительности же этого нет - сказал ему: "мне Протопоповых не нужно"; после чего Лизогуб подал в отставку.

Много про меня писали неправды; часто клеветали, нарочито, или по незнанию, веря в свою клевету - не берусь судить. Одно поразительно - люди, пишущие в газетах, склонны не только отдавать должное влиянию печати на массы, но даже несколько преувеличивать значение этого влияния; казалось бы, надлежало, при этом взгляде на роль печати, искать правду и - по возможности - только правду сообщать читателю. Между тем, мало людей из среды пишущей братии держатся этой морали. Гонятся за сенсацией, эффектом, за успехом начертанной строчки; для красного словца не жалеют ни матери, ни отца - не жалеют, конечно, и правды; у читателя получаются впечатления не истинные; нарастают, умножаются; суждения его о событиях и людях извращаются; устанавливается неправильная оценка событий, обстановки и людей; создаются репутации незаслуженные, как в положительную, так и в отрицательную сторону.

За 17 месяцев, протекших теперь после февральской революции, я устал слушать о себе массу неправды; слушать и молчать. 17 месяцев, лишенный свободы, постоянно находясь в тяжелых условиях и нравственно и физически - я несколько поддался, ослабел, устал молчать; быть может, давая волю малодушию - я хочу на заметку корреспондента, обвиняющего меня в сокрытии ведомой правды, ответить; думаю, он и не узнает моего ответа; реальной пользы: от моего писания не будет; - пусть так; все же, я изложу то, что неизвестно ни гетману Скоропадскому, бранившему моим именем своего недобросовестного докладчика, ни корреспонденту, жирным шрифтом распространяющему эту брань.

При возникновении министерств, их органы в губерниях, по мысли закона, находились в ближайшем соприкосновении, даже отчасти были подчинены представителям Высочайшей власти на местах, т. е. губернаторам, начальникам областей или отдельным градоначальствам. Эти высшие

стр. 98

чины местной администрации проходили службу по Министерству внутренних дел. Логично поэтому было указание закона, что министр внутренних дел является старшим между министрами. Было время, когда он объединял в значительной степени внутреннюю политику в стране по всем отраслям государственной жизни. С усложнением государственного хозяйства, введением земства, судебной реформы, изменением финансовой системы сбора налогов, развитием железнодорожной сети - развилась автономия отдельных министерств; на местах нарождалась их самостоятельная работа и политика, глава губернии все слабее и слабее мог обобщать таковую, и министр внутренних дел утрачивал постепенно свое первоначальное значение. Направление внутренней жизни страны от него удалялось в существенных своих линиях. Другие министры вели каждый свою политику самостоятельно и обобщение таковых лежало, после конституции 17 октября 1905 г., на обязанности Председателя Совета министров. За десятилетие с 1906 г. по 1916 г. г. Министерство внутренних дел утратило еще многое из бывшей своей компетенции. С возникновением Министерства земледелия от Главного управления по земскому и городскому хозяйству отошла работа по серьезнейшим жизненным запросам земства; в Министерстве земледелия оказались нужные для пособий на местах средства; земства фактически питались в своей созидательной работе ассигнованиями Министерства земледелия, а не внутренних дел. Продовольственная часть, столь важная, особо в годы войны, отошла в то же министерство; она потребовала устройства сложного административного аппарата на местах, аппарата, не подведомственного чинам Министерства внутренних дел и имеющего решающее влияние на местную жизнь и настроения; государственный дорожный фонд, из которого прежде Министерство внутренних дел субсидировало земства, был переведен в Министерство 3емледелия; Управление главного медицинского инспектора поглощено было Министерством здравоохранения; в руках министра внутренних дел остался лишь сухой, далеко не полный аппарат административного надзора; созидательного, положительного влияния на местную жизнь и ее направление он уже почти иметь не мог; отзывы о местных направлениях доходили до него не от работников на ниве русской жизни непосредственно, а от чинов административного за ней надзора, зачастую озлобленных на свое бессилие вести жизнь, вверенных их управлению губерний по велениям их совести, понимания и административного опыта. Нередко осведомление министра было не вполне беспристрастным, а если до него и доходила подчас грустная правда - средств к исправлению зла у него в руках не было. Существенную роль в настроении на местах играли люди, несущие и прошедшие военную службу. Целью системы всеобщей обязательной воинской повинности было умножение числа людей, подготовленных к строю; она достигалась удовлетворительно, и до 40% мужского населения страны проходило через армию. Естественно, что настроение этой массы имело громадное политическое значение. Приблизительно до 1912 г. Департамент полиции имел осведомителей в военной и морской среде, и Министр внутренних дел был в курсе политического движения среди солдат и офицеров. После 1912 г. Министерство внутренних дел было отстранено от наблюдения за настроением армии. Эта забота была возложена всецело на военное начальство; система осведомления, существовавшая в Министерстве внутренних дел, не перешла в ведение военного и морского министров; она была просто уничтожена. Во время войны настроение 13 - 14 миллионной вооруженной массы имело решающее влияние на успех, или неудачу политических групп, работавших над изменением существовавшего строя. Вся ответственность за непринятие мер, которые препятствовали бы распространению пропаганды среди солдат и ее успеху, лежит не на министре внутренних дел, а на военном и морском министрах и соответственном командовании. Я понимал значение изложенного факта; говорил об этом Государю, который выразил желание, чтобы Министерство внутренних дел снова было привлечено к наблюдению за настроением солдат; он показал мне некоторые

стр. 99

сведения, представленные ему командованием; в них настроение возбуждения среди солдат не отмечалось. Теперь эта "близорукость" понятна; значительное число лиц из высшего командного состава сочувствовало перевороту; отдельные лица были в сношениях и под влиянием главных деятелей, так называемого, "прогрессивного блока" законодательных учреждений, в руках которых сосредотачивались все нити оппозиционной работы, творившейся нарочито и с расчетом во время всемирной войны и на почве экономической разрухи, вызванной этой войной в нашей несчастной Родине. Я знал о сношениях военного командования с деятелями оппозиции, говорил об этом с Председателем Совета министров, военному министру; однажды поднял этот вопрос в Совете министров; результатов это не принесло; мой доклад, однако, дошел до лидеров думского блока, что вызвало усиление травли с кафедры Думы и на страницах повременной печати. Я обращал внимание Государя на опасность доверять командование армиями лицам, оппозиционно настроенным; мои слова привлекли его внимание; однако, убеждение, что у его военных сотрудников чувство патриотизма выше политических вожделений взяло верх, и доклады мои не изменили положения. Уверен, что объяснения заинтересованных генералов тоже успокаивали Государя. О глубоком разложении армии я знать не мог; на русском фронте - не был; данных для категорического выступления с единственным средством, которое предотвратило бы разруху - это заключение всеобщего мира - я не имел; экономические затруднения, которые заставляли меня неоднократно говорить о желательности прекращения войны с 1 июля 1916 г., я считал серьезными, но не решающими. Я не был так уверен в правильности своего мнения, чтобы непоколебимо и немедленно проводить его в жизнь, презирая мнение громадного большинства людей, с которыми я привык много лет работать и считаться. Достойно замечания, что посол Англии, нашей союзницы, сочувствовал, может быть и содействовал, работе нашей оппозиции. Он, вероятно, предполагал, что за успехом этой работы последует взрыв энтузиазма в стране, способный склонить чашу весов военного счастья на сторону держав Согласия. Я докладывал Государю о сношениях этого дипломата с главнейшими деятелями прогрессивного блока; предлагал установить наблюдение за посольством; Государь не одобрил моего предположения, находя наблюдение за послом несоответствующим международным традициям.

Война повлекла за собою налет военного элемента на все отрасли управления страною. Органам государственного управления приходилось идти навстречу небывалым по размеру и неожиданным требованиям Ставки на фронте и военных властей в тылу. Неприспособленность к немедленному исполнению этих требований, не подлежащих ничьей поверке, влекли за собою решение всех вопросов представителями военной власти, причем они считались лишь с непосредственным результатом своего воздействия; последствия же нарушений крепко установленных порядков и даже законов, ими не учитывались; сложные экономические проблемы разрубались с апломбом неведения, острием шашки; с недовольством потерпевших не считались и не обращали внимания на накопляющееся справедливое негодование в стране. Ярким примером этого засилья является неудачное привлечение к окопным работам на фронте мужского населения Туркестана и 3акаспийской области, окончившееся кровавым восстанием. Без обсуждения этой меры в Совете Министров, Военный Министр Ш., идя навстречу требованиям ставки, испросил соответственное Высочайшее повеление; набор должен был дать около 400.000 работников; мобилизация объявлена была всем призывным возрастам одновременно. Срок совпал с временем перемены кочевья и сбором хлопка; исполнение призыва обрекало на голод и бедствие весь край; вспыхнул бунт, дикий и кровавый; усмирение требовало значительного количества войск и отвлечения с фронта Генерала Куропаткина. Впоследствии выяснилось, что, если бы население пошло спокойно на призыв, ему пришлось бы голодать на сборных пунктах около сотни дней, ибо более 4.000 человек в день отправлять по железной дороге было невозможно, довольствия же для этой армии рабочих заготовлено на

стр. 100

сборных пунктах не было. Нарушенный порядок в крае дал ход злоупотреблениям со стороны дурных элементов и, по вступлении в управление Министерством, я принужден был командировать на места трех высших чинов ведомства на ревизии, для водворения законности и пресечения зла.

Царский уклад не опирался на определенные классы или даже класс населения. Страна привыкла к известному порядку, ставшему традиционным. Уклад этот имел активных противников; убежденных, активных сторонников у него было очень мало. Правительство не задавалось целью привязать к себе те или другие слои населения; общегосударственной программы у него не было. Каждое ведомство старалось совершенствовать технику только своего дела; существовала ведомственная обособленность; министерства не работали рука в руку, дополняя своею работою одно другое; не было твердо установленных, обдуманных линий общих достижений. Запросы жизни переросли ведомственную активность. Правительство не ставило целей своему народу, помогая ему до них дотянуться, а лишь нехотя, угрюмо отвечало на спешные и настойчивые домогательства быстро усложняющейся жизненной обстановки двадцатого века, отвечало часто отказом за неимением "прецедента"; устарели формы, регламентирующие правовые отношения отдельных лиц, общества и государства между собою. Компетенция отдельных учреждений оказывалась недостаточною для самостоятельного и быстрого разрешения дел в возрастающих масштабах; рождалась волокита, даже не "по сути дела", а по форме; слышался ропот; росло недовольство; забывались положительные стороны уклада, и многие, многие чувствовали лишь утеснения, которые этот уклад им причинял.

Мне казалось необходимым привлечь на сторону существовавшего строя возможно широкое слои населения, препятствуя одновременно работе организаций и отдельных лиц, направленной к ниспровержению бывшего государственного устройства. Для планомерности своих усилий я и составил схематический чертеж, где было обозначено положение, занимаемое оппозиционными группами; цели их достижений были мне известны; работа производилась при помощи организаций, обслуживавших будто бы созидательные экономические цели и возникших во время войны. Правительство на их созидание и работу отпустило громадные суммы. Союзу земств и городов по 1 октября 1916 г. было дано около 560 мил. руб. Военно-промышленные комитеты получили 170 миллионов. Отчета в этих суммах не было получено. Правительство не направляло их работу; правительственных инспекторов не существовало; не стесняемые, при исполнении взятых на себя задач, соображениями экономии, утвержденными сметами и представителями контроля, эти организации широко тратили деньги, много щедрее, нежели министерства, оплачивали труд служащих; выполняли функции, составляющие задачу министерств, в то время, как эти последние, стесненные деньгами, лишенные активности и импульса, плелись в хвосте, едва отвечая на задачи момента, на глазах у всех безнадежно роняя престиж власти и теряя популярность. Ко времени моего назначения, работа общественных организаций настолько преобладала над работою казенных учреждений, что, несмотря на яркость их политической оппозиционной роли, обойтись без них было невозможно. Совет министров, по необходимости, закрывал глаза на опасную правду; попытки отделенных министров начать ограничивать зло вызывали на них залпы нападок в законодательных учреждениях и прессе и не поддерживались Советом министров.

Считая, что политические настроения находятся в прямой зависимости от экономических конъюнктур, я находил необходимым переменить продовольственную и торгово-промышленную политику, усвоенную правительством с начала войны и вредные последствия которой были очевидны. Правительство, желая сберечь государственные средства, заменило систему торгов и частных подрядов особой казенной, снабжающей организацией. Уполномоченными являлись люди, власть имущие, которые в погоне за дешевизною ввели сложную цепь стеснений частной инициативы и предприимчивости, начиная с твердых цен, запрещений вывоза, не вызываемых необходимостью реквизиций - до секвестров частных промышленных

стр. 101

заведений. Работу многомиллионного аппарата, обслуживавшего спрос и предложение, имевшего в своем основании побуждения личной наживы, правительство пожелало заменить распорядительностью спешно набранных казенных чиновников. Истина, что законы экономические столь же незыблемы, как и законы физические, была забыта; приказы и веления должны были заменить частную энергию и почин и обуздать спекуляцию. В течение двух лет эта система проводилась, несмотря на явное падение производств и неудовлетворительные результаты казенных начинаний. Торгово-промышленный класс отбрасывался в ряды недовольных. Я считал нужным вернуться в общем к довоенным формам купли-продажи, снять запреты вывоза, избегать реквизиций, объединить производства по отраслям, группируя их вокруг своих крупнейших производительных единиц, ставить во главе объединенных производств комитеты, избранные владельцами объединенных предприятий под председательством лиц, назначенных от правительства, облегчить образование акционерных предприятий, привлекать к участию в частных предприятиях казну, отменить все ограничения для евреев, касающаяся промышленности, торговли и местожительства. 18 ноября 1916 года евреям было высочайше разрешено жительство в Москве и городах, не находящихся на театре военных действий, без регистрации и приказано выдавать промысловые и торговые свидетельства. Другие мероприятия проводились не мною, а министрами торговли и земледелия; к сожалению, влиять на скорость проведения этих мер и их диапазон я мог лишь в слабой степени, особенно в виду резкой оппозиции к этим принципам со стороны прогрессивного блока Законодательных Учреждений. Все же, как министр торговли кн. Шаховской, так особенно министр земледелия А.А.Риттих склонны были постепенно осуществлять вышеозначенные начинания; но за 4 месяца (с ноября 16 г. по февраль 17 г.) дело немного подвинулось вперед.

Мне казалось важным и, в сравнительно короткой срок, возможным привлечь на сторону правительства духовенство. По соглашению с обер-прокурором Н. П. Раевым, при энергичной поддержке митрополита Питирима, в Синоде был выработан проект закона о выборном духовенстве, получающем определенное содержание от казны; закон воспрещал плату за требы. Работа по выработке закона велась безостановочно особой межведомственной комиссией под председательством обер-прокурора; он был заслушан и одобрен Синодом и должен был слушаться в Совете министров в феврале; провести его предполагалось без промедлений; смута помещала его осуществлению.

Даже наиболее высшие классы фрондировали перед революцией. В великосветских салонах и клубах подвергалась резкой и недоброжелательной критике политика Правительства; разбирались и обсуждались отношения, которые сложились в Царской семье; распространялись анекдотические рассказы про главу государства; писались стихи; многие великие князья открыто посещали эти собрания, и их присутствие придавало особую достоверность в глазах публики карикатурным россказням и злостным преувеличениям. Сознание опасности этой игры не пробуждалось до последнего момента; жило какое-то убеждение в незыблемости основ того строя, который давал картину Великой России и на котором зиждилось благополучие его близоруких и избалованных великосветских порицателей. Государь, с которым мне несколько раз случалось говорить по этому поводу, сознавал вред активной роли, которую играли в оппозиционной среде некоторые члены его семьи; ему казалось лучшим средством удаление их из пределов России. Война мешала ему привести в исполнение свою мысль. Временно несколько великих князей были высланы в свои деревни.

В центре активных оппозиционных групп находился прогрессивный блок Государственной думы и Совета. Кафедра Думы служила, в последние месяцы монархии, целям борьбы с существовавшим строем. Лидеры блока говорили речи, стенограммы которых, размножаемые в громадном числе экземпляров, широко распространялись многочисленными служащими, так называемых, "общественных экономических" или "благотворительных" организаций по всей России, особенно в армии. Печать, объединенная Союзом

стр. 102

редакторов, усердно подбирала и комментировала материал, подготовляя общественное мнение к перевороту, бойкотируя другие течения и не останавливалась, для достижения своих целей, перед извращением фактов и даже клеветою.

Лидеры оппозиции были искренно увлечены мыслью о перевороте. Им казалось, что власть, попав в их руки, будет тверда и популярна. Они не замечали всю теоретичность, скажу сентиментализм, своих программ; они не предвидели, что управление страною потребует либо отказа от многих утопий и приведет их к повторению осуждаемых ими приемов старой власти, либо жизнь вырвет силу из их рук, выдвинет крайние элементы, и многочисленные, великомощные собрания: низкого уровня будут творить свое безумное дело разрушения на ужас цивилизованному миру и на гибель своей злосчастной родине.

Их жажда власти была так велика, что они не допускали старое правительство исправлять экономическую разруху, желая сами пожать плоды успеха в этом дел; сроком переворота они выбрали мировую войну, безумно рискуя ужасами военного бунта и неизбежного поражения, лишь бы не иметь риска потерпеть крушение своих надежд, отложив их осуществление до всеобщего мира.

Мысль делать переворот во время войны мне казалась чудовищной. Я надеялся, что это будет усвоено лидерами тех политических групп, с которыми я так много лет работал. Я понимал, что в России революция может быть только социалистической. Не программой улучшения государственного аппарата подымешь народ, а обещав ему исполнение его верований; таковых же у народа было всего два: "земля вся и даром" - у крестьян, "заводы и фабрики нам" - у рабочих. Я говорил свои соображения Царю. Я предполагал провести серьезную земельную реформу - наделение крестьян землею в собственность за государственный счет; с Его согласия было приступлено к составлению проекта закона, пока в виде опыта, в трех губерниях: Лифляндской, Эстляндской и Курляндской; работа была поручена Главному управлению по земскому и городскому хозяйству. Увидеть свет моему начинанию не было суждено. Сведения об этой работе, данные в газеты, не нашли себе места в повременной печати.

Во главе организаций Союза земств, городов и военно-промышленных комитетов стояли лидеры прогрессивного блока законодательных учреждений. По их решению могло во всякое время вспыхнуть движение в учреждениях, обслуживавших важнейшие надобности военного времени. Выпустив инициативу из своих рук, передав им работу, снабдив громадными средствами, не уготовив этим организациям конкурентов, Правительство поставило себя в зависимость от общественного расположения; уготовило для себя роль потатчиков и пособников поневоле; некоторые министры, предчувствуя поражение правительственных позиций, вели двойную игру. Они понимали опасность активной оппозиции во время войны, но не вступали с нею в борьбу, не решались на радикальные меры, даже на роспуск Государственной думы, несмотря на полную очевидность ее стремительной работы в сторону коренных политических реформ.

Я остановлюсь на организации военно-промышленных комитетов, учреждение которых я считаю весьма характерным, как для действий оппозиции, так и попустительства предреволюционного царского правительства.

В начале мая 1915 г., вследствие обнаруживавшегося угрожающего недостатка снарядов и других снабжений, необходимых для продолжения войны, было образовано особое совещание, под председательством военного министра, из членов законодательных палат по Высочайшему назначению и других лиц по приглашению председателя собрания. В задачи совещания входило, ознакомившись с наличностью военных снабжений всякого рода, данными на них заказами, следить за исполнением таковых и изыскать меры к увеличению нужных производств в России, доводя их до уровня потребностей военного времени. К участию в работах Совещания были привлечены представители крупнейших металлургических и металлообрабатывающих заводов, представители

стр. 103

кредитных учреждений и др. лица. Намечалась правильная программа мобилизации промышленности по отраслям, под ближайшим руководством министра торговли. Работа налаживалась. В порядке управления, инструкция Совещания была Высочайше утверждена. Участие членов законодательных учреждений в совещании повлекло за собою обсуждение его деятельности в Государственной думе, при возобновлении ее занятий в августе 1915 г., и к сентябрю Думою был выработан особый закон о совещаниях - при военном министре - по обороне, а при министерствах: торговли - по топливу; Земледелия - по продовольствию; путей сообщения - по перевозкам и внутренних дел - о беженцах. Совещание при военном министре включало в свою компетенцию добычу металлов и мобилизацию промышленности. Многие представители крупных заводов и кредитных учреждений были отстранены от работы; руководящую роль по мобилизации промышленности захватил в свои руки Член Государственного совета А.И.Гучков и в корне отошел от принципа группировки производств по отраслям вокруг крупнейших их производительных единиц. Он задался целью развертывать малые единицы и создавать новые. В Центральном военно-промышленном комитете крупнейшие заводы совершенно представлены не были и на свое ходатайство участвовать в этой организации, получили отказ. Лишь в начале 1916 года образовался отдельный Совет сездов крупных металлообрабатывающих заводов под моим председательством. В него входило 68 заводов (Парвияйнен, Путиловский, Металлургический, Гартмана, Сормово, Коломенский и друг.) с общей производительностью около одного с половиной миллиардов рублей. Не менее 80% всего доставляемого Россией военного снабжения шло с заводов, вошедших в это объединение; более 15% доставляли заводы казенные и лишь менее 5% доставлялось военно-промышленными комитетами. Производительная роль их была ничтожна; зато политическое и экономическое значение их было велико. Правительство поддерживало авторитет центрального управления комитетами, которое скоро превратилось как бы в вспомогательный отдел военного министерства. В его распоряжение выдавались громадные суммы на субсидии и авансы; ему поручались ревизии крупных заводов и регламентация отношений между заводами и рабочими; отсрочки по призыву на военную службу проходили через военно-промышленные комитеты. Искусственно и неосторожно эта организация была поставлена на первое место при мобилизации промышленности, и руководство ею было вверено не представителям промышленности, а политическим деятелям резко противоправительственного направления, лидерам прогрессивного блока. Всех комитетов по России было образовано, кажется, 60. Крупная промышленность - более консервативная - была отделена; в комитетах объединялся более мелкий по обороту и прогрессивный по настроению элемент промышленности. При военно- промышленном комитете были образованы рабочие секции, состоящие из выборных от рабочих определенного района. В депутаты попадали работающие на тех крупных заводах, представители владельцев которых в организацию в.-пр. комитетов допущены не были. Естественно, рабочие секции не замедлили выставить свои лозунги: 8-ми часовой рабочий день, примирительные камеры, рабочий надзор и пр. Правления комитетов и их съезды занялись разработкой этих вопросов, составлением по ним проектов, направляя таковые на утверждение Совещания по обороне под председательством Военного Министра. Эти выступления обостряли рабочий вопрос; увеличение содержания рабочих, утвержденное Совещанием, на секвестрованных им частных заводах, влекло за собою требования рабочих на остальных; некомпетентное, политиканствующее, но с громадными полномочиями, Совещание по обороне вносило разруху в дело отечественного производства, вступая при этом на путь вреднейшей демагогии. Оппозиционные политические деятели комитетов, через рабочих депутатов, установили связь с рабочими массами и организовали их в нужное время на борьбу с существовавшим строем за осуществление политических идеалов оппозиции. Все стеснения, которые люди встречали в своем стремлении

стр. 104

к счастью, приписывались нетерпимости старого уклада; поговорка: "законы святы, люди супостаты" была забыта; борьба против лиц повлекла за собою уничтожение веками сложившихся форм жизни и взаимоотношений. Организация рабочих секций при в.-пром. комитетах на местах, объединенных рабочей секцией Центрального в.-пр. комитета в Петрограде, создала мощную всероссийскую рабочую организацию, повторение организации Хрусталева-Носаря в 1905 г.; разница заключалась в том, что в 1915 г. всероссийский рабочий союз создался руками деятелей не революции, а оппозиции, не на собранные среди рабочих гроши, а на правительственные миллионы, получил законодательную санкцию и существовал легально. Результаты его деятельности выявились очень быстро, и советы рабочих депутатов при военно-промышленных комитетах, талантливо созданные лидерами прогрессивного блока в главных городах России, получили дальнейшее после Февральской революции развитие и оказались ячейками советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, столь знакомых всем жителям Российской Федеративной Советской Республики в настоящее время. Экономическую негодность и политическую опасность подобной "Организации русской промышленности для военных целей" я вполне сознавал; еще будучи членом Государственной думы, я пытался обратить внимание М.В.Родзянко, гл. Г.Д.Ростовцева, П.Н.Крупенского и др. на это обстоятельство. Некоторые члены Думы прислушивались к моим словам, но активно противодействовать начинаниям А.И.Гучкова они не решались. Начинания его поддерживал очень энергично военный министр А.А.Поливанов, а также значительное большинство членов Совещания по обороне, избранных от законодательных учреждений. Мобилизация промышленности, руководимая Советом. Центрального военно-промышленного комитета, сводилась к уменьшению всеми мерами прибылей крупной промышленности, повышению заработной платы, поднятию острых вопросов, существующих между капиталом и трудом, и направлению их разрешения в демагогическое русло; практиковалось нередко "взятие в казенное управление" самых крупных частных акционерных предприятий, причем законноизбранное правление устранялось; ставилось новое правление из военной среды и шло захватное и неумелое распоряжение чужим достоянием, которое как бы "национализировалось", ибо собственникам предприятий никаких гарантий не давалось. Конечно, такое обращение с частной собственностью в корне подрывало прилив как русского, так и иностранного капитала в промышленность, и это в тот момент, когда мобилизация промышленности требовала усиленного прилива капитала.

На собрания секции рабочих депутатов в Петрограде приходили рабочие разных заводов, члены Государственной думы и политические деятели; случалось, что рабочие и агитаторы приезжали и из других городов. Собрания секции обращались в обширные митинги, где обсуждались политические вопросы, принимались резолюции и велась деятельная пропаганда. Отчеты об этих собраниях печатались в типографии Центрального комитета или Земского союза и рассылались по всей России. Мои предшественники по управлению Министерством Внутренних дел Б.В.Штюрмер и А.А.Хвостов обращались к А.И.Гучкову с просьбой прекратить нелегальную деятельность рабочей секции Центр. в.- пр. комитета; дело кончилось отписками; положение оставалось без перемен. В январе 1917 г., по мысли А.Ф.Керенского, было решено произвести массовую демонстрацию рабочих перед зданием Таврического дворца в день, возобновления занятий Государственной думы 14 февраля. Предполагалось выставить требование об ответственном Министерстве, всеобщем, равном, прямом и тайном избирательном праве и заявить жалобу на недостаток хлеба. Последняя тема раздувалась особенно усердно печатью, хотя ежедневно отпуск муки хлебопекарням составлял 40.000 пуд. ржаной и 8.000 пуд. пшеничной.

Заблаговременно извещенный о предполагавшейся демонстрации, я решил принять меры не только к недопущению, но и положить конец вредной деятельности совета рабочих депутатов в Петрограде и др. городах. Петроград находился на театре военных действий, и охрана общественной

стр. 105

безопасности лежала на обязанности командующего армией С.С.Хабалова После нашего с ним совещания, им было написано письмо А.И.Гучкову, в котором рабочей секции предлагалось держаться правил о собраниях от 5 марта 1906 г.; в случае неисполнения этого требования, командующий армией предупреждал, что рабочая секция В.-пр. комитета будет ликвидирована. На исполнение давалось три дня. Письмо было заслушано и одобрено Советом Министров. Ответа на письмо Хабалова получено не было. Митинги в рабочей секции продолжались. Д-т полиции заручился ордером военного командования на производство обыска и ареста нужных лиц в помещении В.-пр. Комитета. О предполагающейся ликвидации рабочих секций в Петрограде и др. городах я доложил Государю. Я представил ему подробный доклад о серьезности создавшегося положения и необходимости энергичных мер предупреждения рабочего движения в обширном масштабе. По вопросу о настроении войск в связи с рабочим движением, у меня материала не было, и Государь принял доклад о том Хабалова, который утверждал: "что войска в случае необходимости исполнят свой долг." В начале февраля был произведен обыск в рабочей секции В.-пр. комитета и арестованы рабочие депутаты. Найденный обширный революционный материал был немедленно передан в М-во юстиции и судебным следователям; все арестованные были заключены под стражу. Печать винила меня в "беспросветной реакционности", утверждала, что за время В.К.Плеве и Н.А.Маклакова столь наглого "издевательства над русскою душою" не было. Правительственное сообщение указывавшее, что арест произведен судебной властью и обыски дали результат, доказывающий существование организаций, поставивших себе целью свержение монархического строя и замену его "социалистической республикой", было встречено насмешками; в печати говорилось, что республики бывают "буржуазные" и "демократические", а "социалистических" республик нет, и они существуют лишь в воображении и "руководителей М-ва Внутренних Дел." Я не был сторонником стеснения печати; десять лет защищая свободу слова с кафедры Государственной думы, я не мог, приняв назначение, проводить в жизнь противоположное. К сожалению, едва ли кто из читавших ежедневно выпады против меня, а зачастую и просто брань, задался вопросом, почему этот "реакционер" дозволяет писать про себя больше, чем кто-либо из его предшественников, и ни одну газету не только не закрыл, но даже не оштрафовал? Теперь признаюсь - я в этом раскаиваюсь: печать клеветала на меня заведомо недобросовестно; она усердствовала в несправедливой травле, организованной на меня оппозицией, сторонницей переворота во что бы то ни стало, несмотря на страшную войну и ужасные последствия, которые мог иметь их замысел; печать помешала мне провести многое, что, как я теперь вижу, было правильно задумано; она, можно сказать, сломала мне жизнь; благодаря ей, я, несмотря на отсутствие преступлений, долго пробыл в казематах Петропавловской крепости, и даже теперь... я еще лишен свободы и не знаю, когда ее увижу. И это благодаря печати.

В конце декабря 1916 г., кроме мер экономического характера, мне казалось полезным в известной мере развить существовавшую русскую конституцию. Она давала право Государственной думе, в случае признания действий министра незакономерными 2/3 голосов указанного ее кворума (одна треть списочного состава Думы), доводить до Высочайшего сведения свое постановление. Докладчиком Государю, в этом случае, являлся председатель Государственного совета. За 10 лет существования Думы она ни разу не воспользовалась этим, дарованным ей конституцией, правом. Мне казалось, что это право существенно важное и поддающееся расширению, без законодательного перенесения момента власти с лица монарха на представителей народа. Я составил памятную записку, которую и передал Государю. В ней заключались следующие положения.

1. Г. думе и Г. совету предоставляется высказываться голосованием не только о незакономерности, но и нецелесообразности действий лиц, занимающих должности министров или начальников отдельных главных управлений.

стр. 106

II. В случае признания закрытым голосованием и 2/3 голосов законного кворума Думы или Совета действий министра или главноуправляющего незакономерными или нецелесообразными, следует вторичное голосование о предложении ему дать объяснения перед особым Верховным судилищем, состоящим из определенного числа лиц из сенаторов, членов Государственного совета и Думы, почетных опекунов, членов Военного совета или других лиц по Высочайшему назначению. Председателем Верховнаго Совета назначается лицо, пользующееся особым монаршим доверием.

III. Докладчиками судилищу по запросу Думы или Совета являются три члена поименованных учреждений по избранию таковых.

IV. Привлеченный законодательными учреждениями к объяснению перед Верховным судилищем министр или главноуправляющий обязан дать объяснения в течение определенного короткого срока. Постановление Верховного судилища представляется председателем такового на Высочайшее благовоззрение.

V. О постановлении законодательных учреждений, предлагающем министру или главноуправляющему представить объяснения Верховному судилищу, этот министр лично докладывает Государю и, по указанию его, либо сдает временно свою должность заместителю, либо продолжает исправлять свою должность и во время суда.

VI. По выслушании постановления Верховного судилища Монарх кладет на него свою резолюцию.

Эту записку я передал Государю при одном из своих докладов, перечисляя меры, которые, по моему мнению, стояли на очереди; в их числе и было издание манифеста с изложением вышеозначенного права, даруемого законодательным учреждениям.

Государю, видимо, понравилась моя мысль, и он подробно на ней остановился. Постановление Судилища еще не предрешало его резолюции; он мог направить дело к доследованию, мог оправдать министра, мог ограничиться замечанием или выговором; наконец, мог удалить виновного. Разбор дела мог быть гласный: отзывы прессы и общественная реакция осветили бы настроение страны.

До царя стала бы доходить правда, которая иногда скрывалась. Этот закон ставил право запросов законодательных учреждений весьма на реальную почву, не умаляя юридически права верховной власти. Государь оставил мою записку у себя и, отпуская меня после доклада, сказал, чтобы к определенному часу в тот же день я пришел к Государыне, куда он также зайдет. Я пришел к Государыне еще в отсутствие царя и вкратце изложил ей мотивы своего проекта. Царица находила, что этот шаг возможный, хотя и серьезный. В случае оппозиционности Гос. думы он может повлечь за собою необходимость более частого роспуска Государственной думы. Я ответил, что именно угроза роспуска и будет служить предупреждением Думе пользоваться своим правом не легкомысленно. Государыня сказала: "Может быть, вы и правы, однако, настроения существующей Думы таковы, что, как вы и сами признаете, с ними считаться надо подчас постольку, поскольку их не надо исполнять. Но время трудное, и все, что может служить к успокоению умов, не должно быть упущено". После прихода Государя разговор на эту тему не продолжался. Отпуская меня, Государь приказал мне передать копию записки двум сановникам - юристам для разработки, по ее основаниям, законопроекта. Он поручил мне сказать им, что дело это спешное. Приказ царя я исполнил. К сожалению моему, дело встречало технические затруднения; я этого ожидал. Для ускорения дела, я посвятил в него члена Госуд. думы М.А.Караулова, который очень горячо одобрил мою мысль. Я просил его переговорить с президиумом Думы от себя и поднять этот вопрос в Государственной думе. Через несколько дней он мне ответил, что этот проект, по тактическим соображениям, - несвоевременен; сановники разработкою моего проекта не торопились; вскоре наступили события, которые заставили кануть в Лету и это мое начинание.

В конце ноября 1916 г. начало обозначаться рабочее движение. Происходили

стр. 107

забастовки, хотя и не массовые, но спорадически, в разных районах города. Рабочие кварталы наводнялись прокламациями русской рабочей социалистической партии. Широко распространялись и речи, произносимые в Думе ораторами прогрессивного блока. Замечалось и особое явление: поочередно, в разных кварталах города, по заводам бегали толпы мальчишек, призывая к забастовкам и передавая ложные сведения о забастовках, якобы происходящих в других кварталах, причем рассказывали о произведенных, будто бы, полицией избиениях и арестах. Настроение среди рабочих усиленно поднималось агитацией; но были и реальные причины недовольства - дороговизна росла, курс денег падал, военные удачи прекратились, в деревне рабочих рук не хватало, было мало хлеба, запрещение вывоза, твердые цены, секвестры, таксы - делали свое губительное дело. Надо было заботиться о средствах подавить рабочее движение, если бы оно вспыхнуло в широком и буйном масштабе. Мои более опытные сотрудники обращали на это мое внимание; вызвав градоначальника, ген. А.П.Балка, я его спросил: существует ли выработанный план вызова войсковых частей на помощь полиции, если бы силами последней нельзя было ограничиться при возможных эксцессах со стороны рабочих масс. Он мне ответил, что в градоначальстве работает военная комиссия под председательством С.С.Хабалова, занятая составлением дислокации войск для совместного их действия с полицейскими частями, на случай рабочих беспорядков в столице. Ближе к 2-ой половине января 1917 г. комиссия закончила свои занятия, и Балк мне передал тетрадь, содержащую перечисление зданий в районах, в коих имеют собраться воинские отряды частей Петроградского гарнизона; численность этих отрядов и название частей, к которым они принадлежат. Все отряды были под общим командованием генерала Чебыкина, который именовался начальником охраны; помощником его состоял полковник Назаров. Все войска и полицейские пешие и конные части, а также эскадроны отдельного корпуса жандармов, были сведены под командою особых штаб-офицеров в каждом из шести полицмейстерств столицы. По расписанию действовала сначала одна полиция; затем вызывались казаки с нагайками; в крайнем случае - войска с ружьями и пулеметами. Градоначальник, как распорядитель полиции, и начальник охраны ген. Чебыкин действовали с ведома и по указаниям командующего армией ген. Хабалова, которому по закону подчинялись все без исключения правительственные власти в местностях, объявленных на театре военных действий, к которым принадлежал и Петроград. Передавая мне дислокацию и объявляя ее сущность, ген. А.П.Балк обратил мое внимание, что общая численность войск и полиции, перечисленная в ней, не превышала десяти тысяч человек. По его словам, подобная дислокация в 1905 году обнимала 65.000 чел. Это случилось, потому что в настоящее расписание включены лишь учебные команды запасных батальонов, как более благонадежные; батальоны же, роты не приняты во внимание. В 1905 году на учете состояли все войска, кои были кадрового состава, и опасений тогда не существовало. Я спросил его, не имеется ли опасности со стороны запасных батальонов, т. е. не могут ли они перекинуться частью к рабочим, как лишь не столь давно набранные из их же среды. Балк ответил мне, что это обсуждалось, и опасности военное начальство не предвидит. С переданной мне дислокацией я был у ген. Хабалова, которому я поставил тот же вопрос и высказал предположение, что осторожнее было бы наименее надежные части вывести из Петрограда. Ген. Хабалов мне сказал, что мои опасения напрасны; все войска "исполнят свой долг"; казарм же для вывода батальонов из Петрограда в округе не имеется, и что он взял лишь учебные команды на учет, потому что не видит надобности в большем количестве солдат в случае выступления рабочих. Я поверил Хабалову, говорившему уверенно, и которого я считал искренно преданным царю военачальником. Я предупредил его, что дислокацию передам Государю и, вероятно, Его Величество пожелает выслушать объяснение своего командующего армией. Я не был спокоен; мне казалось, что надо расценить настроения запасных батальонов более внимательно и вывести ненадежные из столицы. Мнение мое я решил доложить царю.

стр. 108

При ближайшем докладе я представил царю полученную от ген. Балка дислокацию и повторил ему все объяснения, данные мне градоначальником, и соображения командующего армией С.С.Хабалова. Я оттенил в своем докладе, что хотя командующий армией и считает 10 т. человек достаточным для водворения порядка в городе, но в 1905 г., несмотря на гарнизон в 65.000 чел. кадровых солдат, беспорядки приняли затяжной характер. Государь спросил меня, считаю ли я соображения Хабалова правильными? Я ответил, что мне кажется правильным его расчет в части, касающейся количества войск; однако, малое количество кавалерии, столь важной при подавлении уличных беспорядков - с одной стороны - и неразрушенная еще временем и подготовкою спайка контингента запасных батальонов с рабочими массами, из которых они в значительной степени набраны, с другой стороны, заставляют меня просить Государя выслушать лично ген. Хабалова, который предложенную мною меру удаления из Петрограда наиболее опасных по составу запасных батальонов находит технически неисполнимой за неимением казарм в окрестностях Петрограда. Государь оставил у себя мой список дислокации и вызвал для личных объяснений ген. Хабалова. Через короткое время после его доклада я снова видел царя. Во время долгого разговора, касавшегося разных тем, представлявших интерес, он не упомянул ни об дислокации, ни о докладе ген. Хабалова. Я думал, что генерал окончательно рассеял все опасения, кои могли быть у царя после моего представления. Неожиданно, поздно вечером отпуская меня, император, как бы невзначай сказал: "Я нахожу, что гвардейские кавалерийские части долго пробыли в огне. Хочу дать им отдых и приказал Гурко прислать в свои казармы на отдых конно-гренадер, улан, кавалергардов и уральских казаков". "Я счастлив слышать эту вашу волю, Государь," - сказал я; он чуть заметно улыбнулся и более крепко, нежели обычно, пожал мою руку. Решение царя меня успокоило; увы, я никак не предвидел неповиновения,

Я видел Государя за день до его последнего отъезда в Ставку перед событиями 23 - 27 Февраля. До доклада был у царицы. Она сообщила мне, что Государь решил выехать на месяц в Могилев. Он считал свое столь долгое отсутствие из Ставки - нежелательным; указания Государыни на возможность волнений в столице и болезнь сына не могли склонить его отказаться от своего намерения. Я был очень встревожен отъездом Государя на долгий срок; месячное отсутствие царя из Петрограда я считал невозможным; рознь в Совете министров немного сгладилась; однако, объединяющего начала все же не было; назревали серьезные перемены; действия Государственной думы были ярко и активно оппозиционны; рабочее движение будто затихло, но до меня долетало мнение некоторых бывш. сановников, в опытность которых я верил, что это "затишье перед бурей". Я сказал Государыне, что надо уговорить царя не уезжать вовсе или уехать на недельный срок, и просил позволения вновь быть у нее в тот же день, чтобы иметь случай еще, после доклада, видеть Государя. Во время доклада царь мне сообщил о своем намерении уехать в Ставку на "несколько дней". "Это неопределенный срок, Ваше Величество, - сказал я, - "между тем, именно теперь, обстоятельства здесь таковы, что каждый день может потребовать особо важного решения. Уже готовы спешные представления Совету министров о казенном содержании духовенству от обер-прокурора; проект наделения землею крестьян Прибалтийских губерний от министра внутренних дел; вскоре будет готов - увы, он еще не кончен - законопроект о расширении права запросов Государственной думы и совета. Разрешите просить вас, Государь, определить время вашего возвращения и обратить ваше внимание на риск долгого отсутствия Вашего величества из столицы до пасхального перерыва работ законодательных учреждений". "Я думал пробыть в Ставке месяц - пробуду дней двадцать, раз вы настаиваете на надобности укоротить срок". "Уверяю вас, Государь, ваше отсутствие в течение 3-х недель опасно: я очень боюсь настроения блока после ареста рабочих депутатов. Организации рабочих сильно разбиты, но это не исключает возможности волнений на почве дороговизны и вообще нервного настроения. Разрешите спросить, Государь, не докладывал ли вам генерал

стр. 109

Беляев своих сомнений об осведомленности командующего округом относительно офицерских кружков, посещаемых и солдатами. Все это тревожно, Государь". "Да, военный министр мне указывал на недостаток осведомительной службы в войсках. Я, между прочим, и по этому поводу сделаю распоряжение в Ставке. Думаю вместо Батюшина поставить сенатора Б...; знаю, кое-кто и поспорит, но мы с вами этот вопрос уже обсуждали; Я постараюсь вернуться скорее, но меньше 10 дней поездка не возьмет, она необходима. Здесь же Бог вам поможет. Берегите себя. Вам много будет труда по моем возвращении. Не спорьте, ехать мне надо". "Государыня разрешила быть мне у нее вечером сегодня, Ваше величество; я не смею спорить о необходимости вашего путешествия; позвольте, однако, надеяться, что буду иметь сегодня еще счастье видеть вас, Государь, и, может быть, вам будет угодно еще несколько убавить срок вашего отсутствия". "Я зайду к Императрице", - сказал Царь, "рад буду Вас видеть, но ближе, как через неделю, считая от 18 Февраля, я вернуться не смогу; поэтому не составляйте заговоров с Государыней, увы, это не поможет". Царь улыбнулся и протянул мне руку.

Около 9 1/2 ч. вечера я передал Государыне мой разговор с царем. Она вздохнула: "Ну, видно, Бог так хочет", - сказала она, - "Его отговорить уже невозможно; будем надеяться, что бед не случится. А что князь Г. перестал нападать на Вас? Его племянник, ваш друг, мне нравится; он говорит ровно столько, сколько необходимо и ни слова больше; что это непривычка ко мне, или его свойство?" "Я чувствовал, Государыня, что вы говорили с кн. Г. по моему поводу. Он честный и верный человек; мне иной раз кажется, что причина трений - это я сам, а не другие. Ведь идет, Ваше величество, уже третий спор; одно скажу - судите сами, я же своей религии, а она Вам известна, не изменю". "Да, я знаю, и мы уже говорили с Государем; надо немного обождать; не беспокойтесь и идите своей дорогой. Но Вы мне не ответили о ген. У... Вы ведь его давно знаете" "Я его знаю с 1885 г., Государыня. Он верен безусловно. Думаю, может быть, покойный вел. кн. Михаил Николаевич Вам об нем упоминал. Он очень его ценил. Если он не словоохотлив, то по привычке к дисциплине; Вы, Государыня, заставьте его говорить и тогда услышите искреннюю речь, от которой поступки не будут розниться".

В это время вошел Государь; несмотря на его необыкновенную выдержку, я заметил, что он обеспокоен чем-то. Я взглянул на Царицу; Она внимательно смотрела на Государя; он поймал ее взгляд и с усилием улыбнулся: "Ничего особенного, но я нарушу вашу беседу. Пойдемте ко мне", - сказал он, обращаясь в мою сторону, и пошел к двери. Я поцеловал ручку Царице и спросил: "Разрешите зайти откланяться, если не будет поздно". "Пожалуйста, я вас подожду". Государь пошел молча по коридору; я следовал за ним. Войдя в свой кабинет и впустив меня, Государь закрыл дверь к подошел к письменному столу. Я был очень встревожен; первый раз я видел Государя в таком волнении. Молчание длилось несколько секунд. "Знаете, что сделал Гурко? - сказал Царь, - он прислал сюда вместо 4-х полков гвардейской кавалерии три экипажа матросов. Кровь бросилась мне в лицо; я инстинктивно почувствовал что-то опасное. "Государь, это недопустимо. Это более, чем непослушание. Он мог спросить вас ранее, нежели менять ваше повеление. Все знают, что матросы набраны из рабочих и представляют самый революционный элемент в армии". "Да, да. Я настою на своем: Я этого не ожидал, а Вы говорите, что мне еще не надо ехать в Ставку". "Время такое, Государь, что Вам надо быть и здесь, и там: надо скорее ехать в Ставку и скорее быть назад. Надо заставить людей понять, что ослушаться приказа императора нельзя. Ваше величество, какое это серьезное дело; я очень опасаюсь последствий и усердно молю вас, Государь, прикажите быть, как вы сказали". "Да, конечно. Саблин мне сказал, однако, что моряки надежны. Он их знает. Все же Гурко я дам головомойку и кавалерию пришлю". Я помолчал. Государь вышел из-за стола и ласково взял меня за руку. "До свидания и скоро. Я уеду завтра или послезавтра утром. Будьте здоровы, бодры, храни вас Бог; навещайте

стр. 110

Государыню; берегите ее. До свидания". Царь обнял меня; я чувствовал, что у меня слезы на глазах, и одна из них упала Царю на погону. Он заметил мое волнение: "И вы умеете волноваться, - сказал он. - Я этого еще не видел. До свидания - повторяю до скорого". Я поклонился и вышел. Более видеть Государя Бог мне не судил 32.

В предсмертной записке Протопопова четко просматривается досада ее автора, вызванная тем, что император в столь ответственный для страны момент покинул столицу, поставив себя тем самым как бы в положение стороннего наблюдателя развернувшихся вскоре после его отъезда в Ставку революционных

событий и лишив себя возможности своевременно и эффективно реагировать на стремительно менявшуюся обстановку в столице. В этом автор записки, как и многие монархисты, склонны усматривать чуть ли не главную причину, которая привела к гибели династии.

Некоторые из них делали еще более смелые обобщения, утверждая, что полоса роковых ошибок и неудач началась уже тогда, когда царь поступил достаточно опрометчиво, возложив на себя функции Верховного главнокомандующего, что вынуждало его большую часть времени проводить в Ставке и все меньше уделять внимания важнейшим государственным делам. По мнению Родзянко, этот шаг Николая II объективно привел к ослаблению государственной власти, чем не преминули воспользоваться разного рода темные силы, к которым он относил прежде всего Распутина, от которого по его мнению исходили все российские беды, включая Февральскую революцию.

Родзянко в своих мемуарах, изображая Распутина, едва ли не самой влиятельной фигурой на российской политической сцене предреволюционного периода, утверждает, что "никакая революционная пропаганда не могла бы сделать более вреда монархии и более уронить достоинство царского дома", чем Распутин. По мнению мемуариста, "разгоревшийся пожар возможно было легко потушить. Но вместо того, чтобы понять весь ужас создавшегося положения, чреватого самыми мрачными последствиями, вместо того, чтобы, дружно сплотившись, в корне пресечь возраставшую вокруг царского престола грозную опасность, в размерах и значении которой император и императрица, очевидно, не отдавали себя отчета, - высшие государственные чины разделились на два враждебных лагеря - распутинцев и антираспутинцев". При этом Родзянко сокрушается по поводу того, что так называемая нейтральная группа, которая "хотя и понимала положение и скорбела искренно о нем, но, имея возможность противостоять беде, из малодушия, а может быть, и личных расчетов, - упорно безмолствовала, не противясь злу". Явно преувеличивая роль и влияние Распутина, Родзянко сравнивал убийство "старца" в декабре 1916 г. с началом второй русской революции. Для Родзянко не было сомнений в том, что главная угроза династии исходила от нее самой, а Распутин был всего лишь ее порождением. В мемуарах Родзянко упоминается эпизод, связанный с его беседой с Протопоповым, который пытался выяснить, как отнесется председатель Думы к предложению о его возможном назначении председателем совета министров. Трудно сказать, был ли Протопопов действительно уполномочен на такой разговор или он просто зондировал почву для последующего доклада императору. Интерес в данном случае представляет не инициатива Протопопова, а ответ Родзянко, выдвинувшего целый ряд предварительных условий, при которых он согласился бы занять столь ответственный пост. Среди них присутствовало требование, чтобы все великие князья были отстранены от активной деятельности и ни один из них не находился на фронте, а императрица отказалась от всякого вмешательства в государственные дела и до окончания войны безвыездно жила в Ливадии 33.

Однако среди российской политической и военной элиты были и те, кто с самого начала не одобрял отречение царя, считая, что этот шаг не только не нормализует обстановку в стране, но еще больше обостряет ее. Последствия этого шага представлялись им весьма тяжелыми. Эти

стр. 111

мысли достаточно четко, хотя и в несколько завуалированном виде, выражены в письме генерала Гурко, который в годы войны близко стоял к Верховному главнокомандующему, заменяя его начальника штаба генерала Алексеева во время болезни последнего. Эти мысли, несомненно, разделял не один Гурко. Вот письмо, с которым он обратился к Николаю II 4 марта 1917 г., уже через два дня после отречения последнего от престола:

"Ваше императорское величество всемилостивейший Государь.

В столь тяжелые дни, которые переживает вся Россия и которые всего болезненнее не могут не отразиться на вас государь, позвольте мне, движимому душевным влечением, обратиться к вам с настоящими строками.

Я надеюсь, что в этом Вы усмотрите лишь потребность сказать вам в какой мере я, и уверен, многие миллионы верных сынов России, болезненно восприняли высоко-великодушный поступок Вашего величества, когда Вы влекомые чувством желания блага и целости России предпочли принять на себя все последствия и наибольшую тягость разворачивавшихся событий, нежели ввергнуть страну во все ужасы длительной междоусобной брани, или, что еще хуже, возможности хотя-бы временного торжества вражеского оружия. Поступок за который история и благодарная память народная в свое время воздаст Вам, Государь, должное.

Сознание, что в такую минуту Вы не колеблясь решились на акт величайшего самопожертвования ради целости и блага Вашей страны, коей по примеру Ваших венценосных предков Вы всегда были первым и наиболее верным слугой и радетелем, да послужит Вам, Государь, достойной наградой за принесенную на алтарь Отечества неизмеримую жертву.

Я не нахожу слов, чтобы выразить мое преклонение перед величием совершенного Вами государственного подвига, перед величием принесенной Вами за себя и за вашего наследника - жертвы.

Я вполне понимаю, что Вы не решились отдать для государственного служения Вашего единственного сына, которому через три с половиною года суждено было бы принять в свои еще слишком юные руки бразды правления. Тем более, что мало надежды, что к тому времени жизнь России войдет в ровное и спокойное течение.

Но пути Всевышнего неисповедимы и не Он ли Вами руководил, не сохраняете ли Вы Вашему сыну возможность более правильного и неспешного воспитания до более зрелых лет и более обширного изучения государственных наук и более полного познания людей и жизни. Дабы к тому времени, когда после ряда лет бурного проявления государственной жизни нарушенной недавними событиями, взоры всех благомыслящих людей в России, вне сомнения обратятся на него, как на надежду России, чтобы он во всеоружии приобретенных познаний и жизненного опыта мог бы быть призван к принятию своего законного наследия на благо, счастие и величие России.

Но, даже не заглядывая в столь сравнительно отдаленное будущее, нельзя не предвидеть и той возможности, когда страна и народ после горького опыта, пережитых внутренних волнений - времени шатания, государственного неустроения и форм правления, до которых исторически и социально народ русский еще далеко не развился - страна и народ вновь обратятся к своему законному Государю и помазаннику Божию, ожидая и прося у него. нового, быть может еще большего государственного и личного подвига.

Прошлая история народов нас учит, что в этом нет ничего невозможного, а исключительность тех условий при которых произошел государственный переворот в столице, и то обстоятельство, что для большинства народа это было такою же неожиданностью как и для армии, связанной близостью врага внешнего, дает основание предполагать, что это весьма вероятно.

Возможность этого однако невольно заставляет думать о тех событиях, которые ныне происходят в столице. Тогда как временное правительство объявило и проводит в жизнь полную амнистию всем политическим заключенным, оно одновременно заключает в тюрьмы Ваших бывших

стр. 112

верных слуг, которые если в чем либо в глазах нового правительства и погрешили, то во всяком случае действовали в пределах существовавших и существующих законов. Такой поступок является к тому же нарушением как раз той свободы, которую выставляют на своем знамени люди захватившие власть.

Но есть и другая сторона всего этого. Если предвидеть возможность проявления желания страны вернуться к законному порядку, то надо, чтобы те, которые составят ядро, могущее сплотить вокруг себя людей, которые дорожат не минутной властью, а лишь стремятся к правильному развитию и постепенному эволюционированию русского народа, не были бы остановлены воспоминанием, что в годину временного крушения их идеалов не было достигнуто, хотя бы чрезвычайными мерами, спасение личной свободы, а быть может и жизни тех, большинство которых в свое время верою и правдою служили своей Родине и Царю, руководствуясь, хотя быть может и устарелыми, но все же законно действовавшими законами.

Дозволяю себе, государь, обратить Ваше внимание на это обстоятельство потому, что среди громадности тех событий, которые столь быстро надвинулись на Вас, Вы легко могли упустить из виду всей важности такого шага - шага который в будущем может иметь неисчислимые последствия и для Вас Государь, и Вашей династии и для будущей судьбы России.

Памятуя Ваше всегда благосклонное ко мне отношение, за те немногие месяцы, что я волею Вашею был призван быть Вашим ближайшим помощником в деле Верховного Главнокомандования, я льщу себя надеждою, что Вы столь же благосклонно примите излияние души, наболевшей за эти грозные дни жизни России и будете верить, что мною руководило лишь чувство преданности Русскому Венценосцу преемственно воспринятой от моих предков, всегда имевших мужество и честность в тяжелые дни государственной жизни России выражать своим Государям свое откровенное мнение и неподдельную правду.

Примите же, Государь, мои искренние пожелания увидеть Вам более светлые дни, которые одновременно должны быть и порой новой зори обновленной в пережитых испытаниях России и чувства безграничной преданности Вашего, государь, верноподданого" 34.

Действительно, пройдет совсем немного времени и многие из тех, кто так рьяно и настойчиво добивался отречения царя от престола, будут испытывать чувство угрызения совести и горько сожалеть о случившемся, размышляя над тем, а так ли уж необходимо было отрешение его от власти и могло ли бы спасти положение, на что надеялись его инициаторы и сторонники. Некоторое время оставался без ответа и вопрос о том, что, какие мысли и чувства двигали императором, когда он предпринимал этот беспрецедентный в истории российского самодержавия шаг. Тем более, что сам по себе акт отречения, который одни рассматривали как пролог или составную часть февральско- мартовской революции, другие как ее следствие, не привел к желаемым результатам: спасения России от хаоса и воцарения в ней порядка и единения ее народа не произошло.

Заколебался и сам бывший государь император. По свидетельству воспитателя цесаревича Алексея П.Жильяра, Николай II, видя, что положение в стране после его отречения от престола не улучшилось и что избежать дальнейшего его обострения не удалось, глубоко раскаивался в своем поступке. Особенно его угнетало то обстоятельство, что разлагалась армия, а значит улетучивалась всякая надежда на продолжение войны и спасение России. Императору, пишет Жильяр, мучительно было видеть "бесплодность своей жертвы и сознавать, что, имея в виду тогда лишь благо родины, - он принес ей вред своим отречением. Эта мысль, все чаще приходя в голову государя, все больше его угнетала, и впоследствии ей суждено было сделаться причиной его глубокой душевной тоски и нравственного страдания" 35. Нравственные и моральные страдания, о которых говорит Жильяр, усиливались еще и тем, что Временное правительство отказало Николаю II в просьбе поселиться со всей семьей на постоянное жительство в Ливадии, держало его на положении царскосельского узника, хотело оторвать его

стр. 113

от императрицы и, наконец, самое, пожалуй, главное - запретило ему уехать в Англию. Даже тогда, когда Временное правительство решило вывести царскую семью из Царского Села, сохранялась надежда, что ее отправят либо в Крым, либо в Великобританию. Однако был выбран иной маршрут - небольшой сибирский город Тобольск. Столь неожиданное решение и в ту пору и впоследствии объяснялось стремлением избежать обострения ситуации и оградить бывшего царя и членов его семьи от возможных эксцессов со стороны левых сил, а также нежеланием английских властей принять у себя бывшего российского императора из-за опасения, как бы это не привело к осложнению отношений со своим союзником по военной коалиции. При этом Временное правительство ссылалось на сложный и небезопасный путь в Англию, следуя по которому Николай II и члены его семьи подвергали себя реальной опасности.

Керенский в своих воспоминаниях приводит следующие "аргументы" в оправдание позиции Временного правительства по данному вопросу: "Приготовления к отъезду велись в обстановке полной секретности, поскольку любое сообщение о нем могло повести к непредвиденным осложнениям. О них сообщили даже не всем членам Временного правительства. По сути дела, лишь 5 или 6 человек в Петрограде знали о том, что происходит. То, что легко удалось доказать целесообразность этой поездки, свидетельствует о том, насколько упрочилась к августу власть Временного правительства. В марте или апреле переезд бывшего царя был бы невозможен без бесконечных консультаций с Советами. А 14 августа потребовалось лишь мое лично распоряжение, утвержденное Временным правительством, и Николай II с семьей отправился в Тобольск. Ни Советы, ни кто-либо еще об этом не знали" 36. Утверждения Керенского о якобы упрочившейся власти возглавляемого им коалиционного правительства, по сравнению, очевидно, с первым Временным правительством, во главе с кн. Львовом пусть это останутся на его совести.

Об отъезде царской семьи в Англию была достигнута предварительная договоренность с английским правительством, но он так и не состоялся. Каждая из сторон старалась, как это вытекает из мемуаров Керенского, оправдать свою позицию и свалить вину за несостоявшийся отъезд царскосельских затворников в Англию или какую-либо иную европейскую страну на противоположную сторону. При этом и те и другие ссылались на сложное внутриполитическое положение в Англии и России, что побуждало первую отказаться от предоставления убежища царской семье по крайней мере до окончания войны, а вторая объясняла свою пассивность в этом вопросе только тем, что административный аппарат, разрушенный в первые дни революции, так и не смог решиться на столь ответственное предприятие. Его можно было осуществить только силами английской стороны. Как справедливо замечает известный российский историк С.П.Мельгунов, не только, а, возможно, добавим, и не столько соображения безопасности руководили теми, кто решал судьбу царской семьи, а боязнь тех сил, которые надеялись восстановить российскую монархию 37.

Как бы то ни было, но определенная доля исторической ответственности за учиненный большевиками расстрел Николая II, членов его семьи и придворных в Екатеринбурге, куда они были доставлены в 1918 г. из Тобольска, лежит и на тех, кто так и не решился на их отъезд за границу.

Как в прошлом, так и сейчас наибольшее недоумение у исследователей и политиков вызывает вопрос о том, понимал ли Николай II на самом деле, к каким социальным последствиям приведет его отречение от престола и как это отразится на дальнейшем развитии страны. Конечно, царь не мог не думать обо всем этом, как и не мог не считаться с тяжелейшими обстоятельствами, которые одновременно обрушались на страну, лишив некогда могущественную династию Романовых опоры и поддержки. В один момент многовековая российская государственность стала разваливаться на глазах всего мира. Как раз прекрасно понимая происходящее, желая во что бы то ни стало сохранить государство российское от развала и уберечь его народы от выпавших на их долю тяжелейших испытаний, император

стр. 114

и принял решение, которое одни однозначно приветствовали, другие не одобряли этого поступка, у третьих оно и вовсе вызвало полное недоумение. Сам Николай II и в этот злополучный и роковой день, и в последующие недели и месяцы не переставал повторять, что пошел на этот шаг, исключительно веруя в то, что этим своим действием ему удастся сохранить от развала не только государство, но и спасти армию и довести войну до победного конца. Пожалуй, самым удивительным было то, что именно процесс разложения армии, которая являлась главной опорой самодержавия, представлял собой едва ли не главную причину, определившую падение монархического строя в России. Как подчеркивали некоторые исследователи, армейские руководители (и Алексеев, и Рузский), которые сыграли главную роль, убеждая императора принять решение об отречении от престола, имели ложные представления о том, что реально происходило в февральско- мартовские дни в Петрограде. Они верили, что Государственная дума опирается на дисциплинированные полки. Они хотели ради продолжения внешней политики избежать междоусобицы. Они не знали, что все выступления масс происходили под красными флагами, верили, что в Петрограде существует реальная власть, с которой можно "сговориться" 38.

Было ли это следствием неосведомленности генералов в том, что происходило в те дни в столице или имело место нарочитое нагнетание обстановки под влиянием определенных политических сил, стремившихся оказать давление на Николая II и добиться его добровольного отрешения от власти, еще предстоит исследовать. Об этом говорит, в частности, и то, что генерал Алексеев, запрашивая мнение главнокомандующих фронтами о возможном отречении императора - Верховного главнокомандующего, добавлял: "обстановка, по видимому, не допускает иного решения".

Нельзя не обратить внимание и на весьма странное совпадение двух важных моментов: 1 марта, когда войска генерала Н.И. Иванова по приказу Верховного главнокомандующего приближались к столице для наведения там порядка, Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов принимает постановление, больше известное под названием "приказ N 1", который не только закрепил разложение армии, но и значительно ускорил этот процесс. По мнению генерала А.И.Деникина, этот приказ фактически означал переход военной власти к солдатским комитетам, к выборному началу и замене начальников рядовыми солдатами. Данный приказ, получивший широкую и печальную известность, дал первый и главный толчок к развалу армии 39.

Заслуживает особого внимания исследователей и такое обстоятельство. Поведение частей Петроградского гарнизона, особенно их солдат (которых в те дни в Петрограде насчитывалось до 200 тыс. человек), которые питали сочувствие к революционно настроенному населению столицы, во многом определялось достаточно прозаической причиной - возможностью уклониться от отправки на фронт. Эта идея, которая активно распространялась революционной пропагандой, похоже, находила широкий отклик среди солдат и привлекала их на сторону революции. По утверждению Шульгина, царь, перебравшийся в Псков, где располагалась штаб-квартира главнокомандующего Северным фронтом генерала Рузского, продолжал оставаться в неведении истинного положения в столице 40. О многих важных решениях, которые принимали военачальники, не только не спрашивали его согласия, но даже не докладывали ему, а некоторые его указания, касавшиеся мер по наведению порядка в столице, попросту отменялись именем Верховного главнокомандующего, но помимо его воли. Именно этим можно объяснить слишком медленное продвижение частей генерала Иванова, направленных из Могилева для подавления беспорядков в Петрограде. На всем пути продвижения генерала к столице ему чинили всевозможные препятствия. Помимо воли императора было остановлено выдвижение с фронта воинских подразделений, которым по приказу главнокомандующего следовало прибыть с аналогичной целью в столицу. Самое удивительное состояло в том, что эти и некоторые другие решения принимались не по приказу Верховного главнокомандующего, а по указанию и под давлением ряда думских политиков. По некоторым сведениям,

стр. 115

генерал Алексеев буквально на следующий день после отречения Николая II от престола будто бы признавался генерал-квартирмейстеру штаба Верховного главнокомандующего А.С. Лукомскому: "Никогда не прощу себе, что поверил в искренность некоторых людей, послушался их и послал телеграммы главнокомандующим по вопросу об отречении государя от престола". А генерал Рузский якобы глубоко сожалел, что "в своей длительной беседе с государем вечером 1 марта поколебал устои трона, желая их укрепить". До конца дней своих он "не мог без волнения говорить о трагических днях 1 и 2 марта" 41.

Далеко не все из тех, кто изучал и описывал события, разыгравшиеся на российской политической сцене в предреволюционную пору и в ходе самой революции, разделяют точку зрения о революционности последней, IV Государственной думы, ее причастности к революционным событиям и ответственности за все то, что происходило в тот период в стране.

Разумеется, Дума была весьма разношерстна по своему составу, а также по политическим взглядам и убеждениям ее депутатов. Уже одно это обстоятельство предостерегает от однозначных суждений. Очевидно, речь может и должна идти лишь о некоторых ее фракциях, в особенности тех, кто входил в так называемый прогрессивный блок. В то же время можно, очевидно, утверждать, что Дума в целом как представительное учреждение была настроена оппозиционно прежде всего к правительству и в какой-то мере к режиму в целом, которые словно нарочно демонстрировали свою неспособность трезво оценить обстановку, как внутри страны, так и на фронте. Они все больше толкали страну к последней черте, за которой начиналась пропасть. Казалось, что власть все делала для того, чтобы обострить и без того предельно напряженную ситуацию, уходила от примирения со страной и своим народом.

В этих условиях Дума, естественно, не могла занимать иной позиции, кроме как активного неприятия политики, проводимой правительством в целом и отдельными министрами. Дума выступала за мирный путь обновления и реформирования России на основе и в строгом соответствии с конституционными принципами и нормами. Однако с ее трибуны раздавались и голоса тех депутатов, в основном левого толка, которым такая перспектива казалась слишком долгой и малоэффективной. Эти силы, представленные в Думе и имевшие немало своих приверженцев вне ее, по существу, не верили в возможность для России эволюционного пути развития. И хотя на словах они нередко выступали за признание и одобрение мирной смены власти в стране, делая это больше по тактическим соображениям, чем по внутреннему убеждению, на деле - и это с полной очевидностью показала революция - они были активными сторонниками насильственного переворота.

В период революционных событий и Дума постепенно становилась все более революционной. По крайней мере такой воспринималась ее роль подавляющим большинством российского общества. То, что Дума во всяком случае большая ее часть, не только поддержала революцию, но намерена была ее возглавить, было очевидно да и никто из ее видных представителей не пытался оспаривать это положение. Председатель Думы Родзянко так объяснял такую ее позицию: "Конечно, можно было бы Государственной думе отказаться от возглавления революции, но нельзя забывать создавшегося полного отсутствия власти и того, что при самоустранении Думы сразу наступила бы полная анархия и Отечество погибло бы немедленно". В то же время он всякий раз стремился доказать, что Государственная дума "была абсолютно чужда каких бы то ни было революционных стремлений" 42. Между тем эти высказывания не противоречили друг другу.

Конечно, в открытых революционных устремлениях и тем более действиях Думу нельзя обвинить. Но при этом невозможно абстрагироваться и от того, что многие депутаты своими не в меру острыми и резкими речами будоражили общество, взывали к революционным действиям широкие народные массы. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в период революционного подъема Государственная дума превратилась, по существу, в штаб революции, куда приходили восставшие, в том числе и целые армейские части, для получения соответствующих инструкций

стр. 116

и указаний. Очевидно, прав был Шульгин, когда заявлял, что революционные массы приветствовали Думу как символ революции, а вовсе не из уважения к ней самой 43.

Пытаясь доказать "нереволюционность" IV Государственной думы, одни авторы заявляют, что она в своем огромном большинстве была черносотенной и потому не способна была на какие-либо революционные действия 44. Другие утверждают, что вся революционность думы ограничивалась чисто словесным характером 45.

Между тем анализ деятельности IV Государственной думы в период февральско-мартовских и предшествующих им событий позволяет сделать вывод, что Февральскую революцию в немалой степени спровоцировала дума, во всяком случае ее оппозиционная часть, которая с победой революции связывала свои надежды на установление в России конституционной монархии или республиканского правления по примеру некоторых европейских государств. Когда же радикально настроенные депутаты и прежде всего те, кто вошел в состав Временного правительства или сочувственно к нему отнесся, обнаружили, что и в правительстве, и в политической жизни стало заметно усиливаться влияние и позиции социалистических элементов, они под давлением этих сил начали покидать свои министерские посты и постепенно сходили с российской политической сцены.

Как хорошо заметил У.Черчилль, "деятели прогрессистов Гучков и Милюков, доброжелательные и простодушные марионетки, скоро сошли со сцены. Они сыграли свою роль в происходившем поразительном разложении. Руководясь наилучшими мотивами, они помогли потрясти все основания России. Они сходили со сцены, мучимые раздумьем" 46.

О причинах, характере и движущих силах февральской революции написано немало различных исследований, изданы воспоминания ее непосредственных участников, существуют и другие свидетельства. И все же многие аспекты этого важного события остаются недостаточно изученными. По мнению Милюкова, корни Февральской революции лежат в прошлой истории России и связаны они прежде всего со слабостью российской государственности и преобладанием в стране "безгосударственных и анархических элементов". Поэтому, изучая историю второй русской революции, считал Милюков, необходимо учитывать глубокие корни и нити, связывающие эту революцию со всем ходом и результатом российского исторического процесса. Но если, полагал он, общая физиономия второй русской революции в значительной степени объяснялась прошлым России, то ее характер именно как революции, как насильственного переворота определялся наличием "фактора, противодействовавшего мирному разрешению конфликтов и внутренних противоречий между старыми формами политической жизни и не вмещавшимся более в эти формы содержанием". Уже с конца XVIII столетия, утверждал историк и непосредственный участник февральско-мартовских событий, стало очевидным, что обострение конфликта между старой государственностью и новыми требованиями лишь вопрос времени. Среди факторов, определивших собой, как пишет Милюков, "особую физиономию" второй русской революции, первое место занимает война. Февральский революционный переворот, считает автор, был, в сущности, предопределен еще весной 1915 г., когда стало общеизвестным, что уже с первых месяцев войны русские войска терпели неудачи в силу полной неподготовленности к ней России. Беда России, полагал он, состояла не в том, что она терпела неудачи на фронтах (в таком положении оказалась не одна она). Если в других странах Антанты война сплотила народы и власть, то в России народный энтузиазм, проявленный в начале, когда в стране наблюдался общий патриотический подъем, вскоре иссяк, поскольку власть оказалась неспособной сохранить и развить это согласие и сотрудничество 47.

Об этом же пишет в своих мемуарах и Родзянко, упрекавший правительство за то, что оно в течение всей войны пребывало в состоянии борьбы с народным представительством. В таких условиях оно не в силах было успешно закончить войну и довело до такого положения, когда главная опасность угрожала "не извне, а внутри" 48.

стр. 117

Когда читаешь те места милюковской "Истории второй русской революции", где он весьма пренебрежительно отзывается о русской народной массе, обвиняя ее в бессознательности и темноте, "которые, собственно, и сделали утопичным применение к нашей действительности даже таких идей, которые являются вполне своевременными, а частью даже и осуществленными среди народов, более подготовленных к непосредственному участию в государственной деятельности", нельзя отделаться от мысли, что им движет затаенная обида, что он, как и ряд его сотоварищей, руководствуясь наилучшими мотивами, сыгравшие не последнюю роль в разрушении старого строя, затем сошли с политической сцены, оставшись наедине со своими мучительными раздумьями. Милюков резко критиковал марксистов за то, что они, по его словам, в своей теории и революционной практике опирались как раз на отсталость, невежество и анархизм народных масс. Он, в частности, писал: "То, что поражает в современных событиях постороннего зрителя, что впервые является для него разгадкой векового молчания "сфинкса", русского народа, то давно было известно социологу и исследователю русской исторической эволюции. Ленин и Троцкий для него возглавляют движение, гораздо более близкое к Пугачеву и Разину, к Болотникову, - к 18-му и 17-му векам нашей истории, - чем к последним словам европейского анархо-синдикализма" 49.

Что касается марксистов, их оценки Февральской революции, ее роли и места в российском освободительном движении, то они строились в основном на принципиальных положениях В.И.Ленина, суть которых сводилась к нескольким тезисам: для того, чтобы царская монархия могла развалиться в несколько дней, необходимо было сочетание целого ряда условий всемирно-исторической значимости, главными из которых являлись: трехлетние классовые битвы и революционная энергия пролетариата 1905-1907 годов, без чего была бы невозможна быстрая, завершившаяся в несколько дней вторая революция. Революция 1905-1907 годов и контрреволюционная эпоха 1907-1914 гг. привели к четкому "самоопределению" всех классов русского народа и народов, населяющих Россию, определению отношения этих классов друг к другу и к царской монархии, которое и проявило себя в Февральско- мартовской революции 1917 года. Эта восьмидневная революция была "разыграна" точно после десятка главных и второстепенных репетиций, "актеры" отлично знали друг друга, свои роли, свои места, всю обстановку в стране до всякого сколько-нибудь значительного оттенка политических направлений и приемов действий. Но если революция 1905 г. через 12 лет привела к Февральской революции 1917 г., то необходим был еще великий, могучий, всесильный "режиссер", который, с одной стороны, в состоянии был ускорить в громадных размерах течение всемирной истории, а с другой, породить невиданной силы всемирные кризисы - экономические, политические, национальные и интернациональные. Кроме необыкновенного ускорения всемирной истории нужны были особенно крутые повороты ее, чтобы на одном из таких поворотов телега, залитая кровью и грязью романовской монархии, могла опрокинуться сразу. Этим всесильным "режиссером", этим могучим ускорителем явилась всемирная империалистическая война 50.

В марксистских исследованиях Февральская революция представлялась чаще всего не как самостоятельное, по словам Милюкова, "славное" событие российской политической жизни, а скорее как прелюдия или пролог Октябрьской революции 1917 года. Это было необходимо, что бы сделать главный вывод: царское самодержавие в России было свергнуто пролетариатом, руководимым большевиками во главе с Лениным. К сожалению, именно эта тенденция возобладала в советской историографии, что отрицательно сказалось на объективном и глубоком научном исследовании данного явления. Редким исключением можно считать монографию Э.М.Бурджалова, в которой автор пытался объективно отразить ход революции, ее цели и задачи, хотя и эта работа не избежала воздействия господствовавших тогда в обществе политических и идеологических взглядов. К сожалению, указанная тенденция дает о себе знать и сегодня, правда не в столь одиозном виде.

стр. 118

Февральская революция и отречение императора Николая II от престола - эти два события резко нарушили несколько замедленно протекавшую в России историческую жизнь. Впервые за долгие десятилетия перед страной открылась реальная возможность изменить старый уклад жизни и выйти на путь ускоренного социально-экономического и политического развития по примеру передовых держав Европы. Мирный переход к республиканскому правлению оказался недолгим. Россия вновь была ввергнута в водоворот еще более тяжелых и драматичных потрясений. Наступала другая эпоха российской истории, осмысление которой требует иных подходов и иных исследований.

(Окончание следует)

Примечания

1. Милюков П. История второй русской революции. Т. 1. Киев. 1919, с. 20, 21

2. Стенографические отчеты Государственной думы. Четвертый созыв. Сессия V. Заседания 1 и 19 ноября 1916 г. Стб. 250.

3. Генерал А.И.Денинки называл генерала А.М.Крымова одним из инициаторов предполагавшегося дворцового переворота (Деникин А.И. Очерки русской службы. Крушение власти и армии. Февраль- сентябрь 1917 г. М. 1991, с. 142-143

4. Александр Иванович Гучков рассказывает... Воспоминания председателя Государственной думы и военного министра Временного правительства. М. 1993, с. 15, 16.

5. Монархия перед крушением. 1914-1917. Бумаги Николая II и другие документы. М.-Л. 1927, с. 287, 291-292.

6. Там же, с. 286, 282.

7. Назовем некоторые из этих публикаций: Рейн Г.Е. Из пережитого. 1907-1918. Т. 2. Берлин. 1935; Авдеев Н. Первые дни Февральской революции (Хроника событий), - Пролетарская революция, 1923, N 1(13), с. 3-49; Шляпников А.Г. Февральские дни в Петербурге. Харьков. 1925; Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. М. 1967; Ганелин Р.Ш. 25 февраля 1917 г. в Петрограде, - Вопросы истории, 1998, N 7, с. 94-109.

8. Семейная переписка Романовых. - Красный архив, 1923. Т. 4, с. 208.

9. См. Рейн Г.Е. Ук. соч., с. 192.

10. Там же, с. 194; Авдеев Н. Ук. соч., с. 20.

11. См. Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Т. I. М.-Л. 1924, с. 50.

12. Авдеев Н. Ук. соч., с. 21.

13. Рейн Г.Е. Ук. соч., с. 198.

14. См. Падение царского режима... Т. I, с. 51.

15. Блок А. Последние дни старого режима. - Архив русской революции, 1922. Т. IV, с. 27.

16. Ганелин Р.Ш. Ук. соч., с. 94; Лейберов И.П. На штурм самодержавия. М.-Л. 1979, с. 192, 242.

17. Поразительное напоминание механизма событий, развивавшихся 23 февраля в Петрограде, свойственно новейшей историографии, в том числе и западной, воспроизводящей версию о Выборгском районе как главном очаге революционного движения в Петрограде. Военные и полицейские власти после объявленного 22-го числа локаута 30 тыс. бастовавших на другом конце города путиловских рабочих, считали, что с этой забастовкой покончено, так что на следующий день в официальных сводках 30 тыс. не фигурировали - в Петрограде бастовало, согласно отчетам, лишь 90тыс. рабочих. Чем занимались 23 февраля путиловцы, мало кого из исследователей интересовало. Между тем, легко представить себе, что означало для этой озлобленной, сплоченной и не привыкшей сидеть без дела массы не просто оказаться на улице, но и лишиться надежного источника продовольственного снобжения (ведь самый крупный военный завод Российской Империи, находившийся в ведении Главного артиллерийского управления, обеспечивался распределяемыми продовольственными пайками). Удивительно ли, что события 23 февраля начались с красных

стр. 119

флагов и шествия путиловских и примыкавших к ним рабочих других предприятий (в том числе отмечавших Международный женский день работниц, например, Тентелевского химического завода), которое двигалось через Нарвскую заставу к центру города.

18. Ганелин Р.Ш. Ук. соч., с. 97, 101.

19. Семейная переписка Романовых, с. 209-210, а также Ганелин Р.Ш. Ук. соч., с. 102; Авдеев Н. Ук. соч., с. 25.

20. Февральская революция. 1917. Сб. док. М. 1996, с.204

21. Цит по: Рейн Г.Е. Ук. соч., с. 204-205.

22. Цит. по: Пролетарская революция, 1923, N 1(13), с. 26, 27, 28.

23. Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Москва. Фронт. Периферия. М. 1971, с. 18-20.

24. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 601, оп. 1, д. 2102, л. 1, 1об, 2, 3.

25. См. Падение царского режима. Т. 2, с. 500.

26. ГАРФ, ф. 601, оп. 1, д. 2099, л. 1-3об, д. 2101, л. 3об.

27. Дневники императора Николая II. М. 1991, с. 625.

28. ГАРФ, ф. 601, оп. 1, д. 2101, л. 4.

29. См. Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М. 1993, с. 150-151.

30. См. Шульгин В.В. Дни. 1920. М. 1990, с. 272-274.

31. Керенский А.Ф. Ук. соч., с. 151.

32. Голос минувшего на чужой стороне, 1926, N 2(XV), с. 171-193.

33. Родзянко М.В. Крушение империи. Л. 1929, с. 54, 20, 180.

34. ГАРФ, ф. 601, оп. 1, д. 2104, л. 7.

35. См. Жильяр П. Трагическая судьба русской императорской фамилии. Франкфурт-на Майне. 1973, с. 118.

36. Керенский А.Ф. Ук. соч., с. 235.

37. См. Мельгунов С.П. Судьба императора Николая II после отречения. Нью-Йорк. 1991, с. 178-179.

38. См. Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. М. 1992, с. 631.

39. См. Деникин А.И. Ук. соч., с. 134-135. Текст приказа гласил:

1) Во всех ротах, батальонах, полках, парках, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.

2) Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в Совет рабочих и солдатских депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра, 2-го сего марта.

3) Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.

4) Приказы военной комиссии Государственной думы следует исполнять только в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.

5) Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее должно находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в каком случае не выдаваться офицерам, даже по их требованиям.

6) В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя, в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане.

В частности, вставание во фронт и обязательное отдавание чести вне службы отменяется.

7) Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т.п. и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т.д.

Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и в частности обращение к ним на "ты" воспрещается и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов.

стр. 120

40. Шульгин В.В. Ук. соч., с. 184.

41. Цит. по: Ольденбург С.С. Ук. соч., с. 633.

42. Родзянко М.В. Государственная дума и февральская 1917 года революция. Ростов на Дону. 1919, с. 41, 45.

43. Шульгин В.В. Ук. соч., с. 192.

44. Известный публицист той поры И.М.Василевский, публиковавшийся под псевдонимом Не-буква, приводя слова Родзянко о том, что ни Государственная дума, ни он, ее председатель, не повинны в подготовке февральского переворота, писал, что IV Государственная дума была настроена. если не черносотенно, то не более, чем правооктябристски и поэтому она "не только не "делала" революции, но уже и после того, как восставшие толпы совершили переворот и закрепили, принимала все меры к тому, чтобы его аннулировать, старалась всеми силами сторговаться с Николаем о воцарении Алексея или Михаила" (см. Василевский (Не-буква). Белые мемуары. Пг.-М. 1923, с. 93).

45. См. Суханов Ник. Записки о революции. Кн. 1. Петербург. 1919, с. 16.

46. Черчилль У. Мировой кризис. М.-Л. 1932, с. 41.

47. Милюков Н.П. Ук. соч., с. , 9, 12, 13.

48. Родзянко М.В. Крушение империи, с. 187.

49. Милюков Н.П. Ук. соч., с. 5, 7.

50. См. Ленин В.И. Письма из далека. - Полн. собр. соч., т. 20, с. 100.

51. Бурджалов Э.Н. Вторая русская революция. Восстание в Петрограде. М. 1967.

Постоянный адрес данной публикации: