Прошлое и настоящее Тибета как объекта воздействия внешних сил и как творца своей истории до настоящего времени не раскрыто достаточно полно. Речь идет, в частности, о событиях первых полутора десятилетий XX в., которые касаются России и ее причастности к тибетским проблемам, ее взаимоотношений с Китаем и Англией: о пробуждении тибетской национальной и внешнеполитической активности и связанных с этими процессами посольствах далай-ламы в различные страны.

Для проведения своей имперской политики правители цинского Китая нуждались в поддержке религии¹ . Центром ламаизма в Центральной Азии была Лхаса, и Цинскую династию Тибет интересовал прежде всего как место пребывания высших лиц религиозной иерархии, находившихся в Лхасе. Со своей стороны, тибетская теократия, все более активно вовлекавшаяся в политическую жизнь региона, нуждалась в покровительстве могущественной Китайской империи. Далай-лама поддерживал китайских правителей своим авторитетом, а в обмен получал признание его главой буддистского мира.

Между верховными правителями двух стран происходил обмен титулами, подарками, церемониями и т. п., которые в то время в большой мере заменяли собой письменные договоры и соглашения. За всю историю китайско-тибетские отношения не были отражены в каком-либо документе, который фиксировал бы двусторонние договоренности о статусе Тибета. По словам китайского исследователя, "Цинская империя с самого начала стремилась загребать жар чужими руками и использовать авторитет далай-ламы для управления Тибетом"² .

Далай-лама в системе цинской иерархии, согласно китайским документам, был представлен как должностное лицо, покровительствуемое императором. До конца XIX в. прочно функционировала система цинского представительства в Тибете; в Лхасе постоянно находились уполномоченные китайского правительства - амбани, которые помогали местным властям в административной работе. Четыре тибетских калона (министра), избиравшиеся с согласия амбаней и далай-ламы, решали политические и религиозные дела. Такого типа местное правительство просуществовало до 1959 года. Одновременно в Лхасе и Шигацзе стояли маньчжуро-китайские гарнизоны численностью примерно по тысяче человек. Амбани должны были сменяться каждые три года, но это не было твердым правилом, как и статус амбаней, полномочия которых не были раз и навсегда регламентированы, а степень и характер их действительного воздействия на внутренние и внешние дела Тибета в различные периоды варьировались.

К концу XIX столетия становилось все более ощутимым распространение сферы влияния британской колониальной администрации в Индии

КУЛЕШОВ Николай Степанович - доктор исторических наук, старший научный сотрудник Института Дальнего Востока АН СССР.

¹ См. Хуан Фэньшзн. Положение Тибета. Шанхай. 1954, с. 108. (на кит. яз.).

² Там же.

стр. 152

на север к границам Тибета. В течение предшествующих полутора столетий ее попытки наладить связи с Тибетом были безуспешными: его правители не видели для себя большой пользы от установления связей с властями Британской Индии. Тибетская теократия строго оберегала свою власть над жителями края, и любое иностранное вмешательство расценивалось как посягательство на религиозные устои, поэтому всякие контакты с внешним миром пресекались. Отказываясь от налаживания связей с британской администрацией в Индии, тибетцы ссылались на цинского императора как своего сюзерена, а "око недреманное" - амбани не преминули бы вменить им в вину установление таких связей, не предусмотренных регламентом.

Однако правительство Британской Индии не прекращало своих попыток продвинуться в Тибет. В 1876 г. в связи с убийством английского консульского чиновника в Китае А. Маргари британский посланник в Китае Т. Уэйд и всесильный глава Цзунли ямэня (Управление по ведению внешних дел) Ли Хунчжан подписали конвенцию в Чифу, по которой были значительно приоткрыты двери в Китайскую империю для иностранцев. Отдельные статьи этой конвенции предусматривали, что англичанам будет разрешено послать миссию через индийскую границу в Лхасу. Но китайское согласие на эти условия было выражено так, что отправка миссии ставилась в зависимость от политической ситуации в Тибете, от того, как ее представит находящийся в Лхасе амбань. В случае отправки такой миссии Цзунли ямэнь обязалось обеспечить ее всем необходимым и паспортами "высоких провинциальных властей" и "резидента в Тибете" (амбаня), чтобы проезду миссии не чинилось препятствий.

Но тибетцы воспротивились отправке миссии в свои пределы. Цонгду (тибетский представительный совещательный орган) на своем чрезвычайном совещании принял постановление, в котором говорилось, что британские власти из Индии со всех сторон теснят Тибет и что император Китая не имел права давать англичанам разрешения вступать на территорию Тибета. Члены Цонгду поклялись не допустить их³ .

Чтобы воспрепятствовать продвижению британской миссии через Тибет по единственной доступной дороге через Сикким, Лхаса выслала вооруженный отряд, который вступил в пределы Сиккима. В случае англо-тибетских переговоров по поводу дальнейшего следования миссии Тибет должен был выступать в качестве самостоятельной договаривающейся стороны. Во избежание этого Цины провели переговоры, результатом которых было заключение англо-китайской конвенции 1890 г. относительно Сиккима и Тибета. Статья 2 конвенции предусматривала, что Китай признает британский протекторат над Сиккимом. Таким образом, вместо ожидавшейся его жителями помощи от центрального правительства Цины пошли на предложенный англичанами сговор за счет Сиккима. Конвенция открывала для тибетцев аналогичную перспективу, что, естественно, порождало в Тибете тревогу. Таким образом, предшествующий период развития взаимоотношений сторон в Центральной Азии создал предпосылки для коренной ломки международно- политической структуры в регионе.

Существующая о тибетском кризисе начала XX в. западная, китайская и отечественная литература содержит ошибочный ключевой тезис об англо- русском соперничестве, якобы объясняющем связанные с Тибетом исторические процессы. Конечно, на протяжении XIX в. англо-русское соперничество было едва ли не лейтмотивом взаимоотношений между двумя странами, особенно в период Крымской войны; в достаточно острой форме оно имело место и в континентальной Азии. Историографическая версия сводится к тому, что Россия и Англия были перма-

³ Shakabpa W. D. Tibet. Yale University. 1967, p. 198.

стр. 153

нентно соперничающими державами, направляющими свои усилия в Азии на захват новых земель и установление там своего господства. К началу XX в. интересы обеих держав якобы столкнулись в Тибете. Согласно этой версии, Англия была "вынуждена" защищать свои азиатские владения от русской угрозы и в первую очередь оградить Британскую Индию, свое главное владение, от "алчных взоров русских генералов", которые в осуществление своих захватнических планов в отношении Индии для начала-де приступили к захвату Тибета.

Один из зарубежных исследователей, А. Лэмб, писал: "Отношение Англии к Тибету в конце XIX в. было в значительной степени обусловлено "большой игрой", соперничеством между Англией и Россией, во многом сходным с холодной войной в наши дни"⁴ . Не выходя за рамки версии об англо- русском соперничестве, Лэмб повторял тезис о необходимости для Великобритании в начале XX в. проводить "политику упреждения", которая фактически по отношению к Тибету отнюдь не упреждала чьи-то замыслы, а просто была экспансионистской. В тот период слова "forward policy" переводились на русский язык как "политика активного наступления", что выражало ее суть. Регулярно публиковавшиеся британским правительством "Синие книги" и другие тенденциозно составленные документальные материалы, имеющие целью оправдать колониальную политику и по возможности скрыть ее подлинные цели, сделали свое дело. На их основе разработана и утвердилась версия о некоей русской угрозе Тибету. Теперь, несмотря на доступность британских архивных документов, которые содержат данные о совершенно иной политике держав в Центральной Азии, исследователи этой политики по-прежнему придерживаются прежних устарелых догм.

Из работ зарубежных историков заслуживает также упоминания книга Д. Вудмен, где господствующая концепция об англо-русском соперничестве представлена во всей полноте. Среди множества книг на эту тему - и публикация английского политолога Н. Максуэлла, где тот же тезис преломился в формуле, согласно которой договоры России с Китаем служили средством для отторжения китайской территории⁵ .

Многие китайские историки придерживаются той же концепции соперничества Великобритании и России в Центральной Азии. Однако в наиболее объективных публикациях раскрывается и участие цинов в борьбе за захват новых земель. Серьезного внимания заслуживает то обстоятельство, что наиболее авторитетные современные китайские публикации, например, изданная в 1984 г. коллективом авторов во главе с известным китайским историком Лю Данянем обобщающая работа, справедливо представляют тибетскую политику России малозначащей и пассивной. Коллектив авторов другой работы, вышедшей в 1981 г., смысл тибетских событий начала XX в. видит в интригах тибетской верхушки, а не в политике России. Даже в книге об экспансионистской политике царизма нет ни слова о какой-либо агрессии России в Тибете или о замыслах на этот счет⁶ . Объектом исследования китайских историков стал и тот интерес, который проявляло ііинское правительство к сотрудничеству с "британским империализмом" в Тибете. Одна из глав упомянутой книги 1984 г. называется "Китайское и иностранное господство в условиях "лада и согласия" ("хэхао цзюймянь"). Но при всей важности

⁴ Lamb A. Britain and Chinese Central Asia. Lnd. 1960, p. VII.

⁶ Woodman D. Himalayan Frontiers. Lnd. 1969; Maxwell N. India's China War. N. Y. 1972, p. 7. Изданная в Австралии по данному вопросу аннотированная библиография содержит несколько тысяч названий книг и статей, но ни одна из них не отклоняется от принятой в зарубежной литературе трактовки тибетского вопроса (см. Marshall I. Britain and Tibet, 1765 - 1947. Bundoora. 1977).

⁶ Новая история Китая. Бэйцзин. 1984 (на кит. яз.); История Китая в новое время. Бэйцзин. 1981 (на кит. яз.); Агрессивная политика царской России. Бэйцзин. 1978 (на кит. яз.).

стр. 154

данного положения китайские историки еще не рассматривали под этим углом зрения тибетскую проблематику.

В отечественной литературе, начиная с 20-х годов, эта тема излагается в рамках изучения англо-русского соперничества в целом. Положивший начало исследованию в советское время тибетской политики России А. Попов отмечал, однако, что оно достигло к 90-м годам XIX в. своего кульминационного и хронологически последнего обострения, иными словами, оно не имело никакого отношения к тибетским проблемам начала XX века. В материалах российского МИД Попов не нашел ни одного документа или факта, который можно было бы привести как доказательство англо-русского соперничества по тибетским делам в начале XX века⁷ . В дальнейшем в советской печати взаимоотношения сторон по тибетским вопросам изображались если не сквозь призму все того же англо-русского соперничества, то с оглядкой на него.

Внешняя политика России в начале XX в. осуществлялась в двух главных направлениях - европейском и азиатском. Царизм не имел сил для ее активизации в обоих направлениях одновременно и должен был избрать метод последовательного решения своих задач сначала в одном, а затем в другом районе мира. После неудачи, постигшей Россию в начале века на Дальнем Востоке, соотношение сил держав побудило ее перенести главное внимание на Запад⁸ . Значение азиатского направления для России соответственно уменьшалось, а значение Тибета для нее, не будучи и раньше заметным, практически свелось к нулю. Тибет географически отстоял далеко от России и был отделен от нее территориями Китая и Британской Индии, что также отстраняло Россию от участия в событиях, связанных с Тибетом. Сказывалось и влияние первой российской революции, создававшей для царского правительства чрезвычайные трудности внутри страны. Таким образом, в рассматриваемый период не существовало ни объективных обстоятельств, ни субъективных причин, подтверждавших наличие у царского правительства оснований для проведения или хотя бы планирования какой-либо тибетской политики.

Отстраненность России от Тибета оставалась неизменной, несмотря на многолетние настойчивые попытки местного правительства вовлечь Россию в решение тибетских проблем. Эти попытки были вызваны тем, что традиционные связи религиозных и светских правителей Тибета с маньчжурскими правителями Китая на протяжении предшествующих столетий обеспечивали Тибету безопасность от внешних посягательств, но упадок Цинской империи к началу XX в. вынуждал Тибет искать другого гаранта. Для тибетских правителей таким гарантом могла стать Россия. Однако ни специальные тибетские посольства в Россию, ни прямые обращения далай-ламы к царю не побудили царское правительство обещать помощь Тибету; оно также избегало в какой-либо форме поддерживать у ламаистского первосвященника сепаратистские замыслы по отношению к Китаю.

Правительство вице-короля Британской Индии лорда Керзона относилось крайне отрицательно к стремлению Тибета обеспечить себе какую-либо защиту. Для пресечения попыток со стороны Тибета добиться помощи России это правительство стало усиленно пропагандировать миф о "русской опасности" в Азии, в предшествующие десятилетия питавшийся англо-русским соперничеством в этом регионе. Искусственно создавались дипломатические документы, пресса, в которых варьировалась эта "опасность". Главным вдохновителем этой кампании был Керзон. В инспирированных им публикациях фальшивая версия о "русской опасности" была возведена в принцип, который был поставлен выше

⁷ Попов А. Россия и Тибет. - Новый Восток, 1927, кн. 18, с. 101.

⁸ Итоги и задачи изучения внешней политики. России. М. 1981, с. 354.

стр. 155

факта: нет ни одного свидетельства об экспансии, агрессии или хотя бы заинтересованности России в Тибете.

Одним из наиболее распространенных аргументов, используемых для доказательства "русских интриг" в Тибете, является ссылка на якобы заключенные Россией договоры с тибетскими правителями и с цинским Китаем об установлении русского протектората над Тибетом. Видный тибетолог И. Колмаш пишет, что "причиной беспокойства британского правительства стали сообщения о существовании секретного соглашения между Россией и Китаем, по которому Россия гарантировала целостность Китая, а Китай в свою очередь передал ей все свои интересы в Тибете"⁹ .

Вряд ли можно поверить в правдивость того, что предметом секретной договоренности могло стать согласие цинского Китая на установление протектората России над Тибетом, поскольку решения такого масштаба, если бы они действительно имели место, должны были вызвать активную реакцию других государств. Кроме того, сообщения о такой договоренности не соответствовали характеру сложившихся в ту пору отношений между Россией и Китаем, которые находились под пристальным наблюдением держав, оказывавших противодействие русско-китайским договоренностям. "Провозглашение державами доктрины "открытых дверей" и принципа сохранения территориальной целостности Китая, соглашение дипломатических представителей при подписании договора 1901 года (заключенного державами с Китаем после подавления восстания ихэтуаней. - Н. К.) не допускать сепаратных действий в Китае"¹⁰свидетельствовали о росте взаимной подозрительности, ставшей питательной средой для различных слухов, подобных сообщениям о китайско-русской договоренности по Тибету. Чиновники правительства Керзона в Британской Индии инспирировали и поддерживали такие слухи, планируя активизировать свою тибетскую политику, видели в Тибете объект легко осуществимой колонизации и склоняли метрополию к осуществлению этого мероприятия, "предотвратив тем самым закрепление России в Тибете"¹¹ .

Лондонское правительство имело серьезные основания не верить подобным сообщениям. В начале 1903 г. посол России в беседе с английским министром иностранных дел, ссылаясь на инструкции своего правительства, заверил, что "не существует никакой конвенции о Тибете, что русское правительство не имеет никаких агентов в Тибете и не намерено посылать туда ни консула, ни посольства. Он даже выразил удивление по поводу этого английского запроса. Посол заявил, что русское правительство не имеет никаких планов в отношении Тибета"¹² . Несмотря на заверения такого рода, в Лондоне вновь и вновь возвращались к теме русско-тибетских отношений. В марте 1903 г. министр иностранных дел России писал российскому послу в Лондоне: "Признаюсь, все сказанное вам великобританским статс-секретарем по иностранным делам производит впечатление даже неостроумной уловки, к которой обычно прибегают как только представляется необходимость прикрыть свои собственные замыслы. В самом деле, трудно допустить, чтобы маркиз Лансдаун, знакомый с условиями политической жизни Тибета, мог серьезно быть озабочен "циркулирующими слухами", несомненно пущенными самими же англичанами, о мнимой конвенции между Россией и Тибетом. Более чем странным представляются запросы великобританского статс-секретаря относительно каких-то планов России в Тибете"¹³ .

⁹ Kolmas J. Tibet and Imperial China. Canberra. 1967, p. 57.

¹⁰ Новейшая история Индии. М. 1967, с. 366.

¹¹ АВПР, Дипломатический архив, Government of India, Foreign Department, sen B. N 5, инд. N 25, pp. 36 - 38.

¹² Там же, N 78, инд. N 130 - 172, p. 26.

¹³ АВПР, Китайский стол, 80 к., д. 1450, л. 37.

стр. 156

При отсутствии у России каких-либо политических, военных или экономических интересов в Тибете правительство далай-ламы, обвинив Цинов в неспособности защитить край от иностранного вторжения, решило использовать Россию для выполнения той роли и тех функций, которые ранее выполнялись Цинами¹⁴ . В сложившейся ситуации такой выбор не был случайным, он был сделан после того, как тибетские посольства побывали в других европейских странах. Китайские историки отмечают целенаправленность этих тибетских поисков, исходя из политики держав в Азии в предшествующие десятилетия, с точки зрения выбора "наиболее подходящего союзника", следствием чего был вывод, что "единственно Россия может помочь Тибету в его борьбе против Англии"¹⁵ .

С самого начала попыток Лхасы установить отношения с Петербургом царское правительство проявляло чрезвычайную сдержанность. Во "всеподданнейшей записке" МИД предлагалось не придавать большого значения тибетскому посольству, прибывшему в Петербург, и указывалось: "Так как передача письменного ответа на ходатайство далай-ламы (об оказании помощи Тибету. - Н. К.) представляло бы во многих отношениях неудобство, то, по- видимому, не имеется оснований к дальнейшей задержке здесь его посланцев"¹⁶ . Царь ответил далай-ламе уклончиво. Дипломатично сообщалось, что "приятно было осведомиться о желании Вашем установить постоянные отношения между державою Российскою и Тибетом и мною повелено дать возможные по сему предмету объяснения Вашим послам"¹⁷ .

Помимо письма далай-ламы, царю было доставлено также письмо тибетских министров, в котором, в частности, говорилось, что приближенные служители далай-ламы специально командированы, чтобы русские и тибетцы соединились в мире и установили между собой как бы родственные отношения¹⁸ . Как и в царском письме, в ответе МИД не выражалось каких-либо пожеланий в этом направлении; МИД был уклончив, то есть в целом Россия не проявила интереса к тибетцам и не согласилась с их предложением установить двусторонние официальные отношения.

В печати того времени было много информации о тибетском посольстве. Петербургская газета "Новое время", излагая различные точки зрения по Тибету, часто отражала мнения и взгляды не правительственных кругов, хотя и была официозной, а намерения и прожекты авантюрных группировок, стремившихся извлечь материальные выгоды из политических коллизий. В этой связи российский МИД сделал серьезное "внушение" редактору газеты, поскольку публикации "Нового времени" не соответствовали политике правительства, которое к тибетскому посольству относилось как к преследовавшему только религиозные цели. И действительно, им были установлены обширные связи с Русской православной церковью, с ее деятелями, в том числе с монастырской общиной Соловецкого монастыря, в ботаническом заповеднике которого (Теплый хутор) и поныне растет шиповник, семена которого были присланы далай-ламой. Целью этих связей была проповедь буддизма. Впоследствии было осуществлено строительство буддийского храма в Петербурге на пожертвования российских буддистов - калмыков и бурятов, но главным образом на деньги, присланные далай-ламой.

Тибетские посольства в Россию для выполнения поставленной далай-ламой задачи были безрезультатны, официальные тибетско-русские

¹⁴ История Китая с древнейших времен до наших дней. М. 1974, с. 217.

¹⁵ Хуан Фэньшэн. Ук. соч., с. 110; Лю Гуаньи. Краткая история империалистической агрессии в Тибете. Бэйцзин. 1951, с 7 (на кит. яз.).

¹⁶ АВПР, Китайский стол, 80 к., д. 1455, л. 7.

¹⁷ Там же, д. 1448, л. 103.

¹⁸ Там же, л. 98.

стр. 157

отношения не удалось установить. Отсутствие таких взаимоотношений Давало Керзону возможность решать тибетские проблемы по своему усмотрению. Причем индифферентность царского правительства совершенно несовместима с апокрифом об агігло-русском соперничестве и борьбе за Тибет. Эта несовместимость породила в историографии паллиатив, согласно которому Россия хотя и не стремилась закрепиться в Тибете, а тем более захватывать его, тем не менее использовала его проблемы для ведения дипломатической игры. Так, индийский историк П. Мехра считает, что интерес царского правительства к Тибету был "авантюрным" и что оно преследовало цель создать затруднительную ситуацию для Великобритании в Европе; современная мировая тибетология не обнаружила следов какой-либо борьбы России за Тибет и отступила от прежней ложной версии борьбы и соперничества¹⁹ .

При всей ограниченности предложенного Мехрой отступления от господствующего на данный предмет взгляда оно не нашло до настоящего времени общего признания. Вместе с тем нельзя согласиться с трактовкой Мехрой причастности России к решению тибетских проблем в связи с тем, что она предполагает политическую игру между Англией и Россией, которая, имея известные активы в Тибете, должна была делать уступки в тибетских делах для получения от Англии компенсаций в других, более важных для царской политики регионах. В действительности русская дипломатия не играла в тибетские игры. И иллюстрацией этому может служить приведенный Поповым эпизод, который свидетельствует о попытках Англии затеять такую игру.

Во время военной интервенции из Индии в Тибет в марте 1904 г. в Лондоне были заняты одновременно и тибетскими, и египетскими делами. Российский посол в Лондоне А. Бенкендорф в телеграмме от 27 марта сообщал, что французский посол П. Камбон после беседы с британским министром иностранных дел Лэнсдауном сообщил ему (Бенкендорфу) "как бы по собственной инициативе что при обращении английского правительства к нам в связи с египетским вопросом мы могли бы, прежде чем дать свой ответ, поставить ему условия в вопросе тибетском". При несомненной выгодности таких сделок российская дипломатия явно пренебрегала ими, несмотря на намеки Англии На телеграмме Бенкендорфа царь сделал пометку: "Не совсем ясно, какая связь между Египтом и Тибетом"²⁰ . Сетуя в этой связи на" "неповоротливость царской мысли", Попов должен был бы отметить, что "неповоротливость" в тибетских делах была характерна тогда и дли всей русской дипломатии.

Отстранение России от участия в тибетских делай давало возможность цинскому двору и лондонскому правительству решать их по-своему. Предпосылки для такого совместного решения были созданы в предшествующие десятилетия, когда, согласно современной китайской историографии, взаимодействие между маньчжуро-китайскими феодальными правителями и иностранными силами, установившееся в результате совместного подавления восстания тайпинов, полупило после этого дальнейшее развитие. Это нашло отражение в единообразном внешнеполитическом курсе. Взаимодействие между маньчжуро-китайскими феодальными правителями и британским колониализмом проводилось в русле "мира и согласия" - того политического курса, который определенно сформировался к началу XX века.

Дело здесь было не только в том, что эта политика приносила Ци-

¹⁹ Профессор Пенджабского университета в Чандигаре П. Мехра опубликовал ряд исследований по истории отношений держав в Центральной Азии в начале века (напр., The McMagon Line. Delhi. 1974; The Younghunsbarid Expedition. Delhi. 1969; Tibetan Polity, 1904 - 1937. Wiesbaden. 1976; см. также: India Quarterly, 1971, vol. XXVII, Mb 2). Однако ни одна из них не содержит фактов о дипломатической игре России с использованием "тибетской карты".

²⁰ Попов А. Ук. соч., с. 113.

стр. 158

нам крупные материальные выгоды; китайские авторы пишут: "Цинское правительство, видя, что находившиеся в руках иностранцев шанхайские таможни, занимавшие главнейшее место во внешней торговле, непрерывно увеличивают доходы, наделило иностранцев всеми правами" в этой сфере. Гораздо серьезнее было проявление политики "мира и согласия" в вопросах, охватывавших коренные государственные интересы; здесь цинское правительство "отдавало предпочтение англичанам перед всеми другими иностранцами". В конце XIX в., пишут те же авторы, "наибольшую активность проявляла Англия, поэтому ее роль была наибольшей"; получая от Китая огромные выгоды, Англия была заинтересована в решении и действительно решала даже такие вопросы, как вопросы войны и мира²¹ .

Известно, что "британская имперская политика была всегда обязана расчетливо строить свои отношения с китайским правительством и учитывать их влияние на британские вложения, сконцентрированные в долине Янцзы", избегая англо- китайских политических столкновений²² . Концентрация политических и экономических интересов Великобритании в Китае имела своим следствием взаимодействие обеих держав на периферии цинской империи. Кроме того, на протяжении предшествующих столетий она не подвергала Тибет экономической эксплуатации из-за его крайней бедности. Однако цинские правители претендовали на политическую гегемонию в этом крае. Так возникло совпадение интересов цинского феодально-бюрократического режима с британскими интересами в Центральной Азии, сформировалась политика "мира и согласия".

На этой базе строились отношения обеих держав с Тибетом. В Азии на стыке Памира с Гималаями, а затем и в более обширных районах, сопредельных с Британской Индией, имели место не вражда и противоборство Великобритании с цинским Китаем, а взаимная поддержка в достижении обеими сторонами общих целей. Свидетельством такого взаимодействия служит серия международно-правовых документов - англокитайских соглашений 1890, 1904, 1906, 1907 и 1914 гг., а также вооруженные акции - экспедиция Янгхазбенда и война карательных войск во главе с Чжао Эрфэном против Тибета, длившиеся почти беспрерывно с 1903 по 1913 год. Вся система мероприятий дипломатического и военного характера, осуществленных Англией и Китаем, была направлена на подавление Тибета. Естественно, что она вызвала вооруженное сопротивление тибетцев внешним силам, сконцентрировавшееся в конечном счете против цинского Китая, что привело к антагонизму между китайцами и тибетцами.

В литературе уделяется большое внимание роли далай-лам в социальных потрясениях Тибета в прошлом и в настоящем. Обычно они изображаются ставленниками внешних сил, особенно это относится к далай-ламе XIII. "Английским властям, - писал В. П. Леонтьев, - удалось привлечь далай-ламу и его окружение к выполнению своих планов в Тибете. Тибетские сепаратисты искали опору в английском империализме"²³ . В действительности ни далай-лама, ни его окружение не были ни британскими, ни цинскими марионетками, и тем более они не являлись ставленниками России. Нет и оснований противопоставлять далай-ламу Цинам. За амбанем, представителем Цинов в Тибете, стояла не просто огромная империя, но древняя богатейшая китайская цивилизация, являвшаяся достоянием и тибетцев. Далай-лама и его окружение оставались в стороне от активной, тем более вооруженной борьбы отчасти в силу клерикально-пацифистского мировоззрения, отчасти по политическим соображениям, поскольку открытая вражда к центральному китайскому

²¹ Новая история Китая. Т. 2, с. 29, 250 (на кит. яз.).

²² Woodman D. Op. cit., p. 143.

²³ Леонтьев В. П. Иностранная интервенция в Тибете. М. 1956, с. 132.

стр. 159

правительству была несовместима с традиционной системой отношений правителей Китая и Тибета, складывавшейся на протяжении многих веков.

В случае успеха интервенции из Индии высший тибетский авторитет далай- лама - мог превратиться в марионетку в руках завоевателей, в связи с чем он был вынужден бежать из страны. Во время своей многолетней вынужденной эмиграции в Монголию в 1904 г. и в Британскую Индию в 1910 г. он не терял надежды, что Россия окажет решающее воздействие на урегулирование тибетских проблем. Даже находясь в Индии, где британские колониальные власти строго ограничили его связи, он писал в МИД России: "Надеюсь, что правительство его величества уже знает, в силу каких условий и событий я вынужден был направиться в Индию, а не на север к России. Высокое правительство пусть верит мне, что моя глубокая преданность России была с самого начала чистой и неизменной и впредь будет таковой. Только временные условия, в каких я сейчас нахожусь, не дают мне возможности более чувствительно выразить мою преданность. Ныне, находя нравственное удовлетворение в пребывании своем в священной Индии, я надеюсь, что по милости всевышнего Будды мне все же в конце концов удастся вывести мою страну из затруднительного положения при помощи только великой России"²⁴ .

Стремление России избежать вовлечения в тибетский кризис сказалось и в том факте, что единственное международное соглашение о Тибете, заключенное Россией, - англо-русская конвенция 1907 г., оформляло ее невмешательство в тибетские дела; конвенция подтверждала также права Китая в Тибете; и в то же время другой участник конвенции, Великобритания, добилась для себя особых условий в Тибете, против которых русская сторона не возражала. Д. Вудмен с помощью материалов британского архива резюмировала мнение высших чиновников английского правительства, ведших несколько позже переговоры по Тибету с царским министром иностранных дел С. Д. Сазоновым, весьма красноречиво: "Сазонов фактически намекает - неважно, что вы там хотите от Тибета, лишь бы вам в удовольствие"²⁵ .

Современная китайская печать при обращении к этой теме обычно не упоминает Россию, а империалистическую агрессию в Тибете рассматривает только как британскую. Примечательна в этом отношении серия статей в журнале "Бэйцзин Чжоубао", в которых вина за поражение Тибета во время экспедиции Янгхазбенда в 1904 г. возлагается не только на интервентов, но и на цинское правительство. Когда правительство Британской Индии предприняло вооруженное вторжение в Тибет, говорится в этом журнале, "тибетская армия и народ выступили на борьбу. Но позднее местное тибетское правительство издало указ о прекращении сопротивления, поскольку цинское правительство отказалось поддержать тибетцев. Унизительная политика цинского двора, капитуляция вооруженных сил тибетцев и военное превосходство сил противника привели к еще одному поражению"²⁶ .

Объективный и непредубежденный подход к анализу позиции России в отношении Тибета в период тибетского кризиса начала XX в. дает основания в соответствии с подлинной историей определить действительную роль каждой из сторон - Тибета, Китая, Англии и России - в развитии тогдашних событий. Россия не имела ни политических, ни военных, ни экономических интересов в Тибете; она продемонстрировала свою полную непричастность к решению его проблем.

²⁴ АВПР, Китайский стол, 80к, д. 1458, л. 147.

²⁵ Woodman D. Op. cit., p. 151.

²⁶ Жэньминь жибао, 2.VI.1984; 6.VIII.1985; Хунци, 1984, N 14; Бэйцзин чжоубао, 1982, NN 47 - 61; 1983, NN 24, 26.

Постоянный адрес данной публикации: