4 марта 1897 г. в Петербурге состоялась демонстрация, которая, как позднее писала о ней ленинская "Искра", произвела "громадное впечатление повсюду" ¹ . По призыву слушательниц Высших женских (Бестужевских) курсов около 5 тыс. студентов столицы пришли к Казанскому собору на панихиду по М. Ф. Ветровой, трагически погибшей за 20 дней до того в Петропавловской крепости. Власти запретили ее. Тогда студенты, подняв над головами венки, запели "Вечную память" и направились было по Невскому проспекту. "Едва мы вышли из собора, - писала участница демонстрации В. Тетяева своей матери, - как увидели массу полиции и стекавшихся со всех сторон пеших и конных жандармов. Часть наших была сейчас же оттеснена с требованием удалиться, в то же время полиция оцепила собор со стороны Невского, и процессия двинулась по Казанской с пением. Нас сопровождали толпы народа, и причина стала всем известна, чего мы, собственно, и добивались" ² . О студенческих волнениях узнала столица, а вскоре и вся Россия. Что же послужило причиной выступления молодежи?

Слушательница Бестужевских курсов, член революционной "Группы народовольцев" Мария Феодосьевна Ветрова была арестована в декабре 1896 г. и привлечена к следствию по делу подпольной Лахтинской типографии, в которой, как известно, печаталась и брошюра В. И. Ленина "Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах". На допросах в доме предварительного заключения Ветрова отрицала свою вину и не назвала ни одного из известных ей членов "Группы народовольцев" и "Союза борьбы за освобождение рабочего класса", которые сблизились тогда в ходе практической работы. Попытки следователей сломить волю девушки оказались тщетными. Ее запугивали, грозили тем, что, поскольку она "из простонародья" да к тому же "незаконнорожденная", с ней "не будут особенно церемониться". Как признавал впоследствии директор департамента полиции, Ветрову ожидала всего лишь высылка из Петербурга. Из дома предварительного заключения ее увезли в Петропавловскую крепость - одну из самых жестоких российских тюрем. Здесь ее поместили в камеру-одиночку. И никаких свиданий, полная изоляция от окружающего мира, к тому же мужская стража, не сводящая глаз с девушки. Тюремщики нагнетали обстановку, уверяя, что в этом каменном мешке она и сгниет, "если не выдаст своих сообщников".

Доведенная до отчаяния, Ветрова облила себя керосином из тюремной лампы и поднесла к платью горящий фитиль... Через 86 часов мучений, 12 февраля 1897 г., она скончалась. Ночью полицейские тайно похоронили ее. В течение еще двух недель администрация принимала для нее книги, скрывая, что ее уже нет в живых. Когда же о ее смерти в конце концов стало известно, на Бестужевских курсах собралась сходка, а 4 марта у Казанского собора состоялась демонстрация, отзвуки которой прокатились по многим городам России.

О том, что происходило в Киеве, рассказывают документы, хранящиеся в ЦГАОР СССР. Среди них - прокламация, выпущенная 16 марта 1897 г. Союзным советом киевских объединенных землячеств и организаций. В ней опровергалась правительственная версия о неуравновешенности психики погибшей и сообщалось, что сведения, собранные от киевских знакомых Ветровой, "подтверждают твердость характера покойной". Далее в документе говорилось: "Союзный совет приглашает всех, в ком еще не заглохло чувство человеческого достоинства, выразить протест по поводу трагедии в Петропавловской крепости. Пусть читатель настоящей прокламации помнит, если он рабочий, что Ветрова лю-

¹ Искра, 6.XII.1901.

² Простор, 1978, N 9, с. 111.

стр. 178

била рабочее дело и погибла за него. Интеллигентный русский пусть лишний раз вспомнит, что участь Ветровой может постигнуть его сестру, или брата, или сына" ³ .

Листовки, распространявшиеся в Киеве, призывали студентов университета собраться 18 марта на панихиду во Владимирском соборе. Начальник киевского губернского жандармского управления генерал Новицкий сообщал в департамент полиции, что 18 марта у клиник университета против собора собралось более 1 тыс. студентов ⁴ . Полиция заблаговременно оцепила собор, в ближайшем участке был сосредоточен большой резерв полицейских, а в казармах ждали сигнала к выступлению две сотни казаков и батальон пехоты.

Обнажив головы, студенты запели "Вечную память". Приказу разойтись не подчинились. Тогда полиция и войска оцепили собравшихся, более 300 активных участников демонстрации переписали. На следующий день Новицкий телеграфировал в Петербург: "Сегодня, 19 марта с 12 часов утра продолжение тех же уличных демонстраций студентами с пением молитв при открытых головах" ⁵ . Сообщалось, что арестовано 237 человек, в том числе 45 "частных лиц" (так именовали в документах присоединившихся к студентам жителей города). Власти опасались возобновления студенческих демонстраций с участием рабочих. "Слухи на воскресенье 23 марта тревожные, - телеграфировал в департамент полиции киевский генерал-губернатор Игнатьев. - Приняты широкие меры предосторожности. Рабочие железнодорожных и пароходных мастерских заняты экстренною праздничною работою. Весь гарнизон будет в готовности в казармах. В некоторых местах обычного скопления народа и около университета расположены дежурные части" ⁶ . Попечитель Киевского учебного округа Вельяминов-Зернов доносил 23 марта 1897 г. министру просвещения: "В противность бывшим прежде временным вспышкам внутреннего, домашнего характера в настоящем случае обнаруженное среди известной части киевских студентов движение стоит в прямой связи с попытками произвести беспорядки среди рабочего населения и имеет несомненно политический характер" ⁷ .

Дни памяти Ветровой были проведены в ряде городов и в последующие годы. Так, в разделе биохроники В. И. Ленина, относящемся к 1903 г., отмечается: "Ленин редактирует корреспонденцию из Цюриха в редакцию "Искры" за подписью "Бродяга" о студенческой демонстрации в Харькове в связи с самоубийством М. Ф. Ветровой в 1897 г., пишет заголовок "Страничка воспоминаний" ⁸ . "Часам к 12-ти в сквере около Николаевского собора толкались уже человек 200 студентов, - писал в редакцию автор корреспонденции. - Больше ждать было некого. Сгрудились, сняли шапки, дружным хором запели "Вечная память" и торжественным шагом двинулись к воротам сквера, а оттуда на Сумскую. В первый же момент в центре нашей группы появился помощник полицмейстера... Требовал разойтись, но сопровождаемый криками "Шапку долой!" быстро ретировался. Не успели мы пройти по улице и 200 шагов, как нас стали нагонять казаки. Вихрем подлетели они к нам и моментально оцепили плотным кольцом. Нагайки поднялись, как по команде, над нашими головами... Офицер потребовал прекратить пение, хор смолк, и нас... погнали в участок. Было что-то страшно унизительное в этом обратном шествии. Нас заперли во дворе участка. Была ранняя весна и шел дождь. Мы целых два часа мокли под ним... Но вот... вышел приказ открыть ворота и пустить нас на все четыре стороны. Ворота распахнулись, и перед нами предстало неожиданное и поразительное зрелище: тысячи народу заполняли прилегающие склоны горы и соседние улицы, вплоть до стен и ворот участка... Было ясно, что власти встревожены этим скоплением народа и, может быть, поэтому так торопились с нашим освобождением... До этого дня революционный Харьков безнадежно смотрел на возможность активной борьбы, ибо не видел сочувствующей улицы. В тот день он увидел ее впервые".

В 1897 г. вслед за Петербургом именно на Украине произошли наиболее сильные волнения в связи с ветровской историей. В какой-то мере это, очевидно, объясняется тем, что Мария Феодосьевна родилась в пригороде Чернигова. Мать ее, А. Н. Ветрова, бедная крестьянка, не имевшая средств

³ ЦГАОР СССР, ф. 102, 3 дел-во, оп. 92, д. 789, ч. 2, лит. Д, лл. 87, 87об.

⁴ Там же, л. 15.

⁵ Там же, л. 17.

⁶ Там же, л. 37.

⁷ Там же, л. 85.

⁸ Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 1. М. 1970, с. 430.

стр. 179

на содержание ребенка, отдала в 1875 г. пятилетнюю дочку в детский приют (в неоконченной автобиографической повести Ветрова называет его детским монастырем). Заведующая приютом, обнаружив большие способности девочки, позаботилась о принятии ее в Черниговскую женскую гимназию. В годы учебы в гимназии Мария сама зарабатывала деньги на одежду и пропитание тем, что нянчила и учила детей в состоятельных семьях. После окончания гимназии и дополнительного, 8-го класса она учительствовала в Любече (на Черниговщине), а потом в течение четырех лет - в Азове, где и вступила в народовольческий кружок. Ветрова много читала, в ее дневнике имеются записи из сочинений Писарева, Спенсера, Михайловского, Белинского, Добролюбова. К азовскому периоду жизни Ветровой относится такое воспоминание о ней активного участника рабочего движения Д. А. Карпузи: "Она была хорошим, глубоким товарищем... Так сквозило у нее желание пойти со мной к рабочим... вырваться из тины" ⁹ .

В 1894 г. Ветрова поступила в Петербурге на Бестужевские курсы. Здесь она вошла в "кружок саморазвития", где читались рефераты о Герцене, декабристах и другие. Вскоре познакомилась с некоторыми членами "Группы народовольцев", имевшей в местечке Лахти под Петербургом нелегальную типографию. С осени 1895 г. Ветрова преподавала в воскресной рабочей школе, а летом следующего года, после прокатившейся по столице волны забастовок, собирала деньги для семей арестованных и высланных рабочих.

Известно, что в 90-е годы многие члены "Группы народовольцев" сблизились с марксистами. На пути к марксизму была и Ветрова. Она вошла в контакт с некоторыми членами "Союза борьбы за освобождение рабочего класса", и в это время - арест.

Серьезным дополнением к уже известным исследователям биографическим данным о Ветровой могут служить впервые вводимые в научный оборот ее письма жениху Г. Н. Шапошникову, написанные в 1895 - 1897 гг., а также два листа ее тюремного дневника ¹⁰ . Шапошников ничего не знал об участии Ветровой в революционном движении и нависшей над ней угрозе ареста. Сдержанность, недомолвки, а подчас и противоречивость в некоторых ее письмах можно отчасти объяснить стремлением, с одной стороны, оберечь своего жениха от возможных неприятностей, а с другой - не вселять в него несбыточных надежд. "Приеду ли я на выставку, я еще и сама не знаю, - сообщает она в письме от 21 июня 1896 г. - Но вероятнее, что нет. И что вообще никуда не поеду, теперь... Писать же мне не хочется, может быть, больше, чем когда-либо. Впрочем, проще сказать, не могу писать". Шапошников ждал Ветрову в Москве, и вдруг она извещает, что никуда теперь не поедет. Почему? Дело в том, что в то время она хранила у себя на квартире чемодан с брошюрами и листовками, отпечатанными в подпольной типографии, и ждала того, кто должен был забрать эти издания для распространения среди рабочих. В тот же день, 21 июня, она писала в прошении на имя директора публичной библиотеки: "Оставшись на лето в Петербурге для специальных научных занятий по истории и философии, я убедительно прошу дать мне возможность пользоваться необходимыми для этой цели книгами" ¹¹ . Через три дня Лахтинская типография была раскрыта полицией, и некоторые руководители "Группы народовольцев" заключены в тюрьму.

Ветрову арестовали 22 декабря 1896 г., а менее чем за два дня до ареста она обращалась к жениху: "У меня к Вам теперь только одна просьба: забудьте совершенно обо мне, или думайте, что это человек, на которого следует махнуть рукой. Дело в том, что мне, с одной стороны, хотелось бы пожить хотя отчасти личной жизнью, а с другой, я прекрасно знаю, что все это пустяки, что не надо ничего этого, так как все это при данных условиях невозможно". Ветрова знала об арестах товарищей, чувствовала слежку за собой, понимала, что тучи над ней сгущаются. Письмо осталось незаконченным и не было отправлено адресату. Как и некоторые другие бумаги Ветровой, оно было передано Шапошникову после ее смерти.

Еще одно письмо было написано Ветровой за несколько часов до ареста: "Зачем мы говорим о любви, зачем делаем различные, иногда нелепые предположения, когда весь вопрос сводится к одному - желатель-

⁹ На заре рабочего движения в Москве. Воспоминания и документы. М. 1932, с. 192.

¹⁰ Письма были адресованы Шапошникову сначала в Воронеж, где он служил статистиком, а потом в Москву, когда он работал в Румянцевском музее (ныне Государственная библиотека им. В. И. Ленина).

¹¹ Простор, 1978, N 9, с. 112.

стр. 180

но или нежелательно каждому из нас ближе познакомиться друг с другом на почве общей деятельности; второй вопрос - возможность в случае желательности... Если у нас различные взгляды на жизнь, если характеры окажутся неподходящими, то мне кажется, нам стыдно станет за свою любовь, так как к чему же она сведется, как не к идеализации... Ну, будьте здоровы, мой дорогой. Посылаю Вам горячий привет и целую, так как во всяком случае отношусь к Вам больше, чем хорошо. Ну, прощайте! Ваша Маша".

У наследника Г. Н. Шапошникова в семейном архиве сохранилось еще несколько писем к нему М. Ф. Ветровой, написанных ею уже в заключении, а также обрывки неотправленных писем. "Я так привыкла за эти два года, что слово "арест" повторялось на тысячи ладов в самых разнородных устах, что несмотря на сознание своей глубокой правоты, меня не поразило, когда меня взяли... - писала она из дома предварительного заключения 27 декабря. - Как это ни странно, но меня, вероятно, обвинят в том, что я сама себя не признаю виновной. Дело, впрочем, наверно скоро выяснится, и я буду свободна. Теперь же я счастлива, так как даже не наказана ничем, а "только изолирована на время ведения следствия" ¹² . Нет! Кроме шуток, я чувствую себя очень недурно, хотя, конечно, от души желаю поскорее воспользоваться "соколиной свободой" обыкновенных смертных".

В одном неоконченном письме, написанном еще до ареста, она писала: "Не знаю, сможем ли мы быть действительно счастливы, но от души хочу этого счастья и думаю, что... во всяком случае оно даст обоим нам возможность отдохнуть от давящей тоски одиночества. Простите меня, мой милый, добрый Гриша! Но я мало верю или почти не верю в возможность безмятежного счастья в это трудное время, да я думаю, что и Вы мало верите в него. Не подумайте, пожалуйста, что я буду вечно одета в тогу мировой скорби". В обрывке другого письма есть такие строки: "К радости общей можно сказать, что эта жизнь кипит, подземная работа вулканических сил продолжается, и хотя на поверхности не слыхать даже шума, не чувствуется колебаний почвы, последняя все-таки не так устойчива". Эти строки Ветрова написала летом 1896 г., которое ознаменовалось крупнейшими стачками в Петербурге.

И письма и сохранившиеся страницы дневника М. Ф. Ветровой - свидетели той трагедии, которая произошла в феврале 1897 г. в Петропавловской крепости. Эти документы обгорели в том пламени, которое унесло жизнь отважной девушки.

Ветровские демонстрации 1897 г. в Петербурге и в других городах России пробудили политическое сознание тысяч студентов и рабочих. "А для меня, в частности, - писал участник революционного движения академик С. Г. Струмилин, - памятный день 4 марта 1897 г., когда я впервые получил боевое крещение в борьбе с царизмом и почувствовал себя гражданином, стал начальным днем всей дальнейшей общественной деятельности" ¹³ . И в последующие годы в демонстрациях и сходках в память М. Ф. Ветровой участвовали многие представители передового российского студенчества и рабочего класса.

¹² Из того, что эти слова взяты в кавычки, можно заключить, что так сказал следователь.

¹³ Струмилин С. Г. Из пережитого. 1897 - 1917 гг. М. 1957, с. 57.

Постоянный адрес данной публикации: