Иллюстрации:
Libmonster ID: RU-6896
Автор(ы) публикации: В. Сергеев

Кризис капитализма и проблема "социального компромисса"

В одной из своих работ "Борьба классов и русская историческая наука" 1 М. Н. Покровский с большим мастерством показал, до какой степени всякая историческая концепция, всякая научная постановка вопроса и все методологические особенности историков, социологов и философов неразрывно связаны с их эпохой, с их социальной средой, с их классовыми симпатиями или антипатиями; иногда, казалось бы, даже самые невинные, "сверхобъективные" точки зрения и те при ближайшем рассмотрении оказываются насквозь пропитанными классовыми симпатиями.

М. Н. Покровский осмелился нарушить заветное "табу" буржуазной общественной науки, показав, до какой степени все ее методы и выводы окрашены в классовый цвет и далеки от какой-либо действительной объективности.

В самом деле, просматривая старые курсы лекций, даже по таким, казалось бы, совсем невинным дисциплинам, как историческая география, курс древней русской истории, сравнительное языковедение, западная литература и т. п., только теперь, на некотором хронологическом расстоянии, ясно представляешь, до какой степени все эти "курсы" преследовали политико- воспитательную цель. Но тогда все это считалось высшей, "объективной" истиной, добытой на основании "сырых материалов" или первоисточников. Длинные цитаты, сложный ученый аппарат, постоянные ссылки на авторитеты и т. п. - все это вместе взятое производило столь импозантное впечатление, что даже в голову не могло притти, что все это имеет прямое или косвенное отношение к политике. Так дело обстояло в России, но точно так же дело обстояло и по сей день обстоит за границей - в Западной Европе к Америке. И с появлением каждой новой книги становится все яснее, что до тех пор, пока - в корне не изменятся все общественные отношения, общественные дисциплины не могут освободиться от политической и классовой окраски.

В одном из последних номеров "Archiv für Politik und Geschichte", Lewin, автор статьи "Роковой час России" 2 , политический оттенок и классовую точку зрения считает специфической особенностью специально русской историографии. Но это утверждение неправильно. Западно-европейская, и в частности немецкая, историография, история философии и социология не в меньшей мере носят на себе отпечаток политической классовой идеологии, да иначе и быть не может. Разница состоит лишь в том, что классовый стержень в западно- европейской исторической литературе сплошь и рядом очень искусно затушеван, так что непривычному глазу не


1 М. Н. Покровский, Борьба классов и русская историческая наука, 1925.

2 Левин, Роковой час России, 1928.

стр. 238

всегда бывает легко за десятками побочных мыслей, множеством фактов и рассуждений прощупать политический стержень и уловить классовую сущность.

Центральным вопросом, около которого вращается новейшая западная социология, является проблема капитализма и классовой борьбы и, уже как ее частная проблема, проблема реформизма или, по другой терминологии, проблема компромисса. Компромисс, как будет ясно из последующего изложения, представляет своеобразную попытку теоретического и практического примирения двух противоположных социально-экономических систем: капитализма и социализма. Поэтому более или менее отчетливое понимание этой проблемы во всей широте не может быть получено помимо рассмотрения проблемы капитализма вообще. В настоящем контексте компромисс рассматривается как социология некоторых социальных групп, ставящих себе целью теоретическое преодоление " объединение буржуазной и социалистической точек зрения. Самая идея компромисса, как одного из видов классовой идеологии капиталистического общества, наиболее острый и животрепещущий характер получила лишь в период кризиса капитализма, начавшегося приблизительно с 90-х годов прошлого века. Содержание настоящего очерка составляет последняя фаза капитализма, "период его загнивания". Предшествующая же фаза капиталистического развития -"период зарождения и расцвета капитализма - привлекается лишь в интересах полноты и большей выпуклости основной тезы.

По установившемуся в науке обычаю историю западно-европейского капитализма принято начинать с XII - XIII веков, со времени Крестовых походов. В эти же столетия зарождается и буржуазная социология, первым представителем которой была католическая церковь. Католическая церковь выступила с теоретическим оправданием взимания процентов и впервые поставила проблему компромисса как неизбежного примирения старого с новым - феодализма с капитализмом. Вследствие слабости капитализма позиция церкви в этом вопросе была чрезвычайно трудной и неловкой. При наличии сильной оппозиции со стороны феодального общества церковникам приходилось изыскивать такие компромиссные точки зрения, которые позволяли бы новое содержание скрыть за старыми, привычными формами речи. И надо признать, что богословская мысль оказалась достаточно гибкой, чтобы оправдать и согласовать со старыми канонами диаметрально-противоположную точку зрения на процент. Но в общем, в виду только что отмеченной слабости капитализма, в XII - XIII ст. голоса защитников нового порядка звучали еще робко и неуверенно.

Совсем уже иначе звучат голоса апологетов капитализма в период развитого менового хозяйства, в период торгового и особенно индустриального капитализма. В эпоху торгового и раннего индустриального капитализма капитал, отожествляемый с деньгами, представлялся мощной, несокрушимой силой, источником всех благ и добродетелей, в то время как бедность рассматривалась как источник всевозможных несчастий, пороков и унижений. В таких тонах изображается дело, напр., в одной оде "Хвала деньгам", принадлежащей перу голландского поэта XVII ст. Голландия в XVI -XVII ст. - наиболее развитая торгово-капиталистическая страна, насквозь пропитанная духом спекуляции, наживы, биржевой игры и ажиотажа. "Я должна освободиться, - говорит "Страсть к деньгам", выводимая в оде, - от гнева поносителей".

Я вовсе не источник всякого плутовства,
Я не источник горя и злодейства, - 
Наоборот, я - корень вашего счастья и т. д.
стр. 239

Уверенный тон и поэтический пафос певцов раннего капитализма не являлись простой случайностью, на это имелись свои социально экономически причины. Идиллический пафос апологетов капитала и лаудаторов буржуазии иринадлежит тому периоду западно- европейской истории, когда капитализм был революционной си той и имел большое будущее. В то время капитализм имел так много шансов на успех, а удельный вес буржуазии возрастал с каждым десятилетием настолько, что любая аргументация могла казаться несокрушимой. Так было в датском прошлом, на заре европейской культуры.

В последующие же столетия, по мере роста внутренних противоречии и выступления пролетариата, гармония капиталистической апологетики слала перебиваться новыми, дисгармоническими тонами. В девяностых и девятисотых годах прошлого столетия капиталистическая симфония превратилась уже в настоящую какофонию. Процесс "загнивания капитализма" в эти десятилетия ощущался уже во всей полноте, выражаясь в частых кризисах, вздорожании жизни, росте безработицы, обострении классовых противоречии и т. п. В идеологической сфере период "загнивания капитализма" отмечен развитием скепсиса как по отношению к капитализму так и ко всей построенной на капиталистическом способе производства, культуре. В той или иной степени кризис девяностых годов захватил все западно- европейские страны, но сильнее всего он ощущался в Германии, где перерождение капитализма совпало с еще незакончившимся процессом разложения феодализма Процесс "загнивания" капитализма в Германии происходил значительно сложнее, выливаясь в более бурные формы и порождая более сложные идеологические отношения. По этой причине идеологию перерождающегося капитализма целесообразнее всего проследить именно на истории Германии.

Идеологический кризис девятисотых и девяностых годов в Германии отмечен появлением целого ряда скептиков-философов, социологов, поэтов и художников, известных в истории общественной мысли Германии под именем "декадентов" и "формалистов", из них наибольшего внимания заслуживают три мыслителя довоенной Германии Фридрих Ничше, Георг Зиммель и Макс Вебер. На тих трех мыслителях, бывших одновременно философами, социологами и историками, следует остановиться потому, что в их произведениях в самых разнообразных сочетаниях отразилась вся западно-европейская культура последней фазы капитализма, со всеми ее положительными и отрицательными сторонами Для истории западно-европейского кризиса конца XIX и начала XX ст. сочинения Ничше, Зиммеля и Макса Вебера имеют не меньшую ценность, чем, напр., произведения Марка Аврелия, Сенеки и Эпикура - для кризиса античного миря. Как в тех, так и в других с большой рельефностью переданы все движения, настроения, скорби, муки, негодование и бессилие сходивших с исторической сцены недавних "владык мира".

При всем индивидуальном различии названных писателей их объединяет одна общая черта недоверие к существующему строю и глубокая внутренняя тревога за будущее западно- европейской культуры. Потеряв прошлое, выбитые из настоящего и не имея будущего, философы социологи конца XIX и начала XX ст. попадали в трагическое положение людей, для которых на земле не было места. Великое, потное героизма прошлое ушло в историю, безвозвратно, навсегда, настоящее - жутко, а будущее покрыто туманом и полно еще более страшных призраков. Из социально классового пессимизма вышли все особенности ничшеанства, с одной стороны, и все характерные черты социологической школы Георга Зиммеля и Макса Вебера, с другой психологизм, формализм, тончайший и сложнейший анализ и в то же самое время отсутствие координирующей оси. Во всех только что на званных социологических системах, собственно говоря даже и нет системы, есть

стр. 240

материал для возведения здания, но нет самого здания, а нет его потому, что не было социально экономической почвы для его возведения. Возникшие в период "загнивания капитализма" и в период крупных социальных перегруппировок, на званные социологические школы носят на себе ярко выраженный отпечаток переходного периода, со всеми его колебаниями и противоречиями, но в этом то и заключается их историко-культурная ценность.

Строго говоря, ни одного из названных трех мыслителей нельзя связать с какой-либо одной буржуазной группой, в их произведениях имеется достаточно точек соприкосновения со всеми группами, чем и объясняются противоречивые суждения об этих системах, высказываемые раз тачными комментаторами, специально занимавшимися их анализам Бесспорно лишь одно - их принадлежность в детом к старому буржуазному миру. Прежде всего заслуживает внимания самая форма изложения Ничше, Зиммедь и Макс Вебер излагают свои мысли совсем не так, как это делает школьная академическая наука, у них совсем иной строй мыс чей иная фраза, иная словесная палитра и, наконец, у них нет ученого аппарата. Самое же главное, что бросается в глаза даже при беглом знакомстве с сочинениями Ничше, Зиммеля и Макса Вебера, это нервозность их стиля и какая то постоянная раздраженность мысли, временами переходящая даже в настоящую истерию. Это характерные явления не столько индивидуальной, сколько социальной психологии западноевропейской интеллигенции, выросшей в условиях буржуазного строя конца XIX ст. Больше всего их раздражает суета большого города, механичность жизни, приниженность людей, ограниченность кругозора и разорванность человеческих сил.

Повседневщина (Аlltag) раскрошила изломала, истерзала, разорвала на части и задушила в человеке все высокое, творческое, истинно человеческое. Место возвышенного, истинно человеческого теперь заняло уже "слишком человеческое", раздраженно негодует Ничше. С каждым днем, жалуется Макс Вебер, исчезают люди, носящие в своей груди. Прометеев огонь сверхобычного, возвышенного и творчески героического, что он выражает греческим словом харизма (харизма - дар, одаренность, творчество) Причину опошления жизни и исчезновения талантов Вебер усматривает в чрезмерном развитии индустриального капитализма или, как он выражается, во избежание совпадения с марксистской терминологией, в высоком развитии "денежного хозяйства западно-европейского типа".

"Высоко развитое денежное хозяйство - говорит Вебер 1 , породило повседневность, а следствием повседневности было исчезновение людей, наделенных харизма, обезличение жизни, беспросветное измельчание и общее осерение жизни".

"Чем развитее междухозяйственная зависимость денежного хозяйства, тем сильнее становился давление будничных потребностей его приверженцев и тенденция к опошлению, которая работала везде и в общем быстро побеждала. Харизма - типичное первоначальное явление религиозного (пророческого) или политического (завоевательного) господства, но она уступает власти пошлости коль скоро господство ее обеспечено и, прежде всего, коль скоро оно приняло массовый характер".

Выход из создавшегося положения, казалось бы, был ясен замена капиталистического способа производства социалистическим, смена буржуазной диктатуры пролетарской и затем переход к бесклассовому обществу. Однако, для Вебера, многочисленными нитями связанного с буржуазно юнкерской Германией пе-


1 Основные сочинения М. Вебера Wirtschaft und Gesellschaft, 1922, Gesammelte Aufsatze zur Wissenschaitslehre, 1922, Gesammelte Aufsatze zur Religionsscoziologie, 1920

стр. 241

реход к социализмe не решает поставленной историей задачи- оздоровления культуры. Чуждый рабочему классу, М. Вебер не верит в его творческие силы, не принимал социализма и потому попадал в безвыходное, прямо трагическое положение. Получалась своеобразная историко- философская концепция капиталистическое общество пошлеет и гниет, но нет никакого выхода из создавшегося положения. Из сознания надвигающегося, неминуемого общественного кризиса и, с другой стороны, из бессилия и страха перед будущим, собственно и вышли бес просветный, всепроникающий пессимизм и глубокая грусть, составляющие отличи тельную черту социальной философии Вебера Зиммеля и Ничше.

"Самое ужасное в нашем положении, - пишет Макс Вебер, -то, что буржуазные классы как носители интересов нации, кажется, уже увядают, но еще нет признаков также и зрелости рабочих, претендующих занять их места. Над нашей колыбелью висело тягчайшее проклятие, каким только история могла наделить поколение жестокая судьба политическою эпигонства"

В результате дальнейших рассуждении сам Вебер попадает в число политических эпигонов, желающих в великом культурном кризисе старой Европы спасти хотя бы "остаток человечества" Несмотря на всю глубину и тонкость многих на своих социологических конструкции, в вопросе социализма М. Вебер до конца своей жизни остался типичным классовым противником социализма Социализм для него ни больше, ни меньше, как "египетская бюрократия" Оставаясь на поверхности, Вебер даже усматривал аналогию между будущим социалистическим строем жизни и ново египетским царством фараонов.

"До сих пор, - писал он, - никогда не существовало бюрократии, которая так приблизилась бы к бюрократии Египта. Это ясно для всякого, знающего историю египетского управления, а также ясно, что мы в настоящее время стремительно мчимся к развитию, которое точно следует этому образцу, только на иной основе на технически усовершенствованной, рационализированной, а стало быть, еще более механизированной основе"

"В этом развитии мы уже находимся, и центральным вопросом, стало быть, является не то, как бы нам еще способствовать и ускорить это развитие, но что бы мы могли противопоставить ему чтобы остаток человечества освободить от этой разорванной души от этого самодержавия бюрократического идеала жизни".

В настоящей концепции нет надобности входить в анализ взглядов Вебера на социализм, тем более, что неправильность этих взглядов сама собой очевидна. Для нас важна другая сторона дела тревога, часто переходящая в полное отчаяние, по поводу распада буржуазного общества одного из выдающихся социологов и мыслителей эпохи "высокого капитализма" Уже на основании одних произведении Макса Вебера можно сделать вывод, что в буржуазном лагере, начиная приблизительно с девяностых годов XIX в, далеко не все обстояло благополучно. Тревога на идеологическом фронте свидетельствовала о глубоком внутреннем, социально экономическом кризисе "

Сознание кризиса, неудовлетворенность буржуазной культурой и, как их прямое следствие, отчаяние и пессимизм еще резче, чем у Макса Вебера, отражены в произведениях другого германского социолога Георга Зиммеля, родоначальника популярной в настоящее время на Западе (в Европе и в Америке) "философской социологии", наиболее известными представителями которой в Германии являются Фирканд и Леопольд Визе1


1 Leopold von Wiese, Allgemeine Soziologie als Lehre der Beziehungen, 1924.

стр. 242

Для понимания зиммелевской идеологии особенно характерны два его произведения: "Философия денег"1 и "Понятие и трагедия культуры". В этих произведениях зиммелевский скептицизм и пессимизм выявлены с поразительной силой и яркостью Превосходный аналитик Зиммель как и Вебер не мог отрешиться от вечных категории" буржуазной культуры. В своей "Социологии" Георг Зиммель пытается выйти за пределы буржуазной мысли построением формальной социологии по типу геометрии, но зиммелевская социология, несмотря на ряд очень глубоких отдельных мыслей и замечании, в целом осталась незаконченным произведением. Социологический формализм не заглушил зиммелевского пессимизма, красной нитью проходящего через все его произведения. Зиммель в еще большей степени, чем даже Вебер и Ничше, как то застрял на полдороге между пролетариатом и буржуазией, попав в положение типичного деклассированного мыслителя во всем сомневающегося и не видящего выхода из своих сомнений Зиммель как бы за стыл на грани двух эпох, полностью не примыкая ни к той, ни к другой. Оторвавшись от буржуазии и не примкнув к пролетариату, Зиммель действительно, выражаясь его же собственным стилем, попадал в "проблематическое положение"

"Типичное проблематическое положение современного человека, -писал он в "Понятии и трагедии культуры", -таково кругом бесконечное число культурных элементов, хотя и не лишенных значения, но в сущности все же мало значительных. Своей массой они давят, ибо субъект не в силах ассимилировать каждый из них в отдельности, но также не может отвергнуть и всю совокупность их, так как потенциально они все же принадлежат к сфере его культурного развития Теперь люди среди необычайно богатой, превышающей спрос культуры-omnia habentes, nihil possidentes. Вся тягость связанности и перегруженности нашей жизни тысячами ненужностей, от которых мы все таки никак не освободимся, вся постоянная "возбужденность" культурного человека, не возбуждающая его, однако, к самостоятельному творчеству, все бесплодные знания и наслаждения тысячью вещей, не могущих однако быть вовлеченными в наше развитие, но как баласт его обременяющих, -все это многократно уже формулированные специфически культурные бедствия"..

Прямо не связанные ни с одной буржуазной группой, но никогда не порывавшие связей с буржуазией в целом идеологи распадающегося капитализма все свое внимание перенесли на отдельного человека, создав идеал сверхчеловека, наделенного сверх естественной творческой силой - харизма, при этом совершенно не придавая значения тому, в чем проявлялась эта харизма - в религиозном ли пафосе пророка в творчестве полководца, организационной работе государственного деятеля, искусстве демагога, ученого или художника и по Харизма хороша всегда и везде потому, что она убивает повседневщину скучное и серое течение обывательской жизни Социальная и индивидуальная психология была той областью, в которой пышнее всего развернулись дарования Ничше, Зиммеля и Вебера.

Крайний индивидуализм überspannte Subjectnitä по выражению В. Дильтея, всех названных писателей свидетельствовал о плоском кризисе, переживавшемся западноевропейским (буржуазным) обществом в период "высокого капитализма". Старое общество расстраивалось, а вместе с ним у людей, подобных Ничше, Зиммелю и Максу Веберу, ускользала из под ног почва. В психической жизни это выражалось в виде прилива пессимизма, враждебного отношения к настоящему и страха за будущее. В дальнейшем из этих социально психологических


1 Simmel, Philosophie des Goldes, 1907, "Soziologie", 1900.

стр. 243

корней вполне закономерно рождались: замкнутость, глубокий, почти что болезненный самоанализ и увлечение всеми видами психологии.

Однако, доходя до поразительной глубины в анализе отдельных сторон душевной и социальной жизни, названная группа мыслителей оказалась совершенно беспомощной в синтезе социальных явлении и в понимании общей линии движения. Получалась масса отдельных, иногда поразительно тонких мыслей и глубоких настроении но эти мысли не были объединены единой общей идеей, не были спаяны единым огнем. В названных системах анализ доведен ad extremum, в них одно явление вплетается в другое, и все явления входят и выходят друг из друга, но в них чет ни начала, ни конца, по тачается какое то логическое ptrpetuum mobile.

Для иллюстрации зиммеле-веберовских приемов мышления достаточно при вести, напр., рассуждение Макса Вебера об исторической причинности и в связи с этим несколько попутно брошенных им критических замечании по поводу исторического материализма.

"Если, - говорит Макс Вебер, - рассмотреть историческую причинность, то она всегда протекает то от технических к экономическим и политическим, то от политических к религиозным и затем экономическим и т. д. предметам. Нигде нельзя найти точку покоя. И то нередкое толкование материалистического понимания истории будто экономическое в каком либо смысле есть нечто "последнее" в причинном ряде, этот взгляд научно во всяком случае решен в отрицательном смысле".

Это типичный социологический плюрализм, весьма характерный для западной науки последних десятилетий, отмеченной сильным влиянием идеологов промежуточных классов и деклассированных общественных элементов, многих то чек соприкосновения с которыми в социологических концепциях Зиммеля отрицать не приходится.

Плюрализм является последним аккордом генеральным выводом из всей философии и социологии Зиммеля и Вебера, логически последовательно возвращающим их в лоно буржуазной мысли.

"Мы, - не без раздражения заявляет Макс Вебер, -не знаем никаких научно доказуемых идеалов Конечно тем труднее задача извлечь их из своей собствен ной груди во время без того уже субъективистической культуры. Однако мы вообще не обещаем ни утопии, ни мощеных путей, как по сю, так и по ту сторону, ни в мышлении, ни в деятельности. И это клеймо нашего человеческого достоинства, что мир нашей души не может быть столь велик, как покои того, кто мечтает об утопии"

Только что приведенная сентенция, между прочим, еще раз подтверждает, с какой большой осторожностью с те дует сближать Макса Вебера с марксизмом как это пытались и продолжают пытаться делать некоторые немецкие и русские историки и социологи. Споры об отношении Вебера и Зиммеля к марксизму не улеглись еще до сих пор. Конечно в том обилии идеи, которое выделяет разбираемые системы из ряда других, не трудно найти несколько мыслей и слов, в том или ином отношении близких марксизму, но тем не менее ни Зиммель, ни Вебер никак не могут быть названы марксистами. В марксистской и зиммеле-веберовской социологии совершенно различны исходные пункты экономика и производственные отношения в одной, психология и биология - в другой.

О Ничше, Зиммеле и Вебере с полным основанием можно сказать, что они стоят на грани если не двух миров, то уже во всяком случае на грани двух эпох Корни их социальной философии безусловно лежат еще в довоенной Европе, хотя отдельные стороны зиммеле-веберовской социологии развернулись уже значи-

стр. 244

тельно позже, в построенную эпоху. Воина и революция, до основания потрясшие старую Европу, знаменовали целый переворот также и в сфере идеологии. "Загнивание капитализма" и кризис буржуазного общества, несомненно, ощущались уже и до воины но все же во всю ширь они развернулись лишь в после военное время в тот период когда Европа вошла в полосу социалистических революции 1 .

До воины проблема капитализма и классовой борьбы в значительной степени оставалась еще теоретической проблемой, не выходившей за пределы университетских аудитории. После же воины дело резко изменилось. Кризис капиталистического хозяйства и построенной на нем капиталистической культуры был настолько глубок и обширен, что о сохранении капиталистического строя в целом не думали даже самые от явленные враги социализма. По этой причине во всех без исключения странах буржуазии так или иначе пришлось изыскивать средства приспособления капитализма к новым условиям послевоенного времени и с этим приходилось спешить, тем более, что на востоке Европы начал складываться новый тип общества, построенный на началах, враждебных капитализму. Вследствие этого проблема капитализма значительно расширилась, став одновременно и теоретической и практической проблемой, что нашло свое отражение и в послевоенной социологии.

В послевоенной социологии и истории отражен не только кризис капитализма, но также многочисленные и разнообразные попытки различных классов и групп выйти из этого кризиса, так или иначе приспособившись к новым условиям. К современной социологии, более, чем к какой либо иной эпохе, приложим термин "классовая идеология". Борьба социологических школ и направлений с полным правом может быть рассмотрена как один из видов борьбы на идеологическом фронте. После того как умолкли пушки и остановились танки, началась война пером, развернувшаяся в ожесточенную военную кампанию, проводимую по всем правилам стратегического искусства. Без преувеличения можно сказать, что в послевоенной Европе идеологический фронт сделался одним из самых серьезных и богатых событиями фронтов. Осведомление о состоянии этого фронта составляет содержание предлагаемого очерка.

По количеству вышедших книг, статей и рефератов, по разнообразию тем, обилию точек зрения и по методологическим особенностям послевоенная литера тура представляет на первый взгляд необозримое волнующееся море, в котором нет ни начала, ни конца. И вследствие этого всякая попытка разобраться в этом хаосе мыслей, чувств и идеи с самого начала кажется безнадежной, хотя конечно и очень заманчивой, тратой сил. Литература столь обширна, количество затронутых тем столь значительно, число представителей борющихся школ так велико, что всякая синтетическая попытка в этом направлении представляется заранее обреченной на неудачу. И тем не менее, несмотря на все трудности подобного рода, синтетическая попытка не лишена смысла и при правильной методологической установке может дать весьма интересные и поучительные результаты не только для теоретика, но также и для политика практика.

При некоторой научно неизбежной схематичности все течения современной западной социологии могут быть разбиты на три больших группы, в зависимости от того взгляды и интересы какого из трех основных классов современной Европы в них по преимуществу отражаются пролетариата, буржуазии или мелкой буржуазии. Согласно плану всей работы в настоящей главе рассматриваются только


1 Johannes Plenge, "Die Jahre Weltrevolution" in Schmollers Jahrbuch, 42.

стр. 245

социологические системы буржуазного и мелко-буржуазного направления, марксистская же социология будет рассмотрена в особой связи.

Вся послевоенная социология без различия направлений сходится в одной точке - признании неизбежности социального компромисса (реформизма) и классового сотрудничества, хотя и не одинаково понимаемых. Для одних (крупной буржуазии) компромисс является неизбежной, вынужденной обстоятельствами уступкой широким массам, для других (социал-демократии) компромисс означает перенесение внимания с пролетариата на демократию и отказ от классовой позиции, третьим компромисс представляется некоторой уступкой старому миру, сделанной по тактическим соображениям, без нарушения принципов своей программы и т. д. Одним словом, компромисс является понятием не с абсолютным, а с историческим содержанием, зависящим от времени и места Общим служит лишь формальный признак: стремление примирить настоящее с будущим. Компромисс - отличительная черта всей послевоенной социологии и философии, резко отличающая ее от предшествующего, довоенного периода. При этом компромисс выражается в самых различных формах: в примирении таких, казалось бы, непримиримых систем, как Гегель- Фома Аквинат1 , Гегель-Огюст Конт, Кант-Маркс и др., в представлении истории в виде ритмического процесса, в сочетании дуализма с единством и мн. др. в этом же роде.

С формальной стороны идея компромисса может быть прослежена еще и в довоенной философии и социологии вплоть до Канта, а при желании даже до Аристотеля и Платона. Разница между традиционным гноселогическим дуализмом и послевоенной компромиссностью состоит в практическом смысле последней, в ее открытом приближении к самым злободневным вопросам, к вопросам политики и классовой борьбы. Как увидим из последующего изложения, в период жестокой классовой борьбы, каковой отмечена история Западной Европы последнего времени, когда все было пущено в ход, гносеологический дуализм, редко когда сходивший с философских небес, был использован в качестве орудия в совершенно определенных практических целях. По своим размерам и по числу представителей компромиссная социология настолько обширна и разнообразна, что для ее более или менее полного обзора потребовалась бы специальная монография. Наша же цель значительно скромнее: на несколько в том или ином отношении типичных примерах показать самый характер компромиссной социологии и привлечь внимание к этому интересному с самых разных точек зрения вопросу современной общественной мысли Запада.

Обзор послевоенной компромиссной социологии удобнее всего начать с Курта Брейзига2 берлинского социолога, философа истории и истории культуры. Это следует сделать потому, что Курт Брейзиг по своему строю мыслей, по отвлеченности стиля, недоговоренности и широте концепций более, чем что-либо, приближается к довоенной социологии зимлеле -веберовского типа. С формальной стороны Брейзиг почти целиком стоит еще на почве довоенной Германии, но по


1 См. напр. "Thomas oder Hegel?", zum Sinn der "Wende zum Objekt" Erich Pazwara в "Logos", XV, 1926; Th. Budde berg, Zur Soziologie des europaishen Denkens; Philippe Carli, Die Kollektivvorstellungen; Georg Mehlis, Die Geschichts-philosophie Hegels und Cantes и др. - в Jahrbuch für Soziologie, 1927.

2 Важнейшие социалистический сочинения К. Бреизига: Aufgaben и Masstäbe einer allgemeinen geschichtsschreibung, 1900; Das geflecht der Triebe, 1921; Jch und Welt in der Geschichte Schmollers Jahrbuch Qesetzgebung, XXVI, 1912; Die Stufenbau und die Gesetze der Weltgeschichte, 1904.

стр. 246

содержанию своих работ, пропитанных идеей компромисса, он уже близок новому времени. Это обстоятельство, наряду с большой популярностью философской социологии Курта Брейзига в Германии и даже за ее пределами, заставляет нас начать обзор послевоенной социологии именно с социологии Брейзига.

Компромисс, классовое сотрудничество и социальная гармония в произведения Курта Брейзига развернуты в целую философско-социологическую систему. Курт Брейзиг старается обосновав свою точку зрения ссылками не только на историю, которая, по его мнению, не оставляет никакого сомнения в необходимости классового сотрудничества и в большом вреде классовой борьбы, но также и на законы природы как на естественные законы жизни. Классовое сотрудничество, или - на языке естествознания -"органическое единство", лежит в основе всякого живого организма. Без единства, или, что то же самое, без гармонии, всякий живой организм слабеет, распадается и умирает. Если же единство организма по каким-либо причинам нарушается, то живой организм стремится восстановить нарушенное равновесие и объединиться. Отсюда уже само собою напрашивается первостепенной важности социологический вывод: неизбежность компромисса и классового сотрудничества. История как бы ставит перед современным обществом альтернативу, entweder - ober, т. е. компромисс и классовое сотрудничество или же, в противном случае, распад и гибель общества.

"Всякое деление, - говорит Брейзиг, в одной из своих статей, носящих характерное название "Единство как явление" (Einheit als Geschehen), - безразлично, производится ли оно нами в мыслях, т. е. над мыслимым материалом, или над предметами, существами или даже людьми, - стремится обратно в свою противоположность, желает снова восстановить единство, которое намеревается разрушить, - восстановить хотя бы наполовину, создавая цельность его членов, что является наполовину единством и наполовину частью".

Далее Брейзиг развивает мысль о том, что стремлением к единству проникнута не только вся наша душа, где в едином бессознательном сходятся все наши чувства, но также и вся природа.

"Все новейшее естествоиспытание стремится к обобщению мировой картины и все более доказывает единство господствующих сил, управляющих законов явлений в целом и в отдельных областях как неорганического, так и органического мира. Эта власть единства с самого начала, вероятно, имела силу и в человечестве". "Это стремление к единству, -читаем в другом сочинении того же философа-социолога, -столь тихо и постоянно, как тончайшая и высочайшая душевная связь, только еще более глубоко и более мощно". "И эта форма теснейшего жизненного союза, конечно, явление наиболее возвышенного и многообразно переплетающегося единения из двойственности и в то же время последнее и сильнейшее доказательство того, что именно наиболее резко и извилисто образованная форма двойственности может хранить в себе мощные силы этого стремления к новому единству".

Социология Курта Бреизига - яркий пример того, до какой степени даже на первый взгляд самая отвлеченная и надземная мысль своими корнями глубоко уходит в землю. Причина огромной популярности брейзиговской социологической школы в современной Германии и далеко за ее пределами, если так можно выразиться, не имманентная, а трансцендентная. Книги Брейзига читаются и изучаются не потому, что они очень хороши и глубокомысленны, но они хороши именно потому, что они поют в унисон с теми социальными группами, которые по каким-либо, прежде всего, конечно, материальным, соображениям, вынуждены итги на социальный компромисс. В частности, идеи Брейзига должны находить сочув-

стр. 247

ствие в кругах деловой интеллигенции" (инженеров архитекторов профессоров - словом "спецов") торопящихся как можно скорее ликвидировать революцию, отвлечь общественное внимание в другую сторону и занять в обществе руководящее положение какого они не занимали даже и в довоенный период. Социология и философия истории Курта Брейзига лишь один из многих путей ликвидации революции и установления "социальной гармонии" не единственный и даже не самый остроумный.

К той же самой идее компромисса классового сотрудничества и социальной гармонии, но уже совсем другим путем приходит и так называемая ритмическая социология. Все характерные черты ритмического направления в социологии изложены в произведениях базельского профессора Альфреда Мейзеля 1 , автора целого ряда статей по философии истории и социологии, появлявшихся в различных периодических изданиях под самыми различными заглавиями, как то "Компромисс", "Радикализм", "Смысл социальных движении" и др. Сторонники ритмической социологии, как показывает уже самое название, являются сторонниками ровного, поступательного (ритмического) движения истории без сильных потрясений и революций Крутые революции и сильные потрясения нарушая ритм общественной динамики, в конечном итоге не ускоряют, а замедляют социальный прогресс желая добра, крайности в силу своей аритмичности всегда при носят зло.

"Под компромиссом - пишет Мейзель в "Компромиссе"- мы понимаем соглашение при котором одна часть желании и целей договаривающихся противни ков остается неисполненной Компромисс означает такое социальное поведение людей по отношению друг к другу, при котором направленные друг против друга воли не могут достичь своей конечной цели, будучи принуждены сдерживаться, отказываться и уступать" История культуры приводит Мейзеля к выводу, что наивысшего культурного расцвета, прочности и благополучия достигали именно те общества, где полнее всего был проведен принцип социального т. е классового компромисса. Не будь компромисса не было бы и всей величественной культуры современной Европы. Компромисс, полагает Мейзель, является conditio sine qua non возможности самого существования всякого более или менее благоустроенного человеческого общества. В том или ином сочетании компромисс лежит в основе всех без различия общественных формации, но особенно ярко идея компромиссности выступает в последней общественной формации, буржуазном обществе. Компромисс составляет самую сущность буржуазного общества красной нитью проходящую через всю современную культуру.

"Более внимательное рассмотрение, - говорит Мейзель, - убеждает нас что компромисс, как всесторонний регулятор общественных отношении выше всего торжествует в современном буржуазном обществе"

Первое же место в этом отношении принадлежит, конечно, парламентской Англии, с ее системой двух палат и двух партии

"В парламентском законодательстве прежде всего значительны две формы компромиссов система двух партий и образование правительства посредством коалиции нескольких партий"

К той же самой идее компромисса или постепенного перехода от старых форм к новым, приходит, но уже совсем иными путями, также и Вернер Зомбарт, автор "Современного капитализма" и целого ряда социологических моно-


1 A Meusel Das Kompromiss, Jahrbuch für Soziologie, I, 1926, Der Radikalismus, Kolner Vierteljarshefte für Soziologie, 2 - 3.

стр. 248

графий. Кривая социальных симпатии и антипатии берлинского экономиста совершенно совпадает с настроением и поведением промежуточных классов германского общества. До воины когда критика капитализма в значительной степени еще носила формальный, академический характера ликвидация капитализма казалась чем то весьма отдаленным и имела слабые шансы на успех, Зомбарт довольно смело критиковал капиталистический строи и с симпатией относился к рабочему классу, хотя впрочем в последние годы перед войной революционный пыл Зомбарта уже заметно ослабел. Война же и последовавшая за ней революция, и особенно, Октябрьская революция, совершенно переродили Зомбарта, из "старого" Зомбарта вышел "новый" Зомбарт Потребовалось немного лет для того, чтобы Зомбарт из катедер-революционера и социалиста превратился в настоящего катедер-оппортуниста теоретического лидера буржуазии и сторонника социальной гармонии В течение многих лет скрытая за тысячами фактов, цитат и рассуждений буржуазность зомбартовской социологии, наконец, прорвалась наряжу в его исторически замечательной, как литературная манифестация перепугавшегося "красного призрака" буржуа двухтомной монографии "Пролетарский социализм"1

Для "нового" Зомбарта, как и для самых настоящих реакционеров, "пролетарский социализм" является не чем иным, как только химерой беднейших слоев и с психологической точки зрения представляет собой нечто вроде мечтаний древних христиан о рае Социализм, поясняет Зомбарт, - вера в идеальный строй, противоположный современному, но это-вера и не более. При первой же попытке осуществления этого идеала все распадается, общественная жизнь замирает и наступает анархия Марксистский (или пролетарский) социализм-это опасные для общественной свободы деспотизм и анархия. После того, как социализм превратился г анархию и в несбыточную мечту беднейших и малокультурных слоев, Карл Маркс в глазах Зомбарта превратился в агитатора, мстившего всем, кто в каком-либо отношении его превосходил.

"Пролетарский социализм", написанный в самый острый момент германской и мировой революции, является литературным памятником психического состояния перепугавшегося буржуа, в порыве испуга начавшего сокрушать то, чему он раньше, хотя и не без робости, поклонялся. Однако, "Пролетарский социализм" слишком уже злободневен и до очевидности пронизан реакционным настроением определенного момента и вследствие этого не удивительно, что он очень скоро утратил свою остроту и перестал удовлетворять даже самых завзятых врагов социализма и коммунизма Новая эпоха требовала новой, более гибкой, солидной и, главное компромиссной социологии. По этой причине "Пролетарский социализм" должен был уступить место трехтомному, переработанному "Севременному капитализму", с начала до конца пронизанному идеей классового сотрудничества и компромисса.

Классовые бои, особенно остро развернувшиеся в Германии в период Ноябрьской революции, не оставляли никакого сомнения в возраставшей мощи пролетариата и относительной слабости буржуазных верхов. Ноябрьская революция показала что крупная буржуазия сама по себе уже не может победить пролетариат без союзников на победу не имелось никаких шансов. Отсюда совершенно закономерно рождались две очередные проблемы закрепление за собой старых союзников из лагеря мелкой буржуазии и теоретическое преодоление марксизма как идеологии революционного пролетариата Борьба с революционной идеологией стано-


1 W Sombart Der proletarische Socialismus (Marxismus), 2 B, 1924, Beiheft z Archif fur die Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung.

стр. 249

вилась важнейшей задачей буржуазной социологии и постепенно, в ходе политической жизни, слилась с проблемой марксизма. Сама же проблема марксизма совпадала с проблемой классовой борьбы и социальной революции.

Таким образом, компромисс, классовая борьба, марксизм, а в некоторых случаях и материализм, в послевоенной социологии сплелись в одну обширную проблему капитализма.

Около марксизма выросла обширная критическая литература, среди которой не последнее место занимает "Современный капитализм"1 Зомбарта. Выступление Зомбарта в качестве критика марксизма в высшей степени знаменательно; оно показывает, с одной стороны, насколько немецкая буржуазия так или иначе вынуждена считаться с пролетариатом, а с другой - как велико в буржуазном и мелкобуржуазном лагере желание теоретического преодоления марксизма, раз за это дело серьзно берется первоклассный экономист, пользующийся широким авторитетом даже за пределами Германии. Весь "Современный капитализм" почти исключительно вращается около вопросов, поставленных в "Капитале" Маркса, стараясь их или преодолеть или же, по крайней мере, ослабить и заменить другими. При этом самая техника преодоления, в противоположность "Пролетарскому социализму", ведется по всем академическим правилам, без истерических выпадов и брани по адресу своих противников. Преодолевая марксизм, Зомбарт в то же самое время старается нарисовать величественную картину развертывающегося капитализма, особенно грандиозную в последний его период, в период так наз. "высокого капитализма" (Hochkapitalismus), т. е. приблизительно с конца XVIII ст.

Общее впечатление, выносимое из чтения "Современного капитализма", может быть выражено как тоска об утраченном великом прошлом "высокого капитализма", ушедшего в историю и, по- видимому, уже ушедшего безвозвратно, навсегда. Зомбарт с болью в сердце констатирует кризис "высокого капитализма", но, в противоположность Зиммелю и Веберу, он не теряется среди противоречий новой жизни. Напротив, он усиленно ищет выхода из создавшегося критического положения. Якорем спасения для него, как и для всех вышеразобранных социологов, является социальный компромисс. Обращаясь к своему главному ядру читателей, буржуазной интеллигенции, автор "Современного капитализма" рекомендует им вглядеться в создавшееся положение, взвесить силы собственного класса, помириться с потерей прошлого и, во избежание худшего, пойти на своевременные уступки демократии. С другой стороны, Зомбарт неослабно стремится внедрить в сознание другого круга читателей из мелкой буржуазии и "рабочей аристократии" мысль и представление о величии капиталистического строя, его высокой организации, широте, глубине и всесторонности буржуазной культуры.

Скрытая цель Зомбарта - показать буржуазии, что социализм в конце концов совсем уже не так страшен и оригинален, как это представляется многим, мало знакомым с теорией и практикой социализма. Социализм, учит Зомбарт, тот же самый капитализм, но только находящийся на другой стадии своего развития, никаких оригинальных положений и идей, незнакомых буржуазии, социализм не создает, да и не может создать.

"Форма этих новых хозяйственных систем, - читаем в заключительной главе третьего тома "Современного капитализма", -сохраняет ряд черт капитализма,


1 W. Sombart, Der moderne Kapitalismus, Historisch - sistematische Darstellung des gesammteuropäischen Wirtschaftsleben von seinen Anfängen bis zum Gegenwart. I - III, 1927.

стр. 250

прежде всего характер крупного производства и идейное руководство (Vorgeistung), составляющие сущность современного производства. Это сходство является общим для всех плановых хозяйств, между тем как в остальном будут параллельно образовываться различные хозяйственные формы. Все те формы, которые мы видели уже развивающимися в век высокою капитализма, будут также существовать в будущем хозяйстве и получат еще большее значение".

"Мы должны постепенно привыкнуть к той мысли, что разница между стабилизированным и регламентированным капитализмом и между технизированным и рационализированным социализмом не так уж велика и что поэтому для судьбы людей и их культуры довольно безразлично, примет ли хозяйство капиталистические или социалистические формы. В чем же дело? Способ производства в обоих случаях один и тот же; в обоих случаях все хозяйство покоится на основе духовного руководства. Спросите себя, чем отличается большой кооперативный магазин от такого же капиталистического магазина, коммунистическая доменная печь от капиталистической, коммунальный трамвай от капиталистического и т. д. И вы не найдете никакой существенной разницы. Может быть, сознание рабочего меняется? Но форма условий труда в том и другом случае совершенно одинакова. Рабочее время зависит не от доброй воли, но от потребностей народного хозяйства. Высота оплаты труда также почти исключительно зависит от хозяйственной конструкции, так как теперь уже известно, что доход с капитала, разделенный между рабочими, не дает существенного повышения заработной платы"...

Самое же главное то, что "капиталистический человек", предприниматель (Urternehmer) в собственном смысле, изучению психологии которого Зомбарт посвятил так много любви, сил и таланта, останется господином положения и при социализме. Если же, наконец, когда-либо и будет суждено ему исчезнуть, так это произойдет очень и очень нескоро, во всяком случае в настоящее время думать об этом преждевременно, надо брать жизнь такой, какой она представляется в данный момент, сохраняя всегда seelische Ruhe. Это один путь мысли Зомбарта, рассчитанный на гг. Тиссена, Фоглера, Клокнера и им подобных "хозяйственных вождей" современной Германии.

Совсем другим стилем Зомбарт говорит с левым крылом своих читателей из лагеря мелкой буржуазии и рабочей аристократии, еще не совсем порвавших с революцией и кое-что принимающих от марксизма. Если буржуазным верхам Зомбарт советует не бояться социализма, то средним классам он рекомендует не пугаться капитализма, потому что социализм составляет непосредственное продолжение капитализма и многое из капиталистического строя, по крайней мере на первых порах, удержится и при социализме. Весь "Современный капитализм" с начала до конца проникнут единым настроением: всемерным уважением и удивлением перед капиталистической системой организации, дающей широкий простор личной инициативе, таланту и дарованиям. Зомбарт совершенно отвергает "вульгарную" мысль об анархии, присущей капиталистическому способу производства. Он даже полагает, что термин "гармоническое хозяйство" более всего подходит именно к капиталистическому способу производства, замечательная структура которого приводила в восторг и вызывала удивление даже такого принципиального недруга капитализма, как Карл Маркс, где-то в тайниках своей души, согласно психологическим наблюдениям Зомбарта, восторгавшегося стройностью капиталистического механизма. Сколь ни странно это утверждение само по себе, но в зомбартовской концепции оно занимает весьма почтенное место. Уничтожение революционного, ортодоксального, подлинно- пролетарского Маркса, блестящего теоретика классовой борьбы и непримиримого врага каких бы то ни

стр. 251

было социальных компромиссов -чрезвычайно заманчивая идея для всякого буржуазного политика и идеолога.

На "Современный капитализм" Зомбарта, собственно, и надо смотреть, как на своего рода "опыт" теоретического преодоления "Капитала" Маркса. При этом самая техника преодоления в высшей степени хитра, прямо даже коварна. С одной стороны, постоянно подчеркивается гениальность Маркса, как ученого, но с другой, в то же самое время, постоянно высказывается сожаление, что Маркс- ученый - сплошь и рядом затемняется и отодвигается на второй план Марксом - революционным фанатиком и пророком, да притом еще пророком "доброго старого времени", 30 - 40-х годов прошлого столетия, когда капитализм был еще только в зародыше и когда абсолютно невозможно было нащупать ход его дальнейшего развития.

Таким образом, Зомбарт и его школа принимают на себя весьма трудную и мало благодарную задачу освобождения Маркса от самого же Маркса и очищения марксизма как определенной социологической системы от всевозможных "религиозно-метафизических" примесей и наслоений. Но с каким бы негодованием профессор Зомбарт ни отстранял от себя роль политического и классового идеолога, все же факт остается фактом. "Современный капитализм" остается прежде всего политической монографией, самым непосредственным образом связанной с определенным историческим моментом и с интересами определенных социальных групп и, в первую очередь, с крупной буржуазией.

Последняя цель всех зомбартовских изысканий (безразлично сознательная или подсознательная) направлена: 1) на убеждение буржуазии в необходимости известного компромисса, 2) на установление дружбы (хотя бы и временной) между верхами буржуазии и "средними классами" и наконец 3) на внесение теоретического расстройства в ряды революционного пролетариата.

После этих замечаний обратимся уже непосредственно к самому Зомбарту. Прежде всего автор "Современного капитализма" старается исправить промахи "Пролетарского социализма", принизившего Маркса до степени "талмудически настроенного" публициста.

"Под конец, замечу, - пишет Зомбарт в предисловии к третьему тому переработанного "Современного капитализма, - ещё несколько слов о моем отношении к Карлу Марксу и его трудам; это тем необходимее, что после опубликования моего "Пролетарского социализма" может показаться, будто я сплошь во всем и в самом основном являюсь противником этого гения. Об этом настолько не может быть и речи, что я скорее могу заверить, что это произведение не имеет иной цели, как только стать в известном смысле продолжением и довершением работ Маркса"...

Вслед за этим идет уже самое преодоление марксизма. Прежде всего Зомбарт указывает на разницу между эпохами, в которые создались "Капитал" Маркса и его "Современный капитализм". Маркс стоял еще на пороге западноевропейского высокого капитализма, он же - Зомбарт стоит уже на другом пороге, на грани между "высоким" и "организованным" капитализмом, что дает ему возможность охватить предшествующую фазу капитализма с большей широтой и объективностью.

"Различие самой основы наших систем и выводов, - продолжает Зомбарт, - к которым мы приходим с известной внутренней небходимостью, вытекает из различия времен, в которые мы писали наши книги"...

"Тогда капитализм был еще хаосом, беспорядочной путаницей, о которой нельзя было с уверенностью сказать, что из нее выйдет". Короткая история капи-

стр. 252

тализма еще не позволяла Марксу предвидеть, по какой линии пойдет дальнейшее развитие капитализма, предоставляя широкий простор для игры фантазии и для широкого привлечения в историю этических моментов...

"Тот, кто подходил к нему (капитализму), руководствуясь идеей развития, - а эта идея именно и была тем светом, который внес Маркс, - тот, можно сказать, мог определять ход его развития по своему личному усмотрению"...

"Еще неопределившаяся сущность капитализма делала его способным к осуществлению желаний, которые Маркс носил в своем сердце. Но т. к. Маркс ставил перед капитализмом столь высокую задачу, породить то, к чему Маркс стремился, то, след., в глубине своей души он любил капитализм".

Из якобы необъективного подхода к капитализму Маркса Зомбарт делает соответствующие заключения об ошибочности всех главнейших выводов марксистской социологии.

"Карл Маркс, - пишет Зомбарт, - предсказывал: 1) прогрессирующее бедственное положение рабочих, 2) всеобщую концентрацию, наряду с исчезновением ремесла и крестьянства, 3) катастрофическую гибель капитализма... Ничего из этого не случилось".

Маркс в этом отношении, прибавляет Зомбарт, вполне разделяет судьбу всех других социальных реформаторов (Токвилль, Шмоллер), прогнозы и идеалы которых остались такими же несбыточными мечтами, как прогнозы и идеалы Карла Маркса, и в этом, по мнению автора "Современного капитализма", больше всего виновна именно их гениальность...

"Но, может быть, эти великие люди потому так позорно и ошибались, что они были так велики и так влюблены в свое мнение. Но, может быть, также и потому, что они были столь страстными политиками, что не умели различать то, что бы они желали видеть осуществленным, от того, на осуществление чего можно только надеяться".

Конечный вывод Зомбарта, совершенно совпадающий с выводом Э. Трэльча, автора "Историзма", сводится к "очищению" учения Маркса от "пророческих", а тем самым, следовательно, и от всех революционных элементов. Маркс как ученый, очищенный от всех метафизических и религиозных примесей, т. е., другими словами, очищенный от всех революционных элементов, вполне заслуживает звания настоящего ученого и первоклассного мыслителя, в противном же случае он падает до звания фанатического вождя сектантских кружков.

Хотя Маркса, как ученого, Зомбарт расценивает и очень высоко, тем не менее, это не мешает ему расходиться с ним почти по всем главнейшим вопросам и, в частности, по очень важному вопросу "первоначального накопления капитала". Чем дальше, тем все больше Зомбарт в этом вопросе начинает отходить от Маркса, впитывая в себя идеи Макса Вебера о решающем влиянии рационалистических, т. е., по марксистской терминологии, надстроечных моментов, и в первую очередь религии. Для Вебера сущность проблемы "первоначального накопления" заключается прежде всего, в разрешении вопроса: почему капитализм создался исключительно на почве Западной Европы, и затем, каким путем средневековое, замкнутое, коллективистическое общество переродилось в общество свободной капиталистической конкуренции. Каким образом возникла сама идея накопления, идея наживы, расчета и т. п. Как сложился капиталистический человек, с его насквозь рационализированной психологией, с необузданной страстью наживы. Из какого корня вышли нажива для наживы и производство для производства.

стр. 253

Своей постановкой проблемы "первоначальною накопления" Вебер все перевернул вверх дном; то, что было причиной, оказалось следствием, а то, что было следствием, стало причиной. Самое же главное то, что такие вопросы, как вопросы о колониальных грабежах, истреблении туземцев и г. п., как-то незаметно, гак сказать, в процессе обсуждения новых проблем отодвинулись назад и потеряли свою остроту. Поэтому вполне последовательно, что современные экономисты: Зомбарт А. Вебер, Плендже и др., находящиеся под гипнозом веберовской социологии, влияние, например, колоний на развитие западно-европейского капитализма сводят почти на нет, между тем как в системе Маркса этот вопрос занимает центральное место.

В настоящей связи вопрос о "первоначальном накоплении" не может нас интересовать сам по себе. С точки зрения социальной психологии и борьбы классов важно лишь констатировать тот факт, что одна из самых ярко-революционных проблем "Капитала" Маркса решается в чисто оппортунистическом духе. Да и вообще совсем не случайно, что все революционные теории и все радикальные постановки вопросов, по тем или иным мотивам, или совсем отвергаются Зомбартом или же принимаются с такими оговорками, что они утрачивают всю свою остроту, а иногда даже из революционных теорий превращаются в контрреволюционные 1 . В последнем томе "красный" Зомбарт приходит к тем самым выводам, к которым приходит и большинство академических теоретиков: все течет и меняется, но жизнь сложна и потому нельзя предугадать, что будет завтра и послезавтра, всякий же прогноз ошибочен, ибо давно известно, что in omnibus generalibus est error. Какие бы то ни было социальные прогнозы Зомбарт объявляет пережитками прошлого, "религиозно-метафизическими пророчествами".

"Предсказание будущего, - всегда дело рискованное. А в области экономической и социальной истории оно кажется особенно опасным. Именно самые умные хуже всего ошибались"...

"О целом ряде взглядов на будущие формы хозяйственной жизни можно с полной уверенностью сказать, что они неправильны".

Научно-объективное же изучение прошлых судеб человечества свидетельствует лишь об одном, а именно - о том, что новое - всегда рождалось из старого не сразу, а путем медленного, часто для человеческого глаза незаметного эволюционного процесса. Так было раньше, так, по аналогии, должно быть и теперь, а отсюда следует социально-политическая мораль: не надо стремиться головой прошибать стену буржуазного строя, ибо стена крепче головы, а на политическом языке это означает, что оппортунизм предпочтительнее коммунизма, ибо он без прошибания головой стены ведет по "правильному историческому руслу".

Резкое осуждение каких бы то ни было "религиозно-метафизических пророчеств", тем не менее, не помешало самому Зомбарту выступить в качестве "религиозно-метафизического" пророка оппортунистического толка, чтобы в этом убедиться. Достаточно прочесть, напр., следующие строки из третьего тома "Современного капитализма".

"Все, кто предсказывают в будущем господство единой экономической системы, ошибаются. Это противоречило бы всему предшествовавшему опыту, а также и сущности экономического развития. Мы наблюдаем, что в ходе истории число хозяйственных форм в каждом данном периоде все увеличивается. Экономи-


1 В этом отношении весьма симптоматично отрицание экономического значения за Французской революцией, по мнению Зомбарта, на много лет задержавшей экономический прогресс Франции.

стр. 254

ческая жизнь принимает все более богатые формы. Как в музыкальной фуге новые голоса присоединяются к уже поющим голосам, которые однако не перестают звучать, так в европейском Средневековье существовали одновременно крестьянское хозяйство, барщинное хозяйство и ремесло. К этим видам хозяйства присоединялись различные иные формы, описанные мною в двух предшествующих главах. И, несомненно, все эти виды хозяйства будут продолжать сосуществовать также и в хозяйстве будущего: 1) капитализм, 2) артельное хозяйство, 3) общественное хозяйство, 4) самодовлеющее хозяйство, 5) ремесло, 6) крестьянское хозяйство.

После этого уже незачем вскрывать идейную связь "Современного капитализма" с политикой и указывать, под влиянием каких социальных сил сложилась социология Зомбарта и его школы.

В некоторых отношениях соглашательская тенденция еще резче выражен,1 ч творениях социал- демократических социологов. Социал-демократы, как известно, в настоящее время являются принципиальными сторонниками социального компромисса, но все же это компромисс совсем другого сорта, чем компромисс Зомбарта, Брейзига, Вебера, Мейзеля и др. крупнобуржуазных и интеллигентских идеологов. Социал-демократическая партия в главным своем ядре является мелкобуржуазной партией, отсюда происходят все ее политические, тактические и идеологические особенности. По существу дела, ни Зомбарт, ни Бреизиг, ни кто-либо иной, им подобный социолог, ни в какой социализм не верят, а на компромисс смотрят лишь как на историческую необходимость, как на некоторую вынужденную уступку демократии и, с другой стороны, как на некоторое обуздание "оргий автократического капитала". Социальная фантазия этих мыслителей не переходит границ "ползучей эмпирии", покоящейся на "твердых фактах и строго конкретных выводах". Все они являются принципиальными защитниками капитализма, но только в исключительно трудных (для капитализма) исторических условиях. Там, где речь заходит о будущем строе, все это, по их мнению, оказывается чистейшей метафизикой, идущей за пределы реального знания.

Исходный пункт у социал-демократов 1 , к какому бы толку они ни принадлежали, принципиально другой. Социализм для них является не метафизической фантазией, а высоким общественным идеалом, к которому с исторической неизбежностью ведет все развитие капиталистического Запада. Их ошибка в другом. Неправильно оценивая и переоценивая самостоятельность и революционную роль демократии, с. -д. полагают, что только через нее можно притти к социализму. Следуя по этому пути, они объективно и нередко субъективно выступают защитниками капитализма. Соглашаясь с тем, что в настоящий момент широкие массы демократии, выросшие в условиях капитализма и пропитанные капиталистической психологией наживы и эгоизма, не способны создать социалистического общества, социал-демократы "временно" отказываются от социализма. Прежде чем перейти к социализму, демократия должна пройти хорошую школу социалистического воспитания. Но эту школу демократия может получить только в условиях парламентско-демократического режима с широко развитой общественной жизнью и свободой мысли. С экономической точки зрения, период парламентской демократии будет периодом "организованного", "демократического" или "коллективного" капитализма, в течение которого буржуазия сохранит большую часть своих прав и


1 Th. Buddeberg, Das soziologische Problem der Sozialdemokratie, Archiv für Sozialwissenschaft und Sozialpolitik, 49.

стр. 255

привилегий. И уже затем станет возможным переход от "коллективного" капитализма к социалистическому способу производства и социализму.

Теоретическое оправдание необходимых уступок демократии, а тем самым, следовательно, необходимости ослабления классовой борьбы и временного сотрудничества с буржуазными классами составляет содержание социал-демократической социологии. Все, что так или иначе можно использовать в защиту этой точки зрения, т. е. в оправдание отказа от социализма и неизбежности парламентарско-демократического строя как переходной ступени капитализма к социализму, собрано в огромном труде Карла Каутского "Материалистическое понимание истории" 1 , являющемся своего рода большой энциклопедией социал-демократической социологии.

Содержание труда К. Каутского слишком обширно, чтобы его можно было передать в кратких словах, да это для нашей цели и не нужно. Для нас интересна только его аргументация в пользу демократии как компромиссной общественной формы.

Демократия в глазах Каутского представляет ultimum asilum современного политического радикализма. Без демократии, не один раз повторяет Каутский, абсолютно невозможно перейти к организации общественною хозяйства на социалистических основах.

"Политический, организаторский процесс созревания пролетариата может развернуться лишь внутри демократии. Функции же демократии состоят в том, чтобы способствовать развитию партий, прессы, политического интереса и политического влияния..."

"Только в демократии может подняться численное, организаторское превосходство пролетариата над всеми другими классами, которое гарантирует ему окончательную победу..."

"Самое большее, к чему при настоящих условиях может стремиться пролетариат и партия, - это к завоеванию возможно большего в таяния в правительственных органах и к полной демократизации страны..." и т. д.

Ошибка К. Каутского в оценке демократии, как уже на это не один раз указывалось его критиками, проистекает из того, что он недооценивает зависимости демократии от крупного капитала и буржуазной идеологии. В "Материалистическом понимании истории" речь идет больше о демократии, конструируемой творческой фантазией публициста, нежели о демократии когда-либо и где-либо действительно существовавшей.

К чему социал-демократический компромисс приводит на практике, видно будет из дальнейшего изложения.

В отношении практического знания демократии несравненно большую эрудицию обнаруживают социал-демократы-практики, как, например, бельгийский социалист Де-Манн2 и основатель австро-марксизма Карл Реннер. На взглядах Де-Манна и К. Реннера следует остановиться несколько дольше, потому что они показывают, куда на практике с логической неизбежностью должна привести компромиссная теория, развиваемая К. Каутским.

Мотивы постепенного поправения социал-демократии, ее компромиссное ги и отхода от революционного марксизма наиболее отчетливо изложены в сильно нашумевшей монографии Де- Манна "Психология социализма".


1 К. Kautsky, Die materialistische Geschichtsauffassung, I - II, 1927.

2 De Man, Zur Psichologie des Sozialismus, 1925.

стр. 256

Социализм и социал-демократия 1 , заявляет Де-Манн, в настоящее время переживают глубокий кризис. Средние классы и интеллигенция начинают отходить к правым партиям, поэтому необходимо более внимательно считаться с психологией этих классов и во-время пойти на компромисс. Дела социал-демократической партии, по мнению Де-Манна, несомненно, поправятся, если только социалисты начисто порвут с марксизмом и откажутся от проповеди классовой борьбы, перестанут навязывать всему обществу взгляды индустриального пролетариата, признают свободу совести, откажутся от так называемых железных законов истории, всеобщего пауперизма, социальной революции и т. п. Сделать это они должны, потому что "мировоззрение и научное убеждение также как религия являются делом частным. Беспрепятственные теоретические рассуждения об этом даже необходимы для того, чтобы духовная жизнь партии не окостенела и теоретические воззрения оставались на высоте современного познания об опыте...".

"При настоящем положении вещей, - заканчивает свои рассуждения Де-Манн, -социализм может быть спасен, как великая нравственная идея, призывом не zurück auf Marx, а призывом heraus aus Marx, т. е. не к Марксу, а от Маркса..."

Не менее круто расправляется с марксизмом также и основатель австромарксизма К. Реннер, за свой разрыв с марксизмом и революцией прозванный "великим реалистом". Мысли Реннера в конденсированном виде изложены им в статье "Является ли марксизм идеологией или наукой", помещенной в органе австрийской социал-демократии "Der Kampf" 2 , развиваются по двум направлениям: с одной стороны, Реннер критикует тех марксистских идеологов, которые якобы искусственно разжигают классовую борьбу и проповедуют "марксистское сектантство", а с другой, он выдвигает идею "индуктивного социализма", воспитывающего марксистов без Маркса, Marxisten ohne Marx, - по выражению немецкого подлинника.

"Индуктивный социализм" Карла Реннера рекомендует отказаться от единой марксистской идеологии, а тем самым, следовательно, отказаться и от идеи интернационального рабочего движения, исторического лозунга "Proletarier aller Länder, vereinigt euch!" и всецело уйти в мелкую национальную работу, предоставляя каждой фракции свободу действия.

"И мы тотчас же поймем, - поясняет свою мысль К. Реннер, - почему теперь, когда мы уже не имеем мирообъемлющего гения Маркса, - мы должны иметь полдюжины противоборствующих марксизме в: рабочее движение каждой страны определяется и дифференцируется экономическими условиями данной страны, каждое из них склонно приводить в систему необходимости своего поведения и конструировать для своих домашних надобностей науку. Большевизм, меньшевизм, австромарксизм, лаборпартизм - не что иное, как систематизация частичной практики вчерашнего и позавчерашнего дня, но не такой практики, которую можно было бы полностью перевести с одной страны на другую или со вчерашнего дня на завтра или послезавтра".

Конкретным воплощением "индуктивного социализма" в глазах К. Реннера является английская Labour Party, долженствующая, по его мнению, стать идеалом


1 Не менее резко оппортунизм Де-Манна выражен в его более поздней работе в "Der Kampf und die Arbeitsfreude", 1927 г., в которой, по выражению одного "социалистического" комментатора, открывается нам "настоящее лицо немецкого рабочего".

2 Идея компромисса нашла свое отражение также и в основной работе Карла Реннера "Die Wirtschaft als Gesamtprozess und Sozialisirung", 1924 r.

стр. 257

всех рабочих партий континента. Labour Party достойна подражания потому, что она мирным путем и помимо каких бы то ни было идеологий совершила огромную практическую работу, подняв рабочий класс Великобритании на такую высоту, о которой рабочие континента не мечтают даже и во сне.

Однако К. Реннер не считает нужным ознакомить своих читателей с условиями, в каких протекали деятельность и рост английской рабочей партии и континентальных рабочих партий, не указывает далее, какие именно группы рабочих входят в Labour Party, а самое главное - он даже не ставит вопроса, каким большим тормазом являлась Labour Party в известные моменты для интернационального рабочего движения.

"В Англии факт - быть рабочим", - говорит К. Реннер, -"всегда расценивался выше, чем всякая идеология жизни рабочих; еще более: Макдональд несколько раз и весьма выразительно принципиально отверг классовый характер политики рабочей партии и самую классовую борьбу, и это тот человек, который, по нашим континентальным понятиям, совершил великое дело политической организации британского рабочего класса. Именно тот реальный факт, что общность интересов вбирает в себя все, что принадлежит классу, реальный классовый характер партии был для него выше классовой идеологии. С нашей континентальной точки зрения он удовлетворился эмпирическим руководством классовой борьбы и не придавал значения скорее, наоборот, теоретическому объявлению классовой борьбы. "Рабочая партия" есть марксизм без его учения, т. е. марксизм без Маркса".

Не входя в подробный анализ социал-демократической социологии, всех интересующихся этим вопросом отсылаем к протоколам двух последних съездов, имеющих важное, не только практическое, но также и теоретическое (социологическое) значение: социал-демократическому в Брюсселе и коммунистическому в Москве (VI конгресс Коминтерна). Брюссельский съезд теоретически оправдал всю соглашательскую политику послевоенного времени и провозгласил новую эру "организованного капитализма", Коминтерн же вскрыл классовую сущность брюссельских политиков, заклеймив их печатью "политической измены и предательства рабочего класса".

Предшествующее изложение ставило целью показать, сколь различными путями современная (буржуазная и мелкобуржуазная) социология приходит к идее политического компромисса: демократии, ревизионизму или, в крайних случаях, даже к полной эксцерпации марксизма, а тем самым, следовательно, и к прямой поддержке капитализма. Ни в одной области связь теории с политикой, а политики с экономикой столь отчетливо не выступает, как именно в социологии компромисса.

Наше изложение, однако, не было бы достаточно полно, если бы мы не остановились еще на одной цепи мыслей, чрезвычайно революционных, по форме, но насквозь компромиссных и мелко-буржуазных по существу. Речь идет об анархо-синдикалистской социологии.

Наибольшее сочувствие анархо-синдикализм, как известно, издавна находит среди рабочих тех стран, в производстве которых больше всего сохранилось ремесленно-цеховых традиций и где крупная фабрика еще не совсем вытеснила ремесло. В эту категорию следует отнести Италию, Швейцарию, Францию, Юго-западную Германию и некоторые другие европейские страны. Помимо рабочих-ремесленников, к анархо-синдикализму примыкает много интеллигенции, придающей этой партии совершенно своеобразный, интеллигентский отпечаток. Испытывая жестокий гнет со стороны крупного капитала, но в то же самое время крепко" сросшись с жизненными формами эпохи мелкого производства, анархо-сирдика-

стр. 258

листы являются принципиальными врагами всякого рода крупных организаций и монистических (социологических и историко-философских) систем. Идеология же и социология самих анархо- синдикалистов крайне неустойчива и плюралистична 1 .

Неустойчивой идеологии анархо-синдикалистов соответствует столь же неустойчивая и чудовищно-противоречивая их политическая тактика. Как в сфере идеологической, так и в области политической практики, анархо-синдикализм представляет такую же систему координат без центральной оси, как и зиммеле-веберовская социология. Однако в настоящей связи нас может интересовать только одна сторона анархо-синдикалистской социологии - ее отношение к марксизму.

Отношение анархо-синдикалистской социологии к марксизму можно выразить в двух словах: синдикалистская социология весьма далека от марксизма. Достаточно указать лишь на то, что в основе марксистской социологии лежит материалистическая философия Маркса-Энгельса, координирующей же осью анархо-синдикализма служит интуитивная философия Бергсона. Марксизм же и бергсонианство-контрадикторные учения. Анархо-синдикализм и марксизм соприкасаются только в одной точке - в критике капитализма, в остальном же они стоят на разных полюсах.

Враги какой бы то ни было крепкой организации, анархо-синдикалисты являются принципиальными врагами классовой диктатуры пролетариата. Мало того, они отрицают даже существование классов. Отрицание классов в анархо-синдикалистской литературе наметилось еще до войны; инициатива в этом отношении принадлежит главному идейному вождю старого анархо- синдикализма Жоржу Сорелю, автору известной, на многие языки переведенной книги "Рассуждение о насилии". Однако до войны и Октябрьской революции анархо-синдикалистское отрицание классов не привлекало к себе достаточного внимания, что, вернее всего, объясняется тем, что тогда борьба между буржуазией и пролетариатом не имела еще такого острого u решительного значения, какое она приняла в послевоенное время.

Один из теоретиков анархо-синдикализма швейцарец Габриэль Дюпра года 2 - 3 тому назад дал краткое резюме основных положений современного, так называемого молодого, анархо- синдикализма в статье, озаглавленной "Классы и типы социальной жизни", представляющей краткое содержание монографии того же самого автора. Появление книги Дюпра, весьма сочувственно встреченной читающей публикой, как нельзя более симптоматично для периода реакции послевоенного периода.

В кратких словах социальная философия Дюпра сводится к следующему; современная жизнь настолько сложна и противоречива, что говорить о каких-либо друг от друга отгороженных каменной стеной классах или группах значит очень мало считаться с реальными фактами. В каждый отдельный момент создаются все, новые и новые социальные комбинации: одни группы сменяют другие, одни рождаются, другие умирают.

"Действительно, - говорит Дюпра, - какая часто ожесточенная борьба, которая прежде всего вредит продолжительной и сильной солидарности, возникает между квалифицированными и неквалифицированными рабочими, между хорошо оплачиваемыми специалистами различных разрядов и техническими специалистами, между крестьянами и городскими рабочими, между купцами и служащими,


1 Eduardo Cimbali, Tra l'antipatriatismo di Herve ed il patriotismo degli antinerveisti. Roma. 1928. Книга Cimbali представляет яркий пример оправдания национализма и империализма крайне сложными философскими соображениями.

стр. 259

между чиновниками, между конкурирующими или работающими на товарищеских началах ремесленниками, между консорциями, филиалами, картелями, трестами и т. д., не говоря уже о соперничестве сект и партий, не говоря о религиозной и политической ненависти, недоверии единообразных групп, о вражде городских кварталов и т. д. Опустившиеся, прежде привилегированные, имущие и господствующие "классы" также делятся на тысячу мелких клик, кружков, родственных групп и т. д. и т. д.; расщепление их все возрастает и увеличивается".

С некоторой натяжкой Дюпра, пожалуй, еще согласен признать существование буржуазных классов, но зато он уже никак не может помириться с признанием класса пролетариата.

"Этот пролетариат, который мы даже не имеем права ни смешивать с рабочей массой, ни объединять с рабочей массой, есть в своей основе "люмпен-пролетариат", к которому испытывал такое презрение Маркс. Он (пролетариат) готов на все, и ему следует уделять много снисхождения и сочувствия, чувства человечности, но этот "класс" не может вызвать доверия к себе, он может оставаться массой, которая в опьянении или преступности может служить революционным или реакционным целям, но ни в коем случае он не есть специальный "класс".

Вместо социальных классов Дюпра вводит довольно неопределенное понятие "социальных типов" (ремесленники, служащие, низшие, средние и высшие чиновники, мелкие и крупные предприниматели, офицеры, врачи, адвокаты и т. п.), классифицируемые по "уровню жизни". Введение в социологию "социальных типов", по Дюпра, будет совершенно достаточно для удовлетворения потребности в разделении понятий и научной классификации.

Отрицание классов и классовой борьбы составляет самый важный пункт анархо-синдикалистской социологии, в настоящее время имеющий исключительно большое практическое значение. Отрицание классов лишает анархо-синдикалистов возможности выработать единую тактику и поддержать единый пролетарский фронт, неизбежным следствием чего является распыленность социальной борьбы, своего рода политический феодализм, с логической необходимостью ведущий к компромиссу. Послевоенная линия поведения анархо-синдикалистов во всех странах и во всех сферах жизни в этом отношении не оставляет никакого сомнения.

В отношении противоречивости формы и содержания много общего с анархо-синдикализмом имеют также католицизм и фашизм, идеалом которых являются, казалось бы, уже отжившие учреждения Средневековья - церковь и цезарство. Факт церковного и цезарского ренессанса очень странный, но тем не менее - это факт и потому с ним так или иначе необходимо считаться1 . В современной западной и, в частности, в немецкой ученой литературе и публицистике католическая и фашистская социология занимают достаточно видное место, чтобы не обойти ее полным молчанием. Для нашей цели это тем более важно, что католическая и фашистская социология, несмотря на все своеобразные приемы ее аргументации и специфические конечные цели, при ближайшем анализе оказывается такой же компромиссной социологией, как и все предшествующие. За католицизмом, и в особенности за фашизмом, скрывается не только мелкая и средний, на также и крупная буржуазия, рассматривающая церковь как понтонной мост, переброшенный через пучину революции. До поры до времени volens-nolens приходится пользоваться понтонным мостом, но в дальнейшем, когда стихия ус-


1 В частности, весьма показательна статья Георга Бейера в "Sozialistische Monatshefte", IV - 1929 г., как теоретическая попытка примирить католицизм и социализм.

стр. 260

покоится, понтонный мост может быть без труда разобран и сдан в архив, из которого он и был извлечен в виду крайних обстоятельств послевоенного времени.

Из социологов, примыкающих к католическому лагерю, следует отметить доктора Пипера, автора книги "Капитализм и социализм как духовная проблема", затем Шульте, Краля, Шрейбера и, самое главное, Макса Шелера, ученика и продолжателя философа Эдмунда Гуссерля, автора целого ряда самых разнообразных сочинений, самым значительным из которых является "Опыт социологии знания" 1 .

В основных чертах ход мысли католической социологии развивается по такому плану. Военная катастрофа показала все бессилие западноевропейского общества, построенного на капиталистических и рационалистических основах. Буржуазный дух (Bürgergeist) за войну и после войны потерпел полное фиаско. Капитализм, а вместе с ним рационализм и вся буржуазная (рационалистическая) культура, говорит Маркс Шелер, задыхается в своих собственных творениях, в западноевропейском обществе начался процесс психического оскудения, подобный процессу рассеяния энергии.

Единственным выходом из создавшегося катастрофического положения, по мнению католиков, является социализм, но не революционный социализм (марксизм), а этический, христианский социализм. Необходимость христианского социализма доказывается такого рода соображениями. Человеческое общество может быть построено только на солидарности или на социальной гармонии интересов всех его членов, на разделении труда и справедливой иерархии, по способностям, силам и склонностям (талантам). Классового деления, предполагающего имущественное неравенство, быть не должно, классовое деление должно быть заменено профессиональным делением, вытекающим из совместной работы и разделения труда.

Главное зло капиталистического строя, по мнению христианских социалистов, заключается в его неэтичности, в грубом материализме, между тем как материализм ни в какой форме не может быть положен в основу человеческого общежития. Материализм - один из важнейших тормозов морального, а тем самым, следовательно, и какого бы то ни было иного общественного оздоровления. Материализм - величайшее зло и проклятие современной культуры, "гангрена современного общества", но на нем покоится вся политика капиталистического общества, заслуживающего большого осуждения.

Современные политики, говорит Шелер, слишком много значения придают политическому строю и в этом заключается их большая "профессиональная" ошибка. На самом же деле политическая форма имеет весьма второстепенное значение, - ибо "счастье людей зависит не от учреждений, а от лиц, которым вверено управление общими делами".

Не имеет того всеопределяющего значения, которое ей так часто приписывают, и частная собственность. Сама по себе собственность, если угодно, учреждение высоко нравственного порядка, безнравственной же она становится лишь в классовом обществе, когда богатство одного причиняет зло другому.

Последний вывод из всех рассуждений католических социалистов: необходимость признания высшего руководства церкви, как единственного в христиан-


1 Мах Scheler, Versuche zu einer Soziologie des Wissens", 1924. Из других книг Шелера следует отметить: "Zur Phänomenologie und Theologie der Sympathiegefühle", "Der Formalismus der Ethik und materiale Wertethik", 1916. Специально для нашей цели, помимо мелких статей, важна монография "Der Genien des Kreges", перв. изд. 1917 г.

стр. 261

ском мире оздоровляющего этического начала. Единственный путь к спасению погибающего человечества, запутавшегося в тенетах собственной культуры, лежит через католическую церковь. Это последний путь спасения и возвращения к богу. Критика современного общества и идеализация церкви совершенно последовательно приводят Шелера и католических социалистов к идеализации Средних веков, когда церковь руководила всей общественной жизнью Западной Европы. Средневековый строи в глазах Шелера представляет идеальное сочетание разума, религиозности и авторитета - церковного, германского и античного духа. В Средние века1 мирно уживались друг с другом священник, монах, царь, крестьянин, ремесленник и свободная богема. Разлитая теперь повсюду зависить (Resentiment) почти совсем не была известна Средневековью. Зависть, пришедшая в мир вместе с ренессансом и реформацией, породила: либерализм, рационализм, космополитизм и субъективизм всех культурных ценностей.

Хотя христианские социалисты и учат, что без разрушения капиталистического строя возрождение погрязшего во грехах и в мирской суете человеческого рода невозможно, но они тотчас же спешат прибавить, что возвращение человечества в лоно католической церкви будет совершаться лишь постепенно и продолжаться довольно долго, во всяком случае капитализм переживет современное поколение.

Социализм, полагает напр. доктор Пипер, только тогда сделается жизненным принципом "волей к жизни, стремящейся к богу", если он, как и капитализм, освободится от "рационалистических шлаков" и "холодной рассудочности", еще до сих пор тяготеющих над ним1 . Достичь же такого рода одновременного перерождения как социализма, так и капитализма, по мнению католического социолога, можно исключительно путем "морального возрождения" и соответствующего воспитания в духе ослабления "голых приобретательских инстинктов" (blosse gewinnbringende Erwärbstätigkeit) и повышения товарищеских и профессиональных качеств, направленных на общенародное благо (Gemeinschaftsaufgaben). Профессиональное сословие (Berufsstände), -как раз и есть те "духовные, целостные частя" (Teilgare), из которых будет состоять будущая "органическая народная община" (organisme Volksgemeinschaft). Достичь же этого можно исключительно путем "духовного взаимовлияния" через памятники искусства, поэзию, песню, науку и т. п. -словом, через воспитание и проповедь, при этом проводимых в строго германско-римско-католическом духе. "Aus dem deutschen Genossenchafts- geisteund aus dem jenen verklarenden Geist der Bruderliebe der Religion Christi". В последней тираде выражена вся социология и социальная философия доктора А. Пипера, составленная в духе доподлинной средневековой схоластики и всеми ее логическими и литературными особенностями. "Социалистический" идеал А. Пипера слишком смахивает на модернизованный цеховой строй, искусно прикрытый "рационалистическим шлаком" и "льдяной рассудочностью", по временам переходящей в пустой набор слов...

Итак, согласно католической социологии, где-то, в туманной дали выступает силуэт высоко- этического общества, руководимого католическими патерами" но это все дело отдаленного будущего, а пока что остается земная проза: мир и дружба с капитализмом, компромисс с существующим буржуазным обществом и его "рационалистической" культурой.


1 Dr. August Pieper, Kapitalismus und Sozialismus als seelische Probleme, 2 Aufl., 1925.

стр. 262

К той же самой идее классового сотрудничества, хотя и другими логическими ходами, ведут также и социологи фашизма, среди которых не последнее место занимает профессор Роберт Михельс1 , автор "Социологии партийной сущности" и двухтомной монографии "Фашизм и социализм".

Три главные причины, по мнению Михельса, вызвали появление фашизма в Италии, Испании и других европейских странах: 1) реакция на "большевистскую анархию", грозившую погубить Италию, 2) самозащита интеллигенции против наплыва пролетарских элементов и, наконец, 3) защита интересов капитала (Die Interessenvertretung des Kapitals). Противники фашистов, социалисты и коммунисты, жалуется Михельс, в своей "пристрастной однобокой" критике фашизма обыкновенно упирают именно на третий пункт, т. е. на Interessenvertretung des Kapitals, а сами фашисты нередко скромно это отрицают; те и другие поступают неправильно. При настоящем положении вещей и при состоянии современной культуры фашизм, как и всякий другой общественный строй, не может обойтись без привлечения на свою сторону капитала, да с другой стороны, и сам капитализм сейчас не может обойтись без фашизма.

"Крупный капитал как индустрии, так и сельского хозяйства был бы безумен, если бы он не сумел использовать фашизма в своих интересах. Впрочем, сельское хозяйство, кажется, быстрее решилось на безусловную моральную и финансовую поддержку, чем индустрия".

Фашизм, указывает далее Михельс, оказал и продолжает оказывать индустриальному капитализму не малую услугу, избавляя индустриалов от очень большой неприятности - от классовой борьбы. Бенитто Муссолини - действительный коллаборационист, сознательно проводящий идею классового сотрудничества и социального мира. Высказываясь против паразитарной буржуазии (borghesia parasitaria), Муссолини никогда не забывает также и интересы народа, но, будучи великим социальным психологом и социологом, вождь фашизма дает народу столько прав, сколько он может, так сказать, переварить, т. е. использовать для общего, всенародного блага. Сами массы, думает Михельс, ценят и понимают, что в настоящее время речь может идти только о сочувствии (Zustimmung), а не о прямом участии (Mitwirkung) масс в управлении. Одно из важных доказательств правильности этого Михельс усматривает в массовом приливе в фашистские синдикаты рабочих, служащих и интеллигенции, покидающих социалистические ряды. В классовом содружестве и об]единении труда и капитала, заключает Михельс, лежит залог блестящего будущего фашизма, того circulatione del sanguine, о котором с древне-римским пафосом в энтузиазмом неустанно говорит duce Benito Mussolini, глава современной итальянской l'aristokratia delia mineranza, некоронованный шеф итальянской молодежи (giovenezza). Такова картина фашистской державы, вышедшая из художественного ателье профессора Михельса. К сожалению, величественное панно, набросанное рукою первоклассного литератора, сильно ослабляется его отдельными, мимоходом брошенными, замечаниями вроде того, что фашистская "полная национального достоинства" политика в то же самое время полна и "твердой осторожности" и совершается tempo sekundo (умеренным темпом).

Общее впечатление, выносимое из изучения фашистской социологии, не оставляет никакого сомнения в принципиальной компромиссности этого направления. Фашизм - такая же соглашательская социология, как и все предшествующие, только


1 R. Michels, Zur Soziologie des Parteiwesens in der modernen Demokratie, 1921; "Problemi di sociologia applicata", 1919. 1921. "Psychologie der antikapitalistischen Massenbewegungen", 1925 и, самое главное "Corsodi Sociologia politica", 1927 г.

стр. 263

отличающаяся от них своей чудовищной крикливостью и хвастливостью, часто граничащей с полной потерей элементарного эстетического вкуса и совести. Однако, никакой авантюризм и даже самая искусная фразеология не может скрыть истинной основы фашизма. При более близком знакомстве с практикой фашизма не остается никакого сомнения в его компромиссности по всем линиям: одинаково как по линии внешней, так и по линии внутренней политики. Идеологи фашизма (Роосони, Стефани, Фадерцонни, Рокко и др.) неустанно твердят об анархизме и индивидуализме предпринимателей, проповедуют "корпоративизм", выдвигают идею "'социалистического синдикализма", вводят carta di lavore и пр. и в то же самое время морально реабилитируют капитал, объявляя его целью как личных, так и государственных стремлений, и в качестве пайщиков, консультантов и директоров и т. п., принимают ближайшее участие в капиталистических предприятиях, освобождают имущие классы от налога и пр. Уже само понятие "интегрального государства", как идеального общественного строя, по своей логической природе - дуалистично и содержит в себе элемент компромисса. Бывают моменты, когда фашисты сами, не отдавая себе ясного отчета в идеологическом содержании своей политики, откровенно заявляют, что они правят для того, чтобы править.

"Нас спрашивают, - заявил однажды duce, - какова наша программа. Наша программа очень проста: мы хотим управлять!".

На фашизме мы и прекращаем наш обзор течений в современной социологии Запада, упомянув только в интересах полноты еще о двух, оставшихся вне рассмотрения, хотя и очень популярных, течениях: конкретно-историческом и формально-социологическом. Представителем первого направления можно считать Альфонса Допша, вторым - Альфреда Фиркандта и всю кельнскую социологическую школу1 . Конкретно-историческая школа совершенно отрицает какую бы то ни было социологию, целиком растворяя ее в описательной конкретной истории. Последовательно проведенная точка зрения исторической школы должна привести к отрицанию хозяйственного политического и культурного, в широком смысле, прогресса, подставляя на место смены хозяйственных форм смену поколений. Все социальные элементы, по теории исторической школы, даны раз и навсегда, с самого начала: меняются не элементы, а их комбинации и количественные соотношения. Последний вывод из философии исторической школы: беспочвенность всех надежд на радикальное изменение социального строя. В своих глубочайших основах человеческое общество всегда, поскольку ему вообще суждено существовать, остается неизменным, а потому и коммунизм, желающий в корне перестроить современное, так называемое, буржуазное общество, не состоятелен в самой основе. Самое большее, на что может рассчитывать социальный реформатор, это на более или менее искусное сочетание социальных атомов, в числе которых, между прочим, значится также и капитал, как неизменная социальная категория. Не трудно показать, что "историзм" в конечном итоге приводит все


1 AlfonsDopsch, Wirtschaftliche und sociale Grundlagen der europäschen Kulturentwicklung, Wien, 1924; Alfred Vierkand, Gesellschaftslehre, "Hauptprobleme der philosophischen Sociologie, 1923. Чрезвычайно интересная с точки зрения проблемы социального компромисса книга Theodor'a Litt, Individuum und Gemeinschaft (Grundlegung der Kulturphilosophie), 2, 1924, рассматривается в другой части настоящего очерка в иной связи. Там же дается и анализ "Gesellschaftslehre" К. Бринкмана, показательной для возрождающейся в условиях стабилизирующегося капитализма неокантианской социологии и философии культуры.

стр. 264

к тому же самому социальному компромиссу. К социальному же компромиссу и классовому сотрудничеству, но только с другой стороны, приходит и формально-социологическая школа, родоначальником которой считают Георга Зиммеля, а наиболее последовательным продолжателем - только что упомянутого А. Фиркандта.

Как был указано выше, компромисс является столько же теоретической, сколько и практической проблемой. Все без исключения (буржуазные) социологи, признающие компромисс в теории, оказываются сторонниками соглашательской политики и врагами классовой диктатуры пролетариата. При всех своих теоретических разногласиях они в конечном итоге приходят к одному и тому же результату: к признанию необходимости врастания капитализма в социализм. Послевоенная Европа, особенно Германия, чрезвычайно богата всевозможными проектами, направленными на "экономическое и моральное возрождение" человечества, идущими из оппортунистического лагеря. В конце концов, мелкая буржуазия ничего не имеет против социализма, но осуществление этой "великой идеи" она отодвигает в бесконечную даль времен и с негодованием отрицает мысль о диктатуре какого-либо одного класса, прежде всего, разумеется, пролетариата. Все мелкобуржуазные теоретики согласны в одном, именно в том, что наступлению социализма должна предшествовать целая подготовительная эпоха "высокого", "организованного" или "коллективного" капитализма. Наступление же социалистического строя, согласно, например, исчислению авторитетного политико-эконома Робертуса-Ягецова, следует ожидать не ранее, чем через 500 лет. Срок времени, совершенно достаточный для того, чтобы не пугаться социализма и безмятежно продолжать пользоваться всеми благами частной собственности и наслаждаться всеми прелестями домашнего уюта.

"Социалистическое движение, -пишет по этому поводу в "Kapitalismus und Konsumenten"1 Роберт Вильбрандт, один из авторитетных социалистов-реформистов, автор 2 целого ряда больших книг и статей, -победит только в том случае и тогда, когда достаточное количество индивидуумов будет проникнуто и воодушевлено духом общественности и корпоративности. Стало быть необходимо продолжительное воспитание"...

Из этого делается вывод о необходимости длительного воспитания индивидуумов в социалистическом направлении, но воспитания мирного, спокойного и антиреволюционного.

"Пройдут тысячелетия, пока движение это само сможет осуществить все свое значение. Тысячелетия должны пронестись, пока оно образует интернационально настроенный коллектив. Затем ему нужны еще столетия, пока оно достигнет хотя бы некоторых размеров, как базис улучшения судьбы беднейших классов".

В качестве непосредственных, практических мероприятий все сторонники компромисса (социал- демократы, радикалы зомбартовского типа, католики, фашисты и пр.) прежде всего рекомендуют "широкую демократизацию производства": устройство потребительских коопераций, рабочих союзов, товариществ, артелей, производственных советов и т. п. учреждений. При этом, что в высшей степени характерно для мелкого собственника, "широкая демократизация производства


1 "Grunds, d. Sozialökonomik", IX, 1927.

2 Главнейшие из них: "Die Grundzuge der Volkswirtschaftslehre", "Die Bedeutung der Konsumgenossenschaften","Die Entwicklungslinie desSocialismus". Богатый материал компромиссного решения проблем капитализма содержат работы Fr. Oppenheimer'а, System der Sociologie, 1924, Das Grundgesetz der marxischen Gesellschaftslehre, и др.

стр. 265

сплошь и рядом неразрывно связывается с заменой крупного производства мелким "ремесленно"- синдикальным

"Все зло современной культуры, - заявляет, например, один из христианских социалистов Гелльпах, -как раз и заключается в преобладании крупного производства, разрывающего "душевные связи между человеком и его работой"

Ослабление крупного производства и переход к мелкому, полагает Гелльпах, создаст "духовное слияние человека с его работой", утраченное при фабричном способе производства.

Первые шаги к такого рода "духовному слиянию человека с его работой", по теории Гелльпаха1 , должны сводиться к раздроблению крупных предприятий на мелкие предприятия-мастерские, пользующиеся широкой автономией и организованные по типу средневековых цехов с наследственными должностями и с особо почетным положением старших мастеров. Таким путем должно произойти освежение производства, должен повыситься пафос работы и механический труд фабричного рабочего должен постепенно превратиться в искусство ремесленника и крестьянина, т. е. мелкого собственника, на языке католиков это, собственно, и называется социализмом.

"Единственное средство усилить продукцию производства - это превратить человека из средства производства в его господина и хозяина Естественный человек развивает свое существо только в своей собственной работе и при наличии личной заинтересованности. Освободите рабочего в его работе от давления опеки и чисто военного обращения с ним, и тогда все остальное, чего теперь ищут как необходимого пути, станет лишним", заявляет один из мирных социалистов Розеншток, автор "Жизненная работа в индустрии".

Практические результаты компромиссной политики не заставили себя долго ждать. Буржуазия с большим успехом использовала "идею врастания", оправилась от нанесенного ей Ноябрьской революцией удара и приступила к ликвидации всех революционных завоеваний пролетариата.

"Даже элементарные требования, -жалуется в юбилейном номере "Der Kampf" автор статьи (Штрэбель) "Десять лет немецкой революции", - остались неисполненными, капитал победил также и в налоговом деле Революция получила в наследство от войны огромные долги, расстроенные финансы и расшатанную валюту. Уже в августе 1917 года 1,9 бумажных марок имела покупательную силу только одной марки мирного времени. Уже 31 марта 1919 года долги возросли до 156 миллионов Обеспечение денег возрастало все в большей прогрессии, так что в августе 1919 года 4,25 бумажн. марки, а годом позднее 11,37 бумажных марок соответствовали одной золотой марке

В 1922 г. Германия оказалась вполне в том русском положении, которое ей еще за несколько месяцев казалось сказочным".

Победа капиталистических сил (Kapitalgewalten) оказалась полной Буржуазия победила, и победив, по старому обычаю, всю тяжесть государственных расходов и обложении перевалила на низшие классы.

"Сколь крепко еще и теперь капиталистически сильные магнаты в Германии держат в своих руках бразды политики, доказывает тот факт, что распределение налогового бремени между имущими и неимущими и после стабилизации не улучшилось. Еще до сего времени 2 /3 всех налогов состоят из массовых налогов. Из общей суммы налогов государства 1927/28 г. равной 8490 миллионам марок, только 2797 миллионов состоят из налогов с имущих, 177 миллионов из социально неоп-


1 W. Hеllpасh, Gruppenfabrication 1922

стр. 266

ределимых налогов и 5515 массовых налогов Из них 1348 ми пионов идет с зарплаты, 349 миллионов с жалованья 873 миллиона с оборотного капитала и 2940 миллионов с пошлин и с налога на предметы потребления Это соотношение массовых налогов к налогам с имущих как 2:1 не меняется и взиманием всех земельных и коммунальных сборов" 1

В окончательном же итоге, по истечении десяти лет, оказывается, что Ноябрьская революция не только не уничтожила классового неравенства и силу богатства, но, наоборот, еще более подняла значение богатства и увеличила про пасть, отделяющую один класс от другого.

"На то, что теперь снова собственность вполне была бы способна принимать гораздо большее участие в налоговом обложении, показывают не несообразные балансы, вызывающие улыбку, но повсюду распространяющаяся роскошь, и тот единственный в своем роде факт, что с 1 июля 1921 года число легковых автомобилей с 60 000 возросло до 351 000 в июле 1928 года, не говоря уже о более чем 120000 грозовых автомобилях и более 400000 мотоциклетов"2

С особой свирепостью "организованный капитал" дал себя почувствовать в железной и стальной индустрии Западной Германии, выбросив на улицу 213 тысяч рабочих, требовавших соблюдения коллективного договора и прибавки трех четырех процентов заработной платы. Несмотря ни на что, ни на хозяйственную демократию, ни на хозяйственный парламент, ни на третейские суды, ни на производственные советы, ни на социалистическое большинство Рейхстага и пр., победа осталась на стороне дюжины "хозяйственных вождей" (Wirtschaftsführer), господ Гиссена, Клокнера, Фоглера и др. Победу "организованного капитала" вынуждены признать даже официальные органы немецкой социал-демократии.

"Несмотря на все попытки, -пишет, напр., Отто Лейхнер в статье "Хозяйственная демократия"3 , - предпринятые всеми немецкими рабочими и прежде всего немецкими профессиональными союзами для обуздания разнузданной власти гигантских предприятий, несмотря на все попытки смягчить автократию Тиссенов, Клокнеров и Фоглеров посредством развития элементов демократического хозяйства и навязать демократический элемент неизбежному развитию во все большие и аристократически управляемые капиталистические формации, несмотря на все старания установить хозяйственную демократию, которая если и имеет какой либо смысл и цель, то ее смысл и цель должны состоять в том, чтобы сделать невозможными подобные оргии капиталистических автократий или же, по крайней мере, ослабить их опасное влияние. И тем не менее, несмотря на все это, мы имеем подобного рода взрывы производственной диктатуры"

Сказанное в отношении к Германии в большей или меньшей степени может быть распространено также и на другие страны, в которых восторжествовала компромиссная политика.

В высшей степени знаменательно "оргии автократического капитала" нашли свое отражение также и в социологии последних лет. Социология компромисса, характерная для первых лет послевоенного времени, мало по-малу начинает утрачивать свои интерес и остроту уступая буржуазном "радикализму". О глубоких переменах, совершающихся в экономических корнях, как нельзя более определенно свидетельствует возрождение либеральной школы политической экономии. Долгое время остававшаяся почти неизвестной австрийская школа Мизеса в последнее


1 Rosenstock, Lebensarbeit m der Industrie, 1926.

2 G. Frenz, Kritik des Taylorsystems, 1920 г.

3 "Der Kampf", XII, 1923.

стр. 267

время стала приобретать большое число сторонников, в частности среди русской эмиграции 1 . Усиленно изучая и комментируя Макса Вебера, особенно его павы, относящиеся к капитализму, либералы подвергают резкой критике всю систему советской экономической политики (плановость, теорию рынка, денежного обращения и т. д.). Смысл этой критики достаточно ясен: скомпрометировать социализм не только на практике, но также показать его несостоятельность и в теории и тем самым постепенно расчистить путь "оргиями автократического капитализма".

В. Сергеев.


1 В. Вrutzkus, Die Lehren des Marxismus im Lichte der russischen Revolution, 1928, V. Totomians, Geschichte der National-Oekonomie und des Socialismus. Не менее показательны также и статьи Франка, Карсавина, Ильина в "Der Staat das Recht und die Wirtschaft des Bolschewismus".


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/ЗАПАДНАЯ-СОЦИОЛОГИЯ-В-ПЕРИОД-ВЫСОКОГО-И-ОРГАНИЗОВАННОГО-КАПИТАЛИЗМА

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Vladislav KorolevКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Korolev

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

В. Сергеев, ЗАПАДНАЯ СОЦИОЛОГИЯ В ПЕРИОД "ВЫСОКОГО" И "ОРГАНИЗОВАННОГО" КАПИТАЛИЗМА // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 15.08.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/ЗАПАДНАЯ-СОЦИОЛОГИЯ-В-ПЕРИОД-ВЫСОКОГО-И-ОРГАНИЗОВАННОГО-КАПИТАЛИЗМА (дата обращения: 28.03.2024).

Найденный поисковым роботом источник:


Автор(ы) публикации - В. Сергеев:

В. Сергеев → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Vladislav Korolev
Moscow, Россия
781 просмотров рейтинг
15.08.2015 (3148 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
6 часов(а) назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
ЗАПАДНАЯ СОЦИОЛОГИЯ В ПЕРИОД "ВЫСОКОГО" И "ОРГАНИЗОВАННОГО" КАПИТАЛИЗМА
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android