7. Февральский переворот и Октябрьская революция (1917 - 1918 гг.)

В связи с длительным моим пребыванием на Международной гигиенической выставке в Дрездене в 1911 г. и последующими поездками за границу, а вслед за тем - начавшейся мировой войной я на довольно длительное время отошел от активной работы в кадетской партии. Только в мае 1916 г. ЦК партии народной свободы восстановил со мной тесную связь и призвал к активным действиям. Это было обусловлено тем, что именно тогда при обсуждении хода предварительных действий по подготовке к избирательной кампании в V Государственную думу среди членов ЦК распространилась мысль об увеличении числа кадетских депутатов в этой Думе за счет возвращения к политической жизни "выборжцев", лишенных права вновь избираться в парламент. Возникла мысль о создании для них (то есть нас, осужденных по Выбогскому процессу) цензов путем амнистии или изменения соответствующих статей в избирательных законах, чтобы официально выставить наши кандидатуры. Предполагалось подготовить такие цензы для Ф. Ф. Кокошкина, князя Д. И. Шаховского, Н. А. Гредескула, М. М. Винавера, князя Урусова¹, П. А. Садырина² и меня. Хотя быстро провести это через действующую Думу не удалось, я вновь начал активно участвовать в деятельности кадетской партии.

Приближался 1917 год. Постоянные дополнительные мобилизации, продовольственные затруднения, расстройство путей сообщения, - все это вызывало недовольство. Нарастал интерес к отражению общего неудовлетворения в речах и спорах в Государственной думе, к поискам выхода из ухудшавшегося положения на фронте и в тылу. Падала в низах вера в устойчивость, всесилие начальства. Помню, что даже в военном госпитале в нашей лаборатории возникали вольные разговоры с критикой правительственных распоряжений и с одобрением наиболее острых обличительных речей думской оппозиции. Однажды даже во время такого разговора один из санитаров из числа выздоровевших раненых подал реплику: "Ничего тут не поделаешь, сам царь служит опорой всего расстройства и на фронте, и в государстве". На эту реплику последовал ответ: "Значит, и царь слетит, а без него дело можно выправить".

В середине февраля³ в Петербурге начались уличные собрания. По пути в санитарно-техническое бюро из своего Лесного я видел, как жандармы и казаки разгоняли манифестацию на Невском у Публичной библиотеки и Гостиного Двора. В 20-х числах февраля добираться из Лесного в город стало трудно, а затем и совсем невозможно - останавливались трамваи. Пришло

Продолжение. Начало см. Вопросы истории, 2006, NN 2 - 12; 2007, N 1.

стр. 51

известие, что в Государственную думу явился в полном порядке целый полк и отдал себя в распоряжение выделенного Думой Комитета; что в городе всюду идут собрания, в которых участвуют военные - солдаты и офицеры; что группы манифестантов арестовывают министров и пр. Я отправился в город пешком. На Сердобольской было очень нелегко пройти по Выборгскому шоссе к Сампсониевскому проспекту. Артиллерией обстреливали каменный дом, в котором засели офицеры с воинской частью, пришедшей усмирять народ. Толпы двигались к центру города. На Сампсониевском проспекте у Бабурина переулка с чердака дома через слуховое оконце по двигавшимся массам велась пулеметная стрельба. Она то прекращалась, то возобновлялась. Пришлось пробираться, прижимаясь к стенам домов, чтобы не попасть под обстрел, как приходилось это делать на фронте, в Сольдау. Тут же образовалась дружина добровольцев, занявшая все выходы из дома и организовавшая захват полицейского, производившего обстрел. На Литейном проспекте люди двигались плотными массами. По мостовой проносились грузовики с группами солдат, присоединившихся к народу. Их встречали приветствиями.

В санитарно-техническом бюро и областном комитете рассказывали много непроверенных слухов об аресте министров, об образовании думского Комитета. С трудом возвращался я среди той же давки домой, в Лесное. Еще продолжался артиллерийский обстрел казармы, где засели не сдававшиеся офицеры.

Совершенно созрело у меня осознание того, что происходит революция, а не просто демонстрации, и теперь задача - все, что только возможно, сделать, чтобы обеспечить условия для жизни выбившихся из привычной колеи людей. Нужно накормить эвакуированных больных и раненых в госпиталях, достать хлеб для населения. Ведь все лавки были закрыты. Из города в Лесное, например, не было никакого подвоза.

Придя домой, я рассказал все, что видел собственными глазами и узнал по слухам. Вместе с Любовью Карповной мы прошли по улицам Лесного. Был уже поздний вечер. Из города возвращались разрозненные группы возбужденных людей, делившихся впечатлениями дня. Вопрос о том, что будет завтра, забота о том, куда, как следует направлять ход событий - не занимал никакого места во всех этих рассказах.

Возвращаясь домой, мы встретили несколько отбившихся от своих частей солдат, преимущественно из молодых, недавнего призыва, простых деревенских парней. Днем они самовольно ушли из казармы, в которую превращена была не работавшая во время войны обойная фабрика (на Малой Объездной улице), целый день оставались без еды, а теперь опоздали и к ужину. Больше всего их мучил страх перед наказанием за самовольную отлучку. Мы позвали их к себе, покормили. Они ушли, когда уже рассветало.

Становилось все более очевидным, что совершается революционный переворот. Стихия народного недовольства крушила устои царской России. 2 марта Николай II отрекся от престола. В ходе этих событий кадеты приняли самое активное участие в формировании новых органов власти. В основном их усилиями в день отречения царя было сформировано Временное правительство и налажена деятельность его первого кабинета.

Для выполнения всей программы жизнеобеспечения населения кадетская партия считала необходимым создать также соответствующие новые местные органы управления. 7 марта 1917 г. ЦК партии народной свободы постановил довести до правительства сведения о необходимости выработать в срочном порядке положение о выборах в Петроградскую городскую думу на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права. Я вошел в комиссию по составлению законопроекта о новом городовом положении Петрограда вместе с С. Ф. Ольденбургом⁴, Л. А. Велиховым ⁵, Ю. Н. Глебовым ⁶, М. М. Новиковым⁷ и другими.

Первая забота, вставшая перед нами, - обеспечить питание больных и раненых в госпиталях, помочь налаживанию питания детей в школах и дома, выяснить возможность восстановить снабжение населения хлебом. Во все последующие дни я был поглощен организацией совещания лесновского

стр. 52

комитета Союза городов, лесновской комиссии благоустройства, родительского комитета в Коммерческом училище и другими "местными" делами. На собрании в Коммерческом училище с участием некоторых профессоров Политехнического института была выработана программа действий и избрана исполнительная комиссия во главе с Г. Н. Бочем, взявшим на себя обязанности наблюдения за безопасностью и поддержанием порядка в нашем пригороде. Кроме того, мне удалось через областной комитет Союза городов добиться подвоза для госпиталей и для снабжения населения муки и некоторых других продуктов из продовольственных запасов Союза городов.

Тем временем под влиянием реально складывавшейся в стране и в Петрограде обстановки, главным образом того, что с созданием большевиками советов всех уровней фактически сложилось "двоевластие", в партии кадетов развернулась борьба за корректировку курса. Первое важное изменение произошло на пленарном заседании ЦК и парламентской фракции с участием членов партии из Государственного совета и из прежних составов Государственной думы, состоявшемся 10 - 13 марта. Оно приняло постановление предложить очередному съезду изменить параграф программы, касающийся формы правления. Вместо парламентской монархии наша партия признала необходимость установления в стране демократической республики⁸. В связи с таким решением кадеты провозгласили Временное правительство единственной исполнительной и законодательной властью страны, отведя советам лишь роль совещательного органа при правительстве. Главной же задачей правительства должно было стать доведение России до законно выбранного Учредительного собрания. Однако несколько человек, присутствовавших на VII съезде партии, включая меня, Д. И. Шаховского и Н. В. Некрасова⁹, высказались за объединение всех демократических элементов, не исключая соглашение с меньшевиками и эсерами. Шаховской говорил, что после того, как кадеты встали под республиканское знамя, перед нами открылась возможность для широких совместных действий, заключения блока на выборах в Учредительное собрание, различного рода соглашений с другими партиями. Однако наше предложение не было принято.

На одном из заседаний ЦК в это время было решено кооптировать в его состав меня, В. Д. Набокова и ряд других бывших активных его членов. На заседании ЦК 29 марта меня избрали в состав Агитационной комиссии по распространению партийной литературы, чтению лекций и ведению популярных бесед среди крестьян. В своем выступлении я предложил организовать представительство партии народной свободы на предстоявшем в Москве 4 апреля Пироговском съезде с целью сближения с более левыми течениями в решении продовольственного вопроса и в вопросе о форме правления¹⁰.

В начале апреля я снова поднял вопрос о сближении с "левыми" на заседании ЦК. Но, несмотря на то, что меня поддержали М. М. Винавер, В. Д. Набоков, В. А. Оболенский¹¹ и представители нескольких комитетов из провинции, руководство партии во главе с П. Н. Милюковым вновь категорически отвергло курс на сближение с другими партиями. Создание двух противостоящих в вопросах тактики группировок вызвало в партии некоторое подобие кризисной ситуации. После того как 2 мая ЦК принял решение об участии кадетской партии в правительственной коалиции с социалистами, Милюков подал в отставку с поста министра иностранных дел.

Несмотря на это, в самой партии Милюков по-прежнему пользовался большим влиянием, предопределявшим многие решения ЦК. В частности, из-за противодействия Павла Николаевича и его сторонников нашей группе, считавшей сотрудничество с Петроградским Советом единственным средством обеспечить мирную эволюцию в России, нам не удалось добиться соответствующего решения.

Выступая за укрепление связей с меньшевиками и эсерами, я в то же время считал необходимым содействовать созданию и укреплению новых органов местного самоуправления - городских и районных дум, видя в них противовес деятельности большевистских советов. 6 мая я заявил на заседании

стр. 53

ЦК о необходимости разработки совместно со специалистами полной "Муниципальной программы партии кадетов", и на следующем заседании ЦК 25 мая представил ряд тезисов, которые могли быть положены в основу такой программы конкретно для Петрограда. Основой для этих тезисов послужил уже приобретенный мною к тому времени опыт практической работы, которую я вел одновременно со своей партийно-общественной деятельностью.

Еще в середине марта я получил предложение от только что сформированного Временного правительства (с Г. Е. Львовым во главе) принять на себя обязанности помощника правительственного комиссара в Управлении верховного начальника санитарной и эвакуационной части. Комиссаром был назначен член Государственной думы В. И. Алмазов¹². Личные переговоры с ним показали полную возможность ликвидировать всякие верховнокомандные функции Управления и передать средства на развитие учреждений и деятельности общественных организаций земского и городского Союзов по созданию объединенных коллегиальных советов.

Приняв назначение, я получил освобождение от работы в лаборатории военного госпиталя. Систематическое подробное ознакомление с Управлением верховного начальника врачебной и санитарной части, которым руководил принц Ольденбургский, вызвало у меня изумление совершенно неоправданным объединением в одном ведомстве не имеющих между собой ничего общего учреждений. Наряду с Институтом экспериментальной медицины в нем числились торфяные разработки или завод для изготовления клюквенного экстракта, заводы в Темрюке, крупные санитарно-эвакуаци-онные госпитали и эвакопункты, а также всякого рода учреждения для сверхвнезапного и сверхтайного контроля. Были даже специальные осведомительно-разведывательные организации во Франции и в некоторых других странах, содержавшиеся непосредственно "Верховным начальником санитарной части", совершенно независимые от Министерства иностранных дел или военного ведомства. Было много высших чинов - генералов для особых поручений, состоявших при Ольденбургском, коротко они назывались "Оль-денсосы". Все эти чины, все эти учреждения и предприятия, возникшие по изволению и приказу принца Ольденбургского, содержались по сметам и бюджету Управления начальника врачебной и санитарной части. Также по личному его изволению выдавались пособия и субсидии на содержание дополнительных должностей при санитарных, лечебных и учебных учреждениях самых различных ведомств и организаций.

Легко было в первые же дни ликвидировать штаты состоявших лично при верховном начальнике генералов. Все они тотчас же были откомандированы в военное ведомство. Легко было расформировать или передать в Управление железных дорог целый личный поезд, всегда стоявший наготове для принца Ольденбургского, или передать для обслуживания нужд госпиталей 12 из 14 легковых автомашин, числившихся при Управлении верховного начальника. Но, лишая поддержки или ликвидируя учреждения и предприятия, как бы ни были случайны причины их возникновения, нужно было самым внимательным образом изучать каждый конкретный случай, чтобы решить, что сделать с учреждением, куда его передать и т.д. Пришлось создавать комиссии с включением в них надежных сведущих людей. Я старался личным осмотром учреждений, подробным выяснением дела на совещаниях со всем низовым персоналом и рабочими предварительно готовить вопрос для окончательного его решения в "Совещании при Комиссаре Верховного управления санитарной части" - коллегиальном органе, созданном с согласия В. И. Алмазова.

По просьбе руководства противочумными лабораториями я выезжал на фронт, где были развернуты эти лаборатории; несколько раз был на заводе по изготовлению клюквенного экстракта и уксусной кислоты; много времени затратил на изучение хозяйства по разведению и обработке лекарственных растений, по добыче сырья для получения препаратов бора, брома, йода, серы, фосфора. Все это делалось прежде принятия решений о передаче в

стр. 54

надежные руки соответствующих предприятий и о ликвидации ненужных расходов.

Особой осторожности требовали дела по отпуску средств на содержание госпиталей, лазаретов и других военно-санитарных учреждений на фронте и в прифронтовой полосе. Кто только не являлся с ходатайством о средствах на содержание больных и раненых воинов! Все эти дела и ходатайства рассматривались у нас непременно в совещании с участием работников финансовой части и представителей соответствующих учреждений. Сметы приходилось освобождать от всяких скрытых преувеличений и ненужных "штатных единиц", а самые учреждения передавать при всякой возможности в ведение общественных организаций.

Мало-помалу окрепли и приобрели значительный авторитет периодические совещания при комиссаре Верховного управления для обсуждения вопросов организации в центре и на местах всего врачебно-санитарного дела. В состав этих совещаний были привлечены представители Управления главного врачебного инспектора, земского и городского Союзов, губернских врачебно-санитарных организаций, правления Пироговского общества и пр. Персонально представителями были А. Н. Сысин¹³ (Союз городов), П. Н. Диатроптов (Пироговское общество), Н. Н. Бурденко и др. Председателем совещаний был Алмазов. На этих совещаниях был разработан проект замены комиссара Временного правительства коллегиальным выборным органом - Центральным врачебно-санитарным советом. Для избрания его был созван многолюдный Всероссийский съезд представителей местных и центральных общественных врачебно-санитарных советов и врачебно-санитарных организаций.

Съезд состоялся в августе во дворце Ольденбургского - у Летнего сада. Председателем Центрального врачебно-санитарного совета был избран Диатроптов, заместителями председателя - Н. П. Василевский и я, секретарем - М. Г. Рафес. В постоянное бюро Центрального врачебного совета были введены представители крупнейших врачебно-санитарных организаций (Бурденко, Сысин и др.).

П. Н. Диатроптов, Л. А. Тарасевич¹⁴ и я были уполномочены съездом изложить перед Временным правительством единодушное постановление Всероссийского съезда о замене комиссара Временного правительства, совещания и управления при нем - Центральным врачебным советом, избираемым на Всероссийском съезде представителей общественных врачебно-санитарных организаций, с возложением на президиум съезда, а также членов постоянного бюро - всех прав и обязанностей, которые лежали на назначенном комиссаре Временного правительства по Управлению верховного начальника врачебно-санитарной части.

Временное правительство в это время стояло за учреждение отдельного Министерства народного здравоохранения. Поэтому вопрос об учреждении вместо этого предполагаемого министерства Центрального врачебного совета, опирающегося на авторитет и доверие общественных объединенных врачебно-санитарных организаций, был передан на решение юридической комиссии.

В заседание юридической комиссии Временного правительства в Мариинском дворце были приглашены, как представители Центрального врачебного совета, Диатроптов, Тарасевич и я. Докладывавший дело председатель комиссии заявил от лица Временного правительства, что передача всех функций, лежащих на комиссаре Временного правительства и на Управлении верховного начальника санитарной части, Центральному врачебному совету, не назначаемому правительством, а избираемому независимыми от правительства съездами общественных организаций, совершенно невозможна. Это якобы несовместимо с государственно-правовым началом полноты ответственности, лежащей на правительстве. Вслед за В. Д. Набоковым еще более категорически отрицательно высказались против Центрального врачебного совета один за другим численно преобладавшие в комиссии юристы и ученые - представители государственного права - Нольде¹⁵, Кокошкин и др. Н. Ди-

стр. 55

атроптов, ни Тарасевич не желали выступать против авторитетных юристов и считали вопрос провалившимся во Временном правительстве. Вся тяжесть защиты проекта легла на меня. Я был совершенно убежден, что в интересах бесперебойной работы всей системы санитарно-эвакуационного и противоэпидемического дела на фронте и в тылу, в очевидных интересах раненых и больных воинов необходимо строить управление и развитие врачебно-санитарной работы опираясь на единые врачебные местные советы. Я заявил, что реальные жизненные интересы населения, ограждение страны от эпидемий и обеспечение медицинской помощи в конкретных условиях времени, при неустойчивости самого Временного правительства, требуют возложения всего здравоохранительного дела на избранный Центральный врачебно-санитарный совет, опирающийся на местные такие же советы и организации. Интересы самого дела не могут приноситься в жертву юридическим соображениям; существо не должно страдать от недостаточного умения и гибкости юридической мысли, неспособной найти обобщенную формулировку для фактически уже существующего учреждения, отвечающего запросам времени. Я сослался на плодотворную практику губернских врачебно-санитарных советов в передовых губернских земствах. На слишком самоуверенное и заносчивое заявление профессора барона Нольде о юридической безграмотности принятия Центрального врачебного совета в систему правительственных органов я ответил решительным требованием к юристам - не вредить большому жизненно важному делу, а показать свою "грамотность" по существу - в понимании живых жизненных явлений, и свое умение подчинять форму содержанию. С огромным удовлетворением мы, уполномоченные Центрального врачебного совета, услышали заключение председателя (В. Д. Набокова), что юридическая комиссия не будет возражать против предоставления Центральному врачебному совету полномочий и кредитов, которые предоставлялись комиссару Временного правительства.

Как ни был я поглощен своими профессиональными делами, я не оставлял в течение всего этого бурного лета и политической деятельности.

В середине июня на заседании ЦК кадетской партии вновь был поставлен вопрос о ее коалиции с другими партиями. Милюков требовал выхода кадетов из коалиционного правительства, ссылаясь на то, что зависимость министров-социалистов от Петроградского совета мешает Временному правительству стать "твердой властью". Я же в своем выступлении вновь указал на принципиальную разницу между меньшевиками и эсерами, с одной стороны, и Лениным - с другой, в связи с чем коалиция с первыми казалась мне вполне допустимой. Но и на этот раз моя точка зрения была признана "соглашательской". Изрядная часть кадетского руководства призывала усилить давление на "соглашателей" и требовала даже насильственного установления диктатуры партии народной свободы. Решено было разделить территорию страны на округа, возглавляемые кадетскими комиссарами, которые должны были противостоять советам. 19 - 20 июля на заседании ЦК обсуждался вопрос о возможности установления открытой кадетской диктатуры. Но среди большей части членов ЦК возобладал голос разума. Я был среди тех, кто вновь высказался за сохранение пока коалиции, так как брать на себя полную ответственность за управление страной, не имея прочной поддержки в армии и на флоте, было бы, по моему мнению, безумием.

Вместе с тем я продолжал заниматься конкретными делами, направленными на оказание помощи населению.

Предотвращение распространения эпидемий, охрана здоровья, предупреждение болезней и помощь больным - это настолько очевидные для всех неотложно-первоочередные и общепризнанные, постоянные нужды и задачи, что всю область организации общественного санитарного дела в период острой политической борьбы нужно было, как я был убежден, оградить от влияния партийной розни и непримиримой политической борьбы. Огромным достижением Всероссийского съезда врачебно-санитарных организаций и учрежденного на нем Центрального врачебного совета я считал организа-

стр. 56

цию коллегиальных авторитетных органов для координирования и ведения всего здравоохранения, включая и обслуживание военных и эвакуационных госпиталей во всей стране, на общественных началах.

11 - 12 августа ЦК партии народной свободы собрался в Москве. Обсуждались вопросы войны и мира, о власти. И на этом заседании я старался - привлечь внимание к насущным нуждам народа и вновь обосновать важность определенных мероприятий. Многие мои коллеги по партии продолжали надеяться на восстановление порядка в стране путем укрепления существующего правительства. Я же настаивал на том, что нельзя совмещать самостоятельность областного самоуправления с подчиненностью различным органам власти на местах. Правительство не может оставаться зрителем. "Обилие "комиссаров¹⁶ все спутало; нам нужен губернатор, стража, - говорил я. - Я боюсь милиционера. Наш старый строй управления - не карточный домик..."

При обсуждении в ЦК политического положения, сложившегося к 20 августа, я предупреждал, что большевики что-то готовят: в Кронштадте требуют раздачи запасного оружия и боевых патронов для каких-то выступлений¹⁷ .

Вскоре после Всероссийского съезда врачебно-санитарных организаций, однако, на Украине стало давать о себе знать все возраставшее украинское сепаратистское националистическое движение. Появились признаки розни в объединенных санитарных организациях. Когда в Петрограде было получено уведомление о созыве в Киеве в половине октября 1917 г. I Всеукраинского врачебно-санитарного съезда, мне казалось безусловно необходимым участие в нем представителя Центрального врачебно-санитарного совета, чтобы при принятии на Украине национальных форм работы (например, переход на украинский язык в делопроизводстве и издательском деле) сохранить по существу единство общественного направления и содержания самой санитарной деятельности, единство основных начал и задач строительства системы здравоохранения.

П. Н. Диатроптова в Петрограде не было. Он окончательно переехал в Москву. Мои товарищи по Врачебному совету настаивали, чтобы в Киев поехал я. В столицу Украины я приехал накануне открытия съезда. Остановился у своего друга еще по I Государственной думе - Л. Н. Яснопольского. Летом 1916 г. он работал в петербургских финансово-статистических учреждениях, а поскольку в то время Любовь Карповна с детьми были в Судаке, у меня были свободные комнаты в нашем доме в Лесном, и Яснопольский в течение двух-трех месяцев жил у нас с молодой женой и ребенком. Он приглашал меня, если я буду в Киеве, остановиться у него. Воспользовавшись этим приглашением, так как в то время в Киеве о месте в гостинице нечего было и думать, я остановился у него.

На съезде, проходившем в здании университета, сколько помню, господствовала украинская речь. Распорядительницы в украинских костюмах просто и непринужденно давали ответы на мои вопросы, говорили и заполняли листки на чудесном украинском языке, к которому так привык я с раннего детства и который отзывался во мне чем-то родным, теплым. Собрание и открылось и велось на украинском языке. Свое приветственное слово от Центрального врчебно-санитарного совета я, однако, говорил на привычном мне, да и всем собравшимся, русском. Главным содержанием моего выступления было обоснование необходимости направить все усилия на укрепление и широкое развитие того общественно-санитарного направления, начала которого были выкованы в совместной борьбе на всероссийских пироговских съездах, которое развивалось, преодолевая темные силы царского абсолютизма, помещичьей реакции и мертвящего бюрократизма, которое жило и крепло в Херсонской, Харьковской, Екатеринославской, Подольской организациях. Эти же выработанные практикой начала пробились к жизни в молодой Полтавской и Киевской санитарных организациях, как и в Костромской, Рязанской и Калужской, и теперь должны укрепиться и получить развитие как в объединенной украинской, так и в нашей общей российской организации, - с объединенными областными и местными врачебно-сани-

стр. 57

тарными советами и с Центральным советом. Радостно было, что на съезде не обнаружилась какая-либо рознь и не выпячивался узкий украинский национализм. В последующие дни работа сосредоточилась в комиссиях.

Мне захотелось воспользоваться свободными часами, чтобы навестить моих сестер в родном хуторе Попенки, если бы удалось достать для поездки автомашину. Последний раз я был в Попенках в 1910 году. С тех пор прошло уже семь лет, и кто знает, представится ли еще когда-либо возможность повидать старших сестер, продолжавших жить в родительском доме после смерти отца. Л. Н. Яснопольский посоветовал обратиться с просьбой дать на несколько часов машину к стоявшему во главе транспортной санитарной службы д-ру Тритишелю. Я вспомнил о моем дрезденском с ним знакомстве. По телефону я попросил д-ра Тритишеля предоставить мне для поездки за 50 километров автомашину, разумеется, только в том случае, если это не связано для него с какими-либо неудобствами.

Ранним утром следующего дня я выехал через Дарницу по Черниговскому шоссе до Гарбузина, затем по проселку, по которому столько раз приходилось пешком прогуливаться в давние годы юности, и вскоре мы выехали к Попенкам.

Странное чувство какого-то волшебства испытал я, подъезжая к нашему дому. Ведь я привык, что из Киева к нам нужно было ехать целый день. Всю ночь на пароходе, а потом несколько часов на лошадях. А тут - не успели мы выехать на машине из Киева, как уже повернули из Гарбузина на проселок и сразу уже в Попенках! Это было такое же чувство чего-то сверхъестественного, как то, которое я испытал несколько лет спустя, когда из Сочи, вместо того, чтобы добираться до Москвы по железной дороге двое-трое суток, на самолете, вылетев утром, после обеда я был в Москве.

В момент, когда я так нежданно-негаданно вошел в попенковский дом, старшей сестры Веры дома не было. Она не вернулась еще из школы, в которой была учительницей. Земская школа в Одинцах находилась километрах в четырех от Попенок. Ходить туда и обратно пешком ежедневно - это был немалый труд, но на машине для этого понадобилось не более десяти минут. Эта неожиданная встреча была такой светлою радостью! С любовью показала Вера мне свою школу, отпустила детей, и мы направились домой. В моем распоряжении оставалось не более двух часов. Они пролетели незаметно за обедом в разговорах о новых деревенских настроениях, о смутных, неясных перспективах ближайшего будущего, о тягостях надвигавшейся осени и зимы. Сестре было уже почти 60 лет. Но она была полна энергии, бодрости и надежд.

К вечернему заседанию съезда я успел вернуться без опоздания. Следующий же день провел у Авксентия Васильевича Корчака-Чепурковского, который в то время очень много внимания уделял украинскому культурно-национальному движению. В его семье в домашнем обиходе была украинская речь, но я говорил так, как и всегда при встречах с Авксентием Васильевичем, по-русски. С удовольствием познакомился я в тот раз с детьми (сыном и дочерью) Корчак-Чепурковского, с которыми встретился затем только через 20 лет, когда они были уже видными работниками гигиенической науки и санитарной статистики.

Возвращение в тогдашний Петроград в двадцатых числах октября запомнилось мне на всю последующую жизнь. С большим трудом удалось пробиться на свое место в набитом до отказа вагоне. Но в пути, особенно в Могилеве, а затем в Витебске двигавшиеся в Петроград самодемобилизовавшиеся не просто переполнили вагон, забили все проходы, но заполнили даже уборные, входные площадки, ступеньки и крыши вагона. Не было никакой возможности двинуться с места, не говоря уже о том, чтобы воспользоваться уборной. В такой обстановке благополучный приезд, наконец, в Петроград показался прямо каким-то чудесным спасением...

За время моего отсутствия прошло несколько заседаний ЦК кадетской партии. В соответствии с принятыми на них решениями кадеты вошли в состав Временного совета Российской республики (Предпарламента) - пред-

стр. 58

ставительного органа всех российских партий до созыва Учредительного собрания¹⁸. В этом совете партия народной свободы получила большую часть мандатов. Среди избранных в него оказался и я.

В Предпарламенте были созданы различные комиссии по выработке мер для борьбы с анархией, по обороне, иностранным делам, продовольственная, по урегулированию труда и хозяйства, санитарная и др. Но основной целью Предпарламента было, конечно, предотвращение вооруженного восстания, революции.

На заседании ЦК 1 октября, когда обсуждался порядок выдвижения кандидатов в Учредительное собрание, было предложено выдвинуть мою кандидатуру либо от Чернигова, либо от Вологды. Но и Учредительное собрание постигла та же участь, что и Предпарламент. Оно было разогнано большевиками.

Много усилий и времени отнимала у меня работа в Центральной городской думе Петрограда в качестве гласного от пригорода столицы - Лесного. В городской думе я старался по мере сил добиться решения все тех же проблем, что и в совете при Временном правительстве, то есть организации снабжения населения столицы продовольствием и оказания медицинской помощи, а также обеспечения в городе порядка. В условиях фактического двоевластия и не прекращавшейся политической борьбы между фракциями различных партий достижение этих целей требовало огромных усилий¹⁹. Этому органу приходилось решать проблему городского бюджета: сбора налогов, повышения квартплаты для изыскания средств на городское хозяйство, на содержание больниц, госпиталей и лазаретов, на приобретение теплых вещей для бедных и раненых и т.д.

Бурные дискуссии между представителями различных фракций проходили на заседаниях, посвященных обсуждению работы Всероссийской комиссии по выборам в Учредительное собрание и результатов выборов. Наиболее активно и наступательно вели себя в думе большевики - А. В. Луначарский, Д. З. Мануильский²⁰, М. И. Калинин и др. Вопросов и проблем было столько, что дума заседала не только днем, но часто и ночи напролет.

Запомнился драматический момент попытки полного разгона думы 20 ноября 1917 года. Во время заседания, на котором обсуждался вопрос о безработице, прямо во время выступления одного из гласных вдруг раздался шум и зал заполнился матросами и красногвардейцами с ружьями наперевес. Вооруженные люди демонстративно щелкали затворами.

Не испугавшись, председательствующий призвал аудиторию к спокойствию, и выступавший оратор стал было продолжать свой доклад, но вторгшиеся военные вновь подняли шум, кричали: "Разойдитесь! Разойдитесь!" Слушание речи выступавшего стало невозможно.

Потрясая револьвером, командовавший отрядом матрос потребовал, чтобы все вышли. Оратор попробовал объяснить ему, что дума обсуждает важный вопрос о мерах борьбы с безработицей, которая, между прочим, грозит и солдатам, когда они вернутся с фронта. В ответ матрос заявил, что он действует по предписанию военно-революционного комитета, который приказал немедленно прекратить заседание и очистить помещение думы. В противном случае уже через пять минут они применят оружие. После этого председателю не оставалось ничего, как предложить гласным разойтись. Хотя многие из гласных отказались подчиниться декрету о роспуске городской думы и некоторое время продолжали проводить нелегальные заседания, однако в силу разворачивавшихся в столице и в стране в целом событий с каждым днем являлось все меньше и меньше гласных, и 10 января 1918 г. дума прекратила свое существование ²¹.

Одновременно с Центральной городской думой большевики угрозой оружия приступили к разгону и всех районных дум, в том числе и нашей лесновской. Не имея возможности противостоять вооруженному насилию, после нескольких попыток ареста гласных районные думы также вынуждены были прекратить свою работу. Вся муниципальная власть в Петрограде окончательно перешла в руки советов.

стр. 59

В феврале 1918 г. я формально передал дела Центрального врачебно-санитарного совета уполномоченным Совета народных комиссаров из Смольного, в числе которых были, насколько могу вспомнить СИ. Мицкевич²² и М. И. Барсуков²³, и полностью переключился на работу в областном комитете Союза городов.

IV. НАУЧНО-ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В СОВЕТСКИЕ ГОДЫ

1918 - 1929 годы

В областном комитете Союза городов продолжалась работа санитарно-технического бюро, выполнявшего проекты строительства заразных отделений, дезинфекционных учреждений. Бюро вело также консультативную работу по вопросам водоснабжения, канализации и благоустройства, по противоэпидемическим мероприятиям.

По просьбе городского головы Старой Руссы весной 1918 г. я выезжал в этот город для рационального решения вопроса о расширении водоснабжения. Ввиду отсутствия в городе гостиницы я пользовался гостеприимством городского головы Глинки. Это был оригинальный человек, любивший Старую Руссу, хорошо знавший ее нужды и стремившийся поднять ее благоустройство. Я воспользовался пребыванием в этом городе не только для подробного изучения его водоснабжения из загородных родников и для ознакомления со знаменитым Старорусским курортом с его мощными солеными минеральными источниками, бьющими на 18 метров выше земной поверхности из буровых скважин. Путем обследования на месте и изучения материалов городской управы я собрал необходимые сведения для санитарного описания Старой Руссы по программе, перед тем одобренной Союзом городов. Программа эта, после организации 18 июля 1918 г. Наркомата здравоохранения и перехода в его ведомство учреждений Союза земств и городов, была утверждена Наркомздравом, и я получил из его санитарного отдела формальное поручение в спешном порядке произвести обследование городов Северозападной области с точки зрения выявления их первоочередных нужд по санитарному благоустройству.

Вспоминается один бытовой штрих, связанный с моим отъездом из Старой Руссы. К тому времени в Петрограде сложилось очень тяжелое положение с продовольствием. Мы не могли достать хлеба, не было также у нас никакой муки и крупы. Заботливая семья Глинки предложила мне при отъезде взять с собою килограмма два клеверных семян. Небольшой запас этих семян оставался у них после весеннего сева. В Старой Руссе хлеба тогда тоже не было, и утром к чаю подавались лепешки из мелко истолченных клеверных семян с небольшим добавлением муки.

На "Полоске" Любовь Карповна размачивала клеверные семена и добавляла их к сушеному картофелю. Не знаю, насколько увеличивалась от этого питательная ценность лепешек из измельченных сухих овощей, но, насколько я мог наблюдать "визуально" (без лабораторных исследований), зернышки клевера человеческий организм не переваривал.

Кроме Старой Руссы я обследовал и описал также Новгород, Псков, Вологду, Череповец, Шлиссельбург, Ямбург (переименованный позднее в Кингисепп). Материалы обследований по каждому городу я передал в санитарный отдел Наркомата здравоохранения.

Поездки в то время были сопряжены с большими трудностями. Подолгу простаивали поезда в пути. Даже имея билет, нелегко было попасть в переполненные вагоны. Но тяжелее всего было хоть как-нибудь наладить питание. Из дому брать с собой было нечего, на "Полоске" не было ни хлеба, ни сухарей. Любовь Карповна варила похлебку из сушеных овощей, из них же делала лепешки, перемолов их в мясорубке и поджарив на сковороде. Когда удалось заготовить позднее, летом 1919 г., корм для коз, добавлялось по ста-

стр. 60

кану козьего молока. Я обкашивал траву на улицах, во дворах и на участках, где травой не интересовались. Мои дочери обламывали ветки бузины, черемухи и березы, связывали их в пучки, сушили на чердаке и заготовляли на зиму. Весною и зимой вечерами я отправлялся с санками в лес, где валили березы на топливо для Лесного института, и садовыми ножницами нарезал целые самодельные сани прутьев. Потом, падая от усталости и истощения, волок эти сани на "Полоску". Козы, при отсутствии другой пищи, полностью съедали эти прутья.

Пережитое в первую голодную зиму 1918 - 1919 гг. многому научило нас. Ближайшим же летом все наши цветники вокруг дома были обращены в огород для картофеля, капусты, турнепса, бобов и кормовой свеклы. Личный опыт заставил меня со вниманием отнестись к работе Комиссии по развитию огородов, которая возникла еще в 1917 г. при областном комитете Союза городов. Я принял в работе этой комиссии деятельное участие. Председателем комиссии был профессор-агроном П. В. Будрин²⁴, в нее были привлечены студенты агрономических курсов.

Поездки для обследования санитарного состояния городов и определения их готовности к борьбе с эпидемиями были начаты летом 1918 г. в связи с тревогой, вызванной появлением холеры в Петрограде. Мне казалось очень важным в тогдашних условиях полного отсутствия ремонта домов и всего санитарного благоустройства пробудить в населении инициативу по оздоровлению дворов и домов. В городе спешно были организованы домовые комитеты, и даже издавался специальный печатный орган - "Домовый комитет". В этом журнале я поместил в августе 1918 г. (N 18) статью "Об участии домовых комитетов в борьбе с холерой". Как известно, невзирая на все трудности того времени в Петрограде, быстрое налаживание на водопроводах хлорирования воды существенно помогло в самом начале прекратить распространение холеры.

При санитарном обследовании городов, разумеется, прежде всего, приходилось выяснять условия водоснабжения и намечать меры по его улучшению. При поездке в Псков, кроме того, я непосредственно ознакомился с работой общедоступной амбулаторной врачебной помощи для обеспечения своевременности выявления заболеваний, а также с санитарным надзором за продажей продуктов на рынках. В Пскове еще был завоз молока, мяса, печеного хлеба и ржаных пирогов из деревень, поэтому туда приезжали многие жители Петрограда для покупки или, главным образом, обмена съестных припасов на одежду и утварь.

При поездке в Ямбург я навестил врача местной земской больницы Петра Николаевича Прохорова, которого знал еще по съездам земских врачей Петербургской губернии в 1896 и 1899 годах. П. Н. Прохоров был автором "Биологических основ медицины". Он защитил этот труд как докторскую диссертацию в Военно-медицинской академии. Прохоров был врачом-новатором. Он построил артезианскую скважину для больничного водопровода, сконструировал особый прибор для дезинфекции насыщенным паром. В силу своей энергии и отзывчивости он пользовался большой популярностью. Теперь я застал Петра Николаевича сильно ослабевшим после тяжелой и длительной болезни. Он со слезами рассказывал о трогательном внимании и заботе о нем бывших пациентов, приносивших ему молоко и яйца из отдаленных деревень. Крестьяне навещали его, когда узнали о его тяжелой болезни. Его очень тревожило нарушение обучения в сельских школах и рост детской безнадзорности. С тяжелым чувством расстался я с ним, понимая полную невозможность создать необходимые условия для его выздоровления.

Когда теперь я пытаюсь восстановить по памяти происходившее в первые годы после Октябрьской революции, я убеждаюсь в отсутствии отчетливой хронологической последовательности многочисленных изменений и перехода к новым направлениям своей деятельности. Скажу одно: я не отказывался ни от какой работы, которую мне предлагали.

стр. 61

По предложению заведующего дорожной врачебно-санитарной частью д-ра СЕ. Шрейбера²⁵ я занял место одного из его помощников и много времени отдавал санитарному надзору за железнодорожными мастерскими и жилищными условиями их рабочих. Помню, меня особенно заинтересовал рабочий поселок, находившийся в самом Петрограде между путями Варшавской железной дороги и территорией "Красного треугольника" (прежней Российско-американской резиновой мануфактуры). Он состоял из нескольких десятков одноквартирных домиков с небольшим садом при каждом из них. Домики были расположены по речке Таракановке, весь расход воды в которой состоял из нечистот и сточных вод "Красного треугольника" и вышележащих промышленных предприятий. Этот поселок я подробно описал в "Железнодорожном вестнике". В это же время по приглашению К. В. Караффа-Корбута ежедневно в послеобеденные часы я работал вместе с ним в только что складывавшемся Отделе труда, во главе которого был поставлен вышедший из рабочей среды Н. И. Иванов, позднее назначенный зав. отделом коммунального хозяйства.

Я разработал программы санитарного обследования промышленных предприятий Петрограда и области и систему санитарного надзора за их состоянием с участием уполномоченных от рабочих и профорганизаций. Караффа-Корбут в это время составлял одно за другим руководства по профессиональной гигиене, и их издавал Отдел труда. В них излагались требования санитарного благоустройства как рабочих помещений, цехов и мастерских, так и дворовых участков и всей окружающей предприятия территории.

Тогда же по приглашению В. М. Бехтерева²⁶ я выполнял обязанности ученого секретаря в возглавлявшемся им и инженером Прейсом Институте научной организации труда²⁷. Тогда был период увлечения "научной организацией труда". Всюду шло изучение трудовых процессов путем разложения входящих в их состав отдельных движений и выявления их рационального сочетания и целесообразной последовательности с целью получения наибольшего эффекта. Бехтерев привлек в комиссию по изучению труда представителей разных специальностей, наряду с гигиенистом Я. Л. Окуневским ²⁸ это были профессора Л. П. Шишко²⁹, Д. С. Зернов и др. Заседания комиссии происходили часто. По предложению Бехтерева было начато изучение труда работников интеллектуальных профессий: врачей, артистов и пр.

Помимо составления журналов и отчетов об общих заседаниях и заседаниях комиссии мне поручалось участие в комиссионной работе по обследованиям на местах. Пришлось несколько раз участвовать в расследовании причин массовых нервных заболеваний, которые принимались за отравления сернистым газом, среди работниц на заводах "Светлана" и "Красный треугольник"³⁰. Исследованием специальных токсических примесей в воздухе был занят Я. Л. Окуневский. Я старался выяснить недостатки общегигиенической обстановки труда, питания и быта, которые могли подрывать силы и сопротивляемость организма и создавать предпосылки для массовых заболеваний. На "Красном треугольнике" мне было поручено статистическое изучение санитарных показателей состояния здоровья работниц. Это была довольно трудоемкая работа. Никаких помощников у меня не было. Сделанный по результатам этой работы мой доклад в Институте труда был затем напечатан в виде статьи в "Московском медицинском журнале".

В Институте труда изучалась организация работы во многих профессиях, в которых были заняты и мужчины и женщины. Чтобы рекомендовать нормативы, нужно было учитывать различное влияние трудовых процессов на женщин и на мужчин. В связи с этим я попытался осветить вопрос об особом влиянии и отражении некоторых видов труда на здоровье женщин. Соответственная работа моя была напечатана в журнале "Врачебное дело".

Обычно при исследовании производительности и интенсивности труда совершенно недостаточно учитывалась лимитирующая роль энергетического баланса, определяемого пищевым снабжением. Заинтересовавшись этим вопросом, я настойчиво собирал материалы и наблюдения для освещения этого

стр. 62

кардинального условия поддержания работоспособности. В 1919 - 1920 гг. я сделал ряд докладов в комиссии о лимитирующем влиянии калорийности питания на производительность труда.

Оставшиеся от Всероссийской гигиенической выставки материалы по Петербургу сохранялись в помещении областного комитета Союза городов, а после Октябрьской революции были вместе с библиотекой губернского земского врачебно-санитарного отдела переданы развертывавшейся библиотеке и музею по санитарному просвещению (на ул. Пролеткульта). Там в то время работал И. А. Дмитриев и недолгое время С. А. Новосельский³¹.

По просьбе студентов последнего курса Психоневрологического медицинского института я прочел несколько лекций об основах общественной медицины и санитарного дела в земствах и городах и о построении врачебно-санитарного обслуживания населения в новых условиях после революции.

Еще до первой мировой войны, с осени 1913 г. я был избран советом Психоневрологического института преподавателем и читал для студентов юридического факультета курс "Общественная медицина и санитария". Теперь возник вопрос о возобновлении чтения этого курса для оканчивающих студентов-медиков. Готовясь к этому, я сделал все, чтобы осветить дореволюционный опыт организации врачебной помощи и санитарного обслуживания, накопленный в процессе развития общественной медицины, и выявить новые возможности, возникшие после революции. Работать приходилось в тяжелых условиях зимы 1918 - 1919 гг., при отсутствии топлива, продовольствия и электрического освещения. В ряде лекций, прочитанных в Институте усовершенствования врачей, я изложил соображения о сущности социально-профилактического направления и о значении опыта общественной медицины. Как раз в то время этот институт приступил к изданию собственного органа - "Архив Клинического института для усовершенствования врачей", и в первом его томе была напечатана обширная моя работа "Общественная медицина как наука и как предмет преподавания в высшей медицинской школе и в институтах для усовершенствования врачей". С развитием медицины как науки все возрастает внимание к вопросам предупреждения болезней, профилактике. А в условиях народной власти в государстве открывалась практическая возможность перестройки всего здравоохранения и обслуживающей его медицинской науки на началах социальной профилактики и социальной гигиены.

В те годы (1917 - 1923) сложились очень дружеские отношения у меня и Любови Карповны с Г. С. Кулешей³² и его семьей. Он жил в Лесном в собственном доме и вместе с женой, Марией Андреевной, много работал в своем саду. Выращенные им розы разных сортов вызывали изумление, также как исключительных качеств сорта земляники, крыжовника и других ягодников. Георгий Степанович был любителем фотографии, причем одним из очень немногих в то время мастеров цветной фотографии. Во время научной командировки в Индию по изучению холеры он сделал много превосходных цветных снимков пышных роз и других тропических цветов. На своих докладах и лекциях он часто демонстрировал их слушателям. Обычно среди этих снимков, как бы случайно, оказывались снимки его сада в Лесном с крупными яркими розами. И он изумлял слушателей объявлением, что не только в Индии, но и в Петрограде вырастают такие дивные цветы. Нужны лишь любовь и трудолюбие для их культивирования. Мы с Любовью Карповной обменивались с Георгием Степановичем и Марией Андреевной лучшими сортами наших георгин и малины.

Кулеша занимал кафедру патологической анатомии в Государственном институте медицинских знаний (ГИМЗ). Так стал называться прежний медицинский факультет Психоневрологического института. В разговорах с Георгием Степановичем я не раз развивал мысль о своевременности введения преподавания профилактических основ общественной медицины на медфаках. Георгий Степанович вполне соглашался со мною. Для меня было, однако, довольно неожиданным сообщение Кулеши о том, что по его предложе-

стр. 63

нию дирекция и ученый совет ГИМЗ поручили ему переговорить со мною о принятии на себя преподавания общественной медицины. Я приступил к чтению лекций.

Одновременно я участвовал в заседаниях ученого совета ГИМЗ, в котором часто вместо В. М. Бехтерева председательствовал тогда А. В. Гарвер. С Александром Владимировичем Гарвером я встречался в 1914 г., в совместных военных походах в Восточной Пруссии. Не раз пришлось нам ночевать в одной избе и проводить часы в беседах, в которых А. В. любил в полушутливой форме, а может быть и всерьез прибегать к научной терминологии для самых обычных житейских явлений и к высоким принципиальным философским положениям, когда дело шло о самых простых вещах.

В 1918 - 1920 гг., в период наиболее тяжелой послевоенной разрухи, было трудно в Петрограде издавать научные труды по медицине. На одном из заседаний ученого совета я предложил составлять в машинописном виде сборники научных трудов ГИМЗ. Один экземпляр такого сборника передавать в Рукописный отдел Публичной библиотеки и признать за авторами помещенных в нем работ право ссылаться на них как на опубликованные труды. Предложение это было принято, и, на мою беду, я был выбран секретарем редакции сборника. Это потребовало большой траты времени: и днем, и дома по ночам приходилось читать и редактировать многочисленные статьи, которые вскоре стали поступать от преподавателей ГИМЗ. Среди них было немало залежавшихся в разных редакциях и не стоивших печатания опусов. Но отказ от их включения в сборник также требовал от меня помимо затраты времени на их прочтение и на разговоры с авторами, еще и письменного отзыва. Меня самого мало устраивало включение в эти сборники моих работ, накопившихся в те годы, по развитию социально-профилактического направления в медицине. Не для будущих исследователей собирал я материал. При написании работ я руководствовался стихийно овладевшим мною стремлением помочь новой подымавшейся молодой силе стать на верный путь, избежать ненужных шатаний и ошибок, воспользовавшись уже накопленным опытом санитарного направления в медицине. Мне хотелось выпустить в помощь молодым строителям советского здравоохранения работу в виде изданного отдельным выпуском пособия.

Летом 1919 г. работавший в то время у меня помощником недавний выпускник медфака ГИМЗ д-р И. М. Блюмкин уезжал на юг. Проездом он остановился на несколько дней в Харькове. Я просил его побывать в поселке Высоком, где жил мой брат Сергей, от которого я давно не имел вестей. Блюмкин взял с собой оттиск моей статьи из "Архива Института для усовершенствования врачей". Он ознакомил с ней одного из сотрудников возникшего в Харькове медицинского издательства и по желанию последнего оставил оттиск в редакции, с тем чтобы в случае возможности выпустить его отдельным изданием предварительно было бы получено на это мое согласие. Каково же было мое изумление и возмущение, когда я, без всякой предварительной переписки со мною, получил изданную в Харькове издательством "Научная мысль" в 1922 г. мою работу с невежественным предисловием, переделанным заглавием, с изменениями и сокращениями в тексте. Я реагировал резким письмом, в котором указал на полную недопустимость такого самовольного обращения с чужим трудом. Из полученного ответа было видно, что за издательскую работу взялись люди с какими-то нелепыми представлениями, что они не нуждаются ни в каком согласии автора на изменение его работы. Была очевидна бесполезность продолжения каких-либо объяснений с ними. Только много позднее, в 1926 г. представилась возможность издать в расширенном и обработанном мною виде эту работу.

Институт усовершенствования врачей в Петрограде издавал труды своих сотрудников через старое издательство П. П. Сойкина. Оно-то и приняло от меня мою работу и в очень короткий срок выпустило ее под заглавием "Общественная медицина и социальная гигиена". Над этой темой работал я и в последующие годы. В 1926 г. эта работа вышла в Ленинграде отдельной книгой.

стр. 64

Огромным удовлетворением для меня было получение письма от тогда уже заслуженного деятеля науки Петра Ивановича Куркина³³. Так как в нем отражены те настроения и мысли, которые владели мною при работе над книгой, то я не могу отказать себе в удовольствии привести хотя бы в сокращенном виде это письмо, тем более, что в ряде рецензий (А. Н. Сысина, И. А. Добрейцера и др.) совсем не затронуты стороны, отмеченные Петром Ивановичем.

"Получил я Вашу книгу "Общественная медицина и социальная гигиена" и не мог оторваться от нее, пока не дочитал ее всю до последней строчки. Большое, огромное спасибо Вам за эту книгу... В этом чувстве благодарности к Вам, я убежден, ко мне присоединятся все общественные работники земского периода... Немалою заслугою перед историей, перед исторической правдой является выяснить значение прошлого, связь его с настоящим, преемственность идей. И никто, конечно, не мог сделать этого лучше в нашей области общественной медицины, чем это сделали Вы... Никто из нас, оставшихся пока от прежней полосы истории, не мог сделать этой работы глубже, сильнее и в то же время короче. Нужно ли говорить, как была необходима эта книга для восстановления исторической справедливости, которая нарушается целый ряд лет ежедневно изобретателями... старых истин и ловкими людьми, пользующимися неосведомленностью аудитории... Наше положение давних общественных работников было поистине трагически невыносимо... Теперь книга Ваша развязывает наш узел. Невыносимого положения, о котором я сказал выше, больше нет. Для всех должны быть ясны... завоевания общественной медицинской мысли, их значение для настоящего... Вероятно книга Ваша... заденет кого-то... Но самое главное, это то, что Вами сделано большое дело, нужная работа, которая создает действительный прочный надлежащий фундамент для дальнейшего правильного построения социальной гигиены в нашей стране. Параллелизм и сопоставления с зарубежными странами также и в этой исторической области весьма поучительны для характеристики нашего построения".

После выхода в свет этой книги я систематически продолжал работать над углублением и расширением ее содержания, с тем чтобы в случае возможности нового ее издания оно было бы не только общим введением к курсу социальной гигиены, но и законченным сжатым историческим обзором развития этой науки в нашей стране. К моему глубокому сожалению возможности вновь напечатать этот труд не представилось. Когда в наиболее тяжелый период осады Ленинграда зимой 1941 - 1942 гг. нельзя было не отдавать себе отчета в неизбежности ухода из жизни в любой момент из-за голода и дистрофии, я считал своим долгом привести в порядок свои работы. В результате само заглавие книги было сформулировано так: "От приказной медицины к земской и от общественной медицины к социальной гигиене и советскому здравоохранению".

20 - 26 мая 1918 г. я принял деятельное участие в первом после Октябрьской революции широко организованном съезде по выяснению положения медицинского дела и санитарных нужд на местах. Он был созван новгородским Советом по почину оказавшихся в этом Совете энергичных бывших земских врачей - А. Г. Куркутова и Т. И. Ярошевской. Приглашение принять участие в этом съезде получил я как заведующий санитарно-техническим бюро областного комитета Петроградского Союза городов и санитарный врач Николай Петрович Василевский.

Программа Новгородского губернского съезда по делам народного здравия включала в себя следующие вопросы:

Организация губернского отдела народного здравия, круг его ведения и компетенций; установление связи, порядка сношений и взаимной осведомленности губотдела и уездных и городских медико-санитарных советов и волостных управлений; доклады делегатов с мест о современном состоянии врачебно-санитарного дела в уездах; порядок и формы регистрации заразных болезней; медицинская и санитарная статистика; организация борьбы с заразными болезнями; борьба с детской смертностью; борьба с туберкулезом и

стр. 65

сифилисом; организация на местах участковых санитарных попечительств; постановка аптечного дела в губернии; утверждение положения и состава губернского санитарного совета при отделе народного здравия, введение института поуездных санитарных врачей; выборы специалистов (заведующего санитарным бюро, его помощника, заведующего судебно-медицинской частью, химика-фармацевта и т.д.; выборы коллегии губернского отдела народного здравия; обсуждение вопроса о легализации самостоятельной деятельности фельдшеров.

Съезд оказался многолюдным. Среди делегатов от уездных медицинских учреждений преобладали фельдшеры, как выдвинутые революцией низовые работники, считавшие себя прежде в приниженном положении, поскольку лишены были равного с врачами права участвовать в губернских врачебно-санитарных съездах. Теперь многие фельдшеры в уездах сделались заведующими отделами здравоохранения и членами уездных советов депутатов. Стремление фельдшеров отстаивать свои политические, гражданские и социальные права, добиваться уравнения в правах с врачами мешало решению вопроса о назначении для руководства врачебным делом, больницами и медицинскими участками врачей, обладавших, конечно же, большим организационным и общественно-санитарным опытом и более высоким уровнем специальной подготовки. Часть фельдшеров на съезде пыталась сплоченно выступить против ценного принципа общественной медицины - высокой квалифицированности медицинской помощи населению, которая должна была оказываться врачами и под их руководством. Нужно было дать фельдшерам возможность получать врачебную подготовку, дать им преимущества при поступлении в медвузы, а не решать дело непосредственным назначением их на должности заведующих врачебными участками.

Куркутов был старый, опытный врач, авторитетный в глазах всех участников съезда. Чтобы ярче показать нелепость назначения фельдшеров на все руководящие должности, он обратился к съезду с вызвавшим общую веселость и смех ходатайством "переквалифицировать" его в фельдшера. Мне и Николаю Петровичу Василевскому, опираясь на многолетний опыт, приходилось терпеливо разъяснять значение очередных задач - восстановления и развития сети врачебных участков, их оборудования, создания основ правильной санитарной организации и скорейшего осуществления санитарного благоустройства в городах и населенных пунктах.

Напряженная работа на съезде, общение с новыми низовыми силами, выдвигавшимися на руководящую работу на местах, будили бодрость и вызывали у меня, как и у других участников съезда, воодушевление и подъем энергии. Я считал, что этим и выполняется задача и долг наш содействовать передаче опыта земской медицины новому советскому здравоохранению. С чувством признательности вспоминаю проявленное на общих собраниях съезда и в комиссиях большое внимание к моим предложениям об укреплении участковой врачебной сети, о социально-профилактическом направлении и сущности общедоступной квалифицированной врачебной помощи, а также о необходимости изыскания путей к санитарному благоустройству населенных мест.

Наряду с вопросами медицинской помощи населению меня занимали также мероприятия по санитарному благоустройству городов, в частности, очистке их путем устройства полей запахивания отбросов и нечистот. В связи с этим я ознакомился с организованным уже в то время в Новгороде коммунальным огородным хозяйством, осмотрел находившиеся в очень хорошем состоянии парники с огородной рассадой. Помидорную рассаду мне предоставили даже для петроградской огородной организации, в которую я в то время входил.

Высказанные мною на новгородском съезде призывы и обоснования необходимости технического благоустройства городских центров привлекли к себе внимание, в результате чего я получил от председателя Череповецкого Совета депутатов приглашение приехать (в июне 1919 г.) на первый съезд

стр. 66

Советов создаваемой Череповецкой губернии, чтобы выступить с докладом и лекциями о благоустройстве Череповца, о постройке в нем водопровода и канализации. В телеграмме была просьба привезти с собой для чтения лекций по моему выбору и "других ученых". Я предложил поехать со мной ректору Политехнического института Д. П. Рузскому³⁴. Я тогда читал в этом институте курс гигиены на строительном факультете.

Нас очень тепло встретили в Череповце. Я прочитал в общем собрании три лекции по основным вопросам благоустройства, а Д. П. Рузский - специальную лекцию о значении, условиях и возможности постройки канализации в Череповце. В день открытия съезда было организовано торжественное, с пением Интернационала, шествие съехавшихся из всех районов губернии участников собрания. Во вступительной речи к депутатам председатель разъяснил сущность и значение пролетарской революции, которая передала в руки трудового народа всю государственную власть и открыла ему пути к овладению наукой и культурой, благосостоянием, которые до революции были доступны только господствующему классу...

Кроме лекций, в свободное от заседаний время нам предоставлена была возможность давать справки и разъяснения по сельскому и городскому благоустройству и организации врачебно-санитарного дела. В течение 10 - 12 дней нашего пребывания в Череповце были всесторонне обсуждены основные проекты переустройства водоснабжения, постройки канализации, улучшения в планировке города. Эти проекты были составлены городским инженером и техниками. При осмотре на месте оказалось возможным внести в них ряд улучшений и изменений. Эта работа велась с воодушевлением именно благодаря сознанию, что наши предложения принимаются к безотлагательному воплощению.

Невзирая на все продовольственные трудности того периода, мы видели, как организованный коммунальный совхоз заготовил некоторые запасы продуктов для тех рабочих, которых предполагалось привлечь к строительству канализации. При отъезде нам в качестве оплаты было выдано по пуду муки и по килограмму сала, масла, крупы и сахара. Это был невиданный "гонорар"! Привезенные из Череповца продукты доставили домашним большую радость.

На "Полоске" шла трудная борьба за выживание. Каждое утро мне нужно было выполнить ряд совершенно неотложных работ: убрать сарай и загородку, где ночевали козы, чтобы эта работа не легла на более слабые женские плечи. Нужно было привести в порядок поле орошения, вскопать очередную грядку и оправить борозду; нужно было выкорчевать один-другой пень, чтобы заготовить на ближайший день топливо. Все это я спешил проделать в самые ранние часы, чтобы затем успеть, приведя себя в порядок, пробежать километра два до Политехнического института и без опоздания провести двухчасовую лекцию для студентов-выпускников строительного отделения. Среди них немногие обнаруживали особый интерес к вопросам планировки и благоустройства населенных мест и к санитарной технике. Это были только единицы, а я, особенно после участия в Череповецком съезде, постоянно находился под действием мысли о необходимости, неотложности подготовки многочисленных технических кадров для благоустройства населенных мест.

И начинать надо было со столицы. Ведь благоустройство Петербурга до революции имело по преимуществу чисто внешний, показной характер. Три-четыре парадных улицы, такие, как Невский проспект, Гороховая или Вознесенский проспект, по которым царь ездил на вокзал, были покрыты весьма дорогой, хотя и очень недолговечной, торцовой деревянной мостовой и поддерживались в порядке постоянной работой дворников. По вечерам они были залиты ярким электрическим светом, а в то же время даже на этих "парадных" улицах, как и во всем городе, не было упорядоченной уличной канализации, роль ее исполняли прогнившие деревянные трубы, пропитывавшие всю почву нечистотами. Все сточные колодцы также были деревянные, без подвесных емкостей, так что зловонный, гниющий осадок из них

стр. 67

при чистке выкладывался прямо на мостовую. И в центре в каждом дворе были скопления нечистот в выгребных и помойных ямах.

Все прилегающие к "парадным" улицам переулки и улочки были замощены булыжником и имели узкие негодные тротуары. По этим жилым улицам целые дни стоял грохот и стук от ломового движения, которое искусственно оттеснялось сюда запрещением ломовым извозчикам проезжать по улицам сквозного и прямого сообщения - по Невскому, Гороховой, Литейному, Загородному и другим проспектам.

Глубокий казенно-полицейский отпечаток на благоустройство дореволюционного Петербурга наложили методы его проведения - не по плану, а по приказам градоначальника, по понуждению околоточных и приставов (от которых откупались подачками и непременными "подарками" к праздникам), а также по отдельным, разовым постановлениям городской думы. Общее благоустройство даже самых многолюдных улиц возлагалось на отдельные домовладения и их дворников.

Отсутствие единой планомерной организации во всем, фрагментарное благоустройство улиц десятками тысяч отдельных домовых хозяйств вели к чрезвычайной пестроте и ненадежности дела, к неэкономному, нехозяйственному в общегородском масштабе расходованию средств. При поливе плохо мощенных улиц из шлангов и поливных тумб расходовалось неимоверно много воды, разрушались мостовые от выбиваемого сильными струями песка. Ремонт улиц производился против каждого дома отдельно, разными материалами и разными мастерами. Неизбежно было со стороны каждого дома стремление подешевле отделаться от этой полицейской повинности. Отсюда - недолговечность строительства, деревянные трубы на улицах клались без общего уклона, а на иных участках и с обратным уклоном, только бы внешне выполнить требования.

Вся эта казенно-полицейская "марафетная" культура дореволюционного Петербурга, с ее недолговечным внешним лоском, противоречила требованиям подлинного благоустройства и уже имевшимся техническим возможностям XX века. В кричащем противоречии стояла она с величавым наследием "царственного" благоустройства Петербурга, которое проводилось под руководством замечательных мастеров, строителей и художников в век Петра, Екатерины и Александра, когда город строился и украшался не для "черного люда", а как императорская вотчина. Тогда оделись в прочный гранит берега Невы и каналов, заложен был Летний Сад с его знаменитой решеткой и Михайловский парк; тогда выросли все архитектурные, пленяющие туристов ансамбли, устроены были знаменитые площади - Сенатская, Исаакиевская и Дворцовая, возведены десятки величественных зданий.

К сожалению, современный период унаследовал от дореволюционного не приемы долговечного строительства по единому плану, а лишь поддержание внешнего казенно-приказного благоустройства. Только в самые последние годы перед революцией начали намечаться новые хозяйственно-технические пути для достижения в столице современного благоустройства. Непосредственно перед войной и во время войны выработан был план постройки общей канализации, общей системы замощения улиц, очистки и приведения в порядок водоемов и каналов, постройки здорового водоснабжения, устройства ряда новых крупных садов и т.д.

Однако после революции пришлось не только ставить сразу во всем объеме широчайшие цели общего благоустройства, но и вырабатывать, что гораздо труднее, новые пути и целесообразные приемы их достижения, начать целенаправленную подготовку квалифицированных специалистов.

На санитарно-техническом отделении строительного факультета Политехнического института в то время активную роль играли архитектор-художник Карпович³⁵ и профессор Дубелир³⁶, которых я близко знал еще по совместной работе в редакциях журналов "Городское дело" и "Земское дело". Я много говорил с ними о необходимости создания более широких возможностей для подготовки инженерно-технического персонала, вполне понима-

стр. 68

ющего задачи благоустройства и перепланировки населенных мест. Еще в начале 1918 г. в статье "Сущность и задачи общего городского благоустройства", напечатанной в N 1 московского журнала "Врачебно-санитарное обозрение" я дал общее определение, в чем должно состоять благоустройство населенных мест. Основным отправным положением была мысль о том, что в новых условиях любой город, населенное место должны стать общим удобным, хорошо технически оборудованным для производственной, социальной и культурной жизни коллективным жилищем. Город для всего трудового населения должен быть таким же удобным, безопасным и здоровым жилищем, как отдельная квартира или отдельный дом для каждой семьи.

Этот взгляд на общее благоустройство населенных мест лежал в основе всей моей работы в Музее города, начавшейся в 1918 году. Устройство в этом музее отдела коммунальной и социальной гигиены стало делом, которому я отдавал на протяжении первых пятнадцати лет советской власти больше всего сил и времени, творческого труда. А начиналось все так. В конце лета 1918 г. я получил письмо от совершенно незнакомого мне до тех пор архитектора Л. А. Ильина³⁷ с приглашением принять участие в частном совещании инициативной группы лиц, разрабатывающих проект устройства в Петрограде особого музея для наглядного отображения и освещения всех сторон истории, современного состояния и перспектив дальнейшего развития города как очага промышленности, культуры, науки и искусства.

В то время меня очень заботила судьба чрезвычайно ценных материалов гигиенической выставки 1913 г., остававшихся в разных местах в известной степени на моем попечении. Это были не только мои общие сводные материалы по земскому врачебно-санитарному делу, но и очень дорого стоившие санитарно-технические установки, модели водопроводных и канализационных сооружений, макеты зданий, графические планы и фото городских больниц, поселков, санаториев, школьных зданий, учреждений пищевого обслуживания (боен, холодильников, рынков и т.д.). Огромную часть этих материалов составляли хорошо разработанные проекты строительства перечисленных объектов, не осуществленные, невзирая на всю их необходимость, вследствие отказа в ассигнованиях со стороны городских властей. После революции, когда само трудовое население стало хозяином всего городского дела, неотложно необходимо было ознакомить его с основными нуждами городского благоустройства. Я считал, что именно для этого нужно было развернуть все имеющиеся наглядные материалы и пользоваться ими как наглядными пособиями для просвещения широких народных масс. Также необходимо было это и для подготовки технических работников городского хозяйства. И вот именно тогда, когда я вынашивал эти планы, я и получил приглашение на совещание по разработке проекта устройства Музея города.

Первоначально эти совещания происходили у Л. А. Ильина, в его особняке на Крестовском острове. У меня складывалось впечатление, что ни сам Ильин, ни другие участники инициативной группы толком не представляли себе, о каком музее должна идти речь. Они говорили, что это должен быть такой музей, каких еще никогда и нигде в мире не было и нет, что предметом экспозиции должен стать сам город, а средствами экспозиции - искусство в его высших достижениях; что в музее должны найти отображение зарождение и развитие в городе зодчества, архитектуры, скульптуры, театрального искусства. Это были люди, совершенно лишенные понимания и чувства реальности, нужд городского населения. Я пытался спустить их планы с туманных высот служения искусству на реальную землю нужд городского хозяйства, потребностей населения в благоустройстве, в здоровых жилищах и улучшенном быте, убедить их в необходимости иметь в Музее города самостоятельный отдел "Население города, охрана и обслуживание его здоровья". Я изъявил готовность поставить и развивать именно такой отдел в Музее города.

В результате ряда совещаний было представлено соответствующее ходатайство в Совет комиссаров Северной коммуны³⁸, находившийся в Смольном. Ходатайство благосклонно встретил Луначарский. Он лично принял и

стр. 69

выслушал инициаторов. В совет по устройству Музея было введено несколько лиц, лично известных в Смольном, в том числе д-р Жихарев для заведования отделом охраны здоровья населения города и некая пожилая дама - для заведования отделом народного образования. В "Известиях Совета комиссаров Северной коммуны" был опубликован специальный "Декрет об учреждении Музея города и передаче навсегда в его ведение Аничкова дворца со всею его усадьбой".

При осмотре Аничкова дворца наиболее сохранившимся оказалось главное здание. Все остальные строения, не занятые жильцами, были в полуразрушенном состоянии, с провалившимися полами, осыпавшейся штукатуркой. Главное здание, как представляющее наибольший интерес, с крупными залами, выдержанными в классическом стиле, Ильин, считавший себя директором-устроителем музея, предназначил под развертывание отдела архитектуры города; отдельное строение в глубине усадьбы, требовавшее наименьшего ремонта, было сразу определено для размещения в нем "Музея старого Петербурга", управление которого согласилось перевезти свои фонды в усадьбу Аничкова дворца и считать его частью Музея города. Отдел охраны здоровья городского населения получил помещения в наиболее разрушенном здании слева от портала, которое выходило на Фонтанку. Прежде чем размещать или собирать в нем экспонаты, нужно было восстановить провалившиеся полы. Чтобы не оттягивать дела, я воспользовался двумя комнатами освободившейся в соседнем флигеле квартиры и стал собирать в них из разных учреждений сохранившиеся модели, планы, фотоснимки, диаграммы и прочий музейный материал.

В одной комнате я разбирал материалы, а в другой расставлял и развешивал отобранное. Д-р Жихарев считался заведующим отделом, но в этом деле он ничего не понимал, никакого участия в работе не принимал и не очень мешал созданию отдела.

Техническую работу по восстановлению и обновлению моделей помогал мне выполнять мой прежний сотрудник по подготовке экспонатов для Русского павильона Дрезденской выставки и для Всероссийской гигиенической выставки модельный мастер, столяр и муляжист И. А. Ильин. Во время чтения лекций на строительном факультете Политеха я для наглядности проводил некоторые занятия с демонстрацией моделей водопроводных и канализационных сооружений и больших планов городов в помещении, где занимался разборкой материалов в Аничковом дворце. Некоторые слушатели стали добровольно приходить и помогать мне в работе по устройству отдела. В свою очередь я помогал своим помощникам в выборе тем для дипломных проектов и подборе литературных источников. Мое увлечение идеей о такой планировке и застройке городов, которые обеспечивали бы равное для всего их населения благоустройство, удобства, здоровье, безопасность и культуру жизни, и мой энтузиазм передавались и молодым добровольцам-сотрудникам.

С первых же шагов по устройству отдела фактически велась экскурсионная работа, посетителям излагались планы дальнейшего развертывания отдела. В отличие от музейных учредителей-архитекторов, которые считали, что главным предметом экспонирования должны быть здания, архитектура, то есть сам город, я задавался вопросом - а что же такое в основе своей город? И настойчиво выдвигал тезис о том, что на первом плане в изучении, познании и музейном экспонировании, отображении города должно быть население. Динамика населения, его развитие является первопричиной строительства и украшения города. Должны быть освещены в первую очередь пути и источники познания населения Петрограда, показана его численность, состав и изменения, в нем происходящие.

Для большей наглядности я приводил сравнение города с рекой. Когда говорят о любой реке, на чем прежде всего останавливают внимание? Разумеется, на мощности, на размерах реки, на ее ширине, глубине, скорости ее течения. Исследуется речное русло, берега, их характер. Изображается извилистость русла, перемены в направлении течения, повороты и образуемые

стр. 70

рекою острова, отмели, перекаты. Однако ведь не берега, не русло, не дно образуют реку, а вода, которая проносится по руслу. Это она составляет само существо реки, она несет на себе суда и лодки, создает истинную красоту реки. Только она связывает в одно целое весь ландшафт прибрежных лугов и лесов, круч и широких пляжей. Это в воде развивается вся жизнь реки. Да и сами берега со всеми их образованиями: с пойменными низинами и террасами, скалистыми ущельями и обрывами - все это только продукт работы воды, заключающейся в ней энергии.

Совершенно тем же, чем вода для реки, является людская масса, население - для города. Когда описывают город, останавливают внимание прежде всего на его расположении, на его улицах, площадях, садах и парках, на монументальных зданиях, жилых домах, на фабриках, заводах, мостах, на его благоустройстве и хозяйстве. А между тем все это - лишь отражение и продукт деятельности людей, которые и есть существо города, его истинное содержание.

При поверхностном взгляде город представляется нам сочетанием зданий и площадей, домов и улиц. А между тем его существо - это его население. Как мощность потока мы определяем его шириной и глубиной, быстротой течения, так и население города определяем его численностью, устанавливаемой при народных переписях, характером его расселения, то есть отношением его массы к занимаемой площади или всей территории города, к построенным жилым домам и к их емкости, плотностью и скученностью³⁹, его возрастно-половым составом и теми изменениями в нем, которые происходят от смертей и рождений (естественное движение населения), а также от прибытия и выбытия (иммиграция и эмиграция, или механическое передвижение, переселение).

Чтобы сохранить хронологию, коснусь событий личной жизни. Выше я рассказал о поездке моей в Череповец по вызову председателя губисполкома в мае 1919 года. На это приглашение я откликнулся с тем большей готовностью, что это совпало с моим стремлением найти возможность поехать именно в этот город, чтобы повидаться с Екатериной Ильиничной. Выписавшись из больницы, она уехала весною 1919 г. из Петрограда, приняв место второго врача в череповецкой губернской больнице. Меня охватывало беспокойство о состоянии здоровья Екатерины Ильиничны. Я не знал ее дальнейших планов.

По приезде в Череповец я разыскал Екатерину Ильиничну и познакомился с главным врачом больницы, под началом которого она работала. Д-р Стрельцов был хорошим хирургом, но держал себя не совсем обычно, казался большим чудаком. С ним жили два его младших брата. Они собирались поступать в Политехнический институт и очень интересовались условиями жизни его студентов. Знакомство с д-ром Стрельцовым продолжалось у меня в течение нескольких лет. Поступившие в Политехнический оба его брата некоторое время были частыми посетителями "Полоски". Приезжавший их навещать д-р Стрельцов также обычно останавливался у нас. Это было в годы, когда никакой возможности остановиться в гостинице не существовало.

В конце августа 1919 г., преодолев все транспортные трудности, Екатерина Ильинична, не останавливаясь в Петрограде, проехала в Москву. Там она поселилась у самого близкого ей человека - Марии Александровны Тумаркиной, работавшей в специальной глазной больнице и жившей в Замоскворечье вместе с двумя своими сестрами. Мой сын Илья родился в сентябре 1919 г. в родильном отделении Морозовской больницы. Трудное было то время для матери и ребенка, очень скудны возможности питания для матери. Ребенок голодал от недостатка материнского молока. Достать его для прикорма было невозможно. Мучительно трудно вспоминать мне и теперь, много лет спустя, о тревогах и волнениях в ожидании вестей из Москвы.

Поездка в Москву без специальной командировки осенью 1919 г. была невозможна, и мне только уже зимою удалось приехать и добиться в ЗАГСе, чтобы была заполнена в документе о рождении Илика графа об отце с моею собственноручной подписью. Это было мое отцовское право, в оформлении

стр. 71

которого только что зарождавшаяся загсовская бюрократия пыталась мне отказать. Я же совершенно был убежден в своей правоте и в конце концов заставил считаться с моим правосознанием.

Выписавшись из родильного отделения, Екатерина Ильинична временно жила у М. А. Тумаркиной, но как только оправилась, усиленно начала искать место врача вне Москвы, где легче было бы как-нибудь прокормиться и ей, и сыну. Теперь вообще невозможно представить себе, с какими трудностями, лишениями и прямо героической решимостью была сопряжена тогда поездка из Москвы для ознакомления с условиями предлагавшейся работы. Уже после моего отъезда из Москвы Екатерина Ильинична взяла место врача в Бородине - заведовать участковой больницей и вести ежедневный прием в амбулатории с выездами также к больным в окрестные села. В зимних условиях пришлось переезжать из Москвы по железной дороге, а затем от станции - на лошадях. Загруженность амбулаторной работой, частые выезды к больным, необходимость доставать хотя бы самое скудное пропитание - все это было возможно только благодаря тому, что удалось найти деревенскую девочку в качестве няни.

Из-за лекций и работы по созданию отдела коммунальной и социальной гигиены в Музее города я смог только в апреле 1920 г. вновь побывать в Москве и получить через московский губздравотдел направление для поездки в Бородино. На рассвете я вышел на станции. Расспросил, как пройти до Советской участковой больницы, и не теряя времени пустился в путь. Несколько километров дорога проходила по полю Бородинского боя, и я при восходе солнца без путеводителя проходил от памятника к памятнику, прочитывая надписи на обелисках и мемориальных досках. Подошел, наконец, к речке и, пройдя еще несколько километров, увидел парк и рядом с ним каменное здание, в котором, по моему предположению, могла помещаться участковая больница. Ни одной живой души в такой ранний час нигде не было видно. Спросить не у кого. Утренний холод, усталость, да, пожалуй, еще и неприятное чувство голода не очень располагали к терпеливому ожиданию. У запертых ворот я без всяких приключений перебрался через ограду. Долго стучался у запертой входной двери. Безрезультатно. Стал обходить дом и заглядывать в окна. Зимних рам уже не было. В довольно большой комнате я увидел через стекло кого-то спящего на кровати, а подле кровати детскую постель. Я сильно постучал в окно, проснувшаяся Екатерина Ильинична подошла к окну... Я провел в Бородине несколько дней.

Подолгу, пока Екатерина Ильинична была занята амбулаторным приемом, сидел я на высоком обрывистом берегу реки, за которой расстилалась мягкая весенняя зелень луга, видны были избы ближайшей деревни. Я был не один. Солнечное тепло ласкало моего уже полугодовалого сына, которому я срывал ветки ивы с распустившимися нежными листочками и пушистыми "котиками". Снова навестил я Бородино в начале июня.

Памятен отъезд из Бородина в июле. Рано утром опять вышел я на Бородинское поле. Опять перед моими глазами, вблизи и на километры вдаль, высились памятники великого сражения. На станции узнал, что поезда на Москву со вчерашнего дня не было, что попасть на него очень трудно, много пассажиров на станции ждут уже целые сутки. Но мне во что бы то ни стало нужно было возвращаться в Петроград, так как истекал срок командировки. Когда поезд остановился, миновав станцию, я успел добежать до него и даже пробежать вдоль всех вагонов, но все они, даже все ступеньки были плотно забиты людьми. Все эти счастливцы, едва державшиеся на ступеньках, были глухи к мольбам и просьбам пропустить в вагон. Да и куда в вагон, когда там людям стоять тесно и двинуться невозможно! С отчаянием смотрел я на удалявшийся состав с висящими на ступеньках и плотно заполнившими проходы людьми. Что было делать? Возвращаться обратно? От станционных служащих я узнал, что возможно прибытие внеочередного теплушечного состава. В течение нескольких часов прогуливался я подле станции, подсаживался к группам таких же ожидающих. Наконец поезд появился. Раздвижные двери

стр. 72

во всех вагонах были закрыты. Попытки открыть их были безуспешны, изнутри их удерживали люди, плотно, до отказа заполнявшие теплушки. Кое-как мне удалось, несмотря на сопротивление, просунуть руку в слегка раздвинутую в одном вагоне дверь и с огромными усилиями подняться. Поезд уже начинал двигаться, и я умолял впустить меня. Откуда-то из глубины вагона раздался неожиданно голос, называвший меня по имени и отчеству и твердо, решительно требовавший впустить меня в вагон. По голосу узнал меня оказавшийся в толпе пасажиров Артемий Яковлевич Закс, замечательный педагог, зам. директора Лесновского коммерческого училища, знавший меня как председателя родительского комитета. Как мог узнать Артемий Яковлевич мой голос, хотя в течение двух-трех лет мне не приходилось с ним встречаться? Как могла у него появиться мысль обо мне здесь, вдали от Петрограда? Непостижимо. Как бы то ни было, только благодаря этой сверхъестественной случайности я доехал до Москвы, а оттуда, хотя и с опозданием на два дня, добрался до Петрограда.

Осенью Екатерина Ильинична переехала в Петроград, остановившись у сестры. Илику уже было больше года. Я помогал носить его в консультацию выхлопотать карточки на получение молока. Стойко преодолевая все трудности тогдашнего положения, Екатерина Ильинична переехала еще до наступления зимы в Старый Петергоф, где приняла на себя заведование детской инфекционной больницей. В отдельном небольшом деревянном домике при больнице была квартира для врача.

Нелегко было добираться из Лесного до Балтийского вокзала, а затем до станции Старый Петергоф. Я проделывал этот путь каждую неделю, оставался обычно с Иликом все праздничные дни. У меня сохранилось несколько тетрадей с наблюдениями за развитием "второй сигнальной системы" у Илика (на втором и третьем году жизни) и за признаками формирования человеческой личности...

Когда выпал снег, я смастерил самодельные санки (купить или заказать в то время было невозможно). Не без опаски садился сначала Илик в этот "экипаж", но затем превозмог свою робость, привык и всякий раз, когда я приезжал, мы отправлялись с ним в отдаленные, иногда многочасовые и рискованные прогулки: к Бобыльску и взморью или в занесенный снегом парк, к пустовавшему английскому дворцу.

В марте 1921 г. Екатерине Ильиничне с Иликом пришлось в течение почти двух недель пережить полный перерыв сообщения с Петроградом, совершенный отрыв от всех близких людей и все ужасы фронтовой обстановки во время ликвидации Кронштадтского восстания. Снаряды линейных кораблей и кронштадтских батарей в течение нескольких дней проносились над больницей, в которой на это время приютилась Екатерина Ильинична с сыном. Были разбиты все оконные стекла, в кабинетах гулял ветер, было холодно, жутко.

стр. 73

В апреле стали возможны пешие прогулки с Иликом, он к этому времени уже научился "неутомимо" ходить. Держа его за руку, а вернее - держа его на руках, я совершал прогулки к морю, где над береговыми полыньями носились стаи диких уток, а в разбросанных в стороне от дороги отдельных мызах мы видели гоготавших гусей, козу или свиней. В иные из этих довольно отдаленных мыз не раз ходил я и один, без Илика, чтобы достать для него два-три стакана молока. Для Екатерины Ильиничны это была очень трудная задача. После тяжелого рабочего дня, в осеннее ненастье и в зимнюю стужу ей приходилось ходить по округе, чтобы выменять бутылку молока за какие-нибудь принадлежности платья. Что мог сделать я, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить ей эту задачу? Когда у нас на "Полоске" были козы и каждый получал по стакану молока после утренней и вечерней дойки, я собирал свою долю в чистую бутылочку, как бы для того, чтобы выпить его с куском хлеба вместо завтрака на работе, и привозил это молоко сыну.

Многими часами, пока Екатерина Ильинична была в больнице, Илик оставался на открытом воздухе, а я заготовлял топливо для плиты из сухих веток, оставшихся в местах вырубки деревьев, или вскапывал в апреле и мае землю под посадку картошки.

Чтобы лучше использовать мои еженедельные поездки в Старый Петергоф, я взял предложенное мне санитарным врачом Ходатом место врача в специальном детском доме для дефективных детей школьного возраста. Большим общественным бедствием в тот период была массовая беспризорность детей, уезжавших с поездами, под кузовами вагонов, скрывавшихся в городских трущобах, в канализационных колодцах. Нередко эти беспризорники становились участниками преступлений. Устраивались многочисленные облавы для их поимки и помещения в детские дома и специальные учреждения для дефективных. Одним из таких учреждений и была в Старом Петергофе "школа-приют для дефективных". Врач школы должен был посещать время от времени эту обитель для принятия мер противоэпидемического характера (прививки), для надзора за санитарным благоустройством помещений и самого школьного участка и для участия в заседаниях совета школы. За это врач мог получать частично продовольственный паек.

Не без колебаний принял я эту работу. Я посоветовался с профессором Грибоедовым⁴⁰. Несколько недель штудировал литературу о дефективных детях и учреждениях для попечения, воспитания и обучения их. Несколько раз побывал на заседаниях совета школы, настойчиво добивался улучшений в санитарной обстановке помещений для детей, вел беседы о соблюдении личной гигиены с одной из старших групп воспитанников. Но вскоре я решил окончательно отказаться от этой должности. Воспитатели и директор школы были сторонниками крутых дисциплинарных мер и вместо атмосферы доверия к воспитателям, педагогам и врачу у детей было затаенное злобное чувство мести и вражды. Преодолеть эту атмосферу можно было бы только настойчивой, долгой работой прежде всего с воспитателями, но об этом и думать было нельзя без смены директора.

В ноябре 1921 г. Екатерина Ильинична переехала из Старого Петергофа в Володарское (бывш. Сергиево), заняв место врача детского учреждения. Отведенная ей квартира имела отдельный вход и состояла всего из одной довольно просторной комнаты. Чтобы навещать Екатерину Ильиничну и Илика, мне нужно было из Лесного трамваями добираться до Нарвских ворот. Оттуда уходил трамвай к "Красному путиловцу", а там, доехав до "Красного кабачка", сесть в загородный трамвай, с большими перерывами ходивший до Стрельны. Когда напряжение тока в сети было слабое, трамвай останавливался и последние несколько километров нужно было идти пешком.

Поездки в Володарское заставляли познать все трудности транспорта и были подлинной школой выносливости и терпения. В то же время они обогащали знанием подлинной обстановки и условий городской жизни. Екатерина Ильинична предпочла переехать из Старого Петергофа, чтобы не работать в инфекционной больнице - из опасения заразить Илика.

стр. 74

Недолгое пребывание в Сергиеве вскоре сменилось для Илика на долгие годы жизнью в более благоприятных условиях в Детском Селе ⁴¹, куда Екатерина Ильинична перешла на работу по устройству и заведованию санаторием для малышей (с мая 1922 г.)- Начались годы чрезвычайно напряженной для нее работы. Я же в те годы был поглощен развертыванием отдела коммунальной и санитарной гигиены в Музее города, подготовкой к лекциям в Медвузе (ГИМЗ) и Институте усовершенствования врачей, руководством экскурсиями, подготовкой к печати ряда работ, в связи с чем мне приходилось много работать в Публичной библиотеке. Но в выходные дни я отрывался от всех этих дел и от работы на "Полоске" и переносился в другой мир, в мир сказочной красоты детскосельских парков, в мир вечных непостижимых и захватывающих природных движений. По существу, гуляя с Иликом, я вновь переживал вместе с ним те дни, когда "нам новы все впечатленья бытия". Приведу здесь выдержку из сохранившихся моих записей.

"20 мая - 30 июня 1922 г. - Илик с мамой живут в чудесном помещении на берегу нижнего пруда в Детском Селе, среди великолепных дубов, лип, кленов и сосен. Из окна комнаты - пленяющая картина: на зелени луга среди нескольких групп островов у самого берега пруда пасутся коровы и козы. В пруду постоянно плещутся десятки купающихся детей. За прудом на пригорке группы высоких деревьев, аллея из лиственниц, а дальше на горе среди зелени белеют стены дач...

...Здесь Илик проявляет гораздо больше самостоятельности, чем в Сергиеве. Сам убегает в другой конец дома на кухню, сам выходит во двор... Во время прогулок в парке Илик пробирается со мной ко всем перепадам воды из прудов по камням, хорошо уже знает статую Геркулеса, спящей Ариадны, Фавна и др. Знает в лицейском саду статую "Пускина".

...Систематически я ходил с Иликом далеко в лес, в направлении Павловска. Мы собирали грибы, ловили бабочек, стрекоз и лягушек.

Когда Илик с Екатериной Ильиничной приезжали в Петроград, чтобы погостить у тети, я встречал их у вокзала, и мы гуляли пешком по Невскому от Литейного. По сути, Илик вполне сознательно рассматривал в окнах магазинов игрушки и выставленные товары, а на улице - лошадей и особенно "моторы" и машины... Когда Илику до трех лет еще не хватало двух месяцев, по развитию умственных способностей он подходил (во многом) скорее к ребенку пяти-шести лет, однако оставался отнюдь не напичканным интеллигентским "скороспелкой", а прелестным, здоровым, естественным ребенком. Он рано запомнил все стихотворения, которые я ему рассказывал перед сном: "По синим волнам океана", "Трубадура", и "Русалку, и "Песнь о соколе", и "Песнь о вещем Олеге". При гостях он читал их с экспрессией, подражая мне..."

Что касается семейной жизни моей на "Полоске" с Любовью Карповной, то с 1923 годом связано у меня такое воспоминание. 14 ноября исполнилось 25-летие нашей с ней совместной жизни, и Любовь Карповна устроила в кругу близких родственников вечер.

...На вечер к нам приехал из Москвы брат Любови Карповны Иван Карпович Полтавцев с женой Марией Михайловной. Иван Карпович за вечерним чаем вспомнил о наших встречах в 1898 г. в Петербурге, в 1903 г. в Сновске и в 1911 - 1912 гг. в Берлине, у него тогда сложилось впечатление, что я знаю наизусть многое из Пушкина и Некрасова. Он попросил прочитать без подготовки какие-нибудь лирические стихи этих поэтов, и я сказал первое пришедшее мне на ум - "Я помню чудное мгновенье", а в качестве образца некрасовской лирики сказал его "Три элегии". Я не был уверен, помню ли я это довольно длинное стихотворение, но, начав говорить, к немалому своему изумлению благополучно, без заметных запинок, сказал все три части. При этом я не вкладывал в него никаких автобиографических намеков и был огорчен тем, что Любовь Карповна с нескрываемым неудовольствием отнеслась к этому моему семейному "эстрадному выступлению".

(Продолжение следует)

стр. 75

Примечания

1. Урусов Сергей Дмитриевич (1862 - 1937), князь, историк, общественный деятель. Был губернатором в ряде губерний, сторонник городского и земского самоуправления, депутат I Государственной думы, осужден по делу о "Выборгском воззвании". В марте 1917 г. назначен товарищем министра внутренних дел. После Октябрьской революции лишен гражданских прав, восстановлен в правах в 1929 году. Неоднократно подвергался арестам, преследованиям. В последние годы работал бухгалтером в советских учреждениях.

2. Садырин Павел Александрович (1877 - 1938), депутат 1 Государственной думы, из крестьян, инженер-агроном, кооптирован в ЦК кадетской партии в 1917 году.

3. Здесь и далее даты приведены по старому стилю.

4. Ольденбург Сергей Федорович (1863 - 1934), востоковед, профессор Петербургского университета; член Государственного совета, в мае 1917 г. вошел в состав ЦК кадетской партии; министр народного просвещения во Временном правительстве.

5. Велихов Лев Александрович (1875 - 1938), юрист, член IV Государственной думы, член кадетской партии, специалист по органам местного самоуправления. После Октябрьской революции подвергался арестам.

6. Глебов Юрий Николаевич (1873 - 1926), член III Государственной думы, октябрист, петроградский городской голова с марта 1917 года.

7. Новиков Михаил Михайлович (1876 - 1965), член IV Государственной думы, профессор-зоолог, последний выборный ректор Московского университета. После Октябрьской революции выслан из России.

8. На очередном VII съезде партии (25 - 27 марта по старому стилю) предложенные изменения были внесены в программу.

9. Некрасов Николай Виссарионович (1879 - 1940), инженер, депутат III и IV Государственных дум, кадет; в 1909 - 1917 гг. - член ЦК партии кадетов, принадлежал к левому ее крылу. Был в составе Временного правительства. После Октябрьской революции сотрудничал с советской властью. Несколько раз арестовывался и в 1940 г. расстрелян.

10. Содержание выступлений З. Г. Френкеля на заседаниях ЦК см.; Протоколы Центрального комитета Конституционно-демократической партии. В 6 томах. Тт. 1, 3. М. 1994.

11. Оболенский Владимир Андреевич (1869- 1950), князь, земский деятель, депутат 1 Государственной думы, член ЦК кадетской партии (1917 г.).

12. Алмазов Василий Иванович (1857- ?), земский врач, надворный советник, член Саратовской городской управы (1905 - 1910 гг.), член IV Государственной думы. Тесть академика АН СССР А. Н. Бакулева.

13. Сысин Алексей Николаевич (1879 - 1956), гигиенист, один из организаторов и первый руководитель санитарно-эпидемиологического дела в СССР, академик АМН СССР.

14. Тарасевич Лев Александрович (1868 - 1927), микробиолог, один из организаторов борьбы с эпидемиями в годы гражданской войны, академик АН УССР.

15. Нольде Борис Эммануилович (1876 - 1948), барон, профессор, юрист, директор 2-го департамента Министерства внутренних дел, товарищ министра иностранных дел в царском и во Временном правительствах; консультант кадетской партии; с 1916 г. - член ее ЦК.

16. Захарий Григорьевич имел в виду, что комиссаров на местах имели и кадеты и советы.

17. О том, что происходило в Кронштадте, Захарий Григорьевич мог узнать от служившего там генерала Александра Николаевича Козловского, с которым Френкели дружили семьями. В 1921 г. Козловского обвинили в причастности к руководству антибольшевистским мятежом. Но ему удалось скрыться и по льду Финского залива перебраться в Финляндию. Семья Захария Григорьевича помогла перебраться туда к нему одной из его дочерей. Остальные же члены семьи Козловских были репрессированы и многие погибли.

18. Был распущен большевиками 25 октября 1917 года.

19. Тексты выступлений Захария Григорьевича на заседаниях в городской думе см.: Стенографические отчеты Петроградской городской думы созыва 1 августа 1917 г. Тт. 1 - 3. Единственный сохранившийся машинописный экземпляр хранится в Отделе рукописей и редких книг Российской национальной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Петербурге.

20. Мануильский Дмитрий Захарович (1883 - 1959), большевик с 1903 года. В описываемый период являлся членом Петроградского ВРК. В дальнейшем секретарь Исполкома Коминтерна (1928 - 1943 гг.); в 1944 - 1953 гг. зам. председателя Совета народных комиссаров (Совета министров), член ЦК ВКП(б) в 1923 - 1952 гг.; депутат Верховного совета СССР в 1937 - 1954 гг.; академик АН УССР (1945 г.).

21. Деятельность думы фактически не прекратилась: после перевыборов, организованных советскими властями 28 ноября, дума работала в другом составе (председатель - А. Н. Винокуров). См. Петербургская городская дума. 1846 - 1918. СПб. 2005, с. 372 - 374.

стр. 76

22. Мицкевич Сергей Иванович (1869 - 1944), один из организаторов советского здравоохранения, врач; социал демократ с 1893 г., большевик.

23. Барсуков Михаил Иванович (1889 - 1974), один из деятелей советского здравоохранения, руководитель санитарного отдела Петроградского ВРК.

24. Будрин Петр Васильевич (1857 - 1939), профессор, в 1902 - 1905 гг. директор Ново-Александрийского сельскохозяйственного института; с 1908 г. директор Харьковской селекционной станции; председатель Комиссии по организации селекционных опытных станций в России.

25. Шрейбер Семен Ефимович (1865 - ? ), эпидемиолог, врач-гигиенист; начальник Вилюйского медико-санитарного отряда Якутской комплексной экспедиции АН СССР 1925 - 1930 годов.

26. Бехтерев Владимир Михайлович (1857 - 1927), невролог, психиатр и психолог. Создатель научной школы. Основатель рефлексологии. Организатор и руководитель Психоневрологического института и Института по изучению мозга и психической деятельности.

27. Здесь допущена неточность. В 1918 г. по инициативе В. М. Бехтерева был организован Институт по изучению мозга и психической деятельности, в его составе имелась Лаборатория труда, проводившая экспериментальное изучение влияния труда на личность, ее нервно-психическое состояние.

28. Окуневский Я. Л., доктор медицинских наук, профессор Военно-медицинской академии, специалист по проблемам военно-морской гигиены.

29. Шишко Лев Петрович (1872 - 1943), профессор Технологического института, специалист по архитектуре, коммунальной гигиене и строительству.

30. Это сообщение привлекает к себе внимание тем, что подобное массовое нервное заболевание произошло в декабре 2005 г. в Чечне. Его также поначалу приняли за отравление.

31. Новосельский Сергей Александрович (1872 - 1953), крупный специалист по проблемам смертности населения Петербурга-Ленинграда, в 1918 г. руководитель Петроградского губотдела демографической и математической статистики. Один из создателей Института демографии в 1930 году.

32. Кулеша Георгий Степанович (1866 - 1930), доктор медицинских наук, профессор, патологоанатом.

33. Куркин Петр Иванович (1858 - 1934), деятель санитарной статистики. С 1895 г. в течение 30 лет заведовал медико-статистическим отделом губернского санитарного бюро Московского земства.

34. Рузский Дмитрий Павлович (1869 - 1937), главный инженер по постройке канализации в Петербурге; зам. председателя Русского технического общества, профессор, с 1919 г. - ректор Политехнического института. В 1921 г. уехал за границу, с 1925 г. был профессором Загребского университета.

35. Карпович Владислав-Оттон Станиславович (1872 - 1937), теоретик архитектуры, пропагандист малоэтажного строительства, председатель Ленинградского общества архитекторов, профессор строительного факультета Политехнического института.

36. Дубелир Георгий Дмитриевич (1874 - 1942), инженер-градостроитель. Внедрял в застройку городов идеи городов-садов (Киев, Крым); деятель транспортной науки и техники, профессор Политехнического института.

37. Ильин Лев Андреевич (1889 - 1942), в 1925 г. главный архитектор Ленинграда, автор проекта его генерального плана.

38. Союз коммун Северной области - административно-территориальное объединение в 1918 г.: Петроградская, Новгородская, Вологодская, Псковская, Олонецкая, Архангельская, Северо-Двинская и Череповецкая губернии.

39. Плотность - число душ на 1 гектар; скученность - число душ на одну комнату в среднем, или число кв. м жилплощади на душу.

40. Грибоедов Адриан Сергеевич, профессор психиатрии, организатор и руководитель Невропатологической клиники в Петербурге (Петрограде), затем в 1920 - 1930 гг. руководитель Научно-исследовательского института педологии.

41. Так было названо в 1918 г. бывшее Царское Село. В 1937 г. Детское Село было вновь переименовано - в город Пушкин.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - З. Г. ФРЕНКЕЛЬ:

Комментарии: