В Институте Африки РАН журналы "Свободная мысль-XXI" и "Азия и Африка сегодня" провели "круглый стол" на тему "Колониальные империи и неоколониализм в свете кризиса современного миропорядка: возможность переоценки?" Встречу открыл А. М. Васильев, директор Института Африки РАН, член-корреспондент РАН. С докладом выступил В. Л. Иноземцев, директор Центра исследований постиндустриального общества, доктор экономических наук.
В обсуждении приняли участие В. Г. Шубин (заместитель директора Института Африки РАН, доктор исторических наук), А. И. Неклесса (заведующий лабораторией Института Африки РАН), И. В. Следзевский (доктор исторических наук, Центр цивилизационных и региональных исследований РАН), Б. Г. Капустин (доктор философских наук, профессор, Институт философии РАН, Йельский университет США), В. Г. Хорос (руководитель Центра проблем развития и модернизации ИМЭМО РАН, доктор исторических наук), Е. М. Русаков (кандидат исторических наук).
стр. 2
В. Л. Иноземцев. Сегодняшняя дискуссия для меня очень важна, потому что как экономист я пытаюсь исследовать в первую очередь вызванные неравномерностью мирового развития экономические проблемы, а также возникающие в этой связи политические трудности в современном мире и возможные далеко идущие глобальные последствия.
К сожалению, мои выводы в большинстве случаев не внушают оптимизма. В книге "Расколотая цивилизация", которая вышла в 1998 г., я попытался ответить на критику ранее опубликованной мною книги "За пределами экономического общества", сводившуюся к тому, что я якобы предрекаю чуть ли не коммунистическую перспективу постиндустриального общества. В действительности же, я сосредоточил внимание на негативных моментах, связанных с тем, что в ходе нынешней информационной революции и современного технологического развития обостряется проблема неравенства как в международном масштабе, так и в рамках развитых стран.
В ходе сегодняшней дискуссии я надеюсь услышать обоснованную критику моих тезисов, получить новый материал для размышлений, потому что, к сожалению, настоящий диалог получается очень редко, так как многие сегодня считают возможным без каких-либо аргументов отвергать ту или иную точку зрения, а некоторые - соглашаться, но тоже без серьезного обмена мнениями.
УГЛУБЛЕНИЕ РАСКОЛА МЕЖДУ ЮГОМ И СЕВЕРОМ
Хотелось бы акцентировать внимание на том, что увеличение разрыва в развитии между Югом и Севером, к сожалению, сегодня предопределено и, более того, - предопределено обеими сторонами - как развитыми странами, так и развивающимися.
На мой взгляд, сегодня не играют решающей роли такие аспекты этой серьезнейшей проблемы, как эксплуатация стран Юга, внедрение западных корпораций в их производственные структуры, невыгодные условия торговли, короче, все те моменты, которые очень активно поднимаются на щит антиглобалистами. Так, на последних переговорах в Канкуне в рамках ВТО развитые страны выдвинули достаточно масштабные предложения по снижению пошлин и открытию своих рынков для продукции развивающихся стран. И в принципе, если бы страны Юга проявили политическую волю, могли быть достигнуты весомые позитивные результаты. Однако сами воздвигаемые Севером торговые барьеры и устанавливаемые им таможенные пошлины по международным масштабам невелики. Другое дело, что страны Севера дотируют местных производителей, делая продукцию развивающихся государств не очень конкурентоспособной. Но можно ли требовать от них фактического пренебрежения к собственным производителям?! Россия тоже стремится защитить отечественное сельское хозяйство.
На мой взгляд, главная проблема заключается не в торговых барьерах, а в том, что сегодня структура торговли между Севером и Югом радикально изменилась.
Во-первых, технологический прогресс Севера в целом требует все меньшей ресурсной базы, за исключением США, которые идут по тупиковому пути развития. Рост производства в стоимостном выражении в развитых странах Европы и в Японии фактически не сопровождается увеличением объема используемых ресурсов. Более того, развитый мир фактически освоил производство всех тех товаров, которые ранее поставляли развивающиеся страны. Если, допустим, в 50-е гг. некоторые западноафриканские государства были чуть ли не монополистами по производству арахиса, то сегодня главный экспортер этого продукта - Соединенные Штаты.
Во-вторых, и это самое принципиальное, - развивающиеся и развитые страны сейчас обмениваются между собой двумя абсолютно различными группами товаров, а около 70% торговли между США, Европейским Союзом и Японией приходится на одни и те же товарные группы. Происходит торговый обмен автомобилями, радиоэлектроникой, технологиями и т.д. В развитом мире нет специализации, нет такого, чтобы, допустим, одна страна поставляла другой нефть или газ, а получала машины и оборудование.
В то же время торговля Юга крайне специализирована, его экспорт представлен в основном природными ресурсами и лишь в малой части - промышленной продукцией. Но даже индустриализирующиеся страны экспортируют прежде всего те товары, поставки которых на мировой рынок становятся все менее и менее выгодными. Что вывозит в США даже такая промышленно развитая страна, как Южная Корея? Автомобили, бытовую электронику, холодильники и т.д. Китай также экспортирует в Америку радиоэлектронику, игрушки, одежду и прочее. А для производства каждой новой машины нужно столько же ресурсов, сколько и для прежней, нужно сырье, нужны серьезные инвестиции в производственные мощности, достаточно дешевая рабочая сила. Для того, чтобы быть конкурентоспособным, развивающиеся страны вынуждены:
а) недоплачивать рабочим, то есть ограничивать их потребление;
б) заставлять работать больше, то есть изнашивать их рабочую силу;
стр. 3
в) активно инвестировать в новые производственные мощности;
г) вновь и вновь приобретать необходимые ресурсы и сырье.
Таким образом, цепь замыкается: за счет эксплуатации рабочей силы и ресурсов производится очередная единица готового продукта, при этом на каждую новую единицу уходит столько же ресурсов, сколько и на предыдущую. Ее продажа приносит экспортную выручку, но само экспортируемое благо безвозвратно утрачивается.
Радикально отличающаяся экономическая модель действует в США и Европе. Там создаются информационные технологии, которые легко тиражировать. К примеру, потратив несколько сотен миллионов долларов на разработку нового программного обеспечения, в дальнейшем можно, расходуя несколько центов на каждую его копию, продавать его многократно, не теряя саму программу. На такие блага устанавливаются и поддерживаются высокие цены, потому что если весь мир пользуется определенной операционной системой для обмена, допустим, электронной почтой, то введение ее новой версии и продажа ее американским потребителям (пусть и со скидкой) автоматически приводит к тому, что приходящая с компьютеров, в которых инсталлирована эта новая версия программы, электронная почта просто не будет читаться теми, кто еще не купил новую программу. Тем самым усовершенствованные технологии практически навязываются потребителю.
Информационные технологии требуют специфических инвестиций - инвестиций в рабочую силу. В отличие от конвейерного производства в процессе изобретения новых решений рабочая сила не столько тратится, сколько совершенствуется. А потребление, наоборот, становится по сути идентичным производству: освоение информации, знаний, чтение книг, ознакомление с последними достижениями науки, слежение за конъюнктурой, культурное образование - все то, что прежде считалось личным потреблением, ныне становится производством человеческого капитала.
Развитые страны становятся все богаче, хотя формально темпы роста их экономик могут казаться не слишком впечатляющими. А успех таких государств, как Китай, который добился внушительного роста ВВП, остается ограничен сугубо индустриальной сферой. Именно по этой причине экономически Запад уходит все дальше в отрыв, и, по сути дела, не может не уходить, потому что реального скачка от индустриальных технологий к постиндустриальным нигде, кроме США и ЕС, не произошло. Сегодня практически общепризнано, что и Япония не смогла совершить такой скачок. Она покупает в 8 раз больше технологий, чем продает. А это означает, что в Японии инновационная деятельность предельно низка. Даже такую элементарную вещь, как модельные ряды автомобилей, страна копирует в США и Западной Европе; еще больше отстают Южная Корея и Китай. Американский экономист Лестер Туроу в недавно опубликованной книге "Удача улыбается смелым" ("Fortune Favours the Bold") интересно описывает особенности инерционной политики Японии и Китая, показывая ограниченность "догоняющего" развития.
Рост экономик западных стран в послевоенный период происходил с очень высокой начальной базы; поэтому, хотя темпы его не слишком впечатляют, нельзя не учитывать, что годовой прирост ВВП США на 2%, если учитывать размер американской экономики, а также численность населения США и Китая, в абсолютном выражении прибавляет к доходам среднего американца в 3 раза большую сумму, чем 12% роста ВВП Китая к доходам среднего китайца. Кроме того, нужно учитывать, что сегодняшняя экономическая наука, по сути дела, не имеет нормальных методов исчисления стоимостных характеристик информационных товаров. К примеру, если производится вдвое больше компьютеров, но каждый из них становится на 40% дешевле, то статистика показывает прирост производства лишь на 20%, а не в два раза, как это есть на самом деле. Таким образом, ввиду отсутствия методик оценки реальных темпов роста, определения ценности человеческого капитала и национальных богатств сравнение экономических потенциалов носит весьма условный характер.
Со стороны самих развивающихся стран их растущее отставание от Севера определяется прежде всего политическими факторами.
На мой взгляд, колониальная эпоха оставила противоречивое наследие. Не будучи специалистом в этой области, я не рискну судить, чего в этом наследии больше - позитивного или негативного.
Интерес европейцев к колониям определялся целым рядом факторов. Среди них были и политические доктрины того времени, согласно которым экспансионистская политика воспринималась как свидетельство силы и мощи государства. Среди них были и экономические мотивы: памятуя об опыте испанского и португальского владычества в Америке, колониальные страны рассчитывали на заморские территории как источник обогащения метрополии. Определенную роль сыграли и морально-этические, и даже, если так можно сказать, утопические идеи, связанные с тем, что европейцы не только считали Европу экономическим центром мира и наиболее прогрессивной цивилизацией, но и всерьез верили в свою цивилизаторскую миссию, что воплощалось в распространении европейских культурных ценностей в направлении мировой периферии. Характерно, что именно европейцы кодифицировали целый ряд религиозных и культурных текстов периферийных народов.
Прежде всего можно отметить британцев, создавших империю, ставшую одной из самых мощных цивилизаторских сил XIX в.; в отличие от голландцев и французов, они стремились глубоко вникнуть в культуру местных народов. Например, прежде чем запретить индийский обычай сати - сожжения вдов, комиссия Королевского общества в течение 12 лет исследовала индийские религиозные тексты с тем, чтобы определить, является ли этот обычай простой традицией или же религиозным обрядом. Лишь получив заключение экспертов, что сати не является религиозным обрядом и его запрет не будет означать вмешательство в религиозную сферу, вице-король Индии принял соответствующее решение. Таким образом, англичане подходили к традициям и попыткам внести в них какие-то изменения достаточно гибко, не пытаясь устанавливать свои порядки напролом, как это делают сейчас американцы. Европейцам удавалось в общем и целом довольно эффективно контролировать "периферийные" территории. В зените своего могущества, накануне Первой мировой войны,
стр. 4
Британская империя управлялась колониальной администрацией, которая опиралась на войска численностью около 240 тыс. человек, то есть меньше, чем американский контингент в Ираке сразу после окончания военной фазы иракской операции весной 2003 г.
И хотя колониальная эпоха была болезненной для "периферийных" стран, направление, в котором они тогда развивались, на мой взгляд, имело будущее. Однако Первая и Вторая мировые войны истощили Европу до такой степени, что она оказалась не в состоянии ни физически, ни экономически удерживать контроль над своими колониями. Сейчас все больше западных исследователей приходят к выводу, что реальная экономическая выгода колониализма в конце 40-х гг. была минимальной, что похоже на правду. С другой стороны, деколонизацию ускорило противостояние двух сверхдержав - США и Советского Союза, стремившихся перетянуть народы периферии на свою сторону. Характерно, что даже британские источники утверждают, что активные усилия Вашингтона, направленные на подрыв колониального владычества европейских держав, сыграли в данном процессе не меньшую, если не большую роль, чем советская пропаганда.
С распадом колониальной системы возникли государства, не имевшие оснований для прочной государственности европейского типа, элементы которой присутствуют там скорее как фарс (сегодня в Зимбабве судьи, отнимающие земельные участки у английских поселенцев, носят парики, как это принято в судах Великобритании вот уже несколько веков). Добившиеся независимости страны не были готовы к устойчивой государственности: старые племенные и общинные структуры были разрушены за время колониального правления европейцев и, что самое опасное, этносы оказались перемешанными в границах новых стран, потому что на территории Африки и некоторых стран Азии до прихода колониальных держав не было четких этнических границ. В Индии существовало множество мелких княжеств и местных правителей, а Африка и поныне по количеству языков в несколько раз превышает все остальные континенты, вместе взятые.
Установленные произвольно колониальными империями границы, проходившие по их сферам влияния, разделили и перемешали многочисленные народности и племена. Созданные на этой основе новые национальные государства фактически имели мало общего с самим понятием нации. Путаницы добавили США, в частности, по той причине, что, согласно американской традиции, понятия "государство" и "нация" (nation) фактически идентичны друг другу. И когда американцы заявляют о "строительстве нации" (nation-building), к примеру, в Ираке, то складывается впечатление, что у них нет ясности, о строительстве чего идет речь - государства или нации как этнической общности со своей культурой, историей и т.д. И, естественно, в большинстве деколонизированных территорий таких культурно-этнических общностей не было, наоборот, существовали различные этносы, культуры и религии. И попытка объединить в рамках государственных границ разнородные общности вела к катастрофическим последствиям.
Ни США, ни Советский Союз не были против того, чтобы освободившиеся страны стали демократическими, управлялись цивилизованными методами. Но демократия возможна только тогда, когда большинство и меньшинство в обществе меняется местами в зависимости от той или иной конкретной проблемы, поскольку мнения избирателей расходятся и соответственно меняется соотношение сил. Когда, к примеру, в США решается вопрос о повышении налогов, то возникают своеобразные коалиции сторонников и противников этого решения, тогда как по другому вопросу возникает новое соотношение сил.
Если же в государстве существуют этническое меньшинство и этническое большинство, говорящие на разных языках и/или верующие в разных богов, то практически ни один вопрос не может быть решен иначе как с позиций их исходных верований, систем ценностей и т.д. Коалиции избирателей не возникают, меньшинство и большинство не могут меняться местами. Демократия в такой ситуации по определению невозможна, поскольку на деле она превращается в тиранию большинства над меньшинством. Это и предопределило масштабы распространения диктаторских и авторитарных режимов в освободившихся странах.
Таким образом, новые независимые государства в рамках традиционного западного понимания демократии были политически нежизнеспособными. Вместо наций, которые могли бы служить основанием для строительства национальных государств, там сложились искусственные политические конструкции, руководимые людьми, не имевшими опыта государственного управления. Не случайно Джавахарлал Неру, первый премьер Индии, повторял фразу, которую в среде африканских лидеров было, я думаю, невозможно услышать: он говорил, что считает себя последним англичанином, управляющим Индией. И это не казалось ему самоуничижением.
Экономически освободившиеся государства были нацелены на то, чтобы догнать развитой мир или доказать превосходство независимого курса над колониальной системой управления. В результате возобладала идея ускоренного экономического развития. Крайне популярная в 60-е и 70-е гг., она была если не ошибочной, то малоперспективной. Дело свелось, особенно в ориентировавшихся на Советский Союз странах, к попыткам довольно быстрой импортзамещающей индустриализации. В результате создавались образцы продукции, далекие от западных аналогов и даже на внутреннем рынке способные быть конкурентоспособными лишь в течение нескольких лет, после чего все нужно было начинать сначала, поскольку местная продукция не могла конкурировать с импортом. Это нам знакомо по опыту тольяттинского ВАЗа, который в конце 70-х гг. выпускал похожие на "фиаты" автомобили, но продукция которого сегодня не имеет с итальянской ничего общего.
Огромные усилия, потраченные на индустриализацию, в принципе привели к тому, что развивающиеся страны полностью проспали переход Запада на новые, информационные, рельсы и тем самым оказались с продукцией, которая, по большому счету, никому не нужна. Так, построенные самими бразильцами в 70- е гг. несколько автозаводов закрылись, зато в Бразилии сегодня работает на полную мощность завод "Фольксвагена".
То есть идея самодостаточности, равно как и излишняя само-
стр. 5
уверенность в перспективах экономического развития освободившихся стран, поощряемые обоими военно-политическими блоками, боровшимися за их поддержку в "холодной войне", привели эти страны в тупик. В итоге и инфраструктура, и сфера образования, не говоря уже о науке и технологическом прогрессе, пришли в упадок, а на фоне эфемерности экономических достижений усилились внутренние конфликты. А поскольку тенденция к автократическому правлению, как отмечалось, была сильна, появились самые настоящие диктаторские режимы, экономическое развитие практически затормозилось, а в некоторых странах пошло вспять.
Сегодня на торговлю со всеми странами Африки, Южной и Юго-Восточной Азии (не считая новых индустриальных стран) и Латинской Америки приходится всего 8% товарооборота развитых европейских стран и США. Возникла прискорбная ситуация, при которой в некоторых африканских странах южнее Сахары гуманитарная помощь превосходит иностранные инвестиции. Север как бы дает понять: "Умирайте не слишком быстро, не слишком шумно, и не мешайте нам спокойно жить".
ХАОС В ОТВЕТ НА ХАОС
Сегодня мы стали свидетелями ситуации, в которой основной раскол современного мира по линии Север - Юг углубляется. Появились и первые признаки попыток Юга найти какие-то ответы на такого рода глубокий раскол.
При этом система взаимоотношений развитых и развивающихся стран начинает строиться по принципу "действие рождает противодействие".
60-е и 70-е гг. были для Запада периодом апогея индустриальной экономики и соответствующей ей экспансии западных корпораций в страны Юга, попыток захватить в них лидирующие позиции. Ответ был почти зеркальным: на жесткую корпоративную экспансию Севера последовала столь же жесткая корпоративная реакция в виде ОПЕК и сырьевых картелей 70-х гг. А когда в конце 70-х и начале 80-х гг. на Западе получила распространение т.н. гибкая корпорация (flexible corporation) с фактическим отсутствием жесткой организации, своего рода сетевая структура, которая проникала и в развивающиеся страны, Юг ответил чем-то похожим - гибкими картелями (в том числе и нарко-), которые фактически столь же эффективно приспосабливались к различным ситуациям. Наконец, когда в 90-е гг. на Западе возникла возможность двум-трем человекам создавать и развивать интернет- компании, которые в конечном счете оценивались в миллионы и даже миллиарды долларов, на Юге появились террористические ячейки, позволившие сравнительно небольшой группе людей без поддержки государства организовать налет на башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.
Таким образом, действия Севера вызывают адекватную реакцию Юга. И чем больше хаоса будет привносить Запад в ситуацию в мире, тем больше хаоса он будет получать в ответ.
К сожалению, современная глобализация радикально отличается от эпохи европейской колониальной экспансии - прежде всего тем, что США наивно полагаются на то, что демократические ценности автоматически приходят вместе с рынком и с повышением благосостояния, что рынок сам все отрегулирует. Это глубокое заблуждение, потому что демократия, на мой взгляд, является скорее методом правления, чем одной из форм правового государства. Вопреки мнению американцев, она отнюдь не универсальна. К примеру, одно из самых передовых государств конца XIX в. - Великобритания, не имея конституции, ограничивая избирательным цензом допуск к участию в выборах лишь 4 % населения, тем не менее была вполне цивилизованной страной. Опираясь на право и традиции, британцы создали гражданское общество, признававшее верховенство закона, в котором соблюдались установленные права человека, пусть и установленные не вполне демократическим образом.
Мне кажется, что американская разновидность глобализации, не имеющая с европейской глобализацией XIX в. ничего общего, ведет к нарастающему хаосу.
Хотелось бы сейчас кратко затронуть еще одну важную тему, а именно: угрозу, которую несет в себе смещение противостояния Севера и Юга внутрь самих развитых стран.
Недавно в США вышла книга Бенджамина Барбера "Империя страха" ("The Fear's Empire"). Автор подверг резкой критике имперское высокомерие Америки, уверовавшей в свое всемогущество, нынешнюю правоконсервативную администрацию США, которая ведет страну к краху, призвал Вашингтон считаться с реалиями современного мира. Но на последних пяти страницах, как бы развернувшись на 180 градусов, автор утверждает, что, несмотря на все недостатки, Америка может быть лидером для всего мира, потому что она воплощает в себе весь мир, вбирает лучшие умы и наиболее деятельных людей со всей планеты, потому что в стране существуют традиции сосуществования и взаимодействия разных культур в условиях отсутствия серьезных этнических проблем и религиозных конфликтов. И приходит к выводу: почему бы всему миру не брать пример с Америки?
Однако в первой части книги доказывается, что ситуация в мире ухудшается и будет ухудшаться, потому что конфликты не урегулируются, а обостряются. Если следовать такой логике, то Америка не станет примером миру, а сама, вбирая в себя его проблемы, последует этим же путем. Конфликты, порождаемые различными национальными, этническими, культурными и прочими противоречиями, будут перенесены извне в саму Америку и в меньшей мере в Европейский Союз. Таким образом вполне возможно, что внутри самого развитого мира возникнут очаги этого болезненного противостояния между Югом и Севером.
ВЫХОД - ОБНОВЛЕННЫЙ КОЛОНИАЛИЗМ?
Что касается реалистических рецептов преодоления противостояния, вызванного углубляющимся расколом в мире, то я их на сегодняшний день не вижу.
В ближайшие годы, даже десятилетия у развитого мира в рамках ныне господствующей американской модели глобализации вряд ли появится серьезный побудительный мотив для серьезного сопротивления нарастающей неуправляемости в развивающихся странах. Даже теракты 11 сентября 2001 г. по большому счету не заставили Север изменить свою пассивную позицию, так как - и об этом пишет Джордж Сорос в недавно вы-
стр. 6
шедшей книге "Мыльный пузырь американского превосходства" ("The Bubble of American Supremacy") - эти чудовищные акции в отличие от "коммунистической угрозы" времен "холодной войны" до сегодняшнего дня не угрожали и еще долго не будут угрожать самому существованию США.
Подход США и ЕС, на мой взгляд, таков: если они могут извлечь экономические выгоды или появляется угроза их границам или военным базам, они готовы вмешаться, если нет - они умывают руки.
Но поскольку ситуация в развивающихся странах ухудшается, а нестабильность усиливается, их противостояние Северу будет нарастать, включая попытки овладеть оружием массового поражения, особенно ввиду необходимости сопротивления произволу Вашингтона. Усилия по предотвращению распространения такого оружия принимаются, но желательно было бы пойти дальше и ввести полный запрет на экспорт любого оружия в развивающиеся страны.
В этих условиях, на мой взгляд, единственным реальным шагом, который мог бы привести к улучшению ситуации, была бы попытка вернуться к практике Лиги Наций и Совета ООН по опеке, предполагавшей установление протектората или предоставление мандата на опеку. Рамки такой опеки и случаи ее осуществления должны быть четко определены.
Прежде всего ни в коем случае не предполагается военное вмешательство по типу операции США и их союзников в Ираке. Хотя в Ираке нарушались права человека, это было стабильное, управляемое государство, которое, как теперь всем ясно, не представляло угрозы международной безопасности. Вмешательство же необходимо в тех странах, где реально существует гуманитарная катастрофа. При этом следует не просто разводить воюющие стороны, а полностью лишать суверенитета эти территории и пытаться в течение короткого времени обеспечить заметное улучшение экономического положения. Если, например, сравнить находящуюся в течение ряда лет в состоянии гражданской войны Либерию с населением в менее чем 3 млн. человек и Ирак, куда американцы намерены направить за два года больше 100 млрд. долл., то окажется, что даже 1 млрд. долл. стал бы крупным вливанием для Либерии, чуть ли не равным половине ее нынешнего ВВП. Строгое, четкое управление колониальной администрацией при такой экономической помощи населению, которое, на мой взгляд, заинтересовано в том, чтобы жить и есть, а не поклоняться своему царьку, было бы весьма эффективно. Такого рода протекторат должен быть коллективным. С этой целью следовало бы создать альянс Евросоюза, Соединенных Штатов, Японии и, возможно, России, опирающийся на совместный военный контингент и имеющий единый механизм принятия решений на основе четко обозначенных критериев вмешательства.
Такого рода система могла бы изменить отношение самого развивающегося мира к развитому, показав, что в целом Север не намерен вмешиваться без крайней нужды в дела Юга так активно, как прежде, не стремится эксплуатировать его, но готов помочь хотя бы в экстренных случаях.
Я понимаю, что создание подобной системы маловероятно, потому что большинство политиков уповают на иллюзорные механизмы ООН, которые, как им кажется, способны обеспечить преодоление сложившихся трудностей. Однако механизмы эти, на мой взгляд, не просто нежизнеспособны, но иррациональны по своей природе, так как демократия предполагает индивидуальный выбор человека, но не государства, в силу чего демократия в международном масштабе - это полный нонсенс, тем более, что неясно, насколько легитимны ряд правительств, представляющих государства в ООН.
Таким образом, Западу ничего не остается, кроме как совместными усилиями заняться укреплением своих позиций по отношению к Югу и начать в достаточно спешном порядке выработку конструктивной линии, направленной если не на преодоление глобального раскола, то, по крайней мере, на установление относительного порядка и предотвращение дальнейшего роста международной нестабильности.
А. М. Васильев. Употребляемые Вами термины "протекторат", "новый колониализм" имеют настолько отрицательное звучание в развивающихся странах и не только в них, что само их применение с любыми благими целями уже дискредитирует эти благие цели.
В. Л. Иноземцев. Возможно. Но, во-первых, если какая-либо территория, допустим, в Африке или в Азии, управляется непосредственно из Брюсселя, то что это, как не протекторат? Во-вторых, хотя Юг может быть не рад такого рода предложениям, идеи обновленного колониализма, восстановления осколков Британской или Французской империй для Запада, на мой взгляд, более приемлемы, чем гуманитарное вмешательство, которое полностью дискредитировало себя. Потому что любое гуманитарное вмешательство означает бездарные действия малоэффективных сил ООН, человеческие потери, конфликты, гуманитарную помощь, уходящую в песок. К примеру, в Зимбабве или Мозамбике лишь 12 - 13% такой помощи доходит до населения, остальное оседает на счетах местной бюрократии. Идея помощи должна быть просто забыта, потому что она рождает лишь иждивенчество. Предложение о выделении 0,7% ВВП развитых стран на помощь Югу - это путь, который ведет в никуда.
В то же время Европейский Союз, только что присоединивший восточноевропейские страны, намерен ежегодно предоставлять им дотации на сумму, превышающую 18 млрд. евро. Это больше, чем все зарубежные инвестиции в Россию за два-три последние года. Но при этом новые члены ЕС сильно ограничены в своей внешней политике, обязаны принять новое трудовое законодательство и ряд других норм и правил Евросоюза. Фактически речь идет о потере части суверенитета в обмен на финансовые вливания. Давать же деньги просто так, а потом еще упрашивать получившую ее страну голосовать за то или иное предложение в ООН неразумно. Оказание помощи должно обусловливаться определенными требованиями.
А. М. Васильев. Вы отметили возникновение феномена Юга в рамках самой западной цивилизации и в то же время особо подчеркнули, что попытки противостоять военным путем деструктивным процессам в развивающихся странах пока себя не оправдали и в ближайшей перспективе вряд ли оправдают. Возникает вопрос: возможно ли все-таки отстранение развитого мира от остального человечества, во всяком случае, от той его части,
стр. 7
которая очевидно не в состоянии достигнуть уровня постиндустриального общества?
В. Л. Иноземцев. Отстранение возможно, но весьма условное и временное. Что же касается обновленного колониализма, то я не понимаю под ним вмешательство США, европейских стран или Японии для обеспечения собственных жизненных интересов. Война США в Ираке, была, на мой взгляд, захватнической, агрессивной, как бы Вашингтон ни оправдывал ее репрессивным характером режима Саддама Хусейна.
Обновленный колониализм понимается мною как форма наведения порядка в странах, где таковой отсутствует и где реальна перспектива того, что наведение этого порядка изменит их отношение к Западу в лучшую сторону. В Ираке же не стоит ждать ни того, ни другого; исламский экстремизм только усиливается. Нелепо оккупировать Ирак и обеспечивать там демократические выборы, в результате которых к власти придут приверженцы экстремистской идеологии. Неразумно отстранять от власти в Саудовской Аравии нынешних правителей и проводить свободные выборы, на которых, как признают сами американцы, 90% граждан проголосует за приверженцев не самой умеренной исламской идеологии.
Нельзя приходить туда, куда тебя не зовут. Когда, например, в Либерии люди складывают трупы своих соотечественников к воротам американского посольства, это должно признаваться серьезным поводом для вмешательства с целью наведения порядка. Иначе говоря, помощь оправдана там, где в ней есть необходимость и где местное население приветствует ее. Нужно показать, что такая помощь на деле эффективна и полезна, что это не инвестиции, за которыми стоит желание обогатиться, а действия, преследующие одну цель - избежать негативных для мировой стабильности и, тем самым, для самих развитых стран последствий.
В АФРИКЕ НЕ ЖДУТ НЕЗВАНЫХ "СПАСАТЕЛЕЙ"
В. Г. Шубин. Мне кажется, В. Л. Иноземцев нарисовал слишком мрачную картину Африки после деколонизации.
В действительности в первые десятилетия после обретения национальной независимости для африканских стран характерен был не упадок, а большие достижения в здравоохранении, в образовании и некоторых других областях. Процесс деградации в основном начался в начале 90-х гг. вскоре после принятия рядом государств навязанных Западом так называемых программ структурной адаптации. К примеру, в Танзании с частичным введением оплаты обучения численность школьников сократилась на треть.
Второе положение, которое мне кажется упрощенным, - это вопрос о большинстве и меньшинстве в африканских странах. Докладчик сам отметил, что границы в Африке были проведены весьма искусственно. Поэтому на континенте трудно найти страну, где имеется явное этническое большинство и меньшинство, кроме, пожалуй, арабов и берберов в Магрибе.
Третье - о реколонизации. В качестве примера были названы Либерия и Сьерра- Леоне. Но своего рода трагикомедия состоит как раз в том, что именно эти "провалившиеся" страны, якобы нуждающиеся в реколонизации, никогда не строили "социализма". Как известно, Либерия была создана для освобожденных рабов, вернувшихся из США, а Сьерра-Леоне - для таких же людей, вернувшихся из английских колоний. Опыт развития как раз этих стран оказался, пожалуй, наиболее тупиковым, поэтому некорректно приводить их как пример несостоятельности Африки в целом.
Что касается помощи, то по существу она носит сугубо гуманитарный характер, то есть предоставляется в случае засух, наводнений и других стихийных бедствий, хотя термином "гуманитарная катастрофа" нередко злоупотребляют. Хотелось бы получить от экономистов надежные данные о балансе притока и оттока капиталов из Африки. Я просил представителя Всемирного банка предоставить такого рода сведения, но он ответил, что банк не располагает ими. В это трудно поверить: скорее данные таковы, что их стыдно обнародовать. Боюсь, что и в настоящее время из Африки уходит больше финансовых средств, чем приходит. Кто же кому "помогает"? Это принципиальный вопрос. В этом ситуация в России в чем-то схожа с африканской: наша страна в 90-е гг. "помогала" Западу. Ибо и сейчас неясно, куда делись из России десятки, если не сотни миллиардов долларов.
За последний месяц я объехал шесть африканских стран. И я не увидел картину всеобщей гибели, развала, которую рисует тенденциозная пропаганда, к примеру, в том же Зимбабве, которое здесь упоминалось. Скажем, однажды вечером я вместе со своими спутниками побывал в ресторане в столице Зимбабве Хараре, и ни одного чернокожего африканца там за столиком не было. Те самые белые поселенцы, которых, если верить западной да и нашей печати, убивают и калечат, через 24 года после обретения независимости по-прежнему чувствуют себя хозяевами в Зимбабве, и не только в этой стране.
Что касается ситуации в тех районах, где происходят или назревают конфликты, то африканские страны в рамках недавно созданного Африканского союза предпринимают шаги, с тем чтобы предотвратить столкновения. Формируется Совет мира и безопасности, который будет иметь полномочия даже более широкие, чем Совет Безопасности
стр. 8
ООН. В частности, планируется сформировать шесть военных бригад - по одной на каждый из пяти африканских регионов, а также резервной, которая будет дислоцирована в районе Аддис-Абебы.
Ошибочно думать, что в Африке ждут вмешательства "западников". То, что говорилось здесь о Либерии, нетипично, ибо эту страну связывают с США давние исторические узы. На континенте не ждут и, мягко говоря, не любят неафриканцев, особенно американцев. Поэтому идея создания какого-то "синклита" западных держав (да еще, упаси Боже, включения в него России) нереальна. Это вызвало бы в Африке негативную реакцию и привело бы к событиям, возможно, более серьезным, чем то, что произошло 11 сентября 2001 г.
Мне кажется (хотя это, возможно, звучит теперь наивно), что без изменения сознания среднего американца и западноевропейца ситуация в мире не изменится. Мне уже приходилось говорить, что эта ситуация напоминает апартеид, только в глобальном масштабе. Что произошло в Южной Африке 50 лет назад? Белые расисты стали проводить политику апартеида, согнали в бантустаны несколько миллионов человек, а себе устроили "красивую жизнь". А чем это кончилось? Кровопролития удалось избежать лишь благодаря нашим друзьям из Африканского национального конгресса (АНК), которые в конечном счете добились политического решения. По сути то же самое происходит и в глобальном масштабе. Если на Западе не поймут, что они не могут жить, как остров процветания в океане нищеты, то действительно, и я тут с В. Л. Иноземцевым согласен - мир ждут весьма трудные времена.
И последнее. При нынешнем состоянии России нужно вести себя, скажем так, поскромнее. В одном из выступлений В. В. Путин говорил, что доля бедных в России составляет 22 или 23%, хотя многие исследователи считают, что эта цифра сильно занижена. В Африке этот показатель равен 30%. Так ли уж сильно мы отличаемся друг от друга? По-моему, цифры вполне сопоставимы! Да и по уровню смертности мы почти догнали Африку. Ну и, к слову сказать, в любой африканской стране профессор университета получает в три раза больше, чем мы с вами.
А. И. Неклесса. Тема, предложенная для обсуждения, обросла устоявшимися представлениями, стереотипами, но она имеет также множество не столь очевидных, подчас парадоксальных "обертонов". Поэтому, наверное, имеет смысл каждому из выступающих ограничить рамки обсуждения, сосредоточившись на каком-то определенном аспекте рассматриваемой темы.
Мне хотелось бы обсудить в основном два сюжета. Первый - сама логика цивилизационного развития в эпоху Модернити. Или, точнее, цивилизационной динамики "большого социума" относительно стран "третьего мира". Тут возникает множество сюжетов, касающихся современной ситуации, поскольку мы имеем дело с некой точкой кризиса этой эпохи (как единого социокультурного феномена) и исторического перехода. Второй сюжет, который мне представляется релевантным поднятой теме, это совершающаяся на наших глазах реконструкция глобального мироустройства, попытка выработать его новую устойчивую формулу. Причем не в виде некой интеллектуальной штудии, а во вполне практическом, проектном плане. Это две генеральные оси, по которым я попробую выстроить свое рассуждение.
"МАКРОКОЛОНИАЛИЗМ" ВМЕСТО УНИВЕРСУМА
Судя по всему, развитие цивилизации, современной цивилизации, цивилизации христианской, претерпело в XX в. серьезные изменения. В логике ее развития заложены универсалистские, или, как сейчас принято говорить, глобалистские тенденции: попытка выстроить некий универсум (Universum Christianum) для всего человечества. Посему и в процессе колонизации также присутствуют токи этого мировоззренческого импульса, последовательно обустраивающего планету еще со времен эпохи великих географических открытий (если не раньше). Подобная универсалистская интенция в той или иной форме присутствует также и в других авраамических (монотеистических) религиях, пронизанных энергиями творчества и личностной динамики.
Данный тезис можно, конечно, оспорить. Скажем, китайская цивилизация развивалась в какие-то периоды не менее интенсивно, а в какие-то и более динамично, нежели цивилизация европейская. По уровню ВВП на душу населения и развитию ряда технологий Китай вплоть до эпохи Нового времени превосходил Европу, не говоря уже о других цивилизациях. Во всяком случае, Ближнего Востока и африканского берега (Восточная Африка, Мадагаскар) китайские мореплаватели (Чжэн Хэ) достигли еще в начале XV в., т.е. лет за восемьдесят до эпохи великих географических открытий, а Малайзии, Индонезии, Цейлона, Индии - еще в первые века новой эры. Но что затем происходит? Именно мировоззренческая рамка стала непреодолимой границей на этом пути и привела к стремительному отступлению, сворачиванию наметившейся глобальной китайской экспансии. И в результате данная тенденция совершенно не получает какого-либо значимого продолжения.
стр. 9
Я пропускаю длинный ряд исторических модификаций европейского социума, связанных как с его экспансией во внешний, "языческий" мир (реализуя наряду с эгоистическими, хозяйственно-экономическими интенциями также культуртрегерские, прозелитические, цивилизаторские задачи), так и с трансформацией самой имперской идеи социального обустройства в реальность национально-государственного мироустройства (приведшего в итоге к формированию исторического феномена "зональной глобализации").
Однако по мере приближения XX в. назревает новая, достаточно серьезная коллизия, приведшая, в конечном счете, к пересмотру всей идеологии глобальной экспансии (а соответственно - и трансформации идеи и форм колонизации). Восприятие мира в "горизонтальных", культуртрегерских категориях Восток - Запад сменяется на определенном этапе социальной "вертикалью" Север - Юг. Или, иначе говоря, идея унификации, гомогенизации мира сменяется его фактическим расщеплением на две социальные вселенные, движущиеся в настоящее время практически в противоположных направлениях.
Как это произошло? Ведь где-то на пороге XX в., приблизительно ко временам Берлинской конференции 1884 - 1885 гг. на планете выстроилась достаточно целостная мировая конструкция, основывающаяся на принципах "эффективного управления" и упомянутой рамки "зональной глобализации". Универсальная, планетарная социально-политическая конструкция, в сущности, получила свое конкретное историческое воплощение. Однако к этому времени мир уже столкнулся с серьезными несоответствиями, разбалансировкой политических, социальных и экономических механизмов, с различием точек зрения на историческое целеполагание и цивилизационные идеалы. Это был серьезный мировоззренческий кризис христианской цивилизации.
Чтобы передать ощущение возникшей исторической развилки, приведу такой пример. Представим сослагательное наклонение хода мировой истории на основании развития США. В каком смысле? Вспомним гражданскую войну. Расколотая цивилизация, которая на сегодняшний день существует на планете, это, в сущности, модель Северной Америки, если бы гражданская война кончилась победой южан и раздельно существовали бы индустриальный Север и рабовладельческий, постепенно африканизирующийся Юг. Мы бы получили, таким образом, модель расколотого американского универсума. Однако строительство Соединенных Штатов пошло в другом направлении, создавалось единое, достаточно гомогенное общество. Вот эта логика универсального развития и была подорвана в XX в. в планетарном масштабе и, прежде всего, в экономическом аспекте - в связи с кризисом перепроизводства, выбором путей выхода из ситуации Великой депрессии, а в социально-политическом аспекте - в момент радикального отказа от прежней формулы отношений с "третьим миром".
Индустриальная цивилизация на пороге XX в. создала невиданное ранее изобилие, которое вполне могло бы скомпенсировать ситуацию нищеты и бедности на планете. Однако социальная формула мироустройства не соответствовала промышленным потенциям цивилизации. Возникла ситуация исторического выбора, началась интенсивнейшая борьба за платежеспособный спрос и за выбор исторических приоритетов развития. В результате на основе идеологии фритредерства, общества массового потребления (и одновременно национального эгоизма) выбор был сделан в пользу новой формулы глобализации, так сказать "Глобализации-2", в рамках которой возникла и новая формула колониализма.
Колониализм как некий внеисторический (универсальный) феномен на самом деле не исчез. Исчезла его определенная историческая ипостась. Исчез тот колониализм, который в том числе брал на себя и бремя культуртрегерства, и определенную социальную ответственность (столь осмеянное "бремя белого человека"). Новоявленное мироустройство Юга в мировой социологической литературе, кстати говоря, так и называлось некоторое время - неоколониализм, т.е. произошла, скорее, определенная семантическая, социокультурная, нежели политэкономическая, операция. Этот новый колониализм сбросил с себя культурные и социальные задачи, заменив их на определенные финансово- экономические обязательства, но уже не столько со своей стороны, сколько со стороны бывших колоний. Достаточно вспомнить такие общеизвестные реалии как, скажем, "ножницы цен" или перманентные долговые обязательства, по сути развернувшие направление движения финансовых средств в направлении богатого Севера из стран бедного Юга.
Фактически была реализована гибкая система косвенного управления, своего рода "макроколониализм" (геоэкономический протекторат), на основе глобальных геоэкономических технологий: мировой резервной валюты, глобального долга, управления рисками и т.п. Этот механизм выстраивается в 70 - 80-е гг., его генезис можно отчетливо проследить: во многом он был связан с феноменом нефтедолларов и развитием долговых обязательств на основе массового вливания дешевых кредитов в коррумпированные структуры новых государств. Но особенно характерна в этой связи, пожалуй, система структурной адаптации и финансовой стабилизации, предложенная во второй половине 70-х гг. Всемирным банком и Международным валютным фондом, которая переключила внутренние фонды потребления развивающихся стран на перманентную выплату внешнего долга, одновременно стимулировав выброс на рынок природных ресурсов по достаточно низким ценам.
Если же вернуться к последовательному рассмотрению истории XX в., то вскоре после Первой мировой войны происходили действительно удивительные события. Вспомним "бурные двадцатые" годы, когда в результате упомянутого выше инновационного рывка, дополненного механизмом конвейерного способа производства, сформировалась материальная культура "мира дешевых вещей", потенциального материального изобилия, ставшего в дальнейшем основой для конструирования "общества потребления". Однако резкое понижение стоимости производства вещей привело к тому, что человек-производитель стал в значительной мере избыточной величиной. Разразился кризис, драматично описанный в специальной, да и в художественной литературе. Иногда, кстати, ситуацию 90-х гг. в России сравнивали с этим кризисом. Но явления эти совершенно разного порядка; ведь кризис, обрушившийся на мир в
стр. 10
конце 20-х гг., был, в сущности, кризисом изобилия. Вещей стало так много, и они стали столь дешевы, что с этим надо было что-то делать.
На этот вопрос - о дальнейших путях развития цивилизации - было предложено два ответа.
Во-первых, мироустройство, выстроенное на основе "зональной глобализации" (концерта мировых держав-империй, существующих в рамках их культурно- цивилизационной общности), подверглось сильнейшей атаке. Сначала в виде укрепления идей протекционизма, "огораживания" национальных и имперских рынков, ставших в условиях новой механики производства особой ценностью. Параллельно возникла и в ходе Второй мировой войны пробила себе путь идея фритредерства, на основе которой уже ближе к нашим дням была реализована конструкция Всемирной торговой организации. То есть глобализация - как выстраивание общемирового рынка - стала одним из вариантов ответа на феномен чрезмерного изобилия. Это был, так сказать, экстенсивный механизм выхода из ситуации, позволявший в общем и целом сохранить прежнюю социальную оболочку.
Второй ответ был более сложным. Однако прежде чем перейти к изложению его сути, уясним одну простую истину: в социальном механизме того времени стабильность экономической конструкции определяло вовсе не количество потребителей тех или иных товаров, а количество платежеспособных потребителей, и данное различие весьма важно. То есть следовало не просто увеличить число потребителей, а повысить численность именно платежеспособных потребителей (что привело, в частности, к разработке и реализации действенных социальных программ, повысивших уровень жизни в индустриально развитых странах), и главное - заставить этих платежеспособных потребителей потреблять избыточное количество товаров.
Помимо прочего, это был и серьезный идеологический кризис, поскольку североатлантический мир взрастал на дрожжах протестантской этики. Потребление избыточного количества вещей, введение таких социальных механизмов, как форсированное потребление, искусственное потребление, престижное потребление, мода - иначе говоря, моральное устаревание товара без его физического устаревания, - требовало серьезных подвижек в сфере социальной ментальности и господствующей в обществе идеологии, т.е. революции сознания, чтобы реализовался проект вселенского общества потребления.
В свою очередь изменение господствующего мировоззрения, замена мировоззренческого каркаса эпохи Модернити, в конечном счете, вели к ползучей ликвидации таких политических конструкций, как гражданское общество и тесно связанных с ним институтов публичной политики и представительной демократии. То есть происходящее было не только экономической и идеологической, но и политической революцией, знаменующей собою глобальную трансформацию общества.
Суммарный эффект двух обозначенных выше проектов (глобализации и постмодернизации мира) позволял решать эту и ряд других, остающихся за рамками сегодняшнего разговора, проблем. Но за это пришлось заплатить большую цену.
"КИТАЙСКИЙ ШАР" ГЕОЭКОНОМИКИ
Вторая тема, непосредственно связанная с нашей дискуссией, - это совершающаяся реконструкция мироустройства. Начиная с конца Первой мировой войны мы можем проследить попытки создания той или иной формы глобального управления (global governance) или мировых регулирующих органов: Лиги Наций, Организации Объединенных Наций, "большой семерки". И, наконец, последняя историческая форма в этом типологическом ряду, находящаяся в становлении, - это "страна-империя" США в качестве глобального регулирующего государства, которое на сегодняшний день уже явно не является национальным государством в категориях прежней социополитической номенклатуры. Это совершенно новый социополитический феномен в истории мира.
Другая форма, второй вектор мутации национальной государственности в XX в. - это "страна-система", "государство-регион". В определенном смысле это те же Соединенные Штаты, но также "государства Шенген", "Большой Китай", а в определенной степени - и Россия, СНГ как наследник и генеральный инспектор постсоветского пространства.
Наконец, третья форма трансформации национальной государственности - это вектор субсидиарности, разнообразные культурно-политические автономии, но также и примыкающий феномен "несостоявшихся" и "рухнувших" государств, распадающихся территорий, пребывающих в ситуации перманентных войн и конфликтов (что столь характерно для некоторых частей Африканского континента).
Однако, пожалуй, более интригующий характер имеют новые формулы управления, реализованные и реализуемые на пороге XXI в.
Прохождение человечеством нынешнего постмодернизационного барьера предопределило не только обновление известных форм социальной организации, но и появление нового поколения параполитических организмов. Здесь, пожалуй, можно выделить две ветви, которые различаются достаточно заметным образом. Одна из них связана с процессом экономической транснационализации, который резко усилился еще в конце XIX в. с выходом индустриальной мощи государств за пределы национальной территории, что в свою очередь привело к образованию транснациональных корпораций, банков, других аналогичных организованностей, и, наконец, появлению контура геоэкономического мироустройства. Другая тенденция связана с формированием в рамках постиндустриального уклада динамичной параэкономической культуры амбициозных корпораций, являющихся в настоящее время действенными агентами перемен, обладающих собственным историческим целеполаганием.
Понятие геоэкономики сформировалось приблизительно в середине прошлого века, но активно использоваться оно стало лишь в девяностые годы. Возникло оно не случайно, существует несколько вариантов расшифровки данного термина, но в основном он активно используется, чтобы зафиксировать происходящее слияние политики и экономики в некоторую сложно расчлененную целостность. Геоэкономические организованности - это ведь не чисто экономические структуры, и введение понятия "геоэкономика" заполняет тот самый лексический дефицит, о котором сегодня
стр. 11
уже говорили. То есть экономика в современном мире во многом выполняет управленческие и властные функции, а власть участвует в решении вполне экономических задач. К тому же и то и другое нередко осуществляется за пределами национальных территорий. Иначе говоря, геоэкономическая конструкция, которая выстраивается в мире, транснациональна и глобальна, хотя и привязана к определенным географическим ареалам.
В результате на планете возникла своеобразная метаэкономика - сложноподчиненная система геоэкономических пространств, соединенных нитями ресурсных потоков и геоэкономических рентных платежей. Другим следствием глобализации стало разделение экономической деятельности как структурно (в соответствии со структурно-доминантным ее геном), так и территориально (в соответствии с тем или иным географическим/трансгеографическим метарегионом). Я выделяю шесть таких ареалов, их взаимосвязь представляет собой иерархическую конструкцию.
Есть такой рукотворный предмет "китайский шар" - шар в шаре и так далее: всего пять уменьшающихся шаров, расположенных один внутри другого. Это конструкция - неплохая модель геоэкономической конструкции мира. На поверхности геокона находится геоэкономический Новый Север - охватывающая все прочие миры "штабная экономика". Она генетически связана с североатлантическим регионом, но обладает собственным транснациональным и трансгеографическим целеполаганием. Экономика этого космополитичного модуля сопряжена с обладанием символическим капиталом, с возможностью глобальной проекции властных решений, с финансово- правовым регулированием всей совокупности экономических операций, со сферой высококвалифицированных услуг и цифровой экономикой. Это обиталище современной эфирократии я называю Новой Лапутанией по ассоциации с "воздушными островами" из одного путешествия Гулливера. И которое оставляет все виды вещественного, материального производства другим геоэкономическим регионам.
Доминанта следующего геоэкономического/географического пространства ("первого внутреннего шара") - высокотехнологичное производство, расположенное в североатлантическом регионе. И если "первый этаж" мы назвали "Севером" (Новым Севером), то данный локус следует, наверное, сохраняя определенную типологическую/географическую преемственность, именовать Западом. Североатлантический регион выполняет для мира функции своеобразного "высокотехнологичного Версаче", занимаясь производством лекал и образцов, причем далеко не только в области одежды и обуви, но в сфере высоких технологий, которые (с определенными ограничениями для военных технологий) тиражируются затем в других регионах планеты.
И, прежде всего, в тихоокеанском регионе, в пространстве Большого тихоокеанского кольца. На сегодняшний день в геоэкономическом смысле Тихоокеанский регион - это не только Северная и Юго-Восточная Азия, Австралия и Океания, ареал включает в себя и такую нетрадиционную ось, как Латинская Америка - Индостан. Это Новый Восток, связанный с массовым промышленным производством, включая наукоемкие и высокотехнологичные товары. Еще один географически мотивированный метарегион - Юг , расположенный преимущественно в тропической и субтропической зоне. Основа его геоэкономической ориентации - производство различных видов сырья.
Наконец, последняя географически мотивированная зона в современном мире - пожалуй, наиболее невнятна с точки зрения ее геоэкономической ориентации. Это "сухопутный океан" Евразии, точнее - пространство Северной Евразии, в политическом отношении во многом связанное с историческими судьбами России. Это, кстати, единственный "океан" (транзитное пространство), большая часть которого является национальной территорией. Если бы речь шла о построении формальной модели, то структурообразующим началом данного "большого пространства" - своеобразного геоэкономического Гипер-Севера - по ряду косвенных признаков должно было бы стать производство интеллектуального сырья и широкого круга нововведений, как технико- технологических, так и социальных. В этом случае пространственная экономическая организация мира закрепила бы структурные и функциональные отношения мировой производственной мегамашины" - единого производственного и воспроизводственного комплекса мирового хозяйства. На практике, однако, этого пока не произошло.
Завершает перечень основных элементов пространственной экономической конструкции мировой геоэкономический андеграунд, "размазанный" по совокупной изнанке геокона, объединяя спекулятивный квази-Север с откровенно грабительской, "трофейной", криминальной экономикой Глубокого (Глубинного, Крайнего) Юга. Это наследник прежней криминальной и околокриминальной деятельности, которая в новом транснациональном мире, оперируя сотнями миллиардов - если не триллионами - долларов, постепенно приобретает качественно новые характеристики и устойчивое положение в рамках глобального геокона. Это далеко не только наркотрафик, хотя он составляет, наверное, самую заметную и знаменитую часть данной параэкономики, но также многочисленные сегменты теневой деятельности, тесно связанные с экономикой легальной, создавая серые, полусерые и прочие затененные и "нечистые" зоны деятельности.
Перечисленные выше "круги" геоэкономической мегамашины находятся в определенной системе взаимоотношений: производство природного сырья и производство материальных изделий, создание интеллектуального "сырья" и производство высокотехнологичных изделий, вся индустриально- промышленная деятельность и постиндустриальная "экономика услуг", включая финансово-правовые и управленческие.
В социальной реальности наших дней присутствует между тем некий влиятельный фактор, сопряженный с идеей развития. Дело в том, что в мире, наряду с процессом глобализации, о котором так много говорится и пишется, протекает другой, не менее основательный процесс, который, однако, привлекает к себе меньше внимания. Это процесс индивидуализации: становление энергичной, полифоничной личности, или группы личностей, обладающих доступом к финансовым, организационным, техническим, технологическим рычагам индустриального и постиндустриального уклада, ка-
стр. 12
кими люди никогда прежде не обладали.
Деятельные "молекулы" этой социальной субстанции, образуя "сети переплетающихся подобий и космических симпатий", создают пластичные и перспективные организационно-деятельностные конфигурации. И здесь вновь язык социальных наук "немеет" - чувствуется дефицит соответствующей лексики, отсутствие разработанной семантики процесса. Подобные образования я определяю как новые организованности, также я их называю амбициозными корпорациями. Есть еще и такое понятие, как астероидные группы.
Откуда, к примеру, взялось понятие "астероидных групп"? Мы можем представить национальное государство как некоторую планету, но видим, что в современном мире - не только в развивающемся, но и в индустриально развитом, - некоторые национальные государства, национальные корпорации элит подвергаются декомпозиции, распадаются. В элитных группировках современных государств ("парящих" в транснациональной среде) соприсутствуют группы, руководствующиеся весьма различными интересами и преследующие подчас совершенно разные цели. Эти цели и интересы, будучи антагонистичными в рамках национальных границ, в то же время порой совпадают с целями и интересами элитных группировок, обитающих в совершенно иных национальных ареалах. Подобные группы (осколки прежних "национальных корпораций") сливаются в космополитичные молекулы новых транснациональных организованностей.
Эти блуждающие в социокосмосе астероиды: различные амбициозные корпорации - экономические и трансэкономические, глобальные диаспоры, международные неправительственные организации, клубы, различного генезиса, рода деятельности и пропорций, криминальные консорциумы и т.п., - все они составляют новую пластичную Ойкумену, картография которой, во- первых, на сегодняшний день не прописана, а, во-вторых, большой вопрос, можно ли ее вообще устойчиво формализовать и "прописать", скажем, в учебнике социологии. Ведь даже та, сравнительно простая геоэкономическая конструкция, о которой говорилось ранее, далеко выходит за пределы традиционной, административно-политической карты мира. К тому же в ней есть дополнительное, "третье" измерение - представленное глобальным и "изнаночным" трансграничными ареалами. С новыми организованностями дело обстоит, однако, еще более сложным образом: перманентная динамичность и неопределенность являются их основными, генетическими свойствами.
Понятия нестационарности, неопределенности, турбулентности стали весьма популярными и распространенными категориями в современном политическом лексиконе. Данной темы не так давно коснулся заместитель военного министра США Вулфовиц, определив в качестве одной из приоритетных задач стратегических разработок исследование проблемы неопределенности. А такой влиятельный человек как Гринспен, председатель Федеральной резервной системы США, отказался в какой-то момент от привычных форм прогнозирования складывающейся ситуации и несколько раз прибегал к формулировкам, смысл которых в том, что будущее мировой финансовой системы - есть некоторая принципиальная неопределенность.
На чем бы я хотел здесь акцентировать ваше внимание? Состояние неопределенности - это, по-видимому, не просто постиндустриальный барьер, т.е. некоторая транзитная ситуация, прохождение которой дело нескольких лет, или даже десятилетий, иначе говоря, ситуация, которая со временем так или иначе будет преодолена. Нет, это возможно и есть основное, определяющее качество Нового мира, в котором человечество будет пребывать, соответствующим образом трансформируя сознание и адаптируя коды деятельности. И новые формулы управления, которые возникают в современном обществе и о которых шла речь, так или иначе связаны с этим новым качеством мира, тяготея к типологии управления турбулентными процессами, к системам и методам управления динамическим хаосом.
В. Л. Иноземцев. В рамках рассказа о новой форме государственности Вы упомянули империи. Как Вы определяете понятие "империя"?
А. И. Неклесса. Империя - есть некоторый аналог всемирного огораживания, проведения черты между цивилизацией и варварством, то есть империя в этом смысле приближается к понятию глобального города. Корни такого прочтения, конечно же, в феномене Римской империи. Однако понятие империи достаточно пластично: в различные эпохи оно употреблялось в достаточно различном смысле, порой метафорически и к тому же далеко не только как социально-политическая категория. Скажем упомянутый мною Universum Christianum (или неупомянутый Халифат - это достаточно иное понимание имперскости), не вполне совпадающая даже с такими историческими воплощениями, как, скажем, Византия или империя Карла Великого и ее дальнейшие модификации. Для нас это понятие интересно сейчас, скорее, как оппозиция национально-государственной форме мироустройства, основанной на идее коалиций и баланса интересов. Кризис данной формы мироустройства, как мне кажется, предопределил интерес к новым формам государственности, через различные модификации, в том числе и византийский опыт, хотя он был, в том числе и тем, в которых ощутимы имперские токи.
Но здесь мы пользуемся категорией "империя" скорее по инерции, "по наследству", и я именно поэтому предпочитаю все же пользоваться формулами "страна-система", "страна-регион" или "интегрия". В принципе, мы имеем дело с процессом строительства новой государственности. За неимением лексики для определения новых феноменов мы пользуемся прежним категориальным аппаратом, но пытаемся влить в старые мехи новое содержание. Или изобретаем неологизмы. Так что слово "империя" мы употребляем по инерции, а формула управления, конечно же, новая. Формула непременного военного или административного присутствия на имперской территории - это в определенном смысле историческое наследство. Сейчас, конечно, большее внимание привлекают различные модификации косвенного управления, и даже скорее не силового (военно-административного), а экономического, геоэкономического (в том числе финансового). Хотя в случае Соединенных Штатов как раз сейчас мы имеем дело с целенаправленным созданием определенных опорных точек с неопределенным международно-правовым статусом, которые создают своего рода глобальную сеть ми-
стр. 13
рового контроля. И все же мне представляется, что будущее скорее за системами динамического контроля ("контролируемый хаос"), нежели за превентивными механизмами поддержания status quo или иных форм поддержания статического равновесия.
ПОСТЭКОНОМИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО: СКОРЕЕ МОДЕЛЬ, ЧЕМ РЕАЛЬНОСТЬ
И. В. Следзевский. Концепция возрождения имперского типа мироустройства, которую предлагает Владислав Леонидович, построена на основе определенной идеальной модели развития мира.
Это, во-первых, представление о том, что мир, во всяком случае западный мир, становится постэкономическим. В рамках этого мира теряют значение прежние экономические ценности, в частности ценность труда, которая заменяется ценностью творчества. Во-вторых, в силу кардинального изменения ценностных ориентиров постэкономического общества теряет былое значение эксплуатация человека человеком: "эксплуатируются" больше знания и информация, чем сам человек. Появляются совершенно новые стимулы и мотивы человеческой деятельности. В-третьих, в контексте обсуждаемой проблемы это главное - постэкономическое общество Запада получает реальную возможность развиваться, не полагаясь на ресурсы "третьего" или "четвертого" мира. И последняя идея - в этих условиях терпит окончательное поражение модель "догоняющего" развития, что обрекает значительную часть человечества на прозябание, на неконтролируемое вмешательство в экологические системы целых регионов и, соответственно, на неминуемые экологические и гуманитарные катастрофы. Имперский тип мироустройства в этом контексте выглядит единственным реальным способом предотвращения глобального хаоса.
Хотелось бы подчеркнуть, что речь идет об идеальной модели, которой на практике, очевидно, все же не существует. В рамках этой модели абсолютизированы одни тенденции и недооцениваются или оказываются в тени другие, например, глобальный миграционный обмен. И это, вероятно, неизбежно. Некоторые принципиальные элементы данной модели представляются позитивными и важными в познавательном отношении. Это, прежде всего, критика понимания современного мирового развития как глобализации, а глобализации - как превращения мира во все более комплексное единое и интегрированное целое. В неолиберальной системе взглядов такое понимание глобализации приобретает характер идеологического фетиша ("иного не дано"). Полагается, что процесс глобализации необратим, что он прогрессивен в своей основе, что глобализация ведет к укреплению единства человечества и вот-вот приведет к появлению некой единой "информационной цивилизации" или всемирного гражданского общества. В таком обществе, очевидно, нельзя будет обойтись без некоторого подобия имперского центра.
Принципиально важной представляется также мысль о том, что современное развитие постепенно утрачивает прежний экономоцентрический характер. Это значит, что та цивилизационная парадигма, в рамках которой сложилось индустриальное общество, теряет свой универсализм. Теряют универсальное значение ценности модернизации, идеи ресурсной базы развития. На смену идеям безграничной экономической экспансии как выражению все расширяющегося потребления ресурсов в индустриальной экономике приходит экспансия информационная, культурная, политическая, ориентированная на поддержание в мире определенного статус-кво.
Но тем не менее, как кажется, данная модель строится на определенных допущениях, которые требуют обсуждения и, возможно, определенной критики.
Во-первых, это совершенно линейная модель изменений, она исходит из того, что развитие человечества идет путем последовательной смены стадий развития: доэкономическая, экономическая и постэкономическая. Исключается возможность нелинейных форм развития, возможность развития во многих регионах мира, в том числе и западном, по совершенно новым, непредсказуемым траекториям трансформации. Во-вторых, модель в значительной мере социоцентрична. Предполагая, что "большое общество" может развиваться в рамках социального порядка исключительно в силу присущих ему имманентных закономерностей развития, без обращения к некоему абсолюту: на основе баланса интересов, разделения труда, утверждения ценностей гражданского общества и процедур правового государства и т.п. И, наконец, эта модель все же до некоторой степени западно-центрична, она базируется на неявных нормативно-ценностных предпосылках западного общества: человек всегда действует в ситуации рационального выбора, общество может быть построено на основе баланса интересов, высшей формой политического развития является государство и т.д. Большая доля евроцентризма (моноцентрического видения мира) есть и в идее формулировки "имперского центра" нового мирового порядка как порядка однополюсного, построенного на жестко выдерживаемой дистанции между "центром" и мировой "периферией". И, наконец, она исходит из того, что все-таки высшей ценностью является человек, свободный человек, что постиндустриальная цивилизация может реализовать свои идеалы без каких-либо ограничений свободы человека. Высшей ценностью постэкономического общества ставится именно эта ценность неограниченной самореализации и самовыражения человека.
стр. 14
Вот в этих пунктах логика данной модели представляется довольно уязвимой. Логика постэкономической самореализации Запада вне остального человечества представляется самоубийственной для самой западной цивилизации, ее основ, способности противостоять внутренним и внешним вызовам. Внутренне самоубийственной, потому что человеческая цивилизация, которая складывалась на протяжении последних двух тысячелетий, делает ограничения свободы внутренним ее моментом в противоположность логическому сознанию, исходя из того, что человек лишь в идеале подобен Богу, а вне божественного идеала заключает в себе деструктивное, хаотическое начало, и это начало должно быть ограничено. Если же высшей ценностью развития становится свобода человека, тогда мы сталкиваемся с тенденциями, которые обрушивают человеческую цивилизацию. Это неминуемо усиливает асоциальные тенденции, хаотизацию человеческой идентичности, трансформацию ее в игровые и деструктивные практики, где пределом может быть только воля атомизированного индивида. Это означает также достаточно радикальную подмену материальной реальности, реальности мира, виртуальной реальностью, деканонизацию, десакрализацию культуры. Становится возможной легитимация социокультурных практик, которые современная цивилизация исключает: ритуальный каннибализм, инцест, наркотическое расширение сознания и т.д.
Как долго будет удерживаться на этом "творческом" основании западная цивилизация и под силу ли ей будет исполнение роли "центра мира"? Не исключено, что логика новой цивилизации, которую предполагает постэкономическое или информационное общество, может разрушить большой социум Запада, превратив его в массу деструктивных субкультур, контркультур. И они будут конкурировать друг с другом, прежде всего, в деле разрушения основ большого социума, основополагающих норм, универсальной морали, права и т.д.
В этом контексте не выглядит мало значимым или постепенно преодолеваемым фактом "прошлой истории" то, что большую часть Ойкумены продолжают занимать традиционные цивилизации. И эти цивилизации исходят из того, что основой существования общества является ограничение свободы человека, его произвола. Если постэкономическое общество и мировое доминирование - это судьба Запада, то они будут противостоять Западу, причем не столько на почве проблем распределения ресурсов и т.п., сколько на основе истолкования природы человека, взаимоотношений человека и Бога. И если развитие пойдет по данной модели, то это приведет к конфликту цивилизаций, в котором позиции Запада будут выглядеть, во-первых, внутренне непрочными, во- вторых, разрушительными по отношению к остальному миру, который столкнется - в этой логике мирового развития - с угрозой нормативно- ценностной аннигиляции целых культур.
Если к этому добавить, что в рамках самих западных цивилизаций существуют мощные эмигрантские сообщества, тяготеющие в конфессиональном, нормативно-культурном плане к традиционным цивилизациям и ориентированные на собственные, альтернативные проекты самосохранения, то идея мирового имперского порядка выглядит еще более спорной. Эти диаспоры, прежде всего исламские, несут в себе большие универсалистские потенции культуры, формы регуляции, которые противостоят постэкономическому обществу. И чем больше это общество будет претендовать на роль "центра мира", более значимого, успешного и сильного, чем сам этот мир, тем сильнее его будут отторгать диаспоры. И если учесть перспективу изменения демографического баланса, соотношения большинства и меньшинства, то это будет означать крушение проекта постэкономической цивилизации на базовом, демографическом уровне.
Та логика, которую предложил докладчик относительно становления новой цивилизации, в определенной степени вынужденной существовать за счет некоторого отчуждения, отстранения от остального человечества, может в конечном счете привести и уже приводит к отстранению от самого человека, от образа человека, его души в самом западном обществе. А любая попытка отстраниться от человечества, от его наследия несостоятельна в своей основе, даже если она строится на новейших информационных технологиях.
Если искать альтернативы мировой постэкономическои империи", то более реалистичной кажется модель формирования пограничной ситуации в глобальных масштабах. В пограничном же состоянии, в котором, согласно этой модели, оказываются все основные культуры (включая и западную) и цивилизации, действует иная (совсем не имперская) логика геоэкономических и геополитических взаимодействий. "Центр" и "периферия" могут ситуативно меняться местами, навязываемый порядок оборачивается еще большим хаосом, нормой порядка становится существование за гранью нормы и порядка. В этой логике проект мироустройства имперского типа выглядит еще одним проявлением или предпосылкой "глобального беспорядка".
В. Л. Иноземцев. В свое время меня критиковали за то, что, касаясь постиндустриального общества, я проповедую чуть ли не "политэкономию коммунизма", провожу мысль, что оно должно быть идеально. Я же пытался по большому счету не выводить идеальное общество, а предостеречь о проблемах. В частности, о том, что есть вещи - культурные, творческие и т.д., на которые сложно повлиять экономически. Постиндустриальное общество может стать практически неуправляемым, так как оно не имеет рычагов воздействия на личности. Конечно, свобода является одним из важнейших условий самореализации личности, но в данном случае может возникнуть стремление к самореализации, в которой отсутствуют элементы субординации и управления. Ни о какой полной гармонии речь не идет - наоборот, налицо угроза раскола, конфликта, в том числе в мировом масштабе.
УЗУРПАЦИЯ СОВРЕМЕННОСТИ "ПОБЕДИТЕЛЯМИ"
Б. Г. Капустин. Мое выступление я бы хотел посвятить вопросам методологии. Но сделаю это в несколько ином ключе, чем И. В. Следзевский.
Начну с замечания о свободе. Здесь упоминалась "неограниченная свобода". Для меня это выражение - "сапоги всмятку". Гегель подчеркивал: определить - значит ограничить. Свобода, поскольку она - свобода, уже есть нечто ограниченное. Самовыразиться - значит придать форму самовыра-
стр. 15
жению, т.е. тоже его ограничить. Современный Запад ведет идеологическую игру в "неограниченную свободу". В этой игре свобода необходимо сводится к свободе потребления, т.е. к тому, что наиболее легко поддается манипулированию. В этом смысле она - идеальная система репрессивности, как когда-то писал о ней Маркузе, рассуждая о "западном тоталитаризме". Другого реального смысла "неограниченной свободы" я не знаю.
Но эта претензия Запада на "неограниченную свободу" сама по себе является признанием поражения того "проекта", который когда-то сделал Запад Западом и ввел в действительность современный мир. Это был заявленный эпохой Просвещения проект освобождения - проект нравственно разумной свободы, которая, конечно, есть нечто совсем другое, чем нравственно "нейтральная" свобода потребления. Думаю, эти метаморфозы свободы нужно обязательно иметь в виду, рассуждая о роли Запада в современном "глобальном" мире.
Другое замечание. В нашей дискуссии мы оперируем некоторыми понятиями, не очень задумываясь о том, что понятия - не чистые инструменты познания, а и указатели определенных ответов. Поэтому к их выбору нужно относиться очень осторожно.
Мы пользовались понятиями "цивилизация", "Север - Юг" и т.д., думая, что ищем ответы на интересующие нас вопросы. А ответы - в некоторых их общих параметрах - уже содержались в этих понятиях. Приведу пример. У А. И. Неклессы прозвучало выражение - "логика развития современных христианских цивилизаций", дальше речь шла об империях. Я вижу в этом выражении репрессию того, что к этим цивилизациям не принадлежит. В чем она?
С одной стороны, "христианские цивилизации" - вроде бы определенный культурный и социогеографический ареал. Но с другой стороны, именно ему придается достоинство "быть современным". Почему "современен" только он, если в рамках мировой системы, в огромной мере им созданной, одновременно с ним существуют иные цивилизации? Почему они лишены достоинства "современности", участвуя в современных процессах?
Да потому - хотя сторонники "цивилизационного подхода" об этом не говорят, - что другие цивилизации участвуют в современности в качестве проигравших, а "христианские цивилизации" - в качестве победителей (пока). У Вальтера Беньямина в "Тезисах о философии истории" есть отличное понятие - "история победителей" (каковой является почти любая из "классических" версий всемирной истории). В этой истории подавлены голоса ее жертв. Они лишены права голоса - говорят от имени всех только победители. Это делает их современными, вернее, они современны, поскольку узурпировали определение современности, скроив его по собственной мерке. Так и получились "современные христианские цивилизации" - со всеми имперскими импликациями, из этого следующими.
А. И. Неклесса. Просто в употреблении этого понятия скрыт определенный, существенный нюанс. Дело в том, что современность в русском языке - единое слово, объединяющее как достаточно расхожее понятие contemporary, так и социокультурную категорию modern (modernity). Речь у нас, однако, идет именно о втором, социокультурном значении современности.
Б. Г. Капустин. Я именно о социокультурной категории и веду речь. Современность - это не хронологическое понятие, хотя отрывать его от контекста времени нельзя. Но современность именно в качестве социокультурной категории гетерогенна. Точнее, она улавливает то многообразие, причем в его структурах господства, которое реально необходимо для существования современности как динамики и проблемы человечества.
Сокрытие этого многообразия, монополизация современности теми, кто вкушает ее плоды, и есть идеологическое выражение реального подавления тех, кто оттеснен на "периферию" и в этом качестве участвует в современности.
Разве не современна иранская революция? Чем аятолла Хомейни менее современен, чем сочинители книжек о "технотронном" или каком-то еще обществе, то ли уже сегодняшнем, то ли все же завтрашнем? Вся проблема в том, что современность - это не постиндустриальное общество, а реальная антиномия мировой системы, лишь частным элементом которой является постиндустриальное общество.
Все это - не академические экзерсисы. Владислав Леонидович правильно формулирует практический вопрос, который организует теоретическое исследование и является центром притяжения даже самой абстрактной мысли. Это вопрос - что делать в этой или с этой противоречивой системой. Если мы думаем, что современность - это христианские цивилизации или постиндустриальное общество, то ответом на этот центральный практический вопрос будет что-то вроде установления протектората. И это вполне логичный ответ, исходящий из того недемократического понимания современности, которое признает ее узурпацию победителями. Вопрос в том, каким может быть демократическое понимание современности, из которого последует другой ответ на вопрос "Что делать?"
Еще в 60-е гг. XX в. и такое понимание, и такой ответ, казалось бы, наличествовали. Первое, говоря кратко, предполагало многооб-
стр. 16
разие видов современности и сложность взаимодействия между ними. Даже в весьма банальных западных "теориях развития" СССР наряду с США признавался вполне современным обществом (как у Хантингтона и многих других), что открывало многообразие исторических путей перед всем миром и заставляло не в логике гегемонии осмысливать способы глобальной их координации. Практическим же ответом была антиколониальная борьба. Подчеркнем - вслед за Францем Фаноном, - не столько против Запада как такового (лживые ценности которого Фанон призывал "выблевать"), сколько за другой Запад, способный быть верным собственным обещаниям, а этими обещаниями с эпохи Просвещения были "свобода и равенство для всех". Но для того, чтобы другой Запад стал возможен, "не-Запад" должен быть не аристотелевским "естественным рабом", а гегелевским "восставшим рабом". Неслучайно тот же Фанон именно с этих образов начинает свою книгу "Проклятьем заклейменные".
Сейчас эта логика освобождения и трансформации мировой системы в решающей мере подавлена. Понятия "Север - Юг" - в отличие от понятий "метрополия - колония" - не несут нравственного и политического значения борьбы и освобождения. Пользуясь ими, мы уже "вписываем" себя в другую логику - стабилизированного господства и неоспариваемой узурпации современности победителями.
Но мало этого. Данные категории что-то очень важное скрывают. Что? А то, что нет единого Севера как реального исторического субъекта, как нет и Юга в качестве целостного объекта. И Север, и Юг - это солянка, в которой обозначаемое этими понятиями перемешалось. Север или Юг - калифорнийские апельсиновые плантации, возделываемые нелегальными иммигрантами, пришедшими с той стороны Рио-Гранде? А за счет кого сохраняется какая-то чистота в самых "западных" городах Запада? А что было бы со всей виртуальной экономикой без индийцев, корпящих над программным обеспечением в Бангалоре и Бомбее? И так далее. Но коли Север и Юг так перемешались, то где устанавливается "либеральная империя" и над кем осуществляется протекторат? Не есть ли это протекторат над той сложносоставной рабочей силой, где бы она ни находилась, включая сам Запад, и не устанавливается ли он космополитичным капиталом, каково бы ни было его историческое происхождение? Не это ли нужно скрыть самими понятиями "Север - Юг", подставляющими географию на место истории, "естественные данности" - на место диалектики освобождения?
В. Л. Иноземцев сказал, что у него нет рецептов. Но потом рецепты последовали. Я не хочу сейчас обсуждать их содержание - уже говорил о том, что при определенных допущениях, которые я и сделал предметом моего выступления, они вполне логичны. Я хочу кое-что сказать об их интенции.
Эта интенция определяется тем, что рецепты имеют своим адресатом Запад, а отнюдь не тех, над кем Западу предлагают установить протекторат. Автор рецептов как бы говорит: "Вы поймите ваш собственный интерес. Гуманитарная помощь вас же губит. В ваших интересах принять интервенцию".
О чем, на мой взгляд, говорит все это? Во-первых, о просветительском духе концовки выступления докладчика. Так в XVIII в. философы писали сильным мира сего, надеясь просветить их и с их помощью продвинуть человечество к Истине, Добру и Красоте. Почему-то не очень сработало. И Фридрих II Прусский, и наша Екатерина II, бывшие в числе наиболее активных корреспондентов просветителей, не отказались ни от семилетней бойни в Центральной Европе, ни от гнусностей крепостного права. Хорошо бы понять, почему тогда просветительство сильных мира сего не сработало, и почему нынешнему просветительству уготована лучшая участь. К тому же Вячеслав Леонидович оговаривает особое условие просвещения нынешних господ: им следует понять, что вмешиваться в дела других стран можно только тогда, когда у них (вмешивающихся) нет никакого специфического интереса. То есть условием вмешательства должно быть превращение господ в идеальных моральных (по Канту!) людей.
Этим я вовсе не хочу обвинить докладчика в недостатке политического или какого-то иного реализма. Напротив - так действуют господа сплошь и рядом. Вспомните знаменитую речь Билла Клинтона, в которой он объявил о начале натовского разрушения Югославии: у нас нет на Балканах никакого интереса, мы действуем только в силу категорического императива (хотя и без прямой ссылки на "Критику практического разума" Канта). Беда в том, что именно так мотивированные действия приводят к самым ужасным следствиям, гораздо худшим, чем те, которые вызваны "действиями по интересам". Увы, ситуация в Косово - далеко не самая трагическая иллюстрация сказанному.
В. Л. Иноземцев. Можно прокомментировать действия Евросоюза в этих категориях?
Б. Г. Капустин. Увы, многие - да. На тех же Балканах. Боюсь, что разрушительное морализаторство политики - общее следствие неспособности к политической жизни, которую демонстрирует в нарастающей степени Запад. Сама же эта неспособность есть следствие "утаивания" многих противоречий, которые в противном случае могли бы взорвать Запад еще в XX в. Но, конечно, американское морализаторство есть нечто уникальное даже на этом фоне.
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ - ЭТО КОЛОНИАЛИЗМ СЕГОДНЯ
В. Г. Хорос. Наше обсуждение порой идет вокруг да около. Мы прослушали небольшие лекции о "цивилизационной динамике" Севера относительно Юга, о геоэкономике, о "постэкономической самореализации Запада вне остального человечества", о методологии подхода к понятию "современность".
Все это, конечно, интересно, но ведь докладчик говорит нам вполне конкретные вещи. В мире нарастает непорядок, хаос. "Периферийные" общества не оправдывают ожиданий, их лидеры не способны обеспечить развитие своих стран. Отсюда бедность, конфликты, гражданские войны, терроризм и тому подобное. Чтобы обуздать все это, необходимо объединить усилия бывших имперских стран (метрополий), накопивших по части "обуздания" необходимый исторический опыт, - Великобритании, Франции, Испании и России, взяв в компанию "импероподобные" США. Эта "большая пятерка" образует "мировое правительство", которое будет наводить в мире порядок, не особо обращая внимание на всякие формальности, вроде национальных суверенитетов, демократических принципов
стр. 17
в международных отношениях, норм международного права, ООН и пр.
Так говорит Владислав Леонидович Иноземцев. И нисколько не смущается. Когда Алексей Михайлович Васильев предложил ему хотя бы не употреблять ставшие одиозными термины типа "протекторат", "колониализм", докладчик не согласился: нет, надо называть вещи своими именами. Правильно: лучше прямо, без обиняков. И отвечать ему надо тоже без обиняков.
Чтобы вызвать к жизни ушедшие призраки имперства и колониализма, надо их реабилитировать. Именно это делает наш докладчик, меняя минусы на плюсы. Экономические факторы, считает он, почти во всех случаях (кроме испанской и португальской империй) не являлись определяющим мотивом имперской экспансии. Британцы, французы и прочие шли в южные страны, чтобы принести туда новые технологии, завести эффективные хозяйства, принести аборигенам новые принципы государственного управления и правосудия, знания, культуру. Правда, иногда возникали конфликты, восстания местного населения. Но, например, в Индии при их подавлении было убито не больше, чем за десять лет в стране сжигалось "несчастных вдов на погребальных кострах их мужей". Одновременно колонизаторы стремились к "инициированию межкультурного диалога", росту уровня образованности населения, распространению языка метрополии и т.п.
Помысли В. Л. Иноземцева, "бремя белого человека" из "центра" состояло в организации на периферии "позитивной несвободы, не позволявшей неокрепшим социальным системам пойти вразнос, а прочным - отказаться от традиций и взять курс на популистскую демократию". Столь дальновидная забота не могла не остаться незамеченной опекаемыми аборигенами, и они отвечали опекунам взаимностью. "Возникало специфическое единение жителей колоний с колонизаторами, его проявления не считались зазорными. Джавахарлал Неру с гордостью говорил о себе как о последнем англичанине, которому довелось править Индией".
При таких благодеяниях непонятно, почему же метрополиям в середине прошлого века пришлось все-таки уходить из всех своих колоний и протекторатов и почему "последний англичанин" вместе с Махатмой Ганди и другими деятелями индийского национально-освободительного движения активно способствовал этому в своей стране.
Но если - применительно, скажем, к той же Индии - обратиться к серьезным исследованиям, ответ будет прост. Британцы пришли в Индию отнюдь не для того, чтобы спасать нечастных вдов. Уже в период военного завоевания англичане вывозили из Индии огромные ценности из казны разных правителей и феодалов - даже рядовые солдаты набивали ранцы драгоценными камнями. Позднее основным источником колониального дохода стал земельный налог с индийского крестьянства. Затем в XIX в. пошла более "грамотная" экономическая эксплуатация: низкая пошлина на ввоз английских тканей в Индию и гораздо более высокая - на экспорт индийских тканей в Англию. Аналогичным позднее был дисбаланс железнодорожных тарифов, поощрявших экспортные поставки из портов и затруднявших товарооборот на внутреннем рынке.
Индия превращалась в поставщика сырья для метрополии в рынок сбыта для английских товаров. Жизненный уровень индийских рабочих и особенно ремесленников понижался. При этом рабочая неделя на индийской фабрике (в конце XIX в.) составляла 80 и более часов, тогда как на английской - 56 часов.
Да, не стоит рисовать колониальный период в одних черных тонах. Было и обучение небольшого числа местной элиты в университетах метрополии, и ознакомление (очень дозированное) колонизуемых с новыми технологиями, элементами европейского правосудия и прочие подобные вещи. Но общий баланс плюсов был явно не на стороне первых. Главное, - будь то при косвенном управлении англичан или при "этическом курсе" голландцев - местное население во всем ощущало себя людьми второго сорта, "боями", за которых все основные проблемы их общества решали пришлые управители. Поэтому и пал колониализм, и заново возрождать его - безнадежное дело. Так уж устроен человек: не любит он хозяев извне, даже если они заявляют о своих благих намерениях и в самом деле могут дать что-то полезное.
Пойдем дальше. Независимое развитие многих развивающихся стран не привело к успехам модернизации. Владислав Леонидович полагает, что виной тому "лидеры-однодневки", которые разбазаривали западную помощь, нахватали займов и тем самым довели свои народы "до ручки".
Так ли это? Увы, это слишком простой и прямолинейный вердикт. Потому что за бедственную ситуацию в ряде регионов "периферии" ответственны не только страны Юга, но и Севера.
Мы ведем дискуссию в Институте Африки, поэтому будет уместно сказать несколько слов об африканских странах. Известно, что колонизаторы в Африке в ряде случаев провели искусственные границы, которые осложнили взаимоотношения племен в новых национальных
стр. 18
государствах. Вспыхивающие до сих пор трайбалистские междоусобные конфликты и гражданские войны - прямое или косвенное следствие этих пограничных неурядиц.
Колониальные власти ушли, а иностранные компании, эксплуатирующие природные богатства Африки, остались. Возьмем печальный пример Заира. Разве один Мобуту со своими присными грабил страну? Американские, бельгийские и другие добывающие компании, работающие в стране, развращали президента и его окружение взятками и подачками, укрепляли диктаторский режим, открывавший "зеленую улицу" их сверхприбылям. И Заир - пример далеко не единственный.
Можно сказать также о неадекватной хозяйственной стратегии, наметившейся еще в колониальные времена и продолженной в период независимости, когда на Африканский континент механически переносились методы европейской агротехники, подорвавшие традиционную культуру, приспособленную к африканским условиям, - что создало продовольственную проблему на континенте. Убедительный анализ этой ситуации дал замечательный российский африканист Л. Ф. Блохин1 .
Впрочем, в первые десятилетия после завоевания независимости отношения между Севером и Югом развивались сравнительно продуктивно. В рамках программ модернизации из "центра" на "периферию" шло немало прямых инвестиций, способствовавших развитию "третьего мира". Но так продолжалось недолго. В 1975 г. страны ОЭСР - отчасти под воздействием мирового энергетического кризиса - отвергли предложенный "периферийными" странами проект нового международного экономического порядка, в котором бы учитывались интересы развивающихся государств. Ориентация на welfare state ("государство всеобщего благоденствия"), в том числе на Юге, уступила место агрессивному неолиберально-монетаристскому подходу. Первая его ласточка - возникновение громадной задолженности развивающихся стран на рубеже 80-х гг. Сначала на "периферию" хлынул поток дешевых нефтедолларов, в основном в форме краткосрочных инвестиций, после чего Федеральная резервная система США дважды резко повысила ставку процента, и ряд стран Юга оказался в глубокой долговой яме.
В результате возник лозунг "развитие ради выплаты долгов". Под этим лозунгом международные финансовые организации запустили так называемые программы структурной адаптации, займы "слаборазвитым" под стандартный набор условий: либерализация торговли, приватизация госпредприятий, сокращение социальных расходов и т.д. Данный курс - об этом свидетельствуют многие экономические исследования, и зарубежные, и отечественные - нанес серьезный ущерб развитию "периферии".
На 90-е гг. (и до сего времени) приходится новая волна экономической и финансовой глобализации, оформленная соглашениями "вашингтонского консенсуса" и вступлением большинства развивающихся стран в ВТО.
Ее негативными последствиями для стран "периферии" явились:
- "вскрытие" слаборазвитых экономик, наводнение их товарами из развитых стран, приведшее к устойчивому превышению импорта над экспортом и ухудшению платежного баланса в регионах "периферии";
- череда финансовых кризисов, поразивших даже сравнительно успешные страны Юга (Венесуэлу, Мексику, Бразилию, Индонезию, Таиланд, Малайзию, Южную Корею) и явившихся следствием не только неоправданной либерализации финансовой сферы в этих странах, но и политики международных финансовых организаций (МВФ, МБРР и других), поддерживавших эту неоправданную либерализацию;
- дальнейшее наращивание внешнего долга стран "периферии", увеличившегося до 2,2 трлн долл. сегодня по сравнению со 135 млрд. долл. четверть века назад.
В этом можно было бы усмотреть проявления новой эпохи либеральной глобализации. Но внимательные наблюдатели обнаруживают здесь рецидивы старого. Стратегия "центра", писал в своей последней книге голландский автор Вим Вертхейм, всегда состояла в том, чтобы, укрепляя собственную промышленность, подавлять ее развитие на "периферии". Нынешний монетаризм и фритредерство есть "просто современная версия давней стратегии установления и поддержания индустриальной монополии Запада, подпираемой мощью западных держав"2 . Патриарх индийской социологии Раджни Котхари также пришел к выводу, что на мировую "периферию" возвращаются "капиталистически-колониальные структуры"3 .
Так что нет нужды взывать к призракам прошлого: колониализм - только в форме экономического и финансового неоколониализма - реально существует сегодня. Существует де-факто. В. Л. Иноземцев предлагает оформить его де- юре. Разумно ли это? Односторонняя глобализация уже сегодня вызывает растущее сопротивление в странах Юга. Если дополнить ее еще и протекторатами, и силовыми методами, крупномасштабная конфронтация неизбежна. Нужно ли это миру? Нужно ли это самому Западу?
Теперь о "политических лидерах-однодневках" на Юге, на которых В. Л. Иноземцев возлагает ответственность за бедственное положение в собственных странах. Они (и причем не только "однодневки"), конечно, виноваты. Но не они одни. Ибо зачастую они действовали в согласии, по указке (а иногда и под давлением) транснациональных корпораций, международных финансовых и экономических организаций и ряда политических лидеров Запада (Севера). Потому что глобализация в ее нынешней форме им и сравнительно узкому состоятельному слою стран Юга выгодна - потребительским импортом из развитых стран, подачками, взятками, займами и различного рода "помощью" со стороны старших партнеров. Достаточно взглянуть на постсоветскую Россию - разве от ее безалаберного "открытия" не выиграли российские "демократы" и нувориши? Союз корыстных элит Севера и Юга, Запада и Востока - еще одно сомнительное "завоевание" глобализации. На них в равной мере ложится ответственность за ее дисбалансы, порождающие социальные конфликты в современном мире. Поэтому, чтобы сделать мир более безопасным и "уберечь стареющее и сокращающееся население" Запада (как выражается наш докладчик), силовые методы менее всего пригодны. Косово, Афганистан, Ирак (кто следующий?) показали это в полной мере.
Мне представляется, что гораздо более разумный ответ дал Хантингтон в своей нашумевшей книге о цивилизациях: Западу
стр. 19
надо умерить свои амбиции, не допустить образования против себя альянса стран "периферии" и найти с ней конструктивный диалог. Диалог на основе учета ее интересов и реального содействия экономическому развитию в бедных государствах.
Последнее - о странном включении Владиславом Леонидовичем в состав будущего "мирового правительства" России, что может вызывать лишь горькую усмешку. Да, в свое время Россия (в том числе в советское время) была не самой плохой империей, немало сделавшей для хозяйственного и культурного развития своих окраин. Но теперь мы имеем страну, которая не может наладить даже элементарного экономического сотрудничества в рамках СНГ, хотя в свое время это было достаточно органичное и сбалансированное экономическое пространство. Страну, которая за последние 15 - 20 лет фактически подверглась деиндустриализации, утрате значительной части научно-технического потенциала, с сырьевой ориентацией экономики и зависимостью от мировых цен на нефть. Страну, которая уже два десятилетия не имеет четкого осознания национальных интересов и внятной внешней политики.
Думаю, что только после обретения Россией своей идентичности - идеологической, политической, экономической и культурной можно будет надеяться на обретение ею своего настоящего места и в евразийском регионе, и в мировых делах.
Е. М. Русаков. В. Л. Иноземцев в сегодняшнем выступлении, как и в ряде своих публикаций, поставил чрезвычайно важную и интересную проблему, а точнее, целый комплекс проблем, затрагивающих мировую экономику, политику, историю и т.д. Сама постановка этой проблемы, несмотря на ее остроту и уязвимые места, стоит многого.
При этом, на мой взгляд, нет особого смысла уделять слишком много внимания той части концепции Владислава Леонидовича, которая весьма уязвима и обычно привлекает наибольшее внимание, а именно: политнекорректному призыву вернуться в той или иной форме к каким-то формам "нового колониализма", к примеру, к опеке над так называемыми несостоявшимися государствами, представляющими угрозу собственному населению, а в ряде случаев - и региональной или мировой безопасности. Сегодняшние его уточнения относительно недопустимости продиктованного сугубо корыстными интересами силового вмешательства идут в русле не только смягчения весьма спорных формулировок, но и более взвешенного учета реалий нынешней системы международных отношений и ее институтов.
Как представляется, главное в другом.
ПРАКТИКА ОПРОВЕРГАЕТ ПРОГНОЗЫ
Докладчик приводит ряд интересных, требующих всестороннего осмысления Х- фактов, прежде всего экономического характера, свидетельствующих о реальной угрозе резкого углубления экономической и социальной пропасти между США и Европейским Союзом, с одной стороны, и остальным миром, с другой стороны (при этом нельзя исключать, что в "остальном мире" может оказаться даже вторая экономическая держава мира - Япония). А резкое углубление разрыва между Западом (или евроамериканским Севером) и другими странами, кризис модели догоняющего развития, по его мнению, чреват (или уже обернулся) хаосом, непредсказуемыми негативными последствиями для всей системы международных экономических и политических отношений, растущим противостоянием развивающихся и развитых стран.
Вопрос поставлен таким образом, что невольно приходится обращаться к некоторым основополагающим историческим процессам и попыткам их интерпретации.
На мой взгляд, нынешняя ситуация - это очередной классический образец неравномерности экономического и социального развития различных групп стран и вытекающей отсюда борьбы между традицией и модернизацией.
С тех пор, когда Западная Европа сделала рывок в техническом, экономическом и социальном развитии в эпоху Возрождения, Просвещения и особенно в ходе промышленной революции, остальной мир был вынужден в той или иной мере реагировать на усиление Европы, которое обернулось военной, торговой и промышленной экспансией. И этот процесс начался еще в середине-конце XV в., когда османы взяли штурмом Константинополь при помощи изготовленных венгерским мастером тяжелых пушек, а Иван III пригласил итальянских зодчих для укрепления Кремля и строительства нескольких соборов в нем. Уже в XVI в. военные достижения европейцев заимствовала не только Османская империя, но и Минская династия в Китае, иранский шахиншах Аббас I и т.д. Но оказалось, что модернизация армии требует, по крайней мере, частичной модернизации экономики, социальной жизни и некоторых политических институтов. В этом смысле показательны реформы Петра I, египетского паши Мухаммеда Али и султанов Селима III и Махмуда II в Османской империи.
Этот процесс проходил тяжело, болезненно, с откатами и не только на Востоке, но и в Восточной, Южной и даже Центральной (Австро-Венгерская империя, Пруссия, Саксония) Европе. Испания, к примеру, пережила реформы "просвещенного абсолютизма" в XVIII в., пять (!) буржуазных революций, начиная с первой в 1808 - 1814 гг., в XIX в., демократическую рево-
стр. 20
люцию и гражданскую воину в 30-х гг. XX в., франкистский режим и лишь в последние два десятка лет на наших глазах, в рамках и с помощью Европейского Союза, стала "нормальной" рыночно-демократической страной. Сегодня вспоминалась и гражданская война в США, но мне кажется, не совсем корректно: американский Юг был буржуазным обществом с весьма развитыми экономическими и политическими институтами рыночного капитализма (многие "отцы-основатели" первой в мире демократической республики - Соединенных Штатов - были рабовладельцами). Но это общество не побрезговало временно воспользоваться рабами для удовлетворения спроса на хлопок, как и сейчас подпольно выжимают пот из нелегальных иммигрантов в том же Нью-Йорке. Если бы две части страны не вступили в схватку за американский Запад, то Север и не подумал бы преодолевать "расколотый американский универсум", прекрасно понимая, что будущего у рабовладельческого уклада на Юге не было.
Иное дело в странах Востока, особенно в исламском мире и Тропической Африке. Там шла и до сих пор идет окопная война между традиционными структурами и модернизацией, между, упрощенно говоря, "примитивным", сельскохозяйственным и качественно более эффективным промышленным обществами. Накал борьбы усугубляется тем, что для остального мира модернизация во многом означала вестернизацию, а сейчас означает прежде всего американизацию - то есть заимствование ряда чужих и чуждых идей, привычек и т.д., что в силу исторических и религиозно-доктринальных причин особенно болезненно для мусульманских стран.
Сейчас ставится вопрос о том, что в этом болезненном процессе возникли качественно новые осложнения, возможно, ставящие под угрозу саму возможность для стран вне США и Европейского Союза хотя бы в какой-то мере стать вровень с этими уходящими в отрыв экономиками и обществами.
Угроза нарастающей социально-экономической поляризации современного миропорядка, связанной с информационной революцией и глобализацией, существует.
Но пока, на мой взгляд, речь идет только о тенденции, о чем уже сказал сегодня И. В. Следзевский, а футурологи, социологи и политологи забегают вперед с концепциями "третьей волны", постэкономики, постиндустриального общества и т.д. Или точнее: общество, включая часть ученых, воспринимает такого рода экстраполяции не как попытки обозначить тенденции, а как безальтернативный вектор развития, некий рок, неотвратимость в основном негативных последствий информационной революции, глобализации и т.д.
На мой взгляд, пока человечество прошло две "всемирно-исторические" революции: "неолитическую", сельскохозяйственную (оба эти определения "хромают", но более точного нет) и промышленную. Действительно ли выйдет "экономика знания" и порожденные ею социальные структуры за рамки индустриального общества, станет качественно новым явлением, новой цивилизацией - вопрос открытый. Мы находимся в самом начале пути и нам не дано раскрыть, что сулит будущее. Уже провозглашался и "век электричества", и "атомный век", в узком смысле вполне приемлемо и понятие "экономика услуг", но, как оказалось, сопоставимого с сельскохозяйственной и промышленной революцией полного переворота в экономике и обществе не произошло. Кстати, к примеру, понятие "новая экономика" в современном понимании в США начали использовать в середине 90-х гг., но первоначально не столько в смысле информационной революции и глобализации, сколько для обозначения преодоления стагфляции (опасного сочетания экономических спадов с инфляцией) и гигантского бюджетного дефицита, с которыми США не могли справиться в течение двух десятилетий.
При всей радикальности информационной революции и "экономики знания" основатель "Майкрософта" Билл Гейтс действовал старыми методами американских "баронов-разбойников", против которых и было направлено антитрестовское законодательство, принятое еще в конце XIX в. Он монополизировал рынок, что и было признано американским судом и Евросоюзом. Думаю, что американские и западноевропейские корпоративные потребители и конкуренты, а в конечном счете и многие страны Юга, найдут противоядие такому аспекту "новой экономики" как монополизм в сфере информационно-телекоммуникационных технологий. Свою полезную роль должны сыграть и государства, в том числе развивающиеся, и международные организации, и в данном конкретном случае - антиглобалисты. Не будем забывать и такой незаконный, но реальный факт - как пиратское копирование программного обеспечения.
Практика методически, раз за разом разрушает прогнозы и модели ближайшего и среднесрочного будущего мировой политики и экономики, построенные на экстраполяциях линейного развития той или иной тенденции. В конце 60-х гг. мне довелось выражать сомнения гремевшему тогда Герману Кану в отношении того, что XXI в. станет "веком Японии". В 70-х гг. американцы были предельно озабочены нефтяным кризисом, который трактовался подавляющим большинством экспертов как проявление близкого опустошения запасов нефти во всем мире, а робкие попытки возражать, что это во многом был кризис цен, не воспринимались, хотя когда Западу в 80-х гг. удалось сбить цены, о кризисе забыли. В начале 90-х гг. мне довелось участвовать в дискуссии американских экспертов в Нью-Йорке о том, как избежать чуть ли не самой большой угрозы стране - растущему отставанию по эффективности экономики от ...Японии. Тогда же вице-президент США Ал Гор огласил федеральную программу создания "сверхскоростных информационных шоссе", хотя уже довольно долго существовал Интернет, который и стал каналом распространения информации сначала в США, а потом и во всем мире. Вы прекрасно знаете, Фрэнсис Фукуяма буквально через лет семь-восемь признал, что он поторопился с "концом истории", хотя многие до сих пор пытаются опровергать эту гипотезу.
Сегодня упоминалось Тихоокеанское кольцо. Еще не так давно многочисленные зарубежные, а за ними и российские эксперты, экстраполируя высокие темны развития Японии, азиатских "драконов" и "тигров", поторопились списать со счетов "страны у мертвых морей", то есть Западную Европу. Хотя как форум обмена мнениями и выработки решений по укреплению сотрудничества форум АТЭС полезен, сама схема, при которой в одной упряжке оказываются
стр. 21
США, Япония, Китай, Чили, Перу, Филиппины и Бруней и так далее - искусственна. В действительности существует упоминавшаяся сегодня группа новых индустриальных стран (НИС), в которую входят не только страны Восточной Азии, но и атлантические государства - Бразилия и Аргентина, а также Турция. Именно эта группа стран, а не менее развитые государства Тропической Африки и мусульманского мира, стала жертвой начавшейся в 1997 г. с Восточной Азии серии финансово-экономических кризисов, которые явились одним из проявлений глобализации и информатизации мировой экономики. Эти кризисы высветили уязвимые места экономик Восточной Азии.
Здесь говорилось о негативной роли навязанного Западом открытия финансовых рынков, МВФ, валютных спекулянтов. Но, как это признают, и в Юго-Восточной Азии, и в Южной Корее, и в Японии в основе кризиса лежали структурные изъяны и "мыльные пузыри" новых индустриальных экономик. Но в то же время Китай, Тайвань, Малайзия устояли перед лицом кризиса, Южная Корея и Бразилия, а еще ранее - Мексика - довольно успешно преодолели этот кризис эпохи глобализации. В экономике этих стран происходят структурные изменения, которые укрепят их и сделают более конкурентоспособными. Но прогноз о том, что Восточная Азия вот-вот перегонит Евросоюз, оказался очередной экстраполяцией, построенной на арифметическом сопоставлении темпов экономического роста без анализа качественных характеристик. Наш докладчик глубоко прав, сосредоточивая внимание на таких характеристиках.
Хотел бы поделиться еще одним наблюдением. Американские и другие западные историки и подавляющее большинство экономистов стараются избегать выдвижения обобщающих теоретических схем исторического развития, особенно будущего человечества, оставляя это футурологам, социологам и т.д. После Второй мировой войны на такие обобщения решались только такие крупные историки, как А. Тойнби, Ф. Бродель, К. Ясперс, Э. Хобсбаум, Дж. Робертс, П. Джонсон и некоторые другие. Думаю, это связано с тем, что серьезные историки и экономисты тщательно, системно относятся к фактам, ко всем аспектам исторических и экономических процессов, не позволяя себе увлекаться экстраполяциями одной или нескольких тенденций.
На мой взгляд, оценкам негативных последствий глобализации присущ избыток алармизма. Списывать "нацию-государство", национальный суверенитет - с какой бы исторической точки мы ни искали его корни - со Столетней войны, Вестфальской системы или Великой французской революции - рано. Формы государственной организации этноса могут и будут меняться, приспосабливаться к новым поворотам истории, но так просто "нация- государство" не сдастся. За исключением цивилизаций и племен Нового Света, я не могу припомнить за последнее тысячелетие ни один крупный этнос, который бесследно исчез (при понимании, что статус этнических групп - к примеру, поморов в России или провансальцев во Франции - это не "исчезновение"). А число организованных в национальное государство этносов в Новое время только растет, за исключением Западной Европы, где к XVII в. этот процесс был в основном завершен, а в XIX в. он совмещал в себе отделение от империи и одновременно - объединение этноса в национальное государство (Германия, Италия).
Европейский Союз - исключение, которое подтверждает правило. При этом сейчас нет ясности, превратится ли ЕС в федерацию или конфедерацию. Интеграционные процессы в других регионах - Соглашение о свободной торговле в Северной Америке, АСЕАН и другие - не выходят за рамки экономического и политического партнерства, экстраполяции по аналогии с ЕС там некорректны.
НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ - НЕ ХАОС
Признавая наметившиеся негативные тенденции, я все же пока не вижу оснований для того, чтобы констатировать сейчас или предрекать в обозримом будущем вызванное информационной революцией и глобализацией, кризисными явлениями в тех или иных странах и регионах резкое усиление мировой нестабильности, хаос, противостояние Юга и Севера и т.д.
При ближайшем рассмотрении оказывается, что каждой эпохе присущи турбулентность, неопределенность в международных отношениях. К примеру, когда такие "ястребы", как Пол Вулфовиц, говорят о неопределенности, то возникает вопрос: какой "определенности" они хотят: того балансирования на грани ядерной войны, которое угрожало миру в течение более 40 лет? Нет, Вулфовиц и его единомышленники, хвалясь "победой" в "холодной войне", еще до прихода Джорджа Буша-сына выдвинули концепцию, согласно которой после распада Организации Варшавского договора и Советского Союза угрозу международной стабильности (которая в их понимании близка к господству США) может составить коалиция Китая, России и "стран-изгоев" (Иран, Северная Корея, саддамовский Ирак). Одной из главных целей военной операции в Ираке и было заблаговременное устранение эфемерного призрака такой коалиции "варварских" государств и внесение "определенности" в миропорядок.
Анализируя негативные последствия возможного углубления пропасти между "третьим миром" и развитыми странами, важно подходить к Востоку, к отдельным регионам и государствам дифференцированно. И тогда, как мне кажется, предложенная докладчиком сфера применения концепции "нового колониализма" даже теоретически сузится до горстки стран.
В ряде важнейших стран Востока традиционные структуры и нормы общественной жизни чрезвычайно сильны, они часто тормозят перемены, модернизацию, но они же и служат гарантией стабильности и устойчивости.
К примеру, негативные воздействия вестернизации, глобализации, "экономики знания" амортизируются самим характером индийской цивилизации, общества. Еще во второй половине II - первой половине I тысячелетий до н.э. индоарии сформировали социально-экономическую систему, в основе которой лежит самодостаточная автаркическая сельская община и иерархия каст. Этот строй мало затрагивался переменами наверху и пережил все политические "надстройки" - от государства Маурьев в конце первой половины I тысячелетия до н.э. до империй Великих Моголов и Британской. Для Индии были характерны слабость и неэффективность центральной власти, которая, как пра-
стр. 22
вило, компенсировалась исключительной прочностью сельской общины. По большому счету эта система сохраняется до сих пор. Основная масса населения, особенно после "зеленой революции", более или менее самообеспечивает себя, живет во многом как бы в прошлом, а элита развивает промышленность, науку, осваивает новые технологии, пишет на экспорт программы компьютерного обеспечения, преподает в престижных американских и английских университетах. Еще в 60-х гг. индийский журналист с горечью объяснял мне; "Понимаешь, у нас по-прежнему твою судьбу определяет происхождение. Вот возьми лидеров наших партий, столь разных по идеологии - Индийского национального конгресса, правой Бхаратия джана сангх. Все они - брахманы".
Сейчас, конечно, кое-что изменилось, но отстраненность элиты от народа, самодостаточность сельской общины содействуют и выживанию институтов представительной демократии, по крайней мере, их формальной стороны. Несмотря на столкновения индуистов и мусульман, на кашмирскую проблему, в целом ситуация в стране стабильна, возможное углубление отставания от США и ЕС вряд ли создало бы угрозу мировой стабильности со стороны Индии (ядерное противостояние с Пакистаном - это другая тема).
Китай также решает свои проблемы собственными усилиями, в целом конфуцианские ценности вписываются в процессы модернизации.
Конечно, нельзя исключать сценарии, в которых Китай может создать угрозу дестабилизации международной обстановки, если накапливающиеся противоречия между бурно развивающейся рыночной экономикой и авторитарной политической системой приведут к бесконтрольному развитию ситуации в стране. Но эти процессы связаны с отставанием от США и ЕС лишь косвенно. Второй возможный неблагоприятный сценарий развития КНР - резкое усиление великодержавных, "имперских" претензий - опасность, которая решалась бы привычными геополитическими средствами, тем более, что Китай, на мой взгляд, может стать региональной, но не глобальной сверхдержавой.
Особняком стоит исламский мир. Именно там чаще всего находят "угрозу" западной, евроамериканскои цивилизации, именно там экстремисты создали террористический интернационал, прикрывающийся исламскими знаменами. Но нельзя отождествлять с экстремистами ни подавляющее большинство мусульман, ни их политические режимы, которые с большим (Египет, Сирия, саддамовский Ирак до его свержения) или меньшим успехом боролись и борются с террористами.
Ясно, что интервенция США в Ирак привела к свержению одного из относительно стабильных светских режимов, привела к дестабилизации всего Ближнего и Среднего Востока и создала новый очаг международного терроризма. Самая консервативная за послевоенные годы американская администрация Джорджа Буша-сына проявила самонадеянность и готовность игнорировать международное сообщество и право. Тем не менее хотелось внести уточнение: американские неоконсерваторы, на мой взгляд, домогались не только нефти как таковой или геополитического господства в регионе. Они .стремились уменьшить зависимость от Саудовской Аравии, которая стала рассадником "исламского" терроризма, они пытались взять под свой контроль потоки нефтедолларов, за счет которых и живет террористический интернационал и его покровители.
Но Ирак показывает, что возможности "единственной оставшейся сверхдержавы" далеко не безграничны. Между тем, как мне кажется, и в нашей стране, и за рубежом широко распространен миф о "всесилии" Америки.
В. Л. Иноземцев, А. И. Неклесса и Б. Г. Капустин верно заметили о важности понятийного аппарата, упомянув и категорию "империя". На мой взгляд, часто путаница возникает в силу того, что в такие понятия, как "империализм", "неоимпериализм", "неоколониализм", "мировое господство" вкладывается разный смысл или эти понятия толкуются очень свободно. И в результате, особенно в условиях преобладания методов косвенного, финансово- экономического управления, может создаться впечатление, что весь мир, кроме Китая, Северной Кореи и Ирана, является чуть ли не полуколонией США. Наверное, не надо злоупотреблять этими терминами, а конкретнее разбираться в политике США в разных странах и регионах и степени влияния Вашингтона.
Я не разделяю точку зрения о том, что современный мир многополярен. Полюс в смысле сверхдержавы, к сожалению, один. Несомненно, США - самая мощная экономическая, военная, информационная держава, которая с помощью союзников стремится установить в свою пользу военно-политический баланс сил почти в каждом регионе мира, за исключением, пожалуй, Африки. Вашингтон оказывает большее или меньше воздействие на любую страну. Более того, теоретически Вашингтон может позволить себе проводить вооруженные операции в одностороннем порядке и с почти гарантированной перспективой военной победы против подавляющего большинства стран в мире. Но удерживать эти территории он, как правило, не сможет, да и за такие операции приходится платить высокую цену как во внешней, так и во внутренней политике.
Сейчас можно говорить лишь о формирующемся многополярном мире, станут ли ЕС, Китай, Россия, Индия претендентами на статус "полюса" - покажет будущее. Тем не менее, если анализировать соотношение сил в отдельных регионах, то региональные "полюса", "сверхдержавы", обеспечивают определенный баланс сил в ряде важных регионов. В Восточной Азии - это Китай, в Южной - Индия, в СНГ - Россия.
Если сосредоточить внимание только на НАТО и его расширении, то может создаться впечатление, что США хозяйничают в Европе; если же вникнуть в то, как жестко конкурирует Евросоюз с США в торгово-экономической сфере и какую подковерную борьбу он ведет с США за вовлечение в свою сферу Центральной и Восточной Европы, то картина станет иной. Мировой ВВП уже не меньше десятка лет делится, упрощенно говоря, на примерно равные части: одна из них принадлежит США, другая - ЕС, третья - остальному миру. И в обозримом будущем вряд ли это соотношение серьезно изменится, хотя внутри "остального мира" оно будет меняться, прежде всего за счет увеличения удельного веса Китая и уменьшения этого показателя у Японии и Юго- Восточной Азии.
А это означает, что американские корпорации не хозяйничают в Западной Европе и что у США есть равный по силе торгово-экономический соперник в
стр. 23
Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, в СНГ, даже в Латинской Америке. Значит, в борьбе против американских монополистов "экономики знания" типа "Майкрософта" развивающиеся страны могут в ряде случаев выступать вместе с ЕС против или даже с США против европейских монополистов.
Думаю, что современные неоимперские проекты мироустройства являются скорее утопией, хотя те или иные операции США и НАТО типа "гуманитарной интервенции" в Югославии, или свержения Саддама Хусейна в Ираке возможны и в дальнейшем. Они будут ограниченными и, как правило, малоэффективными или недолговечными, за исключением, возможно, Балкан, которые непосредственно затрагивают интересы безопасности ЕС и НАТО и где имеется перспектива экономически и политически привязать в конечном счете все страны региона к этим организациям. Антитеррористическая кампания в Афганистане - особый случай, несмотря на сопутствующие негативные факторы вроде размещения американских военных баз в странах Центральной Азии. Эта операция была проведена фактически и формально с согласия мирового сообщества и ее успех во многом зависел от поддержки самих афганцев в лице Северного альянса и части, возможно, не очень большой, пуштунских племен.
Вся послевоенная история ближневосточного конфликта или, скажем, провал попыток стабилизировать ситуацию в Сомали или бороться с наркомафией в Колумбии показывают, как трудно Соединенным Штатам и даже всему международному сообществу "наводить порядок" в развивающихся странах.
Не стоит переоценивать значимость американских идеологических штампов об Америке как "светоче демократии и свободы". Если перефразировать известный афоризм "Патриотизм - последнее прибежище негодяя", можно сказать, что клятвы в приверженности демократии являются последним убежищем американских политиков, особенно в тех случаях, когда нет более весомых аргументов. Подавляющее большинство американцев верит в демократические ценности и институты Америки (и не без оснований), и было бы странно, если бы политики не обращались к такого рода чувствам избирателей. Но общеизвестно, что на деле Вашингтон, как правило, прагматически, исходя из геополитических и экономических интересов, подходит к различным режимам, включая автократические и диктаторские.
В то же время как раз настроения избирателей в стратегическом плане являются мощнейшим ограничителем имперских амбиций Вашингтона. Американцы готовы жертвовать своими солдатами, но очень экономно, и их надо убедить в том, что существует явная угроза национальной безопасности. Сейчас Джордж Буш связан по рукам и по ногам: негативные последствия свержения саддамовского режима в Ираке сыграли далеко не последнюю роль в резком ослаблении его внутриполитических позиций. На мой взгляд, шансы на победу фактического кандидата в президенты от демократической партии Джона Керри предпочтительней, чем у Буша. Хотя решающими факторами, как обычно, остаются внутренние экономические и социальные проблемы. Впервые с 1980 г., когда Рональд Рейган победил Джимми Картера, проблемы обеспечения внутренней и внешней безопасности могут склонить чашу весов в пользу сенатора. Не случайно нынешний глава Белого дома вынужден был сделать разворот на 180 градусов, призывая теперь к тому, за что он резко критиковал Демократическую партию в ходе президентской кампании 2000 г., - к "строительству нации" и демократизации в развивающихся странах.
Можно ли бороться с мировой нестабильностью, сделать мир более управляемым, упорядоченным и предсказуемым? Я отношусь скептически к радикальным рецептам достижения этих задач, но не считаю усилия в этом направлении Сизифовым трудом.
Слабости и уязвимые места ООН и ее штаб-квартиры - громоздкой, забюрократизированной организации, отягощенной налагаемыми на нее политическими, финансовыми и административными ограничениями, известны мне не понаслышке: я имел возможность достаточно обстоятельно ознакомиться с реальностями деятельности ООН, в том числе ее штаб- квартиры, работая в Нью-Йорке в 70-х и 90-х гг. Как говорил тогдашний Генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос-Гали, которого усилиями Вашингтона лишили второго срока на этом посту, трудно быть "слугой 180 государств", имеющих разные, иногда прямо противоположные национальные интересы, даже если существует относительное единодушие в главном органе - Совете Безопасности.
Но другой ООН у человечества нет и в ближайшие десятилетия не будет. Если правильно оценивать возможности ООН, не взваливать на нее непосильные миротворческие и особенно миропринудительные функции, через эту организацию можно сделать (и это делается) многое. ООН может содействовать и установлению мира, и послевоенному восстановлению, и проведению демократических выборов, однако лишь в том случае, если ее услуги принимаются или, по крайней мере, не саботируются заинтересованными сторонами. К примеру, ООН сыграла весьма полезную роль в мирном переходе к легитимной власти в Кампучии, Намибии, Восточном Тиморе. В этом смысле нельзя исключать и установление опеки над какой-то окончательно развалившейся страной, особенно если такой мандат будет поручен этнически или религиозно родственным странам. Думаю, и создаваемому в рамках Африканского союза Совету мира и безопасности такой мандат только поможет, особенно если ООН возьмет на себя расходы.
Как представляется, следует использовать и совершенствовать и другие имеющиеся институты, механизмы и методы, включая программы экономического партнерства и помощи. Разумеется, нуждаются в пересмотре многие подходы Всемирного банка и особенно Международного валютного фонда, который хотя и признал имевшие крайне негативные последствия ошибки при оказании "помощи" в преодолении финансового и экономического кризиса 1997 - 1998 гг. в Восточной Азии, не идет на радикальный пересмотр упоминавшихся сегодня программ структурной адаптации, которые по- прежнему активно продвигаются США, Великобританией и некоторыми другими развитыми странами.
Эти программы были подвергнуты резкой критике в 1995 г. на семинаре в штаб- квартире ООН в Нью-Йорке. Как подчеркивалось в докладе Института ООН по исследованию социального развития, "если до 70-х гг. стабилизационые программы, которые
стр. 24
восстанавливали монетарный и фискальный порядок, обычно не сопровождались попытками перестройки экономики, то в 80-х и начале 90-х гг. навязывались отказ от внутренних национальных проектов экономического развития и подчинение будущего стран развивающегося мира их все более незащищенному участию в международном рынке". Конечно, вопрос о правильном соотношении "закрытости" и "открытости" национальной экономики каждой развивающейся или переходной страны весьма непрост, особенно в глобализирующемся мире, но это как раз пример той проблемы, где кропотливая практическая работа, конкретная для каждого региона, для каждой страны важнее общих рассуждений о катастрофических или, наоборот, радужных последствиях глобализации.
ПРЕЖДЕВРЕМЕННЫЙ ПЕССИМИЗМ
А. М. Васильев. Я хотел бы сосредоточиться на выступлении Владислава Леонидовича и дать по некоторым пунктам свои комментарии, иногда выходя за рамки его выступления.
Во-первых, я думаю, что просматриваются разные варианты мирового развития: один - это растущий хаос (и я лично склоняюсь к такой точке зрения), другой - возможность какого-то упорядочения этого процесса, что потребует новой парадигмы развития. Определить будущее нам сейчас очень трудно.
Я принимаю одни аргументы Владислава Леонидовича Иноземцева, а другие - ставлю под вопрос. Боюсь, это не его вина и не его беда, такой мой подход продиктован объективными обстоятельствами.
Наш докладчик все-таки смотрит на проблемы мира с европоцентристской точки зрения. Когда мы оцениваем ситуацию в неевропейском мире, то есть за пределами Европы и США, мы иногда уподобляемся анекдотическому персонажу - сумасшедшему, который считал себя ячменным зерном и боялся, что его склюет птица. Успешно пройдя курс лечения, этот персонаж вышел из больницы, но, увидев курицу, стал прятаться от нее. Врач говорит ему: "Почему вы прячетесь? Вы же знаете, что вы человек!". А он и отвечает: "Я-то знаю, а вот знает ли курица?".
Мы говорим: империя - это христианский мир, христианский универсум. Но ведь империи существовали в самых разнообразных формах в течение, по крайней мере, трех тысяч лет. Они были и на Востоке, и в доколумбовой Америке и в Африке. И говоря о неевропейском мире, нужно учитывать не только как "мы", европейцы или американцы, смотрим на "них", но и как "они" смотрят на "нас". То есть, как неевропейцы понимают европейскую (американскую) логику.
В европоцентристской аргументации есть определенные слабости. Мы говорим, что Европа в течение 200 - 300 лет оказывала через империи влияние на весь мир. Вопрос в том, какое это было влияние. Экономическое? Но ведь даже в начале XIX в., если я не ошибаюсь, 20 - 25% мирового ВВП приходилось на Китай, 10 - 15% - на Индию. Так причем тут Европа? Сразу отпадает чисто экономическая логика развития. Европа и ее ответвления, в частности, США, выросли, видимо, из уникальной европейской социальной структуры, европейской ментальное?, которые оказались дрожжами для создания военной мощи, завоеваний, а потом - и для мирового экономического развития. Европа и США опередили другие страны.
При этом я не согласен с прозвучавшей в докладе оценкой имперских мессианских, цивилизаторских идей. Идеализм отдельных представителей империи, которые честно шли изучать что-то, улучшать жизнь завоеванных стран, не играл существенной роли. Это был как бы эквивалент нынешнего идеализма американских сторонников демократии. Они лично могут быть искренни. Но на деле и тогда, и сейчас эти концепции служили пропагандистским, моральным прикрытием имперской политики ограбления других стран. Когда после Второй мировой войны колониальный грабеж для европейских империй стал невозможным, они рухнули.
Но одновременно нужно признать, что Европа через свои империи действительно стала дрожжами для развития, а когда империи сложились, упорядоченный грабеж Европы был лучше, прогрессивнее того дикого грабежа, который был во многих бывших колониях. Это две стороны одного явления. И когда уже сложилась колониальная система, действительно, 240 тыс. английских солдат держали всю империю, а в 40 - 50-х гг. она рухнула.
Когда мы говорим о "третьем мире", нужна четкая дифференциация. В советское время, раз Китай был социалистическим, мы его к "третьему миру" не относили. Но тот же Гуннар Мюрдаль считал в 60-е гг., что Индия и Китай безнадежны в своем развитии, а вот Африка благодаря ее ресурсам хорошо развивается и всех обгонит. Получилось все наоборот.
Я знаю позицию большинства здесь присутствующих: отсталость безнадежна. Даже привели пример Японии. Там и сейчас обмен с внешним миром технологиями и инновациями 1 к 8 не в пользу Японии. Ну, а если Китай достигнет японского уровня? Что же? У миллиарда 300 миллионов человек не хватит своей элиты, чтобы тоже перейти к инновационным технологиям? Пока что Китай развивается такими темпами, что, возможно, количество может превратиться и в качество. Во всяком случае около города Сиань уже создана своя "Кремниевая долина", как и в Индии вокруг Бангалора. Зна-
стр. 25
чит, две страны с прививкой Европы (и Америки), ее социальной, экономической структуры, ментальности уже получили какой-то внутренний стимул развития. Разве они не могут из индустриальной стадии перейти к тому уровню, который достигнут Западом?
Разве можно считать, что "весь Юг" находится в тупике? Китай в прошлом году дал чуть ли не 10% прироста. Здесь упоминалось возрождение текстильной промышленности в Америке. Частично это так. Но если вы зайдете в магазин игрушек, то из 20 игрушек 19 будут китайскими. Если вы войдете в магазин бытовой электроники, там уже тоже три четверти продукции будет с этикеткой "Сделано в Китае".
Однако мусульманский мир пока что не показал ни одного примера такого развития. Потому что экономику Малайзии, как и Индонезии, развивают в первую очередь местные китайцы. Вот Турция выглядит неплохо, но сейчас она переживает финансово-экономический кризисе. Это - не Южная Корея. Сейчас вся мусульманская цивилизация находится в кризисе. Но означает ли это, что через 10 - 20 лет она не найдет своей модели "китайского развития"? Я не знаю. Мы не можем предугадать это. Возможно, ценности как раз мусульманской цивилизации и окажутся востребованными для модернизации, ускорения развития.
Далее. Вы упоминали о "человеческом материале". Запад производит информацию и культуру, все это потребляется и одновременно улучшает человеческий материал. И это - даже не потребление, а производство. Это очень интересная мысль. Но здесь есть одно существенное замечание: самая большая революция XX в. заключалась не в советской и китайской революциях, а в том, что белые женщины перестали рожать. Через 100 лет Запад вымрет или выродится. Человечество изменится коренным образом. Его белая христианская часть, поглощающая информацию и культуру, катастрофически быстро сокращается.
В кулуарах я слышал циничные рассуждения достаточно высокопоставленных политиков из Европейского Союза о причинах их заинтересованности в вовлечении в ЕС восточноевропейских стран, а именно для того, чтобы попытаться оттянуть процесс своего вырождения за счет иммигрантов из Восточной Европы вместо арабов или африканцев. Через одно поколение поляки или венгры станут французами или немцами. Вот одна из задач расширения Европейского Союза, за решение которой они готовы выложить 18 млрд. евро.
Но если лет через 30 Франция станет наполовину мусульманской страной, будет ли она принадлежать Западу или нет? В США вторым языком стал испанский за счет притока пуэрториканцев, мексиканцев, кубинцев и других выходцев из Латинской Америки. В Нью-Йорке из 100 телевизионных программ десяток транслируется на испанском языке, две - на китайском и т.п. И в расовом, и в культурологическом, и в цивилизационном смыслах идет "ориентализация" Запада. Мы много слышим о распространении "Макдональдсов" по всему миру, но я думаю, что китайских ресторанов в зарубежных странах больше.
Теперь еще об одном очень важном вопросе, который выпал из концепции В. Л. Иноземцева. Я возвращаюсь к идеям, высказанным покойным Марком Голанским из Института Африки о том, что до недавнего времени окружающая среда была самовоспроизводящей системой, несмотря на расширение сферы применения человеческого труда и создания искусственной среды. В настоящий момент человечество уже подошло к такой стадии, когда его развитие происходит за счет невосполнимого ущерба окружающей среде. Быстрое развитие Китая по "старой" модели усиливает эту опасность. И в этом кроется одна из самых больших трагедий и угроз существованию человечества в целом. И вот тут-то встает кардинальный вопрос, найдет ли человечество какую-то парадигму развития, комплекс мер, структур, идеологий, которые позволят остановить этот процесс. Великие озера Северной Америки очистили, Рейн как будто очистили, а леса, легкие планеты, в бассейнах Амазонки и Конго, в России беспощадно вырубаются. Но за сохранение окружающей среды в глобальном масштабе должно платить все человечество.
И здесь встает вопрос о роли Африки. Вы говорили, что иждивенчество разрушительно. Согласен. Но есть ли иждивенчество в макроэкономическом смысле? Мы пытались подсчитывать. Если взять выплаты по долгам, зарплаты и льготы иностранцам в Африке, нелегальный перевод денег из Африки в Европу, грабеж минеральных ресурсов, ценных пород дерева, объектов флоры и фауны, то баланс будет не в пользу Африки. Грабеж Африки продолжается, опять-таки для его прекращения нужны усилия всего мирового сообщества. Изолировать отдельные цивилизации и регионы невозможно: они выплескивают эмигрантов, международную преступность, болезни, терроризм. Ни локальная, ни всемирная "бантустанизация" невозможны. На кону судьба уже всей человеческой цивилизации.
В этой связи - как относиться к идее протектората или коллективного протектората? Стоит все же вспомнить, что антиколониальная борьба не руководствовалась экономической логикой. Речь шла о защите попранного национального, религиозного, человеческого достоинства и о неудовлетворенности местных элит своей ролью прислуживающих колонизаторам. И вот это и привело к распаду империй в старом смысле слова.
Экономическая зависимость, конечно, сохранилась. Но любая попытка навязывания извне каких-то решений - структурных, политических, а зачастую и экономических - обречена. Именно примеры Боснии или Либерии в качестве исключения подчеркивают это правило. Никакая местная элита не удержится у власти, если на ней будет клеймо "марионетки Запада". Хотя на деле многие из них именно такую роль и играют, иногда и еще хуже - грабят собственный народ. Поэтому мы и говорим о деструктивной параэкономике, "трофейной" экономике.
Сейчас идет очень сложный процесс выработки принципов сотрудничества Севера (развитых стран) и Юга ("периферии"). При всей декларативности или даже наивности программ партнерства другого пути нет. Навязанные насильно блага - демократия, свобода, даже хлеб - могут вызвать отторжение. Ведь в Сомали американцы пришли помогать, кормить, наводить порядок. Страна ответила им вооруженным сопротивлением, восстанием. Почему? Потому что сомалийцы (я там бывал) - до предела гордый народ со своей историей и менталитетом. Когда американцы, предпо-
стр. 26
лагая, что их представители с черным цветом кожи будут лучше приняты сомалийцами, посылали туда своих афро-американцев или ганцев, сомалийцы на это реагировали так: они рабов нам посылают, нас учить.
Есть еще серьезнейшая проблема - безответственность транснациональных корпораций. Я полностью согласен с тем, что в международных отношениях демократии по определению не существует. Нет никаких законов, регулирующих деятельность транснациональных корпораций в мировой экономике. Правда, говорят о "кодексе поведения", о "самоограничении". Но на деле все определяет кодекс чисто эгоистических интересов, кодекс прибыли. Поэтому мировая ситуация и развивается в направлении хаоса.
В этой связи хотелось бы сделать одно замечание на полях. Докладчик сказал, что на вызовы Запада (Севера) развивающиеся страны дали структурные ответы. Но кроме ОПЕК никаких картелей - ни по меди, ни по бокситам, ни по углю - не получилось.
В. Л. Иноземцев. Я хотел бы затронуть два момента. Первый касается Китая. Знаете, вот передо мной китайский диктофон, отличная, почти идеально сделанная вещь. Но что в нем китайского? Сырье, рабочая сила. Но не технология, не знание, не мысль. Западные монополии заинтересованы в ускоренном развитии в Китае тех отраслей, которые по дешевке штампуют массовый ширпотреб. В прошлом году экспорт Китая достиг 504 млрд. долл., и направляется он в основном в США и страны Европейского Союза. Но если Китай дойдет до такого уровня, что попытается конкурировать с американскими и европейскими товарами в сфере высоких технологий, то он потеряет многие свои позиции на рынках этих стран.
Второе. Вы говорили о великой революции, результатом которой стало то, что белые женщины перестали рожать. Действительно, белое население стареет. Но нет ли связи между тем, что именно в тех странах, где идет процесс старения населения, где имеется нехватка рабочей силы, наблюдаются самый быстрый технический прогресс и широкое внедрение нововведений? А там, где существует избыток бесплатной рабочей силы, картина противоположная: экономить на рабочей силе нет особого смысла.
А. М. Васильев. В самом деле, это сложный вопрос. Однозначно мы на него не ответим. Но я имел в виду прежде всего дисбаланс, в результате которого западная цивилизация довольно скоро перестанет быть западной.
Что касается вот этого сделанного в Китае диктофона. Я говорил о том, что количество может перерасти в качество, что, учитывая гигантский размер экономики и человеческого потенциала, Китай вполне может стать источником научных прорывов и инновационных технологий. Поэтому я и говорю, что категорического ответа на этот вопрос еще нет. Может быть, Евгений Максимович Русаков, работавший в Японии, выскажет свое мнение. Не получится ли так, что японцы, пережив нынешний финансово-экономический и психологический шок, поняли, что они во многом развивались за счет технологических достижений Запада, и теперь и сами направят больше своей энергии на новые открытия и технологии?
Е. М. Русаков. Должен признаться, что хотя я никогда не переоценивал возможности Японии, а тем более в 90-е гг., когда в этой стране начался застой, для меня стал сюрпризом диагноз, поставленный японским экспертом в 1997 г. в ходе "круглого стола" в Нью-йоркской школе новых социальных исследований. Он заявил, что для того, чтобы вписаться в информационную революцию и глобализацию, Японии придется пережить социальный переворот такого же масштаба, как "революция Мэйдзи" середины XIX в. Нужно менять менталитет, отказаться от патриархальных привычек не только в бизнесе, в менеджменте, но и в образе жизни, дать простор развитию личности.
Это очень болезненный процесс борьбы глубоко укоренившихся традиций, психологических стереотипов с новыми, во многом чуждыми японскому обществу жесткими требованиями "новой экономики". Думаю, что Япония все же преодолеет этот рубеж, хотя и за счет частичной потери своей идентичности. Но мне кажется, что в силу национального характера и истории, особенно послевоенной, такое преодоление и приспособление к новым реалиям, которые называют "постиндустриальным обществом", легче дастся Южной Корее, Сингапуру и Тайваню, а также, если сравнивать с Китаем, - Индии (точнее, ее элите).
В то же время я не разделяю пессимизма в отношении западной цивилизации, особенно ее локального американского варианта. Мне кажется, что никакие иммигранты - ни китайцы, ни мусульмане - не смогут выхолостить ее существо. Возьмем Соединенные Штаты. Для Америки при всех ее известных проблемах и противоречиях характерны колоссальная динамичность, инновационность, способность "переваривать" чужеродные идеи и людей. Еще в 70-х гг. польский журналист сказал мне о своих бывших соотечественниках-американцах: "Они говорят по-польски, но думают по-американски". Мой опыт общения с американцами-выходцами из любых стран и регионов только подтвердил это наблюдение. Отдельные исключения, отдельные неустроившиеся или фанатично настроенные люди из числа иммигрантов только подтверждают это правило.
Даже стопроцентным американцам не всегда приходится легко в жесткой конкурентной борьбе за рабочее место или успех в любой сфере. При этом, если напряженность трудовой деятельности в Японии, может, даже выше, чем в США, то темп перемен в бизнесе, в обществе и предъявляемые к каждому работнику требования, особенно по части проявления инициативы и самостоятельности, неизмеримо выше в Америке. Для иммигрантов, даже во втором-третьем поколениях, речь идет о выживании, о приспособлении. Америка перемалывает людей любой национальности и любого вероисповедания.
Иммиграция в США уже сейчас сильно ограничена. В основном въезжают латиноамериканцы. Такие иммигранты приезжают не на голое место и не со своим уставом в чужой монастырь, их принимают близкие люди, община, встроившиеся в американское общество. Не следует забывать и о том, что Латинская Америка в цивилизационном отношении - это локальный вариант европейской, западной цивилизации, хотя и относящийся к категории развивающихся стран.
Никто в США не добивается изменения американского образа жизни или социально-политичес-
стр. 27
кого строя. Добиваются повышения своего статуса в существующей иерархии. Если какая-либо община посмеет посягнуть на американские ценности, она будет не только подвержена полному остракизму общества и государственных органов, но и буквально сметена "цивилизованными" и не очень методами. Даже американские мафиози искренне считают себя большими "патриотами" и поклонниками американского образа жизни. Их услугами пользовались при высадке американцев на Сицилии во время Второй мировой войны и при организации покушений на Фиделя Кастро.
Характерно, что среди участников терактов И сентября не было ни одного представителя мусульманских общин в США. Думаю, что эти теракты по большому счету поставили крест на сколько-либо значимой иммиграции мусульман в США, а те из них, которые там уже обосновались, находятся под наблюдением и контролем ФБР и других американских спецслужб.
А. М. Васильев. А если будет новая цивилизация?
Е. М. Русаков. Она не будет новой хотя бы потому, что классики цивилизационного подхода к истории полагали, что новые цивилизации формируются веками. Кстати, именно они вопреки высказанному сегодня тезису Б. Г. Капустина о том, что сторонники такого подхода судят с точки зрения победителей, сыграли огромную и недооцененную роль в повороте к Востоку западной исторической науки, которая с XVI до XX в. почти отождествлялась с мировой исторической наукой. Именно они, в частности, О. Шпенглер и А. Тойнби, подвергли резкой критике евроцентризм и, включив восточные общества в единый поток мировой истории как равноправных и самодостаточных его участников, совершили своего рода прорыв в бастионы классической западной исторической науки.
Мне кажется, что в конечном счете свежая кровь только укрепит западную цивилизацию, хотя, конечно, упорядочение иммиграции, выработка отношений с этническими общинами - дело нелегкое для западноевропейцев. Если американцам можно поставить в упрек излишнюю горячность и торопливость, то европейцам - определенную заторможенность. Но в случае серьезной необходимости и они прибегают к радикальным мерам, забывая о слишком либеральном толковании демократических свобод и прав человека. Здесь упоминалось поражение западного проекта нравственной свободы. Мне кажется, что на Западе прекрасно понимали и понимают, что идеальной демократии не бывает, им достаточно было обратиться к истории древнейшей и влиятельнейшей идеологии - религии, в частности христианской: одно дело - Новый завет и катакомбная церковь, а другое - канон, Ватикан или Русская православная церковь.
"НОВЫЙ ИМПЕРИАЛИЗМ" КАК БОРЬБА ПРОТИВ ХАОСА
В. Л. Иноземцев. В заключение выскажусь по некоторым пунктам, которые в ходе сегодняшней дискуссии вызвали большие споры.
В первую очередь, хочу заверить, что я тоже считаю развивающийся мир очень разнородным, хотя, возможно, не слишком внятно сказал об этом, что и я не призываю подходить к нему как к единому целому. Существуют как бы две категории государств и соответственно к ним должны быть разные подходы.
Одна группа - это страны, которые развиваются в самых разных традициях, но не представляют собой опасности для других государств. К примеру, ряд принадлежащих к исламской цивилизации стран открыт внешнему миру и поддерживает борьбу с международным терроризмом, в то же время грубо попирая права женщин, представителей этнических и других меньшинств. Это их традиции, и они вольны жить так, как им хочется и как они считают необходимым. И хотя такие нарушения не нравятся американцам, они никоим образом не должны быть поводом для внешнего вмешательства, принуждения силой к переменам.
На мой взгляд, даже война между Ираком и Кувейтом не являлась примером мирового хаоса. Потому что таких конфликтов двух национальных государств в истории было много. Задача международного сообщества состояла в том, чтобы по возможности положить конец этому конфликту или минимизировать его последствия, определив агрессора и действуя против него согласованно.
По сути дела идея "нового империализма" направлена только на то, чтобы избежать такого мирового хаоса, примером которого являются действительно не контролируемые никаким государством социальные процессы, как это происходило в Сомали, в Руанде, в Сьерра-Леоне, отчасти в Югославии. Речь идет о тех странах, в которых государство полностью потеряло контроль и оказалось не в состоянии остановить геноцид одной части населения другой частью, предотвратить катастрофическое падение уровня жизни, деградацию окружающей среды и так далее. Вот в таких случаях, на мой взгляд, необходимо вмешательство извне.
Даже политические репрессии, которым подвергал иракскую оппозицию саддамовский режим, не должны были становиться поводом для вмешательства в поддержку одной из сторон в Ираке и тем более - для американской военной интервенции. Вопрос об изменении режима должен был решать сам иракский народ, как это делалось в разных странах на протяжении всей истории.
Тем более никогда не ставился вопрос о вмешательстве в дела крупных развивающихся государств, к примеру, Китая. Я категорически против вмешательства под предлогом нарушений прав человека, то есть прав китайских граждан и вообще против спекуляций на эту тему. Китай не является источником нестабильности в мире, не создает сегодня угрозу международной безопасности. Это предсказуемый, управляемый и отчасти даже контролируемый субъект международного права.
В то же время такие страны, как Китай и Индия, могут создать проблемы сами себе. Хотелось бы привести такое сравнение. Несущаяся вперед автомашина может столкнуться с каким-нибудь внешним препятствием, например, врезаться в столб. Но она же может потерпеть аварию и из-за собственных технических неполадок или вынужденного экстренного торможения. Для КНР угроза военно-политического столкновения с Западом сравнительно невелика. Проблема лежит в другой плоскости: нынешний Китай развивается очень быстро, но далеко не самостоятельно ни с точки зрения инвестиций, которые поступают в больших размерах из-за границы, ни с точки зрения рын-
стр. 28
ков сбыта. А надежных гарантий, что США и Европейский Союз не закроют свои рынки сбыта для китайских товаров, не имеется. В конце концов, протекционизм существовал на протяжении десятилетий и столетий, и никто не давал никому клятвы навечно отказаться от него. Введение же стопроцентных протекционистских мер свело бы к нулю темпы роста китайской экономики, невероятно обострив проблему избытка инвестиций и существующих мощностей, возвратности капиталовложений, роста безработицы и так далее.
А. М. Васильев. Играет ли Китай в свою пользу по правилам Всемирной торговой организации?
В. Л. Иноземцев. Очень эффективно. Китай использует все выгоды, которые ему дало вступление в ВТО, при этом не либерализуя свой валютный рынок.
Но я продолжу, и коснусь темы глобализации.
Сам этот термин - не случайно он пришел из Америки - как бы автоматически снимает любую ответственность за все ее проявления и последствия. Поскольку это явление возведено в ранг глобального, то получается, что многие, если не все, страны являются чуть ли не равноправными его участниками.
К примеру, проникновение "Макдональдсов" и даже крупных американских корпораций в Китай оправдывается тем, что и в США полно китайских ресторанов. А в финансовом крахе Аргентины повинны лишь сами аргентинцы, поскольку они по доброй воле взяли кредиты, а теперь еще и отказываются их возвращать.
Лозунг глобализации, поскольку она якобы имеет мало общего с американизацией, превратился в эффективный инструмент оправдания экономической вседозволенности для США. Логика американцев такова: "Мы не добиваемся экономического господства как такового. Мы никого не заставляем покупать компьютерные программы "Майкрософт". Другое дело, что без них вы не сможете посылать или получать электронную почту от нас, и у вас наступит информационный голод. То же самое произойдет, если вы не купите наше оборудование для приема американских телевизионных каналов". В Ираке уже сейчас внедряется американский стандарт мобильной связи. Вот оно чисто рыночное проявление полной безответственности. Как говорят сами американцы, мы не виноваты в страданиях этого мира, просто получается так, что мы лучше всех на них наживаемся.
Главная проблема состоит в отсутствии внятной, структурированной политики развитых стран по глобальным проблемам. Не надо воевать в Ираке, не надо оккупировать Зимбабве. Сейчас основная задача "большой восьмерки" и других организаций - объединение усилий ЕС, США, Японии, России, других стран для решения наиболее сложных задач - восстановления failed states (неконтролируемых, полностью распавшихся государств), охраны окружающей среды, борьбы с эпидемиями и т.д. Сегодня в условиях глобализации создается иллюзия, что все взаимосвязано, что глобальные проблемы могут иметь для всех позитивные или негативные последствия. Но нет понимания того, что ряд проблем требует практических усилий конкретных стран или их коалиций, которые должны обладать средствами решения этих проблем и действовать совместно, а не погрязать в спорах, как это делали США и европейские страны по иракской проблеме.
В заключение мне хотелось бы акцентировать внимание на том, что утрата идентичности Запада (в отличие от восточных цивилизаций с их глубокими прочными традициями) идет быстрыми темпами и идея создания некоего северного альянса направлена в значительной мере на то, чтобы замедлить этот процесс. К примеру, весьма прочна и, возможно, даже динамична исламская цивилизация. В течение последнего столетия она развивалась в основном не в условиях колониального господства. Та же Саудовская Аравия никогда не была колонизирована, она как бы дополняла западную цивилизацию поставками нефти, предоставлением своей территории для стратегических форпостов и т.д.
Угроза быстрой потери идентификации западной цивилизацией представляет серьезную опасность. Ведь сегодня, кроме нее, к сожалению, нет какого-то центрального, цементирующего элемента, который мог бы этот мир вести вперед не в смысле прогресса - это вопрос, как здесь правильно говорилось, неоднозначный, но в смысле обеспечения стабильности, в упорядоченности. Речь идет не о превосходстве Запада (или Севера), не о его доминировании, а о той важной роли, которую он может и должен играть и в современном мире. Сейчас, кстати, и в Западной Европе, и в США позиции европоцентристов потеснены. В 1997 г. в связи с празднованием 500-летия открытия Америки министерство образования США направило циркуляр школам и публичным учреждениям именовать это историческое событие политкорректно как "встречу" представителей двух миров - Европы и тогдашней Америки. Многие авторы откликнулись на это предложение, посоветовав все же не забывать, что не американские индейцы высадились где-то в Бискайском заливе, а наоборот.
И последнее замечание о самом термине "Запад", пожалуй, самом странном в современной социологической науке. В принципе трудно определить, что такое Запад. В свое время этим понятием обозначалась лишь Западная Европа. В годы "холодной войны" как-то незаметно граница между Западом и Востоком прошла не по горам или континентам, а по Берлинской стене. Есть и сторонники концепции, согласно которой к западным странам относятся те, в которых европейские переселенцы составили большинство населения и ввели более или менее европейские порядки. Обычно называют четыре таких страны: США, Канаду, Австралию и Новую Зеландию. Там, действительно, местное население было либо истреблено, либо было немногочисленно. Европейские переселенцы стали настоящими колонистами в полном смысле и сделали эти страны носителями европейских традиций.
А. М. Васильев. Я думаю, что наша дискуссия была полезной, и Владислав Леонидович с интересом выслушал широкий спектр мнений. Очевидно, нам стоит продолжать дискуссии, наметив более ограниченную тематику, возможно, с выходом на конкретные рекомендации.
К публикации подготовил Е. РУСАКОВ
1 Подробнее см.: Африка: цивилизация и современность. "Мировая экономика и международные отношения", 1992, N 1, с.114 - 118; N 2, с. 61 - 63, 69 - 70.
2 Wertheim W. F. Third World: Whence and Wither? Protective State versus Aggressive Market. Amsterdam, 1997, p. 22.
3 Kothari R. Human. Consciousness and the Amnesia of Development. L- N. Delhi, 1993, p. 38.
Новые публикации: |
Популярные у читателей: |
Новинки из других стран: |
 |
Контакты редакции |
О проекте · Новости · Реклама |
|
Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту) Сохраняя наследие России |
|
Россия
Беларусь
Украина
Казахстан
Молдова
Таджикистан
Эстония
Россия-2
Беларусь-2
США-Великобритания
Швеция
Сербия
