Libmonster ID: RU-8573
Автор(ы) публикации: В.С. ЛАЗАРЕНКО

Глобализация современного мира - реальность. Но эту реальность существенно не представляют, например, так называемые "глобальные проблемы человечества". Они - лишь один из симптомов, или, скорее, злободневных символов глобализации, которая в действительности прочно связана с идущим вот уже не одно столетие модернизационным процессом. Суть этого процесса (и значит процесса глобализации) - "цивилизационное предложение" Запада миру жить по единым "правилам игры", участвовать в "одной игре". "Игра" - ключевой здесь термин, поскольку западное "цивилизационное предложение", с одной стороны, требует от народов гораздо большего, чем простое принятие норм международного формального права, а с другой - отнюдь не делает никакого "вызова" народам как "национальным культурам", но как раз высвечивает устойчивое по поводу цивилизационного развития "национально-культурное" мифотворчество, которому и посвящена данная статья.

У М. Мамардашвили есть любопытная идея. Он полагает, что древнегреческая культура и европейское Возрождение - это две великолепные "авантюры", "мутации" на фоне в целом инертной "азиатской" истории, стремящейся "заглотить" все подобные "авантюры" . Интересно, что задолго до М. Мамардашвили Л. фон Мизес тоже считал человеческую историю инертной и тоже видел в европейском Возрождении (в его понимании - европейском капиталистическом эксперименте) счастливое нарушение этой инертности. Но он был убежден, что европейский прецедент как раз закономерен, поскольку история инертна не потому, что такова человеческая природа, но потому, что инертна, консервативна ментальность людского большинства: "Консерватизм противоречит самой природе человеческой деятельности. Однако он всегда был и остается излюбленной тактикой инертного большинства, тупо сопротивляющегося попыткам улучшить его же собственные условия жизни, которые предпринимает энергичное меньшинство" [7. С. 68).

По этому поводу А.И. Ракитов, имея ввиду уже российскую историю, с некоторой иронией замечает: "Трудно в день рождения очередного российского реформатора предсказать день или причину его смерти, но что задуманные им реформы будут непоследовательны, в значительной степени не реализованными, не встретят понимание большинства современников или вообще потерпят крах, можно предсказать с большой степенью вероятности, ибо каким бы не был наш герой, коэффициент социального сопротивления исторически консервативной среды сохраняет устойчивое значение в больших временных интервалах" . Впрочем, А.И. Ракитов. продолжая тему противоречия, с одной стороны, в целом консервативной истории, а с другой - реформационной в ней тенденции, рассматривает эту историческую реформационность как постоянно действующий фактор, и именно фактор информационно-технологических революций, которых он насчитывает пять и относит первую из них вообще к рождению как такового человеческого общества - "антиприродного сообщества" .

С картиной фундаментальной информационно-технологической детерминации истории можно и нужно согласиться. Хотя бы потому, что человек по своей природе "информационно-технологическое" существо, и он это прямо демонстрирует характером своей социальной истории, которая есть в целом, в принципе не что иное, как "замена" и постоянная "перезамена" природной, естественной биологизированной формы жизни на неприродную, искусственную, человеческую, т.е. постоянный информационно-технологический прогресс. В конце концов, это точно марксова точка зрения: человеческая история есть постоянный прогресс "орудий труда" (то же самое, что сказать - информационно-технологический прогресс). Расходится же А.И. Ракитов с К. Марксом в одном:

- у К. Маркса информационно-технологический прогресс порождает устойчивое в истории социально-политическое противоречие между производительными силами и производственными отношениями, которое всякий раз разрешается социальной революцией, давая жизнь очередной общественно-экономической формации;

- у А.И. Ракитова информационно-технологический прогресс вообще не рассматривается в социально-политическом ракурсе, но оказывается самоценным, подобно тому, как видит историческое развитие науки Т. Кун: научный прогресс исторически оформляется как последовательность научных же парадигм; вот и у А.И. Ракитова: информационо- технологический прогресс исторически оформляется как последовательность информационно-технологических парадигм.

Получается, что информационно-технологические парадигмы складываются исключительно по внутренней логике информационно-технологического прогресса, и значит, на них мало влияют социально-политические условия: информационно- технологический прогресс как бы безразличен к тому, в какой социально-политической системе он осуществляется - была бы только политическая воля в данной конкретной стране "допустить" его, и тогда он автоматически будет существовать в современной своей парадигме, соответствующей, скажем, третьей, четвертой или пятой информационно-технологической революции.

О том, что у А.И. Ракитова приблизительно такое понимание информационно-технологического прогресса, свидетельствует, в частности, его убеждение, что СССР "в течение пяти десятилетий, несмотря на повторные разрушения, вызванные Второй мировой войной, сумел стать к концу 50-х и особенно к середине 60-х годов второй супердержавой мира. Этим он был обязан, в первую очередь беспрецедентному с точки зрения мирового исторического опыта развитию образования, науки и технологий... Во второй половине ХХ в. Советский Союз стимулировал ускоренное развитие технологии четвертого уровня, а в конце 80-х годов подошел к пятой технологической революции" .

Но непонятно, если к концу 80-х годов СССР подошел с подобными супердостижениями, зачем вообще нужны были какие-либо реформы? И коль скоро реформы все же начались, то следует признать реформаторов либо талантливейшими "заговорщиками", либо отъявленными негодяями-геростратами, либо, наконец, круглыми идиотами, поскольку они удосужились за очень короткий срок обрушить десятилетиями набиравшую свой потенциал "вторую супердержаву мира": "Ни одна страна мира, не потерпевшая военного поражения, не переживала такого общего кризиса, как Россия 1991-1996 гг." . Собственно, именно такой образ российских реформаторов, где сочетаются все перечисленные "либо", уже создан в обществе. И другой стороной этого общепринятого образа является общепризнанное мнение, что, да, СССР был "мировой супердержавой".

Однако существовала ли вообще "вторая супердержава мира" в современном смысле этого слова, в том смысле, в каком существовала и сегодня существует "первая супердержава мира" - США? Выполняли ли образование, наука и технологии в СССР ту же задачу, какую они выполняли и выполняют в "первой супердержаве мира"? И сам А.И. Ракитов косвенно отвечает на эти вопросы отрицательно, подчеркивая невозможность развития современных технологий и информационных систем в недемократическом, суперэтатистском государстве, а также почти исключительно военный характер советского научно- технического потенциала .

В том-то и дело, что в социально-политических условиях СССР образование, наука и технологии обслуживали исключительно военную машину, а не гражданские нужды, не общество. Иными словами, СССР был "второй супердержавой мира" в архаическом смысле этого слова, исключительно в смысле военной мощи. Потому-то и потребовались реформы - необходимо было изменить именно социально-политические условия, перейти здесь от архаики (этатизма) к современным социальным технологиям (демократизму, рыночности), т.е. создать новые системы образования, науки и технологического развития, которые бы решали в первую очередь не военные, а гражданские задачи. "Огромный научно-технологический потенциал" СССР организационно и идеологически был приспособлен к этатистской социальной модели, а потому он и не мог не понести урон в ходе разрушения этой модели. Он был неотъемлемой и существенной частью советского этатизма и, значит, являлся столь же малоэффективным, как и сам этатизм во все времена, от Спарты до особенно неуместных в ХХ столетии новейших его прецедентов.

Да и могла ли вообще быть эффективной советская (этатистская) модель науки, если она с очевидностью обнаруживала приметы своей имитационности. Такой явной приметой была система оплаты труда научных работников, когда вознаграждалась не наука, а должность, ученая степень, пол, возраст, о чем, например, ярко свидетельствует Т.И. Бурцева приводя социологические данные, из которых просто нельзя не сделать вывода о навязывании людям, решившим заняться наукой, сильнейшей карьеристской мотивации [ 2. C. 72-73].

Могла ли быть при этом сильной и эффективной образовательная и научно-технологическая "почва" в СССР? Надо ли было такую "почву" продолжать культивировать и после разрушения этастистской социальной модели? Ясно, что надо было создавать новую "почву", отвечающую либеральной социальной модели.

Другой вопрос, насколько компетентно осуществилась необходимо либерализация государства в бывших советских республиках. Тем более, что очень хорошо известно, что такое компетентная и некомпетентная либерализация. Например, о некомпетентной либерализации, имея ввиду опыт постсоветской России 1992-1997 гг., пишет американский политолог С. Холмс , который указывает на очевидную примету малокомпетентного проведения реформ - создано такое либеральное государство, которое не может или не хочет управлять обществом (именно управлять, а не диктаторствовать), а не может или не хочет потому, что коррумпировано, т.е. "разорвано" между сильными корпоративными или, точнее (если говорить о советской специфике), "дружескими" группами, воюющими между собой без всяких правил.

А.И. Ракитов совершенно прав, когда именно так характеризует постсоветскую российскую государственность. Более того, он абсолютно прав, когда считает, что государство должно понять первостепенную роль образования, науки и технологий в современном мире и реализовать это понимание в своих и бизнеса скоординированных усилиях: "Все, чего для этого не хватает - Мозги и Деньги. Достаточно сблизить эти два электрода в нынешнем социальном электролите, чтобы ток социальной активности привел в действие весь социальный механизм" . Но употребив ключевые здесь слова "деньги", "бизнес", "мозги", он как бы не очень надеется на стоящую за ними давно в мире опробованную эффективную технологию построения некоррумпированного либерального государства, т.е. государства, которому нужны образование, наука и технологии и которое будет всячески поощрять соединение в обществе "Мозгов и Денег".

Ведь для того чтобы государство не жалело на науку деньги, во-первых, оно должно быть государством именно тех социальных сил, которые кровно заинтересованы в науке, и, во-вторых, нужно деньги уметь зарабатывать. Эти "во-первых" и "во-вторых" соединяются в поистине эпохальном цивилизационном изобретении европейского Возрождения - среднем классе. Вот в чем суть европейской "авантюры" на фоне в целом инертной, азиатской человеческой истории. Синоним для среднего класса - это рынок, причем именно "современный рынок", тот, который средний класс сам и создал, т.е. тот беспрецедентный в человеческой истории рынок, какой начал оформляться в эпоху Возрождения и достиг в Европе своих узнаваемых сегодня очертаний к середине ХIХ в.

А.И. Ракитов хотя и отмечает, что сегодня научно-технологический прогресс контролируется и движется рынком, тем не менее рассматривает его именно только как современную социальную среду, в которую погружен научно-технологический прогресс: но научно-технологический прогресс осуществляется по своим внутренним законам, а рынок - по своим, друг друга ни тот, ни другой не требуют. Не случайно он пишет о рыночных преобразованиях в сегодняшней России не то чтобы как ненужных (они, разумеется, нужны), но как о неверном приоритете .

И вот А.И. Ракитов, рисуя, по его мнению, верный для нынешней России приоритет - большую науку, говорит абсолютно справедливые слова: "Международная практика полностью ... подтверждает... Большая наука - это не просто роскошь, которая нам не по карману, но социальная необходимость. Бывают, конечно, исключения, например, в небольших странах с малочисленным населением и гигантскими нефтяными ресурсами, с теплым климатом и хорошими транспортными коммуникациями, живущих за счет высококачественной и легко доступной нефти (например, эмират Дубай). Но для такой большой страны, как Россия, решение ее социальных и экономических проблем без науки, позволяющей сформулировать важнейшие закономерности природы и человеческого общества, взаимодействие технологии и окружающей среды, обеспечить материальное и духовно-культурное развитие и благосостояние людей, просто невозможно" .

Но не говорится о самом главном - конкретном механизме выполнения этого приоритета. Правда, есть в этом смысле общие слова о необходимости "продуманного государственного регулирования экономического процесса" и "мощной поддержке отечественно науки и технологии в определенном объеме". Слова тем более верные, что под "продуманным государственным регулированием экономического процесса" понимается как раз строительство цивилизованного рынка, а не "вмешательство государственной монополии", не "сильное ограничение рыночных механизмов", что "может привести Россию к тому пагубному положению, из которого она вот уже 10 лет пытается с огромным трудом и дорогой ценой вырваться" . Собственно, уже в этих словах и содержится указание на искомый механизм: большая наука в России невозможна без строительства цивилизованного (современного) рынка. И значит: если большая наука - сегодняшний российский приоритет, то приобретенным должно быть строительство цивилизованного (современного) рынка. Таким образом, эта подразумеваемая у А.И. Рактова мысль как раз опровергает его же идею, что не рынок, во всяком случае, не столько рынок, сколько большая наука сделает Россию не догоняющей развитые страны, но именно развитой страной.

Едва ли можно игнорировать то обстоятельство, что в Европе Возрождения и более поздней, Нового времени, движения к обществу современно-рыночному (с доминирующим влиянием в нем среднего класса), правовому и большой науки (в результате научной революции ХVII-ХVIII вв.) происходили одновременно. Эта одновременность не была случайной, но демонстрировала единый цивилизационный процесс, а точнее, ту самую цивилизационную авантюру, о которой упоминал М. Мамардашвили и которая предложила человечеству не рыночный, не научный, не правовой на выбор, но рыночно-научно-правовой ключ к эффективному циаилизационному развитию. Какая из трех цивилизационных технологий здесь первичней, приоритетней - бессмысленный вопрос: все три друг друга востребуют, являются единой технологией. И это не только как бы следует из самой эмпирической истории Европы от Возрождения до наших дней: страны, которые называются сегодня развитыми за прочную укорененность в них научно-технологического прогресса, являются все рыночными и правовыми обществами. Но на эту взаимосвязь современного рынка (а также правосознания) и науки указывают и аналитики.

Один из них - очень известный в первые десятилетия ХХ в., в том числе и в России, немецкий социолог В. Зомбарт, скрупулезно на огромном эмпирическом материале исследовавший возникший в возрожденческой Европе, по его мнению, особый человеческий тип - экономический, не только ставший в ходе последующего европейского развития ведущей социальной силой (средним классом), но и утвердивший в Европе специфическую жизненную мотивацию, дух предпринимательства. И вот В. Зомбарт, оперируя внушительным историческим материалом, включает в структуру этой специфической жизненной мотивации экономического человека такой элемент, как стремление к изобретательству, технологическим новшествам, придумыванию идей. И он даже отмечает реализацию экономического человека в особом роде деятельности - организации рынка идей, продаже их всем заинтересованным.

Иными словами, В. Зомбарт улавливает органичную для экономического человека (современного рынка, среднего класса) черту - потребность в научно-технологическом прогрессе, и, значит, если это на самом деле так, научно-технологический прогресс не может получить в современное общество полноценный допуск иначе, чем через посредство среднего класса. Или: все призывы увидеть первостепенную важность науки в современном общественном развитии до тех пор останутся пустым звуком, пока государство не просто не осознает это, но и не приведет в действие соответствующий механизм - не будет создавать и расширять средний класс, т.е. современный рынок. В. Зомбарт дает понять в общем-то банальную вещь:

- ни государству, ни власти не нужна наука, идеи, технологические новшества, но все это объективно необходимо для определенного социального слоя (например, люмпенизированная часть общества не нуждается ни в какой науке);

- если этот объективно заинтересованный в науке социальный слой составляет большинство общества, то это и значит, что государство представляет интересы именно данного слоя, и без всяких к себе призывов и напоминаний будет холить и лелеять большую науку.

У В. Зомбарта нет этого вывода. Но он эмпирически выявляет в Европе ХVI-ХVII вв. некую человеческую разновидность - прожектеров, или проектантов, которые профессионально торговали идеями, учредили рынок идей и само появление которых, следовательно, было очень нужно обществу .

Сегодня те, кто анализирует современную предпринимательскую культуру, в один голос отмечают в качестве основной черты именно это (в зомбартовском смысле) прожектерство. Например, А.И. Агеев, перечисляя черты, присущие предпринимателям в самых разных странах, на первое место ставит такую, как поиск возможностей, индикатором проявления которой является то, что предприниматель "видит и использует новые или необычные деловые возможности", а также "действует до того, как его вынудят к этому обстоятельства" . Обе индикации наполняют само понятие "предприимчивость" смыслом "жажды новых идей", "компетентного, опережающего управления возникающими ситуациями"; т.е. по А.И. Агееву, современный предприниматель - это человек, который заинтересован в хорошем образовании и, значит, неимитационном допуске науки в общество и который сам действует как ученый, продуцируя плодотворные идеи.

Согласно А.А. Хаджимуратову "в обыденной жизни к предпринимателям относят всех, кто занят бизнесом. Но в строгом смысле этого слова ими являются только те деловые люди, чье поведение на рынке отличается поисковым характером. При этом, нельзя считать предпринимателем, к примеру, владельца предприятия, который из года в год производит один и тот же товар или представляет одни и те же услуги. Он осуществляет не предпринимательские, а репродуктивные функции" . Таким образом, у А.А. Хаджимуратова есть даже усиление: предприниматель не то что может быть (а может и не быть), но именно должен быть "ученым", не то, что может, но должен стремиться к образованности и научному стилю жизнедеятельности. Иначе говоря, подчеркивается, что предпринимательский слой, наращивая вокруг себя средний класс и всю современно-рыночную структуру и инфраструктуру, активно требует для всего этого социального страта не "хлеба и зрелищ" (что нужно для люмпенизированной части общества), но образования и науки. И значит, если этот социальный страт представляет все общество, то государство такого общества обязательно будет проводить политику всемерной поддержки образования и науки, не потому что оно умное, а потому, что представляет не люмпенов, но средний класс (и его предпринимательское ядро).

В.Е. Хруцкий считает, что "главной чертой, присущей предпринимателю, является потребность постоянно начинать что-то новое, его готовность к реализации новых идей... именно предприниматели являются источником нововведений" . А у немца Й. Шумпетера в характеристике предпринимательского поведения звучит как раз такое его противопоставление поведению большинства людей, какое и отличает поведение ученого, всегда нацеленного на проблематизацию, оспаривание общественного мнения: "...своеобразие... поведения предпринимателей заключается в двух моментах. Во-первых, это поведение имеет иной по сравнению с любым прочим объект: быть предпринимателем - значит делать не то, что делают другие, или, в другом аспекте, быть предпринимателем - значит делать не так, как делают другие" .

Напрашивается вывод, что именно описанное В. Зомбартом европейское "прожектерство" ХVII столетия создало современный рынок, современное предпринимательство, средний класс, и именно оно явилось социальным заказчиком научной революции ХVII-ХVIII вв., которая поэтому была настоящей социальной революцией, породившей беспрецедентное в человеческой истории общество, где такое цивилизационное новообразование, как средний класс, усилиями своего предпринимательского ядра выступает гарантом беспрецедентной общественной востребованности науки. Или: европейский цивилизационный опыт продемонстрировал эффективный механизм превращения науки в общественную потребность.

В том и состояла, в терминологии М. Мамардашвили, европейская цивилизационная авантюра, что она прочно связала рынок и науку. И на сегодня просто неизвестен иной механизм призвать науку в общество. Средний класс - гарант общественного согласия и ненасилия, того, что в обществе не возобладают люмпенское сознание, политический радикализм, революционность - исторически возник в Европе за счет прожектеров, учредивших рынок идей, т.е. востребовавших науку как инструмент построения компетентной экономики, в которой действуют частные собственники. В сущности, европейское "прожектерское" движение работало на совершенно особую частную собственность - не аристократическую, а демократическую. Аристократам- феодалам вовсе не нужен был рынок идей, чтобы распоряжаться своей собственностью - их родовые имения существовали из поколения в поколение как земля и недвижимость и не требовали никаких модернизаций. И само фактическое появление рынка идей возвестило о рождении принципиально новых частных собственников, которым никто ничего не давал по их родовой принадлежности, но которые должны были уметь постоянно приобретать (по очень меткому термину Н.В. Гоголя из второй части "Мертвых душ"), находясь по отношению друг к другу в равных стартовых условиях.

Вот эти частные собственники и приобретали прежде всего не богатство (землю и недвижимость), а идеи, как постоянно оставаться богатым, т.е. у них неизбежно интерес к богатству отодвигался в тень интереса к технологии богатства. Технология же богатства - это прибыльное предприятие, т.е. производство товаров и услуг обязательно массового (а не элитарного) спроса. Поэтому демократические частные собственники, во-первых, работали на общество (а не на элиту), а во-вторых, вынуждены были постоянно совершенствовать, обновлять технологию своего предприятия, чутко реагируя на общественную конъюнктуру.

Европейский производственный бум, приведший к индустриальному миру, неуклонно нарастал по мотивации, заданной демократическими частными собственниками, и ни по какой другой. По их мотивации в обществе укреплялись позиции не только науки и образования, но и права в правовом обществе: демократические частные собственники, которым никто ничего не дает по родовой или иной привилегии, крайне заинтересованы в гарантиях равных прав каждого на приобретательство. Так что европейская правовая культура идет не откуда-нибудь, а от созданного демократическими частными собственниками экономического рынка.

В этой связи обращает на себя внимание очень устойчивый миф о современном рынке, на котором конкуренты, якобы, уничтожают друг друга по праву сильного. Между тем это расхожее представление - типичный социал-дарвинизм, ничем не обоснованный перенос на общество дарвиновского принципа естественного отбора, сформулированного для животного мира. Просто ключевой термин современного рынка "конкуренция" оказался той зацепкой, которая позволила социал-дарвинистам наделить этот термин произвольным смыслом "дикого рынка". В действительности же, конкуренция на современном рынке - это соревнование изобретателей ("прожектеров"), когда выигрывает тот, кто сумеет сделать обществу такое предложение, которое откликнется массовым спросом. Иными словами, такие конкуренты работают не против друг друга, а каждый из них с обществом, и потому каждый хочет одного - чтобы на рынке гарантировалось равное для всех право на это "изобретательское" творчество, соблюдались одинаковые здесь для каждого правила игры.

Таким образом, тот рынок, который благодаря демократическим частным собственникам стал складываться в европейское Возрождение, востребовал не только науку, но и правосознание. Именно этот "прожекторский" рынок, учрежденный не просто частной собственностью, но демократической частной собственностью, т.е. не дарованной, а приобретаемой по единым для всех правилам игры, выступил строителем беспрецедентной цивилизации - европейской, или, в современной терминологии, западной. И эта цивилизационная беспрецедентность заключалась в одном: демократическая частная собственность давила на общество в том плане, что формировала в нем жизненную потребность, с одной стороны, в науке, образовании и технологиях, а с другой - в правосознании, складывании особой, либеральной, государственности, которая вступает с обществом в равноправный договор о единых правилах игры для всех, в том числе и для самого государства (правовое общество).

Этот цивилизационный опыт Европы (или Запада) продемонстрировал, что правовое общество (или либеральное государство) не может быть иным, как только обществом среднего класса, или демократических частных собственников (и оно же - общество большой науки).

Данная цивилизационная технология, сделавшая страны, которые ее применили, развитыми, возможно, исторически и была выработана не без участия национально-культурного фактора. Например, определенную роль могло сыграть то обстоятельство, что европейская культура имела варварские корни, если вспомнить, как и кем заселялась западная часть разрушенной Римской империи. У варваров, тогда только создававших европейскую цивилизацию, не было той консервативности сознания, какой отличалось сознание народов, давно уже, из века в век живущих в цивилизационной традиции, и потому варвары, наверное, были готовы к неожиданным, нетрадиционным, смелым решениям в государственном строительстве, что и предопределило феномен европейского Возрождения. Однако, вновь прибегая к терминологии М. Мамардашвили, если бы инертная, азиатская история была предопределенным уделом человечества, в ней не могли бы возникнуть никакие "авантюры". Точно также азиатская история не может быть предопределенным уделом той или иной национальной культуры.

Поэтому в строгом смысле слова не существует ни азиатской, ни европейской, ни евразийской, ни какой-либо иной цивилизации, т.е. нет предопределенных для народов образцов развития, а есть для каждого народа большая или меньшая инертность его истории. И если ту или иную степень этой исторической инертности называть отдельной цивилизацией, то придется признать обреченность разных цивилизаций на свой исторический путь: у развитых стран, Запада, свой путь, у Востока - свой, у евразийской России - свой и т.д. И вот, согласно А.И. Ракитову: "... Россия как определенная историческая целостность не является ни азиатской, ни европейской страной или цивилизацией, ни тем более смешанной евразийской. Если возможно говорить об андской или инкской цивилизации, уничтоженных почти бесследно европейскими колонизаторами и не оказавшими сколько-нибудь заметного влияния на современные глобальные процессы, то тем более можно и даже необходимо говорить о вполне самостоятельной российской цивилизации. То, что на протяжении семи десятилетий она выступала в одеждах "советского общества", не меняет существа дела" .

Отсюда, из убеждения, что исторический опыт народа надо зафиксировать как цивилизационный закон, и все эти проекты самобытного пути, налагающие те или иные табу на цивилизационные заимствования. Характерен в этом отношении анализируемый О.Хархординым так называемый православный проект (специально для России) гражданского (правового) общества . Как бы заранее отметается возможность использовать здесь западную, католическую, модель на том-де основании, что в России это будет сделать "неимоверно трудно": западное общество держится на правовом противостоянии государственному насилию; в постсоветской же России обществу попросту нечему противостоять, поскольку исчезло как таковое государственное насилие, оно "диффундировало" в так называемые "дружеские (корпоративные) сети", которые были оборотной стороной сверхнасильственного советского государства, а в постсоветской России поделили между собой эту функцию государственного насилия.

Вот О. Хархордин и оценивает две возможности построения в постсоветской России гражданского общества. Есть западный путь - попытаться восстановить нормальную насильственную функцию государства уже как государства либерального, т.е. бороться с коррупцией, лишая благоприятной почвы мафиозные кланы и создавая через договор государства с обществом о единых для всех (в том числе и государства) правилах игры нормальную "горизонтальную" общественную структуру. Имеет ли вообще смысл называть этот путь "трудным"? Он труден лишь поскольку, поскольку для него требуется политическая воля. Но в том-то и дело, что "трудность" здесь употребляется в значении не политической, а цивилизационной трудности. Проводится идея, что Россия - "особая цивилизация", а потому усилия западников со всей их политической волей заранее обречены.

И логика О. Хархордина, взвешивающего возможность самобытного пути, обращает на себя внимание очень характерной чертой - готовностью видеть в национально-историческом опыте цивилизационный закон, предписание "как всегда было, так и должно оставаться". Не надо вовсе бороться, предлагает О. Хархордин, с дружескими кланами, распределившими между собой функцию государственного насилия. Но надо просто посмотреть на них как на готовые составные части гражданского общества "по- российски". Ведь в сущности это и есть реализация общественного проекта Достоевского, когда государственную функцию управления исполняет само общество (властное насилие рассредоточивается по горизонтальной общественной структуре). Дело за малым - чтобы составляющие горизонтальную общественную структуру дружеские кланы не вели между собой мафиозную войну, но руководствовались "евангельскими принципами общения". Именно такой православный проект гражданского общества.

Однако и сам О. Хархордин видит пустоту подобной затеи: "Сразу отмечу, что у этой концепции гражданского общества, основанной на православной традиции, есть два серьезных недостатка:

- она кажется слишком идеалистичной,

- ее реализация потенциально содержит много опасностей... Очевидно... что для бандитов проповеди братской любви - лучший способ похоронить православный проект переустройства центров диффузного насилия на мирных, гражданских основах. Чтобы подтолкнуть виртуозов насилия к гражданским методам общения, нужны жесткие, но привлекательные политические и экономические механизмы" .

И, быть может, следует просто подумать о том, что ни один народ не осуществляет свою историю по "самобытному цивилизационному закону", не имеет своего "цивилизационного удела", но сам по себе исторический опыт, каким бы он ни был конкретно, накапливает собственную инерцию, "привычность", которая и может выдавать себя за "цивилизационную судьбу". В конце концов, то, что в России из века в век существовала малоэффективная крестьянская община, которая в советское время обрела лишь иную, колхозную, организацию, обязано не цивилизационному закону, но инерции самой традиции, а вот традицию отнюдь не всегда надо считать чем-то святым и неприкосновенным. Очень возможно, что великие древневосточные цивилизации потому-то и не выдержали испытания временем, что слишком чтили свою традицию. Когда время потребовало изменить ее при появлении новых, более эффективных социальных технологий, эти цивилизации оказались не готовы к переменам и сошли с исторической сцены. И сама эта цена за инертное существование побуждает очень скептически относиться к идее национального пути.

Вновь согласимся с М. Мамардашвили: в реальной человеческой истории нет национальных путей, а есть лишь инертное существование и авантюры. Европейская авантюра, открывшая высокоэффективную социальную технологию - институт демократической частной собственности, или рынок, востребовавший науку и правосознание, - объективно поставила мир перед дилеммой: либо приобщиться к этому открытию, либо в исторической перспективе проиграть. Это европейское предложение не было национальным путем ни по своему содержанию (наука, рынок, правосознание наднациональны), ни по своему авторству (предложение внесли не французы, британцы, испанцы и т.д., но, если можно так выразиться, лица европейской национальности). И заметим, что Россия в начале ХVIII столетия сделала свою первую попытку это европейское предложение принять. Потом такие попытки стали перманентными, и советский период истории страны не был здесь исключением, если иметь в виду 1921 г. (НЭП), сталинскую индустриализацию (которую точнее все же назвать псевдоиндустриализацией, однако важна сама декларированная идея), хрущевскую оттепель, 1965 г. (косыгинская реформа), наконец, 1985 г. (перестройка) и, разумеется, 1991 г. (начало постсоветской истории).

Но первая попытка ХVIII в., неважно как и с каким успехом она осуществлялась, характеризует Петра I мудрым человеком и величайшим патриотом своей страны, в отличие от тех слишком многочисленных во все реформационные в России времена хранителей традиции, которые очень часто вполне искренне верили (и верят до сих пор) в национальный путь России, а на самом деле охраняли и охраняют инертность истории, общество от необходимых для него эффективных новаций, эффективных социальных технологий. Миф национального пути антипатриотичен, поскольку обрекает общество просто на повторение пройденного, объявляя это пройденное самоценным (каким бы неэффективным оно ни было), безусловным критерием отношения к любым социальным новациям и не замечая или не желая замечать, что такой критерий как раз и не даст хода никаким социальным новациям. Такой критерий как раз и будет побуждать к придумыванию заведомо провальных (но зато национальных) проектов вроде православной модели гражданского общества или сталинской модели индустриализации (не создавшей гражданского производства, не призвавшей НТП в общество) вместо того, чтобы попросту потрудиться перенять доказавшие свою эффективность социальные технологии.

Япония - страна с многовековой историей национального пути, т.е. многовековой инертной историей. Однако в ХХ столетии она нашла в себе силы на ту же авантюру, что и Европа в Возрождение. И вот в чем этот японский урок: европейскую авантюру еще можно было посчитать особым европейским путем, однако японское чудо ХХ в. продемонстрировало, что европейский путь не заказан даже для стран с высочайшим национальным самосознанием, т.е. что в реальной истории возведенный в цивилизованный критерий национальный путь, будь то европейский, российский, японский и т.д. - это миф. И в этой связи тем более любопытно мнение относительно нынешней российской реформации, высказанное сотрудником посольства Японии в Российской федерации Акио Кавато: "В трудные времена хочется отыскать спасительную модель выхода из кризиса - то ли японскую, то ли чилийскую, то ли аргентинскую. Некоторые мои российские собеседники считают, что японская модель основана на "национальных особенностях" японцев, потому для России не годится. Я не знаю, что именно подразумевают под "национальными особенностями" японцев..." .

Правда, А. Кавато этот проскользнувший у него скепсис в отношение важности в рассматриваемых обстоятельствах национальных особенностей несколько затушевал дежурной общей фразой, что, да, разумеется, слепо следовать чужим моделям не стоит и что "нужно суметь выделить из чужого опыта полезное для себя, адаптируя к своим условиям" . Однако когда он переходит к перечислению "качеств свойственных Японии в то время, которые способствовали экономическому развитию", то оказывается, что все эти качества лишь при очень большом воображении можно отнести к национальным. Так, по мнению А. Кавато, японское чудо обязано тому, что: "Во-первых, память о довоенном уровне жизни сохранилась у среднего класса в крупных городах. Они изо всех сил старались добраться хотя бы до этого прошлого уровня. Во-вторых, до войны уже были установлены принцип верховенства закона и нормы деловой этики. Невыплата долга мгновенно приводила к банкротству. В- третьих, в послевоенной Японии конверсия военной промышленности была проведена очень последовательно и без всяких оговорок. Экономика была почти полностью освобождена от бремени оборонных расходов. В-четвертых, доверие населения к чиновникам было относительно высоким. Мало кто предполагал, что чиновники разворовывают государственное богатство для своего благополучия. Не то чтобы "умные и способные" японские чиновники управляли "послушным и невежественным" народом. Напротив, в "японском чуде" народ и частный сектор сыграли самую главную роль, а правительство готовило условия для их деятельности" .

Вместе с тем сложилось по поводу этой реально идущей с ХVIII в. европеизации, или вестернизации мира целое теоретическое направление, получившее название теории модернизации. И в книге Н.Н. Зарубиной , очень полезной в отношение того, что в ней как раз систематизирован богатый обзорный материал по теории модернизации, можно найти некое "устоявшееся мнение" экспертов о модернизационном (вестернизационном) процессе. Для этого общего мнения характерны две идеи:

модернизационный процесс - объективное требование времени, он должен идти и реально идет;

модернизация данного конкретного общества только тогда себя оправдывает, когда осуществляется в согласии с духовными ценностями этого общества, так что здесь нужно говорить в строгом смысле не о вестернизации, а о национальном пути модернизации.

Однако обе идеи взаимно противоречивы, если вспомнить ранее приведенный довод, что национальный путь - это попросту другое название для инертной истории, которая заведомо будет сопротивляться любым модернизационным усилиям; обязательно будет сопротивляться общественное мнение, всегда освящающее, возводящее в цивилизационный закон, в духовные ценности традицию. Например, Н.Н. Зарубина в подтверждение тезиса о необходимости опираться в модернизационных начинаниях на национальную традицию ссылается на неудачный опыт иранской модернизации: "Наиболее ярким примером радикальной социокультурной вестернизации и последовавших за ней тяжелейших социально-политических потрясений является "белая революция" в Иране в 70-х годах. Она была примечательна тем, что сопровождалась весьма интенсивным развитием капиталистического сектора экономики и поэтому продемонстрировала в наиболее чистом виде сопротивляемость именно духовных и культурных сторон жизни общества. Колоссальный приток в страну финансовых средств и товаров, развитие современных секторов экономики и быстрый рост прослойки "новых персов" в качестве успеха модернизации не компенсировали резко негативного воздействия на общественное сознание агрессивного вторжения чуждой культуры. Распространение отнюдь не лучших образцов массовой культуры Запада затронуло современную бытовую и потребительскую культуру, средства массовой информации и досуг, внешний облик городов и литературу - "даже запах и цвет" стали западными... Опыт больших и малых срывов модернизации, самым ярким, но далеко не единственным из которых является пример Ирана, свидетельствует о том, что несбалансированная вестернизация ведет к дезорганизации и хаосу, ставит под угрозу само осуществление модернизации" .

В действительности же в этой цитате проглядывает следующая реальная проблема: почему развитие современных секторов экономики и быстрый рост прослойки новых персов не компенсировали резко негативного воздействия на общественное сознание вторжения чуждой культуры? В том-то и дело, что автор вообще таким вопросом не задается, но просто констатирует устойчивую причину провалов подобных модернизационных экспериментов - столкновение "чуждых друг другу культур". Однако крайне интересно тогда объяснить, почему же в японском модернизационном эксперименте эта устойчивая причина не сработала, провал эксперимента не состоялся, хотя очевидно происходили развитие современных секторов экономики и быстрый рост прослойки "новых японцев" (то бишь среднего класса). Более того, "агрессия чуждой культуры" обернулась, если верить данным самых последних социологических обследований японского общества, вполне лояльным отношением японцев к западным ценностям. И со своей стороны подтверждает это француз А. Турен, отмечая, что в области менеджмента, чисто американской (западной, рационалистичной) технологии организации дела, японцы оказались даже более американцами, чем сами американцы .

И вот те, кто придает фатальное значение в мировом историческом процессе фактору разности культур, вынуждены объяснять модернизационный успех Японии (или, скажем, Южной Кореи) на фоне модернизационного провала того же Ирана и постоянных модернизационных неудач России сходством ментальности японцев с западной ментальностью, а неудачные модернизационные эксперименты - естественно, антизападной ментальностью неудачников. Читаем у Н.Н. Зарубиной: "В японском варианте конфуцианства и буддизма исследователи находят немало аналогов протестантской этики, т.е. установок на активную мирскую, в том числе и хозяйственную, деятельность, на трудолюбие, бережливость и расчетливость... Конфуцианские экономические теории здесь... приобрели динамизм, в корне отличный от китайской интегративной системы. Этот динамизм, составляющий сущность аналогии японских ценностей с протестантскими, подкреплялся буддийскими и синтоистскими ценностями. Важнейшим фактором, подкрепляющим достижительные рациональные ориентации в японской культуре, является этический кодекс самураев Бусидо, из которого на все сферы деятельности, в том числе и на хозяйство, распространились установки на самоотверженные служение и достижение поставленной цели при безусловном подчинении низшего высшему" [3. C. 193].

Ссылка на западный рационализм кодекса Бусидо утрачивает всякий научный смысл, ибо она делается по факту модернизационного успеха Японии. А если бы "японское чудо" не состоялось? Тогда в том же кодексе Бусидо можно было бы найти столь же убедительное свидетельство чуждости японской культуры западной культуре. Это чисто интерпретационная задача, отношения к науке не имеющая, но определенно указывающая на произвольно принятый постулат о значимости в мировом историческом процессе фактора разных культур. Но являются ли разные культуры вообще сколько-нибудь значимым фактором человеческой истории - это-то как раз и надо серьезно доказывать, а не просто постулировать, мобилизуя под такой постулат факты и интерпретационный инструментарий. А то ведь вековые модернизационные неудачи России в самом деле выглядят фатальными, упирающимися в антизападную (например, евразийскую) ментальность россиян. Вопрос только: кто судьи? Кто решает, на что способна и не способна та или иная культура? Каков цивилизационный закон каждой?

И некоторые из таких судей вполне могут сознательно преследовать или объективно работать на чисто политические интересы. Приписывая обществу самобытный цивилизационный закон и выстраивая под него вектор национальной истории, можно, например, предупреждать российское общество от искушения повторить столыпинскую реформу (ввести на землю полноценную частную собственность, или, в более широком смысле, поддаться модернизационному импульсу) на том основании, что-де П.А. Столыпин потому и был обречен проиграть, что посягнул на национальный цивилизационный закон - крестьянскую общину. Но ведь доподлинно известно, что у П.А. Столыпина не было особой поддержки прежде всего именно во властных структурах, политической элите, т.е. в России тогда отсутствовала политическая воля к модернизации, и это была главная, если не единственная причина провала столыпинских реформ. И то, что убийство лидера мгновенно остановило модернизационный эксперимент, лишь доказывает эту анемию власти.

Сконцентрированная политическая воля (а вовсе не национальные особенности культуры) - вот что обеспечивало успешный результат модернизационного эксперимента в таких разных по культурной традиции странах, как:

Япония, где чиновничество прониклось не коррупционным, а модернизационным интересом;

Чили, где эксперты отмечают японский же феномен некоррумпированного государства в период проведения модернизации;

послевоенная ФРГ, где четко зафиксирована та логика процесса, по которой сам успех модернизации (создание многочисленного современного среднего класса) радикально меняет общественное мнение: согласно социологическим данным, еще в 1949 г. около 70% населения ФРГ продолжали (несмотря ни на что) считать Гитлера великим политиком, но уже в конце 50-х таких людей было всего 7%, и эта цифра сохраняется и в сегодняшней Германии

Кстати, этот германский прецедент забвения обществом национального пути (олицетворенного в данном случае национальным героем) по мере успеха модернизации может служить хорошей моделью объяснения, почему у японцев во второй половине ХХ в. проявилась западная ментальность: этот ментальный эффект обязан успеху модернизации, а не наоборот - не кодекс Бусидо обеспечивал модернизационный успех. Подобным образом, если бы П.А. Столыпин выступил не одиночкой, но полномочным посланником политической воли государства, никому сейчас не пришлось бы ссылаться на национальный цивилизационный закон в виде крестьянской общины. В конце концов, Россия с 1917 г. по 1985 г. претерпела три великих перелома - ленинский период коммунистического экспериментирования, НЭП и сталинскую индустриализацию, каждый из которых по-своему может быть назван модернизацией, и в каждом последующем случае, радикально перечеркивающем предыдущий, политическая власть действовала одинаково - просто проявляла волю без всякой оглядки на национальный путь. Другое дело, что из всех трех модернизаций самой здравой была НЭП. Однако и сталинская модернизация, для которой понадобился беспрецедентный государственный террор, вполне успешно справилась с задачей - реально создала феномен советского общества, советского человека, советской ментальности именно как феномен национального пути. Заметим лишь, что в случае продолжения политики НЭПа национальный путь России был бы кардинально иным, как и в том случае, если бы П.А. Столыпину все же удалось в крестьняской стране создать крестьянский средний класс.

Поэтому и в иранском прецеденте "белой революции", закончившемся антимодернизационным откатом страны в архаику клерикализма, произошло именно то, что происходит в постсоветской России, где модернизационные усилия очень слабо подкреплены политической волей государства. Не надо быть изощренным экспертом-политологом, чтобы увидеть в российской действительности 1991-1997 гг. картину именно политической борьбы между собой ветвей власти. Если большинство одной из ветвей власти составляют люди, которые демонстративно носят на груди символ уже не существующего государства, то это значит, что в России пока нет и нового государства, нет как таковых ветвей власти, которые и должны быть ветвями одного и того же государственного дерева. О каком тогда модернизационном успехе вообще может идти речь? И тот же иранский модернизационный эксперимент провалился не из-за агрессии чуждой культуры, десанитировавшей "новых персов" вместе с "цветом и запахом Запада" на традиционную почву ("новые персы" - те же иранцы, часть той же традиционной почвы). Он провалился потому, что "новые персы", по-видимому, не были все же требуемым современным средним классом, т.е. не стали большинством общества, чем в свое время стали (благодаря проявленной государством политической воле) "новые японцы", "новые немцы", "новые чилийцы".

Нынешняя первая супердержава мира - США завоевала это свое положение тоже благодаря модернизационному процессу, включившись в него в конце ХIХ в. А потому то, что называют сегодня американизацией планеты, придавая этому термину выраженное значение "агрессии чуждой культуры", отнюдь не было национальным путем США. Да и мог бы быть сколько- нибудь проявленным национальный путь (а на самом деле - историческая инертность) у народа, который примерно так же начал свою историю, как начали свою европейские варвары - с сознанием, особо не отягощенным никакими традициями, т.е. открытым для цивилизационных экспериментов. Вот, возможно, почему США по историческим меркам очень быстро прошли путь от архаики рабовладения до понимания необходимости модернизации, и вот почему там вовсе не возникла проблема консолидации в этом направлении государства - оно заведомо было консолидировано.

США потому и стали первой супердержавой мира, что не просто догоняли модернизационный процесс, а возглавили его, предложив здесь новую технологию - научно-образовательную революцию специально для среднего класса. Как свидетельствует американская исследовательница, специалист по истории технологий Н. Лерман, уже в 20-х годах ХIХ в. в США стала осуществляться реформа именно в области детского образования, направленная на его демократизацию, со стратегическим прицелом на "формирование нового, образованного среднего класса, с социальной мобильностью которого связывались все надежды индустриализации" . И характерно, что тогда же в Европу зачастили американские эмиссары за европейской наукой. США возглавили модернизационный процесс, предложив здесь не национальный путь, а универсальную модернизационную технологию не разрастания скороспелого слоя "новых американцев", но именно воспитания поколений образованного среднего класса, именно сознательного и целенаправленного соединения среднего класса с наукой и образованием.

Вот что такое по своей сути американизация мира - это соединение среднего класса с наукой и образованием. И сегодня такая технология - лишь пропуск в модернизационный процесс, где "лишь" обозначает, что данная технология соединения рынка с наукой обязательна для вступления на модернизационный путь, но в современных условиях отнюдь не гарантирует лидерства. Лидером здесь станет та страна, которая сумеет, ни в коем случае не отменяя эту базовую технологию, предложить какую-то новую универсальную (а не национальную) ее версию. И этот универсализм, оставляя национальному пути место этнографической экзотики, подчиняется только суровому императиву современности - глобализации мира, т.е. движения народов к тому, чтобы сосуществовать по единым для всех правилам игры.


© libmonster.ru

Постоянный адрес данной публикации:

https://libmonster.ru/m/articles/view/МИФ-НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНОЙ-МОДЕРНИЗАЦИИ

Похожие публикации: LРоссия LWorld Y G


Публикатор:

Larisa SenchenkoКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://libmonster.ru/Senchenko

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

В.С. ЛАЗАРЕНКО, МИФ "НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНОЙ" МОДЕРНИЗАЦИИ // Москва: Либмонстр Россия (LIBMONSTER.RU). Дата обновления: 09.09.2015. URL: https://libmonster.ru/m/articles/view/МИФ-НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНОЙ-МОДЕРНИЗАЦИИ (дата обращения: 28.03.2024).

Автор(ы) публикации - В.С. ЛАЗАРЕНКО:

В.С. ЛАЗАРЕНКО → другие работы, поиск: Либмонстр - РоссияЛибмонстр - мирGoogleYandex

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Larisa Senchenko
Arkhangelsk, Россия
1046 просмотров рейтинг
09.09.2015 (3124 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
ЛЕТОПИСЬ РОССИЙСКО-ТУРЕЦКИХ ОТНОШЕНИЙ
Каталог: Политология 
8 часов(а) назад · от Zakhar Prilepin
Стихи, находки, древние поделки
Каталог: Разное 
ЦИТАТИ З ВОСЬМИКНИЖЖЯ В РАННІХ ДАВНЬОРУСЬКИХ ЛІТОПИСАХ, АБО ЯК ЗМІНЮЄТЬСЯ СМИСЛ ІСТОРИЧНИХ ПОВІДОМЛЕНЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Туристы едут, жилье дорожает, Солнце - бесплатное
Каталог: Экономика 
4 дней(я) назад · от Россия Онлайн
ТУРЦИЯ: МАРАФОН НА ПУТИ В ЕВРОПУ
Каталог: Политология 
5 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
ТУРЕЦКИЙ ТЕАТР И РУССКОЕ ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
7 дней(я) назад · от Zakhar Prilepin
Произведём расчёт виртуального нейтронного астрономического объекта значением размера 〖1m〗^3. Найдём скрытые сущности частиц, энергии и массы. Найдём квантовые значения нейтронного ядра. Найдём энергию удержания нейтрона в этом объекте, которая является энергией удержания нейтронных ядер, астрономических объектов. Рассмотрим физику распада нейтронного ядра. Уточним образование зоны распада ядра и зоны синтеза ядра. Каким образом эти зоны регулируют скорость излучения нейтронов из ядра. Как образуется материя ядра элементов, которая является своеобразной “шубой” любого астрономического объекта. Эта материя является видимой частью Вселенной.
Каталог: Физика 
8 дней(я) назад · от Владимир Груздов
Стихи, находки, артефакты
Каталог: Разное 
8 дней(я) назад · от Денис Николайчиков
ГОД КИНО В РОССИЙСКО-ЯПОНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
8 дней(я) назад · от Вадим Казаков
Несправедливо! Кощунственно! Мерзко! Тема: Сколько россиян считают себя счастливыми и чего им не хватает? По данным опроса ФОМ РФ, 38% граждан РФ чувствуют себя счастливыми. 5% - не чувствуют себя счастливыми. Статистическая погрешность 3,5 %. (Радио Спутник, 19.03.2024, Встречаем Зарю. 07:04 мск, из 114 мин >31:42-53:40
Каталог: История 
9 дней(я) назад · от Анатолий Дмитриев

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

LIBMONSTER.RU - Цифровая библиотека России

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры библиотеки
МИФ "НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНОЙ" МОДЕРНИЗАЦИИ
 

Контакты редакции
Чат авторов: RU LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Либмонстр Россия ® Все права защищены.
2014-2024, LIBMONSTER.RU - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие России


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android